Как только неповоротливая, трясущаяся телега въехла во двор аббатства, Маурицио поразился красоте открывшегося ему вида: огромный монастырь, окружённый высоким каменным - частично развалившемся от времени - забором, который уже не одну сотню лет опутывал плющ и другие ползучие растения; сразу за забором возвышались отвесные скалы, словно нависающие своей массой над большой старинной колокольной башней; а над всем этим - ясной чистоты небо без единого облачка. Был почти конец сентября, а здесь лето, пожалуй, ещё вовсю продолжалось - яркое Солнце; тёплый ветер, играющий ещё совершенно зелёной травой; небольшой ручей, резво журчащий через весь двор аббатства; зелёные молоденькие деревья, специально посаженные группами по распоряжению последнего аббата монастыря...
Маурицио вдыхал чистый горный воздух, продолжая осматривать открывшееся его глазам старинное аббатство святого Себастьяна - один из самых крупных монастырей бенедиктинского ордена во Франции. Его путь из Рима занял сюда почти месяц - и кто знает, чем увенчается это его путешествие?
Проехав через весь двор до самой церкви, телега остановилась возле её огромных, окованных железными орнаментами, дверей; возница-мирянин стремительно соскочил с телеги и почтительно обратился к Маурицио:
- Мы прибыли, ваше преподобие! Куда распорядитесь отнести вещи?
Тем временем приезд Маурицио не остался незамеченным - да и возможно ли это на территории аббатства с населением в полтораста человек?! Из церкви, из монастыря, соединённого с нею каменной пристройкой на улицу высыпала куча монахов в чёрной одежде св. Бенедикта; их шкаплеры легоньго колыхались при ходьбе. Впереди всех к Маурицио, также спрыгнувшему через низкие борта телеги на землю, спешил высокий худой старик; от быстрой ходьбы полы его рясы так и развевались. Через мгновение он уже стоял перед Маурицио и, слегка задыхаясь от проделанного пути и улыбаясь, говорил:
- Te Deum, laudamus! Слава Тебе, Господи! Наконец-то вы прибыли в наше аббатство, дорогой брат! Наконец-то... - и вдруг он резко оборвал самого себя и заговорил уже с более явной сдержанностью и достоинством в голосе. - Я - аббат святого Себастьяна, отец Эсташ, Божьей милостью... Не скажете ли вы, любезный брат, своего имени?
- Меня зовут Маурицио, - коротко ответил аббату новоприбывший. - Как вы можете видеть по моей одежде, я принадлежу к Ордену проповедников, уже десять лет занимая почётную должность инквизитора... Посланный генералом нашего ордена я прибыл - как и по высочайшему утверждению и благословению самого Его Святейшества Папы - для проведения расследования в аббатстве святого Себастьяна, согласно всем письмам, жалобам и петициям, которые Римская курия получала отсюда за последние годы... Считаю необходимым сразу поставить вас в известность относительно своих полномочий - верительные бумаги я передам вашей милости сразу же после того, как мои вещи будут распакованы...
- О нет, милый брат! - лицо аббата выражало нечто среднее между радость и страхом, причём страх явно преобладал. - В этом нет никакой надобности... Антонио! Вольфганг! - крикнул он, обернувшись к группе монахов, стоявших несколько поодаль от телеги и новоприбывшего, быть может, радуясь случаю скрыть черты своих испуганных лиц от проницательного инквизитора. - Возьмите вещи возлюбленного нашего брата и гостя и несите их в монастырь... А вы чего встали? - он повысил голос на остальных находившихся во дворе братьев, - или вам нечем более заняться? Скоро месса!..
Монахи быстренько бросились кто в храм, кто - в монастырь, за исключением двоих, приблизившихся к телеге. Заплатив вознице, Маурицио пошёл рядом с аббатом к монастырским дверям; Антонио и Вольфганг несли вслед за ними тяжёлый сундук Маурицио, стараясь держаться на расстоянии от своего настоятеля и гостя, дабы не слышать их разговора. Перед входом в храм аббат остановился и пропустил Маурицио вперёд себя - тот шагнул через огромные двери и преклонил колена перед алтарём, одновременно поражаясь древности, красоте и убранству церкви монастыря св. Себастьяна.
Казалось, что вязи романским аркам над его головой не было числа - своим цветом они ни в чём не уступали цветц настоящих небес; их украшали многочисленные фигуры святых, благословенной Матери Божьей с лилией в руке, раскинувших крылья ангелов, написанные на потолках руками замечательных художников; нёфы и ниши храма были уставлены прекраснейшими статуями из камня и дерева - св. Иосиф и св. Себастьян являлись самыми крупными и заметными из них. Огромные скамьи в четыре яруса для монашеского хора располагались вокруг массивного, украшенного серебром и позолотой центрального алтаря; множество свечей, люстр и канделябров украшали собой старинную церковь. А перед алтарём находились скамьи для остальных братьев и прихожан из соседних деревень. Богатое убранство святилища, его многочисленные иконы и статуи апостолов, высокие романские своды неизменно вызывали у входящих чувство глубочайшего благоговения и в то же время - собственной ничтожности перед величием Творца. Человек полностью подавлялся тишиною, высотой потолков, обилием икон и распятий - и словно исчезал посреди всего этого церковного великолепия.
Совершив краткую молитву, Маурицио вместе с аббатом направились прямо к ризнице, через которую пролегал центральный вход в монастырь; двое монахов послушно несли вещи прибывшего инквизитора вслед за ними. Осматривая попутно крепкие каменные стены и здоровенные по толщине колонны храма, Маурицио ещё и ещё раз поражлся красоте и убранству церкви; шагающий рядом с ним отец Эсташ, заметив повышенное внимание доминиканца к храму своего монастыря, не смел или не хотел мешать такому его созерцанию - поэтому вся группа монахов прошла через церковь и ризницу в полнейшем молчании.
"Какими же маленькими фигурками - пылинками! - кажемся мы нарисованным на потолках ангелам, - думал Маурицио, поражаясь грандиозности древней постройки. - А чем же кажется сам храм на фоне чудес Господних?! Да он попросту ничтожен!.."
Наконец старик-аббат решился прервать размышления гостя - они прошли ризницу и остановились на повороте широкого коридора, ведущего прямо и направо (как выяснилось впоследствии - в столовую и в монастырскую библиотеку); на каждом из поворотов было поставлено по статуе святого. Аббат произнёс следующее, подкрепляя свои слова указанием направления рукой, когда в том была необходимость:
- Итак, брат мой, я приветствую вас от имени аббатства под сводами нашего жилища во временной юдоли всех скорбей! Коридор, ведущий прямо - это путь в столовую; мы принимаем пищу трижды в день, милостью Божьей - в семь часов утра, в два дня и в семь вечера... Коридор направо - и по нему мы теперь отправимся - ведёт в библиотеку - при желании она всегда к вашим услугам, коли на то будет необходимость; мы поднимемся по лестнице на второй этаж, где вы получите полагающуюся вам по рангу просторную келью...
- Конечно, - Маурицио снова неспеша двинулся по коридору в указанном отцом эсташем направлении. - Именно после обустройства и обеда я немедленно пожелал бы осмотреть монастырь: ознакомиться с его коридорами, кельями, подвалами и кладовыми... Для чего хотел бы попросить у вас пару проводников, дорогой аббат, - закончил он.
- Без сомнения, без сомнения, дорогой брат мой! - отозвался старик, поднимаясь вслед за гостем по широкой каменной лестнице. - Если вы пожелаете взять себе Антонио и Вольфганга - ваших носильщиков, - то это будет просто замечательно: они уже не первый год в аббатстве и знают в нём каждый уголок... Ко всему прочему, Вольфганг - помощник эконома, тогда как Антонио - второй помощник библиотекаря. Очень смышлённые люди, знающие своё дело... Не сомневаюсь, что они вам весьма пригодятся.
- И я в этом не сомневаюсь, - словно себе под нос пробормотал инквизитор, заканчивая восхождение по лестнице и оказаваясь на площадке второго этажа.
Прямо перед ним была ниша с большим окном; коридор в этом месте расходился в двух направлениях. Маурицио вопросительно взглянул на аббата:
- В какую сторону теперь?
- Налево, налево, брат мой! - угодливо заторопил старик, беря инквизитора под руку и увлекая за собой. - Здесь все до одной - жилые кельи; точно такой же распорядок помещений и на третьем этаже... Я отведу вам лучшее помещение - в самом конце коридора; рядом с вами находится небольшая молельня святой Схоластики - благословенной сестры святого Бенедикта, основателя нашего ордена, - где вы сможете в любое время уединиться для молитвы и духовных размышлений...
Их путь продолжался ещё несколько минут; гость рассматривал статуи на поворотах коридора, выглядывал из огромных окон на улицу. Факелы на стенах не горели, да и не было в том необходимости - до самого вечера. Наконец вся группа монахов замерла перед одной из дверей - самой последней по коридору; старый аббат толкнул её, учтиво пропуская гостя вперёд. Глазам Маурицио предстала аккуратная келья, метра четыре на четыре размером - в ней был стол, два грубых стула, кровать и небольшой иконостас. Окно выходило прямо на нависшие над монастырской стеной скалы, поэтому любивший подолгу простаивать у окон инквизитор сразу же загрустил.
- Следующее от вас помещение - молельня святой Схоластики, как я и обещал, - прервал его думы отец Эсташ, знаком приказывая носильщикам поставить сундук Маурицио около кровати. - В ней не бывает почти никого, кроме обитателей этого крыла монастыря... - Удар колокола внезапно прервал его слова; старик вздрогнул и взглянул в глаза Маурицио. - Знаете ли, любезный брат, до мессы осталось несколько минут - не хотели бы вы присоединиться к нам во время братской литургии?
- Я уже отслужил сегодня мессу в деревне ранним утром, - ответил тот, усаживаясь на стул возле окна. Аббат присел на стул около стола:
- Тогда я хочу сообщить вам, что после мессы я навещу вас и мы сможем обстоятельно побеседовать о нашем деле... Располагайтесь поудобнее, милый брат... Кстати, через полчаса после мессы будет обед, и если вы после тяжёлой дороги не особенно...
- Ничего страшного, отец Эсташ, - прервал его Маурицио, впервые называя по имени старого аббата, - я вполне дотерплю до положенного в монастыре времени для трапезы.
- Превосходно! - старик обратился к Антонио и Вольфгангу, преминающимся с ноги на ногу возле дверей. - Вы обязательно проведёте по монастырю нашего гостя после обеда, покажете ему абсолютно все закоулки... даже заброшенное крыло (опытный глаз инквизитора заметил, что при последних словах аббата монахи слегка вздрогнули - точно также вздрогнул и сам говоривший)... Словом, покуда наш гость не решит, что вы больше не нужны ему, находитесь при нём неотлучно, смиренно исполняя любую его просьбу - ибо пред вами долгожданный отец Маурицио из Рима!
Инквизитор кисло улыбнулся:
- Не вводите меня в искушение тщеславием, отец Эсташ! Сам я ни за что не появился бы тут, если бы не решение Святого Престола да генерала нашего Ордена... - он на секунду умолк, - ибо сам я ничуть не верю всем вашим петициям и россказням о привидениях...
Слова Маурицио заставили даже подскочить на стуле почтенного аббата; он поднялся и стремительно прошёл к двери, указав монахам немедленно следовать за собой. Дверь с грохотом захлопнулась и Маурицио остался в келье один.
Улыбка вновь появилась на его лице - и он покачал головой, подходя к сундуку и откидывая крышку. Первое, что попалось ему в руки, была связка бумаг с печатями Святого Престола и доминиканского Ордена - он бросил всю связку на стол, развязывая тонкую бечёвку...
Инквизитор отлично помнил тот день - около месяца тому назад, - когда его срочно вызвал к себе генерал Ордена по весьма важному делу; Маурицио был введён в курс последних событий Молемского бенедиктинского аббатства св. Себастьяна. Генерал ознакомил его с несколькими письмами и прошениями, подписанными аббатом монастыря - настоятелем отцом Эсташем - и адресованными лично Его Святейшеству Папе; показал ему несколько резолюций Святого Отца по настоящему вопросу - и предложил отправиться в путь для выяснения причин столь непонятных и диких посланий из аббатства св. Себастьяна. Маурицио был одним из наиболее известных и ревностных инквизиторов Святого города, обладал немалым опытом ведения процессов ведьм и колдунов, поэтому генерал, посовещавшись со Святым Отцом, и решил направить во Францию именно его.
Дело в том, что по словам аббата Эсташа в монастыре снова стали пропадать люди. Не желая вводить в курс дела светские власти, аббат предпочёл обратиться непосредственно через генерал-секретаря коллегии кардиналов к Святому Отцу. Письма приходили в течении последних двух лет и носили характер просьб либо прислать в аббатство профессионального экзорциста, либо командировать эмиссаров из Рима для расследования факта исчезновения людей. В последнем же письме содержались уже не петиции, а явные угрозы: отец Эсташ писал, что если Святой Престол будет играть с ними с молчанки, не принимая соответствующих его просьбам решительных действий, то монахи самовольно, не взирая на каноническое послушание Риской церкви, покинут аббатство и разойдутся по другим обителям св. Бенедикта. Папа счёл такое послание уже не шуткой - и в результате чего решил обратиться за помощью к кардиналам. Один из них указал Папе на генерала Ордена доминиканцев, инквизиторские и следовательские полномочия которых были уже особенно широки и ощутимы в церкви - и, таким образом, "дело Молемского аббатства св. Себастьяна" было передано в руки Ордена проповедников. Папа очень кратко сумел объяснить генералу ордена св. Доминика, какие тяжёлые последствия для церкви вызовет внезапно покинутое монахами аббатство: во-первых - оно является одним из самых крупных в мире бенедиктинских аббатств, следовательно, никак нельзя забрасывать такой крупный центр бенедиктинской учёности и духовности; во-вторых - что подумают миряне, когда до них дойдут слухи о том, что монахи и священники покинули монастырь из-за какого-то призрака; не упадёт ли некое тёмное пятно на имя Римской церкви из-за того, что духовные люди сами не могут справиться с привидением? А ведь слухи такие будут неминуемо - не пошатнётся ли после этого в народе церковный авторитет? Да и в-третьих: не будет ли уход из монастыря такой большой братии настоящим экономическим бедствием для других аббатств? Ведь им придёться принять в свои стены около ста пятидесяти монахов! Впридачу это - постройка новых келий, поиск новых рабочих мест; в конечном итоге - дополнительные расходы трапезных... Словом, призраки там или не призраки, но Святой Отец ясно дал понять генералу Ордена проповедников - церкви угодно, чтобы беспорядки в Молемском аббатстве прекратились, к спокойствию самих бенедиктинских монахов и Святого Престола.
Таким образом, генералу надлежало выбрать из среды своего Ордена монаха или группу монахов и направить их во Францию для расследования - призраков это заслуги или нет, но ведь люди там всё же пропадали. Вот так и случилось, что генерал вызвал к себе Маурицио, считая его наилучшей кандидатурой для расследования Молемской загадки. Произнесённый несколько десятков лет назад обет послушания главе Ордена не давал Маурицио возможности отказаться от поручения; к нему поначалу был назначен в помощники брат Джордано, но перед самой поездкой во Францию он неожиданно тяжело заболел - и Маурицио пришлось ехать и выяснять обстоятельства дела в одиночку.
Перед дорогой он внимательно изучил письма аббата Эсташа - длинные послания, повествующие о призраке, которого время от времени видят монахи; о пропадающих время от времени людях - как в монастыре, так и в ближайщих деревнях... Впрочем, ему ещё предстояла встреча с самим аббатом, да и с очевидцами происшествий - таковых, по словам автора писем в Рим, было больше чем достаточно. Маурицио был очень религиозным человеком, но отнюдь не суеверным - и даже признавая существование ведьм и учиняя над ними процессы он часто насмехался, слыша рассказы о привидениях, считая их заурядными выдумками или не в меру расходившемся воображении рассказчика.
От этих воспоминаний его оторвал стройный хор монашеских голосов, распевавших Gloria; Маурицио разложил документы и генеральские предписания на столе в нужном порядке и принялся доставать из сундука книги; за ними последовало одеяло, песочные часы и литургическая священная одежда. Инквизитор сбросил чёрный орденский плащ с капюшоном, оставшись в белоснежной доминиканской рясе со шкаплером; после этого он стал размещать по келье необходимые книги и вещи так, чтобы они всегда были у него под рукой. Листы чистой бумаги, гусиное перо и чернильницу он водрузил в самый центр стола - ему уже неоднократно приходилось вести дневник или писать отчёт с места преступления.
Его занятия были прерваны осторожным стуком в дверь; Маурицио громко позволил стучавшему войти - и в келье снова появился аббат Эсташ. Закрыв за собою дверь, он быстрым шагом подошёл к доминиканцу и легонько коснулся его руки:
- Прошу прощения за прошлую резкость, брат мой! Мир вам! Pax Domini sit semper vobiscum! Просто мы уже так все издёргались за последнее время...
- Ничего, отец Эсташ, - милостиво ответил ему Маурицио, усаживаясь за стол и указывая аббату рукой на оставшийся в келье стул у окна. - Наступило время поговорить начистоту; как раз для жтого я и приехал из Рима... Я изучил все ваши послания святому Отцу, - заговорил он вдруг без всякого перехода, применяя излюбленный инквизиторский метод - рассеивать внимание собеседника и уязвлять его неожиданной атакой. - А вот грамота, удостоверяющая мои полномочия в случае чего проводить инквизицию в аббатстве и находящихся по соседству деревнях, - и он подал старику несколько документов с большими печатями ватиканской канцелярии. Тот бегло пробежал их глазами и вернул в руки инквизитора. - Что же на самом деле происходит в монастыре, почтенный отец Эсташ? Действительно ли братия намеревалась покинуть его вопреки запрету Папы?
- Милостивый брат мой, не только собиралась, но и сейчас собирается - ибо спокойно жить в этом месте невозможно! - старик молитвенно сложил руки на коленях и глубоко вздохнул. - Обратили ли вы внимание на то, что в коридорах, во храме, во дворе - никого нет? Люди сидят по кельям и боятся высунуть нос наружу, потому что их снедает ужас разделить судьбу своих предшественников - исчезнуть без вести.
- Эти письма, если я не ошибаюсь, написаны вашей рукой, дражайший аббат, - Маурицио похлопал рукой по стопке бумаги на столе, - а в них вы просите Святого Отца поверить в призрака, который...
- Не только Святого Отца: всю Римскую курию, всех Орденских генералов, да и вас самих! - с жаром воскликнул аббат, подаваясь вперёд. - Пьер губит нас! И не успокоится, пока не погубит всех до единого! Ещё немного - и монахи начнут убегать из аббатства! Ещё немного - и никто не захочет вступать на послушание в монастырь! Вы - этого хотите?
- А вы? - резонно спросил Маурицио, делая гусиным пером какую-то запись на бумаге. - И потом - что ещё за Пьер?
- Так вот теперь послушайте, брат мой, как можно внимательнее. Всего, конечно, я не мог бы описать в письмах к Святому Отцу - заняло бы много места, но вам я подробно расскажу всю историю ещё до обеда... В библиотеке имеется полная хроника нашего аббатства - настоятельно рекомендую вам ознакомиться с ней! - от его основания и до теперешнего дня. В ней есть абсолютно всё - жившие братья - поимённо; аббаты, библиотекари, экономы; словом, всё случавшееся в аббатстве от прихода нового послушника и до покупки коня отмечено в этой летописи. Так вот, лет двести тому назад - а если быть точным, так сто восемьдесят шесть лет - аббатством святого Себастьяна управлял некто Пьер. Он был избран аббатом согласно правилу святого Бенедикта; его выборы прошли законно и никто никогда не имел к нему претензий на протяжении всего его управления; так, по крайней мере, гласит летопись. Аббатством он управлял около тридцати лет до самой смерти. Ещё при жизни он сотворил множество чудес, подобно нашему основателю святому Бенедикту - неоднократно умножал хлеб и вино для братии; исцелял больных; мог передвигаться по воздуху - впрочем, вы сами прочитаете об этом в хронике Молемского аббатства...
Даже после его смерти продолжались чудеса. Аббатство просило Рим его канонизировать - и действительно, в Риме в скором времени был начат процесс беатификации, который, неизвестно по каким причинам, был вскоре приостановлен, а затем и совсем забыт...
В общем, если верить летописи, аббат Пьер был святым человеком; однако, в хронике говориться о том, что в его адрес время от времени были обвинения - как духовных лиц, так и мирян - в занятиях чёрной магией... кто знает, не потому ли была приостановлена его канонизация?.. Кстати, ещё при жизни был написан его портрет - уже с ореолом над головой; понимаю, конечно, что художник смертельно погрешил против канона, но что делать? - все были убеждены в его святости! Этот портрет я храню в своей келье, как и любой аббат хранил его до меня. Вот именно этому его портрету мы и обязаны... - старик вытер рукой вспотевший лоб и продолжил. - После его смерти в аббатстве стали происходить ужасные вещи - стали пропадать монахи; да и за стеной монастыря стало неспокойно - время от времени пропадали миряне обоего пола из соседних деревень. Не то, чтобы ежедневно, но в среднем раз в год... А потом монахи стали видеть призрак аббата Пьера - по-прежнему в орденской одежде, иногда - с капюшоном на голове, иногда нет. Чаще всего он появлялся в том крыле аббатства, которое до сих пор именуется "заброшенным крылом" или "заброшенным коридором": раньше там тоже были монашеские кельи, часовня - но потом братья стали убегать оттуда...
Там же призрак покойного аббата появляется и до сих пор. Жан, Поль, Этьен и несколько других монахов, ещё живущие среди нас, видели призрака; а когда я показывал им портрет аббата Пьера, они единогласно заявляли, что это именно тот человек...
Так и продолжается в нашем монастыре: появление призрака - а потом люди исчезают. Ничто не помогало обнаружить их или хотя бы их останки. Только вот при моём управлении аббатством исчезновения людей особенно участились - за последние десять лет пропало более двадцати человек! Сами знаете... легенды время от времени забываются, потом вновь напоминабт о себе... Пока всё тихо - то и жить сносно, и никто ни о чём не помнит; но как только исчезает человек или кто-нибудь узрит призрака - снова начинается суматоха... Несколько лет назад вся братия явилась ко мне и потребовала написать петицию в Рим - вы явно знакомы с ней... А люди всё продолжали исчезать; призрак всё продолжал являться монахам. И если мы не скрывали бы нашу тайну от вступающих в монастырь, так во что превратилось бы аббатство в скором времени?! Поверьте мне, ещё немного - и никто не пожелает принять монашество в аббатстве святого Себастьяна! Я же, по настоянию братии, всё писал и писал в Рим; я сдерживал монахов, сколько мог, пока они не поставили мне ультиматум - или сам Святой Престол разрешит им покинуть монастырь, или же они без его позволения уйдут в другие обители вопреки обету послушания. Люди напуганы - и напуганы смертельно! Не то что ночью - днём не всякий отважиться в одиночку бродить по аббатству...
Громкий удар колокола прервал поток речи старого аббата - он даже вскрикнул от неожиданности. Маурицио нервно дёрнул плечами - рассказ старика словно и его оплёл сетью ужаса и неподдающегося объяснению кошмара. Оставалось тягостное чувство чего-то мрачного, непонятного и отдающего запахом могильной плесени. Старик поднялся со стула:
- Брат мой, пора отправляться в трапезную.
Это он произнёс уже вполне успокоившимся, но весьма печальным голосом. Маурицио тоже поднялся из-за стола; по его лицу было хорошо заметно, что рассказ отца Эсташа не пропал даром и что инквизитор размышляет над услышанным.
- Я попросил бы вас показать мне портрет аббата Пьера сразу после обеда; также я хочу взять из библиотеки хронику аббатства, чтобы без помех изучить её в своей келье... - обратился он к старику, который уже открыл дверь и опасливо протискивался в небольшую щель. Тот молча кивнул головой и они спешно отправились по коридору к лестнице.
В коридоре тем временем добавилось шума - из келий появлялись монахи, также молча спешившие в столовую; встречаясь по дороге с аббатом и Маурицио они тихо кивали головами и складывали руки на груди. Гул колокола, наконец, умолк; через широкие двери трапезной входили новые и новые люди, занимая каждый своё место вокруг больших столов, расставленных в виде буквы "П" по всему помещению. В огромный зал сквозь окна проникал солнечный свет, играя лучами по металлическим предметам столовых приборов; ни единого голоса не было слышно в этом огромном пространстве - только шелест одежд и лёгкий шум сандалей нарушали тишину трапезной. Самым последним в зале появился аббат сместе с гостем-доминиканцем; они немедленно проследовали к центру огромного стола, где остановились перед скамьёй для молитвы. Ни единого шороха в зале - как будто здесь и на было полтораста человек! Белая ряса доминиканца так и сияла на фоне чёрных бенедиктинских одеяний.
Наконец аббат взял в руку колокольчик - и его трель разрушила необычайную тишину зала. Монашеский хор тут же затянул De profundis, затем Pater Noster и Angelus. После молитвы братия дружно, но всё также бесшумно уселась за стол; чтец, откашлявшись, нараспев стал громко читать Священное Писание: и Слово Божье, усиленное эхом, свободно парило под сводами трапезной.
Рядом с Маурицио и аббатом, согласно своему рангу, занимали места эконом, библиотекарь и врач; по обе стороны от них находились священники с разными должностями, а далее располагались простые монахи и послушники. На доминиканца никто не обращал никакого внимания, поэтому в скором времени аббат, вопреки уставу тишины св. Бенедикта, стал что-то тихонько шептать ему:
- Посмотрите, брат мой: во внутреннем ряду за столом, слева от входа в трапезную, шестнадцатый по счёту... Видите? Рыжеволосый, пьёт вино... Это брат Жан, провансалец...
- Вижу, - также тихо ответил ему гость, отыскивая глазами указанного аббатом нужного монаха - толстого человека, лет тридцати пяти-сорока. - Ну и что же?
- Дело в том, что он видел призрак аббата Пьера последним; это было около двух месяцев до вашего приезда... Не сомневаюсь, что у вас будет желание поговорить с ним... Затем, рядом с ним - только через стол, напротив - Поль. Этот самолично призрака не видел, но его друг Франсуа числится пропавшим при невыясненных обстоятельствах... Может быть, что и он сможет вам чем-нибудь помочь... В общем, призрака в аббатстве видел чуть ли не каждый: вы сможете устроить допрос и учинить следствие...
- Что мне делать, дорогой аббат, я и сам знаю, - окидывая проницательным взглядом ряды обедающих монахов ответил Маурицио. - Сразу же после обеда составьте мне список имён тех людей, которые видели этого призрака за последние полгода... нет, лучше пришлите их самих ко мне после ужина, поскольку после трапезы я намереваюсь осмотреть аббатство в сопровождении этих самых Антонио и Вольфганга...
- Да, конечно, монахи всегда к вашим услугам! - шепнул старик.
Трапеза продолжалась ещё некоторое время; и, глядя на сиявшее Солнце, на огромное количество народу в зале, слыша щебетание птиц за окнами, трудно было поверить в то, что все эти люди объяты страхом за свою жизнь, что где-то здесь бродит непонятное адское существо, угрожающее их спокойному существованию.
Маурицио закончил обед, ожидая колокольчика старого аббата, дающего знак о прекращении трапезы. Когда его трель снова эхом пронеслась по залу, монахи дружно поднялись и запели Ave, Maris Stella. Как только последние звуки духовного гимна смолкли, отец Эсташ громко сказал:
- Возлюбленные братья мои во Христе! Сегодня в стенах нашей обители мы приветствуем дорогого гостя отца Маурицио. Почтенный инквизитор принадлежит к славному Ордену святого Доминика; наконец-то Рим услышал наши мольбы и прислал человека, могущего помочь нам в несчастье! Поэтому властью аббата святого Себастьяна приказываю любому из братьев оказывать нашему дорогому гостю всяческую помощь в его изысканиях. И да помогут нам святой Бенедикт, святая Схоластика, святой Григорий Великий и все святые нашего Ордена!
- Все могут идти по своим делам, - произнёс Маурицио, заметив паузу в речи аббата. - Все, кроме Антонио и Вольфганга.
Спустя минуту лишь четыре человека остались в трапезной.
- Я хотел бы осмотреть монастырь, - говорил Маурицио, обращаясь к братьям. - Вы покажете мне все его закоулки... А вы, отец Эсташ, - сказал он старому бенедиктинцу, - вы не позабудьте прислать ко мне после ужина - во время которого я, возможно, буду отсутствовать - всех последних свидетелей появления призрака... Pax vobiscum! - Маурицио вышел из трапезной в коридор, знаком руки приказывая двум монахам следовать за ним.
Осмотр аббатства начался сверху - с третьего этажа; именно с того места, которое монахи называли "заброшенным коридором". Маурицио чувствовал, что если и удасться что-либо (но что же?) обнаружить, так это возможно лишь там.
При дневном свете, проникающем в коридор через большие окна, это место не казалось таким уж тёмным и заброшенным. Конечно, с тех пор, когда отсюда выселились монахи, количество пыли на полу и предметах в кельях стало чудовищно огромным; статуи, кровати, столы, каменные стены комнат были сплошь и рядом завешаны сетью паутины. Кое-где сквозь камни просачивалась влага; окна в кельях не открывались почти целое столетие и потому в них стоял отвратительный запах гниения.
Коридор дважды поворачивал направо; монахи остановились перед коваными дверями одной из келий. Антонио толкнул её и с явной боязнью в голосе произнёс:
- Здесь и жил аббат Пьер. Говорят, что и умер он в этой келье...
Инквизитор вошёл в помещение - никаких следов беспорядка там он, к своему великому удивлению, не обнаружил. Никакого приторного запаха тления! Да и слой пыли на столе, полу и подоконнике был значительно меньше, нежели в соседних кельях. На полу были явно различимы следы монашеских сандалий.
Бенедиктинцы перекрестились, шепча молитву; Маурицио осматривал почти пустое помещение.
- Не мог ли кто-нибудь придти сюда до нас? - в его голосе снова зазвучали профессиональные инквизиторские нотки.
- Упаси Боже, pater reverendissime! - выдохнул Вольфганг, краснея. - Да ни один из братьев не то что наводить тут порядок, а и приблизиться к заброшенному крылу не осмелится! Даже последние следы в коридоре - и те наши с вами!
Доминиканец прошёл через всю келью и выглянул в окно; затем внимательно осмотрел механизм защёлки окна и петли обеих его створок.
- Клянусь кровью Христовой, - негромко произнёс он, - что это окно совсем недавно открывали, предварительно стерев пыль в рукоятки и с петель. Ведь призракам-то не дано совершать материальных действий, не так ли?
Бенедиктинцы молчали. После этого инквизитор нагнулся к полу, изучая на нём отпечатки сандалей. Через минуту он поднялся и махнул рукой сопровождающим:
- Ладно, пойдёмте! Сюда я смогу вернуться и один...
Монахами был старательно осмотрен каждый уголок аббатства - около недели ушло только на осмотр всех помещений. Маурицио составил тщательный план старинных подвалов и погребов под монастырём; от его намётанного взора не укрылась ни одна лестница, ни один проход. Коридоры всех трёх этажей огромного здания были кропотливо обследованы; он обошёл каждую келью монастыря - как жилую, так и нежилую. Был произведён скрупулёзный осмотр храма, колокольни и всех подсобных строений во дворе; кроме того, Маурицио дважды обходил аббатство с внутренней стороны забора - при свете заходящего Солнца окна келий и залов сверкали подобно глазам какого-то невиданного чудовища.
Исчезновение людей по-прежнему оставалось загадкой, хотя в историю с призраком Молемского аббатства Маурицио верил ещё меньше, чем поначалу. Во время его расследования монахи опасливо поглядывали на инквизитора, снующего то по двору аббатства, то по монастырю; может быть, они говорили ему не всё, что им было известно? Маурицио совершил не один допрос тех людей, на которых ему указал отец Эсташ как на свидетелей; но ни Жан, ни Поль, ни Этьен, ни Вильгельм, ни Франческо не могли своими признаниями помочь ему в расследовании. Они повторяли лишь одно - видимый ими призрак как две капли воды был похож на изображённого на портрете аббата Пьера, умершего более ста пятидесяти лет назад; испуганные монахи видели его в разных местах - кто во дворе около конюшен, кто - в "заброшенном крыле" монастыря или в его подвалах... Призрак никогда не издавал ни звука, что было весьма нехарактерно для его природы - ведь даже поверхностному демонологу известно, что душа умершего обязательно должна просить у живых молитвы за себя при любом случае. Однако, по их словам, призрак лишь быстро и беззвучно удалялся, если был видим людьми; да и сами монахи не особенно задерживались полюбоваться на явление с того света, с воплями бросаясь от него подальше. Странно для призрака - мгновенно исчезать при появлении человека, когда его прямое назначение - напугать земное существо.
Доминиканец провёл множество часов в беседах с аббатом Эсташем, библиотекарем, экономом: почему они, собственно, связывают исчезновение людей именно с призраком (в которого сам инквизитор не верил ни на йоту)? Как выяснилось, никакой прямой связи между двумя этими пунктами следствия не было - всё лишь упиралось в какие-то легенды о занятиях аббата Пьера чёрной магией и тому подобной дребеденью. Маурицио не поленился взять в библиотеке два огромных рукописных тома in folio и многими сутками выуживать из них всё, касающееся жизни аббата Пьера.
Оказалось, что именно слухи о занятиях чёрной магией и помешали почтенному аббату быть причисленному к лику святых; хроника упоминала некоторые "странные высказывания аббата на непонятных или неведомых языках" - сам говоривший на них объяснял это дарами Святого Духа. Но похоже, что ему не очень-то поверили. Затем аббат был очень увлечён собиранием каких-то камней - гранита, шпата, мрамора и других горных пород; интересовали его также и некоторые растения - однако, хроника не называла по имени ни одного из этих растений.
Летопись упоминала о возможных занятиях аббата Пьера "ведовством", и отсюда делала вывод, что "от ведовства до колдовства и магии не более шага". Вывод не то, что казался бы сомнительным, но тем не менее инквизитору он представлялся очень натянутым; в конце-концов, это могло быть делом рук "адвоката дьявола" - процесс-то беатификации всё же был приостановлен, а впоследствии и напрочь забыт.
Единственной интересной деталью, которую упоминала летопись, было то, что вопреки всем каноническим уставам тело аббата во время похорон находилось в закрытом гробу. Да и сама смерть его определялась хронистом как "странная и неожиданная". Согласно документу, аббат умер внезапно - вчера был жив и здоров, а уже поутру его тело поместили в гроб. Его преемник руководил похоронами и поэтому самолично оставил запись и свидетельство о смерти в летописи аббатства св. Себастьяна. Им был некто аббат Лука, которого с умершим давно связывали братские и дружеские отношения. Как ни странно, новый аббат управлял обителью очень недолго - он исчез через несколько недель после своего избрания. Так его больше и не видели. Как говорила летопись, "с аббата Луки и начались исчезновения людей в монастыре".
Хроника приводила огромный список имён пропавших без вести - с тех пор и до сегодняшнего дня. Все они почему-то стояли в прямой связи с "призраком аббата Пьера", который впервые был замечен неким монахом Рено спустя полгода после смерти. После того призрака видели многие братья: в разное время суток и в разных местах. Его наблюдали и миряне за стеною аббатства, поскольку чудотворец был известен по всему округу. То там, то сям хроника приводила многочисленные свидетельства его чудес, которым позавидовал бы и сам святой Бенедикт; упоминались имена исцелённых от болезней и накормленных чудесным образом; спасённых на реке, при пожаре и в других опасностях. И в то же самое время летопись нет-нет да вставляла краткие комментарии по поводу его нечестивых занятий. Сама манера рукописи, её изложение казалось весьма странным для Маурицио: летопись то поливала умершего аббата грязью, то возносила до самых небес. Впрочем, инквизитор пояснял это тем, что с течением времени хронисты менялись и каждый из них вставал на более приемлемую для него точку зрения на деяния аббата св. Себастьяна. Таким образом, спустя почти две сотни лет уже не представлялось возможным понять, был ли он великим святым или великим грешником - сами летописцы запутали дело до невероятного.
Маурицио в сопровождении аббата Эсташа внимательно осмотрел место погребения Пьера - по обычаю захоронения аббатов их гробы замуровывались в стену под храмом в отличие от простых братьев, тела которых предавались земле на монастырском кладбище прямо за монастырём. На каменной стене тёмного подвала находилась металлическая мемориальная доска с указанием имени погребённого аббата Пьера и датами его рождения и смерти. Слева и справа от неё располагалось множество подобных мемориальных пластин с похожими надписями.
Маурицио также ознакомился с портретом аббата Пьера, который отец Эсташ до сих пор сохранял на одной из стен своей кельи. Ничего особенного на изображённом на холсте человеке он не обнаружил - обыкновенный старик с совсем белой от старости тонзурой; громный нос, маленький рот; глаза большие, над ними - белые брови; морщинистое лицо... Хроника, как и мемориальная доска, уверяла, что к мометну смерти отцу Пьеру исполнилось семьдесят три года. Человек на портрете вполне подходил под указнный возраст, если даже не казался ещё более старым и дряхлым.
Инквизитор пробовал ночевать с несколькими монахами в келье покойного аббата, но никаких результатов это не принесло. "Ночевать" - это сказано, конечно, для красного словца, ибо суеверные монахи и глаз не могли сомкнуть в келье аббата Пьера даже при всём желании. Если бы инквизитор не напомнил им о своих полномочиях и об их послушании, то монахи не появились бы в "заброшенном коридоре" даже под страхом смертной казни.
Уже более полутора месяца провёл Маурицио в старинном Молемском аббатстве. Никаких исчезновений людей за это время не произошло; никто так и не увидел больше знаменитого призрака умершего аббата. В городе и в окрестных деревнях тоже было спокойно - это доминиканец узнал из нескольких коротких поездок для наведения кое-каких справок у местных жителей, имена и фамилии предков которых упоминались в хронике. Дело совершенно запуталось и встало на мёртвой точке; Маурицио не представлял себе отчёта о поездке в аббатство св. Себастьяна, который он должен по возвращению в Рим подать генералу Ордена - а тот, в свою очередь, Святому Отцу. Доминиканец всё более и более приходил к выводу, что исчезновение людей - человеческих рук дело, поэтому следствие автоматически переходит из ведения инквизиции в руки светских судей и прокуроров - вот пусть они и возятся. А что касается призраков...
- Я здесь уже полтора месяца - и всё совершенно спокойно, - говорил Маурицио старому аббату. - Никаких призраков и никаких исчезновений. А это значит, что мы знаем достаточно для того, чтобы покинуть аббатство святого Себастьяна с таким отчётом, от которого вам станет жарко, если он ляжет на стол Священной Римской канцелярии.
- Да неужели вы не видите, отец Маурицио, - только и восклицал ему в ответ бенедиктинец, - что призрак лишь затаился на время вашего приезда, так как чувствует присутствие в стенах монастыря высшей апостольской власти из Рима! Клянусь вам, что стоит вам только покинуть нас - и всё начнёться опять! Дьявол только затаился, брат мой! А это не значит, что его не существует.
- Ничего. В следующий раз в случае явных беспорядков здесь появится из Ватикана целая группа - и я лично позабочусь, чтобы в неё вошли лучшие инквизиторы Рима! - язвил Маурицио. - Я намерен завтра же покинуть ваше аббатство, потому что делать тут мне совершенно нечего... А в Риме у меня найдётся множество занятий, которыми я истинно смогу послужить Богу и римской церкви. За время пребывания у вас я не нашёл ни единого мотива преступления - потому, что его и не было; а что касается исчезновений - так этим вполне может заниматься светский уголовный суд Молема.
- Но ведь аббат Пьер был колдуном! - чуть не взвизгнул старик срывающимся голосом. - Неужели вы не читали об этом в хронике?
- Или святым, - парировал инквизитор, перебирая пальцами чётки на поясе. - Ваши хронисты насочиняли такой путаницы в этом деле, что здесь, пожалуй, и сам чёрт ногу сломит.
Однако в намеченный Маурицио для отъезда день в аббатстве кое-что всё-таки произошло. Сразу после обеда, когда инквизитор уже упаковал свои вещи в сундук и в отчёте поставил последнюю точку словом fecit*, в его келью без предварительного стука ввалился старик-аббат с молодым послушником; за ними в дверях Маурицио увидел шумящую группу монахом разных возрастов и званий.
- Ну, так что там у вас теперь стряслось? - нехотя обратился к ним инквизитор. - Увидели, что ли, призрака? Говорите, ибо до моего отъезла не так уж много времени... Может, успею что-нибудь внести в отчёт.
- Вот, брат мой! - разгорячённо воскликнул аббат, подталкивая вперёд молодого послушника. - Анж видел призрака несколько минут назад в "заброшенном крыле" монастыря!
- Да ну! Призрак, являющийся днём? - инквизитор изобразил улыбку. - Интересно... - но тут же он снова стал следователем, - интересно, а что же делал уважаемый Анж на третьем этаже, да ещё в "заброшенном крыле", куда, как известно, ни днём, ни ночью никто не осмеливается приблизиться?!
- Ну, говори! Отвечай, во имя Божье! - подталкивал старый аббат явно смущённого от непосредственной близости римского инквизитора молодого Анжа.
Наконец, юноша смог совладать с собою и заговорил. Нет, Маурицио сразу же понял свою ошибку после первых его слов - не разговор с высокопоставленным лицом из Ватикана привёл того в смущение: юноша буквально дрожал от неподдельного ужаса перед чем-то неведомым, от внезапного столкновения с которым язык его заплетался. Маурицио указал ему на стул. Юноша сел на него; старый аббат остался стоять позади него, положив руки ему на плечи.
- Я, значит, сразу после обеда понёс еду брату Игнатию в келью - он болен уже неделю и я каждый день носил ему пищу по распоряжению братьев-поваров. Келья его находится на третьем этаже аббатства, причём она самая последняя в числе жилых помещений перед "заброшенным коридором". Я отнёс ему еду; мы немного поговорили о его самочувствии...
- Это к делу не относится, - судейским тоном прервал его Маурицио, - переходи непосредственно к фактам.
- Да. Я, значит, - юноша испуганно сглотнул, вышел из кельи и закрыл дверь. Как вдруг вижу - прямо из-за угла коридора появляется фигура: высокая, в бенедиктинской рясе. Ну, думаю, кто-нибудь из братьев по своим делам... а потом она приблизилась, эта фигура - гляжу: Deus meus, Christi Domine! Sanctissima Virgine Maria!* - да ведь это призрак самого аббата Пьера!!! Я как заорал во всю глотку да попятился по коридору, а призрак спокойно повернулся - и назад. На мои крики повыскакивали братья из келий; прибежал эконом... Клянусь вам: это действительно был мёртвый аббат!!! - крикнул он в исступлении.
- Довольно! - махнул рукой доминиканец. - Идите, Анж, оставьте нас с отцом Эсташем одних... - он подождал, пока послушник поднялся и вышел из кельи неровной походкой - его испуг был явно неподдельным. Сам Маурицио убедился, что за дверью никого нет - толпа монахов быстро увела своего подавленного ужасом собрата. Инквизитор закрыл дверь.
- Это что же такое, аббат - попытка мистифицировать меня перед самым отъездом? - с усмешкой поинтересовался он тихим голосом, вплотную подходя к старику. - Вы не понимаете, в какую историю можете попасть?
- Да неужели вы не видите, что юноша до безумия напуган! - закричал аббат, взмахивая руками перед лицом инквизитора. - Какая там мистификация, брат мой - этот монах чуть с ума не сошёл, а вы говорите - мистификация! Попомните моё слово - мы покинем аббатство, если здесь не восстановится спокойная жизнь, как и положено любой святой обители! И я вовсе не боюсь того, что вы скажете в Риме - Рим далеко, а нам тут жить!
Отъезд Маурицио пришлось отложить; он снова оказался на третьем этаже монастыря в сопровождении отца Эсташа, пришедшего в себя послушника Анжа и нескольких других монахов из числа тех, кто первым прибежал на его вопли. И снова на Маурицио посыпались леденящие душу свидетельства Анжа, который на сей раз подробно описал появление и уход призрака по коридору; по его лицу инквизитор видел, что он свято верит в пережитое. Лица других монахов и самого аббата носили печать ужаса; однако, мысленно посылая всех призраков ко всем чертям, доминиканец проверил всё "заброшенное крыло" монастыря. Пыль в некоторых местах действительно была потревожена; на полу отчётливо были различимы следы бенедиктинских монашеских сандалей. Они вели прямо в келью аббата Пьера; Маурицио поймал себя на том, что львиная доля его скепсиса по ходу расследования значительно уменьшилась и что он тоже начинает поддаваться общей истерии и панике.
Келья умершего давным-давно аббата, как и следовало ожидать, была пуста - в ней таинственные следы и заканчивались. Потоптавшись в помещении около минуты, Маурицио вдруг почувствовал дуновение ветерка - окно было чуть приоткрытым! Сам он прекрасно помнил, что во время последнего визита он внимательно осматривал его и он было плотно закрыто... Впрочем, и сама обстановка кельи несла на себе некоторые видимые изменения: стул находился возле кровати, хотя Маурицио сам поставил его около подоконника в прошлый раз, проверяя защёлку оконного замка; паутина с противоположной от кровати стены была теперь сорвана и висела клочьями до самого пола... Несомненно - в келье кто-то успел побывать.
"Если призрак и существовал - имел ли он отношение к исчезновению людей? - думал инквизитор ночью, лёжа в постели. - Неужели сотня монахов и полсотни священников ничего не могли поделать с ним каноническими церковными методами? Нет, призрак тут не так уж важен; главное - пропадают люди. Только вот не человеческих ли рук это дело? Может, кому-то в монастыре есть смысл этим заниматься..."
Незаметно для себя Маурицио заснул. Первые лучи солнца разбудили его - на этот раз он твёрдо решил отправляться в дорогу: и ничто не могло поколебать такого его решения. Если только не появится сам мёртвый аббат Пьер...
Маурицио вернулся в Рим без всяких приключений; давая отчёт генералу Ордена, инквизитор старался не смотреть ему в глаза. Поясняя случившееся в Молемском аббатстве, он назвал "дело" обыкновенной уголовной историей, которая никак не входила в сферу компетенции духовного суда. А поскольку светский суд тоже не имеет права вести дела мностырей, то... Маурицио просил генерала ждать дальнейшего продолжения событий.
И всё-таки было нечто такое, что постоянно стучало в мозгу инквизитора как молот по наковальне. Концы не сходились с концами. Почему аббат Пьер был выставлен в церкви для прощания в закрытом гробу? Почему, с какой целью исчезали люди уже на протяжении ста пятидесяти лет? Если это похищения, то какая группа людей могла стоять за этим - да ещё на протяжении ста пятидесяти лет?! Заговор против правления аббатства? Маловероятно. Да и методы странные... Что же это?
Более полугода прошло с тех пор, когда Маурицио посетил бенедиктинское аббатство близ Молема. Постепенно эта загадка стала вытесняться из его памяти; детали его прошлого пребывания в монастыре постепенно уступали место делам насущным. Наступил май, когда Маурицио почти совсем отделался от молемских воспоминаний; теперь они весьма редко всплывали в его мозгу, всё более и более стираясь из глубин памяти инквизитора-доминиканца. Он ничего не знал о решении Святого Престола в отношении старинного аббатства - ему это было попросту неинтересно. Однако сегодня, когда генерал Ордена после капитула попросил его снова съездить в Молемский монастырь, глаза Маурицио полезли из орбит от удивления:
- Что вы сказали?! В Молемский монастырь?!
- Я сказал то, что хотел сказать, - генерал всегда отличался особенной лаконичностью. - Вам придёться ещё раз съездить в это бенедиктинское аббатство. Только на этот раз вы будете возглавлять специальную группу инквизиторов, которую - до пяти человек - лично сможете выбрать из братьев нашего Ордена.
- Да что же там, в конце-концов, происходит? - с удивлением и негодованием крикнул Мурицио.
- Об этом нам очень хотелось бы узнать. И Святому Отцу тоже, - интонация голоса генерала не давала ни малейшей возможности усомниться в сказанном. - Не далее как вчера Папа получил очередное послание от бенедиктинских монахов, - генерал неторопливо вынул из складок рясы небольшую грамоту и положил её на стол перед Маурицио. - Вы ознакомитесь с ним позже... Так вот, это послание - последняя угроза покинуть монастырь. В двух словах: спустя месяц после вашего отъезда исчезновения людей в аббатстве продолжились с новой силой; а совсем недавно пропал и сам аббат - отец Эсташ, о котором вы так много рассказывали мне, комментируя отчёт. За эти полгода в общей сложности пропали четыре монаха и старый аббат Эсташ. Оставшиеся братья избрали нового аббата, первым требованием которому и было написание этого ультиматума... Словом, я не сомневаюсь, что они способны осуществить свою угрозу и покинуть монастырь, если Рим немедленно не откликнется на их просьбу "изгнать дьявола", как они пишут "из стен обители св. Себастьяна". Они даже установили срок - два месяца... Что и говорить - люди не шутят, к тому же они весьма напуганы. Святой Престол не находит причин, чтобы отказать им в настоящем расследовании. Сами знаете, отец Маурицио, что произойдёт с именем церкви, если население такого огромного монастыря разбредётся по Европе, да ещё и разнося при этом невероятные слухи о выгнавшем их из собственного монастыря призраке... - и генерал, закончив речь, многозначительно воззрился на собеседника.
Инквизитор сокрушённо махнул рукой в сторону лежащего на столе документа:
- Во имя святого послушания я отправляюсь в Молемское аббатство завтра же утром. Только никакой комиссии мне для этого не потребуется - не думаю, что она сможет обнаружить что-то больше меня в тех местах... Я возьму с собой лишь Анджело - помощника настоятеля доминиканского монастыря святой Марии Магдалины в Риме: мы уже не раз работали вместе во славу церкви и духовного суда. В случае необходимой помощи я привлеку к содействию священников Молемского диоцеза - в силу моих полномочий от Святого Престола они не смогут отказать нам с Анджело.
- Поступайте, как вам виднее, - прищурился генерал, вставая с кресла; Маурицио поднялся вместе с ним. - Святой Престол хочет только одного: чтобы беспорядки в Молемском аббатстве прекратились. Люди больше не должны пропадать. Призраки больше не должны появляться. Проведите там хоть год, но чтобы Святой Отец больше не получал оттуда никаких грамот... Вам всё понятно? - резко закончил генерал.
- Да, отец, - Маурицио слегка наглонил голову в сторону собеседника. - Мне всё понятно.
К великому сожалению инквизитора, его друг Анджело был болен, уже целую неделю терзаемый болью в желудке, и Маурицио ничего не оставалось, как отправиться в путешествие подобно первому разу - в одиночку. Ни о какой следственной комиссии он и думать не хотел - вести допросы и пытки вполне можно и одному, а в данной ситуации доминиканец намеревался так и поступить. Истина - превыше всего - и он обязательно докопается до неё. Больше бенедиктинцы не будут докучать ни Святому Отцу, ни ему самому.
Он несколько раз внимательно перечитал послание Папе нового аббата Готье. Что ж, если монахи желают так трусливо покинуть монастырь - он готов перевернуть горы, но истинная причина этого будет раскрыта.
Маурицио был зол почти всю дорогу до Молема - его бесила и трусость монахов, и их призрак, и их исчезновения; вместе того, чтобы провести весну и лето в Риме, он должен был по их милости тащиться чёрт знает в какую глушь и ловить привидения! Он и так уже устал от всех этих духовных процессов по делам ведьм... "Боже мой, скорее получить бы кольцо и посох епископа!"
За недели пути злость его постепенно улеглась; изменить ничего было нельзя, поэтому в аббатство св. Себастьяна он въехал уже значительно остывшим. Въехав на повозке в знакомый двор аббатства, он был тут же окружён толпой монахов, которые буквально дрожали от страха; как выяснилось из разговоров с новым аббатом монастыря, лишь позавчера пропал тот самый юный послушник Анж, который видел призрака за день до отъезда Маурицио из монастыря в прошлый раз. Новый аббат Готье - ещё довольно крепкий мужчина лет шестидесяти - был выбран братией аббатства, поскольку отец Эсташ не успел назначить своего приемника. Расположившись в аббатстве, Маурицио немедленно пригласил к себе главу монастыря, подавая ему написанное им ранее письмо в Рим:
- Я попросил бы вас прокомментировать это послание, дражайший аббат!
Его собеседник развёл руками:
- Зачем, отец Маурицио? Там всё достаточно ясно изложено. Исчезновение старого аббата Эсташа, братьев Анжа, Джованни и других побудило меня сочинить этот документ... Аббатство ставит Ватикану условие в последний раз - и в случае отказа мы покинули бы монастырь через две недели... Простите, почтенный отец! - оговорился аббат, заметив недовольное выражение лица инквизитора. - Простите мне безапеляционность тона, но ведь мы живём здесь. И здесь же находится призрак Молемского аббатства.
- При каких обстоятельствах пропал аббат Эсташ и упомянутые вами братья? - осведомился доминиканец, придвигая к себе перо, чернильницу и несколько чистых листов бумаги.
- Никаких обстоятельств нет - вернее, они никому не известны, - аббат Готье кашлянул в кулак. - Сначала пропал один из братьев - Джованни. Повара послали его в подвал за вином - и с тех пор его больше никто не видел. Конечно, как и в других подобных случаях, мы обшарили весь монастырь, но не обнаружили никаких следов исчезнувшего монаха...
Затем был сам аббат Эсташ. Я хорошо запомнил этот день, поскольку ему надо было служить мессу. Поздно вечером он провёл ночную молитву и удалился в свою келью. Больше его не видели, ибо на утренней молитве он уже не появился, не появился вообще... Та же история и с остальными братьями. И вот, наконец, последним пропал Анж - всего пару дней назад. Никаких свидетелей его исчезновения не было.
- Понятно, - доминиканец закончил писать и, бросив перо в чернильницу, откинулся на спинку стула. Затем он скрестил руки на груди и продолжил: - А призрак? Неужели он больше не появлялся?
Его собеседник снова развёл руками:
- Это весьма странно, но за последние полгода не нашлось ни одного монаха, который мог бы засвидетельствовать его появление... И тем не менее братия убеждена: исчезновения людей - его рук дело.
- Что ж, тогда мне придёться поговорить с остальными, - задумчиво произнёс Маурицио, многозначительно глядя на аббата. - В моём теперешнем положении я не вижу ничего лучшего, как устроить в вашем аббатстве настоящую инквизицию. Может, кое-кому пытки развяжут языки, как вы полагаете? Ведь, похоже на то, что кое-кому в монастыре есть что скрывать, не так ли? И причём - уже с давних пор? - при этих словах по лицу доминиканца промелькнула стремительная, ужасная улыбка.
Аббат, по-видимому, не знал других жестов, кроме разведения руками в стороны - и опять повторил излюбленное движение:
- Неужели вы считаете, что мы не думали об этом? - и, словно подчёркивая мысль самого Маурицио, веско добавил: - Неужели в аббатстве не думали об этой возможности на протяжении почти двухсот лет? У кого ещё будет вероятность убивать людей на протяжении такого промежутка времени - и не попасться? И не утратить при этом хитрости и физической силы? Это может быть только призрак. Призрак аббата Пьера.
Дальнейший разговор с аббатом Маурицио считал совершенно напрасной тратой времени. Аббат действительно ничего не знал. Аббат действительно был напуган. Напуган не меньше остальных - и Маурицио превосходно это видел. Ему ничего не оставалось, как допрашивать других обитателей аббатства св. Себастьяна - он был серьёзно настроен на настоящее следствие с судопроизводственным процессом и пытками. Но после первых же допросов его пытливый инквизиторский ум немедленно уловил полнейшую бесполезность от задуманного. Монахи были в состоянии лишь дрожать от страха да шёпотом молиться - более от них никакого толку Маурицио не суждено было добиться. И тогда он повёл расследование в одиночку, не прибегая к помощи свидетелей (свидетелей чего?), хотя отлично понимал, что такой образ следствия может порядком затянуться.
Он снова обошёл все закоулки аббатства; беседовал с монахами, надеясь услышать что-нибудь существенное - и ничего. Кроме разговоров о призраке и пропавших братьях Маурицио ни о чём больше не слышал. Инквизитор снова перечитал хронику Молемского аббатства; портрет же аббата Пьера он распорядился перенести в свою келью. Хоть о появлениях призрака по-прежнему ничего не было слышно (а был уже почти самый конец июня), Маурицио желал постоянно иметь перед глазами лик того, кто своими прошлыми появлениями вызывал ужас среди братьев аббатства и жителей близлежащих деревень.
Допросы монахов не могли дать Маурицио более того, что он уже знал от них; поэтому он часто бродил по территории аббатства в глубоких размышлениях, надеясь, что внезапная догадка осенит его, проливая таким образом свет на это весьма тёмное и запутанное дело. Думая всё чаще о странном погребении аббата, чей призрак тревожил обитель уже столь много лет, инквизитор уже намеревался распорядиться о вскрытии его захоронения - ибо какая-то догадка уже давно брезжила в его мозгу; однако внезапно сделанное им открытие направило его мысли по другому руслу.
Однажды, гуляя тёплым солнечным вечером под окнами аббатства, любуясь его величественным видом и размышляя о загадке, кроящейся в его каменных древних стенах, Маурицио вдруг обратил внимание на угол здания монастыря с восточной стороны от входа; позади него возвышалась огромная колокольная башня. Первое время он совершенно непонимающе разглядывал стену - а потом его словно озарило: стена, за которой располагались кельи третьего этажа монастыря, являлась гораздо длиннее, нежели (как хорошо помнил инквизитор) внутренняя длина коридора это позволяла. Доминиканец быстро подсчитал количество окон келий на всех трёх этажах здания - и на третьем их оказалось на одно меньше, чем на первом и втором! И что больше всего поразило Маурицио, так это келья аббата Пьера - её окно и было самым последним по коридору на третьем этаже.
Инквизитор ещё раз внимательно осмотрел стену и окна келий снаружи здания, а затем вернулся в монастырь. Разнёсшийся по всей округе удар колокола приглашал монахов на вечернюю молитву, однако доминиканцу было не до неё - странные мысли и неожиданные догадки обуревали его. После увиденного с улицы он не сомневался, что в здании существует неучтённое пространство, чего никак нельзя было заметить изнутри помещения. Возможно, что это была келья или зал. Возможно, что это было каким-то образом связано с призраком и людскими исчезновениями.
Маурицио стремительно взлетел по лестнице на третий этаж аббатства, расталкивая плечами бенедиктинцев, спешивших в храм на вечернюю молитву - они лишь провожали его удивлёнными взглядами и непонимающе качали головами. Инквизитор оказался в "заброшенном крыле" монастыря. Он быстро приблизился к келье давным-давно умершего аббата и настежь распахнул дверь. Маурицио, несмотря на то, что не был здесь более полугода, всё же заметил некоторую перемену в обстановке помещения: несколько сдвинутый к середине кельи стол, наглухо закрытое окно и почти совершенное отсутствие пыли и паутины. В воздухе по-прежнему не было никакого запаха тлена и гниения, как это чувствовалось в любой из соседних келий - по-видимому, это помещение кто-то регулярно проветривал, и делалось это явно неспроста.
Инквизитор открыл окно и выглянул из него: всё верно - слева от него, за стеной, обязательно должно было находиться какое-то помещение, занимающее около трёх на четыре метра. Оставалось лишь найти в него вход - и загадка будет решена.
Маурицио внимательно осмотрел всю левую стену кельи - никаких следов; камни плотно пригнаны друг к другу, между ними инквизитор не обнаружил ни щели. Он пробовал простукивать стену старым, взятым со стола канделябром - никакого результата: или камни были слишком большими или в стене не было никакой пустоты. Но тайная комната явно существовала - и на это недвусмысленно указывало неучтённое пространство!
Доминиканец перешёл в коридор и повторил всю операцию с осмотром стены и её выстукиванием с самого начала. В коридоре становилось с каждой минутой всё темнее и темнее; снизу, из храма, до ушей Маурицио доносилось ровное пение монашеского хора... Инквизитору становилось всё труднее что-либо разглядеть в наступивших сумерках, поэтому он отправился по коридору к жилым кельям с намерением захватить с собою факел - и при его свете продолжить работу.
Сняв один из факелов со стены в жилом конце коридора, Маурицио медленно и задумчиво возвращался назад, размышляя о том, каким и где мог быть вход в тайную келью. И почему же летопись аббатства ничего не говорит о неучтённом пространстве на третьем этаже монастыря? Или, может статься, он не так уж внимательно читал хронику?
Нежданно для себя инквизитор заметил какое-то движение в самом конце коридора, около дверей кельи аббата Пьера - словно большое тёмное пятно метнулось в сторону. Доминиканец поднял факел над головой, ускорив шаг - что это за шутки? И чьи? Неужели... Он явно различил высокую фигуру в бенедиктинской рясе, шмыгнувшую в открытую дверь кельи аббата Пьера. Доминиканец крепче сжал факел в руке. Какой из монахов осмелился не явиться на вечернюю молитву?! Он крикнул:
- Кто здесь? - и поспешил за исчезнувшей за дверями кельи фигурой.
И как только он шагнул через порог, ноги его подкосились и сердце учащённо забилось от страха - в двух шагах от него с тяжёлым канделябром в руке стоял призрак аббата Пьера! Маурицио часами изучал его портрет и не мог ошибиться - лысая голова, белая тонзура, большие глаза, огромный нос... Факел выпал из слабеющих пальцев инквизитора и с металлическим звоном покатился по полу. Призрак злобно оскалился и занёс тяжёлый канделябр над головой Маурицио... Последнее, что запомнилось инквизитору - это были безумные глаза призрака и ни с чем не сравнимая боль во лбу...
Очнулся Маурицио сидя в кресле, связанным по рукам и ногам; голова раскалывалась от боли; стянутые верёвками конечности ужасно затекли и ныли. Он со стоном повернул голову и осмотрелся вокруг, насколько ему это позволяло сидячее положение.
Он находился в помещении метра три на четыре, освещённом большим количеством свечей. Никаких намёков на окна или двери в помещении не было. По стенам располагались шкафы и полки с толстыми книгами, стеклянной алхимической посудой, небольшими мешочками из холста. У одной из стен стояла кровать на высоких ножках, аккуратно убранная и застеленная покрывалом. Два стола находились в центре комнаты - на них были стеклянные приборы, хирургические инструменты, печочные часы, книги; свечи горели в глиняных подсвечниках. Там же на столе он увидел несколько пергаментов и кинжалов, лезвия которых блестели матовым цветом... А за столами, глядя прямо на него, стоял призрак покойного аббата Пьера.
- А, с возвращением в сознание, дорогой мой гость! - улыбаясь произнёс призрак и, обойдя столы, замер в двух шагах от Маурицио, между ним и кроватью. - С возвращением в сознание, хотя и не думаю, что это надолго... Прошу прощения за то, что пришлось вас ударить - обычно я применяю снотворное... Итак, - призрак преспокойно уселся на кровать, взглядом изучая своего связанного пленника, - судя по вашей рясе, вы не принадлежите к нашему Ордену? Впрочем, это дела не меняет.
- Кто вы такой? - превозмогая боль спросил Маурицио. - Что мешает вам спокойно находиться в могиле?
В ответ призрак захихикал:
- В могиле? О-хо-хо! Вы меня уморите! О-хо-хо! Согласен поделиться с вами - потому что у меня есть время, а у вас много вопросов - в могиле я ещё не был, да и, по-правде говоря, не собираюсь там когда-нибудь оказаться... А я ведь запомнил вас - это вы были здесь полгода назад? - и отлично знал, что вы появитесь тут снова! Неужели братия может покинуть монастырь? Ай, как это плохо для церкви!.. Впрочем, слушайте - и вы получите ответы на все вопросы, хотя и не понимаю, как вам это сможет пригодиться... любопытство разве...
Вы, конечно же, наизусть выучили хронику аббатства и обо мне вам должно быть известно всё. Там написана почти вся правда, только изложение довольно запутанно. Никакой я не призрак - просто быть в этой роли мне не менее удобно, чем в роли живого человека. И даже более удобно, надо заметить...
После моего избрания - двести лет тому назад, вернее около ста восьмидесяти - я серьёзно занялся изучением чёрной магии. Зачем, спросите? Да затем, что это вход в силу, в знание, в вечность. Я смогу ответить на любые вопросы, касающиеся жизни, смерти, времени и власти; заметьте - власти неограниченной. Человеку мало быть смертным аббатом, когда у него есть возможность стать бессмертным Богом. Этим я и занимался на протяжении многих лет - собирал книги, необходимые колдовские аксессуары, алхимическую утварь... Оборудовал эту келью - в хронике, разумеется, ранее была запись о её постройке, но я самолично удалил её, чтобы стремления и деяния мои никогда и никем не были раскрыты.
Как я и рассчитывал, с течением времени никто уже не помнил о ней - а кто ещё мог что-то помнить, был мною убран из этого мира ещё сто восемьдесят лет тому назад... Хотя, что это такое - сто восемьдесят лет для бессмертного; а ведь именно к этому я и стремился поначалу! И я им стал - после принесения жертв Силам Зла и обоюдного соглашения. Продвижение моё в сферы высшей магии отмечено даже в летописи - только если вы помните, именуется это чудесами... Я даже сожалею, что меня не канонизировали - клянусь вам, моё имя неплохо бы звучало в святцах! А если вам довелось - ведь довелось, не так ли? - увидеть мой портрет с ореолом святого над головой... Да, замечательная икона!
Итак, - аббат Пьер молитвенно сложил руки на груди, - итак, после управления аббатством более тридцати лет, я решил удалиться из мира живых - образно выражаясь, конечно. Назначив преданного мне человека своим приемником, я распорядился "похоронить" меня в закрытом гробу - в таком виде пустой гроб и простоял несколько дней в церкви, а потом был торжественно замурован в храмовую стену. Вы, несомненно, побывали в этом чудесном месте моего "захоронения", не так ли? - игриво подмигнул он Маурицио. - Никто и не подозревал, что гроб пуст - кроме моего приемника, с которым я и разделался в первую очередь, положив тем самым начало ужасной, на протяжение веков, череде людских исчезновений в аббатстве святого Себастьяна...
Вы, естественно, заинтересованы, для каких целей понадобились эти люди, похищаемые мной на протяжении столетий? Отвечу не лукавя - для совершения жертвоприношений Отцу Тьмы, наделившего меня бессмертием и огромной сластью над материей. Именно Ему я обязан многими тайными знаниями - и кто ещё из известных вам живущих мог бы похвалиться подобными достижениями?! Мне совсем не нужно принимать пищу; я больше не нуждаюсь во сне - и пусть вас не смущает кровать, на которой я сижу! Словом, теперь я поистине являюсь неким существом, живущим в мире, но не от мира сего...
Единственное, что мне необходимо, так это кровь - тёплая человеческая кровь. Если вы могли бы только себе вообразить, насколько сильно значение этой красной жидкости, текущей в артериях и венах человеческих существ! Об этом можно было бы написать огромные трактаты... впрочем, я, похоже, чересчур увлёкся - и вы начинаете скучать...
Кстати, время от времени - не всегда же сидеть мне в этой лаборатории! - я позволяю себе прогуляться по моему аббатству - по двору, по тёмным коридорам монастыря. Именно это и породило легенду о моём, так сказать, разгуливающем призраке. Мне это очень даже на руку - я чувствую себя прекрасно, хотя никто и не может предположить, что я вовсе не умирал. Я всё ещё аббат святого Себастьяна! Ведь, насколько нам известно из правила святого Бенедикта, нельзя выбирать другого аббата, покуда жив его предшественник; а значит, все аббаты после меня - вплоть до теперешнего - являются незаконно избранными... Хо-хо! - ехидно заключил старик. Глаза его сверкали при свете множества свечей. - Я проживу ещё целую вечность на этой милой земле, совершая многие чудесные открытия при помощи магии и других оккультных наук. Кровь человека не даст мне умереть. Знаниям моим не будет предела. Не находите ли вы, мой милый, подобное состояние более лучшим, чем предлагает человеку Рай после смерти? И вообще...
- Христопродавец! - крикнул до сих пор молчавший Маурицио, вкладывая в слова всю ненависть инквизитора к богоотступнику. - Да что б ты сгорел в Аду вместе со своим отвратительным хозяином, чьим гнусным инструментом ты стал!
- Не могу! При всём желании не могу! - тотчас отозвался его собеседник, не выказывая никаких признаков раздражения или гнева. - И причиной тому - моё бессмертие! Я избрал лучшую участь - и, как сказано в Евангелии, она у меня не отнимется... Замечу вам, что кричать вы можете сколько угодно - вас никто не услышит через такие толстые стены; а если бы и услышали, то тем более побоялись бы соваться в "заброшенное крыло", как они его называют... Я же говорю вам, что до сих пор остаюсь аббатом святого Себастьяна - и управлять обителью буду до тех пор, покуда мне это не надоест.
- Если со мной что-нибудь произойдёт, то сюда явится легион инквизиторов и следователей, - пересохшими, еле двигающимися губами прошептал теряющий последние силы Маурицио. - Рано или поздно люди обнаружат твоё логово и спалят тебя на костре как чернокнижника и вероотступника.
- И всё же позвольте мне усомниться в ваших словах по поводу такой возможности, - лицо старого аббата так и сияло от самодовольства. - Рано или поздно я так или иначе уйду отсюда, захватив с собой всё необходимое; у меня много денег, чтобы построить жилище вдали от людей, время от времени навещая человеческое стадо, когда мне понадобятся свежие агнцы для жертвоприношения Отцу Тьмы. А если захочу, так переберусь в любой из дальних бенедиктинских монастырей - ведь меня там никто не знает! - а там и заживу, верша свои великие дела... Одним словом, как бы я не поступил в будущем, вы об этом наверняка не узнаете; а если и узнали бы, то вряд ли смогли кому-нибудь поведать... - и снова хищный блеск глаз старика ослепил Маурицио.
Аббат Пьер тем временем поднялся с кровати и подошёл к столу; с тщательностью перебрав несколько кинжалов, он выбрал один из них, поднеся его острие к самым глазам. Затем он взял в руки большую стеклянную колбу и вытащил из её горлышка плотно пригнанную пробку. После этого он с торжествующим взором повернулся к Маурицио.
Инквизитор понял, что минуты его жизни сочтены; рот его был свободен - но разве помог бы ему даже самый громкий крик в таком месте?! Доминиканец, содрогаясь от смертельного ужаса, зашептал слова последней в своей жизни молитвы; тем временем страшная фигура убийцы нависла над ним огромной чёрной тенью. Маурицио закрыл глаза и услышал над своей головой зловещий тихий шёпот проклятого аббата:
- Совсем немного, совсем недолго - и для вас всё будет закончено, мой милый! Жизнь началась - и вы этого не помните; жизнь закончится - и вы тоже не удержите этого в памяти... Зато всё это буду знать я - тот, кто был задолго до вашего рождения и тот, кто останется на земле много больше после вашей смерти... Не следует вам проклинать меня - ведь я открываю вам дорогу туда, куда вы неминуемо пришли бы в конце вашего земного пути... потому, что вы не такой, как я, и обратиться в прах - прямое ваше назначение, подобно всем смертным в этом мире... Совсем немного, совсем недолго...
Удар кинжалом в горло заставил Маурицио вздрогнуть от неожиданной и нестерпимой боли; он почувствовал, как холодное стеклянное горлышко колбы коснулось места кровоточащей раны. Аббат с силой наклонил его голову; ужасный шёпот вновь раздался в ушах бедного доминиканца:
- Вы даже не подозреваете, для каких великих целей послужит мне ваша кровь - она откроет мне бесчисленные и удивительные тайны Вселенной... также она продлит моё и без того вечное существование...
Шум струи крови в наполняющейся колбе отвратительным эхом отдавался через стеклянные стенки сосуда по всей келье, по всему аббатству, по всему миру. Конвульсивно дёрнувшись несколько раз, тело Маурицио замерло без движения - бедная жертва колдуна была мертва. Его убийца отнял горячую колбу с жидкостью от его горла и, закупорив её стеклянной пробкой, нежно прижал к груди. Затем он подошёл к одной из стен и надавил на полку с книгами рукой - в стене немедленно открылась дверь, ведущая в келью, в которой много лет назад и проживал чернокнижник.
Он подошёл к окну и открыл его - тихая ночь незримо ворвалась в помещение тёплым летним ветром и криками птиц. Затем он поставил колбу на подоконник, прислушиваясь к чему-то; монашеского хора больше не было слышно. Потом он наклонился, поднимая с пола оброненный Маурицио потухший факел. Несколько секунд он подержал его в вытянутой руке; а мгновением позже сильно размахнулся - и выбросил его в открытое окно...
* Буквально: сделал (лат.) Этим словом часто заканчивали свои выступления и донесения средневековые судебные чиновники и адвокаты (прим. авт.)