Аннотация: История третья, весьма мутная. Что возьмеш со сна? Обещаю, она будет иметь если не разъяснение, то хотя бы продолжение. И да, Мэнджи тут отрабатывает за свое безделье в "Крысолове". Поделом ему
ПОЛНОЛУНИЕ
В седьмой год своего правления император Рью запретил приносить в жертву людей и обагрять священные ножи кровью. И деяние это было велико. Только жители маленького пустынного острова не отказались от своих отвратительных обрядов и продолжили поклоняться духам гор и болот...
Анналы Мира
Свиток пятый
РАЗ
В час ночной все замирает,
Только постук молотка -
Горные ведьмы
В шорохе бамбука чудилось что-то враждебное. Каждый раз, когда стволы гулко ударялись друг о друга, Нопэрабо вздрагивала и начинала путать нити. В последнее время она стала замечать, что стук раздается каждые два коку, четко и безжалостно отмеряя время. Сквозь оконную решетку видно было медленно темнеющее небо. Сумерки на Острове длились долго, после чего вдруг разом накатывала ночь. Видны были в темноте только зажженные на прибрежных скалах костры. Нопэрабо не любила ночи, а порой на нее и вовсе накатывал жгучий страх, от которого некуда было деться. Бамбук в стороне от хижины упрямо отбивал каждые два коку. Потом послышались осторожные шаги. Треск черенков опавших кленовых листьев. Кто-то почти неслышно, аккуратно ступал по парчовому ковру.
Нопэрабо прикрыла глаза, вспоминая. Ставни были захлопнуты еще до наступления первых отблесков заката. Потом она опустила засовы на дверях. И зажгла лампы во всех комнатах. Какие бы твари не обретались во тьме, они не могли проникнуть в дом, защищенный светом.
Между частыми прутьями решетки протиснулось худое тело, пятнистое, будто какая-то рыбина, и блестящее.
- Кошка! - тихо позвала Нопэрабо.
Кошка вышла на середину комнаты, села и принялась старательно умываться, лукаво посматривая на Нопэрабо круглыми желтыми глазами. У нее тоже была масочка - очень изящная, черные линии и пятна на песочной морде.
Поднявшись из-за станка, Нопэрабо гналила Кошке молока. Половицы отдавались скрипом на каждый неудачный шаг их обеих.
И кто-то все еще ходил вокруг дома. Какие осторожные, едва различимые шаги! Зашуршала галька, осыпаясь под чьими-то ногами. Потом подобно флейте вступили сосны, цепляющиеся кронами друг за друга.
Потом кто-то заскребся в дверь. Нопэрабо медленно опустилась на пол, на растрепанные циновки, и прижала к себе Кошку.
Поскребывание повторилось, превратилось в постукивание, потом в стук. Потом вполне человеческий голос произнес устало:
- Прошу, впустите!
Нопэрабо удивилась, ведь никто не приближался к хижине уде несколько лет. Ночью жизнь на острове замирала. Только шаги по опавшим листьям.
Поднявшись, она медленно подошла к двери.
- Кто здесь?
- Я... всего лишь... бедный... путешественник... - через силу ответил ей усталый голос. - Торговец.
И торговцы, и путешественники редко появлялись на Острове. Порой сама погода и недружелюбные скалы не позволяли им пересечь море и пристать к берегу. И недружелюбные жители.
- Я не верю вам, - сказала Нопэрабо. - И не стану открывать дверь.
- Умоляю, - еле слышно прошелестел голос. - Клянусь, я не разбойник и не причиню вам вреда.
Нопэрабо обернулась и посмотрела на Кошку. Та невозмутимо вылизывала левую лапку, и происходящее ее словно бы не касалось.
- Хорошо, - решила Нопэрабо и, отодвинув засовы, осторожно открыла дверь.
Незнакомец, не удержавшись на пороге, упал ничком на пол. Длинные пепельные волосы рассыпались по грязным циновкам. Звякнул бубенец, вплетенный в небрежную косу.
ДВА
И так далеко
От Столицы
Падают листья
Лодка ткнулась носом в каменистый берег. Несколько прислужников подтащили грубо сколоченные мостки, чтобы господин столичный чиновник смог сойти, не замочив своих одежд. Молодой человек весьма нетвердо ступил на гальку и смахнул украдкой пот со лба. Путешествие, очевидно, далось ему нелегко. Среди жителей Острова совсем недаром бытовали семнадцать жестоких поговорок о коварстве моря.
Чиновник был бледен, форменная шапка немного съехала на бок, открыв высокий пучок из которого выбились волосы. Однако, сделав несколько глубоких ровных вздохов, молодой человек пошел по берегу удивительно твердым шагом. На обрыве его ждали старейшины трех рыбацких деревень, обряженные в лучшие свои одежды. Чиновник с легким поклоном передал самому почтенному из них - седобородому старцу - резной ларец, в котором хранились верительные грамоты и печать. Старейшины долго изучали свитки своими полуслепыми глазами.
- Мы рады приветствовать вас, господин Котовари, - сказали они.
Молодого чиновника провели опасной узкой тропой в самую большую деревню. Стремясь использовать каждый клочок скудной каменистой почвы, рыбаки строили дома тесно друг к другу. Круглом деревню зажимали скалы. Темные, поросшие лесом горы, давили на привычного к просторам Столицы чужака. Где-то вдалеке наверху раздавался то и дело удар то ли топора, то ли молотка.
Тук-тук-тук.
Это было место пугающее молодого чиновника. Дурной, темный остров.
Молодому человеку выделили целую хижину, вероятно, даже лучшую во всей деревне. Господину Котовари она показалась убогой, к тому же в ней резко пахло рыбой и гнилью.
Прибежала девушка - совсем молоденькая, обряженная в какие-то серые лохмотья - разожгла очаг и выставила на низкий столик плошки с едой. Рыба, немного риса, какие-то желтые овощи и водоросли. Бутылочка водки, украшенная незатейливым орнаментом. Опустившись на колени, девушка наполнила чашку с выщербленным краем.
- Как тебя зовут? - спросил Котовари, опускаясь на подушку.
Подушка была безнадежно продавлена. Все равно, что сидеть прямо на полу.
- Сэйгёку, господин, - ответила девушка и робко улыбнулась.
- Какое необычное имя... Ты можешь звать меня Котовари.
Девушка зарделась. Она была хорошенькая, хотя и выглядела неряшливо и растрепанно. Ступни и уши были прелестной формы, а шея...
Господин Котовари удивился этим мыслям, совсем чужим, грязным, похотливым. Протянув руку, он взял чашечку, и выпил водку залпом.
ТРИ
Желтый абрикос
Тыква, наполненная вином
Солнце в тумане
Незнакомец открыл глаза только на рассвете и тихо попросил воды. Нопэрабо опустилась на колени и поднесла ему ковшик. Человек пил жадно, опустив ресницы, и краски постепенно возвращались его смуглому лицу. Подняв слегка дрожащую руку, он откинул со лба длинные седые волосы и недоумевающее уставился на шрам на своем запястье. Нопэрабо мягко отняла у него ковш.
- Как вас зовут? - спросила она.
Мужчина моргнул. Глаза у него были невозможного лилового цвета.
- М... Макото... - неуверенно сказал он.
- Меня зовут Нопэрабо, - она поднялась. - Не вставайте, я сейчас принесу вам поесть.
Макото упал на спину и медленно завел руки за голову. Пальцы запутались в длинных седых волосах. Полуприкрыв глаза, мужчина следил за каждым движением Нопэрабо. От этого становилось не по себе.
- Почему вы носите маску? - спросил он.
Нопэрабо машинально коснулась рукой лица и наткнулась на гладкую поверхность маски. Потом быстро отвернулась к котелку. Запахло супом - рыбой, водорослями и мисо. Наполнив миску, Нопэрабо подала ее мужчине и поспешно отступила. Сев с определенным трудом, Макото некоторое время рассматривал ее.
- Спасибо, госпожа, - сказал он наконец и принялся за еду. - Мне очень повезло, что я набрел на вашу хижину...
- Осенью на острове бывает опасно, - сказала Нопэрабо. Она опустилась на циновку и сложила руки на коленях.
- Я привык к опасностям, - легкомысленно сказал Макото. - Я много путешествую.
Он вдруг растерянно огляделся, потер в изнеможении лоб.
- Такое ощущение, словно я что-то забыл...
Он в той же растерянности доел суп и отставил миску.
- Нопэрабо-доно, что это за остров?
Она уставилась на мужчину почти в изумлении.
- Мы зовем его просто "Остров", - вежливо ответила Нопэрабо. - Здесь нет ничего примечательного, Макото-хан*.
Мужчина почему-то вздрогнул, сжал виски и с тихим стоном откинулся на подушку.
- Это рыбацкий остров, - продолжила Нопэрабо, поглядывая на него исподтишка. - Здесь только море и горы.
- Только море и горы... - повторил Макото и прикрыл свои странные аметистовые глаза.
Нопэрабо поднялась, подошла к окну и, сдвинув засов, откинула ставню. Над морем висело в туманном рыжеватом мареве круглое солнце.
ЧЕТЫРЕ
Тук-тук, всю ночь
Тук-тук, до рассвета
То ли черти, то ли воры,
То ли топор, то ли колотушка
Стук молотка мешал ему заснуть. Котовари сел, потирая ноющие виски. Сэйгёку проснулась из-за этого неосторожного движения, вскочила и немного испуганно заглянула ему в глаза. Котовари достал из чехла трубку и спокойно проследил за тем, как Сэйгёку, не одеваясь, бежит к очагу за угольком. Выпустив дым, Котовари зажал трубку в зубах и замер, обняв колени.
В окно падали лунные лучи, пятнами скользя по незакрытому циновками полу.
Стук молотка медленно сводил с ума.
Сэйгёку подбежала, опустилась перед ним на колени, сложила руки. Теперь лунные пятна заскользили, лаская, по ее голому красивому телу.
Стук сводил с ума, голову заполняли мысли, кажущиеся отчего-то чужими.
- Эти звуки... они когда-нибудь прекращаются? - спросил Котовари.
Сэйгёку опустила свои густые длинные ресницы и ничего не ответила.
Отложив еще дымящуюся трубку, Котовари откинулся на изголовье. Сэйгёку робко вытянулась рядом.
Вдалеке стучал и стучал молоток.
Потом к нему добавились - уже совсем близко - барабаны, флейты и цимбалы. Сэйгёку вздохнула, тело ее едва заметно напряглось.
- Что случилось? - ласково спросил Котовари.
Сэйгёку мотнула головой.
- Что это за музыка? Что тебя напугало?
Девушка посмотрела на него почти жалобно.
- Послезавтра Туманный день, - тихо сказала она.
- Что это такое?
Котовари повернулся на бок и подпер голову рукой. Теперь прохладный влажный лоб Сэйгёку касался его локтя. Девушка казалась напуганной.
- Это какой-то праздник? - мягко спросил Котовари.
Глаза девушки наполнились слезами.
- Д-да, - тихо сказала она. - Мы в этот день молимся, чтобы духи моря даровали удачу облакам. Море изменчиво.
Сэйгёку отвела взгляд.
Лунные пятна скользнули по ее прелестному лицу, по гладкой пухленькой щеке. Котовари ласково погладил ее по голове.
Музыка смолкла.
Но не стук молотка.
ПЯТЬ
Гул барабана
И шелест моря
Голоса проходящих мимо
Не заглядывай в мое окно
Мне страшно!
По каменистому берегу - далеко внизу под оврагом, ниже корявых сосен и метелок сухой травы - медленно двигалась процессия. Энбун - главный священник Острова - шел впереди, неся на шесте белое одеяние. День клонился к закату, море тонуло в рыжем тумане, тишину медленно дробили удары по туго натянутой мембране барабана и по тонким медным тарелкам.
Нопэрабо медленно, стараясь не привлекать внимания, прикрыла ставню. Участники процессии все же услышали и подняли головы. Нопэрабо поспешно отступила в спасительный сумрак в самом сердце комнаты и сжала пальцами край своего ткацкого станка.
- Что это за шум? - спросил Макото.
Нопэрабо обернулась. Он сидел у очага, штопая свой пестрый, подбитый ватой халат. Нопэрабо убеждала его, что может привести в порядок истрепанную одежду, но гость отказался. Он ловко орудовал тонкой костяной иглой, изредка поднося к жаровне свои узкие длиннопалые руки, чтобы отогреть их.
- Я слышу барабаны, - сказал Макото.
Нопэрабо опустилась на колени.
- Завтра Туманный день, - сказала она. - Наш праздник.
Звук барабана стал громче. Процессия двигалась вверх по склону.
"Только не стучитесь в мои двери!" - взмолилась Нопэрабо.
Макото поднялся медленно на ноги и накинул халат. На пестрой ткани его седые волосы казались пеплом.
- Что это за праздник? - спросил он.
Шаги священнослужителя и мелких молодых служек раздались совсем близко. Их слегка заглушала шапка сосновых игл, влажных и рыжих, как туман. Нопэрабо поднялась, медленно подошла и опустила засов на двери. Шаги ударили по деревянному настилу галереи, опоясывающей хижину.
Барабаны били мерно и гулко.
Нопэрабо вернулась к очагу, чтобы подвесить на крюк тяжелый, отлитый из зеленоватого чугуна чайник.
- Чай у нас неважный, - поспешно сменила она тему. - Его редко привозят, и он быстро здесь отсыревает. Но я добавлю цветы жасмина...
Священники, ускоряя и ускоряя темп своих шагов и барабанного боя, трижды обошли вокруг хижины. Потом процессия пошла вдоль обрыва обратно к деревне. Бой барабанов и тарелок становился все тише, и тише, и тише...
Заварив чай, Нопэрабо с поклоном поднесла его гостю.
- Есть две загадки, госпожа, - улыбнулся Макото. - Ваша маска и ваш страх перед этим праздником. Что-то в этом есть знакомое, но я все позабыл.
Он провел пальцем по ободку чашки.
- Туманный день... мы служим и приносим жертвы богам моря, - сухо сказала Нопэрабо. - А маска - это наказание...
Вдалеке ударили барабаны.
ШЕСТЬ
Полет кисти
Черная тушь
Белая ложь
Жители Острова, как и все прочие жители Поднебесной, не любили платить налоги. В каждом доме императорского чиновника встречали мрачные лица. Тем не менее господина Котовари всюду усаживали за стол и подносили чарку вина или чашку чая. Вино было неизменно разбавленным, а чай просто отвратителен на вкус.
Обедать он вернулся в тот же дом, где ночевал накануне. Очаг уже был разожжен, в котле булькал, источая рыбный аромат, густой суп вакаме*, уже расставили на столе соленья и закуски. Девушка прислуживала другая, также миловидная, но лишенная нежной прелести Сэйгёку.
- Меня зовут Айямэ, - сказала девушка с поклоном. - Я буду вам прислуживать.
Котовари опустился на подушки и неторопливо разжег трубку.
- Где Сэйгёку?
- Она участвует в священной церемонии, господин, - ответила Айамэ, наполняя миску супом.
- А, Туманный день... что это за праздник?
Девушка не ответила. Вид у нее был мрачный и печальный, и все же Айамэ была прелестна. Котовари вновь удивился чужим мыслям. А были ли у него свои?
Отставив в сторону миску с супом, он поднялся и подошел к окну. Небо темнело, собирался дождь. Резко пахло солью и рыбой. На крошечной площади сколачивали к празднику столы. Чужой, неуютный мир, совсем не похожий на прекрасную и просторную Столицу.
На секунду Котовари испытал почти панику: он не мог вспомнить ни Столицу, ни свой дом, ни свое полное имя. Он даже усомнился, зовут ли его Котовари. Что было до того, как он ступил с лодки на каменистый берег?
- Ваша еда стынет, господин, - сказала Айамэ.
Котовари вернулся на подушки.
СЕМЬ
Все громче барабан
К моим дверям
Идут
Не буду отпирать
Тогда и не войдут
Он знал, что спит. Во сне он сидел за столом, украшенным искусной резьбой. Перед ним были разложены звездные карты и гадательные зеркала, и сам юный император сидел напротив, нервно открывая и закрывая свой веер, украшенный искусным стихотворением последней фаворитки- принцессы Суэцумухана**.
- Значит нам суждено отправиться в изгнание? - пробормотал император.
- Есть ли у нас выбор, друг мой? - с иронией спросил он. - В сущности, все горести и радости предопределены звездами.
- Ты говорил, что это из-за проклятия моего деда, - напомнил император. Он так резко раскрыл веер, что надорвал бумагу и испортил искусную каллиграфию. Красивое лицо юноши исказила досада.
- Насколько я понял мертвых, - сказал он, отводя взгляд от дрожащих рук императора. - Мертвые всегда лгут.
Макото проснулся. Барабаны били совсем близко. От моря, помимо плеска волн, доносились голоса людей и протяжная, пугающая песня. Поднявшись, Макото подошел к своему мешку, брошенному у двери, и среди склянок и коробочек с мазями нашел трубку с костяным чубуком. Закурил.
Нопэрабо спала, до подбородка укрывшись стареньким, подбитым ватой халатом. Зажав трубку в зубах, Макото опустился на колени рядом с женщиной и приподнял маску.
Опустил маску.
Он знал, что спит. Во сне он сидел среди мягких шелковых подушек в тряской повозке. Юный император возлежал напротив, смежив веки и перебирая точеные нефритовые четки. Длинные слегка подкрашенные синей тушью ресницы бросали на бледные скулы молодого государя гребенчатую тень. Глядя на императора - своего ровесника - он всегда чувствовал себя стариком.
- Мне кажется, я там умру, - печально сказал император. - Цуки-доно, будешь ли ты меня помнить?
- Боюсь, что да, - печально кивнул он.
С громким стуком четки упали на подушки. Император, позабыв все свое достоинство, сложился пополам и зарыдал, уткнувшись в обтянутые узорчатым шелком колени. Он мягко коснулся волос своего плачущего правителя.
Стук барабана заставлял вздрагивать почти ежесекундно. Котовари не выдержал, поднялся с постели, покинув теплое гладкое тело Айямэ. На площади горели факелы, на деревянном полу плясали всполохи. По деревне стелился густой рыжий туман. Как же было душно! Очевидно, Туманный день предваряла Туманная же ночь.
Накинув верхнее кимоно, Котовари наскоро завязал пояс и вышел за дверь. Он разжег трубку, прислонился к столу и стал наблюдать за неспешной процессией факельщиков. Били в барабаны и цимбалы, пели заунывные тягучие песни о море и о наползающем с моря тумане. В центре площади среди столов, уставленных небольшими тарелочками с подношениями, высился стройный ствол, не слишком тщательно очищенный от коры.
Сладко пахло благовониями.
К столбу была привязана девушка в белых одеждах.
- Сэйгёку?
Девушку отвязали от столба, но с рек ее веревку не сняли. Под тяжелый глухой стук барабанов процессия пошла к морю. Сэйгёку даже не упиралась; уронив голову на грудь, она шлее вперед, окруженная музыкантами и служками, несущими цветы и благовонные лампы.
"Только жители пустынного острова..." - вспомнил Котовари строку из Анналов, которые с огромным трудом вбивал в бестолковую голову своего не слишком усердного ученика.
Какого еще ученика?!
Выбросив все мысли - свои ли, чужие ли - из головы, он метнулся в дом за мечом и побежал следом за процессией. Музыканты шли медленно, мерно ударяя в барабаны, Сэйгёку почти обмякла и повисла в руках сопровождающих. И все же Котовари никак не мог их нагнать. Факельщики прошли по каменистому пляжу, свернули на узкую тропку и неспешно поднялись по обрыву. Среди сосен стукнула дверь хижины, и сосны зашелестели. Факелы медленно поблекли, обратились в зыбкие болотные огоньки и исчезли. Стиснув скользкую и едкую от пота рукоть меча, Котовари побежал вверх по склону и распахнул ветхую дверь.
В пустой комнате спиной к нему сидел человек в пестром плотном халате, и длинные седые волосы пеплом усыпали ткань.
ВОСЕМЬ
Призрак бьет
Колотушкой в горах
Бамбук ударяет бамбук
В хижине пахло сыростью и гнилью. Сюда давно уже никто не заходил, крыша прохудилась и в многочисленных дырах сквозь густой оранжевый туман проглядывали звезды.
Обойдя неподвижно сидящего мужчину, Котовари заглянул ему в лицо. Идеальная овальная форма, тонкие черты, изысканный, необычный разрез глаз. На высокий гладкий лоб падали слегка вьющиеся пепельные волосы.
- А-а, это ты, - сказал Котовари.
- А это ты, - кивнул Макото.
Они сидели друг напротив друга и мрачно смотрели друг на друга. глаза у обоих были необычного лилового цвета, они одинаковым жестом отбрасывали со лба волосы.
Это походило на сон, но от кто из них спал?
Ступив впервые на побережье, император-изгнанник вдохнул соленый, источающий рыбную вонь запах.
- Мрачное место... какие жуткие горы.
Приложив руку ко лбу, чтобы не ослепило солнце, Цуки-доно изучил поросшие соснами вершины. Подножие гор уже подъел густой оранжевый туман.
- Ты не обязан оставаться со мной, - сказал император. - Возвращайся в Столицу.
- Мы с вами давно уже связаны, господин, - возразил Цуки-доно и захлопнул веер.
- Копай! - прикрикнул Котовари.
Он сидел на полу, свесив ноги в разверстый люк, и дым окружал его мягкой вуалью. Макото поднял голову. Глаза сверкнули в сумраке двумя аметистами.
- Почему я всегда копаю? - мрачно спросил он.
- Потому что ты деятелен, - ответил Котовари.
- Осенняя луна! Я разговариваю сам с собой! - покачал головой Макото.
Он продолжил копать, пока лопата не ударила в деревянную колоду. Котовари спрыгнул в яму и помог вытащить гроб. Теперь оба - и Мокото и Котовари - перемазались в жирной земле и саже. Колода почти полностью сгнила, в дыры видны были почти истлевшие ткани и кости.
- А это, стало быть, Катачи? - хмуро предположил Котовари.
Макото не ответил, занятый выведением имени на погребальной табличке. Почерк его всегда был изысканным и причудливым. Кисть скользила по полированному дереву, складываясь в красную надпись. Цуки-но Гин-но Ши.
- Почему же наш Шин-тэнноо не стал неупокоенным призраком? - спросил котовари, следя за танцем кисти. - Мне уже порядком надоел этот сон.
- А мне порядком надоело быть богом, - хмуро сказал Макото.
Он отбросил кисть и сунул надписанную табличку за пазуху.
ДЕВЯТЬ
Нельзя спать под луной,
ее лучи наводят безумие...
Мо Белый Феникс, Патриарх заклинателей
Сквозь дрему он слышал шаги стражников и их тихие голоса. Потом - шелест женского платья. Каждый раз, выплывая из цепких объятий своего кошмара с острым чувством, как же сладко быть целым, он отмечал, что за века изменились ткани, и по-другому стали ходить девушки, и в мужчинах чувствительность и изысканность отныне - признак не воспитания, а почти позорной принадлежности к парчовому братству*. Становилось горько. Потому что, когда бродишь по миру достаточно долго, всякие перемены становятся твоими врагами.
А потом он вспоминал, как приятно быть целым, а не дробиться на части, пусть даже это значит - быть где-то жестоким богом. Пусть даже это значит, быть призраком, питающимся бедами живых.
Некоторые условия не могут быть исполнены.
- Зачем ты пришла? - спросил он сухо.
- Ты будешь начинать с этих слов каждый наш разговор? - пробормотала Аджисай.
У госпожи заклинательницы - она бы, возможно, оскорбилась таким сравнением - были глаза давно покойного императора Рью. Черные, живые, постоянно чего-то требующие.
"Вас и вправду нельзя забыть, мой повелитель", - усмехнулся Мэнджи про себя и заговорил.
- Только если он проходит в приватной обстановке. Обычно я сразу перехожу к делу. Мне едва обе руки не вывихнули. Так зачем ты пришла?
- Позлорадствовать, - пожала плечами заклинательница. - В конце-концов, Незумиро удаляет моего главного конкурента.
- И тебе не придется пачкать руки, - кивнул Мэнджи.
Аджисай помолчала с полминуты.
- Мне нужен твой совет...
- Ты будешь каждый наш разговор произносить это? - саркастично поинтересовался он. На заклинательнице так приятно было тренировать свое остроумие.
Но заклинательница его проигнорировала.
- Я видела крысу. Спрятавшись в одном из колодцев, она отравила воду, став причиной мора. Но я не могу сказать, что эта крыса из себя представляет: проклятье ли это, или, может, демон. Или она чей-то шики?
Мэнджи хрипло расхохотался, запрокинув голову назад и прижавшись затылком к стене. По лицу его стекала ржавая вода, и от этого также было щекотно.
- Я сижу здесь, в казематах, прикованный к стене, а ты приходишь ко мне за помощью? Очевидно я должен попросить эту "крысу" навестить меня в моей скромной темнице...
Аджисай воровато огляделась по сторонам. Стражники разговаривали с каким-то чиновником и мало обращали внимание на своего заключенного. Тогда заклинательница сделала еще один шаг к Мэнджи и шепнула:
- Ты выяснишь, что это, если я помогу тебе сбежать?
- Как?
- Ты связан с духами куда теснее, чем я. Я порой думаю, Мэнджи, не один ли ты из них, - дернула плечом заклинательница.
Умница.
- Как ты поможешь мне сбежать? - спокойно и терпеливо спросил аптекарь.