Со Славкой Курепкиным приключилась любовь. Смеяться тут не над чем, потому как любовь дело богоугодное, и от неё родятся детки. Крепкие, как грибки-боровички, громкие, резво дрыгающие ножками.
Изучая древние источники, писанные вскоре после Камасутры, а значит ещё не отягощённые лукавством материнского капитала, всякий пытливый книгочей поймёт, что чем крепче любовный градус, тем бодрее и румянее народившееся дитятко. Одним словом - пылай-гори, и тебе с этого зачтётся.
Однако восторга от появления наследника, Славка ещё не испытал, так как по причине своего любовного темперамента, был он, что твой феникс - то горящим, то потухшим, а то вновь возрождающимся к очередному горению, но уже в иных пламенах.
Пламена же эти не только вдохновляли Славкино сердце к изящному стихосложению, но и беспокоили своим количеством и частотой следования. Потому как будь ты хоть и феникс тренированный, но у каждого феникса всё равно свой срок годности имеется, а значит, что и возможна в нём со временем какая порча, а то и его полная просрочка.
При том Славка никоим образом не считал себя одержимым коллекционером девичьих душ, а скорее наоборот, чувствовал некую неловкость от своих метаний, и от того, что не в силах определить ту единственную, с которой - и в горе, и в радости,... и в среды, и в пятницы.... И чтоб глаз блестел, и чтоб счастье...
Вот и сейчас, воспламенившись в очередной раз, Курепкин страдал в сомнениях - а та ли это Маша, с которой бы ему душа в душу умереть в один день? Та ли эта Машенька, чтоб и в шалаше, и без шалаша? И не превратится ли она по осени, в какую Пульхерию, и не нацепит ли на себя в прохладные времена лягушачью кожу?
Вопросов было множество. И во всех в них изначально таилась что-то нехорошее, какое-то скрытое коварство исключающее однозначность ответа. Поняв, что и в этот раз ему не прийти к какому-то решению, Славка вздохнул и стал думать о Маше-Машеньке. А подумав, невольно разулыбался, вспоминая её исключительное притяжение.
Да Маша и впрямь была хороша: чУдное милое лицо, глазищи, хоть глядись в них да брейся, в востребованных женских местах пышная, а меж ними ухватистая, что в талии, что в лодыжках-запястьях...
Волосы русые и... чёлочка. Обворожительная такая чёлочка, лёгким воздушным водопадиком. А за чёлочкой ушки, и оба-два превыше всяких похвал... Особенно мочки...
Почмокав губами при воспоминании о мочках, Славка вздохнул и решил: "Всё! Раз уж это не любовь песнопенная, то тут тогда и говорить больше не о чем... Потому как ничего более возвышенного и притягательного и быть-то не может..." Сказал, и залюбовался своей любовью, углядев в перспективе и щекастого крикуна - Курепкина младшего, и утирающего умилённую слезу Курепкина старшего,... и счастливую Машу...
Налюбовавшись, Славка хлопнул ладонью по столу, и в тот же миг решился на предложении руки и сердца. Сердце ёкнуло, отбитая рука налилась горячим, то ли в знак протеста, то ли от возмущения, что всё тут решалось за неё. Однако Славка остался непреклонен, почувствовав в себе уверенность в верности задуманного поступка.
И сразу же стал готовить речь, и её же репетировать, потому как, а вдруг подвернётся на жизненной дороге какой-нибудь хлыщ, возьмёт да и умыкнёт у него низким недостойным обольщением легковерную Машу... При этой мысли сердце вновь кольнуло, и Славка засуетился. Несгораемый феникс в нём издох без права на воскрешение, оставив Курепкина хлопотать на его пепелище.
А тем же вечером Славка уже бежал на решающее в его жизни свидание. Встретившись с Машей-Машенькой, он вручил ей колючие стебли с набалдашниками и выпалил сокровенное...
Маша приняла розы, посмотрела на Славку своими зеркальными глазами и через минуту низким бархатистым голосом вымолвила: "Курепкин... Ты, что?.. Ополоумел?... Я не выхожу замуж после недельного знакомства!"
Ноги у Славки подкосились, и ему сделалось дурно. Видя такое напряжение чувств в человеке, Маша пожала своими округлыми плечиками и сжалилась: "Ну, не знаю... Ну-у-у, может быть... Может быть чуть позже..."
Теперь Славка с нетерпением ждёт этого самого "чуть позже", ждёт и крайне волнуется за непонятное будущее. Волнуется он ещё и по поводу своего еженощно повторяющегося сна, в котором мчится наперегонки, с весело ржущим троянским конем, на боку которого написано "За Машей", а из маленького окошка в брюхе слышится бойкая лезгинка, и выглядывает хитрая усатая рожа в блестящем спартанском шлеме...