Аннотация: поучительная история о том, что желая укрыться от своего прошлого, следует найти место подальше от родной Англии. Марианская впадина вполне подойдет
ТРЕХСТОРОННИЙ ДОГОВОР
Ибо я не надеюсь вернуться опять
Ибо я не надеюсь
Ибо я не надеюсь вернуться
Т. С. Элиот
Часть первая. Башня
16 карта старшего аркана. Любое разрушение в конечном итоге - благо...
Из свитка "Таро Грэсил", 1513 год
- Спеши, спеши, - говорила птица, - ведь людям
Труднее всего, когда жизнь реальна.
Прошедшее, как и будущее,
Ненаставшее и наставшее,
Всегда ведут к настоящему.
Т. С. Элиот
1.
В который раз Грэсилу пришла в голову мысль, что стоит найти кафе, владелец которого - женщина. Или по крайней мере, избавиться от привычки пить на завтрак свежевыжатый апельсиновый сок. Или купить соковыжималку. Он все никак не мог заставить себя сделать последнее, а магией пользоваться избегал. А как хорошо было в прежние времена: начертишь мелом пентакль на столе, поместишь туда апельсин и - все готово. Главное, вовремя отдернуть пальцы. Грэсил посмотрел на свои руки, стискивающие стакан с соком. Хорошие, верные руки. Самое верное, что у него было за всю жизнь. Болтовня Боба - хозяина "Радуги" - миновала успешно мозг Грэсила, а вот руки реагировали, все сильнее стискивая этот несчастный стакан, который готов был уже лопнуть. Грэсил поспешно разжал пальцы. Боб болтал и шутил, а это было совсем не то, что хотелось услышать с утра. Тем более, что шутки были неудачными.
- Так ты есть будешь? - спросил Боб, завершив особенно неудачную, но нежно любимую им остроту ("Хороший мыловар всегда готов сварить мыло из друзей, верно, Вус?"). - Омлет или яичница, Вус?
Хуже всего было то, что Бобби называл его по имени, да еще и сокращая его до полной непотребности. Нет, хуже всего, что Бобби считал его другом. Впрочем, допив сок, Грэсил понял, что вполне дозрел до завтрака.
- Яичницу. С тонким ломтиком ветчины.
Бобби был не в состоянии приготовить настоящую яичницу с по-настоящему тонким ломтиком ветчины, но Грэсил неизменно это заказывал. Надежда умирает последней, так он любил повторять. А еще он ценил стабильность. Бобби был просто воплощением стабильности: яичница оказалась жесткой, а ветчина толстой и пересоленной. "Положи рыбу на сковороду, добавь подливы, масла, вина, бульона"*, - мысленно повторил Грэсил, и только после этого смог взяться за вилку. Да, старина Марк Гавий*, тяжело нам живется. Он сделал глоток кофе. Определенно пора сменить кафе. Можно даже согласиться на болтливого хозяина, лишь бы повар был хороший. Грэсил посмотрел на часы.
В десять он должен был открыть магазин, проверить булькающее в подвале зелье от бородавок, загустить его и остудить. В двенадцать следовало получить партию баночек для кремов и разложить в них остывший уже крем. До трех можно было оставаться радушным хозяином, хотя Грэсилу это нелегко давалось. В три магазин закрывался на обед, и хозяина его ждало тяжелое испытание. Грэсил покосился на меню. Дежурное блюдо: гамбургер с картошкой. Эх, слышала бы его матушка о том, что последний представитель славного рода, чьи корни теряются во мраке истории*, вынужден есть на обед булочку с котлетой; и не вполне быть при том уверенным, из кого эта котлета приготовлена. К счастью - по многим причинам - матушка почила лет десять тому назад, и призрак ее изводил посетителей замка, где сейчас по слухам был то ли национальный архив, то ли ведомственный санаторий. Умеют Вольгейны* все опошлить.
Грэсил оторвался от размышлений. Пора бы уже прекратить все время вспоминать прошлое, так недолго и беду накликать. Поднявшись, он положил на стойку скрученные в трубочку купюры и вышел.
День был чудесный: ночной дождь умыл мостовые и сбил некоторое количество листьев. Дворники уже смели их в золотые горки. Грэсил любил осень. Во-первых, осенью он появился на свет, и вопреки мнению большинства этот факт только приветствовал. Во-вторых, осенью заготавливалась большая часть ингредиентов и варились самые лучшие зелья. В-третьих, осенью поспевали яблоки (яблоки с дерева не то, что яблоки из оранжереи) и устраивался фестиваль молодого вина. Грэсил раз в год впадал в хорошо контролируемое безумие, брал пару бутылок Божоле и, расстелив на траве плед, любовался окружающим миром и даже испытывал к нему острый приступ не любви, нет, но симпатии. Ради этого он даже изменял своим принципам и открывал при помощи магии дверь прямо в Прованс. Судя по тому, что его до сих пор не выследили по аромату магии, ему присущему (Грэсил прекрасно сознавал, что пахнет он ядом, тленом и горькими травами), вся магическая община в эти дни так же наслаждалась жизнью. Вернувшись к теме, следует заметить, что осень любила Грэсила.
Пройдя через крошечный сквер, он открыл дверь магазина и окунулся в целый букет запахов. Доминировали сегодня розмарин, мята и петрушка, входящие в состав снадобья от бородавок. Перевернув на двери табличку "Закрыто", Грэсил снял с витрин щиты, открыл кассу и заглянул в лабораторию. Убедившись, что зелье покорно булькает в котелке и может еще подождать, он вернулся в торговый зал и заварил себе чаю. Заодно с неудовольствием отметил, что заканчивается гвоздика, последнюю щедро отправил в кружку. Что-то странное было с этой гвоздикой: крысиные хвосты, глаза тритона, мамонтовая кость, ингредиенты редкие и дорогие - вот этого в кладовой было вдоволь. А элементарные пряности кончились. Хуже было только с шафраном, но тут виновато было увлечение Грэсила древнеримской кухней.
Обхватив чашку обеими руками, Грэсил опустился на высокий стул за прилавком. Мысли его пошли по привычному кругу: меню на ужин (цыпленок, приправленный камелином*), рецепт нового лосьона для лица, поиск места, где обед пристойнее, чем гамбургеры Бобби. Колокольчик звякнул, выдергивая его из приятных размышлений. Грэсил вскинул голову. На пороге стояла посетительница, но едва ли она собиралась купить кусок мыла. Такой встревоженный и полный надежды взгляд был только у людей, приходящих в магазин от особого человечка по особой рекомендации и с неразрешимой проблемой. Грэсил их терпеть не мог, но именно такие клиенты и приносили настоящий доход. А еще были неисчерпаемым источником ценных ингредиентов, получить которые иначе лишенный доступа в лавки замка Гронк* и на ярмарку не мог. Грэсил сообразил, что у него заканчивается эктоплазма, и натянул радушную улыбку. Может, у дамочки проблемы с призраками?
Женщина озадачено оглядывалась, привыкая к обстановке магазина. Он походил на ведьмину лавку, это было определенной данью фамильной истории. В Гронке Грэсилы держали два магазина, торгующих зельями и (это конечно тайком от всех, но тот еще секрет Полишинеля) небольшой трактир "Козлиное копытце", славящийся своим кларетом и жарким с подливой. Грэсил не вполне сознательно воссоздал одну из тамошних лавок с аккуратными полками из темного дерева, глиняными мисками, фарфоровыми кувшинчиками тончайшей работы и флаконами венецианского стекла, и сам изрядно удивился. А потом смирился и разыскал в антикварном магазине настоящие песочные часы со слегка помутневшими колбами и водрузил на прилавок.
Взгляд посетительницы перескочил от блюда с оливковым мылом на Грэсила. Что ж, она не того ожидала, это легко было понятно по вздернутым бровям. Грэсил не намеревался оправдывать ожиданий, у него это не очень хорошо получалось.
- Вы - Северус Райт? - спросила она.
Грэсил поморщился. Он не любил свое имя, свистящее, изворотливое, живое воплощение аллитерации. Кроме того, он вообще не любил свое имя, слишком уж часто слышал его при неприятных обстоятельствах. Но изменить имя и не поменять суть невозможно, а суть Грэсила устраивала. У него был выбор, что оставить, за что уцепиться. Фамилия была слишком приметной, ее могли услышать Вольгейны. Так Грэсил стал Райтом, чтобы хоть в чем-то быть правым, поэтому ответил:
- Да, мадам.
- Меня прислал Гэри, - доверительно сообщила женщина.
Итак, сегодня проклятого тролля звали - Гэри. В прошлый раз он был Фоксом, до того Фредриком, а еще раньше - Иеном. Намерен перебрать все буквы в алфавите?*
- Садитесь, - предложил Грэсил, указывая на табурет.
Гостья вскарабкалась на него, нервно сжала колени и стиснула ручку сумочки. Грэсил убрал кружку под стойку, чтобы не вводить женщину в искушение попросить чаю и себе. Впрочем, стоит признать, ей бы сейчас не помешал глоток чего-нибудь покрепче. Руки, сжимающие ни в чем не повинную ручку (имитация крокодиловой кожи, причем посредственная), дрожали.
- Я слушаю, - напомнил о себе Грэсил.
Женщина откашлялась и заговорила наконец, но не вполне по существу.
- Меня зовут Элейн Смит, я неделю назад открыла кафе на соседней улице.
Грэсил безразлично кивнул, про себя немного удивившись, что поблизости есть еще одно кафе, а он ничего не знает.
- Мне кажется... понимаете... - женщина замялась. - У меня проблема.
"Да что вы говорите?" - подумал с сарказмом Грэсил. - "А я-то думал, вы просто так зашли. От Гэри". Не позволив насмешке достигнуть губ, он остановил женщину жестом и извлек из-под прилавка сандаловую шкатулку.
- Позвольте мне взглянуть самому.
Он провел пальцами по причудливой резьбе по краю шкатулки и откинул крышку. Внутри на темно-зеленом бархате лежала старинная колода карт. Грэсилы в прошлые времена славились своим искусством предсказания. Потом началось повальное увлечение астрологией, и мантиков стали считать магами второго сорта. Тщеславные Грэсилы позабросили карты и бронзовые печени* и сохранили верность только некромантии*, которая по понятным причинам не поощрялась. Тем не менее, мать выучила Грэсила читать карты, руки и сердца. Хотя, нет, последнее было его собственным если не изобретением, то открытием, отрытым в пыльных книгах библиотеки родового замка. Сейчас он отдавал предпочтения именно предсказательному таро, как наиболее зрелищному.
Протерев, хотя в этом и не было надобности, стойку, Грэсил старательно перетасовал колоду. Карты были старые, засаленные, и порой слипались. Давно пора было купить новые. Да только, черт бы ее побрал, эта колода выглядела убедительно и, что немаловажно, зловеще. А так, предсказывать будущее можно было хоть по кусочкам картона, где вместо Королевы Динариев изображена Элизабет Суонн из одного известного фильма. Хмыкнув, Грэсил выложил первую карту. Башня. У него на секунду закружилась голова, а на ум пришла строка из Шекспира.
Век вывихнул сустав.
Грэсил смотрел на Башню. Эта проклятая карта не выходила уже несколько лет. Попадалась любая другая, но Башня словно исчезла из колоды после того случая. Грэсил снял вторую карту и перевернул ее лицом вверх, уже зная, что увидит.
Смерть*.
2.
Каждое утро наставник Грэсил раскидывает карты, что весьма успешно скрывает. Выбравшись из теплой постели, он накидывает поверх сорочки халат, садится к столу, накрытому ковровой скатертью, сдвинув на угол серебряный поднос с завтраком, и раскидывает на удачу. Колода у него маленькая, легко умещающаяся даже в узкой изящной ладони наставника, и любопытствующим Грэсил говорит, что любит на досуге разложить "Марию Стюарт"*. Наставник тасует колоду, потом начинает класть их одну к одной, щелкая ногтем по левому углу каждой карты. Бубны, трефы, черви и пики послушно превращаются в карты Старшего Аркана. Как правило, в числе первых выпадает Дьявол*.
Сегодня понедельник, день тяжелый. Впрочем, как и большинство преподавателей, Грэсил любит один единственный день недели - вечер пятницы. Субботу он не успевает заметить, занятый своими делами, а воскресенье отравлено грядущей рабочей неделей. По понедельникам у наставника неизменно болит голова. Он садится к столу, зябко кутаясь в свой халат (несмотря на то, что уже наступает весна, в замке холодно) берет с подноса булочку и, надкусив ее, принимается раскладывать карты. Первой выпадает Башня. Второй Смерть. Грэсил смотрит на карты с недоумением. Означает ли это перемены? Означает ли это, что топтание на месте для него закончено? И означает ли это благоприятный расклад, в существовании которого Грэсил в принципе сомневается?
Покачивая головой, наставник убирает карты в небольшой мешочек и идет одеваться. Первым уроком у него юные претенденты на звание бакалавра. Увы, докторами им никак не стать. Их пятеро, и при упоминании любого из имен Грэсил вздрагивает. Мало того, что им по семнадцать лет, так еще и...
Самая яркая личность без сомнения - Эдмунд Вольгейн. Он не лишен таланта, что при таком отце не удивительно, но вот мозгов у парня нет вовсе. Кроме того, голову наследника рода Вольгейн занимают героические подвиги и привнесенные из внешнего мира компьютерные игры. Вот он идет через лужайку к зданию школы от спален юношей. Грэсил мрачно наблюдает за ним. Вольгейна нагоняет девушка, хватает под руку, пытается идти в ногу. Она невысокого роста, каштановые волосы заплетены в практичную косу. Не мешало бы эти волосы и вовсе остричь: Пенелопа Брайтхарт неуклюжа до полнейшего изумления и способна сшибать хрупкие предметы своей косой так же, как и длинным подолом своей юбки. Первый год Грэсил даже был к ней снисходителен, в конце концов, девочка из наследственных магов*, уроженка внешнего мира, но кривые руки Брайтхарт вскоре испортили все впечатление. Но голова у нее была светлая, куда светлее чем у прочих. Вот, скажем, Секстус Грэсил, кузен наставника, который идет сейчас, жонглируя сферами с какими-то заклинаниями, этот - полный идиот. Поколения предков должны стенать в ужасе от мысли, что Секстус может унаследовать когда-нибудь звание Старшего. Увы, он принадлежит к более влиятельной ветви рода Грэсилов, чем наставник. Последними в поле зрения появляется пара близнецов-Лемонтьяров: Сильфида и Сизиф. Ну, о них и говорить нечего: Лемонтьяры, они Лемонтьяры и есть. И все же, глядя на пятерку юношей и девушек, пересекающих изумрудную зачарованную лужайку, Грэсил не может отделаться от ощущения весьма неприятного грядущей катастрофы.
3.
Грэсил заставил себя вырваться из воспоминаний, из того далекого весеннего понедельника и оказаться в осенней пятнице. К счастью, искусство перемещаться во времени на короткий срок было утрачено семейством Грэсилов еще в XVII веке.
- Вас беспокоит отсутствие клиентов, - проговорил Грэсил наконец, изучив карты. Помимо Башни и Смерти иных дурных предзнаменований не было. - Вы хорошо готовите, у вас уютное заведение, приятное обслуживание, но больше одного раза у вас никто не бывает. Я прав?
Элейн Смит, уставившаяся на него огромными изумленными глазами, кивнула. Грэсил снисходительно улыбнулся. Ему было несложно читать ее, как открытую книгу. Даже не прикасаясь к запястью женщины, он слышал рваный, полный разочарования пульс. О том, что она прекрасно готовит, говорил легкий аромат жаркого, исходящий от ее рук. Ну а уютное заведение... это Грэсил просто предположил. Во всяком случае, симпатичнее закусочной Боба.
- Вы совершенно правы, - произнесла наконец клиентка, нервно пошевелив пальцами. - Неделю назад я открыла за углом кафе L'Ark-en-Ciel*.
- Не слишком оригинально, - заметил Грэсил.
- Увы, - улыбнулась женщина. - Знаю, у мистера Мортона закусочная с таким же названием, почти. Но у меня по крайней мере прекрасные витражи, именно что радужные. А не только все цвета спектра в пятнах соуса на фартуке хозяина.
Женщина показала, что может быть злой. Грэсилу это понравилось. Добрые люди ему не слишком нравились, они были непредсказуемы, защищая свое абстрактное добро.
- Мне нужно навестить вас, чтобы во всем разобраться. После трех. Сейчас я не могу оставить магазин.
Женщина послушно слезла с табурета и помялась неуверенно, переступая с ноги на ногу. Слышен был цокот каблучков по керамическим плиткам пола.
- Э-э-э... мистер Райт... Задаток...
Грэсил покачал головой.
- Ни в коем случае. Я не беру денег за несделанную работу. Плохая примета.
Женщина ушла. Грэсил вытащил из-под прилавка кружку и после секундного размышления подогрел ее содержимое, начертив на боку знак огня. В ноздри ударил горячий пар и аромат гвоздики, корицы и яблока. Обоняние было сильной и одновременно с тем слабой стороной Грэсила. В работе оно помогало неимоверно, а проклятый Тролль таскал в магазин своих многочисленных подружек и шепотом просил узнать аромат их духов. С другой стороны, кусочек сыра с благородной синей плесенью надолго мог вывести Грэсила из строя. Сыр с плесенью он просто ненавидел. Запах чая сейчас помогал сосредоточиться, как и нотка тимьяна, тянущаяся из лаборатории. Покинув свой стул, Грэсил подошел к котлу и занялся кремом против бородавок.
Помешивая медленно густеющее варево, он строил различные версии. Призрак? Сглаз? Зеркало под порогом? Зловредный амулет? Или, может, эта дамочка на самом деле плохо готовит и пересаливает пищу, а пахнет от нее ланчем в Королевском Отеле? Призрак был предпочтительнее, потому что эктоплазмы в банке осталось на донышке, ложки две, а ее хорошо было добавлять в мыло и шампунь. Не глядя, Грэсил открыл холодильник, ногой задвинул туда котел, выставил нужную температуру и критически изучил полки. Много чего ему не хватало. Увы, но его не звали изгонять рогатых жаб, а покупать этих тварей было слишком дорого. Покачивая головой, Грэсил вернулся в зал, дожидаться покупателей и поставщиков. Чтобы развеять полную потрескиваний и шорохов тишину, Грэсил включил сиди-проигрыватель, нашел на диске Бреговича "Колыбельную"* и с отсутствующим видом вернулся к тому давнему понедельнику. Пятерка его мучителей в тот день тренировалась отделять эктоплазму от старых саванов и костей.
4.
Пятерка бездельников отделяет эктоплазму от старых истертых саванов. Эта тонкая работа требует полного сосредоточения, но Брайтхарт все время что-нибудь роняет. Господь! Помоги этой девчонке найти терпеливого мужа, и побыстрее. Желательно до конца года, пока единственный в общине наставник по зельям и алхимии не удавился. Грэсил подходит к столу девушки и поднимает обрушенные на пол медные блюда. Косточки так и остаются рассыпанными по полу, Брайтхарт боится к ним прикоснуться. Чистенькие они, друзья Вольгейнов, аж противно, аж на зубах скрипит.
- Поднимите, - говорит Грэсил.
Брайтхарт смотрит на него с вызовом. Конечно, он ведь единственный, кто не восхищается самым светлым умом Общины. Увы, но Грэсил не собирается мириться небрежностью и неуклюжестью, как все прочие. Все прочие давно уже спрашивают у Брайтхарт только теорию, а с зельями такую штуку не провернешь. И в итоге - наставница Урсула рычит на каждом учительском совете, что проклятый выскочка, гнусный черный маг, шовинист и вообще - Грэсил портит ее драгоценной подопечной аттестат двойками. Выскочка, черный маги и, главное, Грэсил на собраниях молчит, не опускаясь до перепалки с Наследственной. А маленькая разница в возрасте не дает ей права смотреть свысока. Равно как светлый ум не позволяет Брайтхарт дерзить учителю открытым и насмешливым взглядом серых глаз.
Девушка бледнеет. С соседнего стула срывается Вольгейн, черт бы его побрал, и принимается собирать косточки в керамическую миску.
- В фарфоровую, мистер Вольгейн, - холодно напоминает Грэсил, - иначе вы в костях эктоплазмы уже не найдете.
Брайтхарт, оттаяв, наконец-то кидается на помощь другу. Девица Лемонтьяр издает неприятный смешок. У нее с Брайтхарт какой-то чисто женский конфликт. По скромному разумению Грэсила, у Сильфиды гораздо больше шансов. Грэсил морщится. Лемонтьяры всегда были сильными эмпатами, а противная девчонка еще и не подумала закрыться. Теперь волны ее ненависти и насмешки ощущает каждый в комнате. Брайтхарт вскидывает голову и тянется к кулону с лунным камнем, который служит для фокусировки ее сил. Когда она проделала нечто подобное в последний раз, то перепутала заклятие Кокона с акустической волной, и в классе пришлось менять стекла, да и наставник слегка оглох. Преодолев небольшое расстояние, Грэсил перехватывает ее руку.
- Сели все на места! Я изумлен! Я просто поражен! Вы, утверждающие, что со дня на день окончите бакалавриат, не способны отделить эктоплазму от куска ткани!
В сильном раздражении Грэсил возвращается к своему столу. Брайтхарт и Вольгейн ссыпают кости в фарфоровую миску и замирают, держа ее зачем-то в четыре руки. Грэсил уже готов накричать на них, чтобы как-то снять раздражение этого утра, но в этот момент распахивается дверь. На пороге стоят трое: Люциус Грэсил, отец Секстуса, нынешний глава семьи, жалкое, бледное, похожее на голодного вампира существо; сенешаль* Рэндэлл Вольгейн, дядюшка Эдмунда, вечный заместитель и заместитель нынешнего Главы Совета*; и Жоффрей Лемонтьяр, кудрявый Адонис, или вернее Нарцисс, любящий папочка близнецов, глава всего рода и, как подсказывает неизменно интуиция - неиссякаемый источник проблем. Все трое скорбны, все трое молчат, все трое в белом. Грэсил морщится.
- Эдмунд, Северус, можно вас на минуту, - мягко, обманчиво мягко говорит Лемонтьяр.
Грэсил уязвлен, что его имя назвали после несносного мальчишки (если уж на то пошло, он возмущен, что его вообще назвали по имени). Но уязвленность вскоре проходит, сменяясь настороженностью и исключительно плохими предчувствиями. Грэсилы, хоть и подзабросили занятия предсказаниями, чутья не утратили. Наставник, поправив манжеты своего строгого черного сюртука, выходит в коридор. За ним следует малолетний Вольгейн, на лице которого написано недоумение. Вот уж у кого чутье по нулям. В коридоре Эдмунда перехватывает дядюшка и оттаскивает к узкому стрельчатому окну, к залитому светом подоконнику. Грэсил наблюдает за сменой эмоций на лице юноши: недоумение, ужас, горе, ярость. Люциус и Жоффрей, стоя по обеим сторонам от наставника, смотрят на Вольгейнов с безразличием. В воздухе пахнет войной кланов, и этот запах чуткий нос Грэсила просто не переваривает. Наконец, жестом приказав Эдмунду не двигаться с места, возвращается Рэндэлл. Он пытается натянуть на лицо мину сожаления, но во-первых, Вольгейны никогда не были сильны в притворстве, а во-вторых, всем прекрасно известно, как сильно сенешаль ненавидит вороний род*.
- Северус Грэсил, - произносит торжественно Рэндэлл, - сегодня утром Глава Готфрид обнаружен мертвым.
Грэсил чувствует, как брови его неудержимо ползут вверх. Несносный Вольгейн? Ну хоть одна приятная новость за день. И почему, интересно, все так на него смотрят? Ожидают, что наставник выразит свои соболезнования осиротевшему юноше?
- На теле найден след вашего запаха, - бесстрастно заканчивает Рэнделл.
Только тут Грэсил понимает, что дядюшка просто приковал Эдмунда чарами к подоконнику.
5.
Успешный бизнес никогда не мог улучшить Грэсилу настроение. Даже положив в кассу 170 фунтов, он не избавился от раздражения, вызванного воспоминанием трехгодичной давности. Маги куда лучше помнили то, что было сто лет назад, чем то, что случилось вчера; и только один представитель рода Грэсилов, последний... Оставалось только трясти головой и удерживать руку, тянущуюся к шее. Перед зеркалом он поправил ворот водолазки и вышел. Табличка на двери мигнула и написала каллиграфическим почерком "Обед". Пройдя по улице, Грэсил свернул за угол и огляделся. В двух шагах от него переливалась дюжиной оттенков вывеска "L'Arc-en-Ciel" над приветливо распахнутой дверью. Пахло кофе, некоторыми довольно распространенными специями и хлебом. Первое впечатление от кафе было самое благоприятное, значит дело действительно в причинах иных, возможно - потустороннего свойства. Внутри кафе оказалось еще уютнее, возможно, благодаря малому числу посетителей. Грэсил занял место в углу возле витражного окна и кивнул Элейн Смит.
В PlБt de Jour значился охотничий рулет с печеным картофелем и черничный пирог. Грэсил ткнул в них пальцем, откинулся на мягкую диванную спинку и прикрыл глаза. Он прислушивался. L'Arc-en-Ciel был создан обыкновенным человеком, как и все здание, и все же Грэсил сумел уловить далекое волшебство. Он едва не улыбнулся. Когда-то это место любили посещать фейри, у них здесь была ярмарка, так что в воздухе до сих пор ощущался аромат яблок, луговых цветов и нежных и странных духов эльфийских красавец. Но фейри давно уже покинули эти края. Грэсил поморщился, пытаясь уловить хоть что-то еще. Запахло мясом, омлетом и вином. Пришлось открыть глаза.
Грэсил успешно скрыл свою досаду. Большинство магов (точнее говоря, подавляющее большинство) успешно различало ароматы магии, еды, ингредиентов, духов. Был в конце концов запах и Запах. Грэсил никогда не ощущал разницы. Яблоко пахло так же, как выплетенные чары*; между запахом моря и начертанных чар разницы не было*. Значит сейчас придется применить какой-то другой способ. Грэсил взялся за вилку.
Посетителей могли отпугивать призраки. Тут Грэсил не удержался от сарказма и добавил: да, отравившихся посетителей. Тогда гоблины? Гремлины*? Красные колпаки? Сглаз? Черную магию он не ощущал, но тут не было ничего удивительного: сам он ею провонял порядочно и давно уже привык к запаху гари.
В этот момент Грэсил несколько отвлекся, потому что готовила мисс Смит действительно отменно. Обед он закончил, не думая обо всяких глупостях, потом вновь откинулся на спинку дивана и неспешно огляделся. Зачарованный амулет? В свое время их каким-то образом завезли в страну, и эти пакостные вещицы доставили немало вреда. Уж сколько волшебников появилась из-за контакта с амулетами, причем волшебников бестолковых и попросту опасных. Вспомнить хотя бы ту же Брайтхарт. Конечно, Грэсил ничего не знал наверняка, но серьезно подозревал. Мебель в кафе была старомодной, но сделали ее совсем недавно, а дерево состарили искусственно. Мрамор на стойке был искусственным. Витражи - современные. Всяческие милые безделушки - из сувенирных магазинчиков по всему миру. Конечно, где-нибудь на Кубе или Бали можно в магазине наткнуться на опасный амулет, но шанс невелик. Смущали Грэсила только зеркала, но это было личное. У него вообще с зеркалами отношения не складывались, отчего в школе ученики всерьез считали его вампиром. Наставник Этьен Лемонтьяр, преподающий, так сказать, зоологию, замучился объяснять студентам, что вампиры в зеркалах преспокойно отражаются. Грэсил, сев в пол-оборота, изучил стекло, чуть заметно искривленное, потекшее от старости вниз, к раме со стершейся позолотой. Черная тень в зеркале тоже шевельнулась. Грэсил без малейшей приязни кивнул своему отражению. Зеркала нужно будет проверить. Поднявшись, Грэсил натянул пальто и подошел к стойке, где хозяйка протирала стаканы.
- Сколько я вам должен?
Элейн Смит покачала головой.
- Нисколько, обед за счет заведения. Нашли что-нибудь?
- Пока нет.
Лицо женщины разочарованно вытянулось. Она явно ожидала другого: таинственных приспособлений, хрустальных шаров, ольховых рогатин и кристаллов на цепочке. Все это у Грэсила было, валялось в магазине на чердаке и извлекалось по крайней надобности, когда клиент попадался совсем уж падкий на внешние нелепые ритуалы.
- Я приду завтра в это же время и кое-что попробую сделать. Мне нужно подготовиться.
Женщина кивнула.
6.
Столь утомительно начавшийся понедельник заканчивается в казематах Зала Совета в Лондоне. Сидя на жесткой скамье, Грэсил наблюдает за тем, как сжимается за зарешеченным окном полоска света, чтобы превратиться в нить, а потом совсем исчезнуть. Закат. Интересно, - вяло думает Грэсил, - Башня и Смерть это предсказывали? Он вспоминает расклад, мысленно связывая карты между собой. Был еще Отшельник, символизирующий просвещение и наблюдательность. Иногда стоит просто посмотреть по сторонам, говорила когда-то давно покойная Лукреция Грэсил. Следуя совету матери, наставник оглядывается, но не видит ничего кроме холодных серых стен, испещренных надписями; часть из них - попытка изобразить заклинание, но большинство не более, чем площадная брань. Еще была Папесса*, проклятая "Познай себя" и Шут, спонтанность. Последняя никогда Грэсилу не выпадала, спонтанность была ему чужда.
Закат гаснет, вспыхивают факелы. Устроившись на лежанке, Грэсил меланхолично почитывает надписи и продолжает толковать утренний расклад. Ничего не выходит, в головоломке не хватает каких-то мелких, но важных деталей. Тогда Грэсил начинает размышлять над ситуацией в целом.
Вольгейна он не убивал. Нет, перефразируем. Убивал, и неоднократно: травил ядами, умерщвлял в пентаграмме, чтобы вызвать демона, или на алтаре, чтобы собрать кровь и сварить зелье вызова духа Альбиона*. Но все это было в уме. Грэсил ненавидел Готфрида, как одного из худших образчиков человеческой природы. Этот человек любил власть, но это пол беды. Жоффрей, ведь, тоже ее любил и пользовался у власти полной взаимностью, золотоволосый ангел-интриган. Хуже всего то, что Готфрид искренне верил, что движут им благородные помыслы. Людей, пытающихся его осчастливить, Грэсил избегал.
Он встает и начинает мерить каземат шагами. Комната невелика: десять на восемь ровных шагов. На седьмом круге Грэсил поскальзывается на склизком пуке соломы, подворачивает ногу и вынужден вновь сесть. Он не привык быть запертым. В детстве он пользовался свободой, поскольку дети для Семьи были священны. В восемь, когда из божества ребенок превращается в раба, Грэсил сбежал в школу и быстро определился с будущей профессией. В замок он уже не вернулся. Вся эта ситуация его напрягает, поскольку невозможно ее проконтролировать. Да и занять себя нечем: колдовство в казематах не действует, заблокированное вырезанными на камнях печатями. Тогда Грэсил принимается за самое идиотское, что только можно делать человеку, посаженному в тюрьму за то, чего он не совершал: он начинает декламировать стихи.
- Я захлопнул окно,
Чтоб укрыться от плача,
Но не слышно за серой стеной
Ничего, кроме плача.
Не расслышать ангелов рая,
Мало сил у собачьего лая,
Звуки тысячи...*
Звук решительных шагов заставляет его умолкнуть. К решетке подходит Эдмунд Вольгейн, как всегда с поддержкой своей подруги. Брайтхарт смотрит на наставника немного недоверчиво и недружелюбно.
- Зачем ты это сделал? - сиплым голосом из-за с трудом сдерживаемой ярости спрашивает Вольгейн.
Грэсил приподнимает брови. Юнец хамит откровенно, но поделать тут ничего нельзя. У юнца, в конце-концов, горе. Когда умерла Лукреция, Грэсил даже поплакал, ему было одиннадцать, и все сверстники так делали, если приходили дурные вести. На самом деле, Грэсил плохо себе представлял, что сейчас испытывает мальчик, у него самого явно были какие-то проблемы с простыми человеческими чувствами вроде скорби. В любом случае, Вольгейн выбрал ярость в качестве болеутоляющего, хотя Грэсил рекомендовал бы ему хорошее снотворное или большую кружку горячего шоколада с плавающими в нем зефирками. И он отвечает:
- Мне скучно. Здесь же больше нечем заняться, кроме как почитать себе хорошие стихи.
Глаза Брайтхарт становятся круглыми, как серебряные монеты. А еще она успевает вовремя перехватить друга за талию, потому что Вольгейн кидается к решетке, брызжа слюной и изливая всю свою ненависть. Грэсил поднимается и, прихрамывая, подходит ближе.
- Вы осел, мистер Вольгейн, - говорит он.
Эдмунд бьет коротким заклинанием, сложив руки перед грудью. Натренировался в боевой магии со своим наставником, Чайлд Гарольд. По ту сторону решетки магия, к сожалению, действует, поэтому Грэсил отлетает назад и больно бьется плечом о стену. Брайтхарт стискивает своего приятеля сильнее.
- Всех перережем, - воинственно обещает юнец.
Грэсил чувствует, как губы его растягиваются в ужасающей ухмылке.
Развернувшись, дети уходят. Брайтхарт еще некоторое время оглядывается с беспокойством. Она на самом деле хорошая девочка, за доброту ей можно даже неуклюжесть простить. Увы, но будущее у нее печальное, если обратить внимание на то, как юнец Вольгейн на нее смотрит. Грэсил представляет девушку женой главы рода и морщится. Хозяйка дома, это в любом случае отвратительное зрелище. С трудом поднявшись, он возвращается на лежанку.
- Звуки тысячи скрипок
На моей уместятся ладони.
Только плач - как единственный ангел,
Только плач - как единая свора,
Плач - как первая скрипка на свете,
Захлебнулся слезами ветер
И вокруг - ничего, кроме плача.
7.
На приготовления у Грэсила ушла целая ночь. Ради этого он остался в лаборатории в задней части магазина, где кружил над котлом и уничтожал огромное количество кофе. На рассвете Грэсил обессилено повалился в кресло, изучая, сощурившись, плоды своих трудов. На столе лежали очки в медной оправе, с сапфирово-синими стеклами. Чтобы создать подобную вещицу, требовалось применить далеко не самую светлую магию. Половину ингредиентов не принято было называть вслух. И при этом ничто не могло гарантировать благоприятного результата, поэтому взгляд Грэсила, не сводимый с очков, становился все тяжелее. При наилучшем раскладе они показывали незримое, при лучшем - хоть что-то показывали, но чаще выходило так, что незадачливый алхимик оставался без глаз. Подобный исход Грэсила никак не устраивал. Тянуть, однако, до бесконечности смысла не было. Переодевшись в специально припасенную одежду, он сунул очки во внутренний карман пиджака и отправился завтракать. Начать решил непосредственно с L'Arc-en-Ciel.
На двери висел отпечатанный на принтере лист, обещающий завтраки по доступным ценам. Внутри две школьницы поглощали английский завтрак с непременной кашей, от которой Грэсила всегда слегка мутило. Он занял тот же стол, что и вчера, вытянул ноги и откинулся на спинку. У Элейн Смит были очень удобные диваны. Заказав для начала стакан свежевыжатого сока, Грэсил нацепил на нос очки и нервно огляделся. Комната тонула в синей дымке, из которой проступали престранные очертания предметов. Хозяйка оказалась пятном света, в чем Грэсил нисколько не сомневался: она была милой и доброй женщиной. Школьницы вызвали у него теперь острый приступ раздражения, два пятна красного щебета. Все остальное по-прежнему тонуло в сумраке. Грэсил снял очки и положил их на край стола, позволяя стеклам привыкнуть к обстановке. Сам же он взялся за стакан сока.
Своим успехом он на самом деле был впечатлен, даже более чем впечатлен. Алхимия ему не давалась, мягко говоря. 3елья требовали воображения и аккуратности, алхимия - упертости. Раз за разом совершать одно и то же в призрачной надежде добиться результата Грэсил считал бессмысленным. К тому же, магические предметы требовали тонкой настройки и прорвы времени, потраченного просто на ожидание. Грэсил покосился на стекла. Не посветлели и на четверть тона, а они, тем не менее, должны стать голубыми, чтобы удалось хоть что-то рассмотреть нормально. Тяжело вздохнув, Грэсил полез в карман за специально припасенной на это утро книгой. Поэзия была еще одной его слабостью, о которой, к счастью, мало кто знал. В жестоком мире, в котором ему пришлось прожить сорок лет, слабости быстро становились в руках... сородичей оружием. Грэсил с трудом представлял себе, чем может ему навредить поэзия, но предпочитал не рисковать, впитав осторожность с молоком матери. Даже теперь, спустя три года, когда ему нечего было опасаться, Грэсил старался избегать собственных слабостей. Даже томик он взял с полки первый попавшийся, просто потому что знал, что надо будет чем-то себя занять. Изучил обложку и досадливо поморщился: Томас Стернз Элиот, "Бесплодная земля". Элиота Грэсил не любил, считая несколько мудреным и тяжеловесным, тем не менее, следовало признать: этот поэт отлично прочищал мозги.
Он уже добрался до "Пепельной среды"*, когда стекла наконец приобрели нужный оттенок. Грэсил вытащил из кармана часы и откинул серебряную крышечку. Полдень. М-да, хлопотное это дело, алхимия, нечего сказать. И с таким непредсказуемым результатом.
Грэсил нацепил очки на нос. Зала кафе тонула в голубоватой дымке, очертания предметов слегка размывались, словно смешивались. Девочки-школьницы давно уже ушли, но на том месте, где они сидели, еще колыхалось пятно красного цвета. Хозяйка за стойкой - слабое сияние - расставляла бутылки с сиропами. Грэсил стал всматриваться внимательнее. Колдовство можно было унюхать, колдовство можно было почувствовать кожей, колдовство можно было увидеть. Главное было знать - как. Впрочем, последнее было в известной степени ересью, потому что удавалось слишком уж немногим волшебникам, а для изготовления необходимых приспособлений требовался искусный алхимик, наделенный бесконечным терпением. Грэсил с некоторым удивлением причислил себя к таковым: он увидел.
Мир оказался полон нитей, протянутых от вещи к вещи, от человека к человеку. Опустив взгляд на свои руки, Грэсил заметил, что у него таких нитей мало. Хорошо это, или плохо, он пока не решил. Не до того было. Требовалось во всей этой путанице отыскать нечто, вредящее бизнесу Элейн Смит: особую нить, тянущуюся к ней, или же к ее кафе. Протянув руку, Грэсил провел по туго натянутым цветным струнам. Он чувствовал себя одной из двух всесильных парок, скорее Атропос*, что было неприятно. Как-то не видел он себя в роли вершителя судеб. Уронив руку на стол, на томик Элиота, Грэсил огляделся внимательнее, отмечая каждую подозрительную струну. Все они тянулись к разным людям, связывая их, опутывая, притягивая друг к другу; не касаясь при этом волшебника. Тут оставалось только хмыкнуть. Также оставалось только хмыкнуть, когда случайно задетая нить красного цвета, принадлежащая одной из школьниц, переплелась с желтой, тонкой, словно из шелка. Грэсил предпочел не задумываться, к каким это приведет последствиям, но впредь решил быть осторожным. Впрочем, он не мог поручиться, что не путает нити даже когда их не видит. Он поднялся, сунул книгу в карман и прошелся по комнате. Слишком много людей, слишком много факторов, среди которых нужный и не вычислишь. Наконец он, кажется, заприметил нечто подходящее.
Эта нитка казалась сделанной из грубой шерсти, не окрашенной вдобавок. Натянута она была слабо, в одном месте даже провисала до земли. И все нити, находящиеся рядом, теряли свой цвет, истончались и грозили оборваться. Это походило на порчу. Грэсил принюхался.
Порча пахла стоячей водой, болотом, тиной, старым колодцем. Впрочем, так в этом городе осенью пахла каждая сточная канава, и чуткий нос Грэсила сбивался с толку. Пожалуй, искомый запах присутствовал, полускрытый нотками кофе, еды и духов. Для простоты Грэсил решил, что порча тут есть. Версия не лучше и не хуже других. Бросив на стойку деньги за сок, он оборвал серую нить, намотал ее себе на запястье и вышел. След от порчи уводил вверх по улице к старым кирпичным домам. Мрачноватые здания, построенные в свое время для семей рабочих местной ткацкой фабрики, в городе пользовались дурной славой. Поговаривали о привидениях, убийцах и лестницах, которые приносят неудачу. Грэсил только посмеивался. С его точки зрения, любой многоквартирный дом был крупной неудачей сам по себе.
Голубоватое сияние стало меркнуть, и он вынужден был прибавить ходу, пока очки не потеряли силу.
8.
Ходит упорная легенда, что Лемонтьяры умеют превращаться в животных и птиц. Жоффрей Лемонтьяр по мнению Грэсила, конечно, та еще гадюка, но в остальном это полная чушь. Вольгейны в свою очередь, это уже другая легенда, ни разу за всю историю рода не применяли темных заклинаний. Учитывая, что род свой они ведут от бога Одина, в это верится с трудом. Третья легенда гласит, что Грэсилы способны выпутаться из любой ситуации. Вот это, пожалуй, правда.
На щите, украшающем главный зал замка Танталлон на серебряном фоне сидит ворон и в лапе держит ленту с девизом: Dumspirospero*. Неофициальный же девиз уведомляет, что "даже если вас съели, есть два выхода". Эту фразу не произносят в присутствии посторонних, зато вбивают в головы детей крепче, чем латынь, подробности родословной и высоко почитаемые всем семейством Псалмы Давида.
Грэсил лежит на койке, глядя в темный потолок, и размышляет об указанном выше бесспорном заявлении. Выход есть всегда, это так. Может быть наставник слишком глуп, чтобы его отыскать?
Закат давно отгорел, тело перестало уже болеть, и даже нога прошла. Время ощущается необыкновенно остро. Еще - слышны шаги в коридоре. Вернулся Вольгейн, что ли? Грэсил садится и пристально следит за тенью, надвигающейся на решетку в неверном свете факелов. Люциус Грэсил подходит в плотную, вытаскивает из рукава своей широкой мантии колоду карты и просовывает между прутьями. Проклятый вампир знает привычки кузена.
Грэсил тасует колоду. Кузены молчат. Карта ложится к карте, изредка Грэсил начинает их перекладывать. Кузены молчат. Наконец губы Люциуса начинают шевелиться, сначала беззвучно, потом тишину нарушает его тихий, спокойный голос.
- Это война, Северус.
Грэсил морщится, услышав свое имя.
- Война?
- Вольгейны обвиняют нас в использовании запретных чар, в убийстве и в нарушении всех уговоров.
Вопрос, что же говорят Лемонтьяры, так и не звучит. Лемонтьяры не высовываются. Лемонтьяры во главе со своим Главой, да позволена тут подобная тавтология, дождутся своего часа и потом уже выхватят власть прямо из желтенького клювика Эдмунда.
- Сегодня вечером были арестованы еще шестеро наших, - продолжает Люциус. - Секстус мертв, оказал сопротивление. Еще десять человек пропали без вести, никакие амулеты не могут их обнаружить.
Только сейчас Грэсил понимает, что кузен не просто бледен - он похож на восковую фигуру, и, кажется, начал уже медленно оплывать.
- Это конец всего нашего рода, Северус, - печально говорит Люциус.
Пасьянс не сходится. Грэсил в раздражении собирает карты и принимается их тасовать.
- Почему ты не раскладываешь марьяж*? - невпопад интересуется Люциус.
Грэсил хмыкает. Потом спрашивает:
- Зачем ты пришел?
Люциус хмыкает в ответ. Грэсил изучает расклад, замечает трефовую даму между двумя валетами, начинает перекладывать карты и полностью погружается в это занятие. Он не вполне хорошо слышит кузена. Лязг решетки заставляет его вернуться к реальности и вскинуть голову.
Дверь открыта. Люциус стоит, прислонившись к стене, в руках у него флакон с зельем.
- Отвод, - поясняет он. - Ты варил. Пройдешь мимо стражи, они решат, что это я. А я останусь здесь.
Грэсил берет из холодных пальцев кузена склянку, вытаскивает плотно притертую кожаную пробку и пьет. У зелья кислый вкус.
- Почему?
- Род не должен угаснуть, - пожимает плечами Люциус. - Ты моложе.
Эта холодная безжизненная необходимость бесит Грэсила. Хочется ударить кузена по бледному холеному лицу, сломать аристократический тонкий нос, потом повалить Главу семьи на пол и еще некоторое время бить по почкам. Все это Грэсил мысленно и проделывает. Тонкие губы Люциуса искривляются в усмешке. Грэсил чувствует, как щеки его заливает краска. Да, существует легенда, что Грэсилы умеют читать мысли. Это - полуправда. Умеет, но только Глава и только мысли кровных родственников. Наверное, и Лемонтьярам с Вольгейнами эта дрянь доступна. Люциус усмехается, копаясь в голове кузена, вытаскивая наиболее яркие образы.
- Ну и чушь же у тебя в голове, - ухмыляется Люциус. - "А в глазах моих толпы одетых, но нет под одеждами тел"... Как ты живешь-то с такой кашей? Иди.
Грэсил некоторое время смотрит на кузена, поборов неуместное смущение, а потом уходит. Дверь камеры с грохотом захлопывается. Грэсил покидает тюрьму, никем не остановленный, и вдыхает влажный весенний воздух. Вдалеке часы бьют полночь. Наступает вторник.
Легенда гласит, что Грэсилы способны выпутаться из любой ситуации. Чистая правда.
9.
Убрав очки в карман, Грэсил сощурившись изучил табличку с именами возле дверного замка. Одно имя сразу же привлекло его внимание: Абигайль Смит. Смитов в Англии, конечно, пруд пруди, но с другой стороны - это было совпадением. Совпадение, всегда полагал Грэсил, это тщательно спланированная шутка судьбы. Еще толком не придумав, что будет говорить, Грэсил нажал кнопку звонка.
- Да? - произнес женский голос. - Я вас слушаю.
Грэсил втянул носом воздух. Пахло крысами.
- Травля грызунов и паразитов, - официальным тоном сообщил он. - Были жалобы по кварталу. У вас крысы есть?
Женщина некоторое время молчала, потом сказала:
- Заходите.
Запищала дверь.
Грэсил поднялся на третий этаж и огляделся. Левая дверь распахнулась, и на него хмуро уставилась Элейн Смит. Приглядевшись, Грэсил понял, что эта женщина чуть-чуть выше ростом, да и пахнет совсем по-другому. Близнецы, значит. На счет близнецов у магов было множество примет вроде "Встретить двойняшек - к дождю". Грэсил хмыкнул, а потом протянул руку.
- Северус Райт. Позвольте войти?
Абигайль Смит посторонилась, пропуская его в квартиру. Внутри царило какое-то странное запустение: мало мебели, почти нет вещей, никаких книг, безделушек, даже календаря нет. Абигайль закрыла прямо перед носом непрошеного гостя одну из дверей и указала в конец коридора.
- Кухня. Я там сегодня видела крысу. Крупную.
От грызунов помогали корни бузины, вываренные в молоке с солью и имбирем. Но Грэсил еще не решил, давать ли советов женщине, возможно, наведшей порчу на его клиентку. Впрочем, женщина колдуньей не была. Слово, ей сказанное, могло навредить только в том случае, если Абигайль Смит сказала бы его в сердцах и в лицо обидчику. Грэсил принюхался. Ощутимо пахло тиной, еще немного - лилией, но больше - яблоками. Где-то поблизости находился маг, пусть и не очень искусный.
- Крыса, - напомнила мрачно Абигайль.
Грэсил посмотрел на нее не менее мрачно.
- Вы желаете своей сестре зла?
Женщина вздрогнула.
- Кто вы такой?
Грэсил хмыкнул. Если бы на этот вопрос было так просто ответить. Сказал он максимально честно:
- Экстрасенс. Нанят вашей сестрой, чтобы выяснить, кто наложил порчу на ее кафе.
Абигайль нахмурилась.
- Элейн? Что за глупость пришла ей в голову, - затем она перешла в наступление. - Вы мне наврали!
- Вообще-то не совсем, - пожал плечами Грэсил. - Я действительно могу избавить вас от крыс.
Он опустился на табурет и сложил руки на груди.
- Вы всерьез полагаете, что я могла?.. - Абигайль покачала головой. Она была, похоже, из того сорта людей, кого чужая наглость вгоняет в ступор. Наконец женщина справилась с собой и сказала: - Вон.
Грэсил не сдвинулся с места.
- Я и минуту не думал, что вы можете причинить сестре вред. А вот кто-то еще в этой квартире - может.
Абигайль побледнела.
Любовник? Мать? Дочь? Хотя, нет, матери так защищают сыновей. Грэсил принюхался и уловил легкий запах жевательной резинки и лосьона после бритья. Забавное сочетание.
- Ваш сын? - уточнил он.
- Вон, - повторила Абигайль.
Можно было зачаровать женщину и обыскать квартиру, но Грэсил не хотел рисковать. В общине его считают покойным, и пусть считают так и впредь. Вместо того, Грэсил откинулся на стену и проговорил безразличным тоном:
- Ваш сын. Лет шестнадцать, юный бездельник. С ним часто происходят странные вещи. И он не слишком-то ладит с теткой, так что мог сгоряча и сказать что.
"Сейчас, - вяло подумал Грэсил, - она скажет "вон" в третий раз".
- Вы действительно экстрасенс? - устало спросила Абигайль.
Похоже, доверчивость к загадочным силам была у Смитов семейной.
- Я действительно экстрасенс, - подтвердил Грэсил. Вранье ему претило, но в конце концов каждый вкладывает в слова нечто свое.
Женщина, сделавшись похожей на сдувшийся воздушный шарик, обессилено опустилась на соседний табурет. Стало ясно, что все это время она держалась только каким-то колоссальным напряжением сил.
- Гарри, он... - Абигайль шмыгнула носом.
Плачущих Грэсил не любил. Утешать он не умел, кроме того презирал привычку разводить сырость. Сам он не плакал никогда: ни смерть родителей, ни уничтожение всего рода не выжали и слезинки. Абигайль, впрочем, сумела справиться с собой и продолжить.
- С Гарри творится странное последние несколько месяцев. Вы видите, я вынуждена убрать все, что горит, бьется, плавится. Разозлившись, он уничтожает все подряд. А недавно он действительно поссорился с Элейн из-за какого-то пустяка. У нее сразу же на лестнице сломался каблук. Эли считает, что это случайность, но я знаю... Гарри так посмотрел на нее.
У отчаянья был запах, и при том отвратительный: озон, гниль, пыль, соль. Абигайль все-таки расплакалась. Грэсил качнулся на табурете, испытывая жуткую неловкость.
- Я могу поговорить с ним?
- Вы поможете? - оживилась женщина.
Грэсилу хотелось пожать плечами, хотелось сказать, что юные волшебники из его жизни вычеркнуты навсегда.
- Вполне возможно, - сказал он.
Юноша обнаружился за закрытой дверью, в чем Грэсил ни на минуту не сомневался. Тощий угрюмый подросток, растрепанный, в нелепых пижонских очках в тонкой оправе. Взгляд при этом, как у малолетнего преступника: странное сочетание страха и самоуверенности.
- Чего надо, дядя? - поинтересовался мальчишка.
Грэсил сел на край письменного стола, сдвинув клавиатуру, и скрестил ноги. Глаза у мальчишки были зеленые, цвета бутылочного стекла, тогда как у сестер Смит - карие. Этот феномен объяснялся просто: у многих магов зеленые глаза. У всех остальные они становятся такими, когда концентрация магической энергии превышает норму. Мальчишка где-то столкнулся с опасной и могущественной волшебной вещичкой. Таковая в комнате отыскалась почти сразу: старый ржавый нож, воткнутый в дверную притолоку, уже лишенный силы и совершенно пустой. Впрочем, притолока была для него дурным местом.
- Где ты это нашел? - спросил Грэсил, указывая на нож.
Мальчишка не ответил.
Ох, как же Грэсил ненавидел подростков этого возраста. Сплошной гонор, сплошная наглость и никакой готовности идти на компромиссы. Грэсил поднялся. Выдернул нож, сунул его в карман. Выйдя на кухню, он оторвал листик с блокнота на магните, прицепленного на холодильник и нацарапал несколько слов.
- Это школа для таких, как ваш сын. Там ему помогут. Научат контролировать свою силу. Не называйте моего имени, и не ссылайтесь на меня.
Абигайль взяла лист, сложила его пополам, еще пополам. Движение вышло нервозным.
- А... а лишить его этих сил можно? - с надеждой спросила она.
Грэсил посмотрел на нее несколько секунд, после чего безжалостно ответил:
- Есть зелье на основе настойки опия. Полностью лишит вашего сына его дара. И сделает слабоумным.
- Школа, - пробормотала Абигайль.
Грэсил молча вышел.
10.
Этот вечер Грэсил тоже провел в лаборатории, что становилось уже дрянной привычкой. Первым делом он отварил в молоке корни бузины (требовалось накопать их еще, пока земля не замерзла), затем занялся амулетами для Элейн. Тонкие ветки боярышника он перевил красными нитями и украсил ягодами шиповника. Это помогало от порчи и колдовства если не со стопроцентной вероятностью, то по крайней мере - через раз. Наконец он достал из кармана очки. Эта вещица еще могла бы послужить. Чтобы вернуть ей магические силы, требовались четыре кристалла горного хрусталя, один флакон не слишком сложного в приготовлении зелья и очередная толика терпения. Грэсил сломал очки пополам, раздавил стекла, а все свои расчеты спалил в зеве печи. Потом он отправился спать в заднюю комнату, предназначенную как раз для таких случаев. Там стояла неширокая кушетка, кресло и столик, украшенный вполне приличной маркетри*. Задняя стенка печки излучала приятное тепло.
Этой ночью Грэсилу снилась какая-то несусветная ерунда: то он за кем то гнался, то наоборот - от кого-то убегал. Он вел долгие беседы с Жоффреем, с Готфридом (с последним - безобразнейшим образом собачился). Потом Грэсилу во сне привиделась камера, на лежанке сидел Люциус, неспешно вязал крючком и одобрительно бормотал что-то себе под нос. Сам Грэсил при этом читал ему вслух "Четыре квартета" Элиота, и успел уже дойти до "Драй Селвэйджес"*. Уже на излете ночи ему приснился вечный узник, Себастьен Лемонтьяр, деловито правящий только что сожженные Грэсилом заметки. Грэсил хотел уже возмутиться, но тут прозвенел будильник, поставленный на восемь.
Две бессонные ночи подряд порядком вымотали волшебника. Выбравшись из-под одеяла, он некоторое время сидел, ощущая, как мерзнут голые ступни, и потирал ноющую шею. Некстати пришла в голову мысль, что староват он стал для подобных шуток. Мысль тем более нелепая, что волшебники доживали с легкостью до трехсот. Чтобы успокоить расшатанные нервы, Грэсил, одевшись, вытащил колоду, к которой три года не прикасался. Он не сомневался, что на стол сейчас ляжет его карта - Дьявол. Перетасовав колоду, Грэсил аккуратно снял ее, перелистнул, снова снял, и только после этого отлепил верхнюю карту и положил на стол. Туз треф. Сдерживая нетерпение, Грэсил постучал ногтем по углу карты.
Шут.
- Сам знаю, что дурак, - проворчал Грэсил, смахнул карты в ящик стола, накинул пальто и вышел.
L'Arc-en-Ciel только открылась, посетителей не было вовсе, так что хозяйка за стойкой откровенно скучала. Грэсил ушел в угол, который уже начал постепенно считать своим, бросил пальто на подоконник, потом извлек из внутреннего кармана мешочек с амулетом и флакон и поманил Элейн. Взволнованная хозяйка подбежала, неся стакан апельсинового сока. Ну, тут Грэсил мог только усмехаться, весьма горько, впрочем.
- Я ждала вас, - сказала Элейн.
Грэсил протянул ей мешочек.
- Повесьте это над дверью, тогда все неприятности окончатся. Это достаточно сильный амулет. А флакон отдайте сестре. От крыс.