Когда принимаешься за описание собственных поступков или проступков, не вкладывая в них, не сказать, покаяния, то хотя бы оправдания, происходит нечто неизбежное, основанного на прочной уверенности, что самоконтроль оправдает себя в нужный момент. Если это ошибка, то широко распространённая, даже среди людей с большим житейским опытом. От них-то и происходит привычка к оценке происходящего с точки зрения морали, и пользуются ею, как щитом, одновременно защищающим и оправдывающим усвоенные принципы. Справедливо будет сказать, раз эта уловка человеком не придумана, а внушена, и требовать от него то, что от его воли не зависит, было бы не разумно.
Я стремительно приближался к четвертушке собственного века, но, логике вопреки, никак не получалось расстаться с мальчишеством, в иные моменты неожиданной моей жизни, ощущающим себя в полном противоречии с паспортными данными. А ведь я уже давненько вышел из студенческого возраста, и, с дипломом выпускника факультета журналистики, обосновался в редакции областной газеты, названия которой не привожу, поскольку она, как свойственно было подконтрольной прессе, именовала себя с употреблением слова "правда", не имея к тому ни оснований, ни обоснований.
Я трудно вписывался в журналистский быт со своим неуёмным желанием блеснуть наивной фельетонной казуистикой, что иногда удавалось, приобретая вместе с гонораром, очередного недоброжелателя среди коллег, с их неизменным отвержением того, кто "высовывается". В этой нелегкой ситуации, единственной спасительной отдушиной в духоте обыденности и празднословия, стали для меня стали женщины.
Лучшая женщина - временная: в прошлом её не было, а будущее никому неизвестно, что примеряет с возможными рисками, несопоставимыми с теми, которые приносит брак. Первое - блеснувшая иллюзия, второе - застывшая аллюзия. Бывают и "счастливые семьи", но автор "Анны Карениной" доказал, явно против своей воли и желания, что не в женщинах счастье, а в их количестве. К тому же, привычка к постоянству грозит утратой потенции. Ибо воодушевляет её только новинка, а не приевшаяся необходимость. Нет людей столь далёких друг от друга, чем засидевшиеся в бесконечном браке супруги.
Слова князя Андрея Болконского обращённые к Пьеру Безухову: "Никогда, никогда не женись, мой друг, вот тебе мой совет, не женись до тех пор, пока не скажешь себе, что ты сделал все, что мог, пока ты не перестанешь любить ту женщину, которую выбрал, пока не увидишь ее ясно, а то ошибёшься жестоко и непоправимо. Женись стариком никуда не годным... А то пропадёт в тебе все, что есть хорошего и высокого". Думаю, этот совет, Лев Николаевич давал не только своему персонажу, но и себе, хотя понимал, что последствием глупости обычно является запоздалое прозрение.
Если среди большинства своих коллег я не находил понимания, вовсе не означало, что был в коллективе одинок. Уверенности в этом хватило мне на короткую радость, потухшую на траурном митинге, по поводу неожиданной кончины главного редактора в возрасте, когда пожилые женятся на молодых, а потому не было другого выхода, как перейти на самообслуживание, с непривычки, казавшейся катастрофой.
В сущности, именно это со мной произошло, а к осознанию печального факта понадобилось не меньше недели. Я стал хозяином своего личного времени, хотя не перестал быть журналистом, прислушивающемуся к биению пульса партии, как собственному. То, что сегодня, особенно молодым, может показаться странным, тогда казалось более чем естественным. Сказать, что ощущение протеста в некоторых не закормленных душах, не возникало, было бы несправедливо, но был он, как бы приталенным к известным, и потому привычным обстоятельствам, прибавляя к притупленному чувству самоуважения, напоминание о своём существовании.
Начались нелюбимые историками 90-е годы, оказавшимися для меня, не скажу счастливыми, дабы никого не оскорблять, но интересными. Во-первых, свобода передвижения и мышления, обойтись без которых оказалось труднее, чем без ужина или завтрака. Засыпал я поздно, просыпался рано, подгоняемый калейдоскопом быстро меняющихся событий.
Происходило именно то, что называется сосуществованием "с грехом пополам". Но раз грешишь, то мелочиться отнюдь не на пользу личному самолюбию. Отсюда выморочные попытки, как бы доказывающие самому себе, что ты куда лучше, чем о тебе думают, и было бы весьма кстати, представиться таковым в глазах других. Не во всех, конечно, глазах, а в тех, в заинтересованности которых находишь отдушину. Этакая разновидность невольника чести, в закорке удерживающего нравоучительную спесь, вперемешку с неумирающими правилами общечеловеческой морали. Этакая игра на воображаемом инструменте, без струн и нот. Это не совсем нормальное состояние, мною, разумеется, не афишировалось, но отчужденность всегда очень чутко воспринимается окружающими, осознающих свое отторжение, к которому привыкли, но считали недопустимым, коль скоро оно исходит от сопляка.
Я тяжело вздохнул и допил остатки кофе. Кафе медленно, но верно наполнялось посетителями, что мешало сосредоточиться, а, значит, не оставалось всего ничего другого, как встать и уйти. Блокнот, лежавший передо мной, был не заполнен, как это обыкновенно бывало, размышлениями по поводу очередного шумного расхождения одного известного в городе человека с основами социалистической законности и морали, по фамилии Растворов. Если верить прокуратуре, он украл больше, чем положено, однако сам Растворов утверждал, что на него клевещут, ибо то, что считали украденным, было им заработано, к тому же меньше, чем ожидал. И это противоречие между действием и результатом, возмущался он, вменялось ему в вину под прикрытием юридического кодекса.
Обыкновенно я легко и просто разбирался в подоплеке криминальных событии, похожих друг на друга, как и бывает, при наличии родственных, не обязательно по рождению, связях их участников, но на сей раз криминальный авторитет, так, по крайней мере, утверждалось, действовал самостоятельно, явно чураясь групповщины, а поскольку я лично был с ним знаком, именно это качество казалось для меня особенно в нем привлекательно. Впрочем, не только это, но и его дочь Сильва, несколько заносчивое создание, что не удивительно при таком отце-оригинале.
Ее странное имя объяснялось просто, как и многое другое, исходившее от матери, солистке в театре оперетты, но исполнявшей отнюдь не главные и не заглавные партии, а ей страстно хотелось именно этого, но особенно получить роль Сильвы. Чего так и не случилось, а муж прямо заявил ей, что не станет тратить свой авторитет на такие пустяки. Вечно, сказал он, петь и плясать ты не будешь, а меня, как и публику, интересуют вечные, хотя и разные, ценности: публику голоса, а меня деньги. И бедной женщине не оставалось ничего другого, как заставить мужа согласиться с ее прихотью, назвав новорожденную дочь, именем любимого персонажа, оказавшееся недоступным в искусстве. Что касается отца, он примирился с этим лишь после скоропостижной смерти супруги, посчитав неуместным продолжать спор уже не с женой, а ее тенью.
Ко времени моего с ней знакомства, Сильве не исполнилось восемнадцать, но в ее повадках, скорее женских, чем девичьих, сквозило нечто среднее, между самодовольством и самомнением, и этот клубок, присущий не от рождения, а созданный при сопутствующих, хотя и не всегда предусмотренных, обстоятельствах, нимало не уменьшал ее привлекательности, поскольку была по-настоящему хороша, так что мысли при виде ее рожденные, старался поперва не столько держать при себе, сколько сдерживать, дабы не оказаться саморазоблаченным.
Между тем, по городу поползли слухи, приговорки-поговорки, что на дело, стоящего риска, самостоятельно не ходят, и, такой тяжелый груз, как предполагаемая добыча отца, одиночке не унести, значит, основных бандитов прикрывают с целью, в объяснениях не нуждающейся. Возможно, при наличии суда присяжных, это имело какой-то смысл, но советский суд предпочитал личности, а не массы, хотя во всем остальном отдавал предпочтение массам перед личностью.
Короче говоря, пока суд да осуд, Николай Васильевич Растворов оказался в тюрьме, но было бы несправедливо утверждать, что ворота за ним были плотно закрыты. Это позволило мне, при содействии нынче покойного редактора, раздобыть разрешение на встречу с ним, под неотразимым предлогом, что такого рода публикации, будут содействовать моральному очищению общества от всякой скверны.
Тем более, что будучи взят, Растворов по-прежнему находился в центре внимания общественного мнения, упрекавшего власти, будто под видом "очищения" делает за преступника грязную работу. Включая в нее и психологическое давление, которое, будучи произведено вне толстых стен законноугодных помещений, можно использовать, куда с большим эффектом, чем идя проторенным путем. Так столкнулись две силы, равные по апломбу, уму, ловкости, в сочетании с множеством других достоинств, знавших за собой, а потому уверенных: один - в своей безнаказанности, другие - в своем всесилии.
Мое преимущество заключалось в том, что, как охотники, так и возможная жертва, были в моей досягаемости на равных началах. Уж как-то так вышло, помимо моей воли, хотя не без желания. Сначала неосознанного, но после потраченного на закрепление своих позиций. Разумеется, такие возможности были и у других, но приклеенность к стульям и нежелание рисковать, привели к тому, что их старость профессиональная начала задолго до законного права на пенсию.