Аннотация: Просыпайся, королевна,надевай-ка опренье. Полетим с тобой в ненастье. Тонок лед твоих запястий... "Мельница"
1
Шелком твои рукава, королевна,
ясным месяцем вышито небо...(1)
Волшебник опрометчиво пообещал ей луну. Рингле взобралась на Башню (на самую верхушку, где среди выщербленных камней росло маленькое вишневое дерево), расстелила плащ и села ждать. Небо сегодня было затянуто тучами, как всегда, когда королевна приходила к Башне Старого Колдуна. "Бедный", - подумала Рингле, не о старом маге, тот давно уже умер, а о его ученике. "Бедный, сегодня он совсем слеп...". Слеп... Она ведь нарочно выбирала такие ночи. Звезд не было. И луны, которую молодой волшебник пообещал, тоже не было. Потом тучи вдруг дрогнули, растеклись, освобождая место царице ночи. Белесые лучи коснулись лица королевны. Она вскрикнула и закрыла лицо руками.
- Дурак! Дурак! - выкрикнула королевна, вскочила и убежала прочь, так и не отняв рук от лица.
Она пронеслась вниз по винтовой лестнице, собирая на шитый кремовым шелком подол своего девичье-белого платья всю пыль, всю паутину и копоть от многих поколений чадящих факелов. Трава на улице оказалась сырой от ночной росы, и туфельки мгновенно намокли. Отяжелело платье. Рингле свернула на аллею, ведущую к замку (она была, слава богу, мощена камнем) и прибавила шагу.
Ее не успели еще хватиться, но ночь все равно была испорчена. Ах, с каким удовольствием Рингле вела счет неудачам молодого мага! Нет, королевна вовсе не была такой уж скверной - не хуже любой другой. Просто, общество волшебника ей было ближе чьего-либо. Он был слеп... Нет, это, конечно, не главное! С ним королевна могла быть самой собой. Волшебник никогда не льстил и не лгал, не злословил и не пытался пробраться ближе к трону. А еще, он был очень горд, чертовски горд, а королевна страшно оскорбила его сегодняшней ночью. Теперь она не сможет - совесть, а даже у королевен она есть, не позволит пойти к Башне и послушать увлекательный рассказ о мироустройстве, или о прошлом, а то и просто печальную балладу. Волшебник умел совершенно по особенному исполнять их, по особенному печально.
Рингле с ненавистью посмотрела на свое отражение и процедила сквозь зубы:
- Это ты дура, каких мало! Идиотка!
Королевна с яростью дернула шнур звонка и чуть не оборвала его. На звон прибежали три горничные, как всегда готовые одеть королевну ко сну. Лица их, согласно придворному регламенту - уложение четырнадцать, как сейчас помнила Рингле - были скрыты тремя слоями серебристого газа.
- Готовьте постель! - приказала Рингле, взбираясь на невысокий табурет для переодевания.
Ловкие руки расшнуровали корсаж, сняли пышную отяжелевшую от росы юбку, расшитую шелком блузу. Вторая служанка тем временем вытаскивала из замысловатой прически королевны шпильки и ленты, оставив только гребень, на который крепилась плотная вуаль. Рингле только поднимала и опускала руки, поворачиваясь, когда это было нужно; в остальном она оставалась безучастна. Наконец, жестом отпустив прислугу, королевна села в кресло и взялась за гребень. Не так! Все не так!
Королевна вскочила, задула свечи и только потом вернулась к расчесыванию длинных, густых волос. Теперь можно было снять вуаль - не спать же в ней! Рингле скомкала газ и зашвырнула его под кровать.
"Утопиться что ли?", - отрешенно подумала королевна, проводя щеткой по волосам. Раз, два, три. Должно быть ровно сто. - "Кто заплачет?". Двадцать три, двадцать четыре... "Отец? Ха!". Тридцать девять. "Фридар? Да три ха-ха!". Щетка полетела следом за вуалью. Рингле рухнула на кровать и поспешно накрылась с головой одеялом. Хорошо бы стать совсем-совсем маленькой, чтобы завтра утром никто не нашел...
(1) Эпиграфы ко всем главам - Хелависа "Королевна"
2
Каждую ночь я горы вижу,
каждое утро теряю зренье...
Ночь была смурая. Про такие обычно говорят - темная, но люди просто не знают по настоящему темных ночей. Акан спустился вниз, держась рукой за шершавую влажную стену, почти прижимаясь к ней плечом, вошел в комнату и сел на стул. Спина молодого мага была преувеличено пряма, что часто отличает калек. Мыши приволокли деревянный кубок и плотно закупоренную бутыль в соломенной оплетке. Одна, самая смышленая, вытащила пробку, и сразу же запахло пряностями.
- Спасибо, - Акан медленно протянул руку, нащупал прохладный и гладкий кубок и поднес его ко рту.
Вино оказалось терпким, густым и очень сладким - лучшее вино из королевских погребов. Равве(1) Шаббака умел выжимать из правителя все самое лучшее. Акан испытывал к своему наставнику смутную благодарность, но с годами, вопреки всем поговоркам, хорошее забылось, и остались одни только обиды. Сам Акан был сейчас беднее вон тех самых мышей, и не без помощи равве. Как говорят на Востоке: Служил семь лет, выслужил семь реп, да и тех нет. Никому не было дела до аканова колдовства. Ни королю, ни любимому королевскому кузену герцогу Фридару, ни даже юной королевне, у которой такой красивый голос. Молодой человек вспомнил, как она убежала сегодня: обозвала его дураком.
- А ты и есть дурак, Акан, - вздохнул юноша.
Мыши пискнули, утешающе, чем вызвали у волшебника улыбку. Ничего, - решил он. Завтра у короля прием, может и пригодиться там колдовской талант. Акан допил вино, неловко поставил кубок мимо стола - мыши кинулись прибирать - и побрел в соседнюю комнату.
А луна выглянула славная...
Обычно недуг волшебника не доставлял ему особых неудобств. Башню он почти не покидал, а внутри все было знакомо, мебель не переставлялась, да и верные мыши здорово помогали. Удручало то, что Акан уже четырнадцать лет не видел солнца и начал даже подзабывать, какое оно. И еще - королевна. Он не мог даже представить себе ее лицо. все его представления о девичьей красоте были откровенно детскими - Энинка, его мать тогда казалась ему верхом совершенства. И не станет же он, простолюдин, в самом деле ощупывать лицо особы королевской крови!
Акан лег на свою шаткую постель - гамак из плотной, добротной мешковины. В этой комнате, он точно помнил, должна стоять широкая кровать под темно-вишневым балдахином, но одна мысль о ней внушает ужас. Бархатная клетка!
А луна вышла просто замечательная! Тут Акан мог собой гордиться, что он и делал, покачиваясь в своем гамаке. Он смог увидеть, что с вишневого деревца облетели почти все лепестки, что платье королевны белое, шитое шелком и мелким речным жемчугом. Когда Акан видел, он бывал удивительно наблюдателен. Но завтра он тучи разогнать не сможет - не имеет права.
Когда Акан был маленьким, в их деревне жила колдунья по имени Ухта. Вопреки россказням, это была миловидная розовощекая хохотушка, лечившая скот, принимавшая роды и помогавшая при всяких мелких неприятностях. Только две вещи Ухта отказывалась делать: внушать любовь и управлять погодой. "Такие вещи, сынок", - говорила ведьма любопытному Акану, - "просто так не прощаются. За все приходиться платить, но за игры с человеческим сердцем и небом придется отдать слишком высокую цену". Может, Акан просто платит? Платит, пока еще не понимая, за что?
Он уснул, и снилась ему луна.
(1) Равве - здесь Учитель
3
Я пел о богах, и пел о героях,
о звоне клинков, и кровавых битвах...
Праздник был скучнейший. Какой-то особенно унылый сегодня менестрель играл "Черный рыцарь взял мое сердце в полон"(1) - бездарную балладу, популярную еще при дедушке нынешнего короля. Эта глупая песня всегда раздражала Рингле, хотя, облаченную в тяжелое придворное платье, скрытую длинной, почти до пола вуалью, ее раздражало как правило все. В Тронном зале было нестерпимо жарко, а диковинные лилии Masta Regina, принесенные из оранжереи, источали приторно-сладкий запах, от которого кружилась голова. Одно хорошо: под густым газом не видно скривившегося, недовольного лица королевны. Под вуалью вообще ничего не видно.
Наконец баллада закончилась душераздирающим аккордом и начались танцы. Сам герцог Фридар повел королевну на павану. Неспешное, плавное движение, четкий рисунок танца, легкое соприкосновение рук в тонких бальных перчатках. Королевна сосредоточилась на крупной жемчужине - сердцевине цветка, вышитого на перчатке - оторвавшейся и покачивающейся на ниточке. Как маятник, туда-сюда, туда-сюда.
- Вы сбиваетесь с темпа, ваше высочество! - прошипел ей в ухо герцог.
- Ах, простите, дядюшка, - в ответ прошептала Рингле, прекрасно знающая, как герцог не любит, когда она зовет его "дядюшкой".
Так и есть: королевский кузен едва заметно побледнел и неловко дернул рукой. Жемчужина оторвалась окончательно, упала и хрустнула под каблуком герцогского сапога. Павана кончилась.
Королевна с облегчением опустилась в кресло и раскрыла веер. Обмахиваться запрещал регламент - можно было случайно сдуть вуаль. Жара мучила нестерпимо. А потом появился Акан. Походка была неестественно ровная, спина прямая, на зависть любому королевскому гвардейцу. За плечом негромко позвякивала абрикосовая шатта(2).
- А, вот и наш придворный маг! - король хлопнул в ладоши.
Рингле хотела возразить, что Акан никогда не был придворным магом, мальчиком на побегушках, но промолчала. Тем более, что молодой волшебник только поклонился, готовый услужить своему повелителю. Король задумался.
- Чего бы ты хотела, дитя мое? - не слишком понижая голос спросил Король, повернув голову к креслу дочери.
- У меня нет желаний, Ваше Величество, - тихо ответила Рингле, стараясь не смотреть на Акана. - Может быть, только прохлады.
- Ты слышал, маг! - король огладил голову и важно кивнул. - Мы хотим прохлады!
Акан низко поклонился и произнес всего несколько слов. Тронный зал пропал: стены заплели цветущие растения, королевские кресла обратились в беседку. Легкий ветерок пронесся по благоухающему лесу; журчал ручей, перешептывался с лианами водопад. Это была восхитительная иллюзия; настолько восхитительная, что становилось просто печально. Королевна резко закрыла веер, Акан повернул голову на этот пронзительный, стрекочущий звук. Да, даже ветерок был не более, чем иллюзия, потому что темные кудрявые волосы Акана не шелохнулись.
- Неплохо, - кивнул герцог Фридар; нагнулся к королю, о чем-то советуясь. - Неплохо, маг, но это всего лишь иллюзия. Ты не способен создать ветер! Покажи нам что-нибудь реальное... солнечное затмение!
- Отличная идея! - король повелительно хлопнул в ладоши. - Мы желаем увидеть солнечное затмение!
Иллюзия развеялась. Придворные вновь оказались в душном зале, пылинки плясали в разноцветных лучах, проникающих сквозь высокие витражные окна. Акан стоял в самом центре, в водовороте пыльной взвеси, прямой и удивительно спокойный. На секунду Рингле всерьез позавидовала ему, его светло-серому плащу, под которым угадывалась тонкая льняная туника, его ровному дыханию. Словно и не было удушающей жары и вездесущей пыли, заполняющей Новое крыло замка.
- Я не могу это сделать, Ваше Величество, - тихо сказал Акан.
Король поморщился.
- Я помню искусство твоего учителя, маг... как там тебя? Да. Я приказываю тебе устроить солнечное затмение!
- Я не могу это сделать, ваше величество, - упрямо повторил Акан. - Я не имею права управлять силами природы, я не бог. Даже если вы бросите меня в тюрьму, я не сделаю того, о чем вы просите...
За короля ответил герцог. Он поднялся с места, сделал несколько шагов по залу, презрительно изучая волшебника. Потом кивнул страже.
- В Северную башню его! В подвал! Подальше от лунного света, - несмешливо поклонился Акану. - Это заставит вас подумать, сударь волшебник.
(1) Расписываюсь в вечной любви к Джону Бойтону Пристли; это баллада из его "31 июня".
(2) Шатта - семиструнный музыкальный инструмент, напоминающий нашу гитару. С любовью посвящается Грольну Льняному Голосу (см. Г. Л. Олди, "Бездна Голодных Глаз")
4
Ты платишь за песню полной луною,
как иные платят звонкой монетой...
Ночь была лунная, словно бы в насмешку над молодым волшебником. Он ощущал лунный свет, даже не видя его, кожей. Подобно тому, как солнечные лучи дарили тепло, лунные слегка холодили и беспричинно тревожили. Подвал Северной башни был самым сырым местом на всем свете, так по крайней мере показалось Акану. Он сел на ворох гнилой соломы, когда-то, наверное, бывший тюфяком, бережно устроил шатту на коленях и прислушался. Сплошная тьма, обычно составлявшая его мир, заполнилась затхлостью и дробным стуком капель о камень. Около полуночь - Акан всегда очень остро ощущал время - за стеной послышались странные звуки. Кто-то вроде бы царапал камень.
- Акан! - скорее всего, в той стороне было окно, и королевна остановилась возле решетки. - Акан, ты здесь?
- Да, Ваше Высочество, - ровным голосом ответил волшебник.
Вновь послышался скрежет и шорох, и в камеру хлынул поток лунного света, мягко касаясь глаз Акана. Королевна сдвинула камень - догадался волшебник. Конечно, он не мог ее увидеть, только край белого платья, но и за это стоило благодарить, стоя на коленях.
- Ва-ваше Высочество! - Акан с чувством поклонился. - Право, я не стою Ваших забот! Чем же скромный слуга может отблагодарить Вас?
"Все, что пожелаете", - мысленно добавил он.
- Спой мне, - коротко велела Рингле, ее платье сверкнуло в лунных лучах. А потом она с внезапной теплотой добавила: - Пожалуйста.
Акан взял в руки шатту, едва касаясь руками струн. Ее высочество и прежде приходила к Башне, чтобы послушать какую-нибудь балладу, но волшебнику и в голову не приходило, что ей это может действительно нравиться. Его пение мало походило на придворные упражнения в музыке. А его репертуар был непростительно прост, если уж на то пошло.
- Что вы желаете услышать, Ваше Высочество?
- Что угодно, - королевна внезапно усмехнулась. - Только не ту ужасную - про Черного Рыцаря.
Акан позволил себе едва заметно усмехнуться в ответ.
- Как пожелаете, Ваше Высочество...
Он снова коснулся струн самыми кончиками пальцев, пробуя аккорды, после чего запел:
Под холодным дождем,
Под холодным дождем,
Мы идем, мы идем, мы идем.
Нет дороге конца,
Нет дороге конца,
Не щадят злые капли лица.
Наступает рассвет,
Наступает рассвет,
Только роздыха, роздыха нет.
Под холодным дождем,
Под холодным дождем,
Нас не ждут, так зачем мы идем?
Долог путь, не свернуть,
Долог путь, не свернуть,
Не уснуть, не уснуть, не уснуть.
Темной ночью - ворье,
Темной ночью - ворье
Ворожит, да кружит воронье.
Будет ночка длинна,
Будет ночка длинна,
Никогда не наступит весна.
Долог путь, не свернуть,
Долог путь, не свернуть,
Не свернуть, не отстать, не уснуть...
Последний аккорд повис в воздухе. Рингле печально вздохнула.
- Волшебник... почему ты отказался показать затмение? Шаббака часто развлекал нас такими вещами.
- За все рано или поздно придется платить, Ваше Высочество. Кто знает, чем придется пожертвовать ради единственной шутки с солнцем.
Акан немного помолчал.
- Вы хотели бы увидеть затмение?
- Нет!
Луна скрылась за тучей, Акан ослеп, и теперь только чуткий слух мог сказать ему, когда королевне надоест общество глупого мага.
- Вчера ты вызвал для меня луну... - королевна замялась. - Прости меня, Акан, я была груба. За луну тоже придется заплатить?
- Не вам, моя госпожа, - мягко ответил волшебник. - И едва ли большую цену. От одного мага с Востока, Выше Высочество, я услышал замечательные слова: В одиночестве как никогда оценишь дружбу с луной. (1)
Рингле негромко рассмеялась, но вдруг осеклась.
- Кто-то идет!
Послышался звук торопливых шагов, словно кто-то бежал от башни (и даже не попрощался!) а с полдороги вдруг воротился.
- Совсем забыла! Держи! - что-то опустилось в руки Акану. - Я еще зайду завтра вечером.
Королевна убежала прочь, шелестя тяжелым шелком по траве. Волшебник вернулся на тюфяк. Подарок окролевны... фляга! Акан вытащил пробку и принюхался. Вино. Густое и пряное вино из лучших королевских запасов. Смешно.
Вернув пробку на место, Акан спрятал флягу в складках своего плаща, лег на солому и попытался уснуть.
(1) Ёса Бусон. Я считаю, что поэзия, дамы и господа, вечна. И если Бусон родился у нас, почему бы ему не родиться на Востоке этого мира? Да, а с разбиением на строки хайку выглядит так:
В одиночестве
как никогда оценишь
дружбу с луной.
5
В тумане различит мой взор
лишь очи цвета горечавки...
Отец был необычайно серьезен, зато развалившийся в мягком кресле у стола герцог наоборот - развлекался, как мог. Рингле, теребя край вуали, вошла в кабинет. Подол платья влажный от росы, слишком влажный. Она как будто застигнута на месте преступления; хотя в том, чтобы сходить на прогулку по саду пот такой чудесной луной, нет ничего дурного. Вокруг Северной башни растут удивительные яблони, листья которых луна окрашивает в удивительный цвет - молочное серебро. Рингле нервно улыбнулась - ну что за домашняя заготовка?!
- Вы меня звали, милорд? - и немного неловко присела в реверансе.
Король встал из-за стола, нелепый, обрюзгший. Королевна внезапно остро ощутила всю комичность его фигуры в модных коротких панталонах и расшитом кафтане. По тонкому восточному чулку ползла стрелка.
- Звал, дитя мое, - ласково сказал отец, чуть обнимая ее. Обнимет крепче - сдвинет вуаль. - Мы желаем говорить о твоем замужестве.
Ноги Рингле подкосились, и она, не спросясь, села в кресло. Как оказалось - на книгу.
- Садись, дитя мое, - несколько запоздало позволил король. - Сегодня я имел беседу с герцогом, и он убедил меня, что тебе пора выйти замуж.
Королевна бросила на Фридара уничтожающий взгляд, однако впустую. Герцог был занят каким-то важного вида документом на плотной бумаге. Не иначе - дела государственные, в которые девицам лесть негоже. Она и не лезла.
- Мы решили, дочь моя, дать свое согласие и благословение на твой брак с герцогом Фридаром, - закончил король с таким видом, словно осчастливил дочь на всю жизнь.
Рингле смотрела в пол. Замужество? С герцогом? Отчего бы и нет?... В конце концов, он - блестящая партия, и станет отличным правителем этого королевства. Однако, о благе своего народа Рингле была сейчас склонна думать в последнюю очередь. Из сугубо личных, даже эгоистических соображений она выходить замуж за Фридара не хотела. Но не решилась возразить. Вот этот нелепый человечек в комичной одежде имел полное право все за нее решать. И решил.
- Я могу идти к себе, сир? - тихо спросила Рингле, все так же смотря в пол.
Король отпустил ее поистине королевским жестом. Девушка встала, держась за кресло, и бросила прощальный взгляд на герцога. Тот выглядел неприлично довольным; неужели уже предвкушает тот момент, когда станет королем? Или он, как простые смертные, верит в удивительную красоту королевны, которую надлежит скрывать за слоями газа? Рингле мотнула головой и покинула кабинет. А потом она побежала.
Путь ее лежал по потайным ходам и маленьким лесенкам, максимально сокращающим дорогу до Северной башни. Пленника никто не сторожил, в конце концов это была всего лишь воспитательная мера, ради острастки наглеца. На стене чадил факел, бросая отсвет на тусклые, давно не чищенные ключи. Королевна кое-как отперла дверь и оглядела камеру, освещая ее припасенным фонарем. Пахло прелой соломой, затхлостью и чем-то куда менее приятным. В дальнем углу на соломенном тюфяке спал Акан. Королевна сделала осторожный шаг внутрь. Дверь с лязгом захлопнулась, разбудив волшебника.
- Кто здесь?
Рингле несколько секунд изучала его лицо, удивляясь, что не сделал этого раньше. Если бы не незрячий, идущий сквозь предметы взгляд, Акан мог бы стать первым красавцем двора. Хотя, если бы волшебник заинтересовался придворной жизнью, королевна бы в нем разочаровалась.
- Это я, Рингле, - отозвалась она наконец.
- Ваше Высочество!
- Мне нужна твоя помощь, Акан... - Рингле замялась. - Нужно, чтобы герцог Фридар отказался от брака со мной.
- Брака с вами... - эхом откликнулся волшебник.
Рингле поставила фонарь, быстро подошла и положила руки на плечи магу. Молодой человек вздрогнул.
- Акан, пожалуйста! Ты получишь все, что пожелаешь? Я уплачу любую цену!
- Любую цену, Ваше высочество? - равве ни за что не упустил бы свой шанс. Кажется, он стал придворным магом при сходных обстоятельствах. Любая цена... - Что если... если я потребую от вас поцелуй в уплату услуги?
Рингле откинула вуаль, втайне радуясь слепоте волшебника. Акану показалось на мгновение, что он видит, как в глазах королевны отражается похожая на тыкву луна. Девушка приблизила свое лицо и поцеловала Акана. Сначала она планировала сделать это в поощрение, но увлеклась, и теплые руки, поддерживающие ее талию, доставили удовольствие. Целуясь, молодые люди даже не обратили внимание на лязг двери.
- Препроводите ее высочество в покои, - ледяным тоном приказал герцог. - А этого наглеца в цепи!
Рингле вскрикнула и поспешила спрятать лицо под вуалью.
6
Просыпайся, королевна,
Надевай-ка оперенье...
Покои оказались удивительно маленькими - особенно, если беспрестанно мереть их шагами. А именно этим Рингле и занималась всю неделю до своего бракосочетания. На искусство Акана она больше не надеялась; в кандалах не больно-то поколдуешь. Королевна даже испытывала смутный, не оформившийся, но поистине королевский стыд. В кандалах Акан оказался именно из-за нее.
- Стыдно тебе? - ехидно спрашивала Рингле, силясь разглядеть в зеркале свое отражение сквозь слои газа. - Теперь его еще и повесят. Показательная казнь как раз к свадьбе!
А потом она начинала вспоминать поцелуй, о чем королевнам думать, вообще-то, не положено.
Единственным развлечением были примерки свадебного платья. Согласно древней традиции оно было белое, а по подолу шла вышивка разноцветным шелком: чудесный пейзаж, представляющий во всей своей аллегорической красе королевство. Рукава швеи украсили цветами и небесными светилами, а свадебную вуаль - ярко-алыми маками из шелка и гаруса. Думая о том, что скрывает эта вуаль, королевна испытывала мстительное удовольствие.
День свадьбы выпал теплый и солнечный; поговаривали, правда, что столичным магам пришлось изрядно потрудиться, чтобы разогнать тучи. Служанки разбудили королевну ранним утром, и полдня прошло в приготовлениях к свадьбе. Нужно было принять ванну, надушиться чем-то приторно-сладким, облачиться в платье. Рингле предпочла бы одеться в лохмотья и спрятаться на кухне, но ее мнения никто не спрашивал.
Платье, при всем его великолепии, оказалось ужасно неудобным: в нем можно было только стоять или же неподвижно сидеть. Словом, оно было ничуть ни лучше того торжества, к которому готовился замок. Рингле сидела в кресле перед зеркалом, сверля собственное отражение недовольным взглядом. А напротив, между баночкой помады и вазой с розовыми лепестками сидела очень внимательная мышь.
Надо отдать должное королевне - она никогда не боялась мышей. Крыс, еще возможно - они бывают огромные и страшные, а мышек чего бояться?
- Здравствуй, - Рингле взяла с подноса с завтраком бисквит и протянула гостье. Мышь, кажется, поклонилась.
Королевне вспомнилось, как однажды Акан, чтобы развлечь короля, устроил на столе мышиные пляски. Может, это подруга волшебника?
- Ты знаешь Акана? - спросила королевна.
Мышь кивнула - Рингле могла поклясться! - кивнула! И пропищала что-то непонятное.
- Он в казематах, - печально вздохнула Рингле; рассеянно сгрызла половинку бисквита. - Можешь передать ему кое-что?
Мышь снова пискнула. Королевна взяла со стола ножичек и подрезала пряд волос, украшенную жемчужиной. Хвостатая посланница взяла прядку в зубы.
- Что я его люблю, ты едва ли сможешь передать... - Рингле погладила мышь по спинке. - Беги! Захочешь бисквитов, заходи.
Посланница убежала одним ей известным ходом, юркнув в норку где-то под зеркалом. Королевна поднялась и подошла к окну. Площадь бурлила народом. Пусть герцог Фридар и не был самым приятным человеком, но народ его любил. Народ же не сталкивался с "дядюшкой" ежедневно! Да и замуж за Фридара народу выходить не приходиться. Хотя, надо признать, из герцога выйдет отличный король. Это Рингле отмечала неоднократно.
Королевна поправила вуаль и с первым ударом часов на Королевской башне покинула свою комнату. Башенным часам вторили колокола столичных соборов - даже маленькой церквушки при доме презрения! Прямо национальный праздник. Казней давненько не было, так что люд съехался окрест, чтобы поглазеть на королевскую свадьбу.
Королевское венание согласно все той же замшелой традиции проходило на паперти перед собором Св. Люченцы, покровителя правящей династии. Жених уже ждал у алтаря - изумительного сооружения из фарфора, подаренного собору специально ради церемонии. Венчал их сам король. Это тоже традиция, от нее изрядно припахивает травами для консервации(2), но это не важно. Король поминутно стряхивал слезы умиления, наслаждаясь происходящим. Не каждый день единственная дочь выходит замуж.
Король раскрыл книгу.
- Соединение рук
в круг.
Свадебный обряд внезапно показался Рингле очень глупым и странным.
- Как правая и левая рука.
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.(1)
Это было произнесено дуэтом, сплетено в какую-то замысловатую мелодию. "Но вихрь встает - и бездна пролегла от правого - до левого крыла..." - про себя закончила королевна. Этих строк, отчего-то, никто не произносил. А ведь они были важным напоминанием о хрупкости бытия. Ой, сейчас что-то случиться!
Герцог откинул с лица своей жены вуаль. На него смотрели два огромных - в пол лица - бледно-желтых, птичьих каких-то глаза... Крючковатый нас загибался над крупным тонкогубым ртом, кривящимся в торжествующей усмешке Нет, королевна вовсе не была красавицей. Только теперь Фридару открылся истинный смысл всех этих вуалей, платков; всего придворного регламента. Он вскрикнул и сделал знак, отводящий нечистую силу. С громким клекотом-плачем в небо взмыла соколиха.
Только вуаль, украшенная маками из шелка и гаруса, осталась на камнях площади.
(1) Автор стихотворения - Марина Цветаева. Если у кого-то есть более удачные варианты свадебного обряда, подскажите, пожалуйста.
(2) Идиома, родственная нашему "пропах нафталином". Просто у них нафталина нет. А что делать? А ты как думаешь?
7
Но вот уже год, как он улетел:
его унесла колдовская метель...
- Это ведьмовство! - убежденно сказал герцог, когда слова упрека у него кончились.
Разом постаревший, унылый король ничего не ответил. Он мог только сидеть, уставясь в одну точку. Фридар налил себе вина, залпом выпил и как-то беспомощно посмотрел на кузена.
- Что же нам делать? - и сам себе ответил. - Искать! А кто может отыскать заколдованную? Только маг!
И уже не обращая внимания на короля, герцог призвал к себе стражу. Акан, приведенный несколько минут спустя, выглядел жалко - оборванная одежда, растрепанные волосы, пустой, незрячий взгляд. Что могло привлечь королевну в этом ничтожестве?
Укол ревности герцог подавил и принял самый гордый вид, словно именно он был здесь правителем. Акан, тем не менее, поклонился сначала королю и только потом Фридару. Что-то в этом было от насмешки, впрочем, утонченной. Герцог решил: как только волшебник разыщет королевну, будет казнен. На площади, возможно, на костре. Народу нравятся показательные казни колдунов.
- Волшебник, королевну, дочь твоего короля, похитили. Она была обращена в птицу, и улетела. Что это за колдовство?
- Мне это колдовство не известно, милорд, - спокойно ответил Акан.
Фридар приблизился, делая стражникам знак. Волшебника крепко держали под локти с обеих сторон, так, что он просто висел в воздухе, едва касаясь ногами пола. Герцог снял с пояса меч, и рукоятью ткнул в подбородок мага.
- Отвечай, волшебник. В противном случае, нынешние казематы покажутся тебе царскими покоями.
- Мне это колдовство не известно, ваша светлость, - с прежней интонацией ответил Акан. - Мне известны люди, обращавшиеся в птиц и зверей по собственному желанию: для этого достаточно перекинуться через нож, воткнутый в дерево на краю деревни. Мне известны случаи, когда люди брали проклятую вещь и одевались звериной шкурой. Но я не знаю никого, кто был бы обращен в птицу при таком скоплении народа. Ни один колдун не решился бы бросить вызов его Величеству.
Акан отвесил королю низкий поклон. Правитель поднял мутный взгляд на волшебника и скупо кивнул. Фридар отрешенно посмотрел на меч, который все еще держал в руках, затем задумчиво вытащил его из ножен. Великолепный клинок, кованный на Востоке, мерцал даже в слабом свете единственного шандала.
- Ни один колдун... - медленно произнес герцог. - Даже смертельно оскорбленный?
И он выразительно посмотрел на Акана. Юноша вызова не принял и опустил глаза.
- Моего искусства не хватит на то, чтобы обратить Ее Высочество в птицу. Можете казнить меня, если пожелаете...
Герцог раскрыл рот, чтобы отдать приказ, но был прерван королем. Правитель медленно поднялся со своего места и приблизился к стоящим в центре комнаты Фридару, Акану и стражникам. Скупой кивок, и стражники отошли, оставив волшебника в покое.
- Акан деСотра(1), разыщи мою дочь, и ты получишь любые почести, которые только будут приличествовать твоему положению, - жестко сказал король. Акан и не подозревал, что его величество не только помнит его имя, но и фамилию знает. - Ты получишь то положение, которого пожелаешь, Акан деСотра.
- Все, что я смогу, Ваше Величество, - волшебник низко поклонился. - Все, что будет в моих скромных силах.
Король кивнул и вернулся на свое место за столом. Фридар сделал едва заметный знак гвардейцам и вышел из кабинета. Акан вышел следом.
- Этого солдата зовут Ашпер, - герцог указал на здоровенного детину, бывшего на две головы, как минимум, выше Акана. - Он пойдет с тобой на поиски ее высочества. И если ты попытаешься хоть что-то предпринять поперек, волшебник, умрешь страшной смертью.
- Да, ваша светлость, - просто ответил Акан, едва склоняя голову.
Пожалуй, казни будет мало, - решил Фридар. - Надо проучить дерзкого мальчишку.
- Выступите завтра на рассвете, - отрывисто велел герцог. - Отведите волшебника в камеру.
(1)деСотра - буквально "из Сотра". У деревенских фамилий нет, но перебираюсь в город, они часто берут себе фамилию по месту рождения. Для сравнения: д'Артаньян был "из Артаньяна", или "артаньянский", а Леонардо да Винчи "из Винчи".
8
Каждую ночь полет мне сниться,
холодные фьорды миля за милей...
В упоении полетом было что-то пугающее. Небо было таким огромным и таким свободным, оказывается, земля связывала ее всю жизнь. Так легко было птице. Королевна летела на север, к горам, ловя потоки ветра и легко огибая облака. Человеком она стала только когда проголодалась: Рингле не смогла заставить себя поймать и съесть, допустим, мышь. Платье выдало бы ее с головой, поэтому пришлось стянуть с пугала в поле дерюжку, завернуться в нее и пойти в ближайшую деревню. Там чумазую странницу накормили хлебом, напоили молоком и устроили на ночь на сеновале. Наутро она полетела дальше.
С каждым днем королевна все меньше и меньше времени проводила в человеческом обличье. Однажды даже решилась поохотиться на мышей, попыталась съесть, но едва не подавилась с непривычки шерстью. А потом вспомнила ты мышку, которая передавала привет Акану и ощутила себя предательницей и убийцей. С тех пор питалась ягодами, хотя это вовсе не подходящая еда для сокола.
На севере весны еще как не бывало. Чем дальше летела королевна, тем становилось холоднее. Ветры здесь были свирепые, сбивали к земле и норовили переломать крылья. В какой-то момент Рингле поняла, что лететь дальше не сможет, опустилась на ветку чахлой сосенки и спрятала голову под крыло. От чувства безысходности она была готова умереть.
- А кто это у нас такой? - послышался королевне слегка удивленный женский голос. - Ба! Вот так птица!
Рингле не шелохнулась.
- Замерзнешь, красавица! - засмеялась женщина. - Мое ли дело, кем была прежде? Вздохи и листья - твои одежды.(1)
Последние слова она произнесла нараспев, и королевна вдруг оказалась на земле. И снова у нее было две руки и две ноги, и вовсе не было крыльев. Женщина - немолодая, крепко сбитая, с лицом хохотушки, взяла королевну за подбородок, внимательно вглядываясь в глаза.
- Знаешь, что было бы, если бы ты еще немножко полетала, моя красавица? - строго спросила женщина. - Ты стала бы птицей навеки. Эх, оборотничье ваше племя... Ну, пойдем. Я тебя одену, отогрею, накормлю.
Королевна не нашла в себе сил противиться этой заботе. Она могла бы показаться назойливой, но была удивительно искренней. Женщина вела девушку за собой, держа крепко за руку, и все время что-то говорило. И звали ее Ухтой, и жила она здесь уже давно - избушка крепкая, зиму выдерживает, скотины немного, огородик, и в прежние времена помышляла колдовством, да, видать, не все позабыла. Рингле сама удивилась, как смогла запомнить хоть что-то из этого бесконечного журчащего монолога.
Дом Ухты был скромный, особенно если сравнивать его с королевским дворцом. Он посматривал на Рингле подслеповатыми окнами - из-за суровых зим рамы были даже тройные, - и попыхивал трубой. Ухта усадила гостью на лавку, достала из сундука кое какую одежду и сразу же склонилась над жерлом печи. Королевна с наслаждением стянула лохмотья, оставшиеся от ее подвенечного платья и натянула простую крестьянскую одежду. Еще подивилась, почему у крестьян такие удобные в носке вещи, а при дворе приняты прямо передвижные дыбы из бархата и парчи.
- А может это не платье было неудобное, а просто ты к нему не подошла? - с усмешкой спросила Ухта, водружая на грубый дощатый стол котелок, пахнущий картошкой и мясом. Заметила испуг королевны и махнула рукой. - Не бойся, я твоих мыслей не читаю, красавица. Не так уж велико мое умение. Просто у тебя все на лице написано, девочка моя. Ты садись, ешь.
Рингле неуверенно подошла к столу и взялась за ложку. При дворе уже без малого сто лет пользовались привезенными из-за моря миниатюрными вилами; они так и звались - вилочка, или вилка. Правда, к облегчению девушка, едва оказалась чем-то вроде картофельной каши с мясом, и ее удобно было черпать и ложкой. Позабыв почти о приличиях, изголодавшаяся королевна принялась за еду. Ухта, не переставая улыбаться, налила в кружку топленого молока и присела на лавку у окна. Ее руки ловко сучили нить, словно бы живя своей жизнью и не обращая на хозяйку внимания.
- И как же тебя зовут, красавица? - спросила Ухта. Веретено в левой руке сделало замысловатый пируэт.
- Рингле, госпожа.
- Скорее уж, матушка, красавица моя, - усмехнулась женщина.
- Не зовите меня так, - тихо попросила королевна, пряча глаза в кружке с молоком. - Не смейтесь...