С тех пор, как фирма, в которой верховодил Матросов, пошла в гору, он почувствовал себя не сказать, чтоб на коне, а так, на небольшом, но всё же возвышении. И это после всех передряг прежней своей бюджетной организации, где начальство бдительно следило за скрупулёзным соблюдением рабочего времени, ничего не предпринимая для его наполнения и оплаты.
И вот через три года после ухода с государственной службы и через год после того, как освоился в новом качестве, Вадим Матросов, с известной долей осторожности, стал осознавать себя вполне зажиточным человеком, чтобы позволить душе воспарить, а телу расслабиться, почивая, на добытых, с таким трудом, лаврах.
К этому новому самочувствию он привык не сразу, входя в него с робостью новичка, спускающегося по отлогому берегу в холодную воду быстрой речки, но, войдя и оглядевшись, стал понемногу осваиваться. Дальше дело пошло споро и, незаметно для себя и других заинтересованных лиц, превратился, из гадкого утёнка неподвижной государственной машины, в прекрасного лебедя частного предпринимательства, дающего официантам "на чай" долларами. А те, провожали его к выходу, кланяясь и забегая вперёд, как бы расчищая ему дорогу, и намекая, тем самым, что на этом отрезке пути для них он главная в подлунном мире личность. Не сказать, чтобы в такие минуты Матросов чувствовал себя на вершине блаженства / этому, надо полагать, мешало не совсем заглохшее в нём чувство юмора /, но не осознавать свою значимость, перед раболепием тех, чьему нюху невозможно отказать в проницательности, было выше его сил.
Стали интересоваться им и женщины, хотя прежде / так, во всяком случае, ему казалось / не вызывал у них большого энтузиазма. Их ответная реакция была обыкновенно вялой, а то и вообще никакой. И вдруг - осыпалось. Подобно небезызвестному Евгению Онегину, "бывало он ещё в постели", а уже телефонный звонок нежным, почти воркующим голоском, осведомляется о месте и часе возможной встречи. Он пытается вспомнить имя и физиономию соблазнительницы, но ничего, кроме вчерашнего угара, в котором растворились не только лица, но мысли и чувства, не испытывал.
И, тем не менее, не без труда освоенное им джентльменство, даёт себя знать, а потому не посылает навязчивую особу куда подальше, чтобы вернуться к благополучной ночной забывчивости, а терпеливо перебирает с ней возможные варианты предполагаемого совокупления, подчиняясь, скорее привычке, чем интересу. А когда она вдруг предлагает присоединить к компании подругу, взбодрился, как беговая лошадь перед стартом, призывно заржал, прикрывая любопытство дежурной шуткой, что неудачу, даже если дамы не поставят ему в укор, себе не простит никогда. Но коль скоро решили они рискнуть, значит, ещё не перевелись любительницы стоять в очереди за тем, что можно получить даром. Как бы там ни было, а согласие озвучено, отрезая, тем самым, пути к отступлению. Судя по всему, подумал он, ушлые девицы решили "разогреть мужика" с тем, чтобы не затянулся процесс излучения необходимой полезной энергии.
Они явились чуть раньше ожидаемого, что /мысленно, разумеется / не было поставлено им в упрёк, поскольку девушки действительно были хороши, и хотя, никогда прежде их не видел, но какой мужчина откажется от столь лестного предложения только потому, что мама в детстве учила его с незнакомыми не знакомиться.
Из болтовни девиц, наполнившей его холостяцкое жилище, он понял лишь то, что хотел понять, а они так откровенно и, вместе с тем робко, его совращали, с такой непосредственностью дарили себя и с таким милым лукавством получали желаемое, что у него не хватило духа дать простор своим, то и дело возникающим сомнениям, хотя неизвестность, в данный момент, была именно тем, что его больше всего устраивало.
Он так и не узнал их имён, хотя подобное намерение у него было, но рот и язык у девиц был постоянно занят, и он не видел смысла в том, чтобы отвлекаться на ненужные подробности. Он блаженствовал, и этого было достаточно, чтобы смять и загнать в подполье несвоевременные мысли, могущие, хоть в малой мере, повредить чувству, его охватившему. Он был сибарит, а на этот крючок ловится не только плотва, но и щуки, а порой и киты.
А когда уходили, неохотно и медленно, раз за разом изыскивая предлоги для возвращения, и, уже одетые, снова и снова сбрасывая с себя немудреное оперение, а он, между тем, размышлял, чем одарить их ненасытность, и даже, в забывчивости, стал шарить в карманах, хотя ничего туда не клал, ибо давно уже не пользовался наличными суммами, предоставляя банку расплачиваться за себя всюду, где удовлетворялись его желания и пожелания. И был приятно удивлён их единодушным протестом, ибо, как выяснилось, они не преследовали никаких меркантильных целей, будучи достаточно вознаграждены самим фактом происшедшего больше, чем могли бы предположить. Но это не означает, что не придётся расплачиваться вовсе. Те, кто их послал, таким бескорыстием не отличаются. Ими движет не страсть, а бухгалтерия. И если он желает беззаботного повторения нынешнего, придётся выполнить всё, что от него потребуют, даже если это покажется ему невозможным.
И ещё долго слышался их смех, сначала на лестнице, а после на улице, когда, завидев его в окне, послали воздушный, и, как он догадался, последний поцелуй. А телефон уже трезвонил-разрывался, словно торопился сообщить нечто такое, от чего зависело благополучие и самое жизнь, которые в слепоте и самонадеянности представлялись ему нерушимыми.