Элтон Иван : другие произведения.

Anthology

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Шерсть.
  
  
  
   То было утро, когда писатель-фантаст Андрей Горшков, ощутив неожиданное, выскочившее из глубины сна, наслаждение иным, проснулся рано.
   Он тотчас захотел есть.
   Пошарившись по кухонным закромам и выясним, что хлеба дома нет ни крохи, он решил выйти в магазин.
   Утро, казалось, уже было одухотворено.
   Именно тогда, сделав первые два шага за угол своей бетонной девятиэтажки, он увидел, что на газоне, вместо привычной полувысохшей травы, растет шерсть.
   Андрей протер глаза. На мгновение ему показалось, что встреча с иным уже состоялась, и нужно лишь решить для себя самого, как действовать дальше - поверить и согласиться, или же, отбросив странные грезы, вернуться на лоно реальности. Но прошли первые секунды. Прошло две минуты. Ничего не изменилось. Шерсть лениво покачивалась на ветру, словно зазывая.
   Андрей присел и пощупал ее. Пошевелил отдельные локоны. Внизу, там, где просто обязан был быть земляной покров, виднелось нечто, напоминавшее кожу.
   -Черт, - произнес он, ужасаясь.
   Вчера не пил?
   Нет.
   Сочинял?
   Нет. Мечтал.
   Но разве так легко сойти с ума.
   Только тут к Андрею пришла первая мысль, и он развернулся, чтобы, вбежав в магазин, купить хлеба, может быть - вина, и уж если после этого таинственная шерсть останется - подняться наверх, в квартиру, выпить все вино залпом, лечь и проспаться.
   Ведь известно, что все светопреставления - это плод деятельности головного мозга.
   Все предсказание - это знаки, что являются человеку наяву.
   Нужно...
   Алгоритм был уже составлен, и оставалось лишь сконцентрировать остатки здравого смысла, чтобы избежать дальнейших видений. Однако, как назло, Андрей зацепил краем глаза какое-то движение. Не останавливаясь, Горшков изменил направление взгляда. Он был прав, когда подумал, что лучше всего было бы не обращать ни на что внимание.
   Хотя чаще всего, любое замечание - это условность. Писатель же, тем более, фантаст, должен осознавать это яснее всего. Тем более, что фантаст - это и не писатель вовсе, а лишь человек, которому взбрело в голову посочинять.
   Среди густых локонов сидела блоха величиной с собаку. Ее тело поблескивало. Она напоминала механизм. Андрей вздрогнул, чувствуя, что его глаза лезут из орбит.
   Да, это было не шуткой. А ведь он собирался взять себя в руки, умерить выбросы воображения и, уснув, проспать хотя бы до обеда. Случилось бы с ним такое, поступи он так?
   Маленькая черная головка повернулась, блеснув ужасными, электрическими глазами. Андрей увидел острые ножи выступающих книзу челюстей. Задняя нога блохи покачнулась, будто - сама по себе. Горшков мгновенно вспомнил, что действия блох непредсказуемы. Тем более, что эти насекомые - чемпионы по прыжкам в высоту. Однако, на какое-то время это недвижение напоминало действие двух ковбоев, когда не известно, кто первый дотянется до кобуры. Андрей сделал один шаг. В ответ произошло еще одно покачивание черной, смолянистой, лапы.
   Казалось, еще шаг.... Андрей рванул мгновенно. В три шага он миновал расстояние от газона, поросшего шерстью, до магазина. С силой рванув дверь, он влетел внутрь. Споткнувшись, полетел на пол. Покатился.
   Он остановился у подножия витрины, часть которой была занята стеклянным, уверенным в себе, холодильником. Тогда, по логике вещей, должно было случиться лишь одно. И он поднял голову, чтобы встретить удивленные взгляды. Однако, вместо этого его ждала пустота. Холодильник мерно шумел, обдавая колбасы прохладой.
   -Черт, - сказал он.
   Да, очевидно, причиной всего мог послужить вчерашний день.
   Не пил?
   Да нет же! Писателям-фантастам незачем пить. Их алкоголь - это путешествие в придуманных вселенных, которым нет числа. И жаль, что многие из них, ленясь в тренировках ума, используют для своих платформ уже созданные другими писателями миры. Это относилось и к Андрею. Он издал уже три книга по мотивам произведений Р.Дж. Толкиена. При чем, среди всей невероятной по размерам череды толкинистов, он находился где-то посередине. Впрочем, как он считал, первые ряды вряд ли чем-то отличались от вторых. И те, и другие, экспериментировали с тем, что пускали в волшебные земли Иванов-дураков, кощеев, инопланетян, и, словом, это была весьма масштабная трепанация смысла. Но, в целом, это устраивало издательства. Благодаря этому, Андрей мог не работать на какой бы то ни было фирме. Его сосед по подъезду, Петр Заярнов, тоже был писателем-толкинистом. Он смело запускал орков в космос, где они с кем только не встречались. Когда-то они были друзьями. Ведь не секрет, что именно Горшков привел Заярнова в писательство. Теперь же все казалось слишком надуманным. Дела у Заярнова не шли. Он опубликовал лишь два рассказа, которые были выдержками из его трудов. Завидуя другу, он обозлился и перестал общаться.
  
   -Ну и как? - спросил он в момент их последней встречи, месяц назад.
   -А что ты имеешь в виду? - спросил Андрей как бы свысока.
   -Как дела-то твои? - пронедовольствовал Петр.
   -А твои? - спросил Горшков.
   -А что - мои-то?
   -А мои - то - что?
   -Книгу новую, небось, пишешь?
   -Да. А что тут такого?
   -Да нет, ничего.
   -А ты что-нибудь пишешь? - спросил Андрей.
   -Пишу, - отозвался Заярнов, - а знаешь, что недавно с нами было?
   -С кем это, с вами?
   -А ты как будто и спросить нормально не можешь?
   -А я нормально спрашиваю.
   -Разве ты нормально спрашиваешь? Я уже давно забыл, когда ты в последний раз нормально спрашивал, - возмущался Заярнов, -возможно, что раньше, когда мы еще были настоящими друзьями, в наших отношениях и правда было все честно. Но ты сам знаешь, что у творческих людей не может быть настоящей дружбы! И ты это сам доказал. Да, блин. Легко постоянно напоминать человеку о том, что у него хуже, чем у тебя! Но ведь на свете очень много людей, у которых все гораздо лучше.
   -Да что ты завелся! - разозлился Андрей. - Что я тебе сделал?
   -Мне кажется, что ты мне завидуешь!
   -Да, черт, мне тебе-то с чего завидовать!
   -Я пишу лучше, чем ты! Просто сейчас такое время - издают только плохую литературу, или же - вообще не литературу! Я вчера был на заседании клуба. Знаешь, я понял - такие, как ты, в клуб уже не ходят, потому, что вам трудно общаться с простыми людьми! И вот вы все сидите взаперти, а богатеи-издатели....
   -Но что, конкретно, тебе сделал именно я, Петя?
   -Ладно. Что мне тебе объяснять? Ничего я не смогу объяснить! Так вот, мы пошли вчера к одной предсказательнице....
   -Во!
   -Так и думал, что ты это скажешь!
   -Да я не со зла, Петь.
   -Так вот, она говорит, что люди себе даже и не представляют, в какую игру они уже давно ввязались. Так и сказала.
   -Во как!
   -Люди, - Заярнов поднял указательный палец, - люди слишком заигрались со своим воображением. И писатели-фантасты, которые наслаждаются тем, что описывают в своих романах самых разных монстров и тварей, постоянно нагнетают ментальную обстановку вокруг земли. Нельзя, понимаешь.... И идеи Толкиена нельзя тиражировать, потому что все, что мы сочиняем, может когда-нибудь взять и появиться! Это грех! И я решил, что буду просто сочинять про полеты в космос! Просто космос, Андрюша! А подумай сам - ведь это и правда идиотизм - придумывать продолжение к книгам!
   -Но люди это читают!
   -Да люди что угодно читают! Им просто нужна какая-нибудь соска!
   -Соска?
   -Знаешь, я верю. Все эти игры в хоббитов до добра не доведут!
   -А ты не пьян, Петь?
   -Сам ты пьян....
  
   Поднявшись, Андрей окинул взглядов магазин. Холодильники тихо урчали, над ними струился медленный, ровный свет экономичных светильников. Сигареты молчали. Их нужно было курить, но курить было не кому. То ли час был слишком ранний, то ли все покупатели, словно сговорившись, обходили магазин стороной, устремляясь в круглосуточный супермаркет. Да и продавщицы явно не отличались каким-либо усердием. Андрей мог запросто что-нибудь украсть. Однако, так вышло, что в своей жизни он еще ни разу ничего не воровал. И даже теперь, когда представлялась возможность открыть счет, он не мог переступить черту. Присев на край торгового стола, он задумался и попытался сообразить, что же именно привело его в столь странное состояние духа.
   Во-первых....
   Да, именно это. Но кто теперь докажет, что это было на самом деле? Вот сейчас он покинет магазин и, как все нормальные люди, не удовлетворенные столь безалаберным сервисом, пойдет в супермаркет и там купит хлеба, вина, колбасы. Но кому потом это расскажешь? Пете? А ведь он прав. Его слава, как фантаста, не столь уж велика, и настоящие любители, ценители, так сказать, могут купить его лишь в качестве сувенира. На кой черт им Андрей Горшков? Уж лучше сотый раз перечитать "Сильмариллион".
   -Да, - он вздохну.
   А потом, в жизни каждого человека бывают наваждения. То, что ты видишь, кажется порой более, чем реальным. Но кто это поймет? Ведь мы не можем понять другого человека даже в самой простой ситуации, уж не говоря про эту.
   Творческие люди не должны быть врагами....
   Андрей вздохнул, и тут его взгляд привлекла дверь в служебное помещение. В тускловатом свете образовывались тени, и то, что стояло за поворотом, отражалось в виде смеси света и темноты на самой двери. Андрей протер глаза, пытаясь расшевелить собственные мысли. Нельзя же так легко поддаваться нахлынувшим слабостям.
   Он сделал шаг вперед, чтобы просто пойти и закрыть дверь.
   Однако, одна из линий, что в которой вдруг привиделась ему щупальца с присосками, покачнулась и сделала очевидный взмах. Андрей встал как вкопанный. Тогда покачнулась другая щупальца. Нос задвигался, и до слуха Горшкова донеслись еле ощутимые звуки.
   Оно принюхивалось.
   Он еще порывался сделать следующий шаг, когда, следуя своей тени, что-то проскочило в дверном проеме. Оно тотчас скрылось. Это, должно быть, была еще одна щупальца. И, хотя никаких таких щупальцев в природе не существует, Андрей сломя голову бросился к выходу. Обежав вокруг магазина, он выбежал на дорожку, что вела к супермаркету. Его он достиг в несколько шагов.
   Звякнул колокольчик двери.
   Облокотившись на стойку шкафчиков для сумок, Андрей перевел дух. На пути от двери к торговому залу был коридор, и то, что могло происходить внутри, Горшков мог видеть, лишь войдя в сам зал. Однако, привычные человеческие голоса успокоили его. Тем более, что был виден кассир за стойкой.
   Играло радио.
   -Черт, - Андрей сжал кулаки, - может быть, стоит обратиться к психиатру?
   Но нет. Психиатр - это слишком глобально. Иногда, сбои в структуре мироощущения не так уж сильно выражены, и достаточно небольшого вмешательства специалиста, чтобы все исправить.
   За кассой звенела мелочь.
   -Что бы я сказал Заярнову? - подумалось тогда Андрею. - Что и такое бывает? Должно быть, человеку, не отягощенному вообразительными образами, ничего такое и в голову не влезет. Может быть, в детстве, когда мы видим тени предметов, они кажутся нам отражениями таинственных существ. Но потом, большинство из людей все это переживают, и в нормальной жизни нет ничего, что бы напоминало нам о детских страхах.
   Тут он замечтался, прислонившись к стойке из железных ящиков. В голове писателя Горшкова уже проносились новые строки, являющиеся началом нового произведения. Быть может, это было зачином какого-нибудь эпохального романа, который был совершенно абстрагирован от всего того, над чем работал Андрей. В нем не было ни Хоббитов, ни Орков, ни Иванов Царевичей, рассекающих по воздуху на реактивных метлах, отобранных у Бабы-Яги. Это были чистые мысли, вынутые из глубины памяти, и чем была эта память, он и сам не знал.
   Возможно, что закромах общечеловеческого хранилось нечто такое, о чем даже невозможно было догадаться. Но настоящий взгляд внутрь себя проявлял верхний слой пирога. Чтобы добраться до глубины, необходимо было найти связь между миром и самим собой.
  
  -- Наше воображение нас и погубит, сказал тогда предсказательница, - говорил Петр Заярнов.
   Андрей усмехнулся.
   -Погубит конкретно тебя?
   -Почему именно меня? Ты смеешься?
   -Нет. Просто звучит очень странно. Будто выдержка из книги. Может быть, ты все это сочинил?
   -Да ты уже и в клуб перестал ходить.
   -Да, Петь. У меня просто нет времени. Я решил написать трилогию про драконов. Но, потом, мне показалось, что нужно связать это со Средиземьем.
   -Связывай, Андрюша, связывай.....
   -Да что ты взъелся! - воскликнул Горшков. - Что я тебе сделал? Ну и что с того, что я не хожу в клуб? У меня просто нет времени. Я занят работой. Чтобы реализовать свои планы, мне приходится писать по десять страниц в день! Разве ты не знаешь, что это такое? Конечно, можно писать три дня подряд по пятнадцать страниц, но потом голова так опухнет, что ты целую неделю не сможешь подойти к компьютеру!
   -А как смотрят на это издатели?
   -Ну, Петь, ну я же не виноват, что у тебя не все гладко?
   -Знаешь, а я верю, - ответил Заярнов, - это случится, Андрюша.
   -Так что случиться то?
  
  
   Теперь, здесь, в супермаркете, в отзвуках раннего радио, все это казалось совершенно наглым вторжением? Откуда он мог знать, что с головой могут происходить такие вещи?
   Может быть...
   Нет, но что именно можно предположить? Попробуй, перечисли вещи, выходящие из ряда вон.
   Андрей двинулся к торговому залу, и тут его остановило одно странное обстоятельство. Его слух уловил еще одно несоответствие происходящего с реальностью. Андрей остановился. Все это начинало не на шутку его раздражать. Однако, что все это могло значить?
   Голоса людей точно ходили по кругу. Он не мог точно различить фразы, но одно было очевидно. Начинаясь с одного места, все голоса доходили до одной точки и начинали говорить заново. Их точно крутили по кругу.
   Loop.
  -- Черт, - подумал Горшков, - да что же это все такое?
   Он приблизился к повороту в торговый зал настолько, что стало видно кассира. И здесь у него уже не было шанса укрыться от того нового, от всего того ужасного, что до того коснулось его лишь украдкой. Возможно, то же самое чувствует себя человек, заснувший момент опасности, и не желающий просыпаться лишь для того, чтобы оттянуть момент свидания.
   Кассирша, женщина лет сорока, была словно надута изнутри, и глаза выкатывались наружу в виде очень ровных, гладких, маслянистых шаров. Кожа лица просвечивала изнутри некую субстанцию. Возможно, она светилась. Возможно, это было что-то еще. В любом случае, это движение можно было просмотреть. Каждое колебание некоей паутины приводило глаза в движение, и они ходили взад-вперед. Руки покачивались. Правая щелкала по кассовому аппарату, и тот щелкал. Лента в нем уже давно, как закончилась. Левая производила некий жест.
   -Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен...., - говорила она.
   Ее слова двигались по кругу.
   Хуже всего было то, что слова людей, которых Андрей не видел, также двигались по кругу.
   Конечно, можно было повернуть назад. Но что бы это изменило? Что можно было сделать теперь, когда вдруг оказалось, что ты стоишь на пороге, и думать, осмыслять еще рано - все еще впереди. Это нужно увидеть. Это нужно пощупать, и лишь потом сделать вывод - жив ли ты, или жизни и не было - она приснилась тебе в короткий промежуток между вселенскими муками.
   Андрей сделал еще один шаг, и пространство зашевелилось, поддавшись первому приступу слабости. Нет, это был не страх. Это вещество неизвестно человеку, который никогда не был за чертой. Оно может лишь присниться, и кусочки его будут обитать на самом краю подсознания, напоминая о себе в редкие моменты.
   О том, что есть что-то, что нельзя описать.
   Это ужас, выжатый, выверенный, чистый, словно слеза.
   Это то, что лучше не представлять, чтобы не накликать беду.
   В торговом зале было человек десять, и все они, застигнутые неизвестной бедой, находились в одной позе. Глазам Андрея сразу представилась нечто, что их соединяло. Оно стелилось по полу тонкими извилистыми полосами, и по венам его текло нечто, что могло быть кровью.
   Язык!
   Некоторые вещи, представленные взгляду впервые, видятся гораздо чище и яснее, чем в те моменты, когда мы уже осведомлены. При первом знакомстве можно гораздо глубже ощутить степень опасности. Может быть - самую сущность предмета. И вот, картина, представленная писателю-фантасту Горшкову, живая, не придуманная, проникала в самую глубину его мозга.
   Огромный, красный, многочленный язык, проникнув в магазин, высасывал соки из покупателей и продавцов. И все они, с вывернутыми наружу глазами, продолжали говорить, делая одни и те же движения. Так, мужчина лет сорока, одетый в слегка помятый, джинсовый костюм, находился к Андрею ближе всего. Его рука тянулась к полке. Он брал банку с грибами. Затем, опустив ее в сумку, делал вращательное движение головой и, повернувшись к Андрею, произносил:
   -Это - хороший производитель.
   Глаза его были уже почти наружи. Казалось, еще немного, и они повиснут на отростках.
   Затем, повернувшись к витрине, он произносил:
   -Так, ладно.
   Вынимал банку из сумки. Клал назад. И так - все начиналось заново.
   Язык, или, во всяком случае то, что показалось Андрею языком, при этом еле заметно пульсировал, и было заметно некое движение. С одной стороны, он явно что-то высасывал. С другой - в обратном направлении также что-то поступало. Таким образом, язык действовал в форме насоса.
   Женщина, находившаяся в дальнем конце магазина, то вставала, то приседала: два ряда с минеральной водой находились внизу. В середине этого смертельного движения ее голова поворачивалась к проходу, точно констатируя. Глаза, пошатываясь, точно листья на водной глади, выражали предупреждение. Вместе с тем, Андрею почудилось, что он уловил некие флюиды наслаждения болью.
   Жизни не было.
   Но и смерти не было.
   Это была мука, которой не могло быть ни конца, ни краю.
   Там, неподалеку от нее, на фоне стройной шеренги кетчупов, то высовывалась, то вновь показывалась чья та рука. Но хуже всего, безусловно, было группе людей в перпендикулярном ряду, которые, распластавшись в пространстве, напоминали группу танцоров из балета "Тодес".
   Если бы такие танцы существовали....
   Андрей попятился назад, зацепился за полку и уронил на пол ворох пакетиков с кальмарами.
  -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Радио защелкало, а Андрей, поскользнувшись на кальмарах, упал на живот, зацепив рукой банку с килькой. Встав на ребро, консерва покатилась к стойке продавца и там затерялась. Подняв голову, Андрей по инерции ожидал увидеть....
   Но дело не в том, что все было то же, и даже не в том, что в положении лежа он мог видеть подножия того, что убило покупателей и продавцов. Радио.
  
  -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   И так - и вновь, и вновь.
   Писатель Андрей Горшков присел, разбросав ногами пакетики с сушеными кальмарами. Адский язык произвел еще один импульс. Что-то ушло, и что-то пришло, и краем глаза стало заметно что-то приближающееся.
   Андрей в ужасе повернулся, но ничего не увидел. Вместе с тем, поворачивая голову то туда, то сюда, он мог видеть это движение боковым зрением. Наконец, сфокусировав именно боковое зрение, он увидел то, что к нему приближалось. Думать было некогда, и, мгновенно сбросив с себя оцепенение, он вскочил на ноги и бросился к двери.
   - Меня зовут Юлия Савичева, - вновь повторило радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Андрей слышал, как дверь за его спиной закрылась, а далее - высокий, свистящий звук, который, возможно, означал трение чего-то о стекло. Но на то, чтобы оборачиваться, времени не было. Сделав стремительный спурт, он менее, чем за минуту, оказался у своего подъезда.
   Что бы там ни было....
   Возможно, что так бывало в детстве, когда весь мир можно было проигнорировать, спрятавшись под одеялом.
   Может, в какие-нибудь двадцать лет, когда впереди еще виделась вечность, обутая в кеды, и было возможно лечь спать и хорошенько проспаться, чтобы обо всем забыть. В конце концов, был первый опыт в отношениях с вином, и тогда это, возможно, и помогло бы. Главное, может быть, это уверенность в том, что мир - это твой мир. И от того, насколько ты в него веришь, зависит все на свете. Параллельные миры - это другие люди, и, вне зависимости от твоего отношения к ним, они - параллельны. Или даже - сверхпараллельны.
   Но что можно было сделать теперь?
   Во что нужно было поверить, чтобы отбросить все то, что вдруг вывернулось наружу из недр самого невероятного кошмара?
   Оказавшись в грязном, исписанном маркерами и баллончиками, Андрей облокотился о стену и схватился руками за голову.
   Что все это значит?
   Конечно, первой же мыслью было бежать, бежать изо всех сил в квартиру, в лоно собственного духа, чтобы, закрывшись там, попытаться взять себя в руки. Но чем могла помочь квартира. Другое дело - это, взяв себя в руки, выйти на улицу и заставить свой мозг перестать грезить.
   В конце концов, случаи полного умопомешательства известны давно. И то, каково оно, быть внутри, известно лишь одному пациенту. Не поэтому ли приступы ужаса сопровождаются вылетов пузырей изо рта? Иные миры, вдруг ворвавшиеся в нормальный, казалось бы, мир, переворачивают все с ног на голову. Человек слышит поэзию наоборот. Это - абсолютный, чистый крик. Реальность представляет из себя трубку - с одной стороны - органы чувств, с другой - внутренние процессы. И тут эта трубка оказывается запаянной с обеих сторон. В полной темноте вдруг зажигаются глаза.
   Тут бы сказать - зажигаются звезды.
   Но что это за звезды? Где они родились? Из какой материи сделаны?
   На самом деле, человек не в силах ничего доказать - все ограничено механизмом его собственного бытия. Учитывая это, невозможно полностью отрицать даже утопию Вачовских.
   Но дело не в том, что трубка запаяна.
   Отдышавшись, Андрей вышел на площадку. Он только теперь заметил, что город, привычное ему пространство, полное движений, мыслей и надежд, совершенно пуст. Тишина, разбавленная шумом легкого ветра, нарушалась лишь далеким гудением. Это был какой-то завод. Но какой именно - определить теперь было невозможно. Дорога была пуста, за исключением припаркованных автомобилей. Ряд панельных домов, расположенных вдоль нее, не подавал никаких признаков какой-либо активности. Лишь белье, раскачиваясь на сквозняке, говорило о чем-то своем.
   -Часов семь утра, - подумал Андрей, - выходной. Суббота. И - полная тишина. Может быть, зайти к Заярнову?
   Тут к нему пришли сомнения? Что, если никакого Заярнова не существует? Что, если он уже сейчас находится в квартире Заярнова, и тот смотрит на него круглыми глазами, и уже послали за скорой помощью? Но в таком случае, никто не сможет доказать, что реальность вообще существует.
   Он вздохнул.
   Да, единственным вариантом было пойти к своему бывшему другу, чтобы удостовериться, что он - не единственный обитатель планеты Земля.
   Перед глазами Андрея пронеслось недавняя картина в супермаркете. Шерсть. Что же это было? Сколько прошло времени? С одной стороны - не более пяти минут. Но, казалось, в этот коротком отрезке были века и эры, и Андрей не заметил, как цивилизация, проскочив все свои периоды одним разом, исчезла, и он остался единственным свидетелем.
   -И ведь Савичева, - пробормотал он, - он тоже пела по кругу....
   Ему представилась студия, в которую проник красный, волнующийся от жажды крови, язык, разделенный на множество сегментов, и певица, застигнутая врасплох в момент живого исполнения. И так, ей суждено петь много, много кругов, пока монстр не выпьет ее до самого дна.
   Горшков уже было собирался двинуться наверх, когда его глазам предстало движение. Возможно, что видимые образы закодированы, и правила, записанные в наш мозг, позволяют раскодировать их тем или иным способом. Но то, что вынырнуло из дальнего конца улицы, со стороны железнодорожного моста, не поддавалось никаким правилам. Оно набирало скорость, и форма его, раскручиваясь на фоне перспективы улицы, не напоминало знакомые предметы. Это было похоже на то, как если бы человек закрыл один глаз, и в один момент мир потерял объемность. Расстояния перемешались. Появилось ощущение плоскости. И любой перемещающийся предмет можно рассматривать как угодно, при чем все его фрагменты можно воспринимать также плоскостно.
   Существо, живущее на листе.
   Андрей понял, что его начинает тошнить, и он не может сделать и шагу. Нечто притягивало его. Появилось чувство непонятной, навязанной кем-то эйфории, и это была радость в ожидании самой совершенной в мире боли.
   Нет ничего, кроме вечной, абсолютной боли, понял он.
   Бытие распято. Каждая его клетка пронизано раскаленной струной.
   Но ведь утро, в самом зачатии своем, было иным, и Андрей очень хорошо помнил это. Да, он чувствовал себя несколько странно, но в этой странности не предчувствовалось ничего дурного.
   Обычно, таким бывает ощущение близости чего-то. Иногда люди путают это чувство с уже свершившимися делами. Что-то вот вот должно наступить. Хочется прокричать об этом, хотя кричать, разумеется, еще рано. Намек - это еще не факт. Но разве может хорошее быть предвестником плохого? Может быть, нервная система уже заранее защищала себя от шока?
   И теперь, должно быть, кульминация. Когда с человека снимают кожу, он должен смеяться.
   Но вышло так, что легкий ветерок заставил Горшкова глубоко вздохнуть, и он вдруг вышел из оцепенения. Вздрогнув, он потряс головой, кинулся к двери подъезда, которая закрывалась на кодовый замок, и захлопнул ее.
   Он бросился к лифту чисто автоматически. Оказалось, что лифт работает. Кабинка закрылась и скрипя поползла вверх.
   Андрей закрыл глаза.
   Хотелось не думать, и он не думал. Но подсознание, едва выйдя из пике, работало само по себе, рисуя продолжение событий.
   Дверь - слишком линейное понятие. Что сделает оно, добравшись до двери?
   Но разве оно - линейно?
   Есть свет - это тоже о чем-то говорит.
   Все это говорит.
   Лифт остановился и открыл дверь. Андрей понял, что оказался возле квартиры писателя Петра Заярнова. Он подошел и позвонил в дверь. Заярнов выглянул спустя двадцать минут. Он был заспан и слегка примят. Во рту у него была папироса. Всем своим видом он напоминал художника в свободном полете. Этим самым он выгодно отличался от своего товарища и оппонента. Горшков вряд ли мог позволить себе подобную безалаберность.
   -Петь, скажи что-нибудь, - произнес Андрей почти, что жалобно.
   -Что? - спросил Петр бодро.
   -Что-нибудь.
   -Любое слово?
   -Да.
   -Ну, пожалуйста. Доброго утра фантасту Горшкову.
   -Слава богу, - вздохнул Андрей, - ты жив. Впусти меня скорей.
   -Хорошо. Проходи.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  -- Черт, - произнес Петр, - черт, черт, черт, - он оторвал глаза от бинокля и посмотрел на Андрея.
  -- Закрой окно, а? - попросил тот.
  -- Седьмой этаж, как никак.
  -- Да что седьмой этаж? Надо вообще окно заклеить.
  -- Хорошо. Что ты предлагаешь делать?
  -- Не знаю.
  -- Во-первых, - Заярнов вынул из большой, сероватой, пачки папиросу и прикурил, - во-первых, ты подвержен панике. Ты почти моментально впал в отчаяние. Между тем, как во всем нужно видеть позитив. Ты жив. Я - жив. Что мы можем предположить? Мы подверглись атаке нечто, природа которого неизвестна. Для начала нам нужно узнать, безопасно ли оставаться в квартире. Для этого достаточно осмотреть в бинокль соседние дома.
  -- Ну?
  -- Пока я не обнаружил никаких признаков жизни. Обычно, поутру люди торчат на своих балконах, смотрят в окна. В конце концов, кто-то бы наверняка выходил на улицу, чтобы узнать причину столь странной тишины. Но ничего подобного мы не замечаем. Между тем, телевизор работает. Все программы в полном порядке. Из этого следует, что, во-первых, работает ретранслятор, а во-вторых, никто не знает о случившемся. Значит, катаклизм не носит глобальный характер. Судя же по наблюдениям, шерсть растет со стороны железной дороги. Скорость ее роста неизвестна. Возможно, что именно по железной дороге ночью перевозили образцы неизвестного оружия, и произошла утечка.
  -- Но почему мы живы?
  -- Ты думаешь, только мы? У людей очень хорошо развит инстинкт самосохранения. Возможно, что половина города сидит сейчас в своих квартирах, боясь выйти на улицу.
  -- Как это проверить?
  -- Давай кому-нибудь позвоним?
  -- Черт, - вдруг обрадовался Андрей, - как я до сих пор до этого не догадался. Но только я не пойду домой за своей трубой.
  -- Боишься?
  -- Да, боюсь. А что тут такого?
  -- Ладно. Кому звоним?
  -- Позвоним Иванову.
  -- Ладно.
  
   Заярнов развернул свою раскладушку и стал набирать номер:
   -Есть сеть? - спросил Андрей.
   -Не пойму, что это за сеть? - ответил он. - Должен быть Bee Line, высвечиваются какие-то каракули. Ага. Вызов пошел. Пошел. Хотя, рановато сейчас. Он спит. Он даже и трубку....
   -Чего там, - не понял Андрей.
   -Подожди, подожди, - проговорил Петр, - подожди. Ерунда какая-то. Не пойму.
   Он молча стоял с трубкой около минуты. Наконец, он повернулся к Андрею. Вынул истлевшую папиросу изо рта.
  -- Послушай. Попробуй что-нибудь сказать.
  -- Что? - не понял Горшков, принимая телефон из рук Петра.
   На первый взгляд, это был голос, искаженный неким фильтром. Подобный эффект можно получить, немного расстроив радиоволну. Голос, теряя четкость, приобретает корявый оттенок. Еще немного - и он вообще уже не голос, а некие колебания, с повторяющейся амплитудой. Именно эта похожесть и не испугала Андрея с первых минут - это были почти, что обычные помехи. Разве что, таковых не бывает в сети сотовой связи. Но, понемногу прислушиваясь, он стал улавливать голоса. Возможно, это было лишь побочное действие шума. Если слушать ветер - тоже можно многое, что услышать. Однако, как он ни старался, ощущение голосов не пропадало. Это были массы, огромные массы людей, согнанные в одну толпу, орущие от нестерпимых мук.
   -Что слышишь? - спросил Петр.
   -Не знаю, - Андрей постарался успокоить себя самого, - помехи. Одни лишь помехи.
   Но тут что-то щелкнуло. Гораздо ближе, чем голоса, прорвавшиеся сквозь электрическую пургу. Звук, отчетливый, уверенный, тонкий, произнес некое слово. Хотя это было и не слово, и, может быть, являлось следствием тех же помех, Андрей ощутил ледяной, захватывающий сердце, ужас:
   -Алло, - проговорил он.
   Звук повторился, но в нем произошли некие изменения. Он точно реагировал на это "алло", точно вынюхивая координаты говорившего.
   -Алло, кто это? Алло. Иванов?
   При слове Иванов ему ответили. И, хотя это явно не было словом на человеческом языке, Андрей отчетливо ощутил, что это - именно ответ, ни что иное.
   -Иванов!
   И вновь - что-то еще. Горшкову же показалось, что он понимают, что ему говорят.
   -Я - оно, - этот смысл нес в себе модулированный скрип, - я - оно. Я скоро буду с тобой.
   -Что с тобой? - удивился Заярнов.
   Андрей сморщился, пытаясь показать жестом, чтобы Петр забрал у него трубу. Но тот не сразу понял, что хотел от него соратник по перу. Возможно, еще минута, и что-то бы обязательно произошло. Голос, явившийся из ниоткуда, усилился и повел Андрея вглубь шума, ближе к голосам. И, чем ближе они были, тем более явно становился их смысл. Казалось, еще немного, он будет различать отдельные звуки, стоны, мольбу о помощи.
   Оно же, двигаясь рядом, на короткий срок представляло себя другом.
   Перед тем, как ты узнаешь высоту боли, мы будем идти вместе, - говорил его скрип, - сейчас я - твой друг. Я готовлю тебя к вступлению. Я расскажу тебе о том, что такое гигантская сфера ада, где муки бесконечны. Возможно, что ты вступаешь в брак, и твоя жена - великий абсолют мучения.
  -- Что это было? - спросил Петр, вырвав трубку.
  -- Не слушай. Не слушай, - пробормотал Андрей исступленно, - выключи телефон вообще.
  -- Что?
  -- Оно знает обо мне. Оно знает, Петь. Теперь уже ничего не сделаешь.
  -- Кто знает?
  -- Ты слышал голоса?
  -- Нет. Я слышал скрип. Он как будто мне отвечал. Но я даже и не заметил, чтобы он оказывал какое-либо действие. Может быть.... Нет, Андрюш, давай рассуждать логически. То, что мы слышали, банальные помехи. Произошел выброс какой-то биологической фигни, когда ее, фигню эту, перевозили через город на поезде.
  -- Ты хочешь послушать?
  -- Что?
  -- Если ты уверен, что это помехи, давай, послушай его еще.
  -- Ладно. Ладно. Я позвоню на квартиру Носкову.
   Он щелкнул клавишами и приложил трубку к уху.
   -Алло. Алло, - пробормотал он, - Алло.
   Тут лицо его сделалось каменным, и он отбросил трубку на диван.
   -Что? - воскликнул Андрей.
   -Не знаю.
   -То же самое?
   -Нет. Но если человека мучают - он не может взять трубку.
   -Логично. А что, он взял трубку?
   -Нет. Не знаю. Послушай, разорвать вызов можно лишь двумя способами. Первое - сделать это с помощью телефона, а второе - АТС. Но был явно не АТС. Кто бы там ни был, Носков или кто-то еще, или - что-то еще, я не знаю, мне ответили. Не знаю. Странный звук. И я вдруг это почувствовал. Может быть, я даже и не слышал, как это происходило. Может быть - слышал. Ладно. Нужно что-то предпринимать.
   -Слушай, а ведь ты что-то говорил про предсказание.
   -Да. Нет, Андрей, это не может относиться к делу. Или..... Я человек логичный, Андрюш. Что мне тебе сказать? Предсказатели были во все времена, и потому о многих катастрофах было известно заранее.
   -При чем же здесь хоббиты?
   -Может, она не любит писателей-фантастов. Знаешь, если честно, мне кажется, все это чепуха. Просто ты слишком переволновался. Многие люди чувствуют приближение опасности интуитивно. Я представляю, какие этой ночью снились сны.
   -Мне снился очень хороший сон.
   -Ну, ты - это исключение.
   -Да уж. По-моему, никому ничего не снилось. И вообще, это не имеет значения. Нужно что-то предпринимать.
   -Ты считаешь, что мы должны что-то делать?
   -А ты предлагаешь сидеть здесь?
   -Возможно, что в этом есть смысл. Мы можем переждать катастрофу. Помощь подоспеет в течение нескольких часов. Наверняка, наш город уже оцеплен. Нужно дождаться, например, вертолета и подать знак.
   -Да, - вздохнул Андрей, - а тебе не пришло в голову, что это может быть повсюду?
  -- Приходило. Но ведь телевизор показывает.
  -- Н-да. Я не подумал.
   Он взял пульт и включил телевизор. Первый канал озарился привычной рекламой. Горшков убавил громкость и сел на диван, закрыв голову руками.
   Что все это значит? - носилось у него в голове. Если все каналы работают, значит все в порядке, по крайней мере, в Москве. Нет, работает ретранслятор. Нужно включить местный канал.
   Он щелкнул местный канал, и новое открытие его попросту потрясло - канал работал, шла какая-та городская передача. Он всмотрелся в экран, пытаясь усмотреть следы аномалии, однако ничего подобного не увидел. Да и могла ли работать аппаратура сама собой?
   Может быть, он - и правда в больнице?
   -На деньги, выделенные муниципалитетом, будут отреставрированы эти старые здания, - говорил голос за кадром.
   -Странно, - произнес Заярнов, - хотя, знаешь, все зависит от того, как настроить компьютер на телестанции. Главное, чтобы было электропитание шло непрерывно. В-принципе, транслировать что-либо можно хоть неделю без перерыва.
   -Ты думаешь, кто-то специально так сделал?
   -Нет. Я просто рассуждаю.
  
   -Дети нуждаются в помощи, - произнесла девушка-диктор.
   Андрей повернулся к экрану и застыл на месте. Он увидел нечто, но мозг уже не реагировал - в нем будто открывался клапан в сосуд, наполненный охлаждающей жидкостью, и та разбрызгивалась наружу, на извилины.
   Яркий, неестественно красный, язык, буквально пропитал девушку и изнутри. Он замещал ей вены. Отсвет этой дьявольской красноты был виден даже сквозь череп. Глаза, что качались на отростках, смотрели точно в камеру. Молили ли они о помощи?
   Горшков отчетливо ощутил силу, которая не давала ему бояться. Это было то, что хотело провести его по дороге, от начало голосов, до самого жерла ада, и оно было рядом. Оно несло добро. Оно любило его. Оно хотело приучить его к боли заранее.
   -Дети нуждаются помощи, - произнес посиневший, смертельный рот.
   Заиграла музыка, и начали показывать городской парк, и Андрей отчетливо увидел шерсть. Она плелась густыми космами вдоль улицы, что окольцовывала парк по внешнему кругу, и в ее гуще то тут, то там, виднелись предметы человеческой одежды. Чаще всего - обувь.
   Тебе нечего бояться, продолжало говорить оно. Ты навсегда повенчан. Тебе незачем умирать так, как они. Жизнь - это смерть, а смерть - это жизнь. Ты уже переступил черту, и мы идем с тобой одной дорогой. Оставь все. Вселенная мук навсегда с тобой. То, что ты сейчас здесь, ни о чем не говорит. Ты - со мной, и мы идем вместе, и голоса все ближе и ближе. Голоса зовут. Увидев это величайшее действо, увидев миллиарды вновь прибывших, ты сам возжелаешь войти в адское пламя, чтобы насладиться его величием.
   То, к чему ты привык, всего лишь преддверие.
   За несколько тысяч лет с того момента, как первый росток человека взошел на земной поверхности, люди так и не поняли своего предназначения.
   Они были выращены.
   Кур тоже растят. Они не знают о том, что их ждет. Ты когда-нибудь наблюдал, с каким оптимизмом кукарекает петух? Его гордыня велика и грешна, и он не знает о ней до тех пор, пока справедливый топор не вкусит крови.
   Ты - избран.
   Ты будешь страдать больше всех.
   Это большая честь.
  
   -Что с тобой? - воскликнул Петр.
   -Ты видел?
   -Что?
   -По телеку.
   -Что?
   -Не видел?
   Андрей точно очнулся. Перед его лицом было окно, а дальше - город, с высоты кажущийся теплым и мирным. И каждая его крыша - это монолит, который никогда не будет сдвинут с места. Ничто не измениться. Все это - лишь бред, навязанный собственным воображением. Бытие основательно и бесповоротно. Нужно выпить водки и лечь спать.
   Все закончится.
   -Все закончится, - сказал он уверенно.
   -Что ты имеешь в виду? - спросил Петр.
   -Ничего. Все закончится очень скоро. Все это чудится. Нужно просто проснуться. Ведь телевизор работает. Во всяком случае, на центральных каналах все нормально.
   -Когда "Титаник" тонул, на нем горел свет.
   -Это в кино так показали.
   -Не важно. У тебя есть предложения?
   -Не. Не знаю. Есть водка?
   -Есть. Хочешь водки?
   -Да, давай.
  
  
  
   Выпив стакан водки, Андрей закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего. Однако, первая же мысль была заражена. Он сделал шаг, другой, третий. Это была не та дорога. Глаза могли смотреть на интерьер квартиры, но душа уже двигалась навстречу неизбежности.
   Он вспомнил про то, что он увидел, стоя в дверях подъезда. Ведь оно двигалось к нему, точно протягивая руку. Это было жало, устремленное вперед. Хотя такое определение вряд ли было уместно. Пространство, откуда начался этот бег, вряд ли могло быть описано привычными словами и категориями.
   Оно наверняка здесь, подумал он.
   Но ведь я уже иду. Мне ни к чему встречаться с чем-то еще. Впрочем, это похоже на отговорки ягненка, которого зарежут самым последним. Тем не менее. Тем не менее. Глупо отодвигать то, что неизбежно.
   Возможно, что оно начало с первых этажей, и сейчас занято тем, что вычищает нижние квартиры. Оно убивает по-крупному, оптом. Целые семьи находят продолжение своего бытия в новой, совершенно невероятной, ночи.
   Андрею представились целые города, поросшие шерстью, которая впитала, всосала в себя людей. Улицы и площади, бассейны, спортивные залы, парки, квартиры, дорогие апартаменты.
   Больше нет ничего.
  
   -Проснись, проснись, - его разбудил Петр Заярнов.
   -В чем дело? - спросил Андрей испуганно.
   -Проснись. Надо идти?
   -Идти? - не понял Горшков.
   День за окном уже разгорелся. Мутноватое солнце ранней осени проглядывало сквозь облака, заливая пространство матовым светом. Город, заполненный лишь шумом легкого ветра, да еле слышимым гулом все того же завода, был тем же самым, что и прежде. Вместе с тем, изменения были налицо.
   Андрей знал, что это так.
   Что бы ни происходило, ничего уже нельзя было изменить.
   -Идем! - воскликнул Заярнов. - Там, на проспекте, военный автомобиль!
   -Точно? - удивился Андрей.
   -Точно. Нужно собираться.
  
  
   Мы пройдем через подъезд, и подъезд пропустит нас, проносилось у него в голове. Он пропустит именно нас. Больше никто. Если жизни, созданные лишь для одного мгновения. И это - я, моя судьба. А что касается Петра, я сам его выбрал. Нам просто дано увидеть больше других.
   Но цена этого велика. Возможно, мы сумеем миновать улицы на пути к проспекту и встретить там военный автомобиль. Но что можно изменить, когда все уже предрешено. Есть слова, которые родились раньше, чем человек. И теперь звучат именно они.
   Он лениво выскочил из квартиры следом за писателем-фантастом Петром Заярновым, человеком, чья писательская слава по-прежнему находилась под вопросом. Телевизор, что остался работать, показывал искривленные полосы помех. Но в этих линиях было не просто отсутствие сигнала.
   Они говорили.
   Они пели и звали, рассказывая о том, каким может быть путь к абсолюту вселенских мук.
  
  
  
  
  
  
   Призрак Хиж.
  
  
  
   Космический корабль империи Ууухов летел чуть медленнее скорости света. Старший пилот, Йыыц Ыыц, сидел за рулем. Руль был толстый, с кожаной оплеткой. Рядом находилась ручка механической коробки передач. Внизу - три педали: газ, сцепление, тормоз. Впрочем, устав, Йыыц убрал ногу с педали газа и включил подсос.
   -Мы что, идем на подсосе в натуре? - спрашивал у него часом раньше Ыфцук Ук, - третий сын капитана корабля Юиа Ук.
   -В натуре, в натуре, - отвечал Йыыц.
   -А как такое возможно, что мы идем на подсосе?
   -Главное - тросик! - важно отвечал Йыыц. - Тросик идет прямо к насосу аннигиляционного топлива. Если он короткий, то топлива поступает мало, и мы летим медленно. Обычно подсос используют для подогрева двигателя, когда она долго не работал и промерз на холодном зимнем вакууме. Но если тросик удлинить, то можно сделать так, что заслонка открыта на полную, и тогда не нужно постоянно жать на газ.
   -А диск сцепления? - спросил Ыфцук.
   -А при чем здесь диск сцепления, дурашка, - отвечал Йыыц.
   -Когда Фывапро учил меня трогаться, он говорил, что, если неумело трогаться, можно пожечь сцепление, - проворил Ыфцук.
   -Это если диск старый. На старом диске дальше, чем между планетами, летать нельзя. Хотя, если сцепление полетит, можно двигаться и без него. Главное - умело перегазовывать.
  
   Звездолет тот назывался "Ыгняо". В переводе с языка Ууухов это можно было перевести, как летающий конверт. На самом деле, ни на один из земных языков это название перевести было невозможно по очень простой причине.
   На Земле уже много миллионов лет, как не было людей. Человечество, как и прочие явления живой и неживой природы, давно ушло во мрак больших эр. Теперь голубая планета была заселена птицами, гигантскими муравьями, а также крысами и мышами, которые пришли из далекого прошлого, не изменившись. Ууухи знали о том, что на Земле когда-то имела место цивилизация лишь потому, что все корабли их империи были оснащены специальными детекторами. Много лет назад, пролетая через Солнечную Систему, торговое судно под названием "Пууило" зафиксировало скачок н-сопротивления. Этого и было достаточно, чтобы занесли данный сектор галактики в разряд "потухших". С тех пор Землей никто так и не занимался. У Ууухов и без того дел было невпроворот. Да и герои нашего рассказа, надо сказать, летели через Солнечную Систему лишь для того, чтобы совершить прыжок сквозь Солнце. Этого требовали навигационные расчеты.
   Йыыц нажал на педаль тормоза, немного сбавив обороты. Скорость "Ыгняо" составляло половину от скорости света.
   -А почему мы не прыгаем через планеты? - спросил Юиа Ук.
   -Дурак, что ли? - возмутился Йыыц.
   -Так почему же?
   -Кто ж прыгает сквозь планеты? Они твердые. Мы разобьемся.
   -А звезды?
   -Все зависит от качества раскаленной термоядерной массы звезды, - отвечал Йыыц, - если она слишком горяча, то нас отбросит назад. В году Йу56754 звездолет под названием "Ячсмитьбю", будучи отброшенным, ударился о вторую планету звездной системы, пробил в ней дырку и застрял. Его удалось выковырять оттуда лишь спустя десять. Для этого был построен специальный вселенский циркуль с мощными двигателями. За это время экипаж "Ячсмитьбю" решил, что взаперти им торчать вечно и начал выращивать детей в пробирках, чтобы продолжать свой род. Они разобрали часть реактора и посадили на его места поля, на которых развели кур и индюков.
   С другой стороны, если звезда будет слишком холодной, то ее вещество, приклеившись к корпусу, начнет пригорать, а через некоторое время нагар будет столь плотным, что его уже ни чем не отдерешь. Средние звезды - самые удобные. Их вещество используется в качестве смазки. Генератор пробивает дыру в пространстве, но дыра эта слишком мала, чтобы ей воспользоваться. Но если корабль смазан веществом звезды, словно маслом, он проскальзывает внутрь легко. И так мы попадает в гиперкосмос, где идем чисто по приборам.
  -- А на этом это вещество можно использовать, как масло?
  -- Масло?
  -- Масло.
  -- А что ты собрался на нем жарить?
  -- Пирожки, например.
  -- Гм... Пирожки, говоришь.
  
  
  
  
   Смерть в ЖСК.
  
  
  
   Антон работал в ЖСК уже три года, и за это время у него выработалось плотное ощущение собственной значимости.
   Он собирался покупать квартиру.
   Все свои мобильные телефоны он поменял на один, особенно черный, смартфон. Прибор этот напоминал черной монолит из рассказа Артура Кларка. Он мог существовать сам по себе. Человек не был ему необходим.
   Человек был приложением. Чувствуя его руку, смартфон снисходительно молчал. Те функции, что работали в нем принудительно, не имели ровно никакого значения. Он общался с иным.
   Человек - лишь клетки. Он только думает, что мыслит. Это эффект от хождения. Не стоит обращать на это внимание.
   Антон затушил сигарету. Он курил мало и с неохотой. Последние десять дней его мечты шли одна за одной, сосредоточенно, собранно, будто очередь на колбасой. Он мечтал купить дачу. Он завидовал Артуру, у которого было две дачи, и эта зависть с каждым днем становилась все более оголенной.
   Именно оголенной!
   Именно таким оголенным был провод, который отправил слесаря Мостова к подножию веков.
   Он торчал на хоздворе. Что ему там было делать? Ведь еще утром, проходя мимо, Антон не заметил ничего странного? Какие еще оголенные провода? Скорее - рубильники. Однако, там были лишь современные, покрытые пластиком, автоматы. Но была одна мысль. Одна еденица сконцентрированной, въевшейся в смысл, капсулы энергии, произведенной мозгом. Да и, казалось, что смартфон, что холодел в кармане, отозвался.
   Ему протянуло руки нечто, и он протянул свои, смартфонские руки, ему.
   Ко мне!
   Именно тем утром, за два часа до смерти Мостова, Антон вдруг понял, что это - жажда электричества. Еще ничего не понимая, он остановился, посмотрев по сторонам. Он потрогал телефон. Что заставило его вдруг завибрировать? Ведь звонка не было. Уборщица Стрельцова, молодая, желающая, проходя мимо, улыбнулась.
   Что она хотела?
   Но это была другая, осведомленная улыбка.
   -Здрасти.
   -Здрасти.
   Оно звало. Выпить! Вздох, глоток, поток. Энергия, сжатая до влаги!
   Так, постояв напротив щитка, Антон взял себя в руки и вошел в помещения. Спустя два часа....
   Теперь, когда первые впечатления уже поросли травой, его голова продолжала играть с воображаемым. Видения усиливались.
   Артур!
   Ведь все было так просто. Выгодный брак. Богатые родители жены. Деньги, доставшиеся на халяву.
   Дуракам везет.
   Он судорожно закурил еще одну сигарету.
   Он был готов выкурить собственные нервы, чтобы только понять, каким образом жизнь распределяет свои ресурсы? Неужели, везет только дуракам? Неужели он, менеджер, с высшим образованием, должен зарабатывать каждую копейку пошагово, в то время как другим она, эта копейка, дается легко, будто деваица легкого поведения.
   Была суббота, и ЖСК молчал. Антон был единственным человеком, который решил выйти поработать в этот день. Но работа шла вперемешку с думами, и он то и дело, бросая все, возвращался к своим проблемам, к своей неразрешенной зависти.
   -Мне уже скоро тридцать лет! - кричал он про себя.
   -Ничего! Скоро и я буду собственником жилья!
   Зубы его заскрипели от жажды. Он вышел в коридор, пустой коридор, и кроме него в нем был лишь сквозняк, легкий, вселенский. Это был тот ветер, что дул через все века, и от этого на душе становилось немного легче. Хотя, многое уже было неисправимо. Навсегда неисправимо!
   Так, наступали минуты паники. Иногда эта паника длилась часами. Антон был бессилен что-либо сделать. Ему казалось, что все, что с ним происходит - цепь длинных, свершившихся несправедливостей.
   Сквозняк двигал двери.
   Радио пело.
   За забором уверенно урчал продуктовый склад. Медленные, но мощные, грузовики, с трудом протискивались в узкие переулки. Это была фирма, на которые людей отбирали, точно в спецслужбу. Антон ни за что бы не согласился работать там.
   В ЖСК было неплохо.
   Но он мечтал о большем.
   Возможно, о своем деле.
   Заняться!
   Торговать недвижимостью.
   Но мечты оставались мечтами, а жизнь - жизнь убегала. Антон все чаще скрипел зубами. Он хотел быть походим на Артура. И вот, очередной приступ дум. Очередной план. Очередной выхлест эмоций. Взрыв желания. Недвижимость вдруг засветилась в его глазах большим, неподдельным рядом. Подгоняемый этим, он вышел из офиса во двор.
   Он мог пройти мимо. Мечты были, что парус. Но что это? Существует ли зов подобного рода? Разве может существовать в мире сила, способная разбить столь сильные, столь вымученные мечты.
   Значит - может.
   Антон остановился. Не может быть! Рубильник звал его. Он было закурил, но сигареты не нашлось. Пошарил по карманам еще раз. Но зов лишь усилился. Он невольно потянул руки к металлическому ящику, за которым неслось по своим каналам освежающее цивилизацию пламя.
   -Это я! Это я! - кричало оно.
   Очевидность силы всегда побеждает. Она не спорит. Не кричит с пеной у рта. Она констатирует, спокойно скрестив руки. Это вы? Нет, это не важно. Я!
   Я!
   -Черт, - проговорил Антон.
   Он хотел добавить: черт, что это? Но не вышло. Зов рубильника был оглушительным, вселенским.
   Он видел даль электросхем.
   Провода - поезда.
   Пассажиры, наполненные желтым, золотистым наслаждением. Они едут из пункта А в пункт Б, и оба эти пункта хороши. И дорога великолепна.
   -Черт, - еще раз пробормотал Антон.
   Это было совершенно мгновенное перемена мест слагаемых. Еще секунды назад он и представить себе не мог, что неизвестная прежде сила сможет порвать узы мечтаний о владении недвижимостью, землей, богатстве. И ведь все это происходило прямо здесь, в ЖСК.
   Антон протянул руки и с жадностью, с какой накидываются на желанную женщину, открыл крышку щитка. Он дышал часто. Электричество заставляло его поклоняться.
   -Это - я! - говорило оно. - Это - я! Нет никого, кроме меня! Приди ко мне! Поконись мне! Будь мной, и я буду тобой! Познай меня!
   Антон судорожно провел рукой по автоматическим предохранителям.
   Они!
   Он хотел добавить - хороши и холодны, но это был иной сорт холода. Он увлекал свежестью ионного леса. В нем можно было ходить. Можно было лежать. Это был храм.
   Трамплин в наслаждения.
   Я!
   Антон заглянул под самый козырек щитка, и там, внутри, виднелись оголенные провода!
   Я!
   Он потянул руки.
   Струя огня схватила его и потрясла. Он понял, что отдается ему. Он хотел прокричать: делай со мной все, что хочешь, но в судорогах он не смог произнести ни слова, ни звука. Да это и не требовалось. Электричество владело им всецело. Это было настоящим единением.
   Это я!
   Я!
   Живительный ток облагораживал тело Антона, и разум его утекал через провода. Вдаль! К новым рекам! К новым горизонтам!
  
  
  
   Элтон Иван.
  
   Смерть в Коржевском.
  
   Много лет назад. Сон. Синий свет диодов. Невозможность создать полноценную микроядерную ОС. Даже серверы NT - всего лишь эпизод, и даже трансляция библиотек - это общий смысл для тех, кто волнуется в смыслах.
   Пусть, требуется выполнить DOS- программу для IBM PC-совместимого компьютера на компьютере Macintosh. Macintosh постоен на основе процессора Motorola 680x0......
   -Коржевский! - прочитало что-то во сне. - Ты умрешь в Коржевском.
   То был момент, когда Виталий работал много и плотно, засыпая на столе. Прозрачная компьютерная мышь возле его головы, скучнея, скромнея, стыдясь своего синего глазка.
   Он уже истер стол подушечками мыши. Он уже изъел саму мысль, и то был лишь один класс, и то - класс создал не он, его нужно было лишь адаптировать. Возможно, лишь GUI. Но так много труда для одного человека!
   Один - будто Иоанн Креститель в пустыне.
   Но все было позади. Ночь играла тьмой. Фары, разбивая ее тело, чистили трассу от темноты. Машин на этой дороге всегда было мало. Мало - днем. Ночью же их вообще не было. Вся дорожная жизнь уже давно оставалась поодаль. Там, где большегрузные гиганты. Там, где автобусы, где один водитель спит на заднем сидении, над хохочущим дизелем, а второй смиренно взглядывается в прорезанную светом темноту, а неспящие пассажиры играют сотовыми телефонами.
   Коржевский!
   Казалось, это слово всплыло из ниоткуда. Казалось, это был лишь блик. Хотя - солнца нет, а звезды не умеют освещать. Они больше похожи на глаза злых кошек. Ведь космос не пригоден для жизни. И все живое там - это антиматерия, которой нужно опасаться, будто прикосновения с ядовитой кислотой.
   Но разве человек был в космосе?
   Разве орбита - это космос?
   Звезды моргнули. Да, это были злые, суровые взгляды.
   Виталий вписывался в повороты, не сбавляя скорости. Он любил автомобили с передним приводом. Кажется, еще совсем недавно, он обсуждал разницу пристрастий с товарищами по работе. А теперь - ночь, чернильная, непроглядная, и даже населенные пункты, просачивающиеся сквозь ее рукава - это случайность, о которой лучше не знать. Возможно, что ничего нет, и в тех домах нет людей. Все мертво, и лучше гнать, гнать, не обращая внимания на спидометр.
   Дальний свет.
   Дорожные знаки отзываются цветными полосками. Разметка ведет в путь. И так можно ехать до бесконечности, без перерыва, не обращая внимания на усталость и навалившиеся, ожившие, мысли.
   Воздух остывает. Сны, обретая форму, затуманивают взор.
   Соцветья снов.
   .... Если абстрагироваться от вопросов синхронизации, то обмен данными между двумя потоками одного процесса не представляет никакой сложности - имея общее адресное пространство и общие открытые файлы, потоки получают беспрепятственный доступ к данным друг друга.....
   Коржевский!
   Виталий вздрогнул. Оторвав руки от руля, он протер глаза.
   Глаза - это всего лишь жидкое стекло, и срок его работы не так уж велик. Жидкое стекло! Ночь! Злые звезды, в стремлении прорваться в мозг! X.25! Коржевский!
   Он дал по тормозам, не веря увиденному. Включил заднюю передачу и вернулся к знаку. Так и есть. Надпись на синем фоне отчетлово гласила:
  
  
  
   КОРЖЕВСКИЙ.
  
  
  
  
  
   fd=open("/dev/hd1",O_RD);
   fseek(fd, 65535);
   write(fd, buffer, 512);
   close (fd);
  
  
   Все просто. Уставшему мозгу начинает казаться, что он - на работе. Но ведь бывает в жизни пятница! 17.00. Бутылка коньяку в коморке под лестницей. Операторы, которым нечего терять, кроме едениц на телефоне. Операторы цифр. Люди-операторы. Операторши. Директор, стреляющий в пространство одной единственной фразой. Или - просто стреляющий. Или - провинившийся новичок, им растрелянный.
   Ни грамма братства.
   Дисциплина.
   Двадцать пар пять глаз, не понимающих, что - прежде - вершина дерева, а уже потом - вопрос, как сохранять это - в логах или базе данных. Сплоченность. Круговая порука. И - один выстрел воли. Одним движением директор иссушает океан.
   Коржевский!
   Виталий судорожно курил, в сотый раз осматривая знак.
   Нет, чем бы это ни было, сном или явью, путь нужно продолжать. Останавливаться нельзя! Ночь густеет, становясь кисилем, и сны становятся опасными. Ближайший населенный пункт. Ближайшая стоянка. Ближайший....
   Но - ведь это уже теперь.
   По правую сторону - мягкие, тусклые, огни.
   Адские огни.
   Виталий тронулся.
   Первая.
   Вторая.
   Третья.
   Четвертая.
   Коржевский!
  
  
   Первая.
   Вторая.
   Третья.
   Четвертая.
   Коржевский!
  
  
   Коржевский
  
  
  
   Виталий пытался отбросить от себя наваждения с той силой, с которой змея меняет кожу. Поскорее набрать скорость. Проскочить. Прострелиться сквозь ночь пулей.
   Крутой поворот возник перед ним неожиданно, и, не сбавляя скорости, Виталий заложил в него машину. По виражу - прочь из Коржевского.
   .... Первый отсвет - будто небесный огонь, взявшийся из ниоткуда. Легкая, сыроватая дымка, люминисцирующая в лучах чего-то, что собирается вынырнуть из слепой, неожиданной ямы. Ряды огней. Яркий, дальний взгляд. Уверенная, рубащая скорость.
   Коржевский!
   Доли секунды, и длинномер вырос перед самым лицом Виталия. Он и не заметил, что, поворачивая на большой скорости, выскочил на встречную полосу. И - новые мгновения. Века. Жизни. Дни счастья, разочарования, надежд, ощущения вечности бытия. Чуство пространства и познания - это больше, нежели миф о том, что человек когда-то умирает.
   Коржевский!
   Яркий свет заполнил бытие. И в этом огне Виталий отчетливо различил контуры двигателя, что, вырвавшись на свободу, летел ему навстречу. Он мечтал, чтобы его любили.
   Он жаждал объятий.
   Масло капало, будто слюна алчущего льва. Но это был вовсе не прыжок хищника. Это не было попыткой поймать и убить газель. Это была долгожданная встреча.
   Поцелуй.
   Капли бензина, и влага, застоявшиеся в отстойнике топливного фильтра.
   Пар, исходящий из ноздрей горячего существа.
   Все его шестерни продолжали вращаться. Разорванный ремень в замедленном виде улетал в ночь, туда, за пределы круга света.
   В Коржевский!
  
  
  
  
  
   Элтон Иван.
  
  
   Уташ.
  
  
   То было утро, когда Лерманский приехал на место. Он ощущал подъем сил.
   Это был Уташ, странное село, где несколько дней назад приземлились инопланетяне.
   На самом деле, об этом прилете никто не ведал. Но Лерманский уже давно увлекался уфологией, и знал, как получить сведения из тайных источников.
   То были сайты, на которых с людьми не всегда можно было поговорить. Иногда казалось, что общение шло с машиной. И дело обстояло вовсе не в отстутсвии души или тотальной косноязычности. Просто Лерманский все это уже изведал.
   Он изучал летающий тарелки с детства.
   Он знал все, что только мог знать уфолог.
   Типы лиц инопланетян. Типы глаз. Узкий человек. Человек-лягушка. Предметы, потерянные при посадке.
   Так, по последним данным, в Уташе приземлилась раса тонких, высоколобых пришельцев. Именно этот тип чаще всего терял свои кибернетические палочки. На что Лерманский и расчитывал.
   -По чем хлеб? - спросил он в магазине задумчив.
   -Чаво? - не поняла его продавщица.
   -Хлеб по чем?
   -Чаво тибе хлеб нужен?
   -Странная вы какая-то, - заключил Лерманский.
  
   Уже сутки, как он снимал хату на краю Уташа, и никто не обращал на него никакого внимания. Это было странно. В маленьких селах всегда обращают внимание на незнакомцев. Здесь же была стена.
   -Возможно, что все они - инопланетяне, - размышлял Лерманский.
   Вечером, находясь в раздумьях, попивая вино, он штопал стихи на своем ноутбуке. Он тотчас отправлял их в сеть. Несколько человек, откликаясь на его строки, казались Лерманскому громадной, рукоплещущей вселенной.
   -Возможно, что завтра.....
   -Возможно, что сейчас...
   -Возможно, что я не вернусь.
   На самом деле, настоящие уфологи - не поэты, и половина их грез - странный, надуманный вымысел, опровергнуть который не так уж просто. Но здесь все явно было не так. Так, в час дня, попытавшись заправиться на близлежащей заправке, Лерманский встретил 94-й бензин.
   -Не может быть! - воскликнул он, бросившись к кассе.
   Но оттуда ему ответил строгий армянский голос.
   Лерманский попытался переспросить. В ответ - лишь странные, непонятные слова. В узком отсвете - волосатая ладонь с большим, желтым, перстнем, выдавшая ему десять рублей сдачи. Он вернулся и заправился. В одно мгновение бензин показалсяе ему 95-м. В другое - 93-м. Устав от неожадинных сомнений, Лерманский отъехал от заправки, после чего поехал в близлежащий город, чтобы развеяться.
   ....Но то было утро, когда небесная хмурь не походила ни на что на свете. Бросив машину на краю поля, Лерманский шел вдоль осенней пахоте навстречу туману.
   Что он ждал?
   Что он мог ждать от этого похода? Ведь он находился на Земле, и любое утро было утром, а туман - туманом, поле - полем, и любые изменения в этом постоянстве могли означать лишь одно - что-то происходит внутри его собственного мира. Возможно, что он сам обусловил грядущее. Любой шаг - это движение к себе или от себя.
   Вороны.
   Грачи.
   Чайки, зачем-то переместившиеся в поле? Почему они не на море? Что им здесь делать? И - густота тумана, клочья белых волос, распластанных по воздуху.
   Уташ.
   Странное место.
   Он вошел в лесопосадку. Он вошел будто в помещение. Солнца нет. Лучи прорезаются косо, будто их кто-то держит, собрав в пучок. Хотя облака - это лишь эпизод перемещения чего-то с юга на север. Листья еще трепещут. Им еще хочется жить, и некоторые выросли вновь - ягнята, не испугавшиеся волка-осени.
   Маленький порыв.
   Осень часто пахнет смертью. Каждая осень. Каждая молекула.
   Лерманский попытался достать сигарету, и тут его перевернуло. Он понял это лишь тогда, когда ощутил спиной землю. Вокруг него заметались фигуры. Будто языки черного пламени: узкие, вытянутые глаза. Отсутствие шеи. Пальцы-змеи. Или вернее - языки змей. Липкое, нагнетаемое, чувство. Будто неожиданный, наркотический, вздох, которому не веришь, потому что не знаешь.
   -Мы пришли, Лерманский, - он ощутил этот голос внутри себя, - мы пришли. Узри. Выпей нас. Мы пришли за твоей печенью!
   Лерманский содрогнулся, понимая, что это - так и есть. Слова шли через мысли, а мысли - через реки, что текли по руслам своих сверхпроводников по эфиру.
   И все это - искусственно. Мысль, ощущение, воля, радость, грусть, смерть. Сейчас это стало понятно. В одно мгновение. Ни с того, ни с чего. Еще десять минут назад, входя в странную, затуманенную дымку. Лерманский и предположить не мог, что, ни с того, ни с чего, он вдруг поймет истину.
   Здесь и сейчас!
   -Мы пришли за твоей печенью!
   Он не мог встать. Он видел, как острые, сияющие ионизированной плазмой, ногти, развернули его плоть, вынимая орган.
   Как держали его печень в руках. Трясли перед ним, будто осуждая. Несли в тонкий, аскетический, летательный аппарат. Как захлопнулась крышка, и тарелка взмыла в небо, чтобы секунды позже там пропасть.
   Лерманский думал, что умрет тотчас. Но что-то заставляло его жить, и, удерживая вскрытый, познанный острыми руками, бок, он, шатаясь, брел к машине. Упал на сидение. Включил передачу.
   Задняя.
   Первая.
   И так, добравшись до трассы, после которого начинался Уташ, Лерманский все еще надеялся. Он даже думал, что так, с пустотой, с полостью, заполненной холодным утренним туманом, можно жить.
   Он вывалился из машины возле магазина.
   Лужа крови.
   -Так всегда, всегда, - вздохнула продавщица, - они прилетают и улетают, забирая чью-то печень.
  
  
  
  
   Юртаев.
  
  
  
   О морском зле сказано немало. Однако, это вовсе не говорит о том, что тема исчерпана. Века идут. Годы проматываются, будто кинопленка. Люди смотрят на землю из космоса, анализируя будущее и прошлое. Люди заглядывают в глубины атома, чтобы дознаться до причин бытия. Но зло остается злом, и ничто не в силах опровергнуть эту аксимому.
   Зло всесильно.
  
  
  
  
   Винтаж.
  
  
  
  
   Человека умножить на ноль,
   Полуруки отставить на завтра,
   В кармане останется соль
   Недокуренного марта.
  
   Закричать - есть ли в облаке разум,
   Когда слышится грохот мозгов?
   Это череп разбился вазой
   Разлетелся в теснины углов.
  
   Тихо Карлос в лампочке стонет,
   Замечаемый только собой,
   Он внутри, и никто не уронит
   Его на пол осенней порой.
  
   Я курю одинокие зори,
   И табак - это северный стиль,
   Когда воздух зимою напоен,
   Ты себя за спасибо прости.
  
   Пусть навеки уйдут обезьяны,
   Может - в клетки, а может - в туман,
   Где сиренево-синим изъяном
   В Маяковского влит океан.
  
  
  
  
   Иваны.
  
  
   Иваны запаяны в банки, пробирки.
   Иваны друг друга едят,
   А тот из Иванов, что правит бутыркой,
   Знает, как сделать салат из ребят.
  
  
   Парклайф.
  
  
  
   В субботнюю ночь
   Западло усилило ГОЧС.
  
   Я шел переулками, в сумке - паркалайф,
   И ты своим ртом намечтала мне кайф.
  
  
   Можно жить, а можно - вязать,
   Можно кошек в угол зажать,
   По ходу дела то поясняя,
   Что жизнь - это жисть, как ручка сарая.
  
   Звезды - намордник.
   Сергей опечален.
   На лоне у родины.
   Север отчаян.
  
  
   Брежнев навеки в раю отдыхает,
   Брежнев мечты в томных девах сверяет.
  
  
  
  
   Поездка в Красный Конь.
  
  
   Высоты стиля.
   Стиль постиран.
   И дырка в пачке - это крылья,
   И брак - отрыжка из складов.
   Продай, подай стограммы снов.
  
   Когда менты меня заметят,
   Я накладную заприветю.
   За просто так - не человек,
   За бабки - дрянь, за веком - век,
  
   За годом - банки от варенья
   И мощь от силы тяготенья,
   И в институте - мина вновь,
   И та, одна, что влита в кровь.
  
   Один идет, другой - постиран,
   Один - сосед, а третий - Ирод,
   А все другое - маета,
   Средь жарких августов среда.
  
  
   Смерть.
  
  
   Смерть хороша, будто влагалище юной зимы,
   Когда солнечный рот затаскался, умчавшись, зашкалив.
   И молод лишь тот, кто может запарить.
   Кто может поэтить перпендикулярно сумы.
  
   Она накланялась наглядно
  
   Смерть хороша, как железное жало иглы.
  
  
  
   Таблетки.
  
  
   Змея. Одиночество. Шорох таблеток -
   Словно скрип траходромной софы.
   Человек появляется в сетке из клеток,
   И мысли его - шурфы.
  
  
  
  
   Улицы Изогнуты.
  
  
  
   Улицы изогнуты.
   Мыло вставлено в паз.
   Земля Иваном содрогнута,
   Но и Америке не до нас.
  
  
   Она ж прошлифована
   Членораздельем, бортами
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Элтон Иван.
  
   Сердца Цыплят.
  
  
   Сборник стихотворений.
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Я жду, когда уйдут за ночь дела,
   Когда поспеют, распотеются тела.
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Распогодились спички.
   Разъяснился Вафельштадт.
   Куры несут яички.
   Собаки родят щенят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Картина с ясными мазками,
   И вот она сосет под Мураками,
   И тонком чувстве - голос острия,
   И плоть души - прогрешина моя.
  
   А там, за облаками постоянства,
   Ленивый бог пасет свое гурманство,
   И редких награждает бытием,
   А прочих он мышлением жует.
  
   Когда ты пьян, то чувствуешь яснее,
   Что небо есть мучитель и злодей.
   Оно в себе содружество лелеет
   Нечестных и губительных идей.
  
   И счастлив тот, кто попросту смеется,
   Когда она уверенно сосет,
   И хохот звезд над маревами льется,
   И кровь вина из горлышка течет.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   За ленивыми мечтами
   Человек писал рассказ,
   Только радио с часами
   Объявила яйцетряс.
  
   Только радио лизнула
   Милой девочки лубок,
   И тихонько соскользнула
   В терем черный на лобок.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Миллион парсек вселенной.
   Миллион огней нечестных.
   Там, на паперти нетленной,
   Ее рот такой прелестный.
  
  
   Пусть закончится венчанье
   Нашей жизни с плотью этой,
   Все равно венец страданья
   Ожидает дух поэта.
  
   Когда кончится горенье
   И умрет вселенский свет,
   И погибнет тяготенье
   Ты мне сделаешь минет.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Возможно, что я озабочен,
   Но тикают чисто чисы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Кричали деревни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Твой желудок широк. Он приемник.
   Ты могла бы не есть, но мечтать,
   Когда рот твой - широкий проемник-
   Продолжал бы всю ночь принимать.
  
  
   Там гостило немало поэтов,
   Ведь очаг их - стоянье духов,
   Но известно - поэты раздеты,
   Зачатую и без сапогов.
  
   Возомнилось тебе, что хуями
   Ты приносишь в сей мир торжество,
   И вофления красное знамя-
   Это духа и тела родство.
  
  
  
  
   Твой желудок широк. Он приемник.
   Ты могла бы не есть, но мечтать,
   Когда рот твой - широкий проемник-
   Продолжал бы всю ночь принимать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Никто не знал, что Анна повзрослеет,
   И рот ее судьбу людей взлелеет,
   И наградит веселый род армян,
   И примет из него вливаний океан.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Мне чужды поэты по знакомству,
   Хоть и нет иных теперь поэтов на Руси.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Сожаление - мать регионов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Она кричала, рот надрывая,
   Но вскоре был занят рот ее,
   И волны света, разум вращая,
   Провозгласили влаги полет.
  
   Потом взошли растенья свободы,
   Они ушли в волосатую ночь,
   И год спустя, в час непогоды,
   Вновь пришли, чтобы ей помочь.
  
   Зима седая снеги била,
   Лето в тюрьме вязало носки,
   И вновь толпа ночь теребила,
   И вновь рвала ее на куски.
  
   Ее сдвигали и раздвигали,
   И влага хлопьями била в нос,
   И части света во тьме кричали,
   Мерцали мерно огни папирос.
  
   И вновь ушли они в ночь седую,
   И, захлебнувшись, она умерла,
   И песню мерную, холостую
   Над телом порванным ночь плела.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Грусть вселенной.
   Взрыв снаряда.
   Лишь одно нетленно,
   Это то, что рядом.
  
   Бьются кур сердца,
   Ждет их нож-пацан.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
  
   Поэт играет веером идей,
   В них личности играют поминутно,
   И даже бог, властитель всех страстей,
   Не может победить их пыл подспудно.
  
  
   Но пепел - громок, мусор - просто ор.
   И день и ночь мы слышим этот сор,
   И сайты полнятся, помойкой загнивая,
   А их хозяева все дрочат и икают.
  
   И - пофиг - главное - умело продавать,
   Ведь жизнь - кровать, на прочее ж - посрать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Детство слиняло.
   Высох лужок.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Адидас, адидас.
   Адидас, адидас.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Лебедь и печать.
  
  
   В день скачек
   Я сидел в баре
   "Лебедь и печать".
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Федя был выбран временем "Ч".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
  
   Заберите очки у мятой лошади.
   Затоптанная дорога. Горох.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Рязанские лица простых стриптизерш.
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   .......................................
   ......................................
  
  
  
  
   Сердца Цыплят.
  
  
   Сомненья повсеместны.
   Они - отцы людей.
   Сердца цыплят - чудесны,
   В них множество идей.
  
   Горят в ночи кометы,
   И звезды - пацаны.
   И мысли в дух одеты,
   Им снятся выси сны.
  
   Сердца цыплят бесстрастны.
   Они уходят в тень,
   И труд их ненапрасный
   ...............................
  
  
  
  
  
  
  
   Каркасс.
  
  
  
   Одни говорят - жаль,
   Другие - напротив.
   Не слушай, бери и жарь
   Шмаль на сковороде.
  
  
   Потом будет каркасс,
   Потом и уздец нечестный,
   А дальше - лишь бога глас
   В жиже ночи повсеместной.
  
  
   Потом будет лишь сон,
   И революционеры на деньги отцов,
   У которых - вместо икон-
   В зад затолкнуто от мерседеса колесо.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Люди-цветы пишут стихи лениво.
   Многие из них не курят.
   Многие из них не пьют.
   Многие из них сосут.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Умный стихов не пишет.
   Глупый стихи не жнет.
   Из этого можно вычет
   Сделать наоборот.
  
   Глупый - навеки мальчик,
   Дрочащий бытием
   С гегелевской бабочкой,
   Засунутой в нижнее белье.
  
   Женщины ж неподсудны.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   ...........................
   ............................
   И........................
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Она сосала жизнь струями,
   И сосны плакали опять.
  
   Кричали сойки, и кустами
   Бежали зайцы в норы спать.
  
   Так зачиналися пин-коды,
   Офигевали удальцы,
  
   И снова русские народы
   У брата пиздили штанцы.
  
   Толстея, Ваня матерел,
   Из жира знания вливались.
  
   Навеки худ, кто жизнь вертел,
   С кем буквы много целовались.
  
   Она ж бледнеет и сосет,
   Но умирает тот, кто жнет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   На клумбах растут настурции.
   Улицы - проституции.
   Улицы - megaparty,
   Для Иванов, чьи мысли сзади.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   .................................
   .................................
  
  
  
   ................................
   ................................
  
  
  
   * * *
  
  
   Рубаи ментеющих масс,
   Ямб иваносующий,
   И - господина глас
   Телевизора вротдающего.
  
  
   Огурцова продолжает расследование,
   Огурцова продолжает исследование
   Массы, попавшей в рот,
   И это готов обсуждать народ,
  
  
   Пережевывая до творога,
   Говорит об искусстве,
   О том, что американские вороги
   Есть тупизны искусники.
  
  
   Народ говорит,
   Огурцова отвечает.
   Известно: кто отвечает,
   Тот во рту не замечает.
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
  
   ...........................
   ...........................
  
  
  
   .............................
   .............................
  
  
  
   Человек умрет от глюка.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   .......................................
   ......................................
  
  
  
  
  
  
  
  
   Простите за наглость.
   (вместо предисловия).
  
  
   "Кунсткамера" закачивает в "либ" работы, крайне отдаленные от реальности. Но я публикую это подборку не ради перемены стиля. Просто наших опять "полюбили"
   в футбол. Любой здравомыслящий человек заранее знал, что будет говориться потом:
   "Пора формировать новую сборную. У нас впереди - будущее. Хватит посыпать волосы пеплом. Пора готовится к отборочному циклу".
   Готовится-то мы будем. Но причина неустранима! Она всегда - одна и та же.
   В России более нет иной причины, кроме одной - большие деньги зарабатываются большим трудом, очень большие - воровством и доением чего-либо. Думаете, мало спишется денег за счет этого чемпионата? Да ладно. Очередная гвардия жирных с детства
   экс-бандючат поедет учиться по парижам и лондонам, купятся новые мерсы и дачи,
   а мы, ребята, будем с нетерпением ожидать очередной порки нашей коровы. И снова
   вместе с футбольной коровой застонем мы, пожелав переключиться на боление за
   какую-нибудь там сборную Англии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Встреча с Избранным.
  
   Года три назад я приехал в город N., где жил популярный концептуалист Сергей Джексон. Дело было вот в чем - Джексона должны были вот вот забрать в армию, до того ему удавалось уверенно косить, теперь же что-то не срасталось. Мне предстояло помочь ему морально и финансово. Вечером перед важным выходом в военкомат мы выпили вина. Наутро же оказалось, что это вина есть в наличии еще очень большое количество. Взяв с собой полтора литра, мы отправились пешком - благо, город N. Небольшой. По дороге мы попивали вино с орла, разговаривали, курили, обсуждали насущные проблемы концептуализма. В армию Сергей не собирался не в коем случае. Ему было уже 25 лет, в таком возрасте в армии, понятно, делать уже нечего. Добравшись до военкомата, мы расстались. Сергей пошел внутрь, я же остался сидеть на лавочке, продолжая попивать вино.
   Тогда-то это и произошло.
   Ко мне подошел мальчик лет двенадцати в исписанных ручкой джинсах. Суть надписей определить было трудно - это даже и не надписи были, а какие-то знаки, прорисованные случайной рукой. На светловолосой его голове был сущий бардак - наверное, это товарищи его в обратную сторону причесывали.
   - Немец отступал как в Quake 3?- спросил он.
   Я посмотрел на него непонимающе.
   -Да, - ответил он сам себе, - как Фобос. Тщ! Тш!
   -В смысле, - не понял я.
   -А в космосе сейчас сколько станций? - спросил он, взмахнув руками.
   -Одна, - ответил я.
   -Нет, в контрастрайк за терроров играть нельзя! - заявил он крайне утвердительно.- На Жигулях, ж, ж! Едем. А немцы из окон. Из базук! У немцев какие были базуки? Как в квейке? А слышали, недавно самолет упал?
   -Где? - спросил я растерянно.
   Я внимательно посмотрел в лицо мальчика. Странный то был мальчик. Очень странный.
   - Пацаны говорят, что из рогаток стреляют только лохи, - заметил он плаксиво, - а я - бах! А еще мы недавно были на рыбалке с дедушкой. А сом, он большой?
   Я хотел было ответить, что да, большой, но он ответил за меня:
   -Да.
   -А щука? - спросил он тут же.
   -О, щука может съесть человека!
   -Не может! - не выдержал я.- Щуки большими не бывают.
   -А сом бывает. А карась?
   -Нет, - ответил он тут же, - карась хорошо есть с пивом. Это мой дедушка говорит . А правда, что сом может съесть человека?
   -А если бы немцы выстрелили по сому из базуки, его бы разорвало, да?
   Тут уж я замолчал и наблюдал, как малой разговаривает сам с собой.
   -А в Quake 3, да, там дядьки сильнее, чем в контрастрайке?
   -Нет, в Вайс Сити, там да.
   -А в Вайс Сити есть река?
   -Да, там такая река!
   -А рыба водится в Вайс Сити?
   -Там сом есть. И щука есть. И коробок- вот такущий!
   -А собаки в Вайс Сити умеют плавать?
   -Не, когда немец отступал, он все с сбой из города забирал.
   -А собак забирал?
   -И собак забирал.
   -А кошек?
  
   -И кошек?
   -А зачем он кошек забирал? Шапки шить?
   -Да. Шапки. У них ведь там в Германии шапки не из чего шить. И сейчас не из чего шапки шить. Знаете, почему на улицах кошек сейчас так мало стало?
   -В Германию забирают, - предположил я.
   -Не, может и не в Германию, - он махнул рукой, - может и в США. США уж ведь не хочет ракеты запускать?
   -Не хочет, - ответил я.
   -А вы знаете, в Quake 3, там есть ракеты. Вот если б такими по немцам стрелять! А в контрастрайке, там тоже есть ракета. И атомная бомба. А знаете, к с ножа убить? О! Если б дяденьки из контрастрайка на немца напали, то немец бы сразу сбежал. Да же?
   -Да, - ответил он сам себе.
   -А если б они на школу напали?
   -Не, не напали бы, - был его ответ сам себе.
   - А если б все- таки напали?
   -Не, не напали бы. Не, могут. Если нападут, охранники их замочут?
   -Не, не замочут. На самом деле у охранников нет пистолетов. У них там газ! Газ. Пум, и все! А терроры газа не бояться. Пацаны говорят, что за ментов играть - западло. Фу. Вонь! За ментов только уроды играют.
   -А если б дядьки из Quake 3 напали на наших ментов, что бы было?
   В этот момент ко двору дома, возле которого мы сидели, подошла бабушка в платочке. Постучав в калитку и не добившись результата, она сипло закричала:
   -Валя!
   Залаяли собаки.
   -Ее нет, - громко заявил странный мой собеседник.
   -Валя! - вновь закричала бабушка.
   -Ее дома нет, тетенька, - сказал мальчик.
   Бабушка, не обращая внимания, приоткрыло калитку, откуда на нее едва не выпрыгнула разъяренная собака. Реакция спасла ее. Собака ударилась в калитку с обратной стороны и завыла от разочарования.
   Тогда она обратилась к мальчику.
   -А? - спросила она.
   -Их нету дома, - услужливо сказал тот, - они уехали к родне, будут завтра.
   -А, - махнула рукой бабка, - какая я недогадливая.
   Она двинулась прочь.
   -Откуда ты знаешь, что они уехали? - спросил я.
   -Я их видел, - ответил я.
   -Где?
   -Мы ездили магний точить?
   -Как точить?
   -А мы, дяденька, сразу колесо целое точили.
   -Как колесо?
   -Ну так. Ну от самолета.
   -А.
   -Мы взрывпакеты делали. А взрывпакеты из магния, они сильные?
   -Да, - тут же ответил он сам себе, - но если б дядьки из Quake 3 вышли, шарахнуло бы.
   Я думаю, что если я туда попаду, то меня там убьют.
   -Убьют, - согласился я.
   -Нет, не убьют, - заключил вдруг он, - а вот Матрица бы убила.
   -Вся матрица? - спросил я.
   -Нет, не вся. А у нас в школе есть матрица?
   -Есть, - ответил он сам себе.
   -А агент Смит убил бы Фобоса в Quake 3?
   -Убил?
   -Нет, Смит умеет уворачиваться от пуль. А я до конца только раз подходил.
   Тут появился Сергей Джексон. Лицо его сияло.. По всему было видно, что акция с военкоматом удалась, и - с помощью не самых больших денег. Я бы, конечно, порадовался за него, но как-то сразу не получилось. Сергей улыбнулся. Я посмотрел на него с отупевшим непониманием. Мой собеседник не успел вымолвить и слова, как я вскочил с лавочки и направился к Джексону.
   -Все нормально? - спросил я.
   -Конечно. Вино допил?
   -Нет.
   -Дай.
   -На.
   Сергей сделал большой глоток, и мы отправились назад. По дороге, когда вино уже закончилось, купили пива, сели на скамейку в центре города и стали пить. Я пытался рассказать Сергею про странного мальчика, но тот был возбужден, и ему было все равно. Зато, вернувшись к нему домой, я застал там брата Сергея - Семена Джексона, пятнадцатилетнего школьника. Семен занимался тем, что раскладывал на кухонном столе сотовые телефоны. Телефонов было штук пятнадцать. Он их покупал, продавал, разбирал, вновь продавал, и все такое прочее. Лицо Семена сияло неподдельной гордостью за свое высокое занятие.
   -А, Вань, как судьба? - спросил он у меня.
   -Нормально.
   -А что у тебя за сотик?
   -Обычный сотик.
   -Покаж.
   -Да ладно. Что на него смотреть.
   Мы сели за стол, чтобы выпить по случаю успехов Сергея, и тогда я в волнении рассказал Семену про странного мальчика.
   -Ваня! - воскликнул он.- Ты что, не знаешь, кто это был?
   -Кто? - удивился я. - Ты его знаешь?
   -Та! Это был избранный!
   -Как избранный?
   -Ты чо, не знаешь? Это избранный!
   Дальнейших комментариев я не услышал. Отсюда мне стало ясно, что избранный - это не какой-то определенный человек, а, в целом, состояние человека. Отсюда проистекает, что избранных на нашей планете много. Их много и среди нас. На них нужно лишь посмотреть под правильным углом зрения. Есть много избранных и среди писателей и поэтов. Много избранных и на СИ. Если снять толстые очки самолюбования, которые носят 99 процентов авторов, вне зависимости от их литературного уровня и степени раскрученности, то окажется, что избранные и неизбранные - это ровно 50 на 50.
   Улыбайтесь, господа.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Отдавая дань холодильника,
   Отдавай дань морозильникам,
   Ты ехала в Красный Конь,
   Рита, стоящая раком.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Откроешь смуту мхов случайных.
   Она была, а ныне - свет астральный.
   Возможно, Симпсоны еще успеют подождать,
   Чтобы зажать, потом - опять разжать.
  
   Зажать, отжать.
   Зажать, отжать.
   Зажать, отжать.
   Зажать, отжать.
  
  
   Людмилла Симпсон выстрелила в свет.
   Но долетел снаряд, и Люды снова нет.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Тебя наклоняли под елками,
   И был слабый мороз.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Может быть, в жизни улитки
   Были попытки творчества пыткой.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Поездка в Раков.
   Поездка в никуда.
  
   * * *
  
  
  
  
  
   Едут троллейбусы, едут автобусы.
   Едешь и ты с хуем во рту.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Может быть, нам суждено поехать в ВИЛР.
  
  
  
  
  
   OLD.
  
  
  
   Жил поэт и все строил мосты.
   То был бег без пизды от пизды.
  
  
  
  
  
   "Волки идут на Север".
   ( отрывок).  
  
  
  
      Эпизод 17.
     
      Министры молчали, молчея.
      Министры молчали, волчея.
      Волчел замминистр.
      Волчел он, и нос его темнел,
      Нос его каменел,
      А презипут, бодр и речист,
      Словом своим шелестел:
     
      -Итак, друзья. Эксцессные выдержки слов
      Кто-то из журналистских подал ослов.
      Якобы странные массы массятся, к северу путь держа,
      Велосипедного ора зачатье верша.
      С ними - и кореша,
      И - не кореша,
      А также - два говорливых ерша.
      Зараженные чем-то, быть может, без толку,
      Все они, в куче, все - Веловолки!
      Шерстяные, удалые,
      Волки большие и малые!
     
     
      Встал презипут,
      Был он хоть стар, но - плут.
      Умел где надо соврать,
      Умел куда надо совальник совать.
      Умел голодать отчужденьем
      И вянуть стандартным растеньем,
      До срока таясь, как подводная лодка,
      Чтоб, выплыв, чужую попробовать глотку
      На вкус.
      Силен презипута был сильный укус.
     
      -Мы знаем, - ответил учтиво
      Прохладного слова министр.
      Был он на вид учтивый
      Рудодобывающе-хватающий пофигист. -
      Стонет земля. Города немеют,
      Видя эту заразу.
      Волки на лёсиках севером млеют,
      На полюс мечтают прибыть все сразу.
     
      -Что там забыли они?
      -Не знаю.
      -Узнайте!
      -А как?
      -Ты что, мой министр, дурак?
     
      Пошлите в путь экспедиций толпы,
      Узнайте, в чем дело, в чем суть,
      Что на северный Север идут веловолки,
      Что движет желаньем к снегам прильнуть?
      Дома им скучно?
     
      -Нет.
      -Купить вам на Север билет?
      -Нет.
      -Может, вы давно не ходили на обед.
      -Хорошо, я подумаю, мой презипут,
      Что же делать в такой ситуации.
     
      Был наш министр большой плут,
      Но не терпел презипутской экзаменации.
      Покинув зал,
      Прибыл на вокзал.
      Прыгнул на подножку поезда личного,
      Поехал прочь шума столичного.
      Позже, вгрызаясь в мясо
      Свежих рябчинских крыл,
      Вызвал заместителя, и - давай зубами лязгать,
      А тот - в испуге застыл.
     
      -Сан Саныч, узнайте, в чем дело.
      Почему волки - вело?
     
      -Слушаюсь!
     
     
      эпизод 2.
     
     
     
      Толпа на улице толпела.
      Судьба волчатая немела.
      Хвостеть устав, зубали молча,
      Ушами атрибуты корча.
     
      Две солидола тонны.
      И цепи, цепи волкогонны.
      Рули блестят, в них - разум есть.
      В умах рулей - святая шерсть.
     
      Горят подлунны катафоты.
      А кто с динамиком - тот крут.
      А кто без лёсиков - то без заботы-
      За место ног колесики растут.
     
      То новой породы
      Новая форма.
      Увидишь - икота
      Почище глотка хлороформа.
     
      Веловолки - глаза - затменья!
      Веловолки - революция в наши дни!
      Веловолки - это уже теперь - знаменье,
      В новое будущее, сквозь время - огни!
     
      Их начальник - тожественный волк,
      Вместо ног - колесо,
      Знал в веловолчизме толк,
      У него мудрое было лицо.
      Звался Славой, славой Волком.
      Рядом с ним все другие были в сторонке.
      Валялись в воображаемой воронке,
      От взрыва воздействия слов воронке.
     
      - Северы злые давно нам друзья! -
      Слава теперь возглашает. -
      В Северы вечно идут князья,
      Там велосила летает!
     
      Веложелания - крест отстраненных,
      Свет экзальтированных масс.
      С нами туда не пойдут посторонние,
      Велосипед - единственный к правде лаз!
     
      Только через велосипеда
      Проходят пути света.
      Только через велосипеда
      Желанья идут поэта.
     
      Позовите велосипеда.
      Призовите велосипеда.
      Велосипеда, велосипеда,
      Приди ко мне, велосипеда!
     
     
      Веловолки засуетились.
      Вынули из себя сомнений клеща.
      Когти из накалились,
      Колеса рванулись, крича.
     
      Скорость - 12.
      Прочь - города!
      Мы будем стараться
      В Север уйти навсегда.
     
     
      Седые торосы
      Теплей, чем березы.
      Полюс - сверхъестественно близок,
      Полюс - волчей души карниз.
     
     
      Эпизод 23.
     
      Суета в Копенгагене.
      Волнуются Гагены.
      Видя такую такость,
      Говорят - что ж это за пакость?
     
      Грохот и лязг волчеющий,
      Тротуары засолидолены,
      Каждый, детей имеющий,
      Не пускает чад своих в школу.
     
      Полиция спряталась -
      Нафиг нужно -
      За здравый смысл посваталась
      Правды иная наружность.
     
      Позади Копенгаген.
      Позади испуганный Гаген.
      Слава решает,
      Слава провозглашает:
     
      -Веловолки, святы помысли наши!
      Веловолки, труды наши космически!
      Мы лисапедами землю пропашем,
      Мы сквозь ядро пройдем исторически!
     
      Наша защита от мира-
      Индифферентность!
      Прочая волчья лира -
      Пустая волченность!
     
      -Ура, великим!
      -Ура!
      -Ура!
      -Ура!
     
  
  
  
  
  
  
  
   Купаж.
  
  
  
   Были года отвлечений.
   Были года паучений.
   То были года с пауками,
   И черными, злыми, катками.
  
   Понты Ленгериха.
   Случайный кураж.
   Жизнь - это книга,
   Мысли - купаж.
  
  
  
  
  
   Купи собак ( версия 2).
  
  
   В пустом пространстве отупенья
   Всегда дурак найдет причину пенья.
  
  
  
   В полях, в сетях, в трусах иль без -
   Мудрец лишь тот, кто в истину не лез.
  
  
  
   Купи собак и наслаждайся лаем,
   Когда весь мир вокруг желанием стенаем.
  
  
  
  
  
   Мана Мана.
  
  
   Солнце затеряно.
   Мне не до сна.
   Я еду в Армению.
   Мана, мана.
  
   Рынки загружены
   Черной судьбой,
   Время утюжено
   Прочей бедой.
  
   Громкие тешатся
   Под барабан.
   Синими свечами
   Космос порван.
  
  
   Солнце затеряно.
   Мне не до сна.
   Я еду в Армению.
   Мана, мана.
  
  
  
  
  
   Миллионы.
  
  
  
   Капнув в полях, я вижу перегной.
   Мне невдомек, кем был земли несвежий гной.
   И потому, в общественных изъянах,
   Грызет себя сообщество Иванов.
  
   Так, сверху вниз, в режиме карусели,
   Метут мохнатые, но модные метели.
  
  
  
  
  
  
  
   Ночная.
  
  
   Чтобы понять, почему вывернут ящик,
   Глазом синим одет на очко,
   Пробежись в магазин и купи мячик,
   И ты узнаешь, что такое в мире чко.
  
  
   Слабый опаснее сильной гиены.
   Ты вряд ли узнаешь в минуту измены,
   Что было в секундах, где потные мысли
   От страха иль страсти мгновенно прокисли.
  
  
   Ты вряд ли узнаешь, что думал Петрович,
   Втайне молясь, словно толстый попович.
  
  
  
  
  
   Чижики.
  
  
  
   Оптимисту легко изгаляться.
   Пессимисту, напротив, всерьез
   Поручены опыты с блядством,
   И это - народный понос.
  
   Сыграешь ли в мяч или мимо,
   Иль вспомнишь философа ночкой,
   То, что звучит так картинно,
   Навеки одно - суходрочка.
  
  
  
  
   Экспедиция.
  
  
  
  
   Ты тоже можешь, трогая пенис,
   Пойти поискать, куда делся Элвис.
   Ты тоже можешь мальчиком быть,
   Мальчиком плыть в словесную прыть.
  
  
   Вечное порево с летом,
   Долгая маета.
   На свете - один - два - поэты,
   А прочие - хуета.
  
  
   Итак, ты идешь по дороге мечтаний,
   Крича, офигевая, возлюбив свой талант.
   Но дело ль кому для твоих взлетаний,
   Ты - века минувшего синий мутант.
  
   Ты тоже можешь, трогая пенис,
   Пойти поискать, куда делся Элвис.
   Ты тоже можешь мальчиком быть,
   Мальчиком плыть в словесную прыть.
  
   Вечное порево с летом,
   Долгая маета.
   На свете - один - два - поэты,
   А прочие - хуета.
  
  
  
  
   Шерсть.
  
  
  
   То было утро, когда писатель-фантаст Андрей Горшков, ощутив неожиданное, выскочившее из глубины сна, наслаждение иным, проснулся рано.
   Он тотчас захотел есть.
   Пошарившись по кухонным закромам и выясним, что хлеба дома нет ни крохи, он решил выйти в магазин.
   Утро, казалось, уже было одухотворено.
   Именно тогда, сделав первые два шага за угол своей бетонной девятиэтажки, он увидел, что на газоне, вместо привычной полувысохшей травы, растет шерсть.
   Андрей протер глаза. На мгновение ему показалось, что встреча с иным уже состоялась, и нужно лишь решить для себя самого, как действовать дальше - поверить и согласиться, или же, отбросив странные грезы, вернуться на лоно реальности. Но прошли первые секунды. Прошло две минуты. Ничего не изменилось. Шерсть лениво покачивалась на ветру, словно зазывая.
   Андрей присел и пощупал ее. Пошевелил отдельные локоны. Внизу, там, где просто обязан был быть земляной покров, виднелось нечто, напоминавшее кожу.
   -Черт, - произнес он, ужасаясь.
   Вчера не пил?
   Нет.
   Сочинял?
   Нет. Мечтал.
   Но разве так легко сойти с ума.
   Только тут к Андрею пришла первая мысль, и он развернулся, чтобы, вбежав в магазин, купить хлеба, может быть - вина, и уж если после этого таинственная шерсть останется - подняться наверх, в квартиру, выпить все вино залпом, лечь и проспаться.
   Ведь известно, что все светопреставления - это плод деятельности головного мозга.
   Все предсказание - это знаки, что являются человеку наяву.
   Нужно...
   Алгоритм был уже составлен, и оставалось лишь сконцентрировать остатки здравого смысла, чтобы избежать дальнейших видений. Однако, как назло, Андрей зацепил краем глаза какое-то движение. Не останавливаясь, Горшков изменил направление взгляда. Он был прав, когда подумал, что лучше всего было бы не обращать ни на что внимание.
   Хотя чаще всего, любое замечание - это условность. Писатель же, тем более, фантаст, должен осознавать это яснее всего. Тем более, что фантаст - это и не писатель вовсе, а лишь человек, которому взбрело в голову посочинять.
   Среди густых локонов сидела блоха величиной с собаку. Ее тело поблескивало. Она напоминала механизм. Андрей вздрогнул, чувствуя, что его глаза лезут из орбит.
   Да, это было не шуткой. А ведь он собирался взять себя в руки, умерить выбросы воображения и, уснув, проспать хотя бы до обеда. Случилось бы с ним такое, поступи он так?
   Маленькая черная головка повернулась, блеснув ужасными, электрическими глазами. Андрей увидел острые ножи выступающих книзу челюстей. Задняя нога блохи покачнулась, будто - сама по себе. Горшков мгновенно вспомнил, что действия блох непредсказуемы. Тем более, что эти насекомые - чемпионы по прыжкам в высоту. Однако, на какое-то время это недвижение напоминало действие двух ковбоев, когда не известно, кто первый дотянется до кобуры. Андрей сделал один шаг. В ответ произошло еще одно покачивание черной, смолянистой, лапы.
   Казалось, еще шаг.... Андрей рванул мгновенно. В три шага он миновал расстояние от газона, поросшего шерстью, до магазина. С силой рванув дверь, он влетел внутрь. Споткнувшись, полетел на пол. Покатился.
   Он остановился у подножия витрины, часть которой была занята стеклянным, уверенным в себе, холодильником. Тогда, по логике вещей, должно было случиться лишь одно. И он поднял голову, чтобы встретить удивленные взгляды. Однако, вместо этого его ждала пустота. Холодильник мерно шумел, обдавая колбасы прохладой.
   -Черт, - сказал он.
   Да, очевидно, причиной всего мог послужить вчерашний день.
   Не пил?
   Да нет же! Писателям-фантастам незачем пить. Их алкоголь - это путешествие в придуманных вселенных, которым нет числа. И жаль, что многие из них, ленясь в тренировках ума, используют для своих платформ уже созданные другими писателями миры. Это относилось и к Андрею. Он издал уже три книга по мотивам произведений Р.Дж. Толкиена. При чем, среди всей невероятной по размерам череды толкинистов, он находился где-то посередине. Впрочем, как он считал, первые ряды вряд ли чем-то отличались от вторых. И те, и другие, экспериментировали с тем, что пускали в волшебные земли Иванов-дураков, кощеев, инопланетян, и, словом, это была весьма масштабная трепанация смысла. Но, в целом, это устраивало издательства. Благодаря этому, Андрей мог не работать на какой бы то ни было фирме. Его сосед по подъезду, Петр Заярнов, тоже был писателем-толкинистом. Он смело запускал орков в космос, где они с кем только не встречались. Когда-то они были друзьями. Ведь не секрет, что именно Горшков привел Заярнова в писательство. Теперь же все казалось слишком надуманным. Дела у Заярнова не шли. Он опубликовал лишь два рассказа, которые были выдержками из его трудов. Завидуя другу, он обозлился и перестал общаться.
  
   -Ну и как? - спросил он в момент их последней встречи, месяц назад.
   -А что ты имеешь в виду? - спросил Андрей как бы свысока.
   -Как дела-то твои? - пронедовольствовал Петр.
   -А твои? - спросил Горшков.
   -А что - мои-то?
   -А мои - то - что?
   -Книгу новую, небось, пишешь?
   -Да. А что тут такого?
   -Да нет, ничего.
   -А ты что-нибудь пишешь? - спросил Андрей.
   -Пишу, - отозвался Заярнов, - а знаешь, что недавно с нами было?
   -С кем это, с вами?
   -А ты как будто и спросить нормально не можешь?
   -А я нормально спрашиваю.
   -Разве ты нормально спрашиваешь? Я уже давно забыл, когда ты в последний раз нормально спрашивал, - возмущался Заярнов, -возможно, что раньше, когда мы еще были настоящими друзьями, в наших отношениях и правда было все честно. Но ты сам знаешь, что у творческих людей не может быть настоящей дружбы! И ты это сам доказал. Да, блин. Легко постоянно напоминать человеку о том, что у него хуже, чем у тебя! Но ведь на свете очень много людей, у которых все гораздо лучше.
   -Да что ты завелся! - разозлился Андрей. - Что я тебе сделал?
   -Мне кажется, что ты мне завидуешь!
   -Да, черт, мне тебе-то с чего завидовать!
   -Я пишу лучше, чем ты! Просто сейчас такое время - издают только плохую литературу, или же - вообще не литературу! Я вчера был на заседании клуба. Знаешь, я понял - такие, как ты, в клуб уже не ходят, потому, что вам трудно общаться с простыми людьми! И вот вы все сидите взаперти, а богатеи-издатели....
   -Но что, конкретно, тебе сделал именно я, Петя?
   -Ладно. Что мне тебе объяснять? Ничего я не смогу объяснить! Так вот, мы пошли вчера к одной предсказательнице....
   -Во!
   -Так и думал, что ты это скажешь!
   -Да я не со зла, Петь.
   -Так вот, она говорит, что люди себе даже и не представляют, в какую игру они уже давно ввязались. Так и сказала.
   -Во как!
   -Люди, - Заярнов поднял указательный палец, - люди слишком заигрались со своим воображением. И писатели-фантасты, которые наслаждаются тем, что описывают в своих романах самых разных монстров и тварей, постоянно нагнетают ментальную обстановку вокруг земли. Нельзя, понимаешь.... И идеи Толкиена нельзя тиражировать, потому что все, что мы сочиняем, может когда-нибудь взять и появиться! Это грех! И я решил, что буду просто сочинять про полеты в космос! Просто космос, Андрюша! А подумай сам - ведь это и правда идиотизм - придумывать продолжение к книгам!
   -Но люди это читают!
   -Да люди что угодно читают! Им просто нужна какая-нибудь соска!
   -Соска?
   -Знаешь, я верю. Все эти игры в хоббитов до добра не доведут!
   -А ты не пьян, Петь?
   -Сам ты пьян....
  
   Поднявшись, Андрей окинул взглядов магазин. Холодильники тихо урчали, над ними струился медленный, ровный свет экономичных светильников. Сигареты молчали. Их нужно было курить, но курить было не кому. То ли час был слишком ранний, то ли все покупатели, словно сговорившись, обходили магазин стороной, устремляясь в круглосуточный супермаркет. Да и продавщицы явно не отличались каким-либо усердием. Андрей мог запросто что-нибудь украсть. Однако, так вышло, что в своей жизни он еще ни разу ничего не воровал. И даже теперь, когда представлялась возможность открыть счет, он не мог переступить черту. Присев на край торгового стола, он задумался и попытался сообразить, что же именно привело его в столь странное состояние духа.
   Во-первых....
   Да, именно это. Но кто теперь докажет, что это было на самом деле? Вот сейчас он покинет магазин и, как все нормальные люди, не удовлетворенные столь безалаберным сервисом, пойдет в супермаркет и там купит хлеба, вина, колбасы. Но кому потом это расскажешь? Пете? А ведь он прав. Его слава, как фантаста, не столь уж велика, и настоящие любители, ценители, так сказать, могут купить его лишь в качестве сувенира. На кой черт им Андрей Горшков? Уж лучше сотый раз перечитать "Сильмариллион".
   -Да, - он вздохну.
   А потом, в жизни каждого человека бывают наваждения. То, что ты видишь, кажется порой более, чем реальным. Но кто это поймет? Ведь мы не можем понять другого человека даже в самой простой ситуации, уж не говоря про эту.
   Творческие люди не должны быть врагами....
   Андрей вздохнул, и тут его взгляд привлекла дверь в служебное помещение. В тускловатом свете образовывались тени, и то, что стояло за поворотом, отражалось в виде смеси света и темноты на самой двери. Андрей протер глаза, пытаясь расшевелить собственные мысли. Нельзя же так легко поддаваться нахлынувшим слабостям.
   Он сделал шаг вперед, чтобы просто пойти и закрыть дверь.
   Однако, одна из линий, что в которой вдруг привиделась ему щупальца с присосками, покачнулась и сделала очевидный взмах. Андрей встал как вкопанный. Тогда покачнулась другая щупальца. Нос задвигался, и до слуха Горшкова донеслись еле ощутимые звуки.
   Оно принюхивалось.
   Он еще порывался сделать следующий шаг, когда, следуя своей тени, что-то проскочило в дверном проеме. Оно тотчас скрылось. Это, должно быть, была еще одна щупальца. И, хотя никаких таких щупальцев в природе не существует, Андрей сломя голову бросился к выходу. Обежав вокруг магазина, он выбежал на дорожку, что вела к супермаркету. Его он достиг в несколько шагов.
   Звякнул колокольчик двери.
   Облокотившись на стойку шкафчиков для сумок, Андрей перевел дух. На пути от двери к торговому залу был коридор, и то, что могло происходить внутри, Горшков мог видеть, лишь войдя в сам зал. Однако, привычные человеческие голоса успокоили его. Тем более, что был виден кассир за стойкой.
   Играло радио.
   -Черт, - Андрей сжал кулаки, - может быть, стоит обратиться к психиатру?
   Но нет. Психиатр - это слишком глобально. Иногда, сбои в структуре мироощущения не так уж сильно выражены, и достаточно небольшого вмешательства специалиста, чтобы все исправить.
   За кассой звенела мелочь.
   -Что бы я сказал Заярнову? - подумалось тогда Андрею. - Что и такое бывает? Должно быть, человеку, не отягощенному вообразительными образами, ничего такое и в голову не влезет. Может быть, в детстве, когда мы видим тени предметов, они кажутся нам отражениями таинственных существ. Но потом, большинство из людей все это переживают, и в нормальной жизни нет ничего, что бы напоминало нам о детских страхах.
   Тут он замечтался, прислонившись к стойке из железных ящиков. В голове писателя Горшкова уже проносились новые строки, являющиеся началом нового произведения. Быть может, это было зачином какого-нибудь эпохального романа, который был совершенно абстрагирован от всего того, над чем работал Андрей. В нем не было ни Хоббитов, ни Орков, ни Иванов Царевичей, рассекающих по воздуху на реактивных метлах, отобранных у Бабы-Яги. Это были чистые мысли, вынутые из глубины памяти, и чем была эта память, он и сам не знал.
   Возможно, что закромах общечеловеческого хранилось нечто такое, о чем даже невозможно было догадаться. Но настоящий взгляд внутрь себя проявлял верхний слой пирога. Чтобы добраться до глубины, необходимо было найти связь между миром и самим собой.
  
  -- Наше воображение нас и погубит, сказал тогда предсказательница, - говорил Петр Заярнов.
   Андрей усмехнулся.
   -Погубит конкретно тебя?
   -Почему именно меня? Ты смеешься?
   -Нет. Просто звучит очень странно. Будто выдержка из книги. Может быть, ты все это сочинил?
   -Да ты уже и в клуб перестал ходить.
   -Да, Петь. У меня просто нет времени. Я решил написать трилогию про драконов. Но, потом, мне показалось, что нужно связать это со Средиземьем.
   -Связывай, Андрюша, связывай.....
   -Да что ты взъелся! - воскликнул Горшков. - Что я тебе сделал? Ну и что с того, что я не хожу в клуб? У меня просто нет времени. Я занят работой. Чтобы реализовать свои планы, мне приходится писать по десять страниц в день! Разве ты не знаешь, что это такое? Конечно, можно писать три дня подряд по пятнадцать страниц, но потом голова так опухнет, что ты целую неделю не сможешь подойти к компьютеру!
   -А как смотрят на это издатели?
   -Ну, Петь, ну я же не виноват, что у тебя не все гладко?
   -Знаешь, а я верю, - ответил Заярнов, - это случится, Андрюша.
   -Так что случиться то?
  
  
   Теперь, здесь, в супермаркете, в отзвуках раннего радио, все это казалось совершенно наглым вторжением? Откуда он мог знать, что с головой могут происходить такие вещи?
   Может быть...
   Нет, но что именно можно предположить? Попробуй, перечисли вещи, выходящие из ряда вон.
   Андрей двинулся к торговому залу, и тут его остановило одно странное обстоятельство. Его слух уловил еще одно несоответствие происходящего с реальностью. Андрей остановился. Все это начинало не на шутку его раздражать. Однако, что все это могло значить?
   Голоса людей точно ходили по кругу. Он не мог точно различить фразы, но одно было очевидно. Начинаясь с одного места, все голоса доходили до одной точки и начинали говорить заново. Их точно крутили по кругу.
   Loop.
  -- Черт, - подумал Горшков, - да что же это все такое?
   Он приблизился к повороту в торговый зал настолько, что стало видно кассира. И здесь у него уже не было шанса укрыться от того нового, от всего того ужасного, что до того коснулось его лишь украдкой. Возможно, то же самое чувствует себя человек, заснувший момент опасности, и не желающий просыпаться лишь для того, чтобы оттянуть момент свидания.
   Кассирша, женщина лет сорока, была словно надута изнутри, и глаза выкатывались наружу в виде очень ровных, гладких, маслянистых шаров. Кожа лица просвечивала изнутри некую субстанцию. Возможно, она светилась. Возможно, это было что-то еще. В любом случае, это движение можно было просмотреть. Каждое колебание некоей паутины приводило глаза в движение, и они ходили взад-вперед. Руки покачивались. Правая щелкала по кассовому аппарату, и тот щелкал. Лента в нем уже давно, как закончилась. Левая производила некий жест.
   -Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен...., - говорила она.
   Ее слова двигались по кругу.
   Хуже всего было то, что слова людей, которых Андрей не видел, также двигались по кругу.
   Конечно, можно было повернуть назад. Но что бы это изменило? Что можно было сделать теперь, когда вдруг оказалось, что ты стоишь на пороге, и думать, осмыслять еще рано - все еще впереди. Это нужно увидеть. Это нужно пощупать, и лишь потом сделать вывод - жив ли ты, или жизни и не было - она приснилась тебе в короткий промежуток между вселенскими муками.
   Андрей сделал еще один шаг, и пространство зашевелилось, поддавшись первому приступу слабости. Нет, это был не страх. Это вещество неизвестно человеку, который никогда не был за чертой. Оно может лишь присниться, и кусочки его будут обитать на самом краю подсознания, напоминая о себе в редкие моменты.
   О том, что есть что-то, что нельзя описать.
   Это ужас, выжатый, выверенный, чистый, словно слеза.
   Это то, что лучше не представлять, чтобы не накликать беду.
   В торговом зале было человек десять, и все они, застигнутые неизвестной бедой, находились в одной позе. Глазам Андрея сразу представилась нечто, что их соединяло. Оно стелилось по полу тонкими извилистыми полосами, и по венам его текло нечто, что могло быть кровью.
   Язык!
   Некоторые вещи, представленные взгляду впервые, видятся гораздо чище и яснее, чем в те моменты, когда мы уже осведомлены. При первом знакомстве можно гораздо глубже ощутить степень опасности. Может быть - самую сущность предмета. И вот, картина, представленная писателю-фантасту Горшкову, живая, не придуманная, проникала в самую глубину его мозга.
   Огромный, красный, многочленный язык, проникнув в магазин, высасывал соки из покупателей и продавцов. И все они, с вывернутыми наружу глазами, продолжали говорить, делая одни и те же движения. Так, мужчина лет сорока, одетый в слегка помятый, джинсовый костюм, находился к Андрею ближе всего. Его рука тянулась к полке. Он брал банку с грибами. Затем, опустив ее в сумку, делал вращательное движение головой и, повернувшись к Андрею, произносил:
   -Это - хороший производитель.
   Глаза его были уже почти наружи. Казалось, еще немного, и они повиснут на отростках.
   Затем, повернувшись к витрине, он произносил:
   -Так, ладно.
   Вынимал банку из сумки. Клал назад. И так - все начиналось заново.
   Язык, или, во всяком случае то, что показалось Андрею языком, при этом еле заметно пульсировал, и было заметно некое движение. С одной стороны, он явно что-то высасывал. С другой - в обратном направлении также что-то поступало. Таким образом, язык действовал в форме насоса.
   Женщина, находившаяся в дальнем конце магазина, то вставала, то приседала: два ряда с минеральной водой находились внизу. В середине этого смертельного движения ее голова поворачивалась к проходу, точно констатируя. Глаза, пошатываясь, точно листья на водной глади, выражали предупреждение. Вместе с тем, Андрею почудилось, что он уловил некие флюиды наслаждения болью.
   Жизни не было.
   Но и смерти не было.
   Это была мука, которой не могло быть ни конца, ни краю.
   Там, неподалеку от нее, на фоне стройной шеренги кетчупов, то высовывалась, то вновь показывалась чья та рука. Но хуже всего, безусловно, было группе людей в перпендикулярном ряду, которые, распластавшись в пространстве, напоминали группу танцоров из балета "Тодес".
   Если бы такие танцы существовали....
   Андрей попятился назад, зацепился за полку и уронил на пол ворох пакетиков с кальмарами.
  -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Радио защелкало, а Андрей, поскользнувшись на кальмарах, упал на живот, зацепив рукой банку с килькой. Встав на ребро, консерва покатилась к стойке продавца и там затерялась. Подняв голову, Андрей по инерции ожидал увидеть....
   Но дело не в том, что все было то же, и даже не в том, что в положении лежа он мог видеть подножия того, что убило покупателей и продавцов. Радио.
  
  -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   И так - и вновь, и вновь.
   Писатель Андрей Горшков присел, разбросав ногами пакетики с сушеными кальмарами. Адский язык произвел еще один импульс. Что-то ушло, и что-то пришло, и краем глаза стало заметно что-то приближающееся.
   Андрей в ужасе повернулся, но ничего не увидел. Вместе с тем, поворачивая голову то туда, то сюда, он мог видеть это движение боковым зрением. Наконец, сфокусировав именно боковое зрение, он увидел то, что к нему приближалось. Думать было некогда, и, мгновенно сбросив с себя оцепенение, он вскочил на ноги и бросился к двери.
   - Меня зовут Юлия Савичева, - вновь повторило радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Андрей слышал, как дверь за его спиной закрылась, а далее - высокий, свистящий звук, который, возможно, означал трение чего-то о стекло. Но на то, чтобы оборачиваться, времени не было. Сделав стремительный спурт, он менее, чем за минуту, оказался у своего подъезда.
   Что бы там ни было....
   Возможно, что так бывало в детстве, когда весь мир можно было проигнорировать, спрятавшись под одеялом.
   Может, в какие-нибудь двадцать лет, когда впереди еще виделась вечность, обутая в кеды, и было возможно лечь спать и хорошенько проспаться, чтобы обо всем забыть. В конце концов, был первый опыт в отношениях с вином, и тогда это, возможно, и помогло бы. Главное, может быть, это уверенность в том, что мир - это твой мир. И от того, насколько ты в него веришь, зависит все на свете. Параллельные миры - это другие люди, и, вне зависимости от твоего отношения к ним, они - параллельны. Или даже - сверхпараллельны.
   Но что можно было сделать теперь?
   Во что нужно было поверить, чтобы отбросить все то, что вдруг вывернулось наружу из недр самого невероятного кошмара?
   Оказавшись в грязном, исписанном маркерами и баллончиками, Андрей облокотился о стену и схватился руками за голову.
   Что все это значит?
   Конечно, первой же мыслью было бежать, бежать изо всех сил в квартиру, в лоно собственного духа, чтобы, закрывшись там, попытаться взять себя в руки. Но чем могла помочь квартира. Другое дело - это, взяв себя в руки, выйти на улицу и заставить свой мозг перестать грезить.
   В конце концов, случаи полного умопомешательства известны давно. И то, каково оно, быть внутри, известно лишь одному пациенту. Не поэтому ли приступы ужаса сопровождаются вылетов пузырей изо рта? Иные миры, вдруг ворвавшиеся в нормальный, казалось бы, мир, переворачивают все с ног на голову. Человек слышит поэзию наоборот. Это - абсолютный, чистый крик. Реальность представляет из себя трубку - с одной стороны - органы чувств, с другой - внутренние процессы. И тут эта трубка оказывается запаянной с обеих сторон. В полной темноте вдруг зажигаются глаза.
   Тут бы сказать - зажигаются звезды.
   Но что это за звезды? Где они родились? Из какой материи сделаны?
   На самом деле, человек не в силах ничего доказать - все ограничено механизмом его собственного бытия. Учитывая это, невозможно полностью отрицать даже утопию Вачовских.
   Но дело не в том, что трубка запаяна.
   Отдышавшись, Андрей вышел на площадку. Он только теперь заметил, что город, привычное ему пространство, полное движений, мыслей и надежд, совершенно пуст. Тишина, разбавленная шумом легкого ветра, нарушалась лишь далеким гудением. Это был какой-то завод. Но какой именно - определить теперь было невозможно. Дорога была пуста, за исключением припаркованных автомобилей. Ряд панельных домов, расположенных вдоль нее, не подавал никаких признаков какой-либо активности. Лишь белье, раскачиваясь на сквозняке, говорило о чем-то своем.
   -Часов семь утра, - подумал Андрей, - выходной. Суббота. И - полная тишина. Может быть, зайти к Заярнову?
   Тут к нему пришли сомнения? Что, если никакого Заярнова не существует? Что, если он уже сейчас находится в квартире Заярнова, и тот смотрит на него круглыми глазами, и уже послали за скорой помощью? Но в таком случае, никто не сможет доказать, что реальность вообще существует.
   Он вздохнул.
   Да, единственным вариантом было пойти к своему бывшему другу, чтобы удостовериться, что он - не единственный обитатель планеты Земля.
   Перед глазами Андрея пронеслось недавняя картина в супермаркете. Шерсть. Что же это было? Сколько прошло времени? С одной стороны - не более пяти минут. Но, казалось, в этот коротком отрезке были века и эры, и Андрей не заметил, как цивилизация, проскочив все свои периоды одним разом, исчезла, и он остался единственным свидетелем.
   -И ведь Савичева, - пробормотал он, - он тоже пела по кругу....
   Ему представилась студия, в которую проник красный, волнующийся от жажды крови, язык, разделенный на множество сегментов, и певица, застигнутая врасплох в момент живого исполнения. И так, ей суждено петь много, много кругов, пока монстр не выпьет ее до самого дна.
   Горшков уже было собирался двинуться наверх, когда его глазам предстало движение. Возможно, что видимые образы закодированы, и правила, записанные в наш мозг, позволяют раскодировать их тем или иным способом. Но то, что вынырнуло из дальнего конца улицы, со стороны железнодорожного моста, не поддавалось никаким правилам. Оно набирало скорость, и форма его, раскручиваясь на фоне перспективы улицы, не напоминало знакомые предметы. Это было похоже на то, как если бы человек закрыл один глаз, и в один момент мир потерял объемность. Расстояния перемешались. Появилось ощущение плоскости. И любой перемещающийся предмет можно рассматривать как угодно, при чем все его фрагменты можно воспринимать также плоскостно.
   Существо, живущее на листе.
   Андрей понял, что его начинает тошнить, и он не может сделать и шагу. Нечто притягивало его. Появилось чувство непонятной, навязанной кем-то эйфории, и это была радость в ожидании самой совершенной в мире боли.
   Нет ничего, кроме вечной, абсолютной боли, понял он.
   Бытие распято. Каждая его клетка пронизано раскаленной струной.
   Но ведь утро, в самом зачатии своем, было иным, и Андрей очень хорошо помнил это. Да, он чувствовал себя несколько странно, но в этой странности не предчувствовалось ничего дурного.
   Обычно, таким бывает ощущение близости чего-то. Иногда люди путают это чувство с уже свершившимися делами. Что-то вот вот должно наступить. Хочется прокричать об этом, хотя кричать, разумеется, еще рано. Намек - это еще не факт. Но разве может хорошее быть предвестником плохого? Может быть, нервная система уже заранее защищала себя от шока?
   И теперь, должно быть, кульминация. Когда с человека снимают кожу, он должен смеяться.
   Но вышло так, что легкий ветерок заставил Горшкова глубоко вздохнуть, и он вдруг вышел из оцепенения. Вздрогнув, он потряс головой, кинулся к двери подъезда, которая закрывалась на кодовый замок, и захлопнул ее.
   Он бросился к лифту чисто автоматически. Оказалось, что лифт работает. Кабинка закрылась и скрипя поползла вверх.
   Андрей закрыл глаза.
   Хотелось не думать, и он не думал. Но подсознание, едва выйдя из пике, работало само по себе, рисуя продолжение событий.
   Дверь - слишком линейное понятие. Что сделает оно, добравшись до двери?
   Но разве оно - линейно?
   Есть свет - это тоже о чем-то говорит.
   Все это говорит.
   Лифт остановился и открыл дверь. Андрей понял, что оказался возле квартиры писателя Петра Заярнова. Он подошел и позвонил в дверь. Заярнов выглянул спустя двадцать минут. Он был заспан и слегка примят. Во рту у него была папироса. Всем своим видом он напоминал художника в свободном полете. Этим самым он выгодно отличался от своего товарища и оппонента. Горшков вряд ли мог позволить себе подобную безалаберность.
   -Петь, скажи что-нибудь, - произнес Андрей почти, что жалобно.
   -Что? - спросил Петр бодро.
   -Что-нибудь.
   -Любое слово?
   -Да.
   -Ну, пожалуйста. Доброго утра фантасту Горшкову.
   -Слава богу, - вздохнул Андрей, - ты жив. Впусти меня скорей.
   -Хорошо. Проходи.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  -- Черт, - произнес Петр, - черт, черт, черт, - он оторвал глаза от бинокля и посмотрел на Андрея.
  -- Закрой окно, а? - попросил тот.
  -- Седьмой этаж, как никак.
  -- Да что седьмой этаж? Надо вообще окно заклеить.
  -- Хорошо. Что ты предлагаешь делать?
  -- Не знаю.
  -- Во-первых, - Заярнов вынул из большой, сероватой, пачки папиросу и прикурил, - во-первых, ты подвержен панике. Ты почти моментально впал в отчаяние. Между тем, как во всем нужно видеть позитив. Ты жив. Я - жив. Что мы можем предположить? Мы подверглись атаке нечто, природа которого неизвестна. Для начала нам нужно узнать, безопасно ли оставаться в квартире. Для этого достаточно осмотреть в бинокль соседние дома.
  -- Ну?
  -- Пока я не обнаружил никаких признаков жизни. Обычно, поутру люди торчат на своих балконах, смотрят в окна. В конце концов, кто-то бы наверняка выходил на улицу, чтобы узнать причину столь странной тишины. Но ничего подобного мы не замечаем. Между тем, телевизор работает. Все программы в полном порядке. Из этого следует, что, во-первых, работает ретранслятор, а во-вторых, никто не знает о случившемся. Значит, катаклизм не носит глобальный характер. Судя же по наблюдениям, шерсть растет со стороны железной дороги. Скорость ее роста неизвестна. Возможно, что именно по железной дороге ночью перевозили образцы неизвестного оружия, и произошла утечка.
  -- Но почему мы живы?
  -- Ты думаешь, только мы? У людей очень хорошо развит инстинкт самосохранения. Возможно, что половина города сидит сейчас в своих квартирах, боясь выйти на улицу.
  -- Как это проверить?
  -- Давай кому-нибудь позвоним?
  -- Черт, - вдруг обрадовался Андрей, - как я до сих пор до этого не догадался. Но только я не пойду домой за своей трубой.
  -- Боишься?
  -- Да, боюсь. А что тут такого?
  -- Ладно. Кому звоним?
  -- Позвоним Иванову.
  -- Ладно.
  
   Заярнов развернул свою раскладушку и стал набирать номер:
   -Есть сеть? - спросил Андрей.
   -Не пойму, что это за сеть? - ответил он. - Должен быть Bee Line, высвечиваются какие-то каракули. Ага. Вызов пошел. Пошел. Хотя, рановато сейчас. Он спит. Он даже и трубку....
   -Чего там, - не понял Андрей.
   -Подожди, подожди, - проговорил Петр, - подожди. Ерунда какая-то. Не пойму.
   Он молча стоял с трубкой около минуты. Наконец, он повернулся к Андрею. Вынул истлевшую папиросу изо рта.
  -- Послушай. Попробуй что-нибудь сказать.
  -- Что? - не понял Горшков, принимая телефон из рук Петра.
   На первый взгляд, это был голос, искаженный неким фильтром. Подобный эффект можно получить, немного расстроив радиоволну. Голос, теряя четкость, приобретает корявый оттенок. Еще немного - и он вообще уже не голос, а некие колебания, с повторяющейся амплитудой. Именно эта похожесть и не испугала Андрея с первых минут - это были почти, что обычные помехи. Разве что, таковых не бывает в сети сотовой связи. Но, понемногу прислушиваясь, он стал улавливать голоса. Возможно, это было лишь побочное действие шума. Если слушать ветер - тоже можно многое, что услышать. Однако, как он ни старался, ощущение голосов не пропадало. Это были массы, огромные массы людей, согнанные в одну толпу, орущие от нестерпимых мук.
   -Что слышишь? - спросил Петр.
   -Не знаю, - Андрей постарался успокоить себя самого, - помехи. Одни лишь помехи.
   Но тут что-то щелкнуло. Гораздо ближе, чем голоса, прорвавшиеся сквозь электрическую пургу. Звук, отчетливый, уверенный, тонкий, произнес некое слово. Хотя это было и не слово, и, может быть, являлось следствием тех же помех, Андрей ощутил ледяной, захватывающий сердце, ужас:
   -Алло, - проговорил он.
   Звук повторился, но в нем произошли некие изменения. Он точно реагировал на это "алло", точно вынюхивая координаты говорившего.
   -Алло, кто это? Алло. Иванов?
   При слове Иванов ему ответили. И, хотя это явно не было словом на человеческом языке, Андрей отчетливо ощутил, что это - именно ответ, ни что иное.
   -Иванов!
   И вновь - что-то еще. Горшкову же показалось, что он понимают, что ему говорят.
   -Я - оно, - этот смысл нес в себе модулированный скрип, - я - оно. Я скоро буду с тобой.
   -Что с тобой? - удивился Заярнов.
   Андрей сморщился, пытаясь показать жестом, чтобы Петр забрал у него трубу. Но тот не сразу понял, что хотел от него соратник по перу. Возможно, еще минута, и что-то бы обязательно произошло. Голос, явившийся из ниоткуда, усилился и повел Андрея вглубь шума, ближе к голосам. И, чем ближе они были, тем более явно становился их смысл. Казалось, еще немного, он будет различать отдельные звуки, стоны, мольбу о помощи.
   Оно же, двигаясь рядом, на короткий срок представляло себя другом.
   Перед тем, как ты узнаешь высоту боли, мы будем идти вместе, - говорил его скрип, - сейчас я - твой друг. Я готовлю тебя к вступлению. Я расскажу тебе о том, что такое гигантская сфера ада, где муки бесконечны. Возможно, что ты вступаешь в брак, и твоя жена - великий абсолют мучения.
  -- Что это было? - спросил Петр, вырвав трубку.
  -- Не слушай. Не слушай, - пробормотал Андрей исступленно, - выключи телефон вообще.
  -- Что?
  -- Оно знает обо мне. Оно знает, Петь. Теперь уже ничего не сделаешь.
  -- Кто знает?
  -- Ты слышал голоса?
  -- Нет. Я слышал скрип. Он как будто мне отвечал. Но я даже и не заметил, чтобы он оказывал какое-либо действие. Может быть.... Нет, Андрюш, давай рассуждать логически. То, что мы слышали, банальные помехи. Произошел выброс какой-то биологической фигни, когда ее, фигню эту, перевозили через город на поезде.
  -- Ты хочешь послушать?
  -- Что?
  -- Если ты уверен, что это помехи, давай, послушай его еще.
  -- Ладно. Ладно. Я позвоню на квартиру Носкову.
   Он щелкнул клавишами и приложил трубку к уху.
   -Алло. Алло, - пробормотал он, - Алло.
   Тут лицо его сделалось каменным, и он отбросил трубку на диван.
   -Что? - воскликнул Андрей.
   -Не знаю.
   -То же самое?
   -Нет. Но если человека мучают - он не может взять трубку.
   -Логично. А что, он взял трубку?
   -Нет. Не знаю. Послушай, разорвать вызов можно лишь двумя способами. Первое - сделать это с помощью телефона, а второе - АТС. Но был явно не АТС. Кто бы там ни был, Носков или кто-то еще, или - что-то еще, я не знаю, мне ответили. Не знаю. Странный звук. И я вдруг это почувствовал. Может быть, я даже и не слышал, как это происходило. Может быть - слышал. Ладно. Нужно что-то предпринимать.
   -Слушай, а ведь ты что-то говорил про предсказание.
   -Да. Нет, Андрей, это не может относиться к делу. Или..... Я человек логичный, Андрюш. Что мне тебе сказать? Предсказатели были во все времена, и потому о многих катастрофах было известно заранее.
   -При чем же здесь хоббиты?
   -Может, она не любит писателей-фантастов. Знаешь, если честно, мне кажется, все это чепуха. Просто ты слишком переволновался. Многие люди чувствуют приближение опасности интуитивно. Я представляю, какие этой ночью снились сны.
   -Мне снился очень хороший сон.
   -Ну, ты - это исключение.
   -Да уж. По-моему, никому ничего не снилось. И вообще, это не имеет значения. Нужно что-то предпринимать.
   -Ты считаешь, что мы должны что-то делать?
   -А ты предлагаешь сидеть здесь?
   -Возможно, что в этом есть смысл. Мы можем переждать катастрофу. Помощь подоспеет в течение нескольких часов. Наверняка, наш город уже оцеплен. Нужно дождаться, например, вертолета и подать знак.
   -Да, - вздохнул Андрей, - а тебе не пришло в голову, что это может быть повсюду?
  -- Приходило. Но ведь телевизор показывает.
  -- Н-да. Я не подумал.
   Он взял пульт и включил телевизор. Первый канал озарился привычной рекламой. Горшков убавил громкость и сел на диван, закрыв голову руками.
   Что все это значит? - носилось у него в голове. Если все каналы работают, значит все в порядке, по крайней мере, в Москве. Нет, работает ретранслятор. Нужно включить местный канал.
   Он щелкнул местный канал, и новое открытие его попросту потрясло - канал работал, шла какая-та городская передача. Он всмотрелся в экран, пытаясь усмотреть следы аномалии, однако ничего подобного не увидел. Да и могла ли работать аппаратура сама собой?
   Может быть, он - и правда в больнице?
   -На деньги, выделенные муниципалитетом, будут отреставрированы эти старые здания, - говорил голос за кадром.
   -Странно, - произнес Заярнов, - хотя, знаешь, все зависит от того, как настроить компьютер на телестанции. Главное, чтобы было электропитание шло непрерывно. В-принципе, транслировать что-либо можно хоть неделю без перерыва.
   -Ты думаешь, кто-то специально так сделал?
   -Нет. Я просто рассуждаю.
  
   -Дети нуждаются в помощи, - произнесла девушка-диктор.
   Андрей повернулся к экрану и застыл на месте. Он увидел нечто, но мозг уже не реагировал - в нем будто открывался клапан в сосуд, наполненный охлаждающей жидкостью, и та разбрызгивалась наружу, на извилины.
   Яркий, неестественно красный, язык, буквально пропитал девушку и изнутри. Он замещал ей вены. Отсвет этой дьявольской красноты был виден даже сквозь череп. Глаза, что качались на отростках, смотрели точно в камеру. Молили ли они о помощи?
   Горшков отчетливо ощутил силу, которая не давала ему бояться. Это было то, что хотело провести его по дороге, от начало голосов, до самого жерла ада, и оно было рядом. Оно несло добро. Оно любило его. Оно хотело приучить его к боли заранее.
   -Дети нуждаются помощи, - произнес посиневший, смертельный рот.
   Заиграла музыка, и начали показывать городской парк, и Андрей отчетливо увидел шерсть. Она плелась густыми космами вдоль улицы, что окольцовывала парк по внешнему кругу, и в ее гуще то тут, то там, виднелись предметы человеческой одежды. Чаще всего - обувь.
   Тебе нечего бояться, продолжало говорить оно. Ты навсегда повенчан. Тебе незачем умирать так, как они. Жизнь - это смерть, а смерть - это жизнь. Ты уже переступил черту, и мы идем с тобой одной дорогой. Оставь все. Вселенная мук навсегда с тобой. То, что ты сейчас здесь, ни о чем не говорит. Ты - со мной, и мы идем вместе, и голоса все ближе и ближе. Голоса зовут. Увидев это величайшее действо, увидев миллиарды вновь прибывших, ты сам возжелаешь войти в адское пламя, чтобы насладиться его величием.
   То, к чему ты привык, всего лишь преддверие.
   За несколько тысяч лет с того момента, как первый росток человека взошел на земной поверхности, люди так и не поняли своего предназначения.
   Они были выращены.
   Кур тоже растят. Они не знают о том, что их ждет. Ты когда-нибудь наблюдал, с каким оптимизмом кукарекает петух? Его гордыня велика и грешна, и он не знает о ней до тех пор, пока справедливый топор не вкусит крови.
   Ты - избран.
   Ты будешь страдать больше всех.
   Это большая честь.
  
   -Что с тобой? - воскликнул Петр.
   -Ты видел?
   -Что?
   -По телеку.
   -Что?
   -Не видел?
   Андрей точно очнулся. Перед его лицом было окно, а дальше - город, с высоты кажущийся теплым и мирным. И каждая его крыша - это монолит, который никогда не будет сдвинут с места. Ничто не измениться. Все это - лишь бред, навязанный собственным воображением. Бытие основательно и бесповоротно. Нужно выпить водки и лечь спать.
   Все закончится.
   -Все закончится, - сказал он уверенно.
   -Что ты имеешь в виду? - спросил Петр.
   -Ничего. Все закончится очень скоро. Все это чудится. Нужно просто проснуться. Ведь телевизор работает. Во всяком случае, на центральных каналах все нормально.
   -Когда "Титаник" тонул, на нем горел свет.
   -Это в кино так показали.
   -Не важно. У тебя есть предложения?
   -Не. Не знаю. Есть водка?
   -Есть. Хочешь водки?
   -Да, давай.
  
  
  
   Выпив стакан водки, Андрей закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего. Однако, первая же мысль была заражена. Он сделал шаг, другой, третий. Это была не та дорога. Глаза могли смотреть на интерьер квартиры, но душа уже двигалась навстречу неизбежности.
   Он вспомнил про то, что он увидел, стоя в дверях подъезда. Ведь оно двигалось к нему, точно протягивая руку. Это было жало, устремленное вперед. Хотя такое определение вряд ли было уместно. Пространство, откуда начался этот бег, вряд ли могло быть описано привычными словами и категориями.
   Оно наверняка здесь, подумал он.
   Но ведь я уже иду. Мне ни к чему встречаться с чем-то еще. Впрочем, это похоже на отговорки ягненка, которого зарежут самым последним. Тем не менее. Тем не менее. Глупо отодвигать то, что неизбежно.
   Возможно, что оно начало с первых этажей, и сейчас занято тем, что вычищает нижние квартиры. Оно убивает по-крупному, оптом. Целые семьи находят продолжение своего бытия в новой, совершенно невероятной, ночи.
   Андрею представились целые города, поросшие шерстью, которая впитала, всосала в себя людей. Улицы и площади, бассейны, спортивные залы, парки, квартиры, дорогие апартаменты.
   Больше нет ничего.
  
   -Проснись, проснись, - его разбудил Петр Заярнов.
   -В чем дело? - спросил Андрей испуганно.
   -Проснись. Надо идти?
   -Идти? - не понял Горшков.
   День за окном уже разгорелся. Мутноватое солнце ранней осени проглядывало сквозь облака, заливая пространство матовым светом. Город, заполненный лишь шумом легкого ветра, да еле слышимым гулом все того же завода, был тем же самым, что и прежде. Вместе с тем, изменения были налицо.
   Андрей знал, что это так.
   Что бы ни происходило, ничего уже нельзя было изменить.
   -Идем! - воскликнул Заярнов. - Там, на проспекте, военный автомобиль!
   -Точно? - удивился Андрей.
   -Точно. Нужно собираться.
  
  
   Мы пройдем через подъезд, и подъезд пропустит нас, проносилось у него в голове. Он пропустит именно нас. Больше никто. Если жизни, созданные лишь для одного мгновения. И это - я, моя судьба. А что касается Петра, я сам его выбрал. Нам просто дано увидеть больше других.
   Но цена этого велика. Возможно, мы сумеем миновать улицы на пути к проспекту и встретить там военный автомобиль. Но что можно изменить, когда все уже предрешено. Есть слова, которые родились раньше, чем человек. И теперь звучат именно они.
   Он лениво выскочил из квартиры следом за писателем-фантастом Петром Заярновым, человеком, чья писательская слава по-прежнему находилась под вопросом. Телевизор, что остался работать, показывал искривленные полосы помех. Но в этих линиях было не просто отсутствие сигнала.
   Они говорили.
   Они пели и звали, рассказывая о том, каким может быть путь к абсолюту вселенских мук.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"