Володька лежал в своём укромном, тайном месте - на крыше сарая, и думал о том, что нет ничего приятней, чем лежать на крыше сарая мягким июньским вечером. Комары, мошки и призывы к окучиванию картошки жужжат где-то внизу, и остаются с носом, в своём желании испить твоей свежей крови.
Ты же, при этом, полёживаешь себе замершей морской звездой, вдыхая аромат остывающего рубероида и, глядя в темнеющее небо, предаёшься своему излюбленному занятию - безделью, или безделью с ведением метеонаблюдений, или же наблюдению за бездельем надутых облаков.
Однако бесплодное созерцание снующих ласточек, и составление прогнозов на завтрашний день по оттенкам гаснущего заката, через какое-то время начинало Володьку тяготить, и тогда он брался за настоящее дело, какое считал жизненно перспективным, крайне плодотворным и даже необходимым.
Володька принимался недоумевать. Недоумевать не напоказ, и не для какой уважительной важности, а честно и искренне, по-деревенски, без оглядки на внушительность выражения своего лица. Занятие это Володька считал вполне достойным, ничем не хуже измышлений почётных деятелей, что соревнуются промеж собой, как бы половчей укокошить такой замечательный мир вместе с его, Володькиным, сарайчиком.
Поводов же для недоумений было великое множество, чему свидетельствовал свежий слой рубероида, покрытый сверху изрядно затёртого.
Сегодня Володька решил недоумевать по поводу явного недоразумения, возведённого поколениями страждущих и надеющихся в ранг трудноразрешимой проблемы. Недоумевать о роли и таинственности той о коей пелось, как о вашем благородии и как о госпоже, с которой не везёт в смерти, но везёт в любви. Об удачи.
Разбирая ворох нагромождённых слов и эпитетов, сожалений и страданий, при утере благосклонности этой легкомысленной госпожи, Володька решил отделить зёрна от плевел. А отделив, был немало удивлён.
Гора плевел росла на глазах, и вскорости утвердилась зловещей чёрной пирамидой, упирающейся острым верхом в закатное солнце. Аппетитных же съедобных зёрен набралась самая малость, которой не хватило бы на вечерок и двум говорливым бабам, притулившимся на завалинке.
Увидев такое разительное различие, Володька обречённо вздохнул и приготовился к проведению хирургических операций в естестве преданий и эпосов. Собрал в кулак дух и волю, и принялся безжалостно кромсать, резать, а то и купировать пословицы-поговорки и прочие философские бородавки.
А как закончил - отёр пот со лба, и пристально вгляделся в живой остаток. Сам же остаток однозначно говорил о том, что окутанная таинственностью удача, не что иное, как искусство правильного выбора чего-то одного, из всего-то двух. Потому как любая неопределённость, в конце концов, приходит к определённости двоичной, из которой и следует выбирать.
Делов-то куча!
Порадовавшись за себя и за свою светлую голову, Володька глубоко вдохнул пару литров рубероидной атмосферы, сел и достал из кармана потёртую медяшку. Положил её на ребро указательного пальца, и ногтём большого резко подбил снизу. Монетка со звоном взлетела вверх, весело вертясь на солнце.
Володька хмыкнул и, хитро прищурившись, глядя на вёрткую блестящую медь, философски заключил: "Хм! Где удача? Где удача? Да вон она - вертится себе на одной стороне медяка, и в ус не дует!"
Когда монета стала падать, Володька ловко поймал её, и на мгновенье затих. Затем он ещё раз хмыкнул и, погрозив сжатому кулаку указательным пальцем другой руки, задумался. Задумался над тем - а где сейчас притаилась эта самая госпожа, что для кого-то добрая, а кому иначе? На его ли, Володькиной ладони, прижатая сверху медяком, или же на самом медяке, под сжатыми пальцами?
Задачка эта требовала непременного разрешения, потому как, зная заранее на какой стороне будет сидеть сия ветреная барышня, можно смело задавать любой вопрос и, глядя на пойманный медяк, однозначно решать - исполнять задуманное или всё-таки поберечься. И никакой тебе головной боли с орлами и решками.
Промаявшись с полчаса, прикидывая разные варианты и технические решения проблемы, Володька хотел уже плюнуть на свою затею, когда в голове у него промелькнула светлая мысль. Мысль дала пару кругов по полушариям, и преобразилась в заманчивую идею.
Володька вскочил, слез с крыши и юркнул в сарай. Подошёл к верстаку и, зажав в тиски летучий медяк, стал шлифовать, а потом и полировать видавшую виды решку. Когда работа была закончена, Володька довольный собой и выправленным медяком, лукаво проговорил, глядя на полированную поверхность: "Ну, теперь тут не то что удача - муха не усидит, - а перевернув монету вверх орлом, добавил, - Так, что ты, голуба моя, теперь только тут жить будешь!"
А через пару минут Володька услышал голос жены, что непременно желала до него докричаться, и видеть пред собой, как лист перед травой, вручить в руки мотыгу и отправить на картофельные плантации.
Володька же примерившись к высокому званию ведуна, подкинул монетку и вопросил, а надобно ли ему сейчас проявляться и представать пред светлые очи? Медяшка пролетела вверх-вниз, стукнула в ладонь и залегла. Володька разжал кулак, и увидел зеркальную полированную поверхность. Удача лежала под медяком, а значит идти и сдаваться, совсем не советовала.
Когда жена появилась на крыльце, и проворчав вовсе не сердитое: "И где его черти носят?" - вышла за калитку, Володька вошёл в дом и увидел оставленную записку. В записке говорилось, что она, его заботливая, несравненная супруга, кричала ему, кричала, а, не докричавшись, ушла к соседке - пить чай и вообще отдыхать, беседуя о штапеле и рассаде. И что чёрт с ней, с картошкой, подождёт и до завтра.
От таких известий, Володька аж крякнул, а крякнув, хлопнул себя по карману, где теперь на исправленном медяке, жила пойманная им удача...