По ночам он сидел на кухне и курил. Иногда он пил при этом пиво, но чаще - кофе.
Иногда он думал о работе. Иногда - о братьях, с которыми созванивался только изредка. Иногда он вспоминал прошлое. Чаще он не думал ни о чем. Когда он думал о работе, он обычно чертил или рисовал что-то ручкой или тонким механическим карандашом на небольших листах бумаги. Иногда это были осмысленные рисунки, схемы-намеки, но чаще - просто бессмысленная путаница штрихов.
Он любил свою работу. Она не отнимала слишком много времени, она была интересна. Она не привязывала его к одному месту и не диктовала жесткого расписания.
Его братья давно разлетелись по всему миру. Они жили в других городах и других странах. Они были довольны своей жизнью и не слишком стремились вернуться и встретиться с братом.
Его родителей не было на свете.
Его бывшая жена давно забыла дорогу к этой квартире.
Иногда ему звонили друзья. Они знали, что ему можно звонить ночью. Иногда... Он знал, что будут звонить. Он оглядывался на телефон и ждал звонка. Он хотел услышать знакомый голос... Он ждал звонков от братьев и друзей, от бывших и старых подруг. Он хотел говорить и слушать...
И всегда вздрагивал, услышав трель звонка. Он снимал трубку, морщась от досады. Оттого, что кто-то врывается в эту ночь, разрушает ее тишину или гармонию звуков, врывается в это одиночество, где нет никому места...
Его посещала память о многих встречах с друзьями. Здесь, на этой кухне, и еще раньше... Он не испытывал ни ностальгии, ни сожаления. Он просто вспоминал. О разговорах до утра - о книгах, о любви, о боге, о политике, о смысле жизни, о пиве и водке... Он просто вспоминал дым и запах перегара. Он просто вспоминал. Как будто это было не с ним.
Он вспоминал женщин, которые были здесь, на этой кухне, Которые ужасались пустоте его холодильника и бежали в магазин. О женщинах, которые пожимали плечами, потому что им было плевать. Он вспоминал о женщинах, которые хотели навсегда войти в его жизнь, закрепив свои права на него штампом в паспорте. Они уходили, как правило, со слезами и скандалом. Он вспоминал о женщинах, которые приходили и уходили легко, понимая, что нужно им, и что нужно ему...
Он никогда не вспоминал о своей бывшей жене, о тех полутора годах, которые они провели вместе.
Но чаще он просто смотрел на дым сигареты и ни о чем не думал. Или смотрел в окно. Смотрел, как гаснут одно за другим далекие окна, похожие на желтоватые звезды.
Он любил наблюдать за танцем снежинок, попавших в лучи света из его окна.
Он любил слушать дождь.
Он любил белый свет от лампы-шара на потолке. Он любил фальшивый уют света от лампочки на стене, желтоватого, выхватывающего из уютного полумрака только стол, стулья, его кресло и кусок пола.
Он любил слушать тишину уснувшего города. Или любимую музыку. Он никогда не включал по ночам телевизор с видеомагнитофоном. Телевизор он вообще отдельно от видеомагнитофона не воспринимал. Он никогда не слушал радио.
Он любил горячий и крепкий кофе, который он варил в джезве на синем пламени плиты. Он любил сигареты. И еще больше - смотреть на струйки дыма...
Он не был несчастен, но и не был счастлив. Эти слова уже потеряли для него всякое значение. Он был доволен.
Он не знал, что такое одиночество. Ему звонили и предлагали встретиться чаще, чем ему хотелось бы, но не настолько часто, чтобы он счел своих друзей назойливыми. Иногда он отклонял приглашение под благовидным и убедительным предлогом, но чаще приходил на встречу.
В шкафу, слева, на верхней полке всегда стояла на всякий случай бутылка виски и бутылка коньяка. Он практически никогда не пил в одиночестве... разве что совсем немного, но и тогда чаще пиво. А к себе домой он очень редко кого-то пускал. И чем дальше, тем реже.
Теперь он не может никого пугать пустотой холодильника, как было когда-то. Он не привередлив в еде, он предпочитает полуфабрикаты, но с некоторых пор ему не нравится внезапно обнаруживать, что в доме нечего есть. Он вообще не любит сюрпризы.
Он любит смотреть на серебристые струйки дыма. Он любит черные или серые штрихи на белизне бумаги. Он любит прохладный - а лучше еще и сырой - ночной ветер, пробирающийся как вор в уют кухни.
Он любит черный кофе и мясо с кровью.
С годами многие его друзья потерялись. С кем-то просто жизнь развела, кто-то уехал в другие города. С годами многие стали ограничиваться телефонными звонками и перестали предлагать встретиться. Кто-то был слишком занят, кто-то уже слишком стар, чтобы ехать куда-то. Нет, изредка все равно встречались, но... изредка. На похоронах общих друзей и знакомых, например. Чаще всего именно там он и встречался со старыми знакомыми.
Он не замечал, что у него за спиной шептались, говоря, что время и старость забыли о его существовании, что так не должно быть, так просто не справедливо, что одни стареют, страдают от множества болезней и вообще, а другим хоть бы что...
Он не замечал хода времени. Сигареты, кофе и свет далеких окон не менялись.
Бутылки в шкафу покрывались пылью. Ему не с кем было их распить, а в одиночестве... Ему не нужно было забыться. Он не был счастлив. Но он был доволен.
Однажды в его доме появился посторонний. Он просто вошел, как к себе домой, не говоря ни слова. Он сел за стол на кухне и взял сигарету из лежащей на столе пачки. Две струйки дыма слились под потолком в дымное слоистое облако.
Хозяин дома достал из шкафа коньяк и два стакана. Потом он достал виски. Но уже позже.
Они пили и курили. Они молчали, глядя на дым, на гаснущие окна и зажигающиеся звезды. Они вдыхали ночной ветерок, смешавшийся с пропитавшим кухню запахом кофе и сигарет и смесью виски с коньяком.
И когда последняя сигарета была брошена в пепельницу бессмысленным и жалким окурком, когда последняя янтарная капля скатилась слезой по стенке стакана на язык, когда и окна, и звезды погасли, уступив место рассвету, когда дымное облако превратилось в непроницаемую дымовую завесу, когда покрытые паутинкой штрихов листки разлетелись по полу, когда умерла музыка в музыкальном центре, когда тишина стала давить на виски, настойчиво требуя слов, когда время начало вступать в свои права, вползая в этот неизменный мирок предчувствием рассветных лучей, он наконец заговорил.
- А говорили, что Смерть - женщина. Врали, да?
- Врали, - легко согласился незнакомец.
Молчание.
- Я не Время и не Старость, - сказал гость. - Я ничего и никого не забываю.