На небольшом дубовом столе, привезенные из разных уголков мира, лежали географические карты, одна древнее другой: пожелтевшие, с ободранными краями и потемневшими участками, цвет которых скорее указывал не на глубину морей и высоту гор, а на возраст бумаги и способ ее хранения. Выцветшие карты, с пунктирными линиями, пересекающими Атлантический океан, везли на верблюдах через пустыню в Александрию, десять веков спустя они оказались в музейном хранилище Берлина, забытые между страниц астрономического справочника, откуда одному Богу известным путем попали в букинистическую лавку Каира. Одна на другую ложились карты, соединялись границы материков. Прошлое, застывшее на потрескавшемся пергаменте, подбрасывало воображению картины - неизвестные моря, русла давно высохших рек, острые, словно зубья дракона, фьорды, уничтоженные безжалостными морскими атаками. Глядя на них, Михаил представлял, как волны, словно несметные полчища татар, обрушивались на берег, кромсали скалы, утаскивая за собой в пучину камни, словно плененных королев. Странные это были карты, невероятные.
Михаил долго собирал их, точно определяя, какая из найденышей подделка, а какая подлинная, какая калька с более старой карты, а какая оригинальная, как, например, карта окрестностей Амазонки. Потайные тропы змеились в неприступном, гордом лесу, таком же недружелюбном, как и бесконечные вересковые поля Шотландии. Деревья старые, особые, помечены на карте затейливыми символами. Ведет такая тропинка и упирается в дерево, дальше дороги нет. Рядом лежит карта Шотландии, и веет от нее простором, суровым климатом, холодными бесснежными зимами - не зря указаны отдельным цветом направления ветров. Почему эти волнистые, изогнутые, словно хвост хамелеона, линии Михаил принял за обозначения ветров, он и сам не знал.
Среди этого бумажного беспредела были карты, раздобытые отцом в путешествиях по всему свету. Михаил помнил, как однажды, в детстве, нашел отца в кабинете за странным занятием - тот бережно исследовал карту, почти любовно проводя пальцами по контуру темно-зеленого материка, словно ласкал неведомую землю. Тогда отец поднял седую голову и тихо произнес:
- Подойди. В древних картах кроется секрет.
- Какой? - живо и с любопытством, присущим всем мальчишкам его возраста, спросил Михаил.
- Каждая из них может оказаться той, что расскажет о существах, населявших наш мир миллионы лет назад, когда земля еще не знала человека.
- И ты нашел такую? Это ведь карты богов? - вечерами отец рассказывал сыну легенды, по-своему, словно детективные истории. Казалось, сам Шерлок Холмс отправлялся в путешествие на машине времени расследовать небывалые события. И для каждого бога, каждого сверхъестественного явления отец находил как минимум два объяснения - природное и чудесное.
Страсть к собирательству старинных карт передалась и сыну. Сначала он делал это машинально, просто из стремления найти как можно более древнюю, пока однажды, дождливым осенним вечером, томясь от скуки, Михаил не достал две карты, подарок отца на пятнадцатилетие, просто так, из праздного любопытства. Разглядывание рисунков на пожелтевших страницах оказалось таким же скучным занятием, как и всё остальное, чем он занимался до этого. Михаил отложил карты в сторону, но неведомая сила вернула его назад. Нечто необыкновенное, пойманное боковым зрением, привлекло его внимание. Материк, находящийся в том месте, где его не должно было быть. И странные символы вокруг, на более темном фоне, окружающем загадочную сушу. С тех пор он стал замечать подобные знаки на других картах. Не могли же они быть срисованы с одной единственной карты? Ведь те, что лежали перед ним, разделены не только веками, но расстояниями и культурой. Или где-то есть настоящая, извечно меняющаяся карта, на которой можно прочесть не только историю современных поколений, но также историю тех, кто давным-давно ушел в небытие. Карта неведомого ангела, спустившегося к тем, кто первым заселил планету, или карта ученого-романтика, принадлежавшего великой цивилизации, от которой, кроме самой карты, ничего не осталось. Карта ли Бога или карта духа Земли, ведь у каждого живого существа есть душа. Может статься, планета, на которой расселилось человечество, - это чье-то тело, чья-то личность, способная творить.
Вечер был тих. Михаил всё больше погружался в открывшуюся перед ним книгу земли, разорванную поколениями на сотни листов. Ему хотелось найти то удивительное место, где хранится настоящая карта. Отважные мореплаватели бросали вызов морским просторам, они как будто знали, куда плыть, чтобы открыть новый материк, не сбившись с пути, не погибнув в буре. Случайность? Может быть. Теория вероятности не отвергала этого, но также она не отвергала и другого. Когда-то первый в истории земли картограф срисовал карту с оригинала, другое поколение исправило ее по своему усмотрению и опыту путешествий, и так продолжалось до тех пор, пока человечество не изобрело хитрые приборы и, забыв о подарке первого картографа, не создало свои карты. А ведь когда-то по Атлантиде могли гулять единороги, отливающие перламутром, с одним единственным рогом, витым и очень длинным. На них прекрасные девы надевали свои украшения, обвивали нитями кораллов и жемчугов, а юноши сражались с легконогим животным в быстроте бега.
Теперь ни дня не мог прожить Михаил без старинных карт, всё пытался разгадать искаженные временем и чужой рукой символы, отыскать знак единорога. Пока однажды не разглядел. Это произошло томным июньским днем, наполненным предчувствием надвигающейся грозы. Удлиненная полугалочка, острым концом смотрящая вправо, скользила по карте, словно стрела, перевитая волнистой линией. Она была похожа на рог единорога, каким представлял его себе Михаил. И название реки, что делила сушу на две неравные части, казалось похожим на немецкое обозначение единорога - "einhorn". По первым прикидкам земля эта находилась к северо-западу от Австралии.
Вполне вероятно, если бы не последовавшее за тем событие, Михаил сорвался бы в ту же секунду и побежал покупать билеты на самолет. За окном властвовало лето, а в рабочих документах значился отпуск. Но в дверь позвонили. Неожиданно для себя Михаил без лишних вопросов впустил в дом незнакомого человека, высокого, стройного, по-своему красивого, однако, с хищными чертами лица. Подобно двум темным аметистам сверкали глаза незваного гостя.
- Сядь, - голос тихий, спокойный. Мягкий, словно фиолетовый бархат. Михаил послушно опустился на кровать. - Хочешь его посмотреть?
- Кого? - вопрос прозвучал хрипло и неуверенно. - Единорога?
- Да нет, конечно же, - рассмеялся гость, и смех тончайшим лесным туманом растаял в комнате. - Картографа. Я думал, тебе будет интересно познакомиться с тем, кто совершил невероятный в своей смелости поступок - срисовал карту тела того, кто мог стереть его с лица земли одним дыханием.
Михаил насторожился. Он всегда знал, если кто-то предлагает что-либо бесплатно, нужно подумать и отказаться. Так правильнее всего, и это подтвердит любая логика.
- Да брось. Бояться стоит лишь одного: что у тебя был шанс, и ты был волен распорядиться им по собственному усмотрению, но ничего не предпринял. Никто не подскажет тебе правильный ответ. Его и нет. Можешь мне поверить.
- Но как я увижу того, кого больше нет? Если когда-то и жил на земле этот человек, он давно умер.
- Во-первых, это был не человек. Не стоит всё приписывать человечеству. Однако он очень дружил с людьми, и потому поделился картой. За что его возненавидели не только родственнички.
- Значит, та карта всё-таки существует, карта земли, прошлого, настоящего и будущего... - задумчиво протянул Михаил, отчаянно понимая, что давным-давно уже принял решение. Потому и явился к нему этот человек. Это он хранитель карты.
- Я хочу... но я не знаю, кто ты... - последние аргументы здравого смысла все еще пытались отвоевать право на принятие окончательного решения.
Незнакомец улыбнулся своими аметистовыми глазами: те вспыхнули, заострились, обросли гранями. Или это только игра света? Михаил чувствовал себя маленьким растерянным ребенком рядом с сильным, определенно могущественным человеком.
- Я - это ты и не ты, потому что я больше тебя, многограннее. Ты - это я, отчасти, одна из моих граней, личность, родившаяся во мне и вышедшая на свет. Ты рождаешься, живешь сам по себе, принимаешь решения, учишься, а потом возвращаешься ко мне, в меня.
- Возвратиться значит умереть?
- В некотором смысле - да. В некотором смысле - нет. Это сложно. Ты уверен, что хочешь говорить об этом?
- Не знаю. Наверное, нет. Давай лучше о картографе и его карте. Ты ведь ее хранитель?
- Можно сказать и так.
- Ты... - Михаил не успел договорить, как незнакомец оказался неожиданно близко, недопустимо, предельно близко. Просто присел рядом и приобнял за плечи.
- Давай обойдемся без громких слов. Какая разница, как меня называть. Зови меня Ян. Это, конечно, не мое имя, но одному моему другу оно нравится. Хотя я предпочитаю называть его иначе.
- Ты хотел показать мне картографа, - напомнил Михаил. Он смирился с мыслью, кто перед ним. Узнать главного героя детских снов было несложно. Он помнил, как однажды рассказал отцу о своих снах, и как тот долго молчал, а потом ответил: "Придет во сне Люцифер, жди разгадки, но не надейся, что она тебе понравится". Мальчишкой тщась понять загадочные слова, придумывал варианты смыслов, пока отец не объяснил ему: "Всё в этом мире перевернуто. Люди и перевернули, потому что боятся умирать. Потому что боятся жить самостоятельно". Михаил чувствовал, как начинает понимать, что тот имел в виду. Можно следовать общепринятым представлениям о мире и так и не узнать ничего, а можно закрыть глаза и на мгновение представить, что есть что-то еще. - Я хочу посмотреть на картографа. Ведь Бог воплощался не в одном человеке? Не только в человеке?
- Не в одном, - тихо и как будто с потаенной грустью ответил незнакомец. Но что это была за грусть, Михаил так и не уловил, потому что в следующий момент мир изменился, и он увидел фейри и белоснежного единорога, и высокого юношу с темными вьющимися волосами. Юное божество, сын старых богов, решивший поступить по-своему, предкам вопреки. Это его воплощение дало людям огонь, рассказало о науках и искусствах. Это про него сочинили легенды и приковали мифами к скале уже после того, как, казалось бы, все воспоминания о принесенном им даре растаяли в смуте времен. Это он явился первым морякам и трудился с ними на корабле, через год поднявшись на палубу рулевым. Это его называли могучим троллем, потому что он был исполинского роста и мог поднимать тяжелые камни одной рукой. Кто знает - может, он и родился троллем, сыном суровых гор, ведь, в сущности, какая разница, кем он был до того, как на земле окончательно утвердились люди, и сменились цивилизации, потому что земля, как и всякая личность, необратимо меняется.
Пришедшая по стопам заката ночь еще не знала - подкрадется утро, вторгнется в ночные владения беспечным рассветом, но вернется ли вместе с ним человек. Единороги не самые добрые на свете существа: если встретиться с ними не подготовившись, можно натерпеться боли, уж на это они мастера. Михаил шагнул вслед за незнакомцем. Мог ли он быть к такому готов?
Время и пространство - завзятые шутники, потому что в эти же мгновения в маленькой, ставшей уютным прибежищем для книг квартире, положив голову на стол, спал исследователь старинных карт, или миру только казалось, что он спит. Дождь тихо шуршал за окном, изредка расчерчивали небо ветвистые, словно рога оленя, молнии, освещая пожелтевшие страницы, хаотично разбросанные на журнальном столике: здесь и сейчас по давно забытым материкам, выведенным уверенной рукой моряка, бродили единороги, фейри и тролли, старые и новые боги.