В далёкой стране, там, где небо касается гор, жила огромная стая птиц. Они жили обычной птичьей жизнью: пели песни, вили гнёзда, выращивали детей, летали по окрестностям. Жила среди них птица Арна. На первый взгляд, она ничем не выделялась среди своих соплеменников. Её оперение было таким же тёмно-бордовым, как у собратьев. Её глаза были такими же синими, как и у остальных. Она летала не выше не ниже других. Только любила залетать особенно далеко. Арна не могла прожить и дня, чтобы не полетать где-нибудь в неизведанном ещё месте. Но многие птицы летали далеко тоже. Одни птицы летали в поисках провизии, другие - в поисках красоты. Третьи, потому что летали остальные. Арну тянуло летать, а почему, она не могла объяснить.
Но вот что действительно Арна умела лучше большинства своих собратьев, так это петь. Пением птицы встречали утро, и голос Арны был самым сочным в округе. Соседи уважительно замолкали, чтобы слышать её. А Арна упивалась пением. Она забывалась в нём. В пении она расцветала словно весна. Она пела о том, что грело её, или о том, что остужало. Она пела о свободе, и о далёких полётах. Она пела о будущей ещё не созданной семье. Каждая новая весна, с её запахами, сомнениями, мечтами, обманутыми надеждами подпитывала голос птицы. Она пела ещё звонче, ещё красивее.
У неё был друг. Пернатый Акад. Акад ценил Арнино пение, пожалуй, больше остальных. И мог слушать её бесконечно. Он готов был стать не только другом, но Арна не замечала этого, и ему приходилось терпеть пытку её романами. И каждая связь отражалась в пении. Каждая страсть пробуждала голос новыми интонациями. Каждое расставание придавало песням особую грусть, от которой хотелось плакать сердцем, но от счастья и умиления. Арна изживала свою непринятую любовь в песнях, словно стряхивала с себя пыль, и бодро летела к новым приключениям.
Акад не делал даже попыток что-то предложить Арне, он словно боялся её пения, что, став ближе Арне, та пропоёт и его любовь. Он предпочитал любить её издалека.
Возраст нагнал события. Акад обзавёлся семьей. И времени на воздыхание у него почти не оставалось. Теперь в его задачи входило каждый день приносить много еды для своего многочисленного семейства. Он улетал из гнезда спозаранку, а возвращался тогда, когда солнце уже садилось. Иногда он видел и слышал Арну, задерживался на мгновение, прислушивался, а потом улетал по делам.
Арна в общем-то осознавала, что все её встречи пустые. Что каждая страсть - всего лишь временная страсть, но дающая силы её пению. По сути, она была обычной птицей, она ждала главную встречу, ту встречу, которая перевернёт её, которая заставит забыть про свободу, с которой захочется остаться в покое навсегда.
Так случилось однажды. Он единственный, кто не остановился послушать её. Как потом выяснилось, только потому, что испугался. На самом деле он тоже был в восторге от её голоса, только песни ему не нравились. А потом они встретились у старой синей скалы, где испокон веков встречались влюблённые, и проговорили до рассвета. На рассвете он попросил её ещё раз спеть. Она пела. Красиво, гладко, трепетно.
Они свили одно гнездо на двоих, и это было началом их семьи, то, что они одна семья, они поняли сразу же.
Покатилось время иной, не свободной жизни. Теперь всё на двоих. На двоих рассвет, на двоих закат. На двоих обед, на двоих сон. Они вместе летали за горы, и вместе искали еду. А потом у них появился целый выводок птенцов. Жизнь стала напряжённей. Свобода вообще осталась лишь воспоминанием. Они перестали высыпаться, они перестали летать за горы, они иногда не успевали даже говорить, а, если и говорили, то только про своих птенцов. Но, возвышаясь над гнездом, они любили друг друга такой глубокой и умудрённой любовью, что и не требовалось подтверждения.
Однажды, вылетев с птенцами на красную скалу, где детей учат летать, Арна встретила Акада. Он не сразу узнал её, она стало другой, взрослой, степенной и жутко красивой. Хотя ведь он помнил, что она всегда была красива. Сейчас красива иначе. Арна тоже не сразу узнала Акада, и очень удивилась, ведь когда-то они запросто друг к другу летали в гости и просиживали за разговорами часы. Казалось, что без этих встреч и жить-то невозможно. Что стало сейчас? Они не виделись, и ей этого не надо? Но тут Акад задал вопрос, от которого Арна вообще потерялась. "Как твоё пение?"
"Пение?" - думала она, уже вернувшись домой, уложив детей, и ожидая мужа. И тут она поняла, что даже и не помнит, когда в последний раз пела вообще?! То, что утром она будит своих птенцов, не считается, это инстинкт. Где то пение, что будоражило сердца? Где те песни, от которых плакали соседские дети? Где тот взрыв? Она не помнит. И ей совсем не хочется. Даже мурашки под кожей: "Как так не хочется?" Если бы она узнала тогда, что когда-то ей не будет требоваться петь, она бы просто не поверила.