Пусть это будет тёмная ночь - осенняя. Пусть для начала это будет маленькая квартирная коробка с томящейся свечою на столе. Пусть свеча кидает нежные суетливые скочки всполохов на лицо женщины, сидящей рядом с грудным младенцем на руках. Ведомый инстинктом, даренным ему природой он припадает к тёплому соску мамы и своими красноватым округлённым ротиком жадно вбирает в своё тельце живительную белую влагу. Молоко мамы для него значит Жизнь... Отнимите у младенца грудь матери и оставьте одного в холодной комнате - он умрёт. Замените материнское молоко суррогатом - недополучит, станет не тем!
...Назовём его О. Сорок лет. Писатель, по-видимому. В помещении, где жил и творил, - ворох бумаг, груды книг. Современных корейско-китайских средств вывода текста на бумажный носитель не использовал. Существовал на пособие по безработице. Молчалив был и труден для изображения художником. Как иначе? Зайдёте в гости - увидите лицо, погружённое в работу. Встретите на улице - просто не увидите: лишь перед глазами промелькнёт кусочек фотографии, наклеенный на другую фотографию с проспектом или бульваром Большого города. Никто не знал лица О. Даже он сам, поскольку в зеркало не смотрелся часто. Просто не любил это делать. Незачем. Ещё немаловажная деталь - пристанищем О. было не просто захламлённое донельзя помещение. У него была комната. Комната являет собой для большинства обывателей четыре стены, потолок с люстрой и пол с линолеумом, окно со шторами и отопительную батарею. Множество комнат собираются в квартиры (отнюдь не дешёвые в Большом городе), а в свою очередь, квартиры в дома разнообразной конструкции. Для строительства дома необходимо задействовать множество людей (архитекторов, прорабов, представителей ближнего зарубежья, измазанных белейшей цементной пылью). Итак, вуаля комната!
И неизысканнейшей аллюзией является то, что однажды в той его комнате, утром, как бывало каждую среду, появился скрип двери, взяв за руку, пригласив внутрь неказистое создание лет двадцати пяти с чистейшими карими глазами, полноватое и крайне редковолосое. Страшилка. Всё крайне просто! О. любил Страшилку. Она дарила ему нежность. Милые влюблённые познакомились, прогуливаясь вдоль загородной дороги. Будто бы дорожники сооружали эту дорогу именно для этих двоих. Забавно! О. направлялся на север. Строго. Она - плыла всем своим ласковым полнушчатым тельцем на юг. Сначала их разделяла белая-белая пунктирная строчка разделительной полосы, затем последовало то самое развитие событий, которое можно вычитать в любой истории о любви. Вот и сейчас расположились влюблённые Писатель и Страшилка на стареньком диване, рождённом ещё дедушками и бабушками, на фабрике, выстроенной ещё до текущего политического режима, с довольно-таки вредными и остроколючими крупными пружинами. Страшилка положила голову на колени О. Его рука скользнула сначала по коротким её плечам, затем - по шее вниз к небольшим беленьким грудям. Оба испытывают настоящее неподдельное удовольствие: Страшилка - от того, что тело её снова принимает себе сильную, бесстыдную и горячую руку, О. - от того, что он, входя в её тело рукою, аки инструментом, продвигается в мир иной, где уже нет дорожников, строителей. коммунальщиков, прохожих...
...А есть тот замечательный пейзаж с круто задранной грунтовой дорогой и берёзами, колодцами и прудами, а самое главное с запахом земли, её естественной вибрацией, с которой сплавлено существо Его и заставляет просыпаться в пять утра и убаюкивает в девять вечера. Коровы. козы, молоко... Пейзаж свободы!
Ах! Груди женщины!... Вот все мужские обязанности закончены:
- О чём ты думаешь?, - её надрывающийся шёпот прикоснулся к О. справа, где-то чуть между ухом и волосами.
- О тебе... - соврал О, хитро улыбнулся и поцеловал подругу опять прямо в то место, которое и предназначено давать живительный источник, питающий Жизнь...
Скрип пропустил Её в жилище, скрип и проводил прочь. Кто-то строит. а кто-то даёт строению тепло.
Квартира. Комната... Надо также ко всему выше сказанному добавить, что Писатель жил неподалёку от одного из проспектов Большого города. Проспект этот представлял собою проявление тоталитарной архитектуры. Построен ещё в первую половину прошлого века в эпоху живых вождей, последних реальных царей; впитав, мощнейшую волю одного-единственного человека, хотя и покоцанный современными точечными, издевающимися над ним, постройками, палатками с цветами. газетёнками и дешёвыми пирожками, проспект ещё был способен поразить сознание прохожего своей энергетикой. Писатель обожал Проспект. Питался им, как и всем существом своей страны. О. вернее согласился бы на смерть, чем на переезд в другую страну... Правда переезд - значил бы смерть его! "И пусть те, кто захочет выгнать меня отсюда или разрушить мою Родину, лучше приколотят мои руки и ноги к столбу металлическими гвоздями, выколют глаза, проткнут сердце упругим прутом, вырвут детородные органы. Если передо мною будет стоять роковой выбор, то я выберу именно такой исход!"...
И знаете, что я вам скажу напоследок? Пушкины, Чеховы, Достоевские не возьмутся ни коим образом сами по себе из ниоткуда. Писатель, вообще, творец крупной величины вскармливается и лелеется всем духом своей страны, всем народом, и каждым человеком в отдельности, ровно также, как вскармливается младенец матерью вплоть до своей смерти и надолго после.
...Итак, молоко для грудничка может быть питательным...
...Может быть с примесями...
...А может быть и вовсе... суррогатным...