Слуги, не имеющие господина,
не становятся от этого свободными людьми - лакейство у них в душе.
Генрих Гейне
ПРИБОР
Время - материя жизни. Десятилетиями складываются устои общества, как свистопляска мгновений страха и сомнений, надежд и разочарований, стремлений и ожиданий формирует внутренний мир человека. Река жизни слишком быстротечна и уносит многое, оставляя обрывки и обломки, а память - слишком коротка, чтобы удержать хотя бы крупицы того, что люди назвали опытом. И только ощущения, неясные и размытые, как воспоминания о жизни до "изгнания", как первое разочарование, как ураган и штиль, все вместе взятое и одновременно абсолютное ничто, оживляя память, возрождают радость детства, утверждая истинный дух жизни. Тогда мягко всплывает какой-то волшебный, неподвластный времени оптимизм, и кажется, что ход времени замедлится, остановится, повернется вспять. Карусель истории проносит народы и страны, исчезнувшие с лица земли и существующие до сих пор, малые и большие, а вместе с ними вождей и фараонов, президентов и королей. История человечества - это история Заблуждений. Возможно. Но несомненно - история Беспечности. Время, изменившее внешнюю форму явлений, сохранило ее суть. Природа человека - неизменна. Из всех страстей - страсть к свободе наиболее "человечна". Отсутствие таковой каралось Временем. Временем, столь бережно сделавшем своё дело, сколь удивительное, столь же и бессмысленное, сохранив рукописи неизвестного автора. Впрочем, доподлинно известно, что видели его в одно и то же время на Западе и на Востоке, и суть вещей он мог внезапно изменить, и "камень" тот ему принадлежал. Древние письмена гласят, что след оставил он в Поляндии, в стране изменчивой, называвшейся иначе и получившей новое название в результате какого-то недоразумения. Об этом мало что известно, а в некоторых трактатах упоминается страна с названием очень схожим, но все - таки другим. Вряд ли стоит рассуждать об исторической ценности сохранившихся рукописей и уникальности их содержания, если бы не некоторые соображения чисто научного, этнографического характера. Из дошедших до нас сведений, народ, населявший Поляндию, бесследно исчез. По другим сведениям люди эти стали обрастать шерстью, членораздельная речь сменилась странными, но однообразными звуками. Некоторые ученые даже выдвинули гипотезу, что ставшее вдруг весьма питательным их мясо пользовалось большим спросом в соседних странах. Однако, вот о чем счёл нужным поведать безымянный автор:
...прибор был изготовлен из уцелевших частей большой железной башни, упавшей с неба. Во всяком случае, так принято считать. Для соответствующих работ в спешном порядке были сооружены два строения. Первое, невероятных размеров, из мрамора и прямоугольных огромных глыб, обнаруженных вблизи места падения башни. Внутри стены были обиты очень тонкой материей цвета сырой земли, источавшей запах серы. Вход во внутрь до восхода Солнца охраняли ламии из гарема, после чего их сменяли стражи порядка. Внутри, точно в центре возвышалось сооружение странной формы, внешне отдаленно напоминавшее башню, если бы не продолговатое устройство неведомого, таинственного назначения, прикрепленное основанием к верхней части таким образом, что изогнутое в конечности венчало всё сооружение, возвышаясь над ним, как пьедестал или трон. Если внешний вид сооружения действовал пугающе, то само устройство, наводившее какой-то иной страх, вызывало благоговение, воспринималось как нечто зловеще - независимое. Середину сооружения опоясывал огромных размеров диск, изготовленный из прозрачного материала, происхождение которого до сих пор неясно, но о котором имеются некоторые упоминания в древних рукописях, корпение над которыми стало причиной безумия не одного поколения алхимиков. Основание этого грозного великолепия было совершенно плоским и идеально круглой формы. Второе строение было меньше в размерах и предназначалось для хранения, а в последующем подробного изучения чудодейственных образцов строительного материала. Кто-то предложил также разрешить хоронить работников, умерших при возведении сооружения, в непосредственной близости от Второго строения, объявив во всеуслышание о том, что чести этой удостоены лучшие из них, но когда новые толпы людей, в предвкушении "своего счастья" устремились к Строениям, решено было оставить всё, как прежде. У жителей Поляндии не было имен и хотя им это не возбранялось, никто из них не помышлял о столь нежелательном и тяжелом бремени. Это обстоятельство гарантировало им непричастность к опаснейшему из преступлений - отличительности. Впрочем, всякие рассуждения об этом выглядят по меньшей мере странно. Звали их никак и хоронили их нигде, до тех пор, пока от заразы не потерял дар речи придворный попугай - птица важная. После этого, из соображений гуманных, а иначе привязанность к птицам и животным не назвать, рядом с посеревшими от грязи и поблекшими от времени дощатыми, наспех и криво выструганными табличками с изображением домашних животных появились такие же, на них дрожащей рукой кладбищенского служителя без имени были нацарапаны две буквы - Ч. П. Со времен Первого Всеземного Восторга прошло много лет, жители Поляндии стали похожи друг на друга, как две капли воды, а с наступлением Эры Общегалактического Ликования были окончательно изжиты пережитки прошлого, было провозглашено, что отныне смыт позор и с корнем вырвано древо зла. Теперь можно было не сомневаться - отныне грех не восторжествует и счастье послушания будет обретено навсегда.
Строительные работы по сооружению прибора начинались с восходом Солнца и завершались оглушительным, режущим слух, многослойным ревом четырех специально обученных слонов; так кричит беззубая на костре. Некоторое время отсутствие торжественности, приличествующей столь почётной миссии, объясняемое не чем-то иным, а всего лишь особенностями строения голосовых связок некоторых животных, вызывало недовольство среди населения. Каждый из слонов, лениво и медленно ,немного приподняв хобот издавал короткий звук, достаточно громкий, чтобы заглушить стоны, доносившиеся изнутри Строения, но слишком слабый для того, чтобы перебить вечно тихий шепот удивления и заглушить радостные голоса новобранцев из числа рабочих, гордых тем, что их признали годными к потреблению, таких счастливых, и таких трогательных. Тогда, по предложению группы учёных, чьи опыт и знания являли собой редкий образец единения сердечной доброты и глубочайшего ума, с единодушного одобрения мирных жителей Поляндии, чьи добрая воля и неприятие любых военных действий происходили вовсе не из страха, но исключительно из человеколюбия и природной доброты, ставшей притчей во языцех, было велено слонов ослепить. В тот же час глаза их были выколоты, а краснолицые стражники, восседавшие верхом на слонах, в назначенное время резко и с силой втыкали в пустые глазницы животных горящие факелы. Рев слонов был воистину ужасным. Теперь уже, перебивая шепот и заглушая голоса, отдаваясь эхом в самых отдалённых уголках страны. став провозвестником добрых вестей, наполняя сердца граждан радостью за своих близких, занятых на строительстве; так мертвечина наполняет утробу гиены. С восходом Солнца работы возобновлялись, остаток ночи люди проводили неподалёку от Строения; некоторые рассеянно брели по узким опустевшим улицам, другие спешили к семьям, надеясь успеть до восхода рассказать о том, чем заняты. Очень часто, когда кто-то из них, будь то убелённый сединой почтенный отец семейства с оттенком мудрой грусти на лице, широкоплечий и коренастый, скуластый крепыш, готовый принести в жертву собственных детей, в день празднования Первого Всеземного Восторга или ко дню рождения Всеполяндского Волшебника - многомудрого правителя Поляндии, или юный доброволец ,не знавший детства и не познавший мечту, черпавший знания из книг о жизни многомудрого, тихим, немного приглушённым голосом, почти шёпотом, поочерёдно останавливая взгляд на лицах собравшихся, изредка загадочно улыбаясь, тем самым намекая на недосказанность, восседая на более высоком, чем у остальных стуле, скупыми и однообразными фразами рисовал в их воображении невзрачную картину Строения и странного сооружения внутри него - происходило одно и то же. Сидевшие поначалу очень тихо, домочадцы постепенно оживлялись, некоторые привстав с места и застыв с выражением подобострастия на лице, уверяли, что если ещё не заслужили чести быть допущенными к работам в Первом Строении, то уж во Втором Строении их умения точно пригодятся, другие, те, кто постарше, окинув их осуждающим взглядом и укоризненно качая головой, призывали к тишине. Тогда счастливый баловень судьбы резко вставал, окружающие замолкали и он, глядя куда-то вдаль, сквозь стены, поверх голов притихших родичей объявлял, что количество работников обеих Строений строго пропорционально количеству героически погибших за период проведения работ и есть основания полагать, что постепенно к работам по возведению сооружения будет привлечено всё население страны. включая женщин и детей. Вскоре весть об этом облетела всю страну, но зависть уступила унынию; ведь избранных больше не будет и со смертью каждого строителя, его место займёт новый. Правда, с наступлением весны стало известно, что день и час торжества бессмертия назначен; провозглашено, что определённое количество людей обязано дожить до торжественной демонстрации свойств прибора.
Зимой, почти бесснежной, унылой, серой и безликой с пронизывающими до костей, столь частыми в Поляндии холодными, заунывными ветрами, с её долгими однообразными, сырыми вечерами, сотканными из покорного ожидания и полного послушания, когда затихают разговоры о волшебном навыке главного жителя страны обращать людей в животных, поглощать острые предметы и летать на метле, поворачивать реки вспять и исцелять безнадёжно больных, проникать глубоко в недра Земли и совершать путешествие в царство теней, управлять природными стихиями и мановением руки возводить города, леденящий сердце, оглушительный рёв слонов в последний раз прорезал тишину, отдаваясь эхом в местах, где вместе обрели покой животные и люди, в переполненных тюрьмах и опустевших домах, встревожив сон младенца и погрузив в дремоту старика, возвестив о начале нового времени. Теперь предстояло разобрать первое строение и представить сооружённый прибор на всеобщее обозрение. Тут раздался протест объявленного предателем, выдворенного из страны, а впоследствии заочно приговорённого к пятистам годам тюрьмы известного поэта. Он вспомнил о наказании сына царя эолян Эола. Новый суд. Новый приговор. Только причины те же. Повелением помутневшего рассудка приговор огласят на площади перед рынком, после чего будут бесплатно розданы вино и хлеб, а канатоходцы и акробаты продемонстрируют своё искусство, радуя собравшихся, прославляя щедрость дарящего; так продажная женщина воспевает толщину кошелька. И пробудились спящие, и примирились враждовавшие- примчались все на площадь. Провозгласив приговор, напомнили о том, что высший смысл всех событий известен лишь одному ему - главному жителю, как просто иногда его называли. Сразу же после этого карлики из дворца подбежали к нагруженным хлебом и чанами с вином повозкам, демонстрируя навыки акробатического искусства запрыгнули на них и зачерпнув вино в небольшой сосуд медленно подошли к стоявшим в переднем ряду женщинам. Ряды людей сплотились, казалось они прижаты друг к другу. Так было всегда, и в День Первого Всеземного Восторга, и в эпоху Общегалактического Ликования. Мгновение, и снизойдёт соизволенье, и будет подан знак. Взмах его руки, и растекается вино по лицам. Коротышки разбегаются в разные стороны; кормёжка начинается. В соответствии с установленным порядком, стражи порядка первыми утолили голод и жажду, за ними сборщики налогов, затем - все те, кто именует себя "совестью народа". Остальное расхватают женщины с пятнами от вина на одеждах и мужчины со следами от ударов плетьми на голых спинах - бутафория из мастерской театра одного актёра, жертвенная живность архитектора Поляндии. На площади, негде было упасть яблоку, некоторые, захмелев от вина, напевали мелодии песен, посвящённых жизни Всеполяндского Волшебника, другие, собравшись кучками застывали перед одетым в одежду всех цветов радуги жонглёром; тот подбрасывал через себя какие-то разноцветные металлические предметы, ловил их ловким движением руки за спиной и проделывал всё заново, все разглядывали друг друга, громко смеялись. Раздались залпы орудий и все начали бить в ладоши. Ведь высший миг теперь они переживали и возвеличили его.
Через несколько дней страна узнает: тысячи патриотов Поляндии, не щадя себя трудятся, разбирая Первое Строение и одно из величайших изобретений вскоре потрясёт весь мир, став вечным памятником гениальности Всеполяндского Волшебника - многомудрого правителя Поляндии. О предназначении прибора известно было только то, что отношение прямое он в равной степени имеет к наукам точным и естественным. И это было так.
Изобретение весьма полезное, особенно если учесть небывалый всплеск интереса к естественным наукам. В научных кругах то и дело увлеченно обсуждали последние известия относительно долгожданных, но от этого не менее неожиданных, удивительных, почти волшебных открытий всевозможных микроорганизмов. Сведущие люди в длинных черных халатах, с диковинными "колпаками-башнями" на головах врывались в переполненные студентами аудитории университетов и потные от возбуждения, без видимой причины срываясь на крик, стремительно приближались к одному из слушателей, и тогда казалось, что сей ученый муж, затаив дыхание, жестом или взглядом даст знак оторопевшему студенту чуть привстать, наклонить ухо, чтобы узнать нечто очень важное, адресованное только ему благодаря научной прыти, упорству и стараниям, в награду за прилежность, в знак особого расположения. Однако ожидание ученого откровения было напрасным, лектор, медленно пятясь назад, снова начинал восхищенно рассказывать об истории и значении "величайшего из открытий, кардинально изменившего ...ставшего основой...", а через некоторое время также стремительно, слегка вздернув подбородок и нервно улыбаясь, подходил к другому слушателю для того, чтобы вопросительным взглядом окинув его и получив немой ответ, однозначный, чересчур одобрительный и от этого лишенный всякого смысла, грациозно и самовлюбленно развернувшись подойти к трибуне, вначале отрешенно глядя перед собой, а затем нахмурившись, продолжить свою речь. Безмятежность и монотонное уныние были неизменными спутниками подобных семинаров, несмотря на переполох в среде ученых, вопреки широко распространенному, но не бесспорному утверждению о волшебной силе некоего особого завораживания новым знанием, а твердолобая самоуверенность и категорическое неприятие любых сомнений в незыблемости ученых утверждений вызывали трепет у женщин с пятнами от вина на одеждах и мужчин со следами от ударов плетьми на голых спинах, у краснолицых стражей порядка и сборщиков налогов, у сочинителей и летописцев - у безымянной паствы Вельзевула.
Пройдёт совсем немного времени и все узнают: строение разобрано, останки погибших будут преданы земле там, где на дощатых табличках нацарапаны две буквы. Всем остальным прикажут воскресным днём, в два часа пополудни прибыть на площадь перед рынком; место было выбрано самим правителем, где и случится то, что неизбежно. Кормящим матерям велят прийти вместе с грудными детьми, калек и безнадёжно больных должны доставить родичи, а те, кого доставить невозможно, всё равно должны прийти на площадь. Такова была воля того, чьё милосердие неиссякаемо и мудрость безгранична, того, кто летает на метле и совершает путешествие в царство теней. Предстоящее мероприятие по демонстрации свойств прибора имело общенациональное значение и являлось самым важным(после двух главных праздников страны) событием в жизни страны. Всё было как прежде. И как всегда. В многочисленных кабаках и учебных заведениях, в клозетах и темницах, в борделях и лазаретах, женщины с пятнами от вина на одеждах и мужчины со следами от ударов плетьми на голых спинах рассуждали о божественной одарённости главного жителя страны и декламировали его изречения, восхваляли успехи на военном поприще и воспевали всеземную славу политика, воздавая хвалу Всевышнему за ниспосланного спасителя и с умилением вспоминая его хождение в народ, как и приличествует тем, кто без имени, как и подобает обречённым. Тем не менее от внимательного взгляда не могло укрыться нечто не совсем привычное. Стражи порядка, обычно безмолвные, бесцветные, с каменно - непроницаемым выражением лица застыв на подступах к его дворцу, у всех входов и выходов, у главной псарни и основной конюшни, в эти дни казались ожившими, пробуждёнными от сна. Стражи порядка, охранявшие вход во дворец изредка украдкой переглядывались, хранители собак и лошадей обменивались короткими фразами, но по-настоящему вольно вели себя стражники прилегающей к дворцу территории. Опустив на землю тяжёлые щиты и копья, они собирались по трое и о чём-то оживлённо говорили, время от времени поглядывая по сторонам, чтобы ненароком не прозевать кого-то из черни. В самом дворце также царило оживление; министры и военачальники шёпотом переговаривались неподалёку от его покоев, служители рангом пониже толпились в стороне, какие-то люди не глядя ни на кого и отрывисто переговариваясь, складывали лежавшие на столах бумаги в аккуратную стопку и стремительно исчезали в дверном проёме, через которую можно было разглядеть пустую комнату, на стенах которой висели портреты выдающихся граждан страны - его родных и двоюродных братьев, двоюродных племянников и троюродных сестёр, родичей жены и дяди. Он велел собрать их вместе. По ночам, оставаясь один, он приходил сюда, с горящим подсвечником в левой руке, с книгой Левиафана в правой руке. Картины с их изображением были везде: в борделях и темницах, в клозетах и банях, в кабаках и учебных заведениях. Он сам так велел. А здесь, в этой комнате он один, и нет никого рядом; ни министров, под его началом одержавших победу над тем, что когда-то считали народом, ни военачальников, под его командованием проигравших войну, ни тех, кто аплодирует ему и умывается вином, как кровью. Нет даже верных псов его - отважных земляков-охранников. Он их заранее удалил. Теперь можно молча, не спеша всматриваясь в эти картины ещё раз вспомнить тот далёкий день, когда он был простым стражем порядка, вспомнить цвет клинка ножа, который он вонзит в спину того, с чьей женой будет застигнут врасплох и кого он называл другом, запах гниющих человеческих останков после подавления бунта накануне празднования Дня Первого Всеземного Восторга, вкус детского места и оскал повивальной бабки. Он вспомнит всё. Стоя, держа горящий подсвечник в левой руке, с книгой Левиафана в правой руке.
По мере приближения торжественной даты оживление во дворце улеглось, уступив место зловещей тишине. Министры и военачальники выстроились в ряд вдоль стены перед его покоями, остальные - в другом крыле дворца, во вспомогательных помещениях. Дворцовой прислуги не было видно. Казалось, все так и застынут навсегда. Но вдруг донёсся какой-то звук, сначала слабый, затем чуть более отчётливый, а несколько мгновений спустя - чёткий и ритмичный. Это был звук приближающихся шагов. В дальнем конце коридора показался человек ничем не примечательной внешности; на вытянутых руках он держал большую шкатулку зелёного цвета и медленно, степенно и важно прошагал через весь коридор, остановившись точно перед покоями. Главный гонец Его Всеземного Превосходства, Правителя Поляндии - он приходился ему дальним родственником: был женат на троюродной племяннице его жены. Так он простоял несколько минут, с вытянутыми руками, с взмокшими от пота и прилипшими ко лбу прядями волос, совершенно неподвижный. Тут бархатный занавес перед входом в покои распахнулся; человек, стоявший в проёме не был похож на их правителя. Это был глубокий старик; впалые щёки, жёлтая, сухая кожа, морщины на шее, окаменелый взгляд. На мгновение глаза его вспыхнули старым, столь привычным для всех недобрым огнём. Тот же час министры и военачальники облегчённо вздохнули; сиротство им ещё не грозит, а гонец, наклонившись подался вперёд и застыл теперь уже в новой позе. В эту минуту он почувствовал, как онемевшие руки остались пусты и пятясь, удалился. Тёмная фигура удалилась обратно в покои, вслед за ней засеменил старейшина учёной гвардии страны - доисторическое ископаемое с длинными, седыми вьющимися волосами и крючковатым носом. Вновь воцарилась гнетущая тишина.
Безграничная мудрость, фантастическая память, неиссякаемая щедрость, необыкновенная храбрость. Сколько всего! И всё в нём одном. Любимец богов! Они одарили его также изысканным вкусом и врождённой культурой. Святая святых. Его личные покои. И здесь всё убранство изысканно. Стены обиты ярко-красной материей, многочисленные кресла - узорчатой тканью тёмно-зелёного цвета, на стенах были развешаны большие портреты с изображением предметов его вожделения; необъятных женских ягодиц, огромных, обвислых грудей и многоскладчатых животов - доказательств изысканности вкуса. В который раз сражённый этим великолепием почтенный академик с крючковатым носом молча стоял посреди покоев. Так прошло несколько минут, час, два, тут обладатель изысканного вкуса и манер небрежным движением правой руки дал знак- разрешается присесть. Старик медленно погрузился в кресло. Через несколько мгновений великий эстет всех времён и народов, сидя боком к крючковатому- так он его называл, заговорил глухим голосом.
- Скажи мне, крючковатый, ты уверен в точности перевода? Ведь в случае ошибки...
Тут лицо его приобрело злобно-беспощадное выражение. Крючковатый вскочил на ноги и торопливо затараторил.
- Совершенно точно, Ваше Общегалактическое Совершенство. Смею вас заверить, Ваше Всеземное Великолепие, мы,питаемые источником Вашего Высокомудрия, отвечаем за точность перевода головой, да и не только. Это с превеликим удовольствием, Ваше Благочестие, и мы, и все наши...
- Ну, хорошо, хорошо, кстати, как твоя жена поживает? Ты моришь её голодом? - спросил он и взгляд его непроизвольно скользнул по развешанным на стенах картинам.
- Она сделает всё, что вы прикажете, Ваше Многострастие. - ответил академик крючковатый. Но он уже не слушал его. Тут надо отметить ещё одно достоинство поляндского правителя. Изобретательность. В Поляндии не была предусмотрена какая-та определённая форма обращения к нему. И сделано это было намеренно. Правда, не так давно, в преддверии празднования Дня Первого Всеземного Восторга, всенародным решением и с одобрения глав всех конфессий страны он был признан святым. Слова были разными, но не смысл их. Раз в пять лет объявлялся конкурс на лучшее, наиболее яркое обращение к нему. Он был и великолепием, и благочестием. И всем остальным одновременно. Тут многое зависело от специфики момента. Он сам так велел. Так он развлекался.
- В таком случае он должен объявится с минуты на минуту - сказал он предостерегающим голосом и бросил взгляд на крючковатого.
Тот стоял, опустив голову, и в ответ лишь развёл руками. Он помнил тот день, когда впервые увидел этот светящийся кусок камня. На нём были начертаны какие-то знаки. Обезумев от распиравшей его гордости, в тиши дворцовых покоев, преклонив одно колено, он запинаясь рассказывал правителю о будущем; о железной башне, что с неба упадёт, о сооружении прибора, о погибших и раненных, о четырёх слонах, о вечной жизни, что дарована будет богами, передавая всё, что рассказали ему знаки. Поведав также об откровении основном. В назначенное время прибудет гость. Он и зачитает громко то, что отражено в надписи на камне. А вместе с тем и то, что было за пределами познания. Последнюю строку, что не удалось перевести. И стар, и млад его услышат. И осуществится предназначение прибора, богов веление исполняя, бессмертием наградив того, кто правит на земле , не ведая ни страха, ни сомнений.
Утро воскресенья выдалось солнечным. Дул слабый ветер. На улицах было пустынно, кое-где можно было повстречать патрули стражей порядка. Перед дворцом и на площади перед рынком их было много. Зимний день - короткий, надо всё успеть. Крючковатый стоял у окна в коридоре, неподалёку от покоев. Он провёл ночь во дворце, заснув в сидячем положении, в комнате для хранения обмундирования стражей порядка. Маленькие глаза его были увлажнены и приобрели цвет неспелой черешни. По всему было видно: академик не выспался. Вдруг он закряхтел, метнулся в сторону, но тут же подбежал обратно к окну и прилип лицом к стеклу так, что крючковатый нос его книзу изогнулся ещё более и образовал идеально круглое сквозное отверстие. Высокий, стройный человек, приятной наружности, медленно приближался к дворцу. Тут крючковатый опомнился и вихрем полетел вниз, чтобы встретить гостя. Давно он так не бегал, Откуда только силы берутся? - подумалось ему. Внизу никого не было, кроме стражей.
- Да человек, высокий такой, только что я его видел из окна.
Он прислонился к стене, из глаз его потекли слёзы, тело обмякло и медленно сползало вниз. Лица у стражников вытянулись, в глазах читался ужас. Тот, что помоложе выдавил из себя:
- Но кроме вас никто не входил во дворец. В аккурат несколько минут назад.
Уныло он побрёл обратно. Но тут уже вовсю обсуждали какую-то новость.
- О, поздравляю вас. - протараторил кто-то из стоявших в коридоре.
- О чём вы? - еле выговорил крючковатый.
Неслыханная дерзость, - подумалось всем, кто это услышал, а генеральный прокурор вперил неожиданно ставший свирепым взгляд в глаза несчастному академику. Тот, заподозрив неладное, украдкой спросил:
- Что-то не так, Ваша Полупринципиальность?
Абсолютными положительными качествами в Поляндии обладал только он сам, Всеполяндский Волшебник. Остальные были получестными, полудостойными, полуумными, в зависимости от расположения правителя к данному чиновнику, занимаемого поста и от некоторых географических обстоятельств. Полупринципиальность промолчала. Ответила совесть. В лице плюгавого - он возглавлял национальный совет по изучению феномена Всеполяндского Волшебника и по праву считался одним из видных обитателей страны безымянных людей.
- Как же так, дорогой друг? Этот день останется в истории, как общенациональный праздник, а цивилизации отныне не страшны катастрофы. - сказал плюгавый. Наш правитель, наш лидер обретёт бессмертие, а вместе с ним и всё человечество. Да-а-а, а как вы думали? Не страшны будут людям ни потоп, ни землетрясение. Он всех спасёт, как спас нас самих. Гость здесь. Он у правителя. Вы не знали?.
Крючковатый готов был расцеловать его, но вместо этого схватил руку генпрокурора и начал трясти её. Тот хотел было отстранится, но поймав на себе чей-то взгляд, также неистово стал трясти руку крючковатого. Тут крючковатый не выдержал и высвободив руки неожиданно обнял генпрокурора. Тот неловко похлопал его по плечу и погладил седые, сальные вьющиеся волосы. Плюгавый прослезился.
- Он там, у правителя. У него длинная седая борода. Проходя мимо нас, он приветливо улыбнулся. Я сразу понял - он желает нам добра и восхищается нашим правителем. - снова продолжил исследователь невиданных чудес.
Крючковатый немного отстранился от генпрокурора и удивлённо посмотрел на плюгавого.
- Как с бородой? - спросил он.
- Вот так. Старичок с бородой. - ответил плюгавый.
Крючковатый совсем опешил. Настало время во всём разобраться самому. Но правитель не звал его. Он подумал, что может напроситься к нему. Нет, сейчас не время. Поговорить с начальником охраны - вот мудрое решение. Тот уже сутки не вылезает из помещения, ведущего в покои. Начальник охраны- человек немногословный и суровый, к нему, однако относился хорошо. Минута раздумий, и, как говорится, смелость города берёт. Он уже в помещении перед покоями.
- Позвольте осведомиться, давно ли гость объявился? - спросил он у главного охранника. Может устроить смотрины для старика? Пусть развлечётся, как сделает дело.
- О чём это ты? - спросил главный охранник.
- Я гостя имею в виду - ответил ему крючковатый.
- Где ты старика увидел? - спросил главный охранник. Человек средних лет с правителем ведёт разговор.
- Дай пройти мне к нему, к отцу моему,- не выдержал крючковатый.
- Проходи, владыка велел тебя пропустить.
Правитель сидел в своём кресле, прямо напротив него сидел гость. Он был спиной к крючковатому, поэтому тот не мог разглядеть его лицо. Правитель молчал. Наконец движением руки он даёт указание подойти поближе.
- Наш гость - наш друг и брат; приехал он издалека, чтобы дар богов мне передать. А я опять спасу отечество и заодно всё человечество, - промолвил он. И тут же продолжил:
- Он, кстати ,между делом мне сказал: в названии отчизны нашей не восемь букв, а девять. Восстановить нам должно справедливость, немедля букву отгадав. Займёмся этим в понедельник. А пока можешь приветствовать гостя.
Крючковатый оглянулся, в кресле сидел человек неопределённого возраста. Внешность его не поддавалась описанию. Попытавшись это сделать, крючковатый увидел перед собой другого человека, при этом забыв, что минутой назад рассматривал предыдущего. Правитель сидел неподвижно, взгляд его остекленел, казалось он не понимает где он и что с ним.
Воскресенье. Два часа пополудни. Городская площадь перед рынком кишит людьми. Тут были все; и женщины с пятнами от вина на одеждах, и мужчины со следами от ударов плетьми на голых спинах, бывшие строители прибора с культями вместо рук и ног, их домочадцы - счастливые и гордые, беременные барышни и вместе с ними их мужья, и те, которых называли совестью народной, хотя давным-давно убили первое, второе превратив в толпу, и главы всех конфессий, что предпочли служение власти всем заповедям книг святых, министры, под его началом одолевшие то, что когда-то считали народом и военачальники, под его командованием проигравшие войну, сборщики налогов и стражи порядка всех мастей, кокотки - зеркальное отображение его власти, все родичи его - вся паства Вельзевула, всё то, что было куплено за грош.
Четверо стражей порядка, укротители слепых слонов и герои страны безымянных людей.
Не дрогнут они и вспыхнут ярким пламенем восемь пустых глазниц.
Оглушительный рёв слонов, тысячи перекошенных лиц, безумный смех и невнятные крики.
Ненадолго притихли вокруг.
Улыбки на лицах, молящие взгляды - рёв снова услышать хотят.
Восемь рук, восемь взмахов, восемь факелов погасших.
Ни единого звука не издали слоны.
Зарычала толпа, заскулила, завыла.
Приближается он, правитель безликих.
Чудо свершится.
Жить вечно он будет.
Вновь спасёт Отечество, спустя века - всё человечество.
Его Общегалактическое Совершенство, Его Всеземное Превосходство, Отец и Мать, Спаситель Человечества, Великий Магистр наук, Повелитель Времени - Всеполяндский Волшебник! Он здесь, он с ними!
- Люди поневоле приветствуют тебя!- скандировала толпа.
Его трон установили на площади так, чтобы продолговатое устройство, прикреплённое к верхней части сооружения было направлено точно в его сторону. Так он восседал на своём троне, у основания прибора, с книгой Левиафана в правой руке, в ожидании того, что неизбежно. Он сам того хотел. Небо заволокло тучами, вздрогнула земля, неожиданно поднявшийся вихрь крутил в воздухе клубы пыли, мелкие камни и всё, что мог забрать, сооружение засверкало ярким светом, из продолговатого устройства в верхней части его вырвался луч света и тут же расслоился, осветив всю площадь, Вихрь затих, толпа отпрянула назад, послышались выкрики. Вдруг, один за другим все начали падать, рты раскрылись, судорожно хватая воздух, лица покрылись красными пятнами, из ртов изверглась какая-та жидкость, моментально превращая лица в кровавые каши. Он сидел неподвижно на своём троне, из глаз и ушей текла кровь. Вдруг он закачался, затрясся, какая-та сила швырнула его на землю. Тело начало медленно распухать, язык вывалился изо рта. Встав на четвереньки, он почувствовал некоторое облегчение и какое-то естественное удобство. Ненадолго. В следующий миг глаза его выскочили из глазниц и ничего не видя перед собой, он натыкался на подобных себе.
Как много знаков на камне том. Зачем же всё заново зачитывать? Разве я забыл цвет клинка ножа? Разве я не помню запах гниющих человеческих останков после подавления бунта? Разве не чувствую на языке своём вкус детского места? - так думал он, Так думали они, Повисли в воздухе вопросы. Ибо задавший их, и те, кто были с ним - уже в обличье другом, в своём, что соответствовало сути их. Ибо раздался голос и прозвучало то, что было за пределами познания, то, что не поддавалось переводу.
Суть Сущего. Да будет так!
И в соответствие пришло всё сразу. Воздалось по заслугам всем. Calliphora vicina. Безымяные вначале, обретшие имя в соответствии сути своей. И только четыре слепых слона, качая головами и размахивая хоботами пытались отогнать назойливый рой разноцветных мух.
Это случилось в воскресенье. В два часа пополудни. В стране безымянных людей.