Прошло пять лет. Не сказать упоительных, но внешне вполне счастливых. Клаудио обзавёлся собственным делом, от которого отрывался не обязательно для жены, но и для неё тоже. Анна вовсе не думала ревновать, хотя перепадало ей лишь немногое из того, что доставалось другим.
Восполняя недостающее на стороне, совершала это не с прежней наивностью и безоглядностью, а, как и положено умудрённой опытом женщине, с точным глазомером и безукоризненным расчётом. Отчего удовольствия не убавилось, а самоуважение повысилось.
Не станем углубляться в, представляющий несомненный интерес, анализ того, как из покорной обстоятельствам статистки сексуального безудержья, безоговорочно подчиняющейся изыскам часто сменяющихся "режиссёров", женщина превращается в самодостаточную партнёршу в очередном танго любви. Хотя и в этом случае оставалась ведомой, но согревала мысль, что выбирает даже тогда, когда мужчины находили её сами. Определяя / поначалу просто в качестве умственного развлечения, а затем вполне осознано /, кто из них мог бы сойти за утешителя, не подвергая опасности её репутацию.
Двусмысленность происходящего шерстила её совесть, но смиряться с тем, что мужчинам принадлежат права, которых лишены женщины, не собиралась. Ей нравилось ходить по лезвию ножа, ощущая некоторую неудовлетворённость в том, что муж, несомненно, что-то подозревающий, а, возможно, о чём-то догадывающийся, не делает её участницей трагедийного действа, а лишь легкого фарса, персонажи которого, оберегая собственное спокойствие, не заглядывают в чужие душевные закрома.
Напрочь лишенная аналитических способностей, она исходила из сиюминутных ощущений, а посему, каждое мужское тело, оставляющее её равнодушной, записывала себе в прибыль, уверенная, что очередная неудача не только не лишает, но даже увеличивает шансы на успех.
Такие игры, и связанные с ними опасности, придавали смысл и интерес её существованию. Нередко случалось мысленно возвращаться к тем временам, когда бросалась в разврат, как в омут, но преходящие минуты сладостного забытья завершались тайным покаянием и возвратом к праведным намерениям. А поскольку, не осложняя жизнь, вносили приятное разнообразие, стали восприниматься как данность, с которой приходилось считаться.
Это не означало, будто муж сделался для неё помехой, или, будем осторожны в определениях, безразличен. Напротив, в постели ничто не осложняло их отношения, если не считать отказов заниматься любовью при свете дня. Её так и подмывало узнать, распространяется ли запрет только на неё, но не нашла в себе смелости нарушить установившееся равновесие. А он, живой и легкий в общении, обладал всеми признаками умного мужа: не надоедал, не следил, не попрекал прошлым, изощрённости жены в сексуальных ласках не удивлялся, и хотя сам не давал к ним повода, но, по мнению Анны, относился поощрительно, что выражалось в обязательном поцелуе в плечо, и никогда в губы.
Кроме того, и это самое важное, он всем сердцем полюбил Агнесс, теперь уже, и его дочь, и возился с ней так, как не смог бы или не захотел неизвестный, но настоящий отец. А девочка росла красавицей, умненькой и сноровистой. Искренние восторги окружающих, вполне удовлетворяли родительское самолюбие и честолюбие. А чем ещё может оплатить ребёнок родительскую любовь?
Единственное, что смущало Анну, незаладившиеся отношения с дочерью. Возможно, потому, что ребёнок чутче, чем взрослые, реагирует на душевную раздвоенность близких ему людей. Ничем внешне не проявляя своего безразличия, Анна, тем не менее, не смогла скрыть того, в чём чуткая детская душа, при всей её наивности, улавливала очевидное противоречие. Когда мама брала её на колени, Агнесс старалась как можно быстрее сползти с них и перейти под опёку, специально нанятой пожилой женщины, очень к ней привязанной напоминанием о давным-давно умершей дочери.
Но едва появлялся, вернувшийся с работы Клаудио, как малышка устремлялась к нему и не отпускала от себя ни на мгновение. Даже срочное дело, требующее уединения, не отвлекало от неё отца, и она играла у его ног до самого отхода ко сну. Кстати, укладывать её спать, тоже входило в его обязанности. Неуклюжие попытки Анны самой заняться дочерью, заканчивались обычными для детей капризами, а проявление родительской воли - рёвом, так что ничего другого не оставалось, как признать своё поражение.
Зато рядом с отцом Агнесс утопала в блаженстве, зная, что принадлежит ей безраздельно. Он с ней гулял, кормил, помногу разговаривал, с серьёзным видом интересуясь её мнением по пустяковому поводу, и даже устраивал некое подобие спора, всякий раз соглашаясь с её правотой, что не могло не нравиться, и не отражаться, отнюдь не в лучшую сторону, на её характере.
Но особенно дороги были ей вечера, когда отец раздевал её ко сну, и утра, когда помогал одеваться. Происходило это не часто, но когда происходило, воспринималось, как праздник. А уж когда целовал и обнимал, восторгу не было предела. Она обхватывала ручонками его шею и всем телом прижималась к нему. Анна, присутствовавшая при этом, как-то сказала:
- Поневоле создаётся впечатление, что ты готовишь её для себя.
Клаудио поглядел на жену исподлобья, и, не выпуская девочку из рук, спросил:
- Как давно ты пришла к такому выводу?
- Давно, хотя осознала не сразу.
В дальнейшем тема не получила продолжения, но супруги не считали её исчерпанной. На Клаудио замечание жены подействовало отрезвляюще, а на Анну произвёл впечатление взгляд мужа, словно застал её, подсматривающую за ним в замочную скважину.
Да и как отказаться от счастья приникать к девичьему телу, непохожему ни на одно из тех, что бывали в его руках? Как пренебречь её восторгом, когда интуитивно, без всякой задней мысли, но с врождённой женской заданностью обстоятельствам, Агнесс чувствовала в нём не только отца, но и мужчину. И восторг, ею не осознанный, передавался ему, превращая приёмную дочь в виртуальную любовницу. Необходимость в осторожности была очевидной. И он медленно, но верно приучал себя к тому, что давалось нелегко, поскольку лишало неожиданных, но приятных минут забытья.
Ведь, в сущности, ничего ужасного не происходило, даже принимая во внимание угадку жены. Во влечении к неродному нет ничего предосудительного. У него хватило бы радостного терпения на долгое ожидание, когда девочка созреет для перехода в новое для себя состояние. Но мы не в лесу, а в обществе, привычно завидущем к успехам "выскочки", только дай повод для сплетен, а уж оно распорядится им по своему усмотрению. И не став ограничивать себя в общении с ребёнком, твёрдо решил выдать Агнесс замуж, как только это будет выглядеть естественно и, следовательно, прилично.