Трибунал духовного суда подходил к своему финалу. После того, когда в зале появился осуждённый, кардинальские шапки пришли в движение: послышались разговоры, восклицания, смешки. Многие из них впервые увидели дряхлого бородатого человека, осмелившегося посягнуть на священные церковные каноны. Галилео был закован в кандалы, от тяжести которых едва передвигался, и шёл с низко опущенной головой. Наконец, по знаку кардинала Альдобрандини, он замер в центре зала.
Пьер Канизиус, генеральный инквизитор процесса, гордость Общества Иисуса, величаво выпрямился за широким столом:
- Итак, из прочитанного нами и коллегией кардиналов в книге обвиняемого "Диалог о двух главных системах мира - Птолемеевой и Коперниковой" еретичность сего труда весьма наглядна и ясна. И если уважаемому суду ещё не достаёт очевидных доказательств виновности подсудимого, то предлагаю ему ознакомиться с перепиской обвиняемого - то есть с тем, что, естественно, не попало в книгу, но тем не менее ещё сильнее указывает на его вину перед Богом и Римской Церковью.
По мановению его руки один и прислужников развернул на столе несколько пергаментов. Пьер Канизиус несколько мгновений рассматривал их молча. Затем он сделал выбор, взяв руки один из документов. Его голос вновь загремел под сводами зала:
- Вот что пишет обвиняемый принцу Чези, который любезно предоставил суду сей манускрипт: "Я подозреваю, что астрономические открытия будут сигналом для похорон, или, вернее, для страшного суда над ложной философией, то есть над всей системой старых, освещённых церковью взглядах на строение мира." Или адвокату Диодати при парижском парламенте: "Из верного источника знаю, что отцы-иезуиты наговорили Папе, что моя книга ужаснее и пагубнее для церкви, чем все писания Лютера и Кальвина... Какой-то иезуит (инквизитор на несколько мгновений прервал чтение и с нескрываемой ненавистью метнул взгляд на осуждённого) печатно заявляет в мире, что мнение о движении Земли есть самая отвратительная, гибельная и гнуснейшая из всех ересей; что не следует касаться в печати и на диспутах священного догмата о неподвижности Земли."
Генеральный инквизитор не успел закончить чтение до конца - по рядам красных шапок снова будто бы пробежал ветер; они заркутились, завертелись, вновь раздались крики недовольства.
- На костёр и его, и проклятую книгу! - ревел Орсини.
- Суд чересчур милосерден, чтобы не спалить его сегодня же! - не выдержал Альдобрандини.
- Еретик, приспешник Сатаны! - вопил Борромео.
- Позвольте, ваши преосвящества, - перекрывая шум зала воскликнул кардинал Д'Эсте. - Пусть преподобный инквизитор зачитает донесение папского легата Кваренги, который был адресован мне и также находится в распоряжении суда!
Генеральный инквизитор выбросил руку в воздух, требуя тишины; когда же последняя воцарилась, он придвинул рукопись поближе к глазам и прочитал яростным голосом следующее:
"Вы испытали бы большую боль, если бы слышали Галилея рассуждающим в обществе многих десятков людей, наседающих на него в том или ином дворце. Он так уверен в своей правоте, что всех их высмеивает; а если не убедит в справедливости своего мнения, то докажет ничтожество аргументов, какими противники хотят повергнуть его на землю..."
Ему в очередной раз не дали дочитать - шум в зале стоял невыносимый. Кардиналы потрясали руками в сторону стоящего учёного, который, казалось, уже смирился с уготованной ему судьбой. Дух его был окончательно сломлен. Он был готов на всё - лишь бы этот шум поскорее прекратился. Однако больше всего хотелось жить. И желание это было во сто крат большим, нежели желание торжества науки над мракобесием.
Поэтому он неожиданно поднял голову и, с силой воздев к потолку обе скованные кандалами руки, громко крикнул:
- Отрекаюсь! От всего сказанного и написанного мною - отрекаюсь! Во веки вечные - отрекаюсь! Простите! Будьте милосердны!
Зал мгновенно затих. Кардиналы удивлённо смотрели на своего пленника и друг на друга. Но более всех был удивлен сам генеральный инквизитор. Он даже на мгновение растерялся - от последствий той удачи, которая тут же открылась его воображению. Галилей отрёкся. Отрёкся от своих заблуждений по собственной воле. Об этом узнает весь мир... И, конечно же, он принесёт свои глубочайшие извинения тому иезуиту, которого он публично оскорбил в письме.
Он самодовольно поправил крест на груди и елейным голосом произнёс:
- Что ж, сказанное обвиняемым меняет дело - ведь святая Церковь милосердна. Предлагаю увести его в тюрьму, а монсеньоров - принять новое постановление в связи с неожиданно обернувшимся процессом.
И тут снова со всех сторон взорвались голоса:
- Да лжёт он!
- Сжечь его! На костёр!
- Грош цена его отречению!
- В следующей книге он напишет о том, как насмехаясь обратил в свою веру весь кардинальский собор!
Пьер Канизиус снова выбросил руку вверх:
- Итак, не вижу причин для того, чтобы не закончить заседание суда новым обвинительным приговором обвиняемому... Монсеньоры! Да успокойтесь же, монсеньоры!
Никто не слушал генерального инквизитора. Шум и гвалт продолжался по-прежнему. Кардиналы хотели смерти учёного прямо здесь, в зале суда. Пьер Канизиус обвёл глазами галдящее помещение, бросил косой взгляд на обвиняемого и негромко произнёс на ухо стоящему рядом прислужнику:
- Попросите гвардейцев увести осуждённого в камеру, иначе этого бедлама ничем не остановить.
Его распоряжение было немедленно исполнено - отряд вооружённой стражи увёл Галилео в подвалы монастыря Минервы. Многие реакционно настроенные кардиналы покинули суд - ну, почему же им не разрешили порвать еретика на части прямо здесь, собственными руками? Возможно, лишь благодаря их уходу в зале наступило относительное затишье. Генеральному инквизитору ничего не оставалось как объявить вынужденный часовой перевыв.
- Это хорошо, что наиболее фанатичные кардиналы покинули суд, - сказал Пьер Канизиус его преосвяществу Делла-Кьезе. - Ведь церковные каноны - да и Папа лично - запрещают карать еретика смертью через сожжение, если тот впоследствии раскаялся... хоть это и зря...
- Риск слишком велик, - с полуслова понял его собеседник, - против нас поднимутся независимые государи, а что уж говорить об университетах... Но поступил он всё-таки разумно. За Галилеем нужен постоянный надзор инквизиции.
- Это будет сделано, - Пьер Канизиус устало провёл рукой по глазам. - Осталось составить новый акт. Пойдёмте, ваше преосвящество! У нас мало времени.
Оставшиеся кардиналы опять заняли свои места в зале суда. Обвиняемый снова был приведён и поставлен в центре помещения. Генеральный инквизитор взял в руки единственный пергамент со стола и устроился в огромном судейском кресле поудобнее. Беспощадный взгляд его снова замер на дрожащем от страха учёном. В зале стояла мёртвая тишина.
- Поскольку ты, Галилей, был обвинён судом в том, что считаешь за истину и распространяешь в народе лжеучение, по которому Солнце находиться в центре мира неподвижно, Земля же движется на оси суточным вращением; в том, что ты имел многих учеников, которым преподавал это учение; в том, что по этому вопросу ты вёл переписку с германским математиком Кеплером; в том, что издал несколько писем "О солнечных пятнах", в которых объявляешь это учение истинным. Наконец, явилось на свет другое твоё сочинение, "Диалог Галилея", где ты, следуя бредням Коперника, развиваешь некоторые положения против здравого смысла и Священного Писания. Поэтому, желая оградить людей от вреда и соблазна, которые происходят от твоего поведения и угрожают чистоте веры, учёные-богословы постановили:
Во-первых, положение, что Солнце - центр Вселенной и неподвижно, есть мнение нелепое, философски ложное и крайне еретическое, ибо оно противоречит Священному Писанию.
Во-вторых, положение, что Земля не центр Вселенной и не неподвижна, есть мнение нелепое, философски ложное и с богословской точки зрения противоречит духу веры.
Рассмотрев и зрело обсудив все стороны твоего дела, мы пришли к заключению: присуждаем и объявляем тебя, Галилей, в ереси и по этой причине подлежишь ты сожжению на костре; однако, приняв во внимание твои показания и извинения, подлежишь ты, Галилей, всем исправлениям и наказаниям, установленным в таких случаях священными канонами. Освободиться от них ты сможешь лишь в том случае, если от чистого сердца и с непритворной верой отречёшься и проклянёшь все заблуждения и ереси - да в таких выражениях, какие тебе будут указаны. Но дабы столь тяжкий грех твой и ослушание не остались без всякой мзды и послужили бы предостережением для других, мы решили: запретить книгу "Диалог Галилея", а тебя самого заключить в тюрьму сроком на три года. Для твоего спасительного покаяния предписываем, чтобы в течение этих трёх лет ты ежедневно прочитывал семь покаянных псалмов.
Покуда звучали слова обвинительного акта, несчастный узник инквизиции стоял без движения, ловя каждую нотку в голосе своего мучителя. После окончания его речи Галилео рухнул на пол как подкошенный и радостно завопил:
- Бумагу мне! Бумагу и перо! Да я прямо здесь подпишу своё отречение! Как же вы милосердны!
Прислужник Пьера Канизиуса принёс учёному маленькую скамеечку и столик, разомкнув его руки от кандалов; генеральный инквизитор от радости соизволил пожаловать ему перо, бумагу и чернильницу прямо со своего стола. Люди в зале наблюдали с затаённым дыханием, как обвиняемый выводит строку за строкой, переписывая заранее составленный текст своего отречения несколькими кардиналами Римской курии.
Наконец он поставил свою подпись под документом и вопросительно воззрился на Пьера Канизиуса.
- Читай, Галилей, - приказал тот, хрустнув пальцами. - Читай громко, как можешь. Эту бумагу, возможно, тебе придётся читать ещё не раз, при больших скоплениях народа, учёных и богословов.
Все адовы муки отразились в глазах обвиняемого, но он быстро спрятал лицо за широким листом бумаги.
- Я, Галилео, сын Виченцо Галилея, флорентиец, преклонив колени пред вами, кардиналами и инквизиторами, клянусь, что всегда веровал, теперь верую и дальше буду веровать во всё, что содержит, что проповедует и чему учит святая Католическая Церковь. Но так как от святого трибунала мне было сделано законное внушение, чтобы я отказался от своего ложного мнения, полагающее Солнце в центре Вселенной и неподвижным, а я сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю это осуждённое учение, то вследствие этого меня сильно подозревают в ереси, то есть что я думаю и верю, что Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, а Земля же не центр и не движется.
Желая изгнать из ваших мыслей это подозрение, я от чистого сердца и с непритворной верой отрекаюсь и проклинаю вышеназванные заблуждения и ереси, несогласные с Церковью. Клянусь впредь никогда не говорить - ни устно, ни письменно - о чём бы то ни было, что может навлечь на меня подозрение. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все наказания и исправления, которое наложил и наложит на меня святой трибунал.
В подтверждение прикладываю руку под этой формулой моего отречения, которое прочёл во всеуслышание, от слова до слова.
Я, Галилео Галилей, отрёкся от сей ереси собственноручной подписью.
Июня 22 дня 1633 года в монастыре Минервы...
Как только смолкли звуки его голоса, генеральный инквизитор произнёс сакраментальную фразу: "Тебя, Боже, хвалим, Тебе славу воздаём!" и собрание кардиналов запело священный гимн. Тем временем стража успела увести плачущего заключённого в казематы монастыря Минервы, где ему предстояло провести три долгих года в посте и покаянной молитве...
- Почему же всего три года? - кипятился Папа, когда узнал о решении суда относительно судьбы Галилея. - Я сказал - не сжигать его, но это не значит, что через три года он должен оказаться на свободе!
Пьер Канизиус нервно мял в руках протоколы процесса над учёным. Он всегда неважно чувствовал себя в папской канцелярии, а сегодня - в особенности.
- Надо спасти положение, - голос его святейшества не терпел возражений. - Придумайте что-нибудь, что дало бы нам основание удержать его в тюрьме до самой смерти.
Генеральный инквизитор продолжал мять в руках бумаги.
- Такую возможность, согласно канону, нам даёт лишь повторное впадение обвиняемого в ересь... - начал он. И вдруг его осенило: он бросил документы прямо на стол перед Папой и развернул на последнем листе. - Слава Богу! Слава Богу!
Римский понтифик удивлённо воззрился на бумагу, а затем перевёл взгляд на собеседника:
- Ну и что же? Тут лишь полное покаяние!
Тогда довольный своей выдумкой иезуит взял в руку перо и придвинул поближе чернильницу:
- Смотрите, ваше святейшество, вот оно - повторное впадение в ересь! А свидетелями тому (при этом он злорадно рассмеялся) была целая коллегия кардиналов.
И успокоенный святой отец читал то, что появлялось из-под руки коварного инквизитора:
"...в течение этих трёх лет ты ежедневно прочитывал семь покаянных псалмов.
Однако после прочтения отречения словно бес попутал арестованного: он бросил написанное собственной рукой на пол и, гневно топнув ногой, воскликнул: "И всё-таки она вертится!"