Аннотация: Записки конструктора. Имеется книга на бумажном носителе с рисунками и фотографиями.
B006
Рустем Ишмуратов
Все что здесь написано, это мои личные воспоминания и пусть не обидятся те кого я упомянул или не упомянул.
Эти маленькие рассказики я писал в разное время без всякого порядка и системы. Я их публиковал по мере появления в своей газете ГРАФОМАНЬ выпускаемой тиражом 100 экземпляров, которую раздавал друзьям и знакомым. Когда рассказиков набралось некоторое количество я все отредактировал, немного дополнил, нарисовал, как сумел, рисунки и сверстал в виде книжечки. Возможно сегодня я что-то сказал бы другими словами, но пусть все останется как есть.
Буду рад выслушать ваши замечания, пожелания и мнения об этой книге, включая и неприятные. Пишите: E-mail: ishmuratovr@mail.ru
СКБК
Тепло и свет остались здесь
И здесь мои друзья,
Трудов и лет прожитых взвесь,
Успех и мой изъян.
Жизнь череда баек, и их надо рассказывать.
Первая линия.
Давно это было.
Тогда еще Доска у Кульмана делалась из липы, а Кнопка не сгибаясь, легко входила в нее. Чертеж выполнялся на листе Ватмана, а Карандаш, Циркуль и Ластик были основными инструментами Конструктора. Чуть не забыл, была еще логарифмическая Линейка. А как же без нее? Это теперь все на компьютерах делают, а раньше?..
Какие это были времена! Крепишь к доске чистый, ничем не запятнанный лист ватмана, берешь в руку остро-отточенный карандаш, и стоишь в раздумье, не решаясь провести первую линию. Ох уж эта первая линия. От нее зависит построение чертежа, а значит и качество всего проекта.
Что? И сейчас есть конструкторские бюро, где чертежи выполняются на ватмане и конструктор стоит у кульмана? Возможно! Помните детскую говорилку: "Четыре черненьких, чернявеньких чертенка, чертили черными чернилами чертежнику чертеж". Пройдет сто лет, а говорилка будет жить. Так и чертеж. Вчера это ватман, сегодня файл. И распечатывают его на принтере или плоттере. Все изменилось, только смысл вещей и событий не меняется. "Четыре черненьких, чернявеньких чертенка, чертили..." Хотя, сами конструкторы обычно говорят: "рисовали..."
Итак, Конструктор с карандашом "Конструктор", такая вот тавтология, стоял у кульмана перед чистым листом ватмана. Вообще то, на столе еще лежала целая коробка карандашей, и все "Конструктор" - 2М, М, ТМ, Т, 2Т, 4Т. Простите, карандаш ТМ он держал в руке.
Прежде чем провести первую линию он задумался. Что здесь будет нарисовано, он знал. Мысль пульсировала в мозгу и рвалась на бумагу. Но как конкретно это будет выглядеть, естественно, знать не мог. Завтрашнюю машину Конструктор видит в пространстве. Он видит будущее...
Что? Нет. Никакой он не ясновидец. Просто конструктор. Он видит пространство - затарахтел двигатель, завертелись колеса, и понеслась телега! А на самом деле ничего еще нет! Только чистый лист. Может быть, он нарисует сложнейший коленвал, а может быть, простейшую шайбочку - два диаметра и толщина? Но без нее нет машины! Вот в чем штука!
Конструктор провел первую линию. Если деталь круглая, это осевая, тонкая, штрихпунктирная линия. Вокруг нее вертится все - валы, шестеренки, болты, шайбы... Да мало ли что! Очень знаменитая линия! Остальные тоже хороши - основные, выносные, размерные, штриховые... всякие! Есть еще и галочки проверяющего, которые потом не попадают на кальку, но без них тоже нельзя. Для каждой линии свой карандаш - Т и 2Т для чистовой обводки, М и 2М для пометок и тех самых галочек. И только 4Т остается не у дел и часто лежит в коробке не заточенный. Впрочем, некоторым конструкторам он нравится, и именно этим карандашом они проводят первые линии.
Так о чем это я? Вспомнил. Я хотел рассказать про СКБК (Специальное Конструкторское Бюро по Компрессоростроению).
Колесо.
Колесо штука круглая. Туда толкнешь, вперед покатится. Сюда толкнешь - назад. Так и время, и события, и мысли...
В своем вращении колесо, стряхивая по пути налипшую пыль и грязь, раз за разом опирается на дорогу одной и той же точкой. Быть может человек изобрел колесо, вращая ладонями сухую ветку в момент добывания огня, а возможно и раньше, когда, пробираясь по звериным тропам, выбирал необходимый для охоты и работы удобный для руки камень округлой формы. При этом нужно помнить, что другой неотъемлемой и сопряженной с колесом выдумкой человека явилась дорога - благоустроенная тропа. И после этого всей историей Человечка Разумеющего стала история Колеса и Дороги, которые, похоже, ничто не заменит и в будущем.
Постепенно колесо проникло в механизмы далекие от дорог, а дороги появились свободные от колес - магнитные, воздушные, космические... Изначально колесо было придумано круглым, а все последующие изменения отклоняли его от этой формы, приспосабливая к тем или иным условиям. Зубчики, канавки, спицы, шпонки... А сам человек, выдумавший все эти сложности, в свою очередь оказался лишь пылью бытия подхватываемой Колесами Истории, Судьбы и Фортуны и раз, за разом бросаемый на разухабистую Дорогу Жизни.
Мозаичное панно на фронтальной стене вестибюля Специального Конструкторского Бюро по Компрессоростроению (СКБК) именно так и катит зрителя по пути развития колеса от его возникновения до дней текущих. Далее стена упирается в поперечную стену, а в ней открывается проход, ведущий по коридорам в кабинеты и отделы, в которых у кульманов и компьютеров трудятся скромные работники циркуля и логарифмической линейки, творцы будущих колес... Ведь более половины энергии вырабатываемой человеком вращает колеса различных механизмов, от тачки до лунохода, от ветряка до турбины и видимо идея Колеса в момент его возникновения была столь хороша, что не закатает себя никогда...
Так или примерно так, размышлял человек среднего возраста и роста, крепко сложенный и энергичный, торопящийся в эту минуту на работу. Звали его Владимир Борисович Шнепп, и было это, впрочем, задолго до того, как панно, вестибюль, да и само здание были построены, а в тот момент могли существовать лишь в его воображении. Едва не угодив под колесо право поворачивавшего на зеленый свет автомобиля, Шнепп перебежал улицу и исчез в двери углового, красного кирпича здания. Быстро поднявшись на третий этаж, вошел в кабинет и, бросив на стол папку с бумагами, подошел к окну.
- Есть Конструкторское Бюро! Теперь за дело, - подумал он и улыбнулся. В папке лежал утвержденный министром приказ о создании СКБК и о назначении Шнеппа его главным инженером. Шел сороковой год Великой Революции, на дворе стояла Оттепель, и все вокруг было великим - и почины, и войны, и стройки, и дороги... И компрессоры, которые предстояло создавать, были, естественно, таковыми тоже.
С утра в СКБК начались будни. Кучка специалистов-энтузиастов, в основном молодых, с грохотом покатила еще пустую телегу нового дела к сияющим вершинам совершенства и зияющим провалам ошибок. Задач было много. Все брались за все, учились всему и делали все. Вскоре Шнеппа назначили Начальником - Главным конструктором СКБК. По пути в дело толкания включались новые специалисты, а сама телега начала наполняться скарбом, именуемым Опыт, материализующимся в Техническую документацию и Серийные образцы...
В какой-то момент Шнепп забрался на телегу и стал управлять ее движением сверху, впрочем, спрыгивая в трудные моменты и толкая ее вместе со всеми. Не сразу, но появились один, а затем уже несколько прицепов и ехал на телеге уже не только Начальник, а и несколько наиболее расторопных ребят. Были таковые и в прицепах. Что-либо положить в общую телегу и прицепы, или взять оттуда можно было только уже по согласованию с ними. Постепенно, толкающие ребята тоже распределились по специализации. Одни толкали телегу, другие прицепы, некоторые бежали впереди, отбрасывая с пути камни и сглаживая неровности. При этом каждому было уже непозволительно браться за дело другого специалиста. Решались технические и организационные задачи, под них строилась Система, развивалась Структура, трубили трубы и развевались знамена, вручались вымпелы и грамоты. Принимались соцобязательства типа "Создать самый большой в мире компрессор на два дня раньше срока", или личные творческие планы - "Вовремя полить цветы на окошке"...
Шнепп все годы руководства Конструкторским бюро совершенствовал его структуру, и оно всегда соответствовало уровню выполняемых задач. СКБК его времен можно было бы сравнить с очень точно выполненным и тонко настроенным музыкальным инструментом, чего, к сожалению, не могу сказать о временах последующих.
Как я оказался в СКБК?!
Случайно.
Дело было летом 61-го года, когда я вернулся из путешествия по Фанским горам. Меня не взяли на дневной факультет, с работы я уволился и теперь ожидал осеннего призыва в армию. Я стоял в фойе первого здания КХТИ и раздумывал, что же делать?
Мое внимание привлекло объявление на стене: "Специальному Конструкторскому Бюро по Компрессоростроению требуется лаборант".
- А что? На лаборанта я потяну и до призыва протяну, - подумал я и пошел по указанному в объявлении адресу.
Придя в КБ, я попал к начальнику Владимиру Борисовичу Шнеппу. Крепкий, уверенный, лет под сорок мужчина. Выслушав меня, и уяснив, что я уже одолел черчение, он пригласил в кабинет молодого подвижного инженера в очках и сказал.
- Авелий Исаич, вот парень окончил один курс КАИ. Тебе нужен техник, поговори с ним. Надо же с кого-то начинать.
Так я оказался в СКБК. Мне положили оклад в 70 рублей, выдали готовальню, логарифмическую линейку и коробку карандашей. Поместили у стены в проеме между окнами. Рядом стоял кульман.
Вот первая расстановка сил вокруг меня.
Слева от меня у окна размещался Авелий Исаич Шварц, далее от него Бела Рейнлиб. Справа от меня сидели расчетчики Самуил Вульфович Цукерман, за ним Лия Вершинина, Артем Борисович Шитиков, Таня Калинина, Николай Федорович Тайбинский. За моей спиной располагались Борис Ильин, Наташа Барабанова, ВалераТуруновский. Еще далее через проход находились начальник отдела турбомашин Николай Яковлевич Солопов, за ним Иван Демьянович Змей, Леня Сайферов, Лева Гуликов...
Далее по проходу в глубине зала располагался отдел поршневых машин...
Работало в ту пору в СКБК около сорока человек. У входной двери висел ящик с круглыми алюминиевыми номерками, и приходящие на работу должны были перевешивать свой номерок с одного гвоздика на другой. Мой номерок, помнится, был ?20.
Коэффициент Тайбинского.
Николая Федоровича, заглаза звали Ник Фед, и был он гордостью СКБК. В первый же мой рабочий день, в обеденный перерыв он спросил меня:
- Вы играете в шахматы? Коллега.
- Играю, - вежливо ответил я, и мы расставили фигуры.
Играл он средне, но главная прелесть общения с ним была в его отношении к собеседнику. Его любили за добрый нрав, трудолюбие и эрудицию, а он любил книги, театр и красивых девушек. За многие годы совместной работы он никогда не отказывался от самой сложной расчетной работы. Виртуозно владея логарифмической линейкой, он на ваших глазах легко конструировал формулу любой сложности. Нарисовав расчетную схему, Николай Федорович близоруко склонялся к ней и, секунду подумав, говорил:
- Как следует из наших с Вами рассуждений формула примет следующий вид!
После этого исписывал несколько страниц неразборчивым почерком, легко и непринужденно продолжая беседу. С годами он даже на мгновение засыпал по ходу беседы, впрочем, тут же просыпаясь и продолжая вывод начатой формулы. Постепенно она обрастала массой уточняющих коэффициентов, которые Николай Федорович добывал из самых различных источников. Конечная формула всегда была красива и занимала половину страницы. Вся масса уточняющих коэффициентов принятых в своих максимальных значениях и помноженная друг на друга и составляла знаменитый Коэффициент Тайбинского.
- Зато мы с Вами можем спать спокойно, - говорил он в завершение.
Как рассказал мне Саша Букашин - когда Николаю Федоровичу исполнилось 60 лет, то во время поздравлений в отделе были отмечены его прозорливость в расчетах на прочность, и его фраза в случаях, когда что-то ломалось на объектах: "А я и знал что сломается".
Группа редукторов.
Руководил группой Авелий Исаич Шварц. Работать было интересно. Сами исследовали, считали, и разрабатывали. Сами чертили, проводили авторский надзор и ездили на объекты.
Исследовали мы зубчатые колеса с разными профилями зацепления Новикова. Руководил темой Шварц, помощником у него был Туруновский, а дежурить во время испытаний на стенде довелось всем и мне тоже.
Дело было во вторую смену. Перед дежурством мне объяснили, где кнопки пуск и стоп, а так же показали рубильник отключения стенда. И уж на всякий случай показали еще два рубильника, которые отключают все оборудование в цеху, объяснив, что вот тогда стенд точно будет обесточен.
Испытания шли своим чередом и вдруг ближе к ночи, часов в одиннадцать, раздался грохот, и полетели куски металла. Я нажимаю на кнопку, стенд продолжает крутиться. Я хочу бежать к рубильнику отключения стенда, но это на той стороне стенда. Тогда я решаюсь на крайний случай. Бегу и отключаю главный рубильник, затем второй. Все станки в цеху встали, затем погас свет. Где-то на потолке осталось светиться две три лампы аварийного освещения, а стенд продолжает вращаться.
Совсем ошалев решаюсь на крайнюю меру и пробираюсь к рубильнику мимо вращающегося стенда. Когда я до него почти добрался, вдруг стало тихо. Кто-то из рабочих прибежал и нажал на кнопку стоп.
Оказывается я с испугу, нажимал не ту кнопку.
На основе тех исследований разрабатывали мы унифицированный ряд мультипликаторов.
Сделали корпус как яйцо и долго спорили, куда подавать масло. На входе в зацепление или на выходе.
Расчеты вели на арифмометре "Феликс". Однажды Рае Арслановой показалось, что арифмометр туго крутится. Она сняла крышку и накапала туда подсолнечного масла. Смазанный "Феликс" заработал веселее, и Рая быстро окончила расчет. Через неделю масло засохло, и арифмометр заело наглухо. Потом его Рая долго оттуда вычищала.
Тогда же посылали нас в патентную библиотеку в Москву для проверки наших разработок на патентную чистоту. Одновременно отдел информации формировал патентный фонд СКБК. Готовил нас к поездке Николай Михайлович Кузнецов. Ездили специалисты и из других конструкторских отделов со своими разработками. От группы редукторов это были Аля Полякова, Валера Туруновский и я.
Скучнейшее, надо сказать, дело. Сидели там неделями, глотали библиотечную пыль. Толстенные папки, огромные стеллажи. Исследовали по всем ведущим странам, глубиной на двадцать лет. Ездили мы не один раз.
Однажды сидим с Валерой за столом, ворошим патенты. У меня была Швеция, а он смотрит Японию. В текстах мы, естественно ничего не понимаем и реагируем только на иллюстрации. Валера принес очередную порцию папок и снова за японские патенты. А за соседним столом женщина сидит, и все на него поглядывает. Потом подходит и вежливо так просит:
- Вы не переведете мне формулу японского патента.
- Я японский не знаю.
- А я подумала, что вы знаете язык. Вы так уверенно просматриваете патенты.
- Я только рисунки смотрю, - смеется Валера.
Стоптанный каблук.
Я был неплохим конструктором, постоянно что-то изобретал и понимал, что мысли в голове всегда должны быть свежими, как ветер, улавливаемый бом-брамселем, самым верхним парусом на мачте. Поскольку мой непосредственный начальник Валера Туруновский был новатором консервативного плана и любое новомыслие подавлял в самый момент его зарождения, то я свои творческие порывы разряжал в другом отделе в компании Альфреда и Марса. Но о них позднее.
А предметом моего первого, к сожалению не оформленного, изобретения, была обувь. Дело было в шестьдесят пятом. Как-то, собираясь выкинуть еще крепкие и прекрасно разношенные, но с совершенно скошенными каблуками ботинки, я посетовал:
- Такие удобные ботинки. Их только надо начинать носить, а я их выкидываю!?
И тут меня осенило:
- Нужно новые ботинки делать сразу со скошенным каблуком!
Эта мысль меня не покидала несколько дней, пока я не высказал ее на работе. Раздался дружный смех, и веселей всех смеялся мой начальник.
- Ну, ты молодец, придумал стоптанные ботинки... Кому же они такие нужны? - Он тут же привел массу контраргументов и убежал куда-то по делам.
Мысль еще некоторое время висела в воздухе и забылась.
Прошло восемь лет. Как-то возвращается мой начальник из Москвы, где нам часто приходилось бывать в командировках, и говорит:
- Слушай. Мы то тогда посмеялись, а я в этот раз видел новые импортные, спортивные туфли, кроссовками называются. Так они со скошенным каблуком!..
Увольнение.
Один рекорд в СКБК я поставил.
Однажды стукнуло мне в голову, и я в пятницу с утра подал заявление на увольнение. Причина была сугубо личная, и я непременно хотел в тот же день уволиться. В то время по КЗОТ следовало отрабатывать два месяца. Я умоляю: "отпустите". Шварц и Туруновский уговаривают меня остаться, потом махнули рукой:
- Черт с тобой, увольняйся!
Я обегал все инстанции и уволился в тот же день.
В понедельник утром прихожу на работу:
- Примите меня обратно.
- Хорошо примем, но теперь тебе придется пройти приемочную комиссию. Иди, пока работай.
Пошел я в отдел кадров за пропуском, а Нина Федоровна смеется:
- Хорошо, что я еще пропуск не аннулировала.
После обеда заседала приемочная комиссия, и меня снова приняли на работу.
Производственное.
Случай этот я слышал от Володи Кувалдина.
Начальником экспериментального цеха в то время был Михаил Данилович Пирогов. Опытный производственник, работник старой еще закалки и дело свое он знал крепко.
Изготавливали в цеху новый образец винтового компрессора. Какого точно уж теперь не помню. Конструкторы каждый день ходили в цех, разбираясь в чертежах и объясняясь с рабочими. Роторы были сложные, и не все шло гладко. Случился как-то спор об опорах колеса. Спор затянулся. Исчерпав аргументы, конструкторы принесли справочник по подшипникам и стали доказывать правильность выбранных размеров и допусков.
Тут Михаил Данилович и говорит:
- Вот вы мне книжечку показываете, а я, ее автору товарищу
Безельманту не верю! Не верю!
КТК-12,5
Рассказал мне это Ринат Раскулов.
Приехал начальник главка в Казань. Шнепп водит его по КБ. Зашли в центробежный отдел. Длинный такой зал на третьем этаже. Деев спрашивает:
- А где тут ведущий конструктор по кислородным машинам Раскулов?
Прошел в конец зала к Ринату, поздоровался и говорит:
- Спасибо тебе за кислородные машины!
Приятно было это услышать, а все шло не так просто. У кислородного компрессора два состояния - он или есть, или сгорел. Доводили тогда КТК-12,5 на металлургических заводах. Машины горели.
Вызывали в Главк Шнеппа, и он часто брал с собою Рината. Отношения с начальством были не простые, и он иногда в тактических целях в разговоре выпускал его вперед. Спрашивает сурово Деев:
- Когда перестанут гореть кислородные компрессоры?
- Никогда, - отвечает Ринат.
- Хорошо, поставим вопрос по иному, что необходимо, чтобы пожары прекратились?
- Мы разработали мероприятия, Владимир Борисович передал их Вам.
В разговор включается Шнепп, обсуждение переходит в конструктивное русло.
Отладили компрессоры в Союзе, поставили в Болгарию и снова пожары. Шнепп с Раскуловым сидят на объекте. Дело не шуточное. Ничего. Справились и там.
Туристы.
Занимался я в ту пору альпинизмом, туризмом и спелеологией и организовали мы тогда же в СКБК секцию туризма. Костяк составляло человек восемь-десять, но ходило с нами людей гораздо больше. Вот турсекция образца семидесятых: Валера Забаров - зав. снаряжением, Мадина Галиаскарова - бессменный завхоз, Раф Муртазин - гитарист и запевала, Венера Равилова, Талия Зиннатуллина, Рита Алексеева, Александра Михеева, Ильдар Хамидуллин - инструктор, Рустем Назмутдинов - комендант наших биваков. Некоторое время ходили с нами Алик Талис, Вера Широкова, Петя Аракчеев...
Начальство и профком нас поддерживали, приобретая снаряжение, отпуская в походы и освобождая от первомайских демонстраций. Иногда Валера Забаров и Марсель Байбеков изготавливали снаряжение по нашим чертежам в цеху.
Сложно было с приобретением туристического снаряжения. Деньги в профкоме были, но нужное нам снаряжение отпускали только за наличные. Однажды Мадина сумела в спорттоварах оформить туристические байдарки под видом фанерных прогулочных лодок, и мы несколько лет замечательно ходили на них в сложные водные походы по Карелии.
А в первый наш поход в Карелию на байдарках мы ходили втроем еще раньше. Мадина, Александра и я. У нас было две ни весть когда и кем списанные двухместные байдарки типа "Луч". Латанные-перелатанные. На резине байдарок было по нескольку сот заплаток, и мы их называли "ягуарами". Мадина и Шурик шли в одной байдарке, а я в другой. Плывущие мимо туристы показывали на нас пальцами и говорили друг другу:
- Смотри! Смотри, какие лодки!
А мы гордо махали веслами, как будто бы это мы были такие бывалые водники и это мы довели эти лодки до такого состояния.
Шли озерами, а затем по речке Воньге. Ночи были белые, мы спутали ночи и рассветы, приговаривая "еще не вечер". В походе рыбачили, ели уху, и я даже на одном из порогов поймал две кумжи на мормышку. Кумжи - разновидность форели, пятнистая и не крупная. Прошли по Воньге около десяти порогов стремительных и бурных, и вышли к железной дороге.
При возвращении заехали в Ленинград, где побывали у знакомого спелеолога Сережи Попова. Он был у нас инструктором, когда мы ходили по пещерам Урала. Так этот Сережа угостил нас Ломоносовкой, спросив при этом:
- Крепкое будете?
- Будем немного, - ответили мы, полагая, что это коньяк или на худой случай самогон.
Он налил всем по пол рюмки, и мы выпили за встречу. Выпили и задохнулись. Это был чистый спирт, настоянный на красном перце.
- Ломоносовка, это потому что нос ломит, а не в честь ученого Ломоносова, - пояснил Сережа довольный произведенным впечатлением.
Поездка в Норильск.
Побывал я и в Норильске. Доводили там кислородный компрессор ЦКК 100/3,5. Полетели мы тогда с Николаем Алексеевичем Гришиным. В конце января было дело. Летим, за окном яркий солнечный день. Вдруг на горизонте появилась черная стена, а несколько минут спустя мы влетели в ночь и до возвращения из командировки находились в ней. Норильск нас встретил легким морозцем под двадцать пять градусов и ярко освещенными уличными фонарями улицами. Вообще, температура до минус тридцати градусов в городе считается потеплением, исчезает туманная дымка, и улицы просматриваются далеко. В более холодную погоду над городом стоит туман и далее первого столба ничего не видать. Если принять во внимание, что еще по улицам постоянно гуляют ветра, со скоростью метров 10-20 м/сек, то картина, примерно, будет соответствовать действительности. Дома стоят на вечной мерзлоте и потому первый этаж приподнят на метр полтора от земли. В цоколе сделаны проемы и под домами воздух, чтобы тепло от дома не растопило мерзлоту.
Встретил нас наш главный специалист по автоматике Юра Семенов и привез в гостиницу. А с утра, странно это звучит в условиях полярной ночи, поехали на кислородную станцию. Обычное дело, возились мы с компрессором до конца командировки, и больше о нем вспоминать не буду.
Вечером в гостинице варим уху из ряпушки, разновидность местной рыбы, с помощью кипятильника в новой специально купленной для этого случая кастрюле. Положили туда картошки, луку, и когда аромат ухи начал проявляться в комнате, наш слесарь Володя Александров ни слова не говоря, одевается и через пятнадцать минут появляется с бутылкой спирта. В Норильске помимо водки в магазине продают питьевой спирт. Мигом пролетает уха. Назавтра, заболтавшись, сжигаем кипятильник и остаемся без ухи и чая.
В магазине купил себе меховую шапку за 11 рублей. Придя в гостиницу, обнаружил, что она пошита в Казани. А дома шапку я купить перед поездкой не смог!
Через две недели кончилась полярная ночь. Днем на полчасика небо на юге чуть светлеет, даже на сумерки не тянет, но наступает всеобщее ликование. Еще через неделю мы с Николаем Алексеевичем возвращаемся домой. Снова самолет прорывает тьму и мы в царстве света.
В Москве регистрируем билеты на Казань. Рейс только назавтра и нас помещают в гостиницу. Берем такси и едем в "Украину". Мы в шубах, валенках и меховых шапках, сразу видно, что с севера. Водитель, разбитной парень, спрашивает:
- Куда летим?
- В Казань.
- Где это?
- На Волге.
- Большой, видно, город раз туда самолеты из Москвы летают?
Меня берет обида за родную Казань, и я со скрытой иронией отвечаю:
- Конечно большой. У нас даже два четырехэтажных дома имеется.
Изобретатели.
Альфред изобретал. Между принятием пищи, чисткой зубов и сном это было его постоянным состоянием. Ему было безразлично, на чем остановить острие своей мысли. Критическому анализу и обновлению подвергалось все, что попадало под органы его восприятия, будь то пробка бутылки или штопор. Важно было найти подходящий прототип, раскритиковать его, подыскать обладающие новизной признаки и придумать формальную полезность к ним. Изобретательство - игра. Игра со сложными правилами, с импровизацией, с долгой перепиской, но игра.
Надо сказать, что Альфред прекрасный конструктор. Его чертежи безупречны, насыщены и красивы. Их он тоже творит играючи. Сложнейшие задачи он решает легко и изящно. Так устроен его мозг и руки. Карандаши на его столе всегда тщательно отточены, нож для заточки карандашей всегда предельно остр.
За соседним столом в конструкторском бюро, вот уже двадцать лет рядом с Альфредом сидит Марс - его постоянный оппонент. Он всегда рассеян, взъерошен и критичен. У него на все есть свои гипотезы и аргументы, с трудом воспринимаемые окружающими. Например, Марс утверждал, что нижние зубы быстрее выходят из строя потому, что остатки пищи с верхних зубов падают на нижние зубы и там загнивают. Шутка!
Вместе они команда. Альфред, обычно, рисует самый сложный узел в машине, Марс ее установочный чертеж, а затем весь отдел не один месяц занимается деталировкой.
- К чему я все это? Вспомнил. Прихожу я как-то к ним, а они обсуждают вопрос о том, что раньше появилось у колеса - обод или спица.
Спорили, спорили. Так ни к чему и не пришли.
А тут меня отправили в командировку.
Непьющий слесарь.
Из рассказа Ильдара Хамидуллина.
Дело было в Шабелинке, где наши специалисты, вели пуско-наладочные работы по запуску газоперекачивающего агрегата ГПА Ц 6,3. Работа шла быстро, но продвигалась медленно. Говоря по-нашему - раствор бар, кирпич юк. Рабочие запили. Иванов, начальник отдела, ответственный за пуск, матерно ругаясь, гнал их на работу и, не выдержав принятых ими темпов, прогнал всех с объекта к чертовой матери, то есть домой в Казань, отправив при этом телеграмму отчаянного содержания:
- Командируйте непьющих слесарей.
Прошло три дня. Вечером, в комнату гостиницы, где жил Иванов и другие участвующие в пусковых работах командированные конструкторы, вошел твердой походкой покачивающийся человек, достал из карманов по бутылке водки и поставил их на стол со словами:
- Непьющий слесарь прибыл!..
Сапоги.
При очередной структурной перестановке Блычева перевели к нам заведовать сектором редукторов.
Разрабатывали мы тогда соосные мультипликаторы для холодильной машины ТХМВ-2000. Ездили с Булычевым в Ленинград на завод "Экономайзер". Познакомили нас тамошние специалисты с аналогичными зубчатыми передачами, которые они изготавливали для подводных лодок. Было интересно.
Поехали мы как-то с ним в Москву во ВНИИХолодМаш согласовывать документацию. Целую неделю провозились. В свободное время бродим по магазинам, выполняем домашние заявки. Так получилось, что ему жена, а мне моя девушка заказали сапоги. Ходим мы, ищем, никак найти не можем. Олег каждый день ездит в разные дома обуви, а я в ГУМ, но результат один.
В пятницу утром отметили командировки и отправились в гостиницу, чтобы оттуда ехать на вокзал. По пути заехали в ГУМ и вот она удача - очередь за сапогами в три этажа. Выстояли, получили по коробке - коричневые французские сапоги, грубой замши на низкой платформе. Ни ему, ни мне они по заказанным фасонам не подходят, но других нет.
Времени в обрез, бегом на поезд. Едва успели. В купе с нами едет молодая женщина. Разговорились, показали сапоги.
- А знаете, они вашим женщинам понравятся, - сказала она.
Мы успокоено свернули покупки.
Соседка из купе оказалась права. Сапоги понравились и носились долго.
Соцреализм.
Дело было в Колдыбани, где-то в степи между Самарой и Оренбургом. Там стояли первые ГПА Ц-6,3 поставленные Сумским заводом, и надо было их пускать в дело. Мы с Ильдаром Хамидуллиным оказывались там не раз и надолго. Работа есть работа... Объект был большой, пускали его три министерства, и неразбериха была та еще. Дело катилось в зиму, и основная задача каждого была - оказаться с краю, но не крайним. Когда все окончательно зашло в тупик, затеяли выездное совещание трех министров. Оно проходило в наспех застекленном, неоштукатуренном помещении недостроенного административного здания, при полном аншлаге и, конечно же, в пятницу. В президиуме сидели Они и Секретарь ближайшего обкома партии, в первых рядах руководители всех рангов, а сзади мелкая сошка и зеваки вроде нас.
Вопрос был прост. Министров интересовало:
- Когда будет пущен объект?
- Что для этого необходимо?
Один за другим отчитывались Главные специалисты - строители, монтажники, конструкторы, технологи, механики, энергетики, и проч. и проч. Все говорили одно и то же, складывая объективное и субъективное в одну кучу, и друг на друга... От этих выступлений воздух в зале быстро и хорошо разогрелся.
- Ну, хватит, - остановил поток выступлений председательствующий Оруджиев Газовый Министр заказчик объекта.
- Все вы тут Главные, мы вот только не главные, - сказал он, показав на сидящих рядом с ним министров. - Итак, неделя сроку и чтоб все было!
На этом окончился очередной акт спектакля.
После совещания Шнепп - наш Начальник и он же Главный конструктор того компрессорного агрегата, также бывший среди прочих Главных, отыскал нас с Ильдаром и сказал:
- Я послезавтра еду в Казань, а вы к этому времени нарисуйте масляный фильтр производительностью в три раза больше существующего, с возможностью резервирования и замены элементов во время работы. Мы его запустим в производство и через неделю установим здесь.
Мысль его была понятна - подстраховать слабое место нашего Колеса. Но разработать сложный узел за два дня со всей деталировкой, не имея под руками ничего, было делом сомнительным. В нормальных условиях на это потребовался бы месяц. Но дело есть дело. Он тут же позвонил в Самару к нашим соисполнителям проекта, и наутро нам привезли все необходимое, чертежные доски, готовальни, ватман, справочную литературу, а также прикомандировали двух техников в ранге начальников отдела. У тех хватило такта не влезать в детали, а исполнять детальные чертежи со старанием молодых специалистов. Установочный и сборочный чертежи мы выполнили сами.
В понедельник Шнепп забрал чертежи, отдал мне свою телогрейку (наступали холода), и уехал.
За себя он оставил Солопова, незадолго до этого прибывшего из Бурдыгино - населенного пункта в ста пятидесяти километрах от нас, где находился аналогичный объект, запускаемый со сходным неуспехом.
На другой день, мы с Ильдаром в конце дня пошли отпрашиваться у Николая Яковлевича, чтобы уйти пораньше с работы и успеть в книжный магазин давно нами облюбованный для посещения.
- Выпить, наверное, надумали? - Уличил нас тот.
Отпираться было бесполезно, и мы безропотно кивнули головами.
- Тогда заберите с собой слесарей, все подготовьте и ждите меня. Я скоро приду.
Так и сделали. Предупредили наших слесарей, сходили в книжный магазин, затем в продмаг. Правда, водка оказалась "Старая", да и Солопов пришел поздно, так что пришлось начинать без него, но все получилось замечательно...
Наутро, к полудню мы оказались на объекте, а через неделю был привезен и фильтр, который без промедления наши славные слесаря втиснули куда надо.
Спектакль продолжался еще многие месяцы, годы. Потом агрегат был сдан где-то. Вернее кому-то.
Горки - 2.
Квартиру я получил в 74-ом.
В начале августа с утра поехали мы - Лева Гуликов, Слава Поляков, Тимур Мирзоев и я получать ключи от квартир. Доехали до конечной остановки автобуса, нынче это остановка Гарифьянова, дальше пешком к новостройке. В чистом поле стояло два или три новых дома и один из них был наш. Был солнечный день, и на душе у нас было солнечно. Не скоро пришел слесарь и выдал ключи. Не было газа, не ходил лифт, но был свет. В одной из квартир разложили принесенную снедь, и выпили за хорошее начало. Мы трое размещались в одном подъезде, а Тимур в другом.
Жили весело. За окном колосилась рожь, и рокотали трактора.
С Тимуром Мирзоевым мы дружили семьями и ходили, друг к другу в гости. У нас были дети ровесники и близкие по духу взгляды. Часто сидели на кухне пили чай и обсуждали великие проблемы.
Однажды в понедельник Тимур рассказывает мне:
- Вчера весь день клеили в комнате обои и переставляли мебель. Кончили поздно. Наталья помылась и легла спать, а я пошел в ванную. Помылся, погасил свет и ощупью иду в комнату. Захожу, вожу в воздухе рукой, здесь должен быть шкаф. Пустота. Что за черт! Мы же только что сюда его поставили. Включаю свет, шкаф стоит у противоположной стены. Глазам не верю. Наталья лежит под одеялом и хохочет. Оказывается, пока я умывался, она одна переволокла шкаф. Мы его вдвоем то еле двигали. Ну, Наталья!
На работу нас возил автобус СКБК. Набивалось туда народу под завязку. Некоторые возили еще и детей в ясли. Помню, Мирзоевы вечно опаздывали и забирались в автобус последними с детишками в охапку. Моя Александра с дочкой тоже ездила нашим автобусом. Было тесно, но все с пониманием терпели неудобства. За автобус бухгалтерия с нас вычитала за проезд. Поскольку моя Александра в СКБК не работала, то и денег с нее не брали. Написал я заявление и пошел к Толстолыткину за разрешением ее легализации в автобусе.