-Говно! Говно! - громко заявил главный редактор журнала "Колосья" Степан Дыцко.
-Ну и что, - спокойно ответил Юрий, - говно - тоже вещество.
Так просходил эпилог действа, что развернулось в 1995-м году на поэтическом фестивале "Горит Свеча".
Еще до того, как к нему пришло решения об участии, Юрий рассуждал:
-А чо свеча-то горит? Там кто-то умер?
Мы все сидели тогда на студии. Лилась водка, горели сигареты, смачно пыхалась шмаль. Воздух был наполнен концептуализмом. Я тогда был главным редактором журнала ЕМХ (ebatj moy xooy), а потому предстоящее событие меня особенно волновало. Я знал, что Юра все делает всерьез. В тот момент он был занят написанием своего романа в стихах "Сержант-Вафлер".
-Сначала образ сержанта был другим, - говорил Юрий, - но решение пришло в Симферополе, когда мы пили вино. Мы пили вино и рисовали комиксы вместе с С.Чикаго, и спустя два часа этих комиксов было пруд пруди. Чикаго развесил их по стенам. У него была комната на третьем этаже, по размерам - как три хороших квартиры. В ней можно было футбол гонять. С одного края стоял проигрыватель с железной иглой, с другой - кровать, над которой висел красный стяг. И он водил туда девушек. После того ж, когда галерея была развешена, девушки (кстати, возрастом они были от 20 до 50, а самому Чикаго было в ту пору 22) стали офигевать, читая названия. "Сержант-Вафлер". "Мандолет и Хуелет - встреча на Эльбе". "Пиздопроходцы летят на Луну". "Взрыв космического корабля пиздопроходцев". До наших дней эти холсты не сохранились - они не пережили изгнания дьявола. Родители у Чикаго были очень богатыми. Отец - известный бандит, который в ту пору занимался отбором квартир, мать - верующая домохозяйка, любительница бильярда. В один день она заявила: Бог един! Пришел батюшка. Холсты сожгли. Все винилы отвезли на свалку. Комнату Чикаго окропили святой водой, чтоб изгнать дьявола....
Так вот, в рамках ЕМХ Юра часто выступал. Многие его стихи ложились на песни таких исполнителей, как "Камаз", "Струя-Меллас", "Столичные". Но все это было в рамках тусовки. Мы все, конечно же, уже тогда заявляли, что Юра - светоч непрозрачного слова, но нужно было как-то донести это широкой публике. Слабоумов, кстати, уже пробовал пройти отбор на одном таком конкурсе, он назывался "Не прогоните свет!", и, в-общем, туда спешили разные ботаники, которые писали стихи лишь от того, что много сидели дома. На улицу выходить они боялись, их там лошили. Юра ж, чистый, истинный поэт, хотел рассказать людям о времени, о жизни, об улице, водке, но кому там это было рассказывать. Другое дело - в рамках ЕМХ. Здесь у нас были свои читатели, и все они нас любили.
Так вот, на первый фестиваль Слабоумов не попал, хотя для отбора он выбрал свои редкие, нормативные, так сказать, вещи. Там на отборе сидели люди с такими фамилиями, о которых Юра тотчас отозвался:
-Нихуя себе фамилии!
На второй же раз все было лучше. Это был открытый форум, и мы пошли туда целой делегацией, предварительно обсудив это дело в кабаке. Кстати, Логран тоже порывался выступить именно с ненормативной речью, но его придержали, сказав, что именно ему, Лограну, ни к лицу. Мол, Юра, он иной, ему можно.
Ну и вот, Логран вышел на сцену, прочитал стихи, и никто не хлопал. Один из членов жюри встал и гордо заявил, что, мол, наша поэзия такого не потерпит, потому, что не ясно, о чем пишет Логран.
Но вообще, проблема была в том, что все эти писаки входили в союз писателей, а попали они туда по родственным связям, от того и результат. Чего еще от них можно было ожидать?
Логран как-то отнекивался. Тогда ему припомнили, что, мол, помните вашу акцию "Цветы Ж?". Вам же сказали, что стихи у всей вашей группы плохие, больше не пишите, зачем вы снова за свое взялись? Вон, берите пример с таких-то и таких-то. Но вот, после того, как Лограна разобрали, Юра вышел и стал читать.
Он сам думал, что его тотчас прогонят. Это был сборник стихов "Природа". Но народ так офигел, что ему ни слова не сказали. После же царило настоящее, чистое, офонарение. Мы молча покинули зал, предварительно раздав первым двум рядам свежий выпуск "ЕМХ".
Здесь я приведу лишь отрывок:
Светлеет небо. Тьма уходит.
И солнце светом хуй заводит.
Молчат заборы в тишине,
Лишь петушьё кричит себе.
Сквозь легкий трепет островов
Я продвигаюся на запад,
В страну, где скрыто много снов,
Где девы хуй губами взлапят.
В суровых дуплах пауки,
Устав от жизни, грубо дрочат,
Но их взволнует шум строки,
Они об осени вспророчат.
Светлеет небо. Вот оно,
Ебет, сжигает ночи бремя.
Уходит в вечность бля сукно,
И рассветает света семя.
Уёбковатые проснулись,
Берут машинки и стучат,
Они посрали и вернулись,
Мозги хуйнёю уж шумят.
Они - писатели, ебланы,
Считают, коли есть стаканы,
Коль хуета главою правит,
Так можно строки в путь отправить.
Но суета святым холмам
Навек чужда. Они все знают.
Припав к холодным островам,
На солнце пятнышки считают.
Шумит река, пиздуют гуси,
Они привыкли много срать.
А вот она, природа-мать,
Погоду веником потрусит.
И грянет дождь, сугубый дождь,
И оживут опять поля,
И там меня ты подождешь,
Чтоб я опять ебал тебя.
Говорят, там хотели вызвать милицию, но не вышло. То был 95-й год, тогда все можно было. Нет, оно и теперь можно. Но - смотря где. Но, если не высовывать жало дальше Москвы, то и не поймешь, как на Руси-матушке люди живут, чем они дышат, что у них в мозгах, какого рода вещество....