Один умный человек сказал, что глупость заслуживает презрения только тогда, когда к ней присоединяется тщеславие: хромоногий становится смешным, когда побежит. А разве не смешон человек, который садится в пять часов вечера тридцать первого декабря в автобус и едет в совершенно незнаковый город? Конечно же, смешон. И без тщеславия здесь не обошлось...
Я бы мог отказаться от этой глупой затеи в два счета, но мне захотелось непременно прославиться на всё общежитие, как человеку готовому принять и выиграть любое пари. Вот на этом стремлении к славе меня Мишка и подловил. Он позавчера рассказывал в нашей веселой компании о своем двоюродном брате, который в новогоднюю ночь оказался в незнакомом городе и довольно-таки неплохо провел там время. Веселые приключения случались с ним в ту ночь сплошь да рядом.
- А чего тут особенного? - чисто случайно ляпнул я. - В новогоднюю ночь людской доброте нет предела, и попасть к кому-нибудь в гости, проще пареной репы. Только свистни...
- А ты бы смог так свистнуть? - с изрядной долей ехидства глянул на меня Мишель. - Здесь за столом мы на любой подвиг готовы, а как до дела дойдет, так сразу в кусты...
Мне бы тут рассмеяться, обратить всё в шутку, но я, просто физически ощутив на себе взгляды сокурсниц-красавиц, решил подняться на дыбы.
- Давай, на ящик коньяка! - сунул я к носу Мишки раскрытую пятерню.
- Давай! - тут же принял вызов Миха и, не глядя, швырнул дротик в карту области, висевшую на стене нашей комнаты. - Вот тот город, куда ты едешь встречать Новый Год. - Дротик воткнулся в карту на самой северной окраине нашего региона.
До автобуса они провожали меня всей компанией. Весело провожали: девчонки даже бенгальские свечи перед автобусом зажгли. Глядя в окно на смеющихся сокурсников, я старался изобразить на лице удаль во всем её великолепии. Мне, дескать: ничего нипочем и море по щиколотку.
- Не вздумай сойти сразу за городом! - крикнул мне Мишка, но я одарил его столь презрительным взглядом (во всяком случае, мне так показалось), что мой друг, наверное, здорово смутился от своего глупейшего предположения. Я, конечно же, буду нести свой крест до упора.
Когда автобус, после многочисленных пробок, выбрался, наконец, из городской черты, на улице окончательно стемнело. Вот тут-то тоска и взяла меня в оборот, словно паук, оплетающий паутиной, дупло высохшего дерева.
- Идиот, - думал я, бессмысленно взирая на тьму за окном. - Кто ж тебя за язык дернул? Сидел бы сейчас в теплой компании да веселился за милую душу... Дурак! Может, еще не поздно? Нет, Мишка ведь разнюхает и опозорит потом на всю ивановскую. Нельзя мне сейчас на попятную. Идиот...
Вдоволь истерзав свою душу, я пригрелся на заднем сидении и задремал, да так крепко, что водитель автобуса растолкал меня на конечной остановке не с первого раза.
На автовокзале небольшого районного городка праздничная атмосфера теплилась еле-еле. На пыльных решетчатых окнах вокзала лениво мигала гирлянда из крашеных лампочек, а возле урны, вперемежку с окурками, валялась мандариновая кожура. Вот, пожалуй, и все праздничные атрибуты, которые выделил в местной мутной серости мой пытливый взор. Приехавший со мной народ быстро куда-то разбежался, и я остался возле тускло освещенного вокзального крыльца один. А мороз, как говорится, крепчал.
Из тьмы выбежали две собаки, мельком глянули на меня, зевнули разом и исчезли за углом. Я поёжился, передернул плечами, утер тыльной стороной ладони слегка застывший нос и побрёл вслед за собаками: из тьмы к свету. Сразу за углом начиналась центральная улица городка, где мне надо было найти приключения. Вот ведь угораздило меня. Идиот... На центральной улице, не в пример привокзальной площади, праздник разворачивался во всю ширь. Всё блестело, кое-где сверкало и лица у людей светились радостью от предчувствия близкого торжества. А когда еще и порадоваться, как не в Новый Год? Всеобщая радость передалась малость и мне. Я попробовал пару раз заговорить с девушками, но те, не удостоив меня словом, только рассмеялись в голос. Этот смех меня здорово озадачил, и я стал искать что-нибудь, вроде зеркала.
- Да, - подумал я, когда глянул на свой заспанный, изрядно помятый, а потому не особо приглядный образ в зеркальной магазинной витрине, - не фонтан... Вот ведь угораздило как! - Градус радости как-то резко пал вниз, вместе с ним опустились и руки.
Для дальнейших действий в моем организме явно не хватало адреналина, и я решил испить водки. А чего еще мне оставалось делать? С финансами у меня было не очень, поэтому, пожелав сэкономить на ресторанном обслуживании, я направил свои стопы в ближайший продуктовый лабаз. Выстояв небольшую очередь, я взял пару пузырей (на всякий случай), сто грамм колбасы и половину каравая хлеба. Разнообразить меню не позволила мысль, что мне надо будет завтра непременно убраться из этих не особо приветливых палестин.
Честно говоря, пить да еще в одиночку, я не большой любитель, но никакой другой идеи и близко возле головы не витало. Все мысли стекли куда-то по древу позвоночного столба. Ситуация матовая, короче, хоть волком вой. И тут я увидел, что в подворотне не особо молодые мужики явно сообразили на троих.
- Вот они-то и станут здесь первыми моими знакомыми, - подумал я, с надеждой шагнув к подворотне. - А дальше пойдет, только держись... Может быть...
- Здорово, мужики! - громко и бодро отчеканил я, протягивая кандидатам в друзья бутылку. - Примите в компанию?
Сперва кандидаты от моего неожиданного явления с предложением впали в ступор, но скоро искры сокровенных желаний во многих местах пробили стену непонимания. Бутылка быстро пошла по рукам. А еще через пять минут мы подружились, и я наскоро поведал коллективу на ходу придуманную легенду.
- К тетке я приехал, - вещал я, занюхивая хлебной коркой вторую дозу горячительного, - а её дома не оказалось. Соседи сказали, что она на праздники в деревню укатила. Теперь не знаю, чего дальше делать? Как Новый Год встречать?
- Не бзди, керюха, - обнимал мои плечи сутулый товарищ в драповом пальто, солидно представившийся, как Вован, - Новый Год пойдем встречать ко мне. Я один живу. Возьмем еще один фунфырик, одного же нам мало будет. - Вован ткнул пальцем в бутылку, которую я придерживал левой рукой в кармане. - А два в самый раз. Двух бабенок пригласим, есть у меня такие на примете. Симпотные, дальше некуда. И насчет закуски не сомневайся: огурцы соленые есть, грибы, помидоры, капуста. Ты знаешь, какая у меня капуста? Ко мне летом брательник приезжал, так он сказал...
О том, что сказал брательник Вована я так и не узнал. Один из нашей дружной компании, вдруг да с боевым кличем бросился на людей, намереваясь непременно угодить в кого-нибудь кулаком, но споткнулся и упал лицом в снег. В снегу буян притих.
- Ты чего, Генаха? - удивленно глянул Вован на павшего к ногам собутыльника и жестом предложил поднять его.
Поднять его оказалось хлопотно, пришлось немного повозиться, самим пару раз грохнуться в снег, но старания наши не пошли прахом, прислонили мы всё-таки сопящего Генаху к стенке.
- Надо его домой отвести, а то замерзнет - предложил Вован, потом обернулся к нашему компаньону, пренебрегшему участием в спасательной операции. - Леха, ты с нами?
- Та, ду... баба... ет... мля, бу... ду, та, - красноречиво отозвался Леха и, покачиваясь, побрел поперек здешней центральной улицы.
Мы же, подхватив на плечи Генаху, пошли в другую сторону. А вокруг нас весело искрились новогодние гирлянды, слышалась веселая музыка, кое-где начали взрываться петарды, а небо: то и дело озарялось фонтанами праздничных фейерверков. Всё кончилось, когда мы свернули в темный переулок, здесь от праздничности остались только отдаленные хлопки новогодней взрывной забавы да цветные сполохи на небе.
- Вон там он живет, - указал Вован на темное крыльцо. - Сейчас постучимся, сдадим с рук на руки и пойдем праздновать. - Недалеко от нас завыла собака.
Когда мы немного решили отдышаться перед ступеньками крыльца, дверь неожиданно распахнулась и на нас глянула несказанно рассерженная женщина. Она стояла на фоне освещенного дверного проема и ругалась так истошно, что Вован сбросил нашу общую ношу, выхватил у меня из кармана бутылку и был таков. У меня так ловко ретироваться не получилось. Не так я воспитан. Генаху-то, кто-то должен поддерживать в трудную минуту.
- Гад! Паразит! Подонок! - несся с крыльца поток нелицеприятной брани. - Просила же! Раз в жизни просила! Предупреждала же! Подонок! Паразит! Гад!
Я здорово обескураженный столь жарким приемом, стал подумывать, куда бы мне прислонить, мирно посапывающего Генаху, но новоявленная Медуза Горгона резко сбавила обороты гневных излияний и вперила в меня свой негодующий взор.
- А ты кто такой?
Я, торопливо и заикаясь, изложил ей наскоро легенду насчет тетки.
- Неси в дом паразита, - скомандовала хозяйка.
Я поднатужился и поволок Генаху к теплу его родного очага. Положить ношу мне велели на диван, что я с превеликим удовольствием и сделал. Освободившись от бремени хмельного товарища, я выпрямился, утер рукавом взмокший лоб, и хотел, уж было, улизнуть на волю, но хозяйка строго приказала мне.
- Пойдешь со мной. Поможешь.
Уже на крыльце хозяйка сунула мне две тяжеленные сумки, заперла на замок дверь и властным кивком велела следовать за собой. Мы пошли вдоль полутемной улицы, потом свернули на другую, потом еще раз свернули. В окнах домов мигали нам новогодние гирлянды, но часто попадались и темные слепые окна, а чем дальше мы шли, тем большее число домов со слепыми глазницами окружало нас. От таких глазниц волны горькой тоски накатывали на мою душу. А поднявшийся ветер стал гнать к светлому лику луны серые клочья облаков. Еще противнее на душе стало, когда мы вышли к темному лесу. Этого только не хватало! Куда это она меня ведет? В какой-то момент, мне пожелалось восстать, переломить судьбу злодейку, но... Но мой номер сегодня шестнадцатый, а при таком раскладе остается только покорно сумки нести. Сам виноват. Разговаривать со мной никто не хотел, хотя я пытался пару раз наладить контакт. По лесной тропе шли мы, довольно-таки, долго. Сумки становились всё тяжелее и тяжелее, а мороз куражился надо мной за милую душу. У меня пальцы от трудов праведных скоро занемели так, что я стал часто смотреть на них, чем не преминула воспользоваться лесная тропинка, подкидывая мне под ноги: то обледеневший ком снега, то здоровенный сучок. Когда же закончится этот странный поход? А каким счастьем мне показалась средь этих лесов убогая деревушка в три дома, что ни в сказке сказать, ни пером написать.
Когда мы подошли к небольшой покосившейся избенке, небо стало безлунным и потихоньку начала завывать метель.
Я никак не мог закрыть за собой дверь и мучился с ней до тех пор, пока моя спутница не подсказала мне.
- Да, приподними её немного, она и закроется.
В избе, тускло освещенной лампочкой без абажура, мерцал экран допотопного черно-белого телевизора. Мне на миг показалось, что по какому-то волшебству неожиданно пропал в далекое прошлое. Только мелькающие на маленьком экране всё сплошь знакомые лица привычными песнями да шутками эту идею похоронили.
- А я уж думал не придешь, - прохрипел, сидящий на кровати старик, когда я с легким стоном освобождался от тяжкой ноши. - Думал, обманешь...
Убогая обстановка избы вкупе с образом старика, как-то сразу всколыхнули в моей душе попурри страшных народных сказок, где в солисты из кожи лез Кощей Бессмертный. Старик был тощий, лысый, весь в пигментных пятнах, с черными, как смоль ногтями, но при бороде да с густыми бровями. На ногах старика красовались огромные старые валенки желто-серого цвета.
- А это кто? - спросил старик, подбираясь ко мне поближе.
- Троюродный Генкин брат погостить приехал, - соврала старику моя спутница, уже хлопотавшая возле стола.
- А сам-то он где? - старик потерял ко мне интерес и опять сел на кровать.
- А, - отмахнулась от вопроса женщина. - Спит.
Старик потер согнутым указательным пальцем крючковатый нос, хмыкнул чего-то неразборчивое и заговорил, поглядывая на продукты, которые выкладывала из сумок на стол его гостья.
- Люськ, а Люськ... Думаешь не знаю, чего ты так обо мне хлопочешь?
- Я же обещала, - буркнула Люся, разворачивая очередной сверток. - Сам же просил...
- Будет тебе, - старик сморщил лицо и вновь поднялся с кровати. - Будто я не знаю.... Деньги тебе нужны, а на меня - наплевать. Знаю я вас всех, изучил уж... Все вы бабы одним миром мазаны... Заначка моя тебя прельщает. Только, вот тебе, а не деньги!
Старик жилистой рукой изобразил кукиш и, шаркая валенками, поплелся к двери.
- Совсем из ума выжил, - решила мне пожаловаться Люся, когда дверь за старцем захлопнулась. - Вчера весь вечер ныл, что забыли его все, Новый Год не с кем встречать... Мало, что на колени не встал... Я, как дура, собрала всё, принесла, а он... Сейчас напьется и опять будет костить меня на чем свет стоит. Пенсия у него, заначка, а всё жмотится... В могилу что ли всё взять с собой хочет? Скупердяй. Как же жить-то дальше? Уснул бы скорее... Ты с ним много не пей.
Она несколько раз, как-то по-детски шмыгнула носом, смахнула что-то тыльной стороной ладони с глаз и продолжила готовить салат. Через пару минут появился старик с охапкой дров, он ни слова не говоря, стал растапливать печь, а потом опять за своё.
- Я всё Борьке отпишу, - подошел дед к столу. - Вот так!
- Так, помер твой Борька, уж два года как, - отозвалась Люся, не прекращая колдовать над праздничным угощением.
- Да? - поскреб щетину на щеке старик. - А ты выпить мне принесла?
- Шампанское, вот.
- Тьфу, - сморщился дедок, - на кой ляд мне шипучка эта? Мне посущественней надо! Неужто не понимаешь?!
- На! - Люся нервно выдернула из сумки бутылку и сунула её старику.
- Парень, - позвал меня дед, - давай выпьем с тобой, пока суть да дело...
Но только старец откупорил бутылку, в дверь громко застучали. Люся вздрогнула и замерла с ножом в руках.
- Кто это?
- Кого это еще бес принес? - прошамкал старик, обратно наворачивая пробку. - Свои-то все здесь...
Открывать мы пошли все вместе.
- Кто? - прохрипел дед, осторожно пробираясь к двери.
- Дед Мороз! - отозвался за дверью веселый мужской голос. - Снегурочек вызывали?!
- Чего? - переспросил старик.
- Открывай, дед! - кричали из-за двери. - Холодно! Мы с дороги сбились. В сугроб заехали. А через полчаса Новый Год! Не в машине же нам его встречать. Открывай! А то дверь вынесем!!!
Старик как-то беспомощно глянул на нас и отодвинул засов. Два парня и две девушки, по-хозяйски, прихватив нас за собой, двинулись в избу.
И сразу занялась в избе суета с толкотнею. Стол мигом завалили пакетами да кульками. Всё зашуршало, захрустело и зазвенело. Парни несколько раз выбегали на улицу и всё тащили оттуда разнообразные угощения.
- А мы в город ехали, - наперебой докладывали девицы, оттесняя Люсю от стола. - И в сугроб залетели. Ха-ха-ха! Вокруг ни огонька, а тут окно в вашем доме светится! Ха-ха-ха!
- А здесь клёво! Приключение! Ха-ха-ха! Будет потом, что вспомнить!
- Здорово! Мальчишки, всё принесли?
- Давайте музыку громче! Музыку!
Пацаны притащили изрыгающий душераздирающие напевы аппарат и окна избушки задрожали так, что иней с них посыпался во все стороны. Нас со стариком оттеснили сперва к печке, а потом и за неё. Оттуда, из-за печки мы и наблюдали за сервировкой праздничного стола.
До встречи Нового Года оставалось еще минут пятнадцать, и я решил, не теряя драгоценного времени, сбегать на двор, там рядышком с хлевом у деда удобства устроены. Праздник праздником, а низших потребностей организма никто не отменял. Природу никогда не грех уважить, коли она дает о себе знать. Когда за стол сядем - не до того будет. Я, не одеваясь, выскочил в сени, и почти к желанной двери добежал, но тут услышал приглушенные голоса.
- Тебя сюда кто звал? - услышал я голос Люси.
- Тебя хотел порадовать, - отозвался мужской голос. - Сама-то как? И что это за фраер тебе сумки нес?
Я никогда не был склонен к чрезмерному любопытству, а потому резко поменял маршрут: и вместо двора поспешил через крыльцо на улицу. Зачем людям лишний раз людям мешать.
На улице тьма несусветная, а потому по моему делу далеко бежать не надо. Я шмыгнул за угол крыльца, туда, где свету от окна не достать, всё, что положено сотворил и намеревался, как можно скорее, добраться до тепла, но не тут то было... Уже около самых ступеней чья-то цепкая рука ухватила за плечо. Я испуганно обернулся и тут же почуял что-то холодное и острое у шеи.
- Нож что ли? - мелькнула у меня крайне неприятная мысль.
- Люська где? - не успев, как следует разобраться с мыслью, услышал я угрожающе сердитый голос.
Когда мне удалось немного скосить глаза в сторону, то я разглядел того самого Генаху, которого недавно самоотверженно спасал от лютого мороза. Глядя на его оловянные глаза, пускаться какие-либо совместные воспоминания не хотелось, а потому я ответил кратко и только по делу.
- Здесь.
- С кем она тут?
- Не знаю, - сказал я чистую правду и попробовал немного повернуть голову.
- Стоять, сука! - взъярился Генаха и от этой ярости мои колени зашлись мелкой дрожью.
Получить ножом по шее в самый канун Нового Года никак не хотелось, а потому я окаменел и стал искренне сожалеть, что не знаю ни одной молитвы. Стою я, не смея вдохнуть полной грудью, и чую, как кровь в моих жилах стынет. А как ей не стыть, если я не понаслышке знаю, сколь непредсказуем человек во хмелю. От него всего ожидать можно. Вот и Генаха истины сей опровергнуть не захотел: он внезапно отнял нож от моей шеи и вполне миролюбиво попросил позвать на крыльцо Люсю. Я с такой радостью пустился исполнять просьбу эту, что ног под собой не почуял. Прыгнул сразу на верхнюю ступеньку крыльца. Распахнул одну дверь, вторую и врезался головой в чью-то крепкую грудь. И только врезался, тут же сильный удар сотряс моё темя. Вслед за тупой болью и еще одним ударом, ворвалась в мое сознание тьма беспросветная. А в последних прояснениях мыслей между ударами были: испуганный женский крик и большой таз с каким-то бледно-серым веществом, который я, падая, куда-то опрокинул.
Уж сколько я пролежал в той тьме - не знаю, но очнулся я от ощутимого тычка под левую лопатку. Я немного приподнял терзаемую болью голову, огляделся и упал лицом вниз, искренне желая, чтоб всё это безобразие оказалось страшным сном. Во сне увидеть подобную картину, еще куда ни шло, а наяву... Тусклая лампочка освещала бревенчатую стену, местами затянутую паутиной, кучу разных деревенских принадлежностей у стены, пол, усыпанный какой-то серой крупкой и ... труп женщины с перерезанным горлом. А еще..., еще в руке я сжимал нож. И было очень тихо.
- Эй, - разорвал эту тишь скрипящий старческий голос, - вставай, а то замерзнешь тут. А мне надо тебя живым властям сдать.
- Зачем? - поднялся я на колени, разглядывая хозяина избушки. В руках старик держал ружье.
- Ответ держать. Ты почто Люську зарезал?
- Я?
- Ну, не я же, - указал мне стволом на дверь дед, - иди в избу, а то холодно тут, ноги мерзнут. Там милицию будем ждать.
Я глянул на стоптанные ботинки старика и повиновался. В избе властвовала тишина, смирившаяся только с равномерным стуком неутомимых ходиков.
- А где все? - выдавил я из себя, присаживаясь к полному яств праздничному столу.
- Спужались, в милицию побегли, - сказал дед, сглатывая слюну, причмокивая, но, не выпуская ружья из рук. - Сейчас, поди, приедут.
-Слушай, дед, - морщась от головной боли, решил я вступить в переговоры с вооруженным стариком, - я ведь не убивал никого, меня самого кто-то по голове ударил.
- А как же нож кровяной у тебя в руке? - прищурился дед. - Все видели, не я один... Жалко Люську. Хорошая баба была. Хотел я ей всё оставить, а теперь некому...
- Дед, давай выпьем, - как-то само вырвалось у меня.
- Не убежишь?
- А зачем мне это надо? - вздохнул я.
Вздохнуть-то я вздохнул, но вот это "не убежишь?" натолкнуло меня на некое подобие навязчивой идеи, которая умещалась в одну короткую фразу - надо делать ноги. Я имел некоторый опыт общения с правоохранительными органами, и потому понимал (несмотря на адскую головную боль), что дело моё - амба полнейшая. Верить мне вряд ли кто захочет, всё сегодня против меня: и орудие убийства в руках, и свидетели. Всё!
Старик с превеликим подозрением глянул на меня, но поставил ружье к печке и присел к столу. Я неторопливо взял бутылку со стола, да только разливать её содержимое не стал, а швырнул этот (иногда очень полезный сосуд) в грудь старику, схватил за ствол ружьё и ломанул, как лось по осиннику, подальше от нежелательной встречи с работниками правопорядка. На улице я забросил в ближайшие кусты ружье и по первой попавшейся мне под ногу тропинке потрусил в лес. Где-то по левую руку от меня печально выла полицейская сирена.
К моему удивлению, тропинка вывела меня городскую окраину. Праздник в городе был еще не на последнем витке. По улицам шлялся народ, а в небе один за другим мерцали цветастые фейерверки. С народом мне общаться никак не хотелось, а потому я старался держаться самых темных мест. Ступая из одной тьмы в другую, я беспрерывно думал.
- Влип я так, что дальше и некуда, - терзали мою душу егозливые мысли. - Городок здесь маленький, а потому примут меня за милую душу в любом мало-мальски людном месте. Тут любой новый человек, как пуп на глади широкого моря. Схорониться бы где...
Вообще-то, чудеса случаются редко, но случаются. Свидетелем явления такого чуда посчастливилось стать и мне. Чудо явилось мне в образе понуро бредущего Вована. Я вышел из тьмы навстречу ему и Вован сразу признал меня. Признавши, бросился на грудь и заплакал.
- Понимаешь, - жаловался он мне сквозь слезы, часто шмыгая носом. - Я разбил её. Я ж её у тебя взял, чтоб к празднику подготовиться, но у самого подъезда споткнулся и грудью о камень. Груди хоть бы что, а пузырь вдребезги. А эти, суки, на порог меня не хотят пустить. Зажрались. Раньше: Вова да Вова, а теперь нос воротят, дверь не открывают. Я ведь в новом году еще ни грамма. Понимаешь?
- Бог шельму метит, - хотелось сказать мне, но я молчал и гладил несчастного Вована по голове.
- А у тебя денег еще не осталось? - скоро искренне отозвался он на ласку. - Я знаю, где взять...
А как тут откажешь человеку, когда всю душу твою кошки расцарапали: сгреб я в горсть всю наличность из грудного кармана и отдал Вовану. С деньгами окрыленный Вован слинял в одно мгновение. И я уже теперь жалел только одного себя, вряд ли товарищ мой вернется.... Но он вернулся. Вернулся и позвал меня за собой! Нельзя людям не верить, никак нельзя! И так мне стало стыдно за своё недоверие в отношении Вована, что комок к горлу подполз.
Пристанище Вована, это, конечно же, не райские кущи с ароматом цветущего лимона, по-другому здесь пахнет, но, против холодной ночной улицы, захламленная комнатушка в подвале старинного дома показалась волшебной сказкой. В этой сказке я согрелся, расслабился и поведал Вовану о всех своих злоключениях.
- Ты её точно не убивал? - уточнил он, когда я посредством жалостливого вздоха поставил точку в своем рассказе.
- Да, я ж тебе говорю, - часто замигал я глазами, - по голове меня ударили. У меня до сих пор голова гудит.
- А кто ж её тогда? - подлил мне для успокоения Вован.
- Не знаю, но она была жива. Я, перед тем, как вырубится, слышал, как она визжала.
- А вдруг не она это? Ты же сам сказал, что там еще две девки были.
- Да нет, она, вроде, - осторожно потрогал я припухший затылок. - Хотя, не исключено... Вот поговорить бы мне сейчас с ними, с гостями теми нежданными, тогда б, глядишь, чего и прояснится.
- Так, давай поговорим, - крепко потер ладони мой собутыльник.
- Как?
- Я сейчас в ментовку сбегаю да узнаю, кто такие, а потом мы их с тобой за нужное место и прихватим, братан.
- Чего? - у меня челюсть от подобной идеи отвисла.
- Не боись, братан, - взял меня за плечи Вован. - Я всё с пониманием сделаю. У меня в ментовке племяш работает, и я сейчас к нему, дескать, денег перехватить, а дальше: базар - вокзал, туда-сюда.... Я перец тертый. Ну, ты меня понимаешь? Правда, я у него сегодня уже был два раза..., но, короче, где наша не пропадала.
Вован хватил "на дорожку" сто грамм и убежал, а я остался думать.
- Если девчонки здесь не причем, - размышлял я, постукивая пальцами по столу, - и я слышал крик Люси, то убийца...
Тут я запнулся, пытаясь в мельчайших подробностях вспомнить те трагические секунды, и даже осторожно хлопнул себя саднящему темени. Ничего нового (кроме усиления противной боли) в голову не пришло, но, вдруг, явно нарисовался круг подозреваемых в убийстве. Круг этот состоял из двух персон: Генахи и неизвестного. Причем неизвестный отступал как-то сразу на второй план. Здесь простая логика: мы с ним столкнулись в дверях - значит, он спешил. И какой ему смысл возвращаться, убивать Люсю да еще инсценировать, будто бы всё это сотворил я.
- Этот вариант отпадает, - вскочил я со стула и встал возле стола. - Остается Генаха. И здесь всё сходится: нож, ревность... Конечно же, ревность! Генаха узнал этого неизвестного и отомстил Люсе за измену! Я ж слышал, как они ворковали! Всё сходится!
Я здорово распалился от своего открытия, и мне хотелось двигаться: ходить, бежать, взбираться, но в пенатах Вована из всех видов движений были доступны лишь: встать со стула, а потом опять сесть на него. Так я и двигался, пока не пришел хозяин квартиры.
- Короче, - сказал Вован, быстро наливая себе водки, - всё выяснил. О трупе им рассказал дед. Они вчетвером сели за стол, а тут старый вбегает и вопит: убили! убили! Они сразу к машине, вытолкнули её с испуга и в полицию. Хотел я сюда их притащить, но не получилось. Не местные они, домой уехали. А тебя ищут. План "перехват", так сказать, братан. Короче, нам надо с тобой выкручиваться.
Вглядываясь в своего нового друга, я поразился тем переменам, какие с Вованом случились. Еще недавно унылый и жалкий, сейчас он был бодр и весел. Внутри его будто бы бурлил источник неиссякаемой энергии.
- Так, - торопливо потирал он руки, когда я изложил плоды раздумий, - Генаха мог Люську пришить. Он её не раз гонял: то с ножом, то с топором. Любил, стало быть. У него ж две ходки, правда, по хулиганке, но, сам понимаешь... Короче, пойдем сейчас к нему. Втроем думать будем.
Идея - думать вместе с убийцей, мне как-то сразу пришлась не по нутру, но другого выхода не было. Здесь: или головой в прорубь, или задом на нары. И я, молча, выбрал прорубь.
Дверь у Генахи оказалась открытой. Мы вошли. Главный подозреваемый лежал на кровати и потихоньку поскуливал. Мы, осторожно ступая по скрипучим половицам, подошли к нему.
- Ёлками да в мастерскую, - удивленно приоткрыл рот Вован, глянув на стонущего Генаху.
Вид у того был таков, что людям впечатлительным смотреть не рекомендуется. Лицо в красных пятнах, ссадинах, распухло так, что глаза еле-еле просматривались в глубине этой истерзанной плоти. Все слова, какие я мысленно репетировал, чтобы вывести подлеца на чистую воду, застыли где-то значительно ниже гортани. Вован же нагнулся к кровавому месиву губ страдальца и стал внимательно слушать. Генахе явно хотелось выговориться. Что уж он там вещал моему другу, не знаю, не расслышал ничего, но краткое изложение этой исповеди из уст Вована выглядело следующим образом:
- На него больше не думай. В трагедию мужик влип. Не позавидуешь. Короче, подошел он вчера к вашему дому, Люсю позвал, а оттуда Витя Мясо выскакивает. Генахе сразу же всё ясно стало. Витя давно за Люськой ухлестывает, а когда Генаха сидел, то они жить вместе надумали. Потом Люська, правда, одумалась, но скрыть такой факт, сам понимаешь... Когда Генаха откинулся, Люське пришлось отпуск за свой счет брать. Две недели она на улице не показывалась. Страдала, а потом всё в норму вошло. Короче, у Вити в руках полено было, он этим поленом с разбегу и Генахе в лоб. Да так ловко закатал, что Генаха сразу с катушек, а Витя его ногами стал молотить. Видишь, как... Так что ты на него не думай.
- Если не Генаха, - стал вслух рассуждать я, - то убийца этот, как его... Мясо.
- Витек? - насупился Вован. - Витек мог. Он, так-то, мужик хороший, но его злить нельзя. Нервный. От крови у него нервы.
- От какой крови?
- Как от какой? Он на мясокомбинате при бойне работает. Неужто не понимаешь? Он её родимую каждый день ведрами пускает...
- Точно! - радостно перебил я рассуждения друга. - Это он по горлу ножом. Люся выбежала на шум драки, что-то крикнула ему обидное, он её по привычке да сгоряча... - Тут я осёкся, призадумался и потер ладонью всё еще гудящую голову. - Хотя, нет... Не сходится. Если сгоряча, то он бы её на улице... В сени при нервной горячке не повел бы. Еще к тому же, я у порога лежал: раз они меня перешли, другой... Нет, не сходится.
Мне стало грустно, но Вован меня успокоил.
- Ты Витька не знаешь, он такого бывает накуралесит, что невероятно, как факт... Пошли к нему разбираться. И вышли мы опять в объятья зимней стужи.
- Нет, - продолжал упорствовать я, шагая за Вованом след в след. - Он не мог... Но там у избы должен был быть еще один человек.
- Кто? - заинтересовался мой друг и остановился
- Понимаешь? - я взял Вована за рукав и на всякий случай оглянулся. - Я видел, как Люся заперла Генаху на замок. Его же кто-то отпер. И вот этот "кто-то" вполне мог прийти с Генахой к избушке и.. . Мотива я пока не знаю, но... Давай вернемся и спросим, кто его отпер.
- Не надо никуда возвращаться, - Вован резко развернулся и пошагал вперед, беседуя теперь со мной исключительно через плечо. - Не ожидал от тебя. А еще друг. Это ж я его открыл. Когда у меня оказия с пузырем случилась, так я сразу к нему. Где ключ они запасной прячут, я знаю, открыл избу без проблем, вот расталкивал его долго. Еле-еле растормошил. Он звал меня с собой, но я не пошел. Люську его терпеть не могу, орет много. Короче, не ожидал от тебя.
- Терпеть не мог? - переспросил я, догоняя расстроившегося товарища.
- Не до такой же степени, - остановился Вован и рукой показал на двухэтажный дом. - Здесь он живет: на первом этаже, справа.
От желанной нам двери нас прогнала кочергой пожилая женщина, здорово похожая на Бабу Ягу.
- И ему скажите, что не являлся домой! - кричала она нам вслед, поднимая над головой своё грозное оружие. - Изверг!!! Пусть только придет!!!
Когда мы немного отдышались, я понял, что все ниточки к разгадке преступления порваны и дело - труба. Оставалось теперь у меня только два пути: пойти погреться в каморке Вована или явиться с повинной в полицию. И не нравились мне пути эти, ни в какую не нравились, но и средь улицы в такой мороз долго не простоишь.
- Слушай, - с превеликой грустью в голосе обратился к тяжело дышащему другу, - может, к деду сходим?
- К какому деду?
- Ну, к этому, где Люсю...
- Не, в такую даль переться. Холодно. Не пойду.
- Пойдем, - продолжал просить я и чувствовал, что вот-вот заплачу. - Может, он чего заметил? А?
- Ладно, - сжалился надо мной Вован. - Пошли!
Когда мы подошли к избушке, темень вокруг неё была, как у негра в желудке. Дверь оказалась запертой изнутри. Мы постучали. Тишина. Постучали еще раз. Настырнее постучали. Опять тихо.
- Не случилось ли чего? - прищурился Вован, отступая от двери, шагов на пять. - Посторонись-ка.
Он разбежался и, довольно-таки, ловко вышиб сперва одну дверь, а потом вторую. Разобравшись с дверьми, Вован пошарил рукой по стене и включил свет. Бледно-желтый свет озарил уже знакомые мне. Разруха перед нами предстала такая, что в Авгиевых конюшнях, поди, почище было.
- А это чего такое? - прошептал Вован, подбирая с пола щепоть рассыпанной повсюду серой крупки. - Вроде, соль. - Он лизнул свою находку. - Точно, соль.
- Вон там она лежала, - показал я на два больших бурых пятна на россыпи серой соли. - Еще одно доказательство, что не я убил. Я же эту соль рассыпал, когда падал. Я помню. А она, как раз на соли этой рассыпанной и лежала.
Старик неподвижно сидел за столом, уронив голову на руки. Перед его головой стояла ополовиненная бутылка водки. Вован осторожно пошел к деду и тронул его за плечо.
- Живой. Спит. Давай его на кровать перенесем.
Я взял старца плечи, а Вован за ноги.
- У него ноги холодные, - пожалел старика мой товарищ. - Зима, а он в осенних ботинках, у него валенок нет, что ли? Застудится, ведь. - Пожалел и налил себе водки из початой бутылки.
- Были у него валенки, - сказал я, разглядывая ноги деда в стоптанных ботинках. Я точно помню. Почему он их снял? И не в валенках он надо мною с ружьем стоял. Выходит, что он их снял...
Смутные подозрения стали настойчиво беспокоить меня.
- Зачем в зимнюю стужу валенки прятать? Значит, не хотел дед, чтоб кто-то валенки те видел. Но почему?
Всё я в избе перерыл, потом пошел в сени и нашел валенки. В старом хлеву их старик спрятал. А почему спрятал, так это для меня стало сразу ясно, когда я валенки те на свет электрический вынес: кровью обильно запачканы они. Теперь старику не отвертеться - он гнусное злодеяние совершил. Мою невиновность теперь доказать, проще, чем облизать два пальца.
Поделиться радостью оказалось не с кем: Вован крепко спал за столом.
А самое приятное в этой истории оказалось то, что Люся осталась жива. Её спас, быстро приехавший на вызов, племянник Вована. Заметив признаки жизни, он сразу же перенес пострадавшую в машину да в больницу на всех парах. Люся потеряла много крови, здорово переохладилась, но выкарабкалась. Она крепкая, закаленная жизнью.
А дед её случайно порезал. У него тайник был в сенях, где он прятал двенадцать золотых монет, еще царской чеканки. В ведре с углем он их хранил. И Люся об этом тайнике догадалась: то ли по изобилию черных следов, то ли еще как, не знаю. А догадавшись, решила она монетки те изъять. Снотворное баба хитроумная в водку шприцом впрыснула, чтоб не спеша задуманное в новогоднюю ночь совершить. Спутника непременно решила с собой взять, чтоб было потом на кого кражу свалить... Только не получилось. Сначала ей нежданные гости помешали претворить план свой в жизнь, потом Витя, проникший в сени через оставленную открытой гостями дверь. На меня, падшего после ударов ухажера, она внимания обращать стала и полезла в тайник. А тут, как на грех, дед выходит. Он сразу же решил за свое постоять, внучку за шиворот хватает да тащит от ведра подальше, та сопротивляется, и на их беду: коса у стены стояла. Вот на эту косу Люся и наткнулась, да так крепко, что кровь фонтаном. Старик, вместо того, чтоб спасать жизнь внучки, стал спасать своё доброе имя, дескать, я не причем. Нож кровью испачкал да в руку мне сунул, а дальше уж известно, что было.