- Непривычно... словно мы встретились для близости и не знаем с чего начать, - с этими словами он многозначительно посмотрел ей в глаза. Кстати, хороший знак и впервые такое чувство... обычно я не особенно церемонюсь...
- У меня такое же чувство... с Вами как-то всё по-другому...
- Действительно чувство... говорят, если мужчина робеет на первом свидании, то это указывает на серьёзность его намерений, не знаю насколько это правда, но допускаю, что у впечатлительных мужчин это возможно...
- Интересно... и ещё... меня от Вас знобит, словно рядом со мной снег, вот как сейчас, - она отвела взгляд от его глаз и стала всматриваться в полузапотевшее окно...
- На исходе февраля озноб довольно естественен... хочется Вас обогреть...
- Наверное, знобит впечатлительных барышень на первом свидании... не могу назвать себя таковой, а всё-таки. За окном снег срывается... символично...
- У Вас, я понимаю, очень бурная жизнь за плечами, пытаетесь зализать раны и надеетесь на счастье, верно? А может быть, давно смирились, остепенились, и будете доживать, как сложилось?
- Не такая уж и бурная... не остепенилась, не знаю к счастью или же нет, но меня научились принимать такой...
- Обращение "Вы" - заводит Вас, как и меня? Жара убивает...
- Заводит... тоже не люблю жару...
- Вижу, мы с Вами близко чувствуем мир. Сегодня луна в рыбах... люди совершают безумные поступки...
- А Вы остерегайтесь безумных поступков... ночью всё не так, в ином свете, чем утром или же днём... когда-нибудь я расскажу Вам кое-что...
Официант в ослепительно белой накрахмаленной сорочке с бабочкой и таких же ослепительных перчатках, подошёл к их столику и подал заказ: чашечку эспрессо-доппио - для Моны и латте макиато в высоком стакане - для Марата.
- Сейчас бы немного больше времени, укромное место, коньяк и сигарету... да? Верно, Мона? Он Вам многое позволяет?
- Вы меня провоцируете?... Скажем так, он многого не знает, а то, что знает, возможно, прощает, он молчит, просто любит...
- А Вам позволяют многое? Теперь она кинула взгляд на безымянный палец его правой руки.
- Вовсе нет... у меня всё достаточно серьёзно, скорее я сам себе многое позволяю... каждый из нас пчела...
- Это чувствуется. Я просто спросить не могла, если человек захочет - он скажет сам, но я Вас чувствую...
Послышались нежные звуки песни Mylene "Очень далеко... мир, где страданий нет, я тихо из него вернулась... Нам вместе так легко... в душе, где вечный снег... застывшая любовь проснулась..."
- Её можно слушать и слушать, люблю её...
- Согласен, но мне не с кем делиться тем, что мне нравится...
- Плохо, когда не с кем... всегда плохо, когда некому себя отдавать, иногда от этого страшно... я совсем не хочу доставлять Вам, возможно, неприятные воспоминания...
- Мона, Вы мне нравитесь... очень... Вы словно подросток... молоденькая, светлая... очень хочется в Вас... Вы безумная, не надышались свободой и не надышитесь...
- Вы меня пугаете... Марат. Возраст у меня не проходящий... крышу срывает порой, я как в той песне... всё боюсь не досказать, недолюбить, а то, что безумная... это Вы в точку...
- Ещё Вы запальная, порой наивная, легко теряете голову... с Вами легко погибнуть. Вы вся из страстей и крайностей... без оглядки и по-полной... Вы красивы, понимаете, что есть красота? Вы изнутри красивы... по-настоящему... Вы замечательная женщина... я понимаю Вашего мужчину, он Вам за отца... и может многое простить...
- А Вы и вправду удивительный мальчик...откуда?... Как Вы всё это, так влёт?...
- Чёрт, вижу в Вас действительно луч надежды, и мне за долгое время терзаний теперь хорошо с Вами... не то чтобы я лгу Вам, но многое не говорю о себе, недоговариваю, а ещё я как-то странно неуверен в себе с Вами... и чертыхаться стал, очарован Вами, Мона...
- И мне хорошо, но знобит всё также... знали бы Вы как я не уверена в себе с Вами... руки вот дрожат, чертыхайтесь, мне нравится. Люблю, когда меня грубо берут, сразу кончаю...
- Как интересно всё с Вами оказывается... ловлю себя на мысли, что уже ревную Вас. И если быть до конца откровенным, то на самом деле мне довольно редко так хочется женщину, а Вас хочется чёрт, и я это чувствую в себе. Тоже дрожу, оказаться бы с Вами наедине и чтобы больше никогда не оборачиваться. Чёрт, как всё закрутилось...
- Вы для меня - огонь... не ожидала, что Вы в этом признаетесь... Вы ревнуете меня к моему внешнему миру, к тому, что меня окружает... мне так кажется почему-то...Чёрт! Чёрт!! Чёрт!!! Я этого не скажу Вам...
- Ревновать Вас к миру?... Не знаю. Кажется, с мужчиной у Вас холодно, Ваши любовники - несерьёзно. Скорее, я ревную, когда чувствую, что кто-то способен разглядеть женщину изнутри, войти в её мир. Я действительно огонь... многие так говорят, но сейчас мне нужно остановиться, не форсировать... я не хочу с Вами дров наломать... немудрый вечер и совсем близко сумасшедшая ночь...уже ощутимо её дыхание... я бы после близости выпил с Вами...
- Марат, понимаете, у меня есть мужчина, не любовник, это другое... Мне нравится угадывать Вас, затем узнавать. Честное слово, я бы тоже выпила тогда. Будем прощаться?
- Понимаю... да, я пойду, мне было хорошо с Вами и простите мне мои глупости, я не со зла... если это иное, то так и говорите... некоему иное. Марат снова поднял глаза, пристально цепляясь хоть за что-то, что могло бы, не отдалять его от Моны...
- И мне было хорошо с Вами, знобило! Доброй ночи Вам...
- Мона, а Вы уверены, что понимаете, что значит "некоему иное"?
- Честно?.. Нет, не совсем...
- И Вам доброй ночи. Марат, не спеша, направился к выходу из кафе. Мона не сразу ушла, ещё какое-то время одиноко сидела за столиком... касалась губами краешка чашки с остывшим кофе...
"Черный принц
Лиши меня крови
Надежды
Потому что в меня проникает молчание
Без прикрас
Пустота..." (с)
(Antonio Vivaldi - Winter-3-Allegro)
Вечером следующего дня, Марату безумно захотелось вернуться в то самое чудесное кафе. Чем ближе он подходил к знакомым местам, тем сильнее вырывалось из груди его сердце, и каково же было его удивление, когда он увидел там её, за тем же столиком и на том же месте, лицом к входу...
- У меня от Вас снег восемь лет, - казалось, она совсем не удивлена его появлением...
- Слушайте, а мне Вас хочется постоянно... вот, и сейчас, посмотрите как он рад Вам...
Она смущенно и немного кокетливо опустила ресницы, - Я заметила его приподнятое настроение... у меня странные предчувствия...
- Хочется быть грубым с Вами. Хотите, я буду с Вами очень откровенным?... Вернее это я, наверное, хотел бы Вам верить настолько. Расскажите мне о своём предчувствии...
- Знаете, восемь лет я не знала, что означает мой сон, он снится мне довольно часто. Я почему-то предчувствую, что если Вы умрёте, то и я...
- Чёрт... нехорошо, когда предчувствия совпадают... и странно, что это у Вас со мной, ведь в Вашем сердце другой человек...
- Нехорошо... верно, и мне с Вами совсем не так, как с другими... Вы во мне... вернее я разбиваюсь о Вас или в Вас... не знаю, сама не могу до конца осознать, что происходит. Только я без Вас совсем не дышу.
- Мона, почему меня так тянет к Вам?...
- А почему меня тянет... Марат, ответьте мне?...
- Не знаю, у меня вот чувство к женщине около трёх лет... она мне на днях позвонила, хотела увидеться, а я ей ответил, мол, с чего ты решила, что я этого хочу... какого!? А Вас я и знать не знаю вроде, а Вы мне родная совсем и будто судьба. Вот как бы вижу только Вас в неизведанном будущем... и в странности этой есть определённая прелесть...
- Чёрт! Вы сказали то, что я бы не сказала Вам, а хотела, только боюсь чего-то... Я с Вами не играю, и не лгу Вам...сегодня с полдороги вернулась, 100 км отмотала и вернулась, а он ждал, а я не могу... вот же чёрт!
- А знаете, вспомнил сейчас, как часто повторял, что вот я ловчусь, вы силитесь, но будет всё по-иному, явится женщина и без лишних сантиментов заберёт меня к себе. Может это о Вас?
- Не знаю, ничего не знаю. Вы меня уже давно забрали, а нашла я Вас относительно недавно... вчера. Я не скажу, что Вы меня шокировали, скажу, что я это знала, чувствовала, не знаю уж, чем там я чувствую, раньше так не было, но чёрт подери, я Вас чувствую... Вы действительно сильнее его, но Вам так плохо, очень плохо... это сон... нереально-реальный сон, как явь... 8 лет. Сначала я думала, что разобьюсь в снегу, когда-нибудь, но это после первого сна, потом я поняла, что это нечто иное... я не могла долго разгадать... помните, я спросила - не зовут ли Вас "снегом"...
- Да, помню вчерашний вечер, он будто и сейчас стоит у меня перед глазами...
- Да...вчерашний вечер... Марат, мне с Вами отчего-то хорошо и тревожно... и Вы ещё сегодня сказали... нечто. Мне важно чувствовать Вас рядом. Просьба у меня к Вам. Обещайте мне никогда со мной не играть, пожалуйста.
- А что Вы понимаете под игрой? Вдруг я Вам завтра скажу, что у меня иное имя, это игра?
- Имя, это не важно, я просто Вас нашла. Но не играйте чувствами, словами не лгите, не лгите вообще. Это конечно Ваше желание, и Ваше право, но я от этого погибну... убьюсь, понимаете?...
- Да, Мона, понимаю и к счастью сам лжи не выношу. Я очень устал от метаний, долго ждал такого "я Вас нашла" это как встретить Марго, правда теперь и не знаю, что делать с этим... Просто ныряю в Вас, словно ребёнок под одеяло... прижимаюсь к Вашей груди и так уютно рядом! С Вами легко быть собой, говорить правду... да, уютно... так почувствовал к Вам, как и не знал ранее. И в то же время допускаю, что ничего возможно и не будет, но так хорошо обрести покой рядом с Вами, пускай лишь в виде такого общения. Мне важно, что Вы думаете обо мне, важно не быть одному... важно увидеть себя в женщине...приятно... знали бы Вы как приятно говорить Вам эти слова...
- Верно, Вы тогда почувствовали - я перед Вами кошка, но мне с Вами как-то счастливо, комфортно, но надолго ли?... У меня к Вам странные чувства... разные. Иногда мне просто хочется положить Вашу голову к себе на колени и перебирать волосы... просто молчать и чувствовать...иногда другое, то первое ощущение Вас... мне важно, чтобы Вы не были один, когда Вам это нужно, очень важно! И все Ваши нотки, мне необходимо слушать Вас! Какой Вы!
- Как мило, Вас поражают нотки в моих словах... представляю, что бы Вы чувствовали, если бы смогли читать мои мысли... Вы же меня до капли пьёте... Видимо мне нужно от женщины именно это, но чтобы женщина была не проста... вот Вы и воплотили всё это в себе...
- Мне Вам не передать, что чувствую к Вам, вот когда в полной мере понимаю как тесно такое общение, как мало и как быстро настало это - мало! Кошка... а ведь мне это льстит, к чему скрывать, другое дело насколько верно Вы меня представляете...
- Думаю не столь важно рассказывать, что было, да как. Пять лет назад, был момент полного отчаяния и разочарования, я опустился ко дну, забил на всё, стал слабым. Мечтал о передозе, а она меня за ворот ухватила в последний момент и появилась надежда, призрачная, но всё же я поверил в неё. Тогда думал, что вот сейчас решится всё, останусь гнить или жизнь мне подарят... мир в мире... предчувствовал неладное, и не ошибся. Через девять месяцев её не стало... героин. И пустился я снова во все тяжкие. Позапрошлой осенью ещё наступали светлые моменты, и тогда я верил, но теперь я даже не мечтаю, живу, а что потом, совсем неясно, может выход, а может "сейчас" я буду вспоминать с грустью и благодарностью. Простите, но нужно быть совсем безумным человеком, чтобы разглядеть во мне что-то своё и впустить в свою жизнь. Я скверный ребёнок... не скрываю того, совсем не картинка и не ангел... человек просто... с кучей страхов, совсем переставший понимать жизнь и получать от неё удовольствие. Я совсем не получаю удовлетворения... я наркоман... плачусь Вам... не люблю этого... себя не люблю...
Повисла пауза, Мона закурила, глаза её заблестели... огнём или влагой, а может, всё было в них в этот момент...
Во мгле за окном начали зажигаться фонари, едва теплящееся мерцание постепенно переходило в яркую фазу.
- Понимаете, Марат, я это знала ещё до того, как встретила Вас, только не подумайте, что у меня крыша в пути. Знала, чувствовала, что я встречу свой снег... мне это важно. Что этот снег будет с множеством всяческих пороков, страхов, болей и прочего...только не знала где именно я его встречу...
Мне нужно было дышать им, я задыхалась без него, без Вас... мне нужно было разбиться в нём и отдать ему, то, что ему нужно, чтобы и он дышал!... Получается, что я Вас знала, так что ли. Вы не плачетесь... это не так, я живу подле Вас. Понимаете, я как будто прикасаюсь к Вам постоянно, чувствую Вас кожей... и там внутри, наверное, там, где душа. С Вами всё по-другому... я всегда брала и почти никогда не отдавала, а Вам хочу отдавать и безумно боюсь потерять Вас... во всех смыслах этого слова...
- Вы меня разрываете всего своими признаниями...они, словно эхо из прошлого и умирать всё-таки не хочется, ой как не хочется, особенно когда осознаёшь, что Вы есть. Вы мне такие слова говорите, что голова кружится, опасны Вы... манки... действительно кожей меня чувствуете, знаю, что чувствуете и не промахнётесь никогда. Хочу голову Вам на колени... боже, как хочу всех ощущений с Вами...
Так, наверное, бывает, человек не обделённый женским вниманием, внимания того не имел и слов тех самых не слышал, а может, и были слова, но не тех женщин. Лишь она была яркой и недолгой. Несмотря на всё моё к Вам, что словно лавина... всё-таки хочется кричать - остановись, что же ты делаешь, девочка?!
- Поздно, Марат, слишком поздно... лучше я умру рядом, чем без Вас...
- Так не привычно, что Вы мне взаимностью, я, почему то всегда искал своё у стерв, которым было плевать на меня. Возможно хотелось растопить глыбы их льда... излечить души... вернуть веру... всегда лёд... я должен любить... гореть, сострадать, жалеть падших, чёрствых, циничных, лживых, грубых. Но видимо я отлечился, все их болячки теперь во мне. А с Вами я даже не знаю, что делать, Вы все мои правила сломали, нарушили, теперь я просто чувствую, и мне нравится это новое ощущение...
- Мальчик мой... мне так хорошо от того, что Вы просто чувствуете, и Вам это нравится. Если Вам хоть чуточку хорошо, то я счастлива. В человеке столько скрытого, того, о чём он и не подозревает порой... сказал бы мне кто лет десять назад, что я буду испытывать эйфорию - впитывая чьи-то боли... я бы послала того куда подальше. А вот видите как оно всё... и у меня к Вам безумная нежность, а для кого-то и заварка закончилась, - уже совсем тихо добавила она.
- А я себя выжал, раздал, изжил, Вы это понимаете? Я не здоров, не крепок, не красив. Секс для меня - наказание, я переел его, перестал получать удовольствие, стал бездушным, а потом вовсе ушёл в себя. Теперь, когда чувствую, что интересую женщину лишь физически, сразу рву с ней. Мне обидно, больно, что за этим не видят меня, каков я есть. Я чураюсь эротоманок... мне это неинтересно, я не люблю голое желание... моя эротика иная... в ней душа... женщина. Вот в Вас та эротика, что возбуждает меня, вот как сейчас помню ощущение своё, когда почувствовал к Вам, увидел вчера, как Вы с ветром у моря, а теперь вот с осенью вижу Вас. Вы простите, что я так открываюсь, словно на исповеди. Хотя может и так...
- Я это понимаю и если бы не чувствовала Вас, то и не сближалась бы настолько, не доверяла бы Вам себя. Красота Ваша, внешняя красота - не та красота. Вы по-другому красивы - настолько, что мне страшно порой! У меня от Вас самые первые ощущения такие - подойти к лицу, коснуться губами Ваших губ, не целовать, именно касаться, аромат Ваш чувствовать, боль Вашу забрать. Странные ощущения, почти физические и бёдрами чувствовать Вас, напряжение Ваше... эмоциональное напряжение, не физическое. Понимаете, мне с Вами так... я не могу объяснить, но это чувственнее чем с мужчиной, которого ты безумно хочешь... это больше, чем говорить глазами, чем говорить телом. С Вами всё гораздо глубже и чувственнее, и больнее... мне без Вас было холодно, и так хочется Вас спасти, даже ценой себя... Ваши огромные глаза и губы... капризные, такие хочется особенно...
- Мона... я люблю тишину, нежность, чтобы по-доброму и за руку, мне это важно. Жизнь проходит, порой вижу у своего подъезда, как молоденький парень обнимается с девушкой, так трогательно... и у меня слёзы... вот так... хочу обнимать и вдыхать аромат волос... глупо, да?
- Марат, мне только чувствовать Вас и дышать, умру теперь без Вас... или задохнусь. Вам просто необходимо, чтобы Вас приняли таким. Как дышать. Вы то, сами людей понимаете и раны их зализываете, а в ответ тишина... пустая, пугающая и Вы в ней потерянный, раздробленный, а Вам хочется держаться, как ребенку, а Вы ребёнок и есть... Вас бы вести и лелеять... тогда Вы многое дадите тому, кто Вас примет. Вы действительно, в первую очередь, хотите рядом человека, и совсем это не глупо - вдыхать аромат волос, гулять, держась за руку, жить чувствами. Также люблю тишину, как и Вы...
- Ещё я люблю шахматы, будоражит игра, как и скорость. Люблю, когда женщина водит автомобиль. Завораживает манера езды, человек раскрывается, стоит лишь чувствовать наблюдая. Любовался Вами вчера, как умело управляете мощью, как чувствуете её, как меняется выражение на Вашем лице, как пальцами касаетесь рычага, меняете положение рук на руле, держите его уверенно, без напряжения.
- Да, я люблю скорость... странно... непривычные ощущения у меня от Вас. Вот разговариваем, а меня, как и вчера знобит... это хорошо или плохо?
- Вы просто безумная...
- Я знаю...
- И я знаю, что Вы это знаете. Снова эхо. Голова начинает хандрить... жарко. Хочу увидеть море, всё боюсь не увидеть его. А Вы любите море? Давайте поедем туда... Вы с некоторых пор мой наркотик... мой нарисованный мир...
- Поедем, если Вы хотите. Море... но я больше люблю океан, Майами, поедете туда со мной насовсем?
- Красивое желание у Вас, я люблю белоснежные пляжи... красиво, и город мне нравится, но более тянет к Чёрному морю, чтобы на родном языке вокруг говорили. Мне хотелось бы остаться там с близким человеком... с Вами... мне важно это... для меня это волшебное место из детства. Смогли бы остаться?
- Это Вы мой наркотик, и похлеще, чем героин, наверное. Не могу от Вас уйти, оторваться не могу, Вы из меня такое гнёте, что неподвластно ни одному огню. Обещайте беречь себя... прикоснуться бы к Вам... на секунду хотя бы... просто прикоснуться, - с этими словами она подаётся вперёд и пальцами едва касается его руки...
- Хочу Вашей нежности... Мона...
- Чёрт... знаете, что мне хочется сказать в ответ? Вы так смотрите, что у меня пылают щёки, люблю тёмные глаза у мужчин... и губы капризные, они говорят о многом...
Хочу тот сон... снег нежный и грубый... такой разный... на контрастах, и я разбиваюсь в нём. Стану мёртвой от Вас, буду лежать тихо-тихо... любоваться Вами и не дышать, ничем не напоминать о себе. Манят Ваши губы и глаза затягивают, боюсь, пропаду совсем и волосы Ваши, хочется их... и чёрт... Вы красивы! Я ночью прошлой не могла уснуть... лишь под утро, ненадолго и Вы мне снились, но это другой сон... в нём Вы - это Вы, а не снег...
- Ничего не говорите Мона. Вы прелестны, любуюсь Вами, хочу быть этой ночью. У меня от Вас дрожь внутри, словно я сейчас должен раздеться и почувствовать на себе Ваши ладони... заглянуть в Ваши глаза... глубоко в Вас...утонуть в Вашем поцелуе. Время уходящее жаль сейчас особенно, кажется, что меня уже никто так не почувствует, как Вы. Хочется опускаться к Вам, прижиматься. Мне Вас мало так. Заберите меня сейчас с собой, хочу тонкую Вас, пахнущую морозом и снегом, с горькими глазами и чувственной шеей...
- Это взаимно... сумасшедший мужчина! Вы меня так чувствуете, как никто... Вы подсознательно чувствуете, кожей, телом... не знаю чем ещё. Боюсь, выпьете всё во мне, хочется Ваши ладони чувствовать... тепло их, нежность... руки многое говорят, и хочется Вам отдавать себя бесконечно...
***
(Alfred Schnittke - Полёт - объяснение в любви)
Они не заметили, как подъехало такси. В пути оба молчали, словно боясь нарушить то волнительное, что переполняло их. У Марата усилилась боль, он старался не показывать вида, но его глаза потухли, и он всю дорогу отрешённо смотрел на падающий снег в свете ночного города. Идя по длинному коридору, ведущему в номер, он улыбнулся и даже попытался пошутить, но осёкся от очередного прилива в голову. Мона, ощутив это, взяла его за руку, её непрерывно съедали разные мысли, но шагала она твёрдо. Как можно осмыслить воронку... водоворот, в который её нещадно затягивает, как только она касается его взглядом, начиная осознавать, пить его по капле и почти сразу ноги слабеют и подкашиваются, а сердце начинает колотиться с бешеной силой или останавливается.
Наблюдая постоянное напряжение на его нервно сомкнутых губах и скулах, которые словно кричали за него то, что он не решался произнести вслух, ей казалось, что в жизни он никогда ничего не чувствовал кроме боли. Он упрямо отводил от неё взгляд, всячески избегая положения, когда она может беспрепятственно рассматривать его. Мона вдруг безумно захотела поцеловать его в губы, это желание возникло резкой вспышкой. До сих пор она и не предполагала, что значит быть с другим мужчиной.
И вот сегодня, когда они впервые остались наедине, сейчас... тот вихрь, то неясное, что она чувствовала в себе с момента знакомства с Маратом, стало разворачиваться, открываться в ней, обретая ясность. Мона поняла, что хочет быть с ним, хочет, чтобы Марат касался её, чтобы считал её своей, почувствовал как в ней тепло и влажно, и что она такая благодаря его присутствию, его существованию в ней. Да, теперь она иная, она словно не узнавала себя, своих ощущений, мыслей и своих пугающих желаний. Мона понимала, что очень нравится ему, и ей хотелось одарить его собой, отдать ему себя, своё тело, тепло, всё то, что хранилось в ней, а теперь вырывалось наружу. И ей страшно было проронить хотя бы каплю от своей нежности. Ведь, по словам Марата, он видел подобное, лишь в своих сновидениях и только там, робко вкушая нежность, что словно влага касалась его тела, пропитывала насквозь, и даровала ему состояние неги и покоя. Теперь его кожа вбирала в себя драгоценную ласку Моны, он чувствовал невероятную жажду, желание ощущать её в себе, жить с нею внутри.
В маленьком номере гостиницы они, не сговариваясь, не включили освещение. Единственное окно выходило на ярко освещённый бульвар, и свет оттуда тусклым бесформенным бликом падал на большой чёрный диван из грубой кожи.
Мона неожиданно обвила обеими руками голову Марата и попыталась поцеловать его, но он намертво сжал губы и затаился. Тогда она поцеловала его в глаза, что-то подсказывало ей, что ключ именно там, в его больших уставших глазах. От поцелуев его дыхание участилось, губы разомкнулись, и она, едва касаясь их, стала медленно проникать в его рот языком, отстраняясь в паузах и трогая его губы пальцами, затем и их, погружая в рот. Он ответил своим языком, и сразу же она впустила в свой рот и его пальцы. Марат сидел на диване, она - над его лицом, сжимая своими бёдрами его ноги, и жалила его в рот. Он, крадучись, поглаживал пальцами внутреннюю сторону её ног, приближаясь к изнывающей ране. И когда эффект от их поцелуев достиг силы вращения лопастей вертолёта, он проник в неё пальцами. В этот миг вращение внезапно прекратилось, Мона, словно со всего маха наткнулась на препятствие. И в ту же секунду ей показалось, что желание брызнуло отовсюду, глаза наполнились влагой, слюна её сочилась по подбородку и изгибам шеи, её бельё промокло насквозь. Она начала медленно опрокидываться на спину в готовности упасть на пол, но ощутила, как его сильные руки подхватили её и перенесли на диван, на холодной коже которого она забылась в сладостной истоме. Марат обнажил её беспомощное тело, развёл ей ноги и стал жадно лизать свою суку. Мона жалобно застонала, потом закричала, пробуждаясь, и снова утонула, ничего не понимая...
II. Мона.
(Antonio Vivaldi -Winter - 2-Largo)
Они не спали эту ночь. После того, как от его поцелуев, Мона потерялась во второй раз, Марат, так и не взяв её, улёгся на спину "валетом" к ней, положив её ноги между своими. Молча, лежал и смотрел на Мону, держа её за руку. Смотрел, как играет её обнаженный животик, когда она ласкает его пальчиками своих ног. Порой он слегка отстранялся, брал паузу, а когда Мона пыталась протестовать, то строго покачивал головой и шептал: "Не смейте".
Он смаковал свои ощущения, чувствуя её запах на себе. Конечно, ему хотелось в объятия её ног, её жарких губ, хотелось почувствовать, как её животик убегает от нечаянного прикосновения. Проникнуть в неё, почувствовать, как вздрагивает, чувствуя его в себе...читать её мысли, желания...наблюдая, как дышит, как медленно приоткрываются её чувственные губы, сводившие его с ума, и как из неё вырывается стон, а глаза начинают улыбаться, искрясь от счастья.
Не в силах больше сдерживать себя, Марат застонал, поманил её жестом, и она стремительно накрыла его собой. Он вновь вошёл в неё пальцами, ощутил, как нарождается сок. Он любит эту рану... голую... беззащитную... касался её плотью, чувствуя пальцы Моны, как она направляла его... и, уже не в силах осознавать своё вожделенное проникновение, умирая от неё - сочной, тёплой и тесной, едва услышал её мольбу: "Только в меня..."
Марат временами быстро терял контроль под женщиной, вот и сейчас, когда всё вокруг поплыло от её жадных прикосновений и поцелуев. Замелькали запахи, звуки, ткани, кожа, зеркала... из последних сил он повалил Мону набок, резко вошёл в неё до упора, и судорожно прижимая её к себе, с протяжным стоном отдался в неё полностью...
Вновь запахи...ткани... кожа... её пальцы пахнущие сигаретами у него во рту. Липкой рукой он провёл по её лицу, схватил за волосы и поцеловал в рот... оттолкнул, снова притянул к себе... всласть целуя, развёл её ноги в стороны...её сочащаяся рана возбуждала. Он снова берёт её беспорядочно, загоняя под себя... Запахи... ткани... зеркала... солнечные блики сквозь незашторенное окно... Её запах повсюду, он чувствует его в себе, ощущая себя счастливым... смотрит вперед... в жизнь... жаждет повтора с ней... теперь он знает её аромат, чувствует, что хочет молчать с ней... он готов остаться, остаться и когда возбуждение спадет... он хочет возвращаться к ней... возвращаться в неё...
***
Ей снова снится зима... Север... добротный дом на бескрайних просторах тундры. В доме у окна стоит мужчина, смотрит туда, где низкое мрачное небо касается земли. Будет снег... возможно буран. В его мыслях легкая тревога перед надвигающейся стихией, и в этот момент она поднимается с постели, потягивается словно кошка, у неё упругое, горячее, нагое тело... она подходит к мужчине со спины, прижимается, обнимая его за плечи, он чувствует её тепло, и тревога отступает, хочется жить...
Мона, пожалуй, впервые оглянулась назад, до этого момента она даже никогда не задумывалась, что что-то в её жизни могло быть не так. Не промелькнуло ни единой мысли, ничего, что могло хоть на миг заставить её усомниться в правильности привычного образа жизни. В её верном и надёжном муже, в любимой работе. В любящих её родителях и своих многочисленных увлечениях, начиная от уличных автомобильных гонок, в которых она принимала непосредственное участие, до её увлечения китайской культурой и сочинительством стихов. Вместе с тем она любила цитировать Гёте и, когда в очередной раз вечером они собирались со своей двадцатилетней дочерью в гостиной, и дочь исполняла полюбившиеся им отрывки на фортепьяно, в перерывах Мона вслух читала его стихи на немецком. У них всегда были дружеские и очень доверительные отношения. А ещё у неё был сын, который в свои пятнадцать, с упоением занимался живописью, обладая при этом незаурядным талантом портретиста, и она с удовольствием перенимала его технику, так как тоже блестяще рисовала. Муж обожал её, и всячески потакал всем её желаниям, но она была сдержана и никогда не допускала перегибов, относясь к нему крайне уважительно и тактично. Он был хорош во всех отношениях, состоявшийся мужчина, любящий отец и муж, здоровый, статный, красивый и мудрый. Был всегда ласков и внимателен, за всё время, пожалуй, не было случая, чтобы он сорвался или поступил опрометчиво по отношению к ней. К тому же, наверное, не было ночи, чтобы они не были близки, а прожили они без малого двадцать лет, и всякое было в их жизни, но это всегда была их жизнь, их семья. Конечно, она любила его, разве с ней может быть иначе. Мона была хороша, более того - очень красива, и к своим сорока она замечательно выглядела и чувствовала себя абсолютно здоровой. Жизнь для неё была легка и желанна, она предпочитала спать обнаженной и совсем редко носила бельё. Всегда была готова принять своего единственного мужчину - мужа, мгновенно возбуждаясь от его ласки и легко уносясь к звёздам...
И вот вдруг Мона заявила, что некоторое время ей необходимо пожить одной, вне семьи. Дети и муж были шокированы таким заявлением, не узнавая и не понимая её. Им даже показалось, что это просто дурной сон, и возможно не нужно ничего предпринимать, а лишь спокойно дождаться её пробуждения, чтобы вновь увидеть солнце. Их жизнь словно замерла в тот момент от густого тумана, но с природой не поспоришь...
Муж был сломлен, она впервые увидела слёзы на его щеках, он сидел перед ней, старея на глазах и умоляя её остаться. Она гладила ладонью его волосы, в ответ он подался к ней и, обнимая её под ягодицы, коснулся губами её губ и уже попытался проникнуть в неё языком. Мона медлила мгновение, но тут же решительно отстранилась от него. Нет-нет... теперь она не может быть с ним, не может впустить мужа туда, где был так счастлив её мальчик, её Марат. Нет-нет, с её семьёй всё будет хорошо, они ведь счастливы, у них всё есть, а у Марата теперь только она, и он её единственный человек...
Она оставила перед мужем ключи и решительно направилась к выходу. На улице уже поджидало такси, которое доставит её в аэропорт...
III. Марат.
(Sebastian Bach -Toccata)
Грустно... его глаза смотрят в неведомое... туда, где земля сливается с небом и возможен буран. Он чувствует все запахи того места, слышит все звуки, он знает, как она трогает и что он чувствует... вечность, время остановилось...
Марат бредёт вдоль края пустынной дороги где-то на окраине города. После дождя вечернее иссиня - серое небо лежит на земле, неясно который теперь час. Тут и там виднеются остатки белой зимы в виде чернеющего снега и грязных луж. В свой тридцать пятый февраль, он усиленно старается не думать, не думать ни о чём, и если над мыслями он властен, то чувства по-прежнему донимают его нестерпимой болью. Пройдя поворот, он замечает одинокую "иномарку" на пустынной обочине. Там нет ни домов, ни деревьев, нет ничего, и стоит она так, словно водитель неожиданно умер, и его автомобиль остановился сам собой, вопреки логике и правилам, просто устав от одиночества.
Впоследствии они с Моной размышляли, от чего ей захотелось ударить по тормозам и повернуть ключ, остановиться здесь и сейчас, сию секунду. Она спросила сигарету и, увидев в его пачке последнюю, просто открыла перед ним дверцу, пригласила его, чтобы выкурить её вместе. Вокруг них была невообразимая пустота, лишь дорога и редкие водители, что притормаживая рядом, вглядывались в непроницаемые стёкла, в надежде понять, отчего машина стоит столь странно и в таком неподходящем месте, но никто из них не остановился. А внутри салона царила атмосфера, будто в судьбе земли в ближайшие минуты должно было произойти что-то очень значимое... вселенское... словно они вырвались из мёртвого города... огромного города, где не было ни единой души... и теперь просто вкушали неизбежное, чувствуя единение где-то в непознанном для иных. Он украдкой наблюдал за ней, смотрел на её плечи, а врывающийся в приоткрытое окно ветер трогал её волосы. Она, резко повернулась к нему, но тут же смутилась и вновь устремила свой взгляд к закату, туда, где зловеще багровело небо. Мона пыталась спрятать от него свои мысли, только он уже знал их. Он был так близко к ней, что не смел коснуться...
Спустя час, они вместе вливаются в огни ночного города. Она увозит его в своё любимое кафе...
(Alina Orlova- Spi)
***
Он чувствовал к ней то, о чём так долго мечтал, это не просто комбинация из множества внутренних ощущений, когда количество неровностей одного, встречает равное количество впадин желаемой формы у другого. При этом площадь соприкосновения максимальна, ничего не упущено и от этого человек чувствует себя счастливым, он становится редким человеком, достигшим гармонии между двумя людьми, где совокупность всех чувств и ощущений именуют любовью. Но в случае Марата, всё было несколько иначе, он просто не мог не подходить к самому краю. Он должен был чувствовать на грани передоза, а иначе в метаниях, вкушая всё новые плоды, он каждый раз чувствовал неудовлетворение, винил себя и задыхался, боясь пролиться не в тот сосуд или не пролиться вовсе, боялся оставить ту единственную без своей влаги, без своего моря. И вот, когда совершенно отчаявшись, оставшись один на один со своим испепеляющим желанием жить - он встретил Мону...
Нет, это не было прозрением, некой вспышкой, и поначалу он вовсе не хотел подпускать её. Страх разочарования привёл его к отчуждению, правда, сначала он пытался отыскать некую альтернативу, копался в себе, смотрел по сторонам, примеряя к себе нечто иное. Он допускал, что возможно в женщине вовсе нет того успокоения для него, но нет, каждый раз он возвращался именно к ней, чувствуя, что именно она и есть то главное в жизни мужчины, именно она его рождение, жизнь и смерть. И вот Мона, которая в короткий срок смогла приблизиться к нему, подобрав ключи от всех его тайных комнат, что-то отогревая внутренним теплом, а что-то исцеляя прохладой своих рук. Нет, она не делала это намеренно, она просто стала его ключами, она была именно тем человеком, той женщиной, которая дополняла его. Мона терпеливо возвращала его к жизни, возвращая ему утерянное и даруя непознанное им. Марат постепенно оживал, чувствовал, был восхищен ею, осознавая, что она его кровь...
Все эти дни его не покидало чувство эйфории. В мыслях он вертел её, наблюдая с разных ракурсов. Бережно разворачивал, словно ребёнок снимающий обёртку с вожделенной конфеты и за каждым слоем шоколада была новая обёртка и снова шоколад слаще прежнего, и так до бесконечности, Мона восхищала и не заканчивалась, открывалась, но вместе с тем являлась тайной, оставаясь непостижимой и желанной. Марат благодарил только её, тем самым благодаря жизнь...
В ночь перед отлётом ему приснился странный сон...
Словно он уезжает к морю, вещи собраны, но он колеблется и внутренне не готов, совершенно внезапно вспоминает о поездке, за 5 минут до отправления автобуса. Его жена с отрешённым взглядом, устало, рукой растирает по чистому холсту давленую калину и просит ей помочь, словно не замечая его опоздания. Она не была против поездки. Марат ругает её, психует, мол, времени нет, а ты кровью рисуешь перед дорогой, помоги мне собраться, но она словно не слышит его и всё так же отрешена... Марат начинает сомневаться, что успеет, даже если возьмёт такси, потом вспоминает, что автобус по пути будет проходить рядом с его домом. Он снова колеблется и глубоко внутри готов уже не ехать, но они должны непременно встретиться у моря. Его жутко тянет к ней, он чувствует её так, словно впервые пьёт воду, не пробовав её никогда до этого момента. Любит ту, которая в нём. Он нисколько не боится разочароваться в ней, чувствует, что смог бы принять её любой. Видит её на фоне расцветающей жизни, то есть она и есть та жизнь, кажется, что лишь с ней он способен чувствовать это... и она уже в пути, едет к нему на встречу, к морю. Тут сон оборвался, он шарил, словно слепой, не понимая, куда всё исчезло, и успел ли он к ней?
Далее, уже в других обрывках сна, он видит себя в деревянном сарае из грубых досок со щелями. Где-то неподалёку плещутся волны, он лежит на спине, правой рукой прикован к стене. Он едва может приоткрыть глаза, жуткая боль, всё тело разбито. Два человека тихо переговариваются между собой на непонятном ему языке. Марат щурится, силясь разглядеть их, но всё расплывается. И вдруг неожиданно он понимает, что обречён и эти люди убьют его, это чувство его пронзает. Светает, в этот момент, они освобождают его руку и волочат из сарая...
(Antonio Vivaldi - Autumn 2 Adagio molto)
IV. Близость.
(Antonio Vivaldi - Summer-Allegro non molto)
Утром он проснулся с непреодолимым желанием уколоться, чертовски болела голова, и он с силой сжимал её ладонями, в беспомощной попытке заглушить боль. Где-то в глубинах памяти Марат чувствовал давние ощущения весны, её свежесть, запахи, цвет и казалось, что только наркотик вернул бы ему потерянное и ради этого, порой он был готов отдать многое, лишь бы ворваться туда, в свою весну, чтобы почувствовать себя прежним. Рискуя опоздать к вылету, он всё же бросился по адресам, чтобы раздобыть хоть что-то, что могло бы заглушить эту невыносимую боль. Каждый его шаг отдавался чудовищным ударом в голову, но все его старания были тщетны. Обессиливши, сидя на грязных ступенях в подъезде, он проглотил четыре таблетки "нитро", все, что осталось от 50-ти, припасённых на самый чёрный день. Он понимал, что не получится провести что-либо через границу и потом, ему нельзя было рисковать, чтобы никоим образом не подвести Мону.
Марат никогда не летал самолётом, к тому же приснившаяся чепуха всё не отпускала. Но когда в аэропорту он увидел сияющую от счастья Мону, то сразу почувствовал облегчение и вместе с тем чувство стыда за свою слабость.
Мона взяла его за руку, и они отправились на регистрацию. В зоне дьюти-фри он попросил Мону купить ему бутылочку Remy Martin, ссылаясь на значимость полёта. И вот, наконец, места в Боинге заняты, впереди 15 часов над землёй. Они были довольны, после взлёта выпили коньяку. Мона, со светящимися глазами, рассказывала истории из своего детства, и Марат узнавал, что у них много общего, оба воспитывались бабушками, и у обоих было радостно на душе от воспоминаний того доброго времени.
Он не знал, как объяснить себе, сформулировать, но чувствовал, что лишь с ней он способен насладиться и полётом и будущими прелестями Майами, либо чем-то иным, ранее не познанным или недооцененным. Она не давала ему загоняться, идти исхоженной дорогой по кругу, которая всегда приводила его к унынию... она словно показывала оборотную сторону солнца и луны... всего, к чему у него был потерян интерес. С ней он заново постигал жизнь, всё становилось ярким и очень желанным. Она была очень его, того далёкого, когда ещё жизнь не погнула и не потрепала так... Мона рвалась жить, словно знала, как это делать, опасаясь упустить каждую искорку на оставшемся ещё долгом и счастливом отрезке. И даже совершая ошибки, Марат не чувствовал страха, не боялся быть слабым, потому что знал, что всегда может объяснить свои поступки, а она выслушает и рассудит, поправит и постарается понять. Вскоре Марат заснул, провалившись в яркие сновидения...
Пасмурное февральское небо. Женщина, которая не носит бельё, женщина, живущая каждым мигом, словно последним. В её чёрном джипе она обнажается перед ним, шепчет что-то, и в ту же секунду Марат перестаёт смущаться и даже думать о чём либо. Он подаётся к ней и кладёт голову ей на грудь, время идёт, и боль уходит, но он не целует её и ничего не говорит, лишь за стеклом потрескивает морозом их седой февраль...
Следом он видит себя у океана на белом песке, в тени пальмовых листьев. В нескольких шагах от него радостно смеётся женщина, кружась, играет с дочерью лет трех-четырех... и такое блаженство наблюдать за ними! Затем она приседает на корточки, ловит дочь в объятья и замечает Марата. Пристально смотрит на него и совсем не вызывающе и хищно, а с необычайной нежностью, наполненностью и светом во взгляде... с добром... словно сама жизнь касается его в этот момент... любовь к человеку... он чувствует, что девочка роднит, она их дочь...
По прилёту, оказалось, что в Майами довольно жарко для этого времени года. Всю дорогу из аэропорта, Марату хотелось съедать Мону вместе с бельём, он думал - какое счастье, умирать брызгами в неё...замирать от её рта... пальцев. К полудню таксист доставил их в деловой район Даунтаун, к шикарному отелю Conrad, где на их имена был забронирован номер ocean front. А спустя четверть часа, выходя из-под живительного душа, ему захотелось просто её волос на своей груди... её шёпота, тепла и аромата. Он был услышан и они долго и крепко проспали, прижавшись, друг к другу...
Проснулись рано утром, в один момент, но Марат подозревал, что Мона спала не всё это время. Марат совершенно голый лежал на огромной кровати, на животе, раскинув ноги в стороны...
Он был довольно спокоен, пока Мона выйдя из душа, разгуливала по номеру в кремовом белье, Марату нравилась провокация в одежде, когда при её видимости, женщина остаётся невероятно доступной.
Кремовый, его любимый цвет белья, чувство откуда-то из богемной атмосферы детства, родом из 70-х. Его бабушка предпочитала этот цвет в одежде или это такой характер, перетекающий в образ - учительница иностранного языка, замужем за красавцем греком, занимающим высокий пост. Вечерами в их огромном доме собиралась элита небольшого городка - прокурор, секретари райкома и другие влиятельные люди. Коньяк, запах дорогих сигарет, мелодии фортепиано, преферанс, шахматы... Она была необычайно красива, строга и элегантна, временами деспотична, но в глубине души очень добра, целомудренна, мудра, справедлива и в то же время скрывала в себе вулкан.
Ровно пятьдесят лет она была верна мужу-самодуру, а на следующий день после их юбилейной свадебной даты - умерла...
Вот и кремовый такой... словно белый подпален изнутри желанием... будто белое золото ускользающей жизни... цвет желания ангела...
Расчесавшись, Мона юркнула в короткое, лёгкое платье того же цвета и замерла у большого панорамного окна, вглядываясь в океанскую даль. Марат, едва дыша, подкрался к ней со спины, Мона заметила его нагое тело в отражении окна и, упершись в толстое стекло ладонями, выгнула ягодицы ему навстречу. Он незамедлительно воспользовался этим, проник руками под шёлк платья, отвёл трусики и мгновенно вошёл в неё до упора...у Моны вырвался протяжный стон, и в ответ она прогнулась ещё сильнее. Марат двигался на всю длину, замедляясь на выходе и вновь безбожно обрушиваясь до упора, затем обнажил её распутную грудь, которая легла ему в ладонь, нежная-нежная... прохладная из-под шёлка, а соски чувственны - словно рана... он едва касался их, словно они прожигали его ладони насквозь... и только влажные губы терпели их жар...
Марат целовал её в шею, целовал так, будто она жертва под ним. Вволю насладившись видами океана, он усадил Мону на комод, развёл ей ноги и проник спереди. Мона с силой сжимала пальцами его плечи, когда он целовал её в пылающий рот, обхватив руками её ягодицы и врываясь всё глубже. Мона неистовствовала от возбуждения и, не выдержав яростных ударов, кончила так же эмоционально. Совсем без сил опадая к его ногам, задыхаясь, она сжимала запястье Марата, вздрагивая, когда он обильно извергался семенем на прохладный шёлк и её разгоряченное тело...
В этот день они решили ничего особо не затевать, просто погулять по городу и обязательно побывать у самого океана, а уже в следующий день, взять машину в прокат за 50$ и поискать небольшой уютный домик для покупки в собственность. Они позавтракали в отели, Марат был в предвкушении прогулки, настроение было приподнятое, ему всё здесь нравилось.
(Giorgio Moroder - Tony's Theme)
Перед ними открывался ослепительный Даунтаун, который начинался в тени пальм, а заканчивался сверкающими шпилями зданий где-то в прохладной лазури неба. Во время прогулки, Марат то и дело замедлял шаг, отставал на пару тройку метров и любовался очертаниями Моны, мечтал, чтобы в один миг всё замерло, и воцарилась первозданная тишина, где спутником, в их прогулке оставался бы только ласковый ветер, толкающий в спину. Мона непосредственна и игрива, говорила без умолку, шутила: "А давайте пойдём туда... а вон смотрите, как там красиво... а давайте Вам тоже купим такой..." Подходила к Марату вплотную, трогала его, говорила, что счастлива с ним, что любит его и что он даже не представляет, как сильны её чувства к нему. Марат осторожно гладил её волосы, втягивал её запах, прижимая её к себе, она отстранялась, смотрела из-под чёлки прямо ему в глаза, смеялась и тут же целовала его в губы...
Изрядно исходив и изъездив на автобусе улочек Майами, к полудню они добрались до городка Майами-бич, что славился шикарными пляжами. У Марата разбегались глаза от множества кофеин и ресторанчиков, устроенных на нижних этажах небольших двух-трёх этажных коттеджей, а ещё ему нравились изящные пальмы, которые были повсюду.
С желанием отдохнуть и подкрепиться, они присмотрели небольшой уютный ресторанчик на Оушен Драйв в латинском стиле, с надписью "Carniceria El Pueblo". Зал оказался пустым, не считая двух солидных, пожилых латиносов, которые за игрой в кости, дымили сигарами, и пили ароматный кофе. Заказ принимала улыбчивая, радушная официантка, представившаяся как сеньорита Палома. Они заказали: два стейка, сок киви и два коктейля по 3$ за штуку! Ко всему Мона купила себе пару сигар и бутылку минералки в дорогу. Коктейль оказался на основе рома, ликера Blue Curacao и ананасового сока. Марат даже посетовал на его быстротечность, но от второго бокала всё-таки отказался. Выйдя из ресторанчика, Мона крепко взяла Марата за руку и они неспеша направились по Оушен Драйв дальше на юг, впереди раскалённый воздух парил над дорогой, и вскоре улыбчивая Палома, любезно вышедшая их проводить, потеряла гостей из виду, так как они слились с солнцем...
Пройдя несколько живописных кварталов, на пересечении 14-ой улицы, они свернули налево и, спустя ещё пару минут, вышли к великолепному океану. Ступая по белоснежному песку, Марат ощутил его близость, как поток воздуха с океана ворвался к нему под одежду снизу вверх. В то же мгновение понял что, то же самое почувствовала Мона, как поток скользил по её обнажённым ногам, их взгляды встретились, в ту же секунду она простонала беззвучно, опираясь на его плечи, ловко сняла свои трусики...
Марат услышал легкий, едва различимый шелест её платья и почувствовал запах кусочка шёлка зажатого в её кулачке, что ещё мгновение назад хранил тепло Моны...
- Мне хочется вылизать Вас... каждую линию... каждую впадинку... ноги Вам целовал... боясь прикасаться к Вам пальцами, а потом... я не представляю себя без Вас... я умру, Мона...
В ответ она посмотрела в него, и столько дерзости, нежности, сласти и горечи было в её взгляде, что он отказывался что-либо понимать. Просто бросился к ней с одним желанием - поглотить её влажные губы... смаковать её, наблюдать, как изгибаются линии её шеи, сводившие его с ума. Громко дыша, он прижимает её голову к груди, замирает, вдыхая аромат её волос, и наблюдая, как океанский ветерок играет ими у неё на затылке. Он вновь задыхается от желания обладать ею, проникать в её рану, словно сейчас он умрёт, если его взгляд не коснётся линий её обнаженных бёдер, если снова не увидит её животик и не упадёт по нему языком низко-низко...
Он опускается перед ней на колени, и она разводит бёдра ему на встречу, Марат чувствует, как пахнет её желание и с очередным порывом солёного ветра, начинает пить её, и стон Моны разносился далеко по пустынному пляжу. И она вся такая... так, наверное, пахнет солнце...
Вечером, Маратом овладело чувство отчаянной пронзительности. Здесь, на самой границе суши и океана он почувствовал человеческое тепло, невероятную близость с его Моной, с его солнцем, ярким и ещё неизведанным. Его глаза наполнялись слезами от осознания, что счастье есть, она существует. Чувствуя друг друга, они смотрели на закат и нежные волны, стремящиеся к их ногам. Испытывая при этом такое трепетное чувство, словно они парят над океанской бездной, и больше нигде и никого в целом мире...
Марат рассказывал, какие вкусные гренки он бы пожарил ей на завтрак к какао, и как приготовил бы вкусное мясо в сметане, когда у них будет свой домик под пальмами. Он чувствовал приближение ломки, второй день был на исходе, и действие "нитро" отпускало его в реальность, где уже маячила его боль. Он её чувствовал и без сил опускался на тёплый песок, склоняя голову на колени Моны. Она всё видела, бережно гладила его волосы ладонями, отводя все напасти и веря в себя, в свою силу, в любовь, зная, что всё ещё впереди... и счастье не приходит из неоткуда...
Им не нужны звёзды... они на время перестали осознавать мир... словно нашли то, что всю жизнь мучило и терзало, и мир вдруг стал песчинкой под ними. Они до конца ещё не осознают этого ощущения, но оно не страшит, потому как нет ничего, только лишь миг безмятежности и отрешения. В такой момент не может быть ничего разумного и привычного, это некий переход в неизведанное, шаг к познанию таинств природы. Будто вселенная внутри нас и нет ничего вокруг, что мы видели ранее, нет ни единого чувства из известных когда-то...
Шелест пальмовых листьев сливался с шорохом белого песка уводящего к величию океана. Ветер обжигал их нагие тела вечерней прохладой. Было уже поздно, но Мона хотела остаться с ним и сейчас была готова позволить ему всё ради этого. Но Марат нуждался лишь в покое и тишине, потому она едва прикоснулась к нему, обняла за плечи и лёжа на песке, они счастливо дышали океаном, просто чувствуя, веру друг в друга, осознавая, что просто нужны... бездумно и безжеланно...
Светало, солнце едва показалось из воды. Двое крепких мужчин, в рыбацких одеждах, вытащили Марата на пустырь за сараем, всюду был белоснежный песок, а метрах в 30-ти мерно дышал океан. Марата поставили на колени, по правую сторону от него, тут же на песке животом вниз лежала его Мона, платье было одето наизнанку и вздёрнуто к поясу, белья на ней не было, а голова лежала под неестественным углом по отношению к телу, на её шее зияла огромная рана с чёрными краями.
- Чико, я не думаю, что эти двое имеют отношение к Альваресу, они вроде иностранцы и только позавчера утром прилетели из Европы, так следует из бумаг, что были в её сумочке - сказал один из рыбаков, обращаясь к тому, третьему, кто возвышался над трупом женщины...
- Неважно, - резко ответил тот, подходя к Марату со спины, - Так хотел хозяин. С этими словами он выверенным движением перерезал ему горло.
- Тащите тела в лодку и чтобы никаких верёвок, а все их вещи сожгите, - заключил Чико и направился к своему потрепанному Camaro.
Через четверть часа, Чико вернулся домой, к своей молодой жене. Обнял её с порога сильными руками, поцеловал в губы, её глаза мгновенно вспыхнули, словно красные угли в тлеющем костре. Она больше не сердилась за то, что её муж был вынужден внезапно покинуть её, оставив одну посреди ночи.
Он направился в ванную, перед этим сняв с себя всю одежду и бросив её в корзину для мусора. Затем, стоя под струями горячей воды, стал вспоминать события ночи, звонок его босса Хосе, тот был обеспокоен, сказал, что в полдень в его кафе зашли двое, мужчина и женщина. Ему показалось, что мужчину он якобы видел ранее и вроде тот как-то связан с враждебным кланом Альвареса, потому он послал молодого парня, что мыл в его ресторане посуду, походить следом - "они сейчас на пляже". И вот теперь мысли об этом человеке вызывают у него тревогу, он хочет, чтобы Чико уладил проблему, а иначе он не может спокойно уснуть. Чико никогда не перечил хозяину, тот был стар, суров и своенравен, но снисходителен к нему, к тому же неплохо платил, что позволяло Чико прокормить красавицу жену и будущих детей.
Он закрутил кран, с силой растёр себя свежим полотенцем и направился в спальню, где его ждала любимая женщина...
Mozart - Requiem & Lacrimosa & ре-минор K-626
21.02./21-29.03.11
Близна; -"шрам, рубец, рана, разрыв нити в ткани", укр. близна; -"рана"
Близость (между людьми)- от старославянского - близна; - "рана"