Муравьёв Иван : другие произведения.

На чужом поле (главы на пробу)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.11*31  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В наше время многое возможно. Можно из приключений сделать себе бизнес. Можно найти и сколотить команду из таких же, как ты. Еще можно попасть не в то время и не в то место, приобрести таинственных друзей и не менее таинственных врагов. Согласиться войти действующей силой в конфликт, начавшийся не под этим солнцем. Кем ты в нём станешь: Фигурой? Игроком? Игра на чужом поле началась.
    Upd 31 марта. Глава 13, окончание, или 7000 лет спустя.

Часть 1. На выход.

  Мы пришли в Джая-бэй, причалили, получили расчет за последний рейс. Я отпустил парней на берег, с глаз долой, чтобы три дня на судне не появлялись. Нам просто необходимо отдыхать друг от друга, чтобы потом в рейсе не копилось напряжение. Сам я тоже решил провести эти дни в заслуженной сиесте, вкушать немудрёный местный отдых и не спеша перебрать рулевой механизм.
  Наше судно стояло пришвартованным к каменному берегу в сонном зелёном канале, чуть ли не напротив городской управы. Хорошее место: тень от деревьев даёт прохладу утром и вечером, рядом - почта и корабельные склады со всякой нужной всячиной. Приливы и волны близкого моря здесь почти не ощущались. В городке, когда-то - части Голландской Ост-Индии, царили спокойствие и тишь. Казалось, здесь с начала прошлого века длится, повторяясь, один и тот же день. По утрам остроконечные крыши с флюгерами озарялись золотым и розовым. Вдоль канала и по горбатым мостикам неспешно гуляли горожане, колокол на ратуше бил полдень, вечером в первых этажах открывались магазинчики. Вокруг буйно зеленели и щебетали тропики и, проникая в городок, придавали ему вид иллюстрации к авантюрному роману. Улицы были усыпаны жёлтыми листьями: в тропических джунглях царит вечный редкий листопад. В зелёной воде канала бултыхались толстые, как бочата, морские крокодилы. Магазинчики торговали, среди прочего, бетелем и элитным кофе "копи лувак", который один из нашей команды любил смаковать, а остальные, включая меня, брезговали.
  Хорошее место, прямо-таки созданное для размеренных дел и тихого отдыха. Два дня я отсыпался и перебирал механизм. А на третий день на меня вышел Ван.
  Все выглядело совершенно непреднамеренно: я захожу в ресторанчик поужинать, и вижу его: сидит у окна, кушает, и как бы с удивлением меня замечает. Но я с этим хитрым китаёзой не первый год в игры играю, и знаю, что не случайно он здесь. И точно, он указал на свободный стул, а рядом с ним уже официант, и мой любимый холодный Хемп льётся в кружку, и все это пахнет вкусно, большим заказом пахнет и большой премией. Сажусь, прихлебываю пиво, и вникаю в суть заказа, которую мне неторопливо, шершавым голосом без малейшего акцента растолковывают, а суть такова, что перехитрил себя Ван.
  О богатстве его я как-то догадывался, равно как и о его широких интересах по всей нашей Океании, что следовало из заказов, порой нетривиальных. Знал я и то, что он, будучи человеком богатым, по разным причинам банкам не доверял: все свое состояние, точнее часть его, которая не крутилась, держал по всяким тайникам и заначкам, вынимая или восполняя по мере необходимости. Похоже, что один такой клад он собрался изъять и перепрятать в более надежное место, для чего ему требовался покорный ваш слуга с экипажем, на условиях полного взаимопонимания. Я спросил о маршруте, и услышал, что конечный пункт мне объявят уже на месте, ибо мало ли что, и за весь путь включая рейс порожняком обратно, мне будет заплачено помильно. Когда же я осведомился о примерном расстоянии, надо же припасы расчитывать, я с легким удивлением услышал, что первая стоянка будет на Теа-Роа. Во-первых, отсюда не ближний свет, если только он не собирается путать следы. Во-вторых, не поверю, что поближе никого не нашлось. Только из известных мне коллег, в тех местах постоянно крутился Ченг, да и Тамил с семейством промышляет там же. Значит, есть у Вана интерес именно к нам.
  И точно, заметив мои мысленные прикидки, он предложил полуторную ставку за весь маршрут. Странно, может сегодня праздник какой китайский: День Щедрости? Чтобы проверить, я заговорил было о премии, но Ван опередил меня, назвав с хитрой ухмылочкой сумму ровно на полштуки меньше той, что я задумал. Вот так играют в высшей лиге! Я еще раз прошелся по условиям, которые Ван уже ввёл на ноутбуке в стандартную форму. Не найдя в них ничего подозрительного, поторговался, больше для проформы, но к своему удивлению выторговал текущий ремонт и припасы за счет нанимателя. На последних страницах договора, как обычно, был список команды. Ван остановился на нём.
  - Крис, у тебя команда не поменялась?
  - С чего бы, Ван? У меня - самые лучшие.
  Своей командой я горжусь и при любой возможности, особенно перед лицом заказчика, готов восхвалять ее достоинства. Каждый из нас - специалист в своем деле, друг друга мы понимаем с полуслова и работаем без трений, все уже проверены изрядным количеством неизбежных на море случайностей. Вот они на фотографии в вановом ноутбуке, стоят рядком у сходен, улыбаются и машут своему капитану. Молодцы! Орлы!
  Крайний справа - это Фельдман, он из Израиля, гений и бог по части электроники. Благодаря ему в нашем хозяйстве все самое новое, и все работает. Его хобби - купив на аукционе или с рук полностью убитый гаджет, восстановить его и, если я не очень сопротивляюсь, приладить на нашу посудину. При этом на ботаника он не похож: длинный, мосластый, каштановые кудри до плеч, девчонкам нравится. Рядом с ним и на голову ниже - Остин, прозвище - Оззи. Батя у него держит мастерскую в центре Австралии, в самой пустыне, ремонтирует тамошние жуткие грузовики. Игрушки оззиного детства - папины инструменты и железяки. В девять лет сам измыслил и собрал робота, который получил широкую известность, и был взят в Сидней на выставку. Там, в Сиднее, мальчишка увидел море - и пропал для семейного бизнеса навсегда. Сейчас у меня трудится механиком, набирая капитал и знакомства, чтобы открыть верфь - будет строить яхты. Марко, моряк и рыбак в надцатом поколении. Абсолютный и вечный матрос, чьи бесспорные достоинства уравновешиваются жутким пофигизмом. Сменил множество судов, с последнего - японского китобоя, был изгнан с позором за "непочитание начальства". У нас третий год, здесь ему нравится и за работу держится. И наконец, Гурген. Он кажется старше всех нас, хотя на самом деле мой ровесник. Гурген напоминает мне индейца своим орлиным профилем и невозмутимостью. У нас в команде он первый помощник и боцман.
  
  На следующий день с утра подтянулись все наши, и мы стали готовиться к выходу в море. Обычная рутина: топливо, вода, путевой лист. Где-то на полпути между продуктовым магазином и таможней нас почтил своим присутствием Ван. Он напутствовал меня, дал адресок своего хорошего знакомого на Теа-Роа, некого Янга, тоже китайца, с которым он уже договорился о нашем ремонте. С нами идти он не захотел, сказав, что будет ждать нас на месте. Только путь от Теа-роа он собрался проделать с нами, точнее, он и двое сопровождающих, а так как отдельная каюта у нас только у капитана, то на время рейда я подселюсь к ребятам. Ван проговорил со мной до самой отдачи швартовых, и только потом сошёл на берег и затерялся в редкой толпе зевак. Такие толпы частенько возникают там, где мы причаливаем или, вот как сейчас, разворачиваемся впритирку к берегам канала. Очень уж необычно выглядит наше плавсредство.
  Лодочка наша зовется "Малгожата". Это я ее так окрестил, поскольку родители ей имя не дали, разве что какой-нибудь жутко секретный индекс. Про нее вообще ничего не известно, кроме верфи (табличка кириллицей "Николаев" над штурманским столом), и даже непонятно, откуда она такая взялась. Два с небольшим года назад она досталась мне от неизвестно каких по счету хозяев, под именем "Дзерен" и при обстоятельствах весьма детективных, о которых мы здесь умолчим, во избежание. Предыдущие владельцы, мир с ними обоими, умудрились привести ее в неходовое состояние и даже в одном месте помяли днище, не сильно, но неприятно. Впрочем, пара лет нашей опеки совершили чудо: Малгожата бегает почти как новенькая, и в ней ничего не бренчит и не отваливается, только днище никто не берется выправить - титановое.
  Вот так ясным апрельским утром мы помахали гостеприимному Джая-Бэй, выбрались в море и пошли на восток согласно условиям контракта.
  До места дошли как по маслу. Море гладкое, перебранный руль ведет себя хорошо, полная благодать! Команда блаженствовала, я же сидел у приемника, пытаясь выяснить, зачем Ван гонит нас чуть не до Полинезии, и какая опасность угрожает его кубышке, а значит и нам в перспективе, где-то в этих краях. По радио - обычная муть, переговоры, песенки, новости из страшно далекой Европы. Зашел в чат, представился французским яхтсменом, стал распрашивать, каких островов избегать, наслушался неизменных баек. Все по-прежнему. Зачем я вообще заходил? Только растравил воспоминания.
  
  Теа-Роа - идеальное место для встреч, этакий полустанок для всех, кто пересекает Великий океан на своей посудине. В его большущей лагуне, обрамлённой цепочкой низких гор, постоянно толкутся яхточки, катера, катамараны местных, небольшие круизные суда. Мы подошли в полдень, в самую жару, и нашего прибытия никто особенно не заметил, да мы и не напрашивались. Тихонько вошли в лагуну, нашли ванова знакомого, хозяина как оказалось собственного дока. В док подняли Малгожату, и дюжина китайцев со скребками принялась воплощать идею текущего ремонта, соскабливая с днища все, что на нем успело вырасти. Все это делалось как бы без нас, господин Заказчик еще не появлялся, а рабочие на удивление категорично отказались от нашей помощи. Любезный хозяин предоставил на ночь мне и команде бунгало с топчанами и бамбуковыми решетками вместо стен. Быстренько кинув туда свои вещи, парни засобирались в вояж по местным кабакам, поскольку больше на острове делать нечего. Звали и меня с собой, но я отказался, сославшись на дело, а им повторил мою просьбу смотреть, слушать и мотать на ус.
  Понаблюдав старания китайцев над нашим днищем и убедившись что дело свое они знают и ничего не напортачат, я с легким сердцем закатился в бар с неместным названием "Летучий Голландец" - любимое место сборищ парусного люда. Солнце уже село, и бар постепенно заполнялся народом. Тут я и изменил своему же давнему правилу: в походе заказал выпивку. Сначала себе, а потом всем по кругу, а потом еще раз. После этого можно было не пить, а только знакомиться, и обниматься, и хлопать по спине, и хохотать заразительно... и слушать, и слушать.
  Вот тут я и услышал то, чего хотел. Бродяга-яхтсмен, загорелый дочерна, в выцветшей футболке и шортах, сказал еле слышно среди общего гула: "война", и еще что-то, неслышное в шуме, и "порт закрыли". Я отозвал его за столик и начал расспрашивать. И с первых слов его стало ясно: вот то, что напугало Вана.
  По словам моего собеседника, началось это примерно два года назад. Раджа одного из соседних островков, вечный мальчик под крылом некогда Великой Британии и давний любитель играть в войну, вдруг заиграл по-крупному. Откуда-то появились у него деньги, на которые восстановили бывшую в тех краях японскую базу прошлого века. Кто-то, вроде бы, на той базе живет, но точно не из здешних. Флаг над ней, что характерно, местных державно-попугайских цветов, то есть его, раджи, вооруженных сил.
  Дальше-больше. Порт расширили, углубили никогда здесь прежде не виданными дночерпалками, и построили пирс. "Здоровый такой, бетонный и длинный, как для лайнеров..." - рассуждал случайный мой знакомый. Сам он, гражданин Британского содружества, навещал Тахити (так называется остров) каждый раз, оказываясь в Полинезии, только на этот раз его не пустили. Какие-то странного вида пограничники на катере остановили его в море и объяснили, что порт временно закрыт, на острове карантин, а консулу бесполезно жаловаться, потому что он с острова съехал. Когда я попытался выяснить, что же он увидел такого странного в пограничниках, мой собеседник повертел неопределенно ладонью у лица. "Глаза" - сказал он - "Все худые, в очках и в банданах". Он хмелел на глазах, с непривычки, наверное.
  Я попробовал еще распросить о Тахити окружающих, но меня мало кто слушал. Я, кажется, переборщил с разогревом. На веранде, уже утонувшей в сумерках, зажглись факелы, столики и стулья оказались сдвинуты к стенам, и на освободившемся пространстве, под дребезжащие в басах колонки, шли Дикие Полинезийские Танцы, как представляет их себе местная публика. Я прыгал вместе со всеми, пытаясь в то же время задавать вопросы. Из отдельных реплик, как из стеклышек, сложилась весьма странная мозаика:
  На острове у местных появились деньги. Какие деньги? Всякие: доллары всех цветов, йены. Местные все где-то теперь работают. Где? - не знаю, но довольны, аж рот до ушей. Нет, все такие же, приветливые, рыбу ловят, поют-танцуют, только уже не за деньги. Гордые стали, черно#@пые. Что ты сказал, белый расист!? Ой, понял, извиняюсь. Да, так вот, туристов нет. Их и раньше было немного. Потому что раджа сдвинулся на войнах. У него сейчас все строем ходят. Нет, сам не видел, но все же знают. Чо ты гонишь, туристы там есть. А-бал-денные девчонки! Сам видел. И только, и тебе не советую. У них там парни круче, чем скалы, порвут одной левой. Да нет, это не те, это ты пигмеев видел. Фиг его знает, откуда. Из Африки, или где там они живут...
  С головой, гудящей от выпитого и услышанного, я возвращался в бунгало. Трещали невидимые сверчки, а может цикады, кричали по кустам какие-то местные птицы, из освещенного дока доносилось шипение сварки... Стоп, какого черта они там варят?! Я вбежал в док, и первое, что я увидел, был давешний рабочий, сидящий у носа моей "Малгожаты" и срезающий автогеном леерные стойки. "Ты что делаешь, куррва мать!?" - он невозмутимо ткнул большим пальцем себе за спину, в ту сторону, где по палубе ходил коренастый мужик неопределенной национальности с чертежами в руках. В ответ на мои яростные проклятья, тот улыбнулся как ни в чем не бывало, и раскрыл одну из своих папок. Оттуда, во весь разворот, на меня неслась "Малгожата" в юности, еще с андреевским флагом на гюйсе. Красиво было снято, мастерски, и куда-то исчез гнев, и кулаки разжались. "Что же, ты ее в исходный вид приводишь?" - "такой заказ получили, видите, вмятины на днище уже выправили". Ну и ну, хороший заказал нам Ван текущий ремонт! Теперь, даже если бы и хотелось, не пойти мне на попятную. Тут же выставят такой счет, что у меня в глазах померкнет. Два-ноль в пользу сборной Китая. Хотя, нет худа без добра, понятно, какой у него к нам особый интерес и чем мы будем заниматься. Прятаться мы будем, красться и убегать. Судя по всему, не только от пограничников в банданах.
  Мы еще поговорили с бригадиром, уже на пониженных тонах. Я обозначил на чертежах места важных модификаций, которые лучше бы вообще не трогать, он обреченно согласился. Затем я добежал до нашего бунгало, растолкал уже пристроившегося спать Фельдмана, мы вместе с ним подсоединились к местной тощей сети и принялись читать про Тахити. Общедоступные энциклопедии рисовали обычный тихоокеанский остров: территория... население... доход... государственный строй... Ничего необычного, ничего военного, даже скандалы и конфликты, сотрясавшие в последние годы Океанию, этой благословенной земли не коснулись. Если верить прессе, там мирно сосуществовали, например, бунтари из "Новой Утопии" и филиал респектабельного Института проблем цивилизации. Получается, что всё, о чем я услышал в баре, запросто могло быть правдой, включая пигмеев. Интересно, как оно совмещается с милитаризмом раджи?
  После этого какой уж сон? Подсвечивая себе фонариком, прошел по тропке в мангровых зарослях, а потом по лугу, по старому лавовому полю - на верхушку ближайшей горы. Прикинул по звездам направление на Тахити и некоторое время смотрел во тьму. Ничего в той стороне не светилось, и опасностью оттуда тянуло не больше чем с других сторон света. Вокруг была тишина, только рокотали внизу океанские волны, да едва слышно ухали вдалеке басы "Летучего голландца".
  Утром проснулся с первыми лучами солнца, падавшими через щелястые стены, и тут же вспомнил все события прошедшего дня. Поеживаясь от утреннего бриза, наскоро умылся из колонки во дворе и пошел смотреть на плоды трудов бессонной ремонтной бригады. Увиденное впечатляло. Все работы на судне были уже закончены; леера, шлюпбалка, трап, ящики на корме и прочие прилады, которыми оброс кораблик за свою бурную жизнь, были безжалостно срезаны, да так, что и следов не было видно. "Малгожата" была целиком перекрашена: снизу по ватерлинию - водоотталкивающей, гоночной, а выше - серой тусклой с металлическим оттенком. "Ущипни меня, кэп, это то, что я думаю?" Ну да, настоящая стелс-краска, и доказательство тому - бригадир ремонтников, с трудом узнаваемый в комбинезоне из металлической нити, водящий над последним незастывшим участком тяжелой потрескивающей рамкой, похожей на миноискатель-переросток. Увидев меня, поднял маску, прищурил красные от недосыпа и сварки глаза. "Нравится, капитан?" Еще бы не нравилось: с выправленым днищем будем ходить сорок узлов, и почти невидимы, что на радаре, что в оптику. Конечно, потом в каждом порту нездоровый интерес береговой охраны нам обеспечен. Но можно что-нибудь придумать: уголковых отражателей воткнуть, палубу смываемой краской красить... и тут кольнула гадкая мысль: а что, если не будет никакого "потом", и нас готовят на один-единственный рейс? Схватил за рукав все еще не пришедшего в себя Фельдмана, яростным шепотом приказал собрать команду, желательно не здесь, и обсудить новый расклад - и едва успел.
  Прибежал, запыхавшись, босоногий мальчишка - хозяйский сын, за несколько шагов до нас перешел на шаг, и, степенно приблизившись, с поклоном передал приглашение на чай. Глаз он при этом с меня не спускал, и весь краткий путь до чайной комнаты я затылком ощущал его внимание. Поздно, мальчик, слово сказано.
  На чае присутствовали только сам хозяин, я и Ван, незаметно появившийся из боковой двери. Хозяин, впрочем, после первой же чашки ушел, оставив нас наедине. Следующие четыре часа мы провели над картой и планшеткой, составляя маршруты и кодовые таблицы, согласовывая время и реперные точки. Ни единого слова о грозящих нам опасностях. Дойти, высадить Вана с его молодцами, дождаться возвращения, уйти. Такое впечатление, что он и сам не знал, с чем нам придется столкнуться, поэтому и готовился ко всему сразу. Когда карта была убрана, а жена хозяина, неслышно ступая, принялась накрывать к обеду, Ван с улыбкой поднялся со стула, покрутил, разминая, запястья. "Ты не обижаешься, Крис, за мое своеволие с кораблем? Это очень нужно для дела. Если хочешь, я его после у тебя выкуплю, хорошую цену дам." Я отшутился, сказав, что и раньше не думал о продаже, а уж теперь свое сокровище буду беречь для себя. Ответ мой его, видимо, удовлетворил, вот только я не знаю, что он из этого вывел.
  Когда я вышел с обеда, "Малгожату" уже спускали на воду. На борту были Гурген и Оззи, с берега наблюдал Марко. Лица у них были спокойные, ну и я чуть-чуть успокоился. Зачалившись к пирсу, пошел собирать невеликие свои манатки из освобождаемой каюты. В рюкзак ушли планшетка, карточки, документы, "экстренная" папка, с переборки - фотография Ядвиги. В ящике стола остался лежать сломаный страховочный карабин: чужим он без надобности, а мне... а мне его лучше не трогать.
  Так получилось, что до самого отчаливания мне не удалось поговорить с командой с глазу на глаз, да и сама подготовка к отплытию этому не способствует. Находились какие-то дела, мелкие, но требующие моего внимания, половина команды была в разгоне, да еще постоянно рядом находились то Ван, то кто-нибудь из его "сопровождающих" - молчаливых, долговязых, с холодным цепким взглядом. Наконец, уже под вечер, я решил проверить "Малгожату" на ходу, а заодно убедиться, что ремонт не повредил никакой электронике. Только тогда мы оказались без присмотра. Собрав всех в каюте под предлогом инструктажа, я вкратце обрисовал ситуацию, в которой мы все по моей вине оказались, и предложил высказываться по старшинству, начиная с Марко.
  - Кэп в очередной раз объявляет нам, что мы крупно влипли. Как в прошлый раз в Маниле, и еще раньше, в Сурабае. А я снова отвечаю, что риск - часть нашей работы. Все это знают, но никто из команды не ушел. Не вижу, почему мы должны это делать сейчас. Сейчас разберёмся, кто, чем и зачем нам угрожает, и начнём действовать.
  - Давайте посмотрим что нас нервирует в этом заказе - вступил Оззи - для меня, например, это - несоразмерные затраты на ремонт. На такие деньги можно нанять человек двадцать наемников или подкупить серьезного чиновника на месте. Вместо этого заказчик потратил их на один чужой корабль, единственное преимущество которого - скрытность. По словам Вана, он собирается взять некие личные сбережения с острова, но для этого хватило бы и рыбацкой лодки. В крайнем случае - изобразить поломку движка, выброситься на мель - никто и слова не скажет. Значит, либо само место усиленно охраняется, либо за нами ожидается погоня. В любом случае это не очень похоже на историю с кладом, а похоже, на мой взгляд, на кражу или вообще похищение.
  - Я уже просмотрел записи с внутренних камер - задумчиво произнес Фельдман. - Как обычно, поставил на запись на время пребывания в доке. Так вот, в наше отсутствие кто-то рылся в шкафах с электроникой. Открыл, все аккуратно осмотрел, даже эндоскопом полазил и закрыл как было. Лица не видно, да и не похож ни на кого из вановых громил, но судя по тому, что и как он смотрел, в электронике соображает прилично. Пока могу сказать, что все осталось как было, никаких закладок я не нашел. Я тут еще прошелся одной приблудой, так что если жучки и были, они уже случайно испортились.
  - Если ты опять заклинил микроволновку, готовить будешь сам! - фыркнул Марко. На лицах команды появились улыбки: все вспомнили тот случай в Багио. Умело заклиненная гостиничная микроволновка, решетка кондиционера и рулон фольги способны творить чудеса, причем на довольно приличном расстоянии. Клиент тогда остался доволен, решетку мы тут же привинтили обратно, а в фольге запекли индейку, которой угостили полицейских, уставших от бесплодного обыска.
  - Оззи может быть прав - произнес Гурген, и все обернулись к нему - Посмотрите, кто с нами работает. Хозяин дока, ремонтники, кроме бригадира, охранники Вана - все китайцы, причем, судя по языку, с материка. Раньше он не был таким националистом. Я тут собирался предложить вызвать Вана на арбитраж и обсудить его нечестность, но если тут замешано государство, это не поможет.
  - На государство может найтись другое государство. Вот у Фельдмана, например, дядя! - и Марко многозначительно показал куда-то вверх - Пусть выручает племяника!
  
  Что-то такое о нём я уже слышал. Впрочем, что с них взять, военнизированное общество, обязательный призыв. Конечно, если дядя в солидных чинах, да еще с полномочиями... Под моим вопросительным взглядом Фельдман неловко пожал плечами, и из этого краткого жеста стало ясно, что дядя таки есть, что он осведомлен о делах племянника и что, буде он вмешается, мы все должны ему по гроб жизни.
  - Так, все высказались. Теперь давайте подумаем, что нам делать. Против Вана предъявить пока нечего, кроме догадок, а формально он все обязательства выполнил с избытком. Разорвать контракт и убежать - не получится, нас обязательно найдут. Даже наш покровитель не поймет такого шага и вежливо попросит возместить убытки. Срочно звонить ему и сообщать о форс-мажоре? Он за милю обходит любые дела, где сквозит политика. Про Вана внимательно выслушает, исключит его из списка деловых партнеров, а нам искренне пожелает удачи. Сдаться ЦАХАЛу, Моссаду или где там служит дядя Фельдмана? Вряд ли они помчатся на наше спасение из другого полушария, то есть, по сути - то же самое пожелание удачи. Остается одно: решить проблему непосредственно с Ваном и до прибытия обратно, для чего нам, панове, придется ему угрожать. Оззи, ты на все время вылазки, пока Ван на борту, носу не кажешь из машинного. Причину придумаешь. Готовь судно к аккуратному затоплению, у нас оставались вышибные заряды, они в запасных кранцах. Ни на какие провокации не поддавайся, услышишь крики или стрельбу - подрывай к чертям. Мы включим на тебя трансляцию из рубки, чтобы ориентировался. Возьми с собой баллончик с воздухом и, на всякий случай, акваланг. Фельдман, у тебя, помнится, был надежный человек? Как начнется разговор, организуй трансляцию к нему через спутник, если можешь картинку дать - будет хорошо. Если от нас сутки не будет вестей, пусть звонит дяде. Марко, ты готовишь плотик, по команде - сбрасываешь и прыгаешь сам, чтобы потом нас всех подобрать. Проверь заряд в аккумуляторах. Мы с Гургеном ведем беседу. Кто что может добавить?
  Мои добавили еще идей, из которых кое-что даже успели осуществить. Нашему покровителю тоже послали весточку о возможном нежелательном развитии событий, после чего погоняли Малгожату на всех режимах, погрузили Вана с головорезами и отчалили.
  Мы выскользнули из гавани в сумерках, не зажигая огней, тихо, как рябь по воде. Из озорства, понятного любому невидимке, я проскочил под самым носом у небольшой круизной лайбы, направлявшейся в бухту. В другой ситуации мата было бы на весь эфир, а здесь - ни звука, только чуть по-другому плеснула в борт волна. До Тахити домчались умопомрачительно быстро, развив всю новообретенную скорость. По дороге нам никто не встретился - только мы, океан, звезды и мерцающий кильватерный след. В такие ночи я любил стоять на носу, опершись на леер и слушать дыхание великого океана. Сейчас же мы неслись по-акульи, не раздвигая волну, а проходя под ней, а надвигающийся день нес с собой грозную неизвестность.
  Северный берег Тахити совершенно не годится для высадки. Мало того, что вся прибрежная местность - сплошь соленое мангровое болото, так еще и коралловая отмель, бывший риф, тянется в океан чуть не на милю, но хитрый жучила Ван разведал в ней канал, пробитый, вероятно, все теми же японцами, что построили здесь когда-то базу. Канал этот вдается далеко в берег и настолько узок, что деревья перекрывают его как сводом, создавая невидимое с воздуха и с моря идеальное место для тайной стоянки. К острову мы подходили крадучись, не включая ни радар, ни эхолот, готовые в любой момент рвануть назад. Но обошлось, никто не выныривал из тьмы, никто не светил в нас прожектором, не загоралась на пульте жуткая надпись: "облучение радаром захвата цели". А что, с раджи сталось бы взгромоздить радар на горушку, но нет, не дошел его милитаризм до этого. Только крутилось дальше к югу, в гавани, что-то мелкое, быстроходное и с "ультрамарином", который, по заверениям Фельдмана, нас в упор не зачалил бы. Единственной опасности мы подверглись потом, когда искали вход в канал в буквальном смысле на ощупь. Рассвет застал нас сидящими в канале плотно, как пробка в бутылке, укрытыми ветвями и лианами. Ван и оба его бойца, уже экипированные по-походному, подогнали рюкзаки, попрыгали и бесшумно канули в заросли.
  Потянулись часы ожидания. В такое время самый бесполезный человек на судне - капитан. Впрочем, сегодня и для меня нашлось дело: пойти в рубку, выдвинуть тонкий как удочка перископ и осматривать окрестности, задерживаясь на отмеченных еще вчера ориентирах. Любое шевеление сначала меня тревожило, но потом я привык к постоянно колышущимся джунглям, и поэтому, наверное, не сразу заметил их. Они просто появились, вышли как на прогулке из непроходимой чащи - и это было красиво! Неправ был тот яхтсмен, называя их туристками: чтобы так грациозно идти по лесу, нужно в нем родиться, и чтобы такой же лесовик тебя воспитал. Одетые в странные зелено-пестрые сарафанчики, загорелые каким-то пепельным загаром, не шевельнув ни листика, они прошли по тропе, а последняя обернулась и - не понял, это она что, мне? подмигнула?? углядев замаскированный перископ в лесу за четыреста метров??! Я оторвался от перископа, налил стакан воды. "Смотрите, капитан узрел горного духа" - меланхолично заметил Марко, отрываясь от протирки стекол. Я тем временем переключил рацию на передачу и щелкнул тангетой четыре раза и еще два после паузы. "Ого, кто же это здесь гуляет без оружия?" - заинтересовался моим сигналом Гурген, но тут рация ожила и выдала серию ответных щелчков: "Возвращаемся, работаем по плану, готовьтесь к отплытию".
  Легко сказать, готовьтесь, а вот каково двигаться задним ходом в узком канале, да еще в самый отлив! Я с удовольствием подождал бы до вечера, но у Вана, похоже, были другие планы, а именно - рвать когти немедленно. До места, где канал расширяется настолько, чтобы позволить разворот, я добирался минут десять, обливаясь потом и собственной шкурой ощущая проползающие под самым дном острые скальные выступы. Где-то по пути мы приняли на борт Вана и его спутников, похоже, целых и невредимых, но это промелькнуло на самом краю моего сознания. Развернувшись, шкрябнул-таки корпусами по жесткому кораллу, отдал штурвал Гургену, взглянул на пассивный радар - и облился потом в очередной раз. Что-то мелкое и быстроходное, явно неспособное разглядеть нас с такой дали ни на радаре, ни в оптику, тем не менее уверенно неслось в нашем направлении, делая хороших тридцать узлов. "Обнаружен контакт, вероятно - пограничник, скорость тридцать, дистанция пять и два, идет пересекающимся курсом" - передал я по судовой трансляции для Вана, но еще и для Оззи в машинное. Похоже, что в игру вступал третий партнер, вот только на нашей ли стороне?
  В рубку вбежал Ван, и с ним оба громилы. "Полный вперед" - раздался над моим ухом свистящий шепот. Я передал команду, и начался слалом. Нас спасло мастерство Гургена и его железные нервы. Недрогнувшей рукой он провел "Малгожату" сквозь все извилины канала, сквозь разгулявшийся прибой к открытому морю. Но только я услышал за спиной сдавленный вздох облегчения, сквозь натужный вой дизелей послышались хлопки, и правый двигатель, закашлявшись, смолк. "Оззи, что там у тебя?" - "Правый дизель греется. Похоже, словили в патрубок охлаждения какую-то гадость". И опять холодный шепот над ухом: "Пусть не валяет дурака, а запускает, пять минут он выдержит, а больше нам не надо" - и в подтверждение серьезности намерений, что-то металлически-холодное уперлось мне в шею над футболкой. Ох, как скверно, и ведь он прав. Интересно, на что надеялся Оззи, решив симулировать перегрев?
  События продолжали разворачиваться, хотя я в них играл уже больше роль зрителя. Мы увеличили скорость до предельной, катер пограничников шел у нас практически уже в кильватере, отставая на полторы мили, и расстояние продолжало медленно расти. У "Малгожаты" появлялся шанс уйти от погони и выскочить в нейтральные воды. Один из вановых охранников достал портативную рацию и что-то бормотал в нее по-китайски. Оттуда отвечали на удивление громко и четко, как бывает на расстоянии прямой видимости. "Слушай меня" - промолвил по-польски Гурген, делая вид, что просто ругается сквозь зубы - "они вызывают какой-то корабль, говорят что будут на месте через десять минут". На экране радара, на самом краю уже маячила отметка, было видно, что она стремительно сближается с нами. Надо действовать! "Оззи, как там дизель?" - "Плохо, капитан. Я его охлаждаю огнетушителями, уже третий извел. Сколько еще..." - и тут долбануло.
  Сам взрыв был не так силен, как его последствия. Нас моментально развернуло на девяносто градусов, "Малгожата" встала бортом к волне и споткнулась о нее, что на скорости в сорок узлов равносильно удару о стену. На короткое время подволок и палуба поменялись местами. В рубке попадали все, кроме меня, сидящего в кресле, хотя и меня, наверное, приложило, потому что дальнейшее я помню как ряд несвязанных образов, случайных кадров.
  ... мои руки, за ними - погасшая приборная доска.
  ... Ванов охранник стоит на коленях, пистолет в вытянутых руках.
  ... Ван скорчился за креслом, лицо изрезано осколками стекла.
  ... стекло хрустит под ногами.
  ... Гурген лежит у двери без движения.
  ... За иллюминатором качается в волнах наш оранжевый спасательный плот (первый раз в жизни вид моря вызывает у меня тошноту), а за ним, в полумиле - сближающийся с нами распустивший пенные усы пограничный катер.
  ... Я выхожу на палубу, достаю из кармана на двери сигнальный флаг, по счастью, попадается белый.
  
  Дальше я ничего не помню. Марко, который пострадал меньше всех, так как был сброшен с палубы вместе с плотиком, рассказывал, что я говорил с пограничниками, назвал судно и себя, запросил медицинской помощи для пострадавших, показал, как пройти в машинное отделение, а потом просто сел в кресло и отключился.

Часть 2. Остожа.

Я открыл глаза и увидел потолок. Странный потолок: он плоский, но покрашен таким образом, что кажется сводчатым. На верхушке воображаемого свода - проем, в который видно голубое небо и ветви деревьев, причем иллюзия настолько сильна, что мне приходится долго вглядываться, чтобы понять, что это рисунок. Странно видеть такую технику живописи в... а, кстати, где я нахожусь? Хм, обстановка слегка напоминает больничную палату. Кроме той кровати в центре, на которой я лежу, в комнате вдоль стен еще две, обе гладко заправлены. На свободной стене - вроде как японская стенная ниша, ячейки заполнены статуэтками и каллиграфией. Так, другая стена, в ней - окно, огромное, арочное; рама, с большим искусством изображающая старинную ковку или литье, все те же растительные орнаменты. До него пять моих нетвёрдых шагов, плюс десять секунд головокружения (похоже, меня приложило всерьёз). За окном, собранным из множества листовидных стеклянных пластин - осенний лес, снаружи еле слышно долетает шелест листьев. Где же у нас сейчас такая осень в апреле? Чили или Новая Зеландия, больше негде... если, конечно, сейчас апрель. Как я сюда попал, где все наши? - ничего не помню! Часов на левой руке нет, но снаружи вечер, красные лучи заката озаряют лес, за деревьями встаёт луна. Между прочим, во время рейда на Тахити было почти новолуние. Неужели я провалялся без сознания две недели? Странно всё это... Несмотря на мирную, почти идиллическою картину за окном, я почувствовал растущее беспокойство. Что-то вокруг было не так.
  Красный диск между тем показался над холмами, и тут я внезапно понял, что вижу не Луну! В закатное небо над тихим лесом восходило абсолютно чуждое небесное тело. Вместо знакомой с детства 'рожицы', на видимой поверхности его господствовал один гигантский кратер. От кратера по всему диску шли не то лучи, не то трещины, придавая светилу пугающее сходство с исполинским цветком. И еще кое-что я только сейчас сообразил. Лес - тихий, вокруг штиль, листья не шелохнутся. Что же тогда шелестит? Звук доносился сзади-сверху. Я обернулся: ну да, никаких сомнений, это шумят (и движутся, я видел!) нарисованные на потолке листья. Взгляд упал на стенную нишу, её освещали пологие лучи светила, шёлк каллиграфий светился жемчужно-белым. Всё, как и должно быть, только... только это - не японский язык! Это вообще неизвестная мне письменность вокруг филигранно прорисованных сосен и водопадов. Растерянно, я озирался вокруг. Может быть, это всё мне чудится: последствия контузии, глюки, бред? Только какой-то он, этот бред, детальный, взаправдашний. Поднял руку почесать затылок - и ощутил свою голову, бритую наголо, а на ней, что за чушь, какие-то стебли. Я схватил один, поднес к глазам - обыкновенный вьюнок. Попытался оторвать его, но мою голову пронзило болью, дошедшей чуть не до гортани, и я, дрожащими руками нащупывая все новые стебли, понял, что все они - растут - из моей головы!
  
  Я опять открыл глаза. Потолок, обычный, белый, слегка неровный. Судорожно схватился за голову - и обнаружил свои волосы, той же длины и густоты, что и обычно. Ф-фух, привидится же такая гадость! Ну да, обычная палата: дверь, окно, умывальник, зеркало. В окно видны низкорослые кусты, за ними - пляж и море. Дверь не заперта, и это хорошо. В зеркале виднеюсь я сам, осунувшийся, похудевший и небритый, в одних трусах. Та-ак, а это что? Это, друг мой, шрамы, один через бровь, а другой на ключице. Раньше их не было. Сколько же я здесь пролежал? И если я был без сознания так долго, где, спрашивается, следы от капельницы? Все чудесатее и чудесатее... Ладно, пойдем осматриваться.
  У двери - стандартная больничная тумбочка, а на ней, вот сюрприз - моя одежда, выстиранная, выглаженная и очень аккуратно зашитая в нескольких местах, примерно, где и я сам. Приоткрываю дверь, оглядываюсь. Через щель видна часть коридора, такие же белые двери, как и моя, и откуда-то издали слышатся очень знакомые голоса. Ну точно, вот Марко смеется. По-моему, пора нанести туда визит. Эх, жалко, что бритвы нет, пойду лохматым, да и вообще, мои доктора, несмотря на кажущуюся беспечность, ничего постороннего в моей палате не оставили, а отламывать ножку от табуретки я и сам не стал, это уж совсем перебор.
  Коридор вывел меня в холл, продолжающийся в открытую веранду. Там за круглым плетеным ротанговым столом сидят мои гаврики и, судя по паре кувшинов на столе и на полу, очень даже неплохо сидят. Подхожу поближе к веранде - и меня тут же замечает глазастый Марко: "А вот и кэп очнулся!" Все тут же вскакивают, бегут ко мне, обнимаются, чуть не сбивая с ног - все, кроме Гургена, оставшегося за столом. Заметив мой вопрошающий взгляд, он показал вниз, на свои ноги и пожал плечами. Остальные рассаживаются, теснятся, освобождая мне место, Марко уже несет для меня плетеный стул, в свободный стакан льется вино из глиняного кувшина, и после традиционного: "Канпай!" - пьется легко, как воздух. Потягиваю вино, смеюсь над объяснениями Фельдмана, почему он теперь дважды еврей, и украдкой рассматриваю наших. Отрадно, что после всего происшедшего можем вот так посидеть за столом, все вместе - но все равно грустно видеть, как им всем досталось. Оззи носит черную повязку через левый глаз и отрастил рыжую щетину - ну вылитый пират. "Еще я хотел крюк себе приделать" - и мне показывается замотанная по локоть кисть в каких-то узорных лубках, - "но врач меня обломил, сказал, он лучше восстановит пальцы". У Фельдмана на лице два шрама, из тех, что украшают мужчин, и все руки - как мукой обсыпаны. Только Марко вышел из передряги без единой царапины. Он, кстати, единственный, кто не лежал без сознания и не потерял счет времени. Из его слов выходит, что мы здесь пятый день. Ничего не понимаю! Мой практический опыт вопиет, что на пятый день все полученные раны болят, а некоторые и гноятся, и получивший травму лежит смирно в койке и просит пить, а не хлещет вино в шумной компании. Гурген посмотрел на озадаченного меня и понимающе улыбнулся:
  - Ты знаешь, это всех нас тоже удивляло, а врачи отшучиваются, говорят о какой-то новой технике. Молодежи этого объяснения хватило.
  - Ты сам-то как?
  - Не то, чтобы очень как, скорее, совсем никак - отвечает он по-польски забытой с детства цитатой - травма позвоночника, ниже пояса ничего не чувствую. Ты подожди, не беги, не надо пока снимать деньги на операцию, здешние доктора сказали, вылечат.
  - А они вылечат?
  - Тебя они достали чуть не с того света. Ребят вот починили. А для восстановления нервов у них, говорят, методика есть проверенная, какая-то конхиола.
  
  Мой стакан, между тем, опять полон. Сижу, пью и размышляю о странностях жизни. Как-то оно все вокруг меня не стыкуется, словно какой-то шутник смешал две головоломки-паззла и дал мне собрать. Ну как, скажите, совместить пять дней - и зажившие у всех раны, беззаботного Оззи, потерявшего глаз и кисть, лубки эти дурацкие, чуть не из красного дерева, загадочную конхиолу... постой, постой, что-то у меня с этим связано - нет, никак не вспомнить!
  - Кстати, народ, а где аборигены? Вы что, услали их всех за добавкой? - ой, а я уже пьян, все, завязываю.
  - Не бойся, кэп, все здесь, просто они не показываются. Мы же вроде как задержаны. А так, они бдяяят! Ты, кстати, морды их увидишь - не пугайся, они спокойные.
  Один из "спокойных", как будто услышав, появился в дверях, из которых я только что вышел, едва умещаясь в проёме. Высокорослый, темнокожий, раскачанный так, что шея, начинаясь от обрубленных ушей, плавно переходила в плечи, он был одет в незнакомую мне тропическую форму. Лицо его было сплошь покрыто сложной абстрактной татуировкой, что, в сочетание с мощной челюстью и низкими бровями производило впечатление первобытное, жуткое. Здоровенное, черненой стали, мачете с крюком, висящее на поясе, довершало картину.
  'Кшиштоф Ковальский!' - оглядев наше сборище и безошибочно остановившись на мне, произнес он басом, за который солист любой метал-группы, не задумываясь, отдал бы душу - 'Попрошу следовать за мной'. Сошёл с веранды, повернулся и пошел себе по дорожке в лес, предоставив мне возможность за ним следовать. Интересно, а если я убегу или просто отстану, он ведь на меня не смотрит? 'Прошу не отставать, будьте благоразумны' - не оборачиваясь, произнес мой конвоир, слегка сдержав шаг и положив ладонь на рукоять мачете. Это подействовало, убегать на время расхотелось. Так мы шли по тропе, а местность вокруг напоминала больше скаутский лагерь, чем военную базу: маленькие домики, раскиданные в беспорядке, пристроенные к большим деревьям, узенькие утоптанные тропинки и тишина.
  Дойдя до очередного домика, ничем от других не отличающегося, мой конвоир приказал мне ждать, после чего привел себя в образцовое состояние: быстро смахнул с ботинок пыль, затянул и так до скрипа обтягивающие ремни, поправил знаки различия и, почтительно стукнув в дверь, проревел что-то молодцеватое на незнакомом мне языке. Эх Гургена бы сюда, он у нас полиглот. Впрочем, пора выкинуть из головы остатки хмеля, судя по всему, меня там ждет Высокое Начальство - но моя отбитая подкорка вместо желанной сосредоточенности совершенно некстати донесла-таки до меня где именно я встречал эту конхиолу. Память распахнула страницу - детство, дом, факсимильная копия алхимической книги - работа мамы, открытая на развороте с растениями, и там подпись "conchiola" под рисунком... ну, конечно же, вьюнка!
  Так, в слегка обалдевшем состоянии, я ввалился внутрь домика, состоявшего из единственной комнаты, разгороженной пополам длинным столом. В кажущемся после солнечного леса полумраке (единственное узкое окно давало весьма условный свет) я постепенно стал замечать сидящих за столом и смотрящих на меня людей. Прямо напротив меня сидел, откинувшись на спинку кресла, мужчина примерно моего возраста, может, чуть старше, невысокий, жилистый, глядящий на меня спокойно и чуть насмешливо. Судя по месту за столом, он и был здесь главный. Чуть позже я заметил устремленный на меня с явным любопытством взгляд другого представителя начальства. Ясные голубые глаза, белая бородка, лучики морщин вокруг глаз - он был бы уместен где-нибудь в школе среди обожающей малышни, или в церкви, причем обязательно венчающим, но уж точно не в этой зловещей обстановке. Хотя, что я знаю, может он здесь и есть главный контрразведчик? Нет, пожалуй не он, а тот, что еще левее. Высокий, ширококостый, сумрачного вида, с немигающим взглядом и лицом, покрытым странными продольными то ли морщинами, то ли шрамами. Не дай Боже попасть к такому в переплет! Впрочем, это не обо мне - я уже попал. Ладно, будем тянуть паузу - и, пока меня рассматривали, я делал то же самое. Вот, например, слева от главного оч-чень интересный юноша, и не случайно он здесь оказался. На голову ниже меня и гораздо тоньше, он, тем не менее, не кажется слабым. Посадка головы, осанка, взгляд, безупречная форма - аристократ или потомственный военный. Такие в прошлом веке поднимали в атаку полк и сами шли под пулями, небрежно помахивая стеком. Ну точно, самурай, и глаза у него раскосые, а что широкие, так это пластика, сейчас так многие делают. И уж совсем в конце стола у окна восседал самый интересный человечище. Роста почти карликового, он был необъятно широк, причем не салом, а мышцами. Руки, вдвое толще моих, заросли рыжим волосом, вместе с огненной шевелюрой и бородой окружая его на фоне окна этаким ореолом. Из глубин контуженной памяти всплыло определение: "краснолюд". Похоже было, что он спрыгнул сюда со страниц фэнтезийной книги, только сменил башмаки и камзол на вибрамы и песочного цвета тропический костюм. Впрочем, от своего внешнего вида он не комплексовал, глядел на меня с интересом, разминая в пальцах что-то напоминающее блестящий пластилин.
  Повисшая в комнате тишина была прервана словами голубоглазого, причем голос у него был тоже учительский, твердый и спокойный: 'Перед началом нашей беседы, будьте любезны, выпейте вот это' - и он протянул мне пузырек с какой-то прозрачной жидкостью. 'Ну вот, пресловутая сыворотка правды, только почему-то не в инъекции, значит, настоящий допрос, эх, как жить-то хочется' - такие мысли пронеслись в голове безумной каруселью, которую прервал все тот же голос: 'Это средство от опьянения, а не то что вы себе вообразили. Нам предстоит серьезный разговор, и ваше нынешнее состояние будет в нем помехой'. Я принюхался и выпил: содержимое пузырька не отличалось на вкус от воды. Как ни странно, подействовало тут же, через десять секунд я был как стеклышко, безо всяких побочных эффектов. Я хотел было поблагодарить, но на первом же слове осекся, пораженный: оказывается, голубоглазый обращался ко мне по-польски.
  - Ну-с, начнем - произнес темнолицый, хрустнув пальцами - и взгляды всех присутствующих обратились к нему - Кшиштоф Ковальский, вы обвиняетесь в нарушении границы, соучастии в шпионаже, соучастии в убийстве. Также на вас лежит обвинение в сопротивлении пограничной охране и преступной небрежности, повлекшей гибель пассажиров. На острове введен режим чрезвычайного положения, поэтому подобные случаи рассматривает военно-полевой суд, которому мы должны будем передать вас сегодня же вечером. Одного шпионажа с избытком хватит на высшую меру, которая, кстати, здесь приводится в исполнение через повешение. Доказательств невиновности или алиби я, например, для вас не вижу. Вы можете сказать в свое оправдание, что не знали настоящих мотивов ваших пассажиров, но это не снимает вины за нарушение границы и попытку избежать правосудия. Предположим, однако, что чудо свершилось, и через несколько лет вы на свободе - без судна, без денег, с букетом хронических болезней и устремленными на вас весьма подозрительными взглядами бывших клиентов. Куда вы от этого убежите, при условии, что вас теперь очень не любит разведка Китая и еще какой-то другой страны, разместившей на вашем пути мину?
  - Вы рисуете мне интересные перспективы на будущее. Осталось только узнать, с кем я разговариваю и насколько серьезно все, что мне сказано.
  - Я занимаю пост военного советника при радже. Сопроводительные документы обвинения подписаны мной, вы увидите, Альваро Фернандес. Серьезнее не бывает.
  Что ж, карты раскрыты, мои оппоненты зашли с козырей. А мы поборемся. Вот, почему-то мне не верится, что для простого зачитывания приговора понадобился консилиум, да еще из пятерых не случайных людей. А это значит...
  - Верно ли я предполагаю, что мой вызов сюда...?
  - Что ж, договаривайте!
  - ... означает, что возможны и другие варианты?
  - Именно так, но учтите, что после сделанного вам предложения обратного хода для вас не будет, вне зависимости от принятого решения. Вы меня понимаете?
  Ну вот, пошла торговля. В принципе, они здесь - власть, могли и без разговоров запихать, например, в рабство. Но, раз они этого не сделали, значит, хотят от нас чего-нибудь. Выкупа? Вряд ли... Значит, информации или работы. М-да, если они хотят информацию - плохи мои дела. Равно как и Фельдмана - он у нас, вроде, секретчик. Хотя, опять же, его до сих пор не тронули. Значит, не информация им нужна... или не только. Послушаем дальше.
  - Да. Слушаю вас внимательно.
  - Вам предлагается поступить к нам на службу сроком на один год. Профиль ваших занятий не будет отличаться от того, чем занимались вы до сего времени. По окончании службы вы будете снабжены абсолютно легальными документами и достаточными денежными средствами для начала новой карьеры.
  - Документы это хорошо, но существуют отпечатки пальцев, радужка, отпечаток голоса. Если я не буду сидеть тихо как мышь, меня расколют в два счета.
  - В ваших интересах следующие несколько лет сидеть тихо, хотя, если настаиваете... - темнолицый пожал плечами - мы можем заменить вам отпечатки пальцев, голоса и радужной оболочки. С возможностями нашей медицины вы уже знакомы.
  - Хорошо, чем я буду заниматься этот год?
  - Мы постараемся, чтобы ваши задания выглядели как прежний вольный промысел. Нам меньше всего нужно, чтобы кто-нибудь по изменениям в вашей деятельности сделал выводы. Вы будете заниматься, в основном, хранением и передачей информации. На случай если у кого-нибудь, от полиции до деловых партнеров, возникнет интерес, у вас будет наготове поддающийся проверке контракт в той или иной форме.
  Темнолицый смотрит мне прямо в глаза, начисто игнорируя методички. 'При допросе смотрите в лоб или на переносицу, это нервирует'. Остальные тоже глядят, скорее, с любопытством. Позы свободные, никто не сжимает рук, не прячет глаз. Светская беседа какя-то... Только я не верю. Две минуты назад они обвиняли меня в преступлениях, а сейчас готовы отпустить восвояси. Значит, будет предложен некий способ фиксации. Не знаю, какой. Не буду же я рассекать по Океании со взрывчатым браслетом на шее? Попробуем выяснить...
  - Теперь о команде. Я благодарен вам за оказанную всем нам медицинскую помощь. Как мое решение отразится на лечении и расчете за него?
  - Мы оказываем помощь терпящим бедствие на море, какой бы не была причина - кивнул темнолицый - Лечение будет продолжаться. Если вы решите положительно, ремонт судна тоже будет за наш счет. Вы пойдете в плавание со здоровым экипажем и почти в прежнем составе.
  - Вы сказали, почти?
  - Да, конечно. Военно-полевой суд должен состояться, это нам не отменить. Просто на нем в качестве обвиняемого будет присутствовать ваш подчиненный, а уж кто именно - выбор за вами.
  Станция 'фиксация', приехали. Значит, я сейчас сдаю им кого-то из своих, это наверняка пишется, а потом - шантаж, или что похуже... Это они так себе предполагают, у меня на этот счёт другое мнение.
  - Только что вы говорили, что обвинения лежат на капитане. Теперь - что возможна подмена. Может быть, продолжим эту логику дальше? Допустим, мы были введены в заблуждение.
  - Не допустим! - коротко, как выстрел, сказал темнолицый - Ван Юй и его охранники показали на вас. Вы можете предложить на суд кого-то вместо себя. И всё. Впрочем, мы готовы облегчить ваш выбор. 'Самурай' привстал и жестом фокусника выложил на стол передо мной фотокарточку. За секунду до этого руки его были пусты.
  - Итак, кто у нас здесь есть? - теледикторским тоном произнёс темнолицый - Первый кандидат - сотрудник Моссад, Ари Фельдман. Пожалуйста, не делайте удивленных глаз. Я все равно не поверю что вы приняли в команду человека для доступа к связи, всем шифрам, всей информации, и не проверили его. Или вы верили, что он действительно покупает дорогущую аппаратуру с рук за бесценок? А это якобы сетевое содружество, у которого всегда находятся нужные документы и запчасти? Что, неужели и правда верили? - в голосе темнолицего прозвенела насмешка - В таком случае, вас бессовестно использовали втемную и прохвост заслуживает суда.
  - У вас есть доказательства его работы на сторону?
  - Если надо, у нас они будут. Следующий кандидат - и новая карточка легла на стол из пустой руки - Гурген Матевосян. Этому человеку пять лет от роду, потому что в более раннем времени никаких документов, никаких свидетельств о нём обнаружить не удалось. Кем он был и чем занимался? Делал грязные бомбы? Наёмничал? Можно предположить любую биографию, сколь угодно злодейскую.
  - Не предполагаю.
  - Хорошо, смотрите дальше. Остин О'Шин. Вы, я надеюсь, в курсе, что он проворачивал кой-какие дела за вашей спиной?
  - Да, было такое. Но это, я считаю, дело внутреннее.
  - Тогда вам интересно будет узнать, что он встречался с вашим заказчиком, Ван Юем, за два дня до вас.
  - И всё подстроил, включая ремонт? И вместо вывода в нейтральные воды устроил нам перегрев дизеля? Типичный диверсант...
  - Оставьте иронию, господин Ковальский. Я пытаюсь вам помочь. И, наконец, Марко...
  - Всё, достаточно. Я вас выслушал, ваше предложение мне не интересно.
  Темнолицый снова посмотрел мне прямо в глаза. Ну и взгляд... Мороз по коже!
  Он тоже привстал. Мы стояли молча, упёршись друг в друга взглядами. В наступившей тишине мне почудился странный тихий шёпот. Он шёл как будто бы отовсюду:
  - Отпусти его на подумать, Чёрный! За два часа он дозреет.
  - Он не дозреет, Двалин - ответил кто-то бесплотный - Он соберётся.
  Третий голос прошептал едва различимо:
  - Господа, мне кажется, вас слышат.
  Я с трудом разжал кулак правой руки. Пригладил волосы, разрывая дуэль взглядов.
  - Повторяю еще раз. Наши пассажиры действовали самостоятельно, не посвящая нас в их планы. А вся история с нашим бегством и якобы сопротивлением властям - почему бы вам не взять у меня показания? Уверяю, это будет уже другая история.
  - Мне кажется, господин Ковальский, сейчас надо думать не об этом. Мы даем вам последний шанс остаться в живых. Вы принимаете наше предложение?
  - На таких условиях - нет.
  - То есть, по сути дела, к вам остается только один вопрос - и в меня снова упирается взгляд немигающих угольно-черных глаз - веревку какого материала предпочитаете в это время дня?
  - Я бы предпочел Глейпнир.
  Усмешка и ответный взгляд стоят мне пары лет жизни. Тонкие губы моего собеседника тоже кривятся в улыбке:
  - А не много ли Вам чести? Хотя, мы ведь и Глейпнир обеспечим
  И тут нашу словесную дуэль, дошедшую до полного абсурда, прерывает голос старшего: 'Все, Черный, хватит его прессовать', и уже ко мне: 'Выйдите и подождите снаружи'.
  Я оказался снаружи, не помню как. За дверью рокотали голоса, а меня схватил жестокий отходняк, поминутно бросало в пот, в горле пересохло, зрение то расфокусировалось, то, наоборот, фиксировалось с невероятной четкостью на кусте агавы или камнях дорожки. Организм хотел жить. Потом чуть отпустило, настолько, что я начал осматриваться по сторонам. Вон там, метрах в двухстах, начинаются заросли, можно добежать - и тут только я заметил, что мой охранник, держа дистанцию в два метра, разглядывает меня, понимающе приподняв бровь и ухмыляясь. Ох, да у него еще и клыки вставлены по дюйму каждый, выглядят как настоящие. А может быть, мелькнула шальная мысль, такая же дикая как все в эту минуту, может быть, они и есть - настоящие!? Что-то неуловимо повернулось в голове и встало на свои места. Как странно понимать, что та головоломка, что я пытался решить - действительно смесь из двух, что каким-то образом вокруг меня сосуществуют привычный мир с Интернетом, долларами и морскими минами и этот, новый, с зубастыми варварами и лесными красавицами. Вот умора, а я-то думал, что вьюнки на голове мне снились, боялся повредиться в рассудке, а это было взаправду! Меня лечили вьюнками!! А сейчас за стенкой сидит гном и лепит из железа фигурки!!!
  Конвоир смотрел на меня сочувственно, я же хохотал не помня себя, ошеломленный открывшимся мне миром. Я вспоминал диковины и несуразности последних дней, называл их верными, то есть сказочными, именами, и все становилось понятно. Отсмеявшись, уставился еше полными слез глазами на конвоира, узнал и его. Что ж, прекрасная возможность все проверить.
  - Закурить не найдется, орк?
  Внезапно он очутился совсем рядом, сгреб меня за грудки и поднял вровень со своим лицом.
  - Никогда... слышишь, никогда! Не смей называть меня орком! - просипел он. И, уже ставя обратно на землю - Сейчас я извиняю ваше невежество.
  Да уж, попал... Hе в цель, но где-то рядом.
  Прислушавшись к чему-то, он жестом пригласил меня войти в тот же домик, и сам тоже зашел, а не остался ждать снаружи, как в прошлый раз. На этот раз под потолком горела лампа, обычная, электрическая, что вызвало легкую досаду у меня, уже совсем было шагнувшего в сказку. Все сидящие за столом были гораздо лучше освещены, и я уже уверенно читал в их облике подтверждения своим догадкам. Глаза у "самурая" - естественные, никакой пластики, просто непривычной формы и размера, еще бы уши посмотреть, но, увы - скрыты за совершенно неуставной прической. У главного глаза не разноцветные, как мне показалось сначала, они просто меняют цвет. "Пластилин" рыжебородого касается стола с явным стуком.
  Меня пригласили сесть, что могло быть с равным успехом хорошим знаком или данью вежливости к осужденному. Попробуем взять инициативу в свои руки, терять все равно нечего. Все бы хорошо, только в голову лезет дурацкий анекдот: 'Да, ты видел Санта Клауса, мальчик, и теперь я должен тебя убить'!. 'Извините, господин... эээ... горный мастер (а то назовешь его "гном", а он тоже обидится), то, что вы мнете в руках, случайно не железо?' О, кажется, я попал в точку; с наслаждением замечаю, что моя невинная реплика высекла искру удивления изо всех, включая темнолицего. Тот, впрочем, мгновенно пришел в себя: 'Сами додумались? Поздравляю!' 'Что вы, какое железо? Старею, слабею, вот на олово перешел' - ответствовал рыжебородый совсем не слабым густым басом. Что-то изменилось за столом, как будто невидимое стекло исчезло между нами. Мои собеседники переглянулись, между ними произошла краткая безмолвная беседа, как бывает у долго работавших вместе людей. Опять все стихло: слово взял главный.
  'Поздравляю!' - сказал он - 'Вы прошли отбор. Прошу извинить нас за угрозы суда и наговор на члена экипажа - это была часть испытания. Вы можете требовать компенсацию за стресс' - тут он смущенно улыбнулся - 'можете ругаться, если надо высказаться'. Ну уж нет! Я лучше с вас такой компенсации потребую, что сами взвоете! А пока - ответное слово: 'Благодарю за оказанную мне честь, но я что-то не припомню, что давал согласие на отборы и испытания.' На лицах собеседников - широкий спектр эмоций: темнолицый одобрительно усмехается, загадочная полуулыбка на лице "самурая", укоризна в глазах рыжебородого, изломленная недоверием бровь голубоглазого, у главного на дне ясно-синих глаз плещется азарт.
  - Видите ли, молодой человек - произнес голубоглазый - Приняв заказ Ван Юя, вы стали невольным участником опасного, хотя и не слишком видимого, столкновения интересов. Побывав здесь и вернувшись, вам было бы очень трудно остаться живым и независимым, так брутально настроены, хмм, другие участники. Простите за цинизм, но и нам было бы значительно проще, если бы вы затонули на мине или были подобраны китайским эсминцем в нейтральных водах. Мы, тем не менее, чувствуем некоторую ответственность за то, что вам пришлось пережить и предлагаем сотрудничество. У нас был выбор, либо использовать вас, так сказать, втемную, либо, после некоторой проверки, раскрыть перед вами карты. Поймите, никто не собирается вас связывать, просто самостоятельно из этой ситуации вам не выбраться.
  - То есть, если я откажусь...
  - Мы продержим вас здесь до окончания нашей миссии, после чего предоставим возможность выбираться самому.
  - Да что ж такое-то?! - стукнул ладонью по столу рыжебородый - человека спасли, мозги починили, предлагают интереснейшее дело, денег, а он, цаца этакая, нос воротит! Да ты потом всю жизнь будешь локти кусать, что не согласился!
  - Хорошо, что за дело мне предлагается?
  - Вам предлагается участие в нашей миссии - это уже главный - У нас много внештатных сотрудников, и нужен человек, назовем его куратором или координатором, который бы непосредственно с ними работал: передавал задания, принимал работу, участвовал в планировании. Вам предлагается стать куратором по Океании.
  - Но у меня нет непосредственно менеджерского опыта.
  - А там и не нужно будет руководить, зато ваши способности в решении проблем нам очень пригодятся.
  - Это постоянная работа или заказ?
  - К сожалению, все, что мы вам можем предложить - это временная должность. У нашей миссии есть цель и, по рассчетам, она будет достигнута в течение года. После этого вам будет изменена внешность и выданы новые документы, или, если захотите, мы можем эвакуировать вас к себе. В случае успеха - признание народа и статус героя. Подумайте об этом на досуге.
  Теперь об оплате. Покойный Ван Юй сообщил нам ваши обычные условия и ставки. Мы с ними согласны и предлагаем двойную повременную оплату, можете считать ее надбавкой за риск. В качестве подарка и компенсации, примите, пожалуйста, вот это - и протянул мне на ладони пять граненых камешков, брызжущих радужными искрами во все стороны. Если это не алмазы, то я - королева Англии... - что бы вы не решили. Если захотите, разделите с командой.
  - Спасибо - ответил я, стараясь как можно небрежнее пересыпать бриллианты в карман - но все же, чем мы будем заниматься? Вы сказали, миссия...
  - Наша Миссия - с преувеличенной серьезностью отвечал темнолицый - спасать Мир от Кровавого Ужаса Тьмы. Ну а если серьезно, то мы здесь - этакая пожарная команда. Наши предки когда-то давно избавились от грозящей им опасности просто изолировав ее источник, как бы это объяснить, отгородив от остального мира. Образовавшийся изолят некоторое время дрейфовал, а в последнее время, по косвенным данным, собирается открыться где-то здесь. Почему именно здесь, а не где-нибудь в глубоком космосе? Потому что требуется кто-то обладающий сознанием, чтобы открыть его снаружи. Наша задача - предотвратить это событие с минимальным ущербом для посторонних.
  - Вы, наверное, знаете мое правило...
  - ...не делать криминала? Не беспокойтесь, оно будет соблюдено. Более того, когда придет время, вы, как партнер, будете посвящены в детали акции.
  - Послушайте, а вы не боитесь раскрывать мне такую информацию?
  - Пока все, что вы сообщите - отвечал с язвительной усмешкой темнолицый - заинтересует разве что психиатров. А уж когда пойдёте клясться, что воочию наблюдали драконов, эльфов и гоблинов...
  - Драконов?
  - Ну, не все сразу! Вам бы сначала гоблина не испугаться. Готовы морально? Гоблин, заходи, уже можно!
  В ответ на его слова, открылась дверь и в комнату вошел... вошло... ух, вроде, предупреждали меня, должен быть готов, да в кино и не таких увидишь, но когда ЭТО стоит и улыбается в метре от тебя, а зубки у него - впору тиграм... "Не стесняйтесь, пожалуйста" - промолвило существо неожиданно мягким голосом, - "наш внешний вид должен отпугивать". "З-зачем?" - "так было задумано, чтобы поддерживать культурную изоляцию. Только вот тот, кто нас делал, вернее, искажал, не учел пластичности людей. Вы, например, за пару дней уже привыкнете." Да я уже, можно сказать, привыкаю. Подумаешь, этакий дикий предок Мастера Йоды.
  - Вам предстоит некоторое время поработать вместе - заметил главный, гася в глазах насмешливые искорки, - Пока именно Гоблин отвечает за работу в Океании, но ему трудно: не может встречаться с сотрудниками лично. Эй, Гоблин, если пан Ковальский даёт согласие, на ближайшие две недели он твой.
  У Гоблина были свои взгляды на введение в специальность. Дождавшись, пока уйдут все, включая и ненужного более охранника, он выволок из подсобки фолиант, по древности и тяжести не уступавший камням краковской цитадели и, торжественно сдув пыль, вручил его мне. 'Здесь' - пояснил он - 'краткая история вопроса.' Наверное, я заметно расстроился при виде этого монстра переплетного искусства, так как Гоблин довольно осклабился (я привыкаю... привыкаю...) и вынул из-за пазухи брошюру листов в пятьдесят. 'Вот, держи, здесь выжимки. Только не говори потом, что не давали первоисточников!' Я принялся читать, по институтской привычке делая пометки на полях ручкой, которая тоже нашлась за пазухой, обмениваясь репликами с Гоблином, расположившимся на другом конце стола с планшеткой и стилусом. Он оказался славным парнем, этот зеленолицый, работать с ним было гораздо легче, чем обычно с людьми. Даже его переход на "ты" не покоробил фамильярностью.
  По мере того, как сведения из брошюры оседали в моей голове, их содержание мне нравилось все меньше и меньше, а вопросительных знаков на полях становилось все больше. На заключение неведомый автор не пожалел черной краски, придав статье финал, достойный Лавкрафта, да еще и, как бы смакуя, предложил три варианта развития событий, один жутче другого.
  - Скажи, Гоблин, насколько это похоже на правду?
  Ответом мне был очень грустный и озабоченный вздох:
  - Сам бы хотел узнать. Понимаешь, трудно делать выводы о том, с чем уже много лет никто не сталкивался. Тут кто угодно начнет гадать, и Белый - не исключение.
  - Но вот эти сценарии в самом конце - они что, на самом деле возможны здесь, у нас?
  - Еще как возможны. Может, самую малость сгущены краски в том, что касается нашего анклава, а про вас - очень правдоподобно. Кстати, смотри, при любом раскладе здесь на Земле почти все выживут. Может быть, от нас сюда уже бегут.
  - Да уж, раскладец... Особенно третий сценарий, мороз по коже...
  - Вариант, конечно, мерзкий, но я думаю, для нас самый легкий. Было бы очень хорошо, если бы Древний за время своего заточения действительно сошел с ума и сражался не с нами, а с собственными тараканами в голове. Только это вряд ли.
  - Есть еще что-нибудь плохое, о чем я должен знать заранее?
  - С плохими новостями все, дальше - только хорошие. Кстати - Гоблин почесал затылок стилусом - тебя нужно завести в базу. Придумай себе позывной. Под ним ты будешь у нас в базе, в разговорах, везде. У нас, ты уже понял, по именам зовут только некоторых упертых гномов.
  - Сегодня много говорилось о предках. Когда мои пращуры шли на подобные дела, они отказывались от имени и назывались своим гербом. Продолжим традицию, пиши Остожа.
  - Ну что ж, Остожа, добро пожаловать в круг! - и я пожал протянутую руку.
  
  Как выяснилось, я засиделся до вечера. Мы с Гоблином собрали вещи, открыли дверь, выключили свет - и оказались в густом мраке тропической ночи, освещаемой только звездами и кое-где редкими светляками, отчего вокруг казалось еще темней. Слышно было как буквально в метре от меня шарит по карманам Гоблин, но даже силуэта его видно не было. 'Вот незадача, я фонарик не взял' - смущенно признался он - 'Не сообразил, мне-то он не очень нужен. Ничего, сейчас тебя проводят'. 'Ayren, thel'le' - обратился он к кому-то - 'rado, iquista, i meldir'a an bar!' [Айрен, сестренка, проводи, пожалуйста гостя до дома]. 'Mae, neth gwanur' [Хорошо, младший братец]- откликнулись из тьмы. Моей щеки коснулось дуновение ветра, пахнущего ландышами, руки коснулась прохладная ладонь. 'Пойдем' - прошелестел голос совсем рядом. Сколько мы шли, десять минут или час, по песчаной тропе среди темных деревьев, сопровождаемые звуками ночного леса? Скоро я привык к темноте и стал различать дорожку, серебрящуюся в свете звезд, а потом, за очередным поворотом, увидал сквозь заросли огонек над входом в лазарет, и в свете этого огонька наконец-то разглядел рядом девушку, стройную, ясноглазую, приподнявшуюся на цыпочки, прислушиваясь. 'Твои друзья уже собрались на поиски' - сказала она - 'пойдем быстрей, чтобы их успокоить'. Вот только поисков среди чужой военной базы нам не хватало! Когда, топая и отдуваясь, я подбежал к веранде, Фельдман и Марко уже спускались со ступенек, держа в руках факелы из бамбуковых палок, обмотанных промасленными тряпками. Увидев меня, они остановились лишь на секунду, чтобы воткнуть палки в песок, и наградили меня двумя крепкими объятиями и еще более крепкими тумаками. 'Гад ты, кэп, и шутки у тебя гадские!' - отвечал Марко на мои угрозы бесчисленных нарядов по камбузу - 'Все здесь нас бросили, думай, что хочешь'. Оказалось, сразу после моего ухода пришли врачи и как обычно увезли Оззи и Гургена "на процедуры". Еще через два часа вдруг снялись с постов немногочисленные охранники и в колонну по одному порысили в лес. В предчувствии неясных перемен Фельдман и Марко просидели на веранде весь вечер. Только одно скрасило им ожидание: ужин, который вместо все тех же охранников привезла им, представляешь, кэп, вот по этому песку на велосипеде!- ярко-рыжая, малорослая, но очень ладная и веселая девчонка. Эти два орла, конечно же, распушили перья и стали предлагать ей свою помощь в трудном деле доставки ужинов, а то, наверное, страшно в лесу-то, где водятся всякие, не будем к ночи, на что девчоночка взяла три столовых ножа и метнула их в дальний столб веранды, куда они и вонзились ровным треугольником, соприкасаясь краями, после чего укатила, провожаемая задумчивыми взглядами. Тут меня как током ударило, я вспомнил о той, кто меня проводила, а я, лопух, даже не поблагодарил... и не узнал имени.
  С того вечера прошло две недели, которые были целиком посвящены ремонту, выздоровлению болящих и занятиям с Гоблином в учебной комнате номер три (так назывался домик, где проходил достопамятный разговор). Каждое утро Гоблин вздыхал, сетовал на недостаток времени, и упорно лепил из меня разведчика-нелегала. Время от времени кто-нибудь из 'пожарных' заходил поговорить и справиться о самочувствии, пару раз я встречался с ними в общей столовой, открытой теперь для нашей команды.
  Моя природная любознательность, нещадно будируемая Гоблином и странным миром вокруг нас, требовала пищи. Все факты, случайно или преднамеренно открытые нашими хозяевами, наводили на размышления, но больше всего занимали меня личности 'пожарной команды'. За каждым из них чувствовалось прошлое, в каждом была загадка. Уже на второй день у меня появилась запись в компьютере, в которой я коллекционировал факты, предположения и обмолвки о моих таинственных работодателях. Однажды, на практическом занятии по криптографии, я быстро решил задачку, а потом, убедившись, что в экран планшетки никто не глядит, вызвал на экран мою запись и добавил несколько новых сведений. Потом задумался, случайно поднял глаза над планшеткой - и встретил пристальный взгляд желтых глаз Гоблина.
  - Интересно - сказал Гоблин - Я дал тебе лёгкую задачу, ты же корпишь над ней уже полчаса, и последние десять минут вид у тебя такой, праздничный.
  после чего замолчал, ожидая ответа. Я отшутился, но вспыхнувшие щеки выдали меня. После занятий я подошел к Гоблину и признался в своем невинном увлечении.
  - Я догадывался - сообщил он - хорошо, что ты сказал. Еще бы тебя научить врать и не краснеть...
  Потом, почесав в затылке, решительно повернулся к своей планшетке:
  - Включись на прием, сейчас кое-что тебе скину.
  На экране пошел закачиваться архив 'девятка'.
  - Я, как видишь, тоже собираю - Гоблин ухмыльнулся - Сортировано по времени, поиска нет, и не все с переводом, но зато много.
  Это был гоблинский стиль, должен признать, весьма эффективный. Моё любопытство было теперь приковано к документу и больше не мешало в учении. Постепенно, шлимановским способом, я научился читать на Общем языке, и уже разбирался в документах. А их было множество, как Гоблин и предупреждал - письма, хроники, донесения и указы, протоколы допросов и сказки; и события давней, не нашей истории, вставали передо мной.

Часть 3. Малыш (из архива Девятки).


  Пишу тебе, мой друг, с борта каракки "Принцесса Альба", на которую погрузили нас в обстановке величайшей спешки и столь же великой секретности. Если ты читаешь эти строки, моему ассистенту удалось отвести нашим "стражам" глаза и добежать с письмом до почты, к моему удивлению, еще работающей в этих разоренных землях. Отвечать мне не спеши, ибо путь нас ждет неблизкий, и на месяц без малого мы будем нарочно отрезаны от мира, частью водными пространствами, а частью - моими коллегами, вознамерившимися держать нас под пологом невидимости круглые сутки. Уповаю на их мастерство и волю, поскольку в эскорт нам не дали ни одного корабля, и, значит, буде нас заметят, защиты и спасения нам ждать неоткуда. Я думаю, ты заметил изменения в моем тоне и настроении. Да, я пользуюсь случаем принести свои извинения и признать, что за полгода, прошедшие с той злополучной беседы, я имел печальную возможность изменить свои взгляды и, надеюсь, избавился от корпоративного чванства. Наше Искусство, должен признать, уже не кажется мне хрестоматийным "Ответом на Все Вопросы". Соседство на одном корабле с цветом научной магии наполняет меня не гордостью, но тревогой. Слишком велика ставка и слишком много ужасных новшеств использует в последнее время наш враг, чтобы быть спокойными и за нас, и за нашу миссию. Будем надеяться, что мы сможем сделать все, что в наших силах, и что этого будет достаточно. Надеюсь также, что тебе к моему приезду удастся решить твою задачу воздушной обороны, и у нас будет повод радостно сдвинуть кубки за триумф Механики.
  С уверениями в самой искренней дружбе,
  (подпись анаграммой).
  Пергамент провел в соленой воде не одни сутки, но не размок, и чернила на нем не поплыли. Угзаш брезгливо развернул Гым Ню, принюхался, и шерсть на загривке встала дыбом. Это был первый его поход, но ему прочно вдолбили на учебке, что вся Гым Ня подлежит сдаче Гыр Хыру. Лишний Шам за нее можно выручить, а ни на что другое непрочный и Див Ный пергамент не годится, так что Угзаш побыстрее, чтоб никто не заметил, сунул его в торбу с добычей, уже наполовину полную, и пошлепал дальше по ракушечной отмели, пробираясь между обломками большого судна.
  
  Протокол чтения.
  Исходный материал: Полусотник Кладень, 2 "волчья" егерская полусотня, Королевство людей Востока.
  Сохраность материала: ограниченная.
  Отрезок чтения: утро - вечер 9 дня от Глафмаса, 3990 год.
  Метка: начало протокола.
  Двенадцатый день мы идем на юг, и до сих пор нам везет небывало. Потерь нет, двое раненых не в счет - сами виноваты. Противник о нашем продвижении не догадывается, следов мы стараемся не оставлять. Но все равно, за две недели на всю полусотню ни одного прокола - это удача. У мажонка спрашивал, может у него какой амулет нам фарт притягивает - не говорит. Хотя, скажу я вам, как мы не хоронись, любой их следопыт засек бы нас как миленьких. Но нет у них здесь следопытов, и шаманов тоже не видно. Одно слово, тыловые части. По дороге ходят как у себя дома, галдят. Ни разведки, ни охранения - совсем страх потеряли, твари. Эх, устроить бы у дороги засаду, болт на такой дистанции - вещь страшная, двоих прошибает, раненых по-быстрому дорезать - но нельзя. У нас задание. Как там было написано? Обнаружить верфи, подойти на поприще или ближе, обеспечить приданному магу выполнение его боевой задачи, выйти к точке рандеву на побережье, погрузиться на транспорт. Обычное такое задание, у нас таких двенадцать на дюжину, только почему-то мне его давал непосредственно Е.К.В. адьютант, а мой капитан, отвернувшись, смотрел в окно и делал вид, что его здесь нет. И если все действительно так просто, стоило ли затевать сюда целых два десанта, в итоге провалившихся? Можно было сразу послать нас - и делу конец. Кстати, о верфях. На карте для них отмечен "примерный район" размером побольше иной волости. Спросить бы у кого; но гады людей всех повырезали, а языка взять до сих пор не вышло. Удивительно, вроде, тыл, а по одному не ходят. По дороге только большими группами, обязательно с перекличкой, и даже в кусты ломятся всей толпой. Странно это: никогда у тварей дисциплины не было, а тут вдруг появилась, хотя у них вообще много чего гадкого появилось на моей памяти. В этот раз отправил за языком Черныша с его орлами, у них должно получиться.
  И правда, получилось. Сигналят с дальнего края поляны, у которой расположились на отдых - есть для меня собеседник.
  Первый, кого я вижу - Черныш. Его вообще не заметить трудно, если он сам не прячется. Только странный вид у него, виноватый. 'Что случилось, пленного живьем не донесли?' - 'Никак нет, просто он, того...'. Гляжу на языка - и правда, того... Ходят слухи, что лесные тролли поумнее своих горных собратьев, но по-моему, они друг друга стоят. Ну ладно, начнем допрос.
  В голове как будто окошко открылось, из бурчания пленного стали прорезаться слова. Это уже мажонок, то есть, господин боевой маг, оказывает помощь при допросе. 'Имя?' 'Звание?' 'Кто командир?' 'Откуда и куда направлялся?' - в ответ мне речь, не замутненная разумом: 'Эти, колются, прям как эти, зеленые, но вот тока не зеленые, те туда ушли, и все, и я туда шел, тоже'. Черныш прижег его маленько, бормотание перешло в визг, но осмысленней не стало. Побился с ним, подопрашивал да и отдал обратно Чернышовым ребятам. Сами приволокли - сами и кончайте, только отсюда подальше и прикопайте как следует, а сам пошел руки мыть.
  Оставалось ждать, пока вернется Бяша, посланный с десятком еще затемно вдоль реки и по дороге, а пока - проверить дозоры, выслушать доклады от десятников, похлебать затируху из пайковой крупы с местными лесными дарами, и сладко растянуться на траве. Отдых, неспешный разговор, когда еще такое будет?
  - На войне, говорят, год за три идет. Мне двадцать два - и уже полусотник, мажонку семь - и, вот, пожалте, боевой маг. Только вот кто его придумал на мою голову? Неужели никого постарше не нашлось?
  - Не скажи, командир, он пацан нормальный. Не задается, не хнычет, хотя устает по-черному. А что с нами послали, может у него талант какой имеется, или просто для тех мало заметен.
  - А с виду обычное дитё, даже война его не ободрала. Помнишь этих, с мортирой?
  Ну да, как тут забыть? Пробираясь через порубленные и выжженные леса побережья, ежечасно хоронясь от разведок и патрулей, мы наткнулись на неведомо как уцелевший из второго десанта расчет мортиры. В самом начале заехав в болото, они все время десанта и его разгрома были заняты вытаскиванием своей колымаги на сухое место, так и не сделав ни одного выстрела. Сейчас, единственные оставшиеся в живых, они коротали дни на островке среди топи, доедая упряжных лошадей и надеясь неизвестно на что. Там-то мы их и нашли, выбрав островок для ночлега, и я понял, что судьба дает мне шанс проскользнуть через кордоны живым и незамеченным. Солдаты из расчета, бывшие крестьяне, равно как и их командир из студентов, смотрели на нас как на посланцев небес, и мне было несложно убедить их, что мы - разведка третьего десанта, что все уже готово, и единственное, что мешает началу - во-он то полевое укрепление, почти на предельной дальности для их мортиры, и, наконец, я обещаю, что если мы его снесем, суда по обвинению в дезертирстве не будет. Так, что вы думаете, этот мальчишка заявил, что остается, что будет им помогать, полночи водил руками над снарядами, пока не побелел и не свалился в обморок, и только тогда мы смогли его унести. Сколько он после этого со мной не разговаривал? Неделю, наверное. Те ребятки, кстати, держались до конца: той ночью почти до рассвета в их стороне что-то взрывалось и ухало, а потом шарахнуло так, что с деревьев сухие ветки посыпались. То ли их накрыли чем-то мощным, то ли кто-то сам запалил остаток снарядов. Имена я помню, упомяну в докладе, может, хоть семьям выйдет какая помощь.
  Глянуть еще разочек на карту, поиграть в игру "Если бы я строил верфи, где бы я их поставил". Карта у меня великолепная, со всеми деталями, с ориентирами, реки прорисованы, броды отмечены, на каждой дороге дистанции красненьким. Города, села, монастыри. Такой эта земля была лет пятнадцать назад, когда еще называлась Южной Маркой. Читаешь названия, и в памяти - детство, ярмарка, возы с юга - огромные, волов впрягали, а на возах - арбузы, персики, вишня. Даже сейчас по дороге наткнулись на два вишневых сада, все оборваны, обломаны, но ягоды кое-где есть, вкусные, тем еще временем пахнут. А гады их не едят, они ими свиней кормят.
  Между тем, пока мы здесь отдыхаем, кто-то к нам крадется: вот хвоя шуршит под ногой, вот ремешок скрипнул. Пусть подползет шагов на пять, я его встречу. Десятникам незаметно подал сигнал, смотрю, они тоже прислушались, готовы. Тихонько напрячься, подобрать ноги, и-и-ррРРАЗ!! Ба, да это Бяша, чудо лесное! Ну все, все, уже отпустил, можешь дышать, вставать и докладывать. Кстати, мимо дозоров ты тоже прополз? Молодец, а тем, кто тебя проворонил, я устрою сладкую жизнь.
  Ну вот, кажется все, нашли мы эти верфи клятые. Ведь если по реке поднимаются баржи с чем-то тяжелым, а на воде - серый налет вперемежку с дохлой рыбой, то выше по течению стоит что-то посерьезнее мыловарни. Полусотня, подъем! Выступаем!
  В тот же день, но уже ближе к вечеру, мы с мажонком, схоронившись под ветками старой ивы у самой воды, оглядываем противоположный берег, он - прищурившись, я - в хорошую зрительную трубу, еще времен дружбы с горным народом, и оба не видим ничего хорошего. Сколько ж на том берегу гадов! Так и кишат, как муравьи, что-то таскают, катят, пристраивают к каким-то здоровенным штукам, по форме как дыни, но длиной за сотню локтей. Там их восемь, да на нашем берегу, на огороженном поле - четыре. Те, что на поле, имеют этакий готовый вид, да снизу к ним прицеплены как бы кораблики, но что это и для чего нужно, все равно неясно. Да еще они зачем-то привязаны к толстенным кольям, словно и правда корабли. Не люблю непонятного, никогда не знаешь, что от него ждать. А ну как оно от первого же попадания рванёт? Мажонок, оторвавшись от наблюдений, подтвердил, что, да, рванёт, если удастся поджечь. Вот ведь зараза, опять мысли читает!
  Отползли мы от берега в промоинку, хорошую, глубокую. Мажонок там и встать может в полный рост без риска быть замеченным. Ну что, господин боевой маг, если что и делать, то сейчас. Им на нас против солнца смотреть неудобно, да и вообще день - не их время. Потом стемнеет, а у вас, знаю я, где чары - там свет, или искры всякие, заметят в два счета - доколдовать не успеешь. А он на меня смотрит как-то непонятливо, и не шевелится. 'Ты чего-то не понял?' - 'Но как же вы?' - отвечает - 'ведь когда я начну, если у них есть шаманы, они меня увидят, и пошлют кого-нибудь сюда'. Наше задание - охранять тебя, понял?! За нас не беспокойся. Ну, начинай! - а своим передал по цепочке приказ к бою.
  Все-таки, хоть вырос я большой, а все в сказки верю. Признаться, ожидал увидеть что-то небывалое, чтобы небо раскололось и огненный дождь пролился на тот берег и на тварей, или чтоб деревья ожили - да вы и сами все эти сказки слушали. А вышел пшик один. Запел наш мажонок, закружился, да так, что и у меня голова кругом пошла - и ничего. Ни пролилось, не ожило, да и сам мальчишка, смотрю, обескуражен. 'Как же так?' - шепчет - 'Ведь они должны были меня ждать, они должны открыть проход, а я их зову и никто, совсем никто не отвечает! Они, что, все умерли?!'
  - То есть, у тебя не получилось и не получится? Тогда быстро уходим, нечего здесь сидеть - и тогда я смотрю на тот берег и понимаю, что никуда мы отсюда не уйдем.
  На берегу черным-черно от гадов, их там тысячи полторы, и еще подбегают, и уже спускают лодки на воду, а самые резвые пустились вплавь.
  - Полусотня, все на берег, занять оборону! Стрелять по плывущим, калеными - по лодкам, а я попробую достать вон те дуры. Беги, малыш!
  ...
  Метка: конец протокола.
  Примечание контролёра чтения: оставшиеся в памяти материала воспоминания состоят из несвязных визуальных образов боя, не поддающихся вербализации. (оттиск печати)
  Исследование завершено. Чтец отсоединён и погружен в анабиоз (два оттиска печатей).
  Остатки материала утилизированы (два оттиска печатей).
  Резолюция размашистым почерком поперёк страницы: 'Поиски прекратить. И хватит чтений: он улетел, вы его прозевали. Вопрос закрыт'
  
  Мальчишка никуда не побежал, он так и остался стоять на берегу. Он дрожал, во рту пересохло, но что-то удерживало его от бегства. Стрелы и пули, которые пускали нападающие, пока летели не в него; очевидно, никто не счел детеныша достойной целью - и страх чуть отодвинулся, перестал сдавливать горло. Он посмотрел на егерей, занявших оборону на берегу, и почувствовал как они ему дороги, все, и даже злой полусотник. Он посмотрел на реку, на перекошенные рожи орков, видимые уже отчетливо, и понял, что никуда не уйдет и будет драться. В следующую секунду мир сделался серым, а все движение в нем замедлилось Даже стрелы пролетали так неспешно, что можно было, казалось, протянуть руку и схватить любую из них. Малыш первый раз в жизни испытал боевое ускорение, но был слишком занят подготовкой к бою, чтобы это оценить. Он заметил, что полусотник выпустил каленый болт, подняв арбалет высоко вверх, надеясь на пределе дальности попасть в ближайший из восьми дирижаблей. Легкое мысленное касание - и болт летит быстрее, теперь попадет наверняка, а вот накалить его сильнее уже не получается - опоздал. Что еще можно сделать, когда на тебя враги прут тысячами? Метнуть огонь в лодку? Сил хватит раза на три, и все. Испугать, создать иллюзию? Нет, той стыдобой, что у него обычно получалась, никого не испугаешь. Думай, думай! "Если не хватает своих сил, направь силы природы". Что у нас есть из природы? Река есть, спокойная, без запруд, без ключей, почти без рыбы даже. Деревья вот есть, облака... облака!! Точно, теплый влажный воздух снизу, плотный тяжелый - сверху, к ночи будет гроза, все так, как надо!
  
  Теперь сосредоточиться, расставить руки, глубо-окий вдох. Ощутить этот влажный душный воздух над рекой, а ощутив - обнять и потянуть кверху. Получилось, даже в ускоренном состоянии щеку овеяло ветерком. Теперь сжимая кулаки, на выдохе, плавно и сильно подбросить всю эту массу прямо вверх! Ох, как больно! В голове помутнело, ноги подкосились, из ускорения вывалился, упал навзничь на траву, и сил осталось только на то, чтобы не терять сознания и смотреть сквозь застилающий глаза пот, гадая, удалось или нет. Первые лодки уже подошли к берегу, схватка кипела в воде, никто кроме него не смотрел в небо и не замечал растущую прямо на глазах, выпирающую в зенит багрово-черную тучу.
  На другом берегу зашипело и грохнуло, до мальчишки донеслись вопли, слышные даже сквозь шум битвы - это занялся жарчайшим огнем почти без дыма и пламени готовый к перелету дирижабль, огонь перекинулся на снаряды, и как бы эхом на гулкие взрывы ответил с вышины гром. Теперь надо бежать, еще бы увести своих, если кто остался - и тут кто-то упал на траву совсем рядом. Малыш вскочил как ужаленный, охотничий нож в вытянутой руке - он не сразу узнал в лежащем десятника Бяшу. Тот с трудом открыл глаза, залитые кровью из рассеченного лба. "Что за день такой..." - с трудом проговорил он - "а ты чего здесь? Приказано, беги, мы - тут... сами..." - и снова закрыл глаза. Малыш вскочил, потянул раненого за руку, попытался взвалить на себя, ухватить под мышки - тот даже не стронулся, а между тем в их сторону, отделившись от побоища, закосолапили не спеша два орка, на ходу раскручивая волосяные арканы. Когда им оставалось не больше десяти шагов, мальчишка, наконец, обернулся и увидел их. Кто знает, как повел бы он себя еще сегодня утром, но сейчас у его ног лежал без сознания человек, и малыш поднял руку. Он еще не восстановился, но вспышка получилась яркая. Даже люди, увидев такую, несколько секунд видят только радужные пятна, орки же пали жертвой своего ночного зрения, вмиг оказавшись слепы и беспомощны. Один из них, завизжав, принялся тереть глаза, другой, видимо, более опытный, молча упал на четвереньки и, повернувшись, удивительно резво поскакал обратно. Теперь подскочить к визжащему, в прыжке ткнуть ножом в открытую подмышку, отпрыгнуть вбок и полоснуть сзади под коленкой, а потом схватить щит, брошенный вторым орком, и, волоком подтащив его к раненому, хоть как-то укрыть его и укрыться самому. Второй ослепленный, отбежавший уже порядком, заорал, надсаживаясь: "Ой, Див Нюк! Мну Ам Быр!", Его крик подхватили десятки голосов, но тут все звуки разом заглушил ветер. Он налетел, шваркнул мокрым полотенцем по глазам, заткнул рты, разметал лодки, раздул в ревущую стену огня пожар на том берегу. А потом пришел град. Градины размером с вишню, с яйцо, с кулак, со свистом вонзались в глинистый берег, глухо барабанили в обтянутый кожей щит, стучали по незакрытым ногам раненого Бяши, но тот не шевелился и даже не стонал. Каждый такой удар отзывался мальчишке болью, как если бы его ногам доставалось от града. Дрожа от холода, он прижимался к раненому, пока не осознал, что тот так же холоден, как и земля. Тогда он выбрался из-под щита и огляделся. Вокруг было темно, град уже перешел в дождь, за рекой сквозь ненастную тьму багрово светило огромное, до горизонта, пожарище. Берег был усеян телами, некоторые орки шевелились и ворочались, пытаясь встать, но людей видно не было. Малыш отстегнул у мертвого с ремня кинжал, пристроил ножны за пояс и пошел к огороженному полю, на котором могли остаться дирижабли.
  Из четырех, пребывавших на поле до грозы, два разбило ветром и градом. У одного из них была распорота обшивка, и его шпангоуты, похожие на ребра чудовища, смутно виднелись сквозь дождь. Одного дирижабля вообще не было видно: то ли экипаж его увел, спасая от грозы, то ли оборвались причальные канаты. Последний оставшийся выглядел целым, но порывы ветра прижимали его к земле, и уцелевшие гоблины причальной команды, из тех, что не испугались шторма, суетились вокруг в неверном свете масляных ламп, заводя и подтягивая канаты. К ним-то и направился мальчишка. Вид его, с головы до ног перепачканного чужой кровью, вогнал бы в дрожь кого и похрабрее, чем гоблины, да к тому же он зажег холодный огонь на острие обнаженного кинжала, благо электричества вокруг было в избытке. Он прошел мимо остолбенелой причальной команды, встал у колотящегося под ветром трапа и обратился к замершим гоблинам: "Кто знает, как на этом летать?" Восемь зеленых лиц смотрели на него со страхом и отчаяньем, и только на лице у старшего ужас боролся с любопытством. "Ты!" - и кивок в сторону старшего - "знаешь?". Ответный кивок, во взгляде гоблина мелькнула непонятная надежда. "Вдвоем справимся?" - "Да!", и оба, человек и гоблин, вскарабкались по трапу. Малыш собирался добавить угрозы, но посмотрел как быстро, уверенно и с охотой работает его новый спутник - и не стал. Между тем, уже хлопнула, зажигаясь, горелка, а наземные гоблины, повинуясь командам, развернули дирижабль носом к ветру. Гоблин до того метавшийся по гондоле, осматривая, проверяя, подкручивая, подошел к мальчишке и тронул его за плечо. "Пока греется, можешь сказать, куда летим?" В ответ малыш развязал котомку, порывшись в ней негнущимися пальцами, достал кусочек мела и нарисовал на переборке карту проливов, корявую, но узнаваемую. Потом отметил крестиком Тёплый Лиман. "Знаешь, где это?" "Знаю, я туда летал. Извини." Гоблин еще раз согласно кивнул каким-то своим мыслям, а потом повернул рычаг, отчего весь дирижабль заревел и затрясся, выкрикнул в окно что-то неслышное, и все вокруг не спеша наклонилось и ухнуло вниз. Полетели!
  
  Мальчишка сидел в корме дирижабля. Гоблин доверил ему наблюдение за горелкой и за котлом, и теперь он таращился на мерные стекла, изо всех сил борясь со сном. Снаружи было темно, хоть глаз выколи, но в капитанском рундучке, поддавшемся взлому, нашелся среди прочей снасти неплохой компАс с плавающей картушкой, и теперь гоблин держал курс по нему.
  Дирижабль по-прежнему гудел и дрожал, кожа под заскорузлой одеждой нестепимо чесалась, но усталость от событий прошедшего дня клонила голову и закрывала глаза... Кажется, он все-таки уснул, вроде, только на секундочку закрыл глаза - а уже в окне - серые предрассветные сумерки, и вокруг все уже не трясется, а просто ходит ходуном, и гоблин отчаянно прядет ушами, обеими руками вцепившись в рычаги. Его-то вопли, еле слышные за гулом и лязганьем, и разбудили мальчишку. Он подбежал к гоблину, тот наклонился к его уху. "Мы взлетели, не проверили, а тут, похоже, [неразборчиво] расшатан или вал погнулся. Может, об землю ударило, может, еще что, но машина в разнос идет, долго не выдержим. Садиться надо!" Внизу, насколько можно видеть - морская гладь, покрытая клочковатым туманом. "Мы сейчас где?" - "Над проливом, но нас, похоже, здорово снесло за ночь. Должны уже Три Клыка пройти, а их все нет. Будь машина в порядке - летели бы дальше, мимо материка не промажем, а сейчас - ты по сторонам посмотри, может, остров какой увидишь." Предутренний туман может возводить скалы и башни, а настоящий берег скрадывать, но если закрыть глаза и посмотреть... Где-то далеко-далеко, впереди-справа, горела яркая белая звездочка, да не просто горела, а мигала, как огонь маяка. Какой-то белый маг, а, значит, друг и союзник, указывал им путь.
  "Право на два румба..., ох, у вас же все не так..., ладно, я рукой показывать буду".
  К счастью, на море был штиль, иначе им не удалось бы дотянуть до островка на разболтанной машине, и тем более привязать причальный конец к одиноко растущему на крутом берегу дереву. Точнее, привязывал гоблин, слезший на землю по тому же канату, а мальчишка сидел у руля, обе руки на рычаге хода, и горько переживал за собственное слабосилие. Переживания, впрочем, улетучились, когда он, направляемый гоблином, загасил горелку и стравил пар, после чего лихо соскользнул по причальному канату на землю.
  Гоблин смотрел на неподвижно висящий в рассветном воздухе дирижабль и с хрустом чесал подбородок. "Похоже, мы отлетались, человек. Погнутый вал - это серьезно. Нужна мастерская, инструмент и пара суток, а за это время газ весь выйдет. Так что, спускаем газ и закидываем дирижабль ветками, а то его с воздуха заметят наш... кто-нибудь." Он уже схватился за канат, чтобы лезть обратно, но вдруг оцепенел, глядя куда-то мальчишке за плечо. Тот обернулся и тоже замер: всего в пяти шагах от них стоял и с неприветливым удивлением их разглядывал человек. Странный незнакомец имел удивительно городской вид для этого дикого острова: был он одет в белую, хотя и очень простую, одежду, его борода была аккуратно пострижена, равно как и ногти, мягкие замшевые сапоги были чисты. Возникшее с обеих сторон молчание было прервано голосом незнакомца: "Я вас слушаю, господа маги!". Выдержав краткую паузу, он продолжил: "Два часа назад я услышал сигнал бедствия. Он подавался в синем, хмм, цвете, следовательно, шел от Вас" - кивок головой в сторону малыша - "Я обозначил себя и дал направление на остров. Чего я не ожидал, так это Вашего прибытия на этом, извините, драндулете, да еще в компании гоблина. Я уже давал гоблинам понять, что не потерплю их на моей земле ни в каком виде, а ваше прибытие сюда очень похоже на провокацию. Будьте добры объясниться или немедленно покиньте остров!". Малыш растерянно взглянул на него, собираясь что-то сказать, судорожно глотнул - и неожиданно расплакался. Горячие стыдные слезы текли ручьями, без остановки - и уже не пытаясь ничего объяснить, мальчишка опустился на траву и уткнул голову в колени - рыдания сотрясали его.
  Чужак в белом стоял и беспомощно смотрел на эту сцену. Несколько раз он порывался сделать шаг и тут же, стыдясь, останавливался. Гоблин попытался утешить плачущего, а потом глянул исподлобья на хозяина острова, ощерился и выхватил из-за пазухи выкидушку размером с хороший банан. "Слышишь, ты!" - крикнул он, кромсая воздух зазубренным лезвием, чуть не пластая белый рукав - "никуда мы не уйдем, и на тебя мы плевали, бубхош скай!" Это неожиданно вывело человека из оцепенения и он подошел к плачущему мальчугану, склонившись, поднял его на руки и понес к двери, появившейся вдруг ниоткуда на самом краю скалы.
  Дверь вела в подобие круглого зала. Через прорезанные в стенах высокие окна был виден все тот же остров и океан. Вдоль стены шла узкая винтовая лестница, уходя вверх за высокий потолок. Хозяин опустил малыша на низкую скамью темного резного дерева, потом бросил куда-то в пространство: "Стакан холодной воды для мальчика!" - и вот уже через зал летит стакан, и мальчишка, всхлипывая и стуча по стеклу зубами, пьет воду. Белый маг, запустив пальцы себе в волосы, сидит рядом с ним и бормочет себе под нос: "До чего я дожил, старый одичалый дурак, уже детей подозреваю!" Мальчишка понемногу успокаивается и лишь слегка всхлипывает, взгляд гоблина утрачивает колючесть и, повертев ненужную выкидушку в пальцах, он засовывает ее обратно за пазуху. Между тем, так же через комнату путешествуют два комплекта одежды, такие же белые рубахи и штаны, как на хозяине, и он предлагает их гостям: "Размер, конечно, не совсем ваш, но одеться можно". Открыв еще одну дверь, из которой ползут клубы пара, он объясняет насторожившемуся гоблину: "Я тут воды согрел две кадушки, мальчику обязательно надо помыться, да и вам, хм, не мешает. Одежду прямо там и оставите, а я пока пойду готовить завтрак".
  Получасом позже, уже помытые и переодетые, они сидели на втором этаже башни и ели овсянку: малыш с удовольствием, а гоблин с опаской, чуть не обнюхивая ложку, но так же быстро. Когда с кашей было покончено, пустые тарелки сами сложились в стопку и улетели по лестнице вниз. Освоившийся мальчишка попытался уловить ток силы от хозяина к посуде - и не увидел ничего. Хозяин, заметивший эту попытку, хитро прищурился:
  - Хотите понять как я это делаю? - Ни за что не догадаетесь! Видите ли, не так давно я увлекся вызовом и заключением духов. Очень интересная тема, и никем доселе не разработанная. Так вот, некоторые из уловленных мною духов изъявили желание остаться здесь после окончания эксперимента. Как видите, выполняют несложную домашнюю работу, ассистируют в некоторых опытах. Почти все они были людьми до своей, хмм, метаморфозы, но место и время проживания не удается установить с точностью. Если хотите, я научу вас с ними разговаривать.
  Мальчишка и гоблин ошарашенно переглянулись и кивнули одновременно.
  - Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь! - продолжил хозяин, и тут же гоблин, как в школе на уроке, несмело поднял руку.
  - "Вы почему-то называете нас магами, то есть, нас, обоих - и залился краской.
  - Как, Вы не знаете? Вы же маг, и притом с неплохими задатками. Если не ошибаюсь, коричневый.
  Гоблин так и остался сидеть с открытым ртом. За него спросил мальчишка:
  - А коричневые маги - что они умеют?
  - В основном - действия с информацией и энтропией..., то есть, как бы это попроще..., помните сказку, там падчерице смешали мешок риса и пшена? Так вот, для коричневого мага их разделить - пара пустяков.
  Мальчишка покатился со смеху: "Теперь тебе, Гоблин, всю жизнь зерно перебирать!" Гоблин же, внезапно что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу, вскочил из-за стола и собрался было бежать к лестнице, но наткнулся на выставленную ладонь хозяина.
  - О своем аппарате не волнуйтесь, я его закрыл, вместе с башней и пристанью. Уверяю Вас, под пологом невидимости его никто не заметит, даже если пройдет рядом.
  - Между прочим, нас могут искать с шаманами - пробурчал гоблин.
  - Пфф, шаманы! Самоучки, эпигоны ритуальной магии. О них можете не беспокоиться!.
  - Скажите, а Вам не трудно поддерживать невидимость? - заинтересовался мальчишка.
  - "Раньше было трудно, а потом, знаете, привык. К тому же, здесь очень удачное место, локальный источник силы, и башня тоже аккумулирует, у меня под самой крышей накопитель. Я вижу, вам интересно. Пойдемте, я вам все покажу
  Вместе с хозяином мальчик и гоблин обошли всю башню, от крыши до подвалов, побывали во всех пристройках и большей части кладовых. Маг, очевидно, соскучившийся по собеседникам, с радостью давал пояснения, обращая внимание гостей на разные сокровища и диковинки. Мальчишка долго не хотел уходить из оружейной, завороженно глядя на замершие в стойках мечи, прислоненные к стене алебарды и развешанное по стенам оружие поменьше. Гоблин, неодобрительно качая головой, чуть не вынес его оттуда, а через пять минут попал в лабораторию и сам, забыв обо всем на свете, с восхищением разглядывал колбы, весы, горн и вытяжной шкаф. Белый маг взглянул на гоблина и, довольный произведенным впечатлением, улыбнулся, потом покрутил головой, разыскивая мальчишку - и вдруг опрометью кинулся через всю комнату и над самым полом едва успел подхватить выпавшее у того из рук что-то круглое. Очнувшийся гоблин и перепуганный мальчуган с удивлением смотрели как белый, тяжело дышащий маг бережно поднимает это что-то и очень осторожно кладет на самую верхнюю полку, после чего поворачивается к ним, утирая со лба пот.
  - Очень вас прошу, ничего не трогайте в лаборатории! Некоторые предметы гораздо тяжелее чем кажутся, и гораздо опаснее.
  Тяжелый и опасный предмет одиноко покоился на верхней полке. Был он величиной с небольшое яблоко и отсвечивал красным.
  - Видите ли, это результат моих последних экспериментов, поэтому он и находится здесь, а не в хранилище. Хотите знать, что это? - молчаливый кивок заинтригованных слушателей - Перед вами так называемый компакт, изолированная область пространства. Он содержит в себе примерно тысячу кубических саженей горячей вулканической лавы.
  - То есть, в этом шарике...
  - Да, при ударе об пол он наверняка распаковался бы, и сейчас на месте башни был бы кратер, наполненный остывающей лавой. К сожалению, мне пока не удается сделать компакты стабильными. Вы, наверное почувствовали: он тёплый.
  Подошло время обеда, и хозяин вежливо отпросился готовить, но мальчишка и гоблин увязались за ним на кухню, где тоже было на что посмотреть. Гоблин, очевидно с тайной мыслью найти и сготовить какое-нибудь мясо, вызвался пойти за овощами на ледник, но вернулся разочарованный, и потом брезгливо рассматривал принесенные им грибы, репу и морковку. Впрочем, когда над котлом заклубился ароматный пар, он переменил свое мнение. Обеду было отдано должное, котел опустел, гоблин откинулся на стуле, украдкой ослабив пояс, а хозяин испросил разрешения продолжить беседу. Ему было крайне любопытно, каким образом столь несхожие существа оказались вместе на одном дирижабле и вообще хотел узнать о гостях поподробнее. Гоблин отвечал, сначала смущаясь, а потом, ободренный искренним вниманием белого мага, начал сам рассказывать, помогая себе, когда не хватало слов, энергическими жестами рук. Малыш слушал с отстраненным удивлением; за прошедшие неполные сутки он уже привык к своему необычному спутнику и не задавал себе вопросов, зачем тот принялся помогать ему, врагу, человеку. Слова гоблина, хотя и звучащие на знакомом языке, почему-то были ему непонятны. Белый маг не испытывал таких затруднений, он спрашивал, получал ответы и в его устах загадочные 'нормы выработки' и 'внутренний круг' звучали спокойно и обыденно. Малыш впервые за много дней ощутил себя в безопасности, его разморило, сознание заволокло туманом - и вот он уже опять летит над проливами, только уже сам, как птица. Далеко впереди собираются тучи, рокочет гром и в звуках его слышны знакомые голоса. '...в другой лагерь - тех, кто постарше... ...значит, Саймун у вас - сказочный герой... ...власть, учетчик, морда жирная... ...четверо было - поклялись не разлучаться... ...а откажешься - съедят перед строем...' Потом вдруг настала тишина, и он мгновенно и тихо проснулся, как научился у разведчиков. Взору его предстал явно растерянный гоблин и, по другую сторону - белый маг, только почти серый лицом, смотрящий на него, в задумчивости сцепивши пальцы. 'Можно услышать вашу историю, молодой человек?'
  Мальчишка начал. Он изо всех сил старался вести речь суховато и отстраненно, так же, как говорили его опекуны о великих битвах древности, даже если сами в них участвовали. Рассказал все, вплоть до трагических событий последнего дня, и не сорвался в слезы, только почувствовал в сердце глухую боль и тоску по ушедшим. Когда он умолк, за столом воцарилась тишина, слышен был лишь посвист ветра в оконных рамах.
  'Что же вы теперь будете делать?' - спросил белый маг, и, не дождавшись от задумавшихся гостей ответа, продолжил: 'Если хотите, оставайтесь у меня. Здесь, как видите, просторно, будете мне помогать в опытах, чему-нибудь сами научитесь' - и вопросительно на них поглядел. За двоих опять ответил мальчишка: 'мы не можем, дяденька Белый. Мне надо к своим добираться, с Гоблином. Там война, а наши знания там позарез нужны' - и чиркнул по горлу ладонью.
  
  Комментарий к файлу. Воспоминания Гоблина.
  Странная тогда была моя жизнь. Непредсказуемая. Живешь, и не знаешь, где ты будешь завтра. И кем - тоже.
  Вроде, служишь ты в лётной команде, весь из себя наблюдатель-разведчик: тогда я маленький был, худой, и глаза острые. Потом - раз, и в механики, старый Шлум паром обварился, только и успел, что за меня словечко замолвить. Едва полгода продержался - хлоп, уже в штрафниках. Нашлись доброжелатели, донесли кому надо, а сами с визгом за моё место дерутся. Я ж молодой был, не представлял, какой там гадюшник.
  А мне из штрафников обратного ходу не было. Либо на химию пошлют, либо в работы, а то и болваном для опытов, только выход все равно один - тушкой, в свинарник. И тут, точно как гром с ясного неба - нападение на завод, а потом - гроза.
  Нас, как всё началось, конвоиры в сарай закрыли, а сами побежали подвиги совершать. Отметиться хотели, крысы позорные. Мы к щелям, и видели, как они пошли раненого добить, как какой-то мальчонка на них напал и Грызуна подрезал, да ловко так - я аж порадовался. Потом Хрипатый прибегает, морда в крови, сразу к нам внутрь заскочил, и тут с неба как прорвало. Такого градища я в жизни не видел. Вот уж не думал, что буду радоваться, что сарай у нас прочный. На крыше брёвна в накат, чтоб не сбежал никто. Так мы в нем и просидели, а всех, кто на поле был, градом посекло. Как град закончился, слышим, кто-то в дверь скребется. Хрипатый открыл, а там Ызюм стоит, из летунов, и на нем живого места нет, сплошь синяки. Он-то и потребовал нас всех на поле, дирижабли спасать. Хрипатый нас вывел, меня за старшего, потому что один я хоть что-то понимал, а сам, поджав хвост, ускакал до начальства. Тут-то я и решил сваливать, а еще так удачно Ызюм мне стропорез одолжил. Стал других подговаривать - не хотят со мной, боятся. Ну и гхыр бы с ними! - а тут как раз тот самый мальчишка. Вышел на нашу бригаду-ух из дождя, весь в кровище, зубы скалит, ножик светится - ну прямо Дух смерти, только рост подкачал. Нашим, кстати, хватило - все видели, что он с Грызуном сотворил.
  Ну, мы с ним и угнали дирижабль. Точнее, я угонял, а он на меня грозно зыркал. Потом я ему очень важное дело нашел, за водомерным стеклом следить да за горелкой - в корме, оно всё потеплей и поудобней. А уж совсем перед рассветом, когда машина в разнос пошла, он нас на остров вывел. Так что, получается, он мне второй раз за сутки жизнь спас... ну, может, так прямо не спас, но из безнадёги вытащил.

Часть 4. Кружный путь.

  Если не ворошить память, то все идет как обычно. Сейчас, например, стою вахту, как тысячи раз до этого, потом меня сменит Гурген. К тому времени он закончит обход судна, который он делает дважды в день, в любую погоду. Скорее всего, никаких поломок не найдет, и я отправлюсь на камбуз, набодяжу себе сладкого крепкого чая и буду пить, смакуя, чувствуя, как отходит усталость, как ускоряют ход мысли, заторможенные было медлительным течением океанской вахты. И вот тогда на меня нахлынет, и я вспомню всё.
  Прав был Гоблин: мы, люди - удивительно пластичные существа. Мне и нашей команде открылось столько нового, что можно захлебнуться. Представьте себе фэна Сапковского, проникшего, скажем, в Танедд. А мы - ничего, спокойно, почти даже без истерик. Может, потому, что не фэны? Или это действительно человеческое свойство, даже сказку превращать в рутину? Или просто защитная реакция психики? Мы, например, знаем, что максимум через год сюда ожидается визит очень неприятного гостя с почти сверхъестественными способностями. Более того, с охотой взялись помочь этого гостя выпроводить, вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят и рыть убежища. А это что, тоже рутина, или защитная реакция? Я вспоминаю свой позывной и улыбаюсь: здесь все не так просто. И продолжаю вспоминать.
  Чёрный сдержал обещание в точности: мы ушли на починенном судне и в прежнем составе. Целую неделю мы занимались неотложными делами: сообщали о том, что живы и здоровы множеству разных людей, подтверждали в банке сделанные нами расходы, заново красились в легкомысленнейшие белый и голубой (хитрость в том, что окраска получилась разбивающей, так что на расстоянии нас все равно видно плохо), и, конечно же, навестили ванова знакомого на Теа-Роа.
  Это даже не было частью плана, это просто было надо сделать, один раз, чтобы потом не бегать и не прятаться. Мы подошли к доку, дали гудок и вышли на палубу, все, безоружные, наблюдая как многочисленные домочадцы мужского пола выбегают из ворот. Потом из дома раздалась команда, двое из них бросились к причалу и замерли наготове у кнехтов.
  Причалив, я сошел на берег по бамбуковым сходням. Толпа раздалась, образуя коридор, и вот по этому коридору я и пошел к дому, подталкиваемый угрюмыми взглядами. Янг, хозяин дома, ждал меня в той же чайной комнате, что и в прошлый раз, а рядом с ним сидели два незнакомых мне крепких китайца средних лет. Больше никого в комнате не было, толпа осталась снаружи. Так, подумал я, забитие бамбуковыми палками откладывается, это хорошо.
  - Зачем ты пришел? - спросил один из китайцев. Нас не представили. Вот это плохо, это значит, что я наполовину покойник.
  - Я пришел передать видеозаписи, вещи и тела моих пассажиров.
  - Почему сюда?
  - Господин Янг (легкий поклон в сторону хозяина дома) - единственный известный мне доверенный человек Ван Юя.
  - Почему у тебя остались записи и вещи?
  - Сначала конфисковали, потом вернули. Кстати, вернули не всё, у меня список задержанного.
  - А почему мы должны тебе верить? - скрипучим голосом произнес второй китаец, глядя на меня и как бы уже сквозь меня.
  Сзади послышались тихие шаги, краем глаза я уловил движение - это молодежь заходила в комнату, становясь за моей спиной вдоль стены.
  На своем недлинном веку я насмотрелся уличных драк, и китайские из них - самые жестокие. Когда китаец бросается в драку, он дерется до последнего, заранее распрощавшись с жизнью. Мгновенно в ход идут палки, зубы, битое стекло. Нигде больше так долго и остервенело не бьют упавшего.
  - Можете не верить, - сказал я - можете убить меня здесь, но тогда вы ничего не узнаете и получится, что Ван Юй погиб напрасно. Я пришел сюда надеясь, что люди вашего возраста и положения верят фактам, а не эмоциям. Я принес вам все что мог, зная, что это вам очень важно. Что вам нужно еще?
  - Храбрый молодой человек - произнес скрипучий, - Храбрый, но не очень умный. Вам оказали помощь. Вас купили. Вас нельзя отсюда выпускать.
  - Конечно - ответил я, - и подрыв на мине мы тоже симулировали. То-то ваш корабль не спешил на помощь. А если бы он подорвался, может быть, и их бы спасли, а значит, по вашей логике, купили бы?
  - Давайте, не будем торопиться - предложил первый китаец. - посмотрим записи и вещи, а потом решим.
  Меня отконвоировали к причалу, где Янг (двое незнакомцев остались в доме) принял пакетик с видеозаписями, три объёмистых рюкзака и два длинных пластиковых ящика.
  - Где третий? - осведомился он, оставаясь внешне безучастным.
  - На Тахити, лечится. Мне сказали, что поправится через неделю.
  - Подождите здесь - сказал Янг - Мне нужно посовещаться.
  Он ушел, а я остался на пирсе в двух шагах от "Малгожаты", под обеспокоенными взглядами команды и ожесточенными - домочадцев Янга. Удобно, кстати, расположена и усадьба, и пирс. От ближайших участков отделяют её заросли и ограда, с моря не дает просматривать мыс. Сейчас нас здесь хлопнут - и всё, с концами.
  Всё обошлось. Каждого из нас пригласили на "беседу", а на самом деле - мягкий допрос. Задавали по нескольку раз одни и те же вопросы, каждый раз по-разному, пробовали поймать на лжи. Мы отвечали всё как есть, ничего не приукрашивая. Таить за душой нам было нечего, разве что мне, но две недели занятий с Гоблином не пропали даром, и допрос для меня прошел гладко. На следующее утро непредставленные китайцы опять захотели со мной пообщаться. В этот раз они были по-деловому вежливы, спрашивали о дальнейших планах, после чего мне был вручен перевязанный бечёвкой тугой сверточек. Уже на судне в этом свертке обнаружилась положенная по контракту оплата плюс "форсмажорные", а еще - листок бумаги с телефоном, судя по коду - где-то в Гонконге. Нет, не понимаю я этих китайцев. Это что, такая попытка вербовки? Или признательность за какие-то доставленные важные сведения? Хоть действительно звони и спрашивай...
  Как раз с этого дня мы живём как жили раньше. Полученные деньги довольно быстро таяли, но за это время мы успели взять и выполнить еще пару заказов. Не Бог весть каких, но на скромную жизнь хватит. Один заказ был от воинственно зеленой организации "Sea Shepherd", были у них подозрения, что японцы втихую бьют кита сверх разрешенной квоты. Мы, пользуясь своей невидимостью, почти неделю ползали за их плавбазой "Касуга-Мару", изредка подплывая на расстояние прямой видимости. Напрыгались по волнам на год вперед, все-таки, май - не самый спокойный месяц в Южном океане. На шестой день, наконец, дождались и, выпрыгнув из тумана, сфотографировали момент погрузки на плавбазу финвала, к охоте запрещенного. Они нас заметили, заметались по палубе, обрубили канаты, уронили в воду финвала, а потом долго и безуспешно вызывали по рации. Марко, мстительно улыбаясь, дотошно записывал их вызовы в судовой журнал.
  Второй заказ я получил от Королевского яхт-клуба Великобритании. У них имелись некоторые сомнения в том, что лидер ежегодной кругосветной регаты, американский "Марлин", использует честные методы спортивной борьбы. Еще бы, судя по карте, он опережал остальных участников гонки на сотни миль. 'Не поймите нас превратно, сэр, но мы бы хотели воочию...'. И опять скачки по волнам до "ревущих сороковых", хорошо хоть, мы не успели далеко уйти, только до Сиднея. Когда я, наконец, усмотрел в перископ подозрительного "Марлина", меня прошиб озноб. Представьте сами: ветер баллов восемь, волны захлестывают палубу, порой скрывая яхту целиком, а они идут под всеми парусами и, мало того - похоже, весь свободный от вахты экипаж сидит на наветренном борту, откренивая. На ветру, заливаемые волнами - сидят. Бррр... Фотографическое доказательство честности спорта со слегка урезанным качеством ушло британцам в тот же день, а вот другую фотографию, сочную, цветную, драматичную, мы загоним в "National Geographic", они такое любят, да и новый имидж мне надо блюсти.
  В Сиднее взял со своего почтового ящика целый ворох бумажной почты: на три четверти - рекламные рассылки (надо же, кто-то их еще посылает и читает), банковские документы и совсем немного писем. Как всегда подробное - от отца, он любит посылать бумажные, со своими рисунками карандашом. Среди прочих нашлось официальное письмо от властей Австралии, о прекращении в отношении меня уголовного дела по обвинению в смерти Ядвиги Ковальски. За отсутствием состава преступления. Ну да, британские суды традиционно медлительны. Теоретически, мне от этого должно было стать легче...
  Открылась дверь, впустив на секунду порцию ветра и сырости, и, отряхивая воду с лица, вошел Гурген. Я подождал пока он снимет комбинезон и уступил ему кресло рулевого.
  - Чаю хочешь?
  Гурген благодарно кивнул, устраиваясь поудобнее в кресле.
  - Как нога?
  - Да получше, только все равно болит - он потер коленку - надо было соглашаться на долечивание.
  - Ничего, скоро в тропики. Там полегчает. Депеша пришла от Гоблина, нам в Сингапур идти.
  - Расскажешь? - Гурген повернулся ко мне, что означало при его невозмутимости крайнюю степень интереса.
  - Сейчас, только чаю заварю, как раз с тобой и обсудим.
  Я не торопясь спустился в камбуз, заварил нам чая, пока настаивается - сделал запись в вахтенный журнал. В графе замеченных неполадок сделал прочерк и вернулся обратно в рубку.
  - Расклад такой. В апреле этого года из порта Лос-Анджелес вышел сухогруз с научным оборудованием, что-то для физики высоких энергий. Список нам прислали. Порт назначения у оборудования - Сингапур. Здесь его, по идее, должны где-то хранить и потом перегрузить и отправить. Куда именно, нам и предстоит узнать.
  - Интересно - Гурген задумался - А что, если его переназначили куда-нибудь уже в пути? Тогда что мы делаем?
  - Если его уже сгрузили, например, на Гаваях - тогда нам поздно спохватываться, а если повезли дальше - мы проверяем и передаем другому координатору. В Индийский океан не лезем, сопровождаем максимум до Австралии.
  - Ну, предположим. Можно список? - Гурген пробежал глазами по недлинной, в пять строк, распечатке, - Так, вот эти два - он отчеркнул карандашом - негабарит, в контейнер не лезут. Скорее всего, будут лежать упакованными на палубе. Как выглядят, сможешь узнать? - и дождавшись моего кивка, продолжал: - Если нам удастся подловить сухогруз, посмотрим, там ли это оборудование. Если нет - придется смотреть грузовые площадки. Та еще работенка. И беспилотник не запустить - в Сингапуре на них тотальный запрет, а в тюрьму не хочется.
  - На этот счет у меня есть идея. Реквизируем, то есть, резервируем вертолет, якобы на экскурсию, летаем и снимаем. Оптика хорошая есть, все грузовые площадки практически в одном месте. Часть можно заснять с небоскребов, где рестораны на верхних этажах, или с канатной дороги на Сентозу. Потом наблюдаем. Заодно нашим отдых дадим. Кто-нибудь на берег просился?
  - Фельдман просился - Гурген скосил на меня глаз - Кстати, Кшиштоф, ты не замечал за ним ничего странного в последнее время?
  Вспомнив события последних двух недель, я признался, что с Фельдманом я виделся как-то удивительно редко и только по делу. Впрочем, это бывало и раньше, когда, уходя в творческий запой, он дневал и ночевал в радиорубке, достаточно просторной, учитывая прошлое "Малгожаты". Там даже стояла узенькая больничная кушетка, на которой, бывало, Фельдман и задремывал, как-то умещая на ней свои метр девяносто. Только сейчас, насколько мне известно, никаких новых прилад у нас на корабле не числилось. Значит...
  - Угу - кивнул мне и каким-то своим мыслям Гурген - Меня он тоже избегает, это и Марко заметил. И еще он хочет на берег.
  - Думаешь, уйдёт?
  - Не знаю. Только что-то его тревожит. Кстати, в нашем плену на Тахити он держался спокойно, не нервничал, как я, например.
  Вспомнив рассудительного Гургена на фоне хмельной команды времен тахитянского сиденья, я с трудом удержался от усмешки.
  - Попробую с ним поговорить. Сейчас он у себя?
  - Наверное.
  Кивком попрощавшись с Гургеном и наскоро сполоснув кружки, я прошел в радиорубку. На "Малгожате" она занимает чуть не весь носовой отсек, отгородившись от остального судна жутко выглядящей задрайкой. Вход на камбуз из нее отдельный, равно как и на палубу, все для раздельного пребывания связистов, шифровальщиков и прочих секретоносителей. Каютки секретоносителей, больше похожие на пеналы, прилегают к радиорубке по бортам, но мы их давно используем под кладовые, так лучше, чем в них жить, тем более, что после выноса древних шкафов с аппаратурой нос заметно облегчился, и нам пришлось его нагружать для баланса.
  Я открыл дверь и окунулся в звуки и запахи "фельдманской", не меняющиеся уже два года. Здесь было тепло, пахло канифолью, нагретой изоляцией и всем тем неуловимым, что образует аромат радиостанций и серверных по всему миру. Ровно гудели вентиляторы, жужжал какой-то привод, посвистывала радиостанция, включенная на прием, свистел какой-то смутно знакомый мотив сам Фельдман, сидящий ко мне спиной, уткнувшись в мониторы, на которых было открыто несколько окошек чата, из них два или три приватных. Тактично отвернувшись, я покашлял. Услышав звук закрываемых окошек, обернулся вновь, и - вот он, Фельдман, открыто улыбающийся, откидывающий для меня сиденье и готовый к разговору.
  Оказывается, он действительно хотел взять у меня отпуск, недели на две, может, и больше. Он очень удивился, что Гурген мне об этом не сообщил. Да нет, никакого секрета, просто очень нужно съездить домой, в Израиль. Заболела бабушка, мамина мама, очень близкий и родной человек. Она вынянчила и вырастила, маме-то было вечно некогда, была рядом с детства. Да, уже скоро месяц. Сначала - не очень, а потом всё хуже и хуже. Конечно, переживает, места себе не находит. Грустно, очень хочется повидать. Ей восемьдесят четыре года, не шутка. Да нет, он обязательно вернется, дался ему этот Израиль! Пока - две недели, а там он мне сообщит... Он говорил еще, показывал какие-то письма, раскрывал на весь экран рентгеноснимок легких, а я со все более горькой ясностью понимал, что вся эта история с бабушкой - враньё, от первого до последнего слова.
  - Еще какие-нибудь дела в Израиле? - спросил я. Достаточно грубо спросил, на самом деле, Фельдман должен был хоть немного обидеться, насторожиться - но он не обиделся вовсе, только пожал плечами и снова улыбнулся:
  - Так, друзей повидать, и всё.
  - Хорошо - сказал я - Через четыре дня будем в Сингапуре, можешь брать билет. Деньги с заказов я уже перевел. Удачи! - и повернулся, чтобы уйти.
  И тут, задержашись на секунду, чтобы отдраить дверь, я увидал в полированном металле стойки его лицо. Не зная, что я вижу его, он смотрел на меня, жалко улыбаясь, и такая тоска была у него в глазах, что я опешил, отпустил дверь, обернулся - и увидел его, снова уставившегося в экран, открывающего окошки чатов.
  
  Гидон Лев, для знакомых - просто Гиди, любил ходить на работу пешком. Для того, чтобы эта утренняя радость не приносила с собой неудобств, нужно было соблюдать ряд условий. Во-первых, нужно было выйти спозаранку, чтобы быть на работе до того, как солнце нагреет асфальт и сделает теплое утро просто жарким. Во-вторых, нужно выйти из дома загодя, чтобы размеренным шагом достичь офиса в Старом Тель-Авиве вовремя, минуя толпы и пробки делового центра. В-третьих... - а не было никакого "в третьих". Были розовеющие облака над Голанами, бриз с моря, шевелящий флаги и играющий листьями пальм, а порой - редкий, и оттого тем более драгоценный дождь. У прогулок была еще приятная черта: ничто не мешало думать, поскольку даже мобильный телефон Гиди на время отключал. Впрочем, на это нарушение правил все смотрели сквозь пальцы, потому что адон Лев был ценным кадром и, бывало, результатом утреннего пешехождения становились интересные и неординарные идеи.
  Чаще всего Гиди приходил на работу первым, открывал дверь, отключал сигнализацию и поднимал гремящие жалюзи над окнами первого этажа с вывеской: "Агентство ЛИНКЕЙ, международный розыск потерянных вещей". Обычно, в аккурат к первой чашке кофе, прибегала Роза, секретарша, девушка выдающихся достоинств, среди которых были умение варить кофе, болтать на четырех языках, легко и даже с каким-то изяществом вести документооборот и, самое главное, мгновенно отличать нужных людей от просто посетителей. К сожалению, умения молчать в её достоинствах не значилось, и через краткое время Гиди, откланявшись, уходил в свой кабинет заниматься судьбой потерянных вещей. Он сам придумал себе эту работу, в ней было что-то сродни отгадыванию головоломок, решению задач, она помогала держать себя в тонусе для других занятий. Кроме того, она снабжала бесценными знаниями психологии, местных особенностей и обычаев. Судьба часов "Брайтлинг", забытых в разных отелях Лас-Вегаса отличалась больше, чем если бы их оставили в разных странах, а швейцарский обычай гравировать на брелках от ключей телефон владельца вызвал бы нездоровый смех где-нибудь в Москве. Но обычно такие занятия, стараниями самого Гиди, составляли меньшую часть его рабочего дня.
  Вот и сейчас он включил свой второй компьютер и споро подбирал материалы, готовясь к встрече племянника. Как ни странно, племянник был настоящий, его притащила однажды Ципи, надеясь, что насквозь положительный двоюродной брат повоздействует на охламона, не желающего работать как все нормальные люди. Воздействие состоялось, но привело к неожиданным для Ципи результатам: её сын отбыл в южные моря, а её же собственный кузен в ответ на все обвинения только загадочно улыбался и уверял, что с ненаглядным сыночком все будет в порядке.
  Да уж, "в порядке" - Гидон сокрушенно покачал головой - и что ты после этого скажешь сестре? После инцидента на Тахити от племянника неделю не было никаких вестей, так что он начал уже подозревать самое худшее. Тем более, что намерения у пассажиров были самые серьёзные, в чем он сам убедился, прокручивая запись с двух телекамер, скинутую Ари прямой трансляцией. Снова и снова, в замедленном режиме, ставя на паузу, раз за разом убеждаясь, что у команды не было ни единого шанса. Кстати, племянника он не видел: все время передачи канал из радиорубки не транслировался, и это тоже спокойствия не добавляло. У Гиди просто гора с плеч свалилась, когда в начале второй недели в два часа ночи его мобильник запиликал, извещая о письме от контакта "Охламон". В коротком ролике племянник с зажившими ссадинами на лице позировал на фоне каких-то белых щитовых домиков и радостно сообщал, что жив, здоров, отпущен из-под ареста вместе во всеми, и по делу расскажет в отдельном письме. "Кто тебя за язык тянет, оболтус!" - поморщился Гиди, копируя сообщение к себе на второй компьютер. Он как чуял, потому что пришло письмо "по делу" - и прежняя гора опять рухнула на плечи. В письме племянник сообщал, что по делу не может сказать вообще ничего "из-за физического состояния". Он даже не пользовался кодами, разработанными как раз для таких случаев, чтобы намекнуть о слежке, контроле, несвободе - он, было такое впечатление, вообще избегал кодов. 'Однако!' - задумался Гиди, и попробовал вызвать племянника в Тель-Авив, к согласившейся поболеть бабушке. На его удивление, всё прошло легко, племянник купил билеты, беспрепятственно долетел из Сингапура и с минуты на минуту ожидался здесь.
  О, вот, кажется, и он! От лестницы раздался глухой удар, топот, и в дверях показался племянник, потирающий макушку.
  - Черт, дядя, я опять в косяк влепился. Хоть бы в яркий цвет покрасили, как в Америке!
  - Ничего, до свадьбы точно заживет! - и оба, улыбнувшись давней шутке времен ципиных матримониальных планов, пожали друг другу руки.
  Гиди нажал кнопку селектора.
  - Алло, Роза! Я занят, примерно, час. Всех клиентов отправляй Рувимчику, пусть еще займется делом о собаке. Что значит, 'как придет'? Так, тебе задача: вызвонить, узнать, где он, вызвать срочно, стребовать объяснительную. Всё, остаешься за главного.
  - Все так же по старинке, дядя? - улыбнулся Ари, - У Вас же есть компьютеры, почта, чат...
  - Ну, чат - это вообще профанация живого человеческого общения. А почта... ты ведь не оставляешь любовную переписку на виду, для всех?
  - Ещё бы она была! Просто надо пользоваться правильным софтом для шифровки...
  - Или не пользоваться им вовсе. Для меня это проще.
  Эта пьеса разыгрывалась ими всякий раз при встрече, каждый раз с новыми репликами, но роли "всезнающего админа" и "старого ретрограда" оставались прежними. Сказать по правде, Гиди действительно не принимал идею "гаджетов" и "примочек", считая ее откровенно маркетинговым трюком. Ну скажите, зачем приобретать совершенно новый "девайс" с кучей ненужных функций, если того же эффекта можно достичь проще? Вот, например, не случайно его кабинет в полуподвале: звукоизоляция в нем полнейшая. Окна выходят во внутренний дворик, а старый тарахтящий кондиционер, кроме своих прямых функций - отличная глушилка. Специально по просьбе Гиди ребята из отдела тестирования проверяли и остались довольны. Но это всё лирика, пора заняться делами.
  - Садись, племянник! Тебе чего: чаю, кофе?
  - А кто будет готовить? Если Роза, тогда пусть будет кофе. Полгода не пробовал настоящего.
  - Роза, ты не занята? Ах, ничего важного... Тогда, два кофе сюда, пожалуйста! Ну, рассказывай, что и где ты потерял на этот раз.
  - Хмм... - Ари задумался, подняв глаза к невысокому потолку, - Наивность, но это давно... Смысл жизни - это я нашел... Вот! Одна филиппиночка дала мне телефон в Сиднее, а я куда-то бумажку посеял.
  - Та-а-ак! По-моему, племянник, ты еще и совесть потерял! Две недели ни слуху ни духу, потом приехал - и шутки шутит.
  Племянник искоса взглянул на Гидона и у того кольнуло в сердце: навидался он в свое время таких взглядов. Вот только нервного срыва здесь не хватало!
  - Ладно, я вижу, без кофе тут не разберешься. Или тебе чего покрепче?
  - Не надо, пожалуйста. Я уже все, серьезен и готов.
  - Так что же там с вами случилось, на Тахити? Куда на сей раз повел вас этот сорвиголова?
  - Давайте так, я расскажу под запись все, что можно, а потом будем дальше говорить.
  - Что можно? А что - и нельзя? - подумал Гиди, но на этом решил не заострять, разумно полагая, что там будет видно.
  Племянник уложился в десять минут. Доклад его был краток, формулировки точны, выводы безупречны. Хоть сейчас на бумагу и в папку. "Хранить вечно".
  Сам поднаторевший в таких отчетах, Гиди заметил кое-какие пропуски, и они ну никак не могли быть случайными. Может быть, то самое "нельзя"? Они пили кофе, принесенный Розой, и вели странный диалог, состоящий из обычного трёпа по пустякам и бросаемых вскользь испытующих взглядов.
  - Слушай, племянник, могу я спросить тебя еще кое о чем?
  - Спрашивайте, только не под запись. И еще: Роза здесь не при чем, кофе нормальный, без добавок.
  - В смысле?
  Ари не ответил, только плечами пожал, дескать, сами увидите.
  - Скажи пожалуйста, кто вас охранял? Были это местные жители, или кто-то другой?
  - Кто-то другой - сказал Ари неуверенно, прислушиваясь к чему-то в себе.
  - Можешь прикинуть национальность? Китайцы, американцы, австралийцы?
  - Ни те, ни другие, ни третьи.
  - На каком языке они разговаривали?
  Этот вопрос Гиди задал, отвернувшись и пытаясь нацедить в чашку из почти уже пустого кофейника. Несложная операция, казалось, поглотила его целиком. И правильно, нечего смущать племянника - и незачем давать ему понять важность ответа.
  - С нами - по-английски, друг с другом на каком-то непонятном. Ни на что не похожем, из того, что слышал. У нас в команде есть полиглот, так вот он тоже не распознал.
  - К какой, хотя бы, расе относились?
  - К какой-то так-к-кой, хрррен его п'ймешшь, эттту расссс....
  Раздался звон упавшей чашки.
  Гиди мгновенно обернулся - и сам чуть не уронил чашку. Его племянник, раскинувшись в кресле, спал глубоким пьяным сном.
  
  - Послушайте! Всё, что нужно сейчас Ари - это, чтобы вы взяли его отсюда, чтобы отвезли к маме, и пусть мальчик успокоится! Никакой опасности для здоровья нет.
  Так говорил доктор Палей через несколько часов после происшествия, выпроваживая его из кабинетика завотделения. Гиди и так задержал его непростительно долго: у входа в кабинет уже томились ординаторы, кастелянша с какими-то бумагами на подпись и несколько, очевидно, родственников пациентов.
  - Хорошо, доктор, пусть вы правы, пусть это было обычным внушением - Гиди обернулся в дверях, показывая всем своим видом, что не уйдет, не получив ответа. - Вы говорите, таких примеров было много в вашей практике. Но скажите честно, тут было что-то необычное, непонятное для вас?
  Доктор укоризненно посмотрел на Гиди и тяжело вздохнул, и вся мировая скорбь была в его глазах. На Гиди это не подействовало, по части мировой скорби он сам был дока.
  - Адон Лев, если вы так хотите поговорить за племянника, приходите в семь вечера, когда я уже чуточку освобожусь.
  Гиди вышел из кабинета, пропустив внутрь кого-то из ординаторов, потом зашел за племянником, уже переодевшимся на выход. Потом было путешествие по жарким улицам, сдача Ари на руки зареванной Ципи, потом сестра, наплакавшись и наобнимавши сына, предложила что-нибудь поесть (не поеду на работу, уже на день отпросилась), и Гиди согласился, потому что с самого утра - никакой еды кроме двух чашек кофе. Как-то незаметно наступил вечер, и ровно в семь часов Гиди уже шел по гулким больничным коридорам в знакомый кабинет. Там обстановка, действительно, располагала к разговору больше чем днем: никто не ломился в дверь с делами первостепенной важности, уютно горела настольная лампа, да и сам хозяин кабинета не выглядел таким запалённым, как днем.
  - Итак, адон Лев, мы можем с вами поговорить. Задавайте вопросы, я постараюсь на них ответить.
  - Вопрос у меня пока только один. Заметили ли вы что-нибудь необычное в этом... клиническом случае?
  - А я, если честно, не знаю, что на него ответить. В нашей специальности вообще очень мало типичных случаев и пациентов, и ваш племянник не из них. Если вы что-то предполагаете, скажите, что.
  - Хорошо. Вот вы тоже согласны, что это - результат внушения. Вам удалось это внушение отменить?
  - Нет. Но я и не стремился. Видите ли, - Палей невольно перешел на лекторский тон - запрет мог касаться тем или событий, воспоминания о которых для вашего племянника непереносимы. Таким образом, внушение только усилило и оформило естественное желание самого Ари никогда не касаться этих тем. Ведь, если не ошибаюсь, он был ранен примерно в это же время?
  - Да, и, кстати, отделался чуть не легче всех. У других была травма черепа, перелом позвоночника...
  - Вот видите! Ранения, муки, возможно, смерть - это очень травмирует, это очень хочется забыть.
  Все, что говорил доктор, было верно. Все могло быть именно так. Только какая-то заноза не давала Гиди покоя.
  - Дело в том, доктор, что Ари всего этого не видел. Он был в радиорубке, потом был занят тушением пожара, а друзей увидал только когда они шли на поправку.
  - На поправку! Вы представляете, как это выглядит? После перелома позвоночника человек долгие месяцы - беспомощный калека.
  - Да нет, Ари говорит, что он через две недели был уже на ногах.
  - Тогда, смею вам сказать, кто-то кого-то неправильно понял. То ли Ари своего друга, то ли он - врачей.
  - Постойте, доктор! - вот она, заноза! - Про ранения друзей, это ведь Ари рассказал? Значит, это не может быть болезненной темой?
  - Ну, я не знаю, может быть, что-нибудь другое, - продолжал доктор, нисколько не озадачившись - Условия содержания, издевательства...
  - Тоже нет. Мне он про условия расписывал. Все нормально. Ну-ка, посмотрите!
  В руках у Гиди появился блокнот, в котором он написал все темы, на которые племянник говорил, и ту, при попытке разговора на которую он погрузился в загадочное внушенное опьянение. Доктор Палей задумчиво прочитал результат и, жестом попросив ручку, дописал еще несколько тем в первый столбик и две - во второй, после чего оба погрузились в молчание.
  - Действительно, странно - нарушил молчание доктор. - Пожалуй, я еще раз посмотрю вашего племянника... скажем, завтра в десять, если, конечно, он не будет возражать.
  - Он, доктор, возражать не будет.
  
  Куда может пойти одинокий мужчина после работы в Тель-Авиве? Да куда угодно, выбор огромный, особенно в Старом Яффо. Гиди выбрал клуб, но не из тех, призывно мигающих неоновыми огнями, и не из тех, что с затемненными окнами и скучающим гориллоподобным охранником у входа. Нет, он пошел в клуб английский. Размещался клуб в уютном особнячке, незаметном для посторонних среди модерновой застройки улицы Жаботинского. Подавший заявку сразу после выхода в отставку пять лет назад, Гиди получил уже членство, но пока не считался завсегдатаем.
  Войдя, он повесил кепи на вешалку (обычную, без именной бирки), взял со столика запотевший стакан и сел в уголок (секция для некурящих, под пальмами) с газетой. Минут через десять кто-то шумно плюхнулся в кресло напротив, и Гиди не отрывая глаз от газеты, поднял руку в приветственном жесте.
  - Салют, Зив!
  - Привет, Гиди! Что пишут интересного?
  - Да, в основном, тянуто с инета. Англичане достроили-таки свой авианосец. Синайская буровая снова почти наткнулась на нефть. Американцы придумали как управлять погодой.
  - Короче, никаких громких заголовков, жизнь скучна и размерена. Мир никуда не катится, и за это следует выпить.
  - Мазлтов! - Гиди сложил газету и, отсалютовав стаканом, отпил чуть-чуть коктейля. Ланкийский ананас, ямайский ром и местная горькая настойка - самое то после жаркого дня.
  Собеседник его заглотил свой коктейль единым махом, и красное лицо его стало медленно принимать естественный цвет.
  - Рад тебя видеть, старик!
  - Я тебя тоже, Зив. Как твой бизнес?
  - Ой, ну какой тут может быть бизнес? Стоило только чуть-чуть расплатиться с долгами, и сразу все родственники обо мне вспомнили, и все пытаются пристроить мне своих чад, а когда я не беру - обижаются. А у меня охранное агентство, а не пансион!
  Они посидели еще под пальмами, рассуждая о том, что клиент пошел не тот, а все больше с претензиями, и вообще пора сворачивать дело, потом Зив, не выдержав, расхохотался, и вслед за ним рассмеялся Гиди. Поднявшись и набрав по тарелочке со стола с закусками, оба вышли во дворик, чтобы подышать уже по-ночному прохладным воздухом.
  - Что-то давненько мы с тобой не встречались за столом - заметил вкрадчиво Зив, глядя в расцвеченное огнями небо большого города.
  - За бильярдным или обеденным?
  - Неет, мой друг, у нас сегодня будет вист. Ты приглашен. Кроме нас будут Натан Лахман и Миха из новеньких, если тебе это что-то говорит.
  Гиди это говорило о многом. Если сам Лахман бросил сюда свои старые кости, вист обещал быть интересным.
  У Натана, естественно, была здесь в клубе именная вешалка. Еще бы ей не быть! Он, по слухам, чуть ли не помогал англичанам торговаться за этот кусок земли, в свое время, когда пальм и евреев здесь было гораздо меньше. Вежливо кивнув собравшимся, Лахман, не задерживаясь у стойки, прошел в комнату для игры, которую в этот вечер для них держали свободной. Долговязый Миха пропустил в комнату Зива и Гиди, после чего тщательно закрыл дверь. Он распечатал на столе колоду карт, а на другом раскрыл свой ноутбук и подключил какие-то загадочные устройства. После минуты сосредоточенного глядения в экран Миха удовлетворенно кивнул, сообщил: 'Всё чисто', и занял свое место за столом.
  Первый раунд Гиди, играя в паре с Зивом, продул вчистую. Двое играющих против них, старый и молодой, были точны и бесстрастны. Ошибок они не делали и не прощали. Закончив партию, Натан сложил свои карты, взглянул на заметно расстроенного Зива и слегка улыбнулся. Гиди подобрался, почувствовав начало разговора.
  - Жалко, господин Лев, очень жалко - начал Лахман. Он промакнул уголки глаз платком и продолжил: - Жалко, что мы не можем поговорить с господином Фельдманом напрямую, но, может быть, вы сможете удовлетворить наше любопытство.
  Гиди задумался
  - Не знаю, смогу ли я помочь. Все, что я знаю, взято из его рассказа и трансляции.
  - Рассказ, трансляция - это, конечно, хорошо - задумчиво кивнул Лахман - но нас интересует ваше мнение, как очевидца. Скажите, при личной встрече, не показалось ли вам, что ваш племянник влюблён?
  - Не знаю, он, вообще-то, очень влюбчив. Он вспоминал какую-то филиппинку...
  - Извините - Лахман поднял сухую ладошку - это не совсем то. Скажем иначе, не показалось ли вам, что он - очарован, увлечен каким-то человеком, не обязательно женщиной?
  - Нет, ничего такого я не заметил.
  - Что ж, это неплохо. Вы еще посмотрите за ним, на всякий случай.
  Он еще позадавал вопросов, на которые Гиди отвечал, чувствуя, что его подозрения перерастают в уверенность, после чего предложил вернуться к картам. В продолжении игры Лахман был задумчив и не так следил за картами, что позволило Гиди и Зиву чуть-чуть отыграться. Наконец Миха посмотрел на часы, потом, вопросительно, на своего патрона.
  - Увы, мне пора - поднялся со стула Лахман - мне только что напомнили о режиме дня. Большое вам спасибо за помощь, адон Лев!
  Чуть задержавшись в дверях, он добавил:
  - Передайте своему племяннику, что груз, который они ищут, заказан военным флотом США для программы "Южный Крест". Может быть, это им поможет. До свидания! - и прошествовал на выход, и дальше по ступенькам вниз, где уже ждал шофер, почтительно открывая дверь легендарного лахманского "Бентли".
  В салоне уютно пахло трубочным табаком: раньше Натан курил, лет двадцать назад бросил, но запах остался. Дверь закрылась, машина тронулась и, выждав паузу, Натан обратился к дисциплинированно молчащему Михе:
  - Я вижу, мальчик мой, ты заинтригован. Зачем, спрашиваешь ты, старому Лахману нарушать его же первую заповедь?
  - Вы правы, шеф - подал голос Миха - Я действительно не понял, зачем...
  - Зачем нам устраняться от роли посредника, владеющего информацией? Зачем нам выводить Ковальского напрямую на "Южный Крест" и ломать сложившиеся схемы? Когда можно просто сидеть - Натан выделил это слово - на информационных потоках и иметь с этого свой гешефт. Тем более, что нам понятны интересы сторон, не так ли?
  - В общих чертах, да - подумав, сказал Миха.
  - Можешь описать?
  - Кратко, здесь интерес и возможный конфликт. Программа "Южный Крест" направлена на изменение погоды, развитие темы HAARP новыми средствами. Заказчик Ковальского, Институт проблем цивилизации, отслеживает проекты, которые они считают потенциально опасными. "Южный Крест" финансируется Пентагоном, а значит, институт будет ограничен в возможностях разведки и воздействия.
  - И тут на сцену выходим мы, все в белом - Лахман иронично похлопал в ладоши - только в нарисованной вами картине отсутствуют кое-какие детали. Важные детали - и в его старческом голосе лязгнуло железо.
  - Во-первых, заказчик программы - флот, а не Пентагон. Это очень странно, ведь федеральные средства на проект гораздо легче выделить. Во-вторых, в Пентагоне вообще ничего не знают о программе, кроме того, что она существует и ведётся, это я проверил. Конечно, тут может быть доля бюрократии и секретности, но не до такой же степени! Далее, никто посторонний не знает, где физически располагается база проекта. Точнее, мы думали, что знаем, до этой истории с сухогрузом. Ну, а какие теперь будут выводы?
  После недолгого молчания Миха осторожно сказал:
  - Чья-то частная инициатива. Ложный проект, ловушка с мёдом. Или что-то особо секретное.
  - Вот и подумайте, мой друг - Лахман откинулся на подушки сиденья - стоит ли нам самим влезать в это дело. Тем более, что и с институтом далеко не всё ясно. Так что, попробуем их столкнуть, а сами посмотрим. Посмотрим...
  
  

Часть 5. На семи ветрах (из архива Девятки).

  
  'Заря', корабль первого ранга флота Его Величества, шел сквозь ночь под наглухо зарифленными парусами. Волны Южного океана с мерностью кузнечного молота ударяли его в правую скулу, от каждого такого удара корабль накренялся влево, потом волна прокатывалась до кормы, приподнимая ее, и все повторялось снова и снова, сопровождаемое скрипом дерева корабельного набора. Наверху, на палубе и выше, мокрый ветер гудел и выл в снастях, и кутались в плащи вахтенные лейтенанты. Здесь же, в капитанской каюте, было тихо и спокойно, лишь пламя на фитиле лампы слегка колебалось при крене.
  Флаг-капитан Беренц писал рапорт. Обычно он занимался этим уже по прибытии в порт, но тут был особый случай. Устроившись за покатой от крена откидной столешницей, он писал, привычно облекая мысли и воспоминания в сухие слова отчета. Время от времени он отвлекался, прислушиваясь к звукам за пределами каюты. То ему казалось, что ветер переменился и волны бьют уже по-другому, то слышалось, что на нижней орудийной палубе двинулась от качки на своих катках пушка. Потом он встряхивался, вытирал лицо мокрым полотенцем, тщательно чинил перо: перо было казенное, дрянное, и кончик его быстро лохматился, и новые слова ложились на желтоватую водостойкую бумагу.
  
  Крейсерский отряд флота Его Величества в составе кораблей первого ранга 'Слава', 'Заря' и 'Преображение Господне', посыльного судна 'Кальмар' и вооруженного барка 'Орлик' вышел из порта Гремячий 4-го Листопада 413 г. Осн. Командор Рон Сивер, командующий отрядом, держал флаг на 'Славе'. Перед нами была поставлена задача нарушить линии снабжения противника с полуостровом Южная Марка. Приоритетной целью объявлялись транспорта, на которых могло находиться оборудование для востанавливаемых заводов и верфей. Дополнительной задачей был захват, желательно в рабочем состоянии, вражеских технических и магических устройств с их последующим изучением. Для этой цели на 'Преображении Господнем' был освобожден трюм, обычно занимаемый десантом, а на 'Заре' расквартирована команда экспертов.
  
  Капитан в задумчивости взъерошил усы: он вспомнил какой грандиозный скандал закатили орденцы, когда им представили господ экспертов. Неизвестно, по каким закоулкам собрали эту команду в королевстве, давно оскудевшем магами, но доверия они не вызывали совершенно. Среди разношерстной компании только один отвечал мысленным представлениям капитана об эксперте и моряке, но как раз на него и обратил свое неблагосклонное внимание отец Далвин, капитан 'Преображения'. После краткой дискуссии с командором за закрытыми дверями, он добился переселения 'исчадий' на 'Зарю'.
  
  Первые четыре дня отряд двигался курсом зюйд при крепком восточном ветре. Необходимость зарифить паруса и недостаточная мореходность приданных малых судов обусловили средний суточный темп продвижения в 65 миль. На пятый день, когда отряд прошел мыс Ава, ветер усилился до штормового, видимость резко ухудшилась. Два следующих дня корабли лавировали в виду подветренного берега. В шторм был потерян контакт с посыльным судном 'Кальмар'. К месту рандеву судно не явилось. На восьмой день плавания ветер переменился до свежего и сменил направление на благоприятный зюйд-вест. Отряд продолжил плавание курсом ост-зюйд-ост и на десятый день, пройдя мыс Трезубец, приступил к патрулированию.
  
  Беренц хорошо помнил то утро. Он вышел на палубу незадолго до подъема флага. Корабль мчался под всеми парусами, подгоняемый ветром. С обеих сторон матросы разворачивали и ставили лиселя, белую громаду парусов над головой подсвечивало восходящее солнце. Волны стеклянно-зелёного цвета разбивались носом корабля, время от времени вставая над бортами фонтанами брызг, в которых играли радуги. Капитан окинул 'Зарю' пристрастным взглядом, не нашел в ней изъянов и разрешил себе втайне полюбоваться ясным утром, вслушаться в пение снастей и шипение рассекаемых волн. Он мог позволить себе быть беззаботным в эту минуту. Капитан знал, что при всей своей красоте, 'Заря' являет собой совершенный боевой механизм. В темноте её батарейных палуб, все еще закрепленные по-штормовому, ждали своего часа орудия: тридцать две пушки, по шестнадцать на каждый борт - на нижней палубе, и тридцать полупушек - на верхней. Эти орудия, плюс погонные и ретирадные длинностволки, делали 'Зарю' грозной силой. Её в этом плаваньи сопровождали такие же белокрылые гиганты. Справа по борту на расстоянии восьми миль виднелись паруса флагманской 'Славы', сопровождаемые едва заметными трегольничками парусов 'Орлика'. Дальше на ветер должен был находиться третий корабль, но из-за расстояния его не было видно - командор старался раскинуть ловчую сеть как можно шире.
  
  За семь суток патрулирования было перехвачено и уничтожено: лихтеров - шесть (из них четыре на счету команды 'Зари'), шхуна - одна, судно неклассифицируемого такелажа - одно.
  
  Сказать по чести, первый лихтер удалось обнаружить почти случайно. Тяжёлый, низкобортный, он сидел в воде по самый планширь. Паруса его, грязно-серого цвета, почти сливались с вечерним туманом, и если бы не остроглазый матрос, дежуривший на марсе, его бы никто не заметил. Дальше всё было просто: на корабле сыграли тревогу и положили пристрелочный залп прямо по курсу вражеского судна. Команда лихтера тут же попрыгала в воду: на взятие в плен никто из них не рассчитывал, не было такого обычая на этой войне. Господа эксперты наблюдали все действие с полуюта (точь-в-точь как зрители в театре, неодобрительно подумал капитан), и как только выстрелы стихли и дым рассеялся, послали старшего к лейтенанту Бальге за шлюпкой. Тот сначала отбрил было их, потом, внимательно оглядев опустевшую палубу супостата, согласился и приказал готовить ялик. Но их опередили. Не прошло и минуты, как на палубе лихтера показался огонь. Почти сразу же занялись дымно и чадно бочки, складированные на палубе и обвязанные для прочности канатами, что-то горящее потекло по бортам, в воду и - странное дело - по воде! Искать на пылающем судне было нечего, да и опасно: даже на таком расстоянии чувствовался жар. Беренц приказал прибавить парусов, и корабль поплыл дальше в ночь, и еще долго было видно за кормой красное рвущееся пламя.
  Почти то же повторилось во второй и в третий раз: пристрелочный залп, бегство экипажа и необъяснимое пламя, охватывающее судно вместе с грузом. Подветренное положение корабля в ордере благоприятствовало улову: увидев облаву, орочьи суда поворачивали, их сносило под ветер и они становились добычей 'Зари', но как раз добычи с них не было вовсе. Эксперты приуныли, их теперь все время можно было видеть на шканцах, оглядывающих окрестности или беседующих о чем-то, а то и спорящих яростно, с размахиваньем рук. Капитан был вынужден делить с ними пространство: приказ командора не отменить, но делал это совсем через силу.
  
  Шестой по счету лихтер удалось захватить неповрежденным. Была составлена опись груза, состоящего из каменного угля (ок. 90 тонн), каменного масла (42 бочки, примерно 11 ведер в каждой) и медикаментов (опись прилагается), из капитанской каюты добыты навигационные инструменты, судовой журнал, лоции и карты подходов к о-вам Седой Хребет и Каю-Сум. После снятия части груза лихтер был затоплен. Хочу отметить выдающуюся роль команды экспертов в планировании и осуществлении захвата.
  
  Надо отдать должное господам экспертам, они не были на корабле обузой. Морская болезнь их, видимо, не брала, они не предъявляли претензий, не мешались под ногами. Даже их малахольный пацан ничем не проявлял свойственного мальчишкам желания облазить корабль от киля до клотика, приводя боцманатов в дикую ярость. Просто Беренц не переносил на своем корабле пассажиров, по определению - бездельников, да еще и с неясными полномочиями. Только потом, уже через неделю плавания, капитан начал замечать странные перемены: на перекличках никто из команды не сказывался больным, корабельный врач господин Архедис просиживал вечера с одним экспертом - чудаковатым стариком, и между ними была игральная доска, а вовсе не любимый врачом графинчик. Еще одного эксперта, судя по роже - явного гоблина, можно было видеть в кругу свободных от вахты матросов, вот только вместо обычных в таких случаях подначек и соленых шуток, а то и рукоприкладства, матросы беседовали с ним о чем-то, и часто можно было видеть, как матрос протягивает ладонь, а гоблин что-то с ней делает: гадает? лечит? Беренца разбирало любопытство, но подходить и спрашивать напрямую он считал ниже своего достоинства. Мало-помалу капитан привык к присутствию на борту странных личностей, и поэтому его не удивило, когда однажды вечером один из них - тот самый, с повадками матроса - подошел и, обратившись по форме, положил к ногам капитана оплетенное каболкой девятифунтовое ядро. 'Господин капитан' - сказал он - 'мы изменили это ядро. В радиусе четырех саженей от его падения на краткий срок горение становится невозможным. Если положить его достаточно близко к вражескому судну, можно постараться это судно захватить. Разрешите попробовать?' Почему бы нет?
  Измененное ядро заняло свое место у шканцевых девятифунтовок. Теперь при обнаружении чужого паруса взвод морских пехотинцев собирался по тревоге у шлюпки, а команда экспертов - у закрепленного за ними ялика. Первая добыча, быстроходная шхуна с характерными гоблинскими 'лапчатыми' парусами, ускользнула было от них, взяв круто к ветру, но ядро с флагмана перебило ей рею, а последовавший за этим бортовой залп 'Славы' разнёс в клочья под радостные крики команды и негодующие - экспертов. Зато следующий транспорт был захвачен без сучка и задоринки. Канониры умудрились попасть тем самым ядром прямо в палубу, чуть не сбив на рикошете мачту. Низкая палуба лихтера мгновенно окуталась паром, из которого никто так и не показался. Беренц положил корабль в дрейф и медленно приблизился к бессильно дрейфующему судну, заиндевевшие борта которого курились туманом, а на 'Заре' уже визжали тали, брякало оружие и раздавался свирепый мат морской пехоты, занимающей шлюпку.
  Капитан опустил перо и прислушался. Звук волн явственно менялся. Сквозь мерное биение океанских валов ощущались короткие резкие удары в правый борт. Крен также уменьшился. 'Что же медлит лейтенант?' - подумалось ему, и, как бы в ответ, по трапу загрохотали каблуки и перед капитаном предстал вестовой.
  - От лейтенанта Бальги, с почтением - отрапортовал тот - Разрешите отдать рифы!
  - Рифы отдать разрешаю - ответил Беренц - и, вот еще что, передайте чтобы назначили хороших впередсмотрящих: нам надо определиться.
  Он отложил в сторону недописанный рапорт и склонился над величайшим сокровищем капитанской каюты: карты, захваченной на лихтере. Она была нарисована, верней, напечатана со свойственной гоблинам тщательностью. Сейчас капитана не интересовали скалы у острова Каю-Сум, всё своё внимание он устремил на притулившуюся у левого верхнего угла полоску берега: на ней так же прилежно были отмечены глубины и ориентиры. Находящееся за обрезом карты было недоступно ни глазу, ни воображению, а карты именно этого места среди захваченного не было. Очевидно, вражеский шкипер, как всякий, хорошо знающий местность, не тратился на лишние карты, но и того кусочка берега, что видно, должно было хватить. 'Значит, Сумун...' - задумчиво произнес капитан - 'должны успеть'. Он быстро взглянул на часы и решительно придвинул к себе бумагу.
  На следующий день после удачного захвата всю удачу как отрезало: на горизонте - ни паруса. Командор повел отряд широкими галсами, чтобы охватить поиском еще большее пространство, а на корабле ощутимо сгустилась тревога. Свободные от вахты матросы, которые по всем обычаям должны были на баке обсуждать вчерашние трофеи, не выходили с нижних палуб. Лейтенант Аларик задумал устроить учения пушечных расчетов, и капитан, тоже предчувствуя что-то недоброе, дал согласие. Но подобную мистику в рапорт вставляют только орденцы. А факты у нас вот какие:
  
  Учитывая, что эффективность изготовленного гг. Экспертами огнеприпаса не зависит от калибра и расстояния, я распорядился изготовить несколько подобных ядер для каждого из шканцевых и погонных девятифунтовых орудий, как наиболее дальнобойных и точных на корабле. Из отобранных канонирами ядер шесть было изменено соответствующим образом.
  На закате седьмого дня патрулирования (17-й с начала похода) отряд был замечен с воздуха самоходным 'пузырем' гоблинов. Попытки сбить 'пузырь' из зенитных фальконетов не привели к значимому результату (одно неподтвержденное попадание на 56 выпущенных ядер). С прискорбием, я вынужден констатировать неэффективность зенитного огня по подвижной цели даже из усовершенствованных орудий. Применение калильных втулок, пусть даже ценой некоторого уменьшения скорострельности, считаю обоснованным, поскольку ядро, оставляющее видимый след, облегчает прицеливание и внесение поправок. Утром восьмого дня наблюдателями были замечены дымы на норде.
  
  - Господин капитан, это дым! - раздался крик с марсовой площадки.
  Мичман, прокричавший эти слова, от волнения не смог совладать со своим голосом, и пустил петуха на середине фразы. Против обыкновения, никто не пошутил и даже не улыбнулся. Капитан обшаривал горизонт в зрительную трубу, но источник дыма оставался невидим.
  - Сигнальный мичман! Сигнальте флагману: 'наблюдаю дым на горизонте, к северу'. Господин Аларик, возьмите пеленг на источник дыма.
  Про себя Беренц подумал, что ветер дует очень удачно, отчего загадочный дым уносит от них, а не размазывает по горизонту. Таким образом уже через десять минут можно будет провести триангуляцию и определить хотя бы примерно, горит ли что-нибудь на суше или в море. Вслед за капитаном все свободные от вахты проглядывали глаза и гадали, что бы это могло быть. Это мог быть вулкан, или знак далекого боя, или загоревшееся от неизбежных на море случайностей судно вдали. Все ждали что скажет капитан, а он, закусив ус, выхаживал по шканцам, ожидая результатов пеленга.
  Пеленг был взят повторно и оказался тем же самым. Получалось, что дымящее нечто либо находилось очень далеко, либо... либо оно двигалось со скоростью отряда, делая по меньшей мере восемь узлов. В этих враждебных морях все движущееся было угрозой, тем более, идущее параллельным курсом и подающее сигнал.
  - 'Заря' - флагману. Предполагаю разведку противника на норде. Прошу разрешения действовать.
  Через несколько долгих минут на флагмане поползли вверх флажки: 'Следовать прежним курсом. Направляемся к вам'. Черточки мачт 'Славы' заметно сблизились: корабль лег на пересекающийся курс.
  
  Не прошло и двух часов как флагман, идя под всеми парусами, занял место в голове кильватерной колонны, 'Орлик' пристроился с наветренной стороны, а кончики мачт 'Преображения Господня' завиднелись над горизонтом.
  'Давайте, тащитесь, богомольные!' - тихонько взывал сквозь зубы заступивший к тому времени на вахту Бальга. Флотские были невысокого мнения об орденских мореходах, но здесь дело было не в чьих-то умениях. 'Преображение', пусть и со свободным трюмом, был самым тяжелым кораблем отряда и, даже при благоприятном ветре, шел примерно на узел медленнее.
  Наконец, еще через два часа, 'Преображение' догнал отряд и занял место в середине колонны. Тем временем дым продолжал стлаться над горизонтом, только сделался гуще. Похоже было, что его источник приблизился.
  'К повороту последовательно влево' - просигналил флагман. Беренц согласно кивнул: командор стремился сблизиться с неприятелем, ибо кто еще мог идти таким курсом в здешних водах. К тому же ветер, дувший на новом курсе в бакштаг, почти не кренил 'Зарю', давая возможность стрелять орудиям нижней палубы.
  Скоро наблюдатели на марсах могли уже рассмотреть у горизонта непонятное сооружение: плоское, с одной единственной мачтой, несуразно тонкой и голой, с толстой дымящей трубой, оно прокладывало себе дорогу через волны. 'Слава' отсигналила: 'Командам обедать' - сигнал, за которым, как знали все, обычно следует: 'К бою!' Капитан задрал голову, раздумывая, не подняться ли самому на марсовую площадку, и тут увидел, как чья-то легкая тень махнула чуть ли не с самого клотика бизань-мачты по бакштагу вниз, на палубу, постепенно увеличиваясь и превращаясь в мальчишку из команды экспертов. Ловко притормозив, тот соскочил на палубу, учтивейше поклонился капитану - и с дробным топотом умчался по трапу вниз. Через пару минут эксперты, все пятеро, вышли наверх, одетые и вооруженные. Капитану обед принесли на шканцы, и он ел грудинку, не ощущая вкуса, поминутно бросая взор то на горизонт, то на свою палубу, то на мачты флагмана. На душе было тяжко, и он, непростительно погрузившись в себя, не сразу заметил, что старший из экспертов, Белый, как его называли, уже давно стоит с явным намерением что-то сказать. Капитан вопросительно поднял брови.
  - Господин капитан, разрешите узнать, вы составили свое мнение о неприятеле?
  - Допустим - ответил Беренц - Что вам угодно? - а сам подумал: 'Неужели они знают что нам противостоит? Может быть, они видели это, знают, как оно движется, чем нам угрожает и как его победить?'
  - Это только предположение, но нам кажется, что у корабля противника - стальной корпус.
  - Ну что ж, вполне правдоподобно. Тогда ясно, почему он такой низкобортный. Можете что-нибудь сказать о толщине брони? Зерно, два?
  - Боюсь, на нём может быть больше дюйма.
  Это было скверно. Дюйм брони на дубовой подложке пробивается только в упор. Если только он даст подойти...
  - Что можете сказать о вооружении?
  - Практически ничего, кроме того, что прицельная дальность может быть от мили и больше.
  Возможная тактика боя выстроилась в голове капитана. Рвать дистанцию, чтобы подойти на верный залп. Идти строем фронта, чтобы пустить в ход погонные орудия, потом разворот 'все вдруг'. Но - флагман! Сведения необходимо донести до командора, он-то собирается сближаться почти параллельными курсами. А вдруг эти эксперты придумывают или честно ошибаются? Только что придуманная тактика годится и для небронированной цели. Рискнем!
  - Сигнальщик! Флагману: 'Имею важные сведения о противнике'.
  Шли минуты, но флагман не реагировал. Когда же вверх, дергаясь, поползли флажки, у капитана дрогнуло сердце, но... это оказался уже давно ожидаемый сигнал 'К бою'. Корабль наполнился свистом боцманских дудок, грохотом пушечных катков и скрипом талей. И в этот момент вражеский корабль начал бой. На его борту вспухли облачка дыма, а через несколько секунд откуда-то сверху донесся противный визг, и в паре кабельтовых от левого борта 'Славы' взлетели два водных столба. 'А ядра-то фунтов сорок, не меньше' - зябко подумал Беренц. И еще ему не понравилось, что в первом же залпе ядра легли так близко друг от друга - и так близко к 'Славе'.
  - Даина наверх, быстро!
  Даин, лучший канонир 'Зари', как будто ждал приказа, мгновенно взлетел по трапу на шканцы, ловко перебирая мохнатыми ручищами. Со стороны казалось, будто ногами он не пользовался вовсе. Оказавшись перед капитаном, вытянул во фрунт свои полтора аршина в шлеме, глядя прямо перед собой ярко-синими глазами.
  - Даин, надо поразить корабль противника из девятифунтовки, измененным ядром. Как стрелять - на твой выбор, только побыстрее, пока они не пристрелялись по флагману. Вопросы? Исполняй!
  Господа эксперты, что вы можете сделать для нас? Изменить оружие, огнеприпас, затруднить им прицеливание? Все что угодно, у вас две минуты на раздумье, больше у нас не будет.
  Морские демоны, ну почему он не подумал об этом раньше? Почему считал их лишь докучливыми снобами, неспособными к серьезному делу? Будь у него не эти две минуты... - а неприятель выстрелил снова, и вот уже два пенных столба встали почти у борта 'Славы'. Капитан представил себе сорокафунтовку с длинным стволом, способную метать ядра с такой точностью на две мили. Получалось что-то невообразимо длинное, тяжелое и способное одной отдачей разломать свой корабль. Впрочем, если палуба тоже стальная, то почему бы и нет? А в бортовом залпе их может быть всего две, или четыре, как мортир на бомбардирском кече. Теперь еще замерить скорость перезарядки - и он, почти не думая, отдал приказ одному из дежурных мичманов.
  Флагман просигналил: 'к повороту 'все вдруг' пять румбов влево' - похоже, командор пришел к такому же выводу, что и Беренц. Капитан встал командовать поворотом, матросы рванули к талям. Даин, кроя весь белый свет в морского черта бабушку, побежал на бак к погонным орудиям, а за ним, навьюченные как мулы - подносчики с навесками пороха и измененными ядрами, которых было теперь заметно больше шести. Закончив поворот, капитан отдал последние команды и, бросив придирчивый взгляд на паруса, наконец-то смог оглядеться. У борта что-то непонятное делали мальчишка и Черный - тот самый эксперт с повадками моряка, и оттуда шипело и пахло окалиной. С бака доносился зычный голос Даина: 'Что ты мне суёшь, это что за калибр?' Опять этот жуткий визг сверху, по обе стороны от флагмана встали облака черного дыма, только теперь их уже четыре - значит, вражеские канониры решили, что пристрелялись. Донесся слитный грохот взрывов и шипение падающей воды, но видимых повреждений на 'Славе' нет. Значит, ядра взорвались от падения в воду, что есть еще один сюрприз. В ответ ударили погонные орудия 'Преображения', а за ними, спустя несколько секунд, чтобы не сбить им пристрелку, раскатисто грохнула пушка с 'Зари'. 'Недолёт и полкабельтова влево!' - раздался крик с фор-марса. Было видно, как Даин возится на баке, наводя орудие: со своей медвежьей силой он один ворочал девятифунтовку. Выстрел! - орудие откатывается, сбивая с таким трудом наведенный прицел, а Даин перебегает к другому орудию, уже заряженному и выдвинутому. 'Недолет!' - кричат с мачты, Даин опять прилипает к стволу, выцеливая среди волн дымящую трубу, а ветер чуть меняется, отчего кливер едва заметно полощет, лейтенант Аларик появляется на шканцах со своей батарейной палубы, на 'Славе' поднимают сигнал, и капитан успевает разобрать: 'Орудия', и в этот момент флагман перестает существовать. На его месте лопается ярко-огненный шар, ударяет по ушам грохотом, и дождь горящих обломков сыплется с неба...
  
  Капитан прерывается, долго смотрит на лампу. Потом переводит взгляд на свои руки - они едва заметно дрожат. Он перечитывает только что написанное, долго и придирчиво чинит перо, рассматривая кончик на свет, затем, бросив взгляд на часы, продолжает:
  
  Скорее всего, причиной взрыва, повлекшего гибель флагмана, было прямое попадание снаряда в крюйт-камеру. Эксперты, сначала выдвинувшие версию использования сверхмощного огнеприпаса, позже изменили свое мнение. Действительно, за время боя 'Заря' перенесла попадание двух снарядов большого калибра (из которых один не взорвался) и четырех - малого, и, хотя по взрывчатой силе они превосходили все доселе известное, ни одно из попаданий не привело к разрушению корабля. На 'Преображении Господнем', находящемся ближе к месту взрыва, падение горящих обломков вызвало многочисленные пожары, что привело к сгоранию части парусов и снижению хода. С этого момента боя 'Заря' сближалась с противником в одиночку.
  
  'Орлика' Беренц отпустил сразу: фальконеты барка не смогли бы повредить бронированному чудовищу. Пользуясь своим правом старшего после гибели флагмана, он велел сигналить 'Орлику': 'Подобрать уцелевших', хотя, кто там мог уцелеть, после такого взрыва... На 'Преображении' тушили пожары, его горящий кливер, сорвавшись со шкотов, полоскал по воздуху, корабль постепенно отставал. 'Заря' теперь шла лидером, а значит, следующий залп будет по ней.
  - Т-три минуты, господин к-капитан! - сказал кто-то сзади. Капитан обернулся: мичман Лютый с абсолютно белым лицом, стоящий с часами в руке.
  - Они дают з-залп раз в т-три минуты, с с-секундами.
  - Спасибо, мичман. Продолжайте наблюдать.
  Тот только судорожно кивнул взамен уставного ответа, за что ему незамедлительно влетело от Бальги. Не прислушиваясь к разносу, капитан удовлетворенно кивнул и обернулся к ожидающим его экспертам.
  - Я слушаю вас, господа.
  Докладывал Черный.
  - Господин капитан, мы готовы скрыть корабль до полной невидимости. Взамен мы создадим иллюзию там, где вы скажете. К сожалению, залп орудий нашего корабля будет трудно скрыть. С первым же залпом мы будем демаскированы.
  - Еше какие-нибудь ограничения?
  - Расстояние. Иллюзия будет устойчива на дистанции до кабельтова.
  - Создаете иллюзию слева по борту, сначала совместив с кораблем, постепенно увеличивая дистанцию. Выполняйте! Мичман! Даину - задробить стрельбу.
  Трое экспертов побежали к грот-мачте, на шканцах стались мальчишка и гоблин. Даин успел-таки выстрелить еще раз, да так, что силуэт неприятеля скрылся в облаке пара. 'Накрытие!' - торжествующе завопили с формарса, но труба вражеского корабля продолжала извергать дым. По ногам капитана прошла дрожь, всё вокруг странно поблекло - он догадался, что иллюзия начала действовать. Неприятель снова начал пристрелку, теперь уже по 'Заре', но что-то не склеилось у них с этим залпом: одно ядро просвистело над мачтами, а другое взрыло воду недолетом. Раздались удивленные крики матросов: это по левому борту от 'Зари' отделялся корабль-близнец, с парусами, пушками и суетящимися на палубе фигурами. Только троих, застывших вокруг грот-мачты, взявшись за руки, не оказалось на копии. 'Ну вот' - подумал капитан - 'можно надеяться, что еще залп мы перенесем и сблизимся достаточно для выстрела в упор'.
  'Заря' сближалась с врагом в безмолвии. Пушки заряжены, фитили зажжены, расчеты замерли у пушек, готовые выдвинуть их за секунды. Противник, неизвестно почему, тоже не стрелял, хотя там должны были давно перезарядиться. Все ближе, ближе... Вот уже видна во всех деталях палуба неприятеля, океанские валы захлестывают ее, оставляя пенные хвосты. Ближе... Орудия в круглых барбетах движутся, как будто нащупывают цель. Еще ближе... У основания мачты видна плоская надстройка, в ее иллюминаторах время от времени что-то взблескивает. В первый раз с рассвета солнце выглянуло из-за туч, серые волны вмиг сделались зелеными, и неприятель осветился весь, от клотика мачты до ржавых потеков на бортах. Теперь пора! Дистанции уже хватает на точный залп, а, повернув, мы окажемся со стороны солнца.
  - К повороту! Рулевой, пять румбов вправо! Орудия левого борта выдвинуть! В ответ на маневр противник окутался дымом, и три туманных стрелы прошили иллюзию насквозь, она замерцала и исчезла. У мачты Белый отпустил руки и сел на палубу. Ничего, уже немного, осталось только закончить поворот, только встать к ним бортом...
  На шканцах неприятеля взвихрился дымок, через секунду долетел грохот выстрела, и почти одновременно фальшборт 'Зари' напротив грот-мачты разлетелся щепками. Как будто страшная мокрая кисть пронеслась по палубе, оставив густой красный след. Оставшиеся в живых отпустили снасти, и только окрики боцманатов, сопровождаемые свистом линьков, вернули их на место. Но паруса уже полоскали на ветру, 'Заря' замедлилась в повороте, теряя скорость.
  Дым, густо идущий из трубы неприятеля, валил теперь столбом, сквозь дым просверкивали языки красного пламени. Железное чудище ощутимо ускорялось, уходило вперед, и Беренц понял, что он не успевает завершить поворот, что враг уходит из-под бортового залпа. Вся надежда была только на Даина с его девятифунтовками, и если он не справится, то 'Зарю' ожидал продольный огонь вдоль палубы, вечный кошмар парусного флота.
  - К повороту! Четыре румба влево! Даин! - и голос капитана перекрыл весь корабельный шум и вопли раненых - Стреляй по готовности!!
  Что он там может настрелять, с меняющегося курса, в качку, имея шанс в лучшем случае на два выстрела? - а нос корабля уже катился влево, слишком медленно, чтобы сбить неприятелю прицел - и слишком быстро для Даина. Выстрел! Ядро прошло над низкой палубой врага, чуть не задев барбет, и подняло тучу брызг и пара в безопасном отдалении. 'Заряжай, сучьи дети!' - взревел Даин, сам перебегая ко второму орудию. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Вражеский снаряд, проломив борт, взорвался на батарейной палубе, да так, что корабль тряхнуло. А Даин... кажется... неужели? - да, точно, попал! Уже знакомый туман клубился над неприятелем, и дым над его трубой редел, истончался, сходя на нет. Весь корабль содрогнулся от радостных криков, только капитан оставался мрачен. Невидимые часы перед ним высыпали последние песчинки. Он уже закончил поворот и приказал выдвинуть и навести орудия правого борта... Четыре сажени и три минуты - 'Заре' не хватило ни того, ни другого. Барбеты сквозь туман полыхнули огнем, и воздух вокруг капитана наполнился звоном и раскаленным перекрученным металлом, и палуба под ногами исчезла.
  Он очнулся почти сразу, обнаружив себя лежащим возле мачты, слыша как будто из-под земли чей-то крик: 'Капитан, капитана убили!' 'Это что ж, разве меня убили?' - подумал он, и, с трудом оттолкнув навалившееся на него тело убитого матроса, встал, опираясь на мачту. По палубе были разбросаны обломки дерева, весь правый борт у шканцев представлял одну зияющую пробоину. У штурвала никого не было, двое рулевых лежали у его основания без движения. Капитан огляделся вокруг и то, что он увидел, примирило его с потерями. Справа по борту погружался в море его противник. Гигант уходил под воду кормой, из люков били в небо столбы пара, огромный форштевень с намалеванными на нем клыками поднимался в небо. Потом вдруг раздался громкий шкворчащий звук, глухой удар - и корабль, содрогнувшись, удивительно быстро ушел под воду. Только водовороты обозначали его путь в морскую пучину.
  'Спустить шлюпку! Подобрать уцелевших!' - раздалась за его спиной чья-то хриплая команда. Беренц оглянулся, чтобы посмотреть, кто это там раскомандовался, и увидел Бальгу, закопченного, в порванном на плече мундире, нервно- веселого, распоряжающегося на шканцах. За ту минуту, что капитан приходил в себя, у штурвала уже встали новые рулевые, тела были убраны и укрыты парусиной, из трюма доносился ритмичный перестук помп. По палубе сновали матросы с носилками, относя раненых на бак, где расположился корабельный врач и почти все из команды экспертов. Паруса брались на гитовы, корабль ложился в дрейф. Капитан подошел к борту и осмотрел пробоину: она была огромна и щетинилась расщепленным деревом, но волны в нее не захлестывали, и можно было наложить временный пластырь из парусины и дерева, а потом, не торопясь, починить.
  Лейтенанты, освобождаясь от неотложных дел, подходили с докладами. Вместо Аларика докладывал мичман из новых, Хорсин... Хортин... - капитан запамятовал фамилию, но докладывал толково, как будто и не было горячки недавнего боя. Расход боеприпаса... убыль в личном составе... повреждения... из них подлежит ремонту... - капитан мысленно кивал, запоминая цифры. От последней фразы поднял глаза на мичмана: 'Я хочу это видеть, проводите меня', и, еще раз глянув по сторонам, спустился вслед за мичманом на батарейную палубу. Там было непривычно светло, ветер задувал в пробоины, разбавляя душные запахи уксуса, пороха и крови. Прямо под ногами капитана палубный настил был взрыт точно плугом. Беренц, осторожно ступая по уцелевшим доскам, прошел к борту, где, уткнувшись в доски обшивки, лежал большой темный предмет. Похожий на бочонок с заостренным концом, он ничем не напоминал ядро, но бесспорно таковым являлся.
  - Видите, господин капитан? - говорил мичман, он даже на цыпочки привстал от волнения - залп противника, два попадания. Один огнеприпас взорвался, второй - нет.
  Беренц покачал головой: внизу под ними была крюйт-камера, силу взрыва он себе представил. 'Вот так, скорее всего, и погибла 'Слава' ' - подумал он.
  - Соберите опытных канониров, на ваше усмотрение, и пригласите господина Черного из команды экспертов. Поставьте задачу обезвредить огнеприпас. На время работ выставить пост.
  
  Мазнув рыбьим клеем, капитан приклеил к отчету тщательно выполненный чертеж снаряда, общий вид и разрез. Размеры, вес и состав пороха, даже примерное устройство запала - капитан был прав в своем предположении, он действительно взрывался от удара. А тут вот не взорвался, именно поэтому они все, капитан, команда и эксперты, еще живы.
  
  Что было дальше? - для Беренца весь последующий вечер смялся в комок из срочных дел, и событий, из которых в памяти всплывали случайные или самые яркие. Вот пехотинцы гонят прикладами мокрых пленных с мешками на головах. Вот один из этих пленных, привязанный к пятке мачты в темной духоте трюма, хрипло и торопливо выкрикивает что-то, а Черный задает ему вопросы ледяным страшным голосом. Каша на обед, с чугунными осколками и щепочками. Отпевание погибших: матросы, канониры, парусный мастер, лейтенант Аларик... Удивление при виде своих раненых, страшно худых, но уже почти выздоровевших, с гладкой розовой кожей на месте еще сегодняшних жутких ран. А на закате - военный совет на 'Преображении'.
  - Господин капитан, это безумие! - отец Далвин, дородный, осанистый, нависал над штурманским столом. - Мы обнаружены, ваш корабль пострадал в бою, в нем могут открыться течи, а вы собираетесь идти прямо в пасть к врагу и высаживать, уж простите меня, непонятно кого неизвестно куда.
  - Господин флаг-капитан. - уточнил Беренц, украдкой взглянув на Белого, которого он взял с собой на совет. Тот, никак не отреагировав на вызов, сидел за столом, глядя прямо перед собой. Не дождавшись от орденца извинений, капитан продолжил:
  - Мы имеем сведения о том, что в заливе Сумунган собирается неприятельский флот. Часть кораблей переделаны в транспорта. Все вместе напоминает подготовку к операции вторжения. Господа эксперты любезно вызвались провести разведку.
  - На чем же основаны ваши сведения? - осведомился отец Далвин с изрядной долей ехидства - На показаниях пленных, вырванных под пыткой? Так они могли признаться в чем угодно.
  - Не только. Помните опись грузов на захваченном судне? Судя по курсу, оно направлялось как раз туда.
  Капитан поймал на себе взгляд Белого - маг явно хотел что-то сказать. 'Не сейчас, прошу Вас' - подумал капитан. Белый, как ни странно, понял невысказанную мысль и отвернулся. 'Ну и молодец' - подумал капитан - 'А то с орденца станется, увидит в плане слабое место'.
  - Итак, на захваченном судне находилось, кроме всего прочего, две бочки зарастайской микстуры - стимулятора заживления ран. Доза для человека - наперсток в день. Зачем, спрашивается, противнику понадобилось сто тысяч доз? Кроме того, в тайнике обнаружен запас кровавой плесени. Она обеспечивает существование некоторое время после физической смерти, и больше ни для чего не пригодна. Срок ее хранения ограничен. Вывод: наш противник готовится к огромным санитарным потерям в ближайшее время. У кого есть другие объяснения?
  - У меня вопрос - голос отца Далвина просто сочился елеем - откуда у господина флаг-капитана столь обширные познания в фармации? Могу предположить, что, как и познания в языке гоблинов, получены от господ экспертов. Это они сообщили вам результаты допроса. Они же интерпретировали результаты обыска. В нужном направлении.
  Как они планируют вернуться из разведки? - голос загремел набатом, а указующий перст почти уперся в лоб Белому - Как они сообщат сведения? Подставят они нас под удар, или выдумают какой-нибудь мистический способ? В любом случае я им не верю! Силою, данной мне Господом, я буду им препятствовать!
  - Что ж, добрый отец - выведенный из раздумья, Белый поднял голову, - не буду оправдываться. Я, конечно, мог сказать, что мы прошли проверку в Капитуле Ордена, что двое из нас были монастырскими послушниками, и что у нас есть право приказа. Но там где касается веры, а вы именно так поставили вопрос, все это не имеет смысла. Я готов поклясться на Символе веры, что действовал и действую во благо народа и королевства людей, и то, что я сообщил капитану, не несет лжи и умысла. Такая клятва вас устроит?
  - Только на моём клянись, а то, знаю я вас! - отец Далвин поднял руки к шее, но был остановлен Белым:
  - Не беспокойтесь, у меня есть - и он снял с шеи простенький соляр, вырезанный из какой-то старой монеты, сжал его в руке и произнес слова клятвы.
  Все невольно прищурили глаза, как будто ожидая, что Чистое Пламя сожжет ослушника на месте, но ничего не происходило.
  - Скажите, откуда у вас... это? - раздался голос отца Далвина. Странное было у него лицо, и странный голос.
  - Символ веры мне передала одна знакомая - ответил Белый. - Очень давно. Попросила носить не снимая, но в силу, хмм, профессиональных обязанностей я этого выполнить не смог.
  - Но почему? Именно вам?
  - Я единственный тогда оставался в живых.
  - А она?
  - Вы же знаете.
  За столом стало так тихо, как только может быть на корабле в море. Отец Далвин неслышно сел на стул. Устремил взгляд на Беренца. Тот поднялся, расстелил на столе карту.
  - Если больше вопросов нет, переходим к планированию операции. Сейчас наши координаты...
  
  Дописав рапорт, капитан свернул его в трубочку, затолкал в пенал, закрыл и тщательно засмолил шов. Обвил по липкой еще смоле кожаной ленточкой, и поднялся на палубу. Наверху царила ночь, безлунная и темная. Волны давно уже не били, а шлёпали в борта. Крен почти исчез, ветер стихал. В темноте берег был не виден, но ветер пах мокрой хвоей с едва ощутимой ноткой дыма. Капитан постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Корабль вокруг него жил ночной жизнью: поскрипывала палуба под чьими-то ногами, приглушенно звякало оружие, шипела и плескала волна за бортом. Беренц уже различал звезды в просветах туч, темную полосу берега по курсу, а слева, почти у горизонта - ровный желтый свет гоблинского маяка.
  Откуда-то с носа донесся протестующий клекот, показалась белая тень, которая приблизилась и оказалась Гоблином, держащим в охапке большого альбатроса. Птица старалась выбраться, шипела сквозь зажатый клюв.
  - Вот, господин капитан, ваш почтальон. Письмо запечатали?
  - Да, а куда его крепить?
  - Сейчас, на шею наденем. Так надежнее, чем на лапу. Точно не свалится. А что поголодает чуток, так быстрее доставит.
  - А он не ослабнет от голода?
  - Нет, не ослабнет. Только что полведра рыбы умял, обжора. Еле взлетит. На двое суток хватит.
  Беренц прикрепил пенал ремешком к шее птицы, попробовал на прочность, вызвав новый приступ сердитого клекота. Гоблин поднес альбатроса к борту, выпустил и отбросил от себя. Затем критически осмотрел свой кожаный передник:
  - Ну вот, он меня еще и обгадил, в процессе. Ладно, потом сполосну.
  Эксперты подходили к ялику, укладывали в него свои дорожные мешки. Становились рядом. Матросы подходили к ним для прощания Все как обычно, рукопожатия, объятия, напутствия. Так провожают своих в неизвестность, и разве важно, что лишь трое из этих новых 'своих' могут считаться людьми?
  - Господин капитан! - приглушенно сказал Белый - Мы на расстоянии примерно мили от берега. Дальше мы можем доплыть сами, а ближе подходить, всё-таки, опасно.
  - Хорошо, тем более, что волнение слабое, а скал и рифов здесь, мне кажется, нет. Дойдете спокойно. Лейтенант, кладите корабль в дрейф.
  А про себя подумал, что до рассвета не так далеко, что еще надо успеть выскочить через горло залива, не наведя на себя преследователей, что ветер у берега может совсем стихнуть перед рассветом, что, может быть, вообще имеет смысл возвращаться, огибая Землю Гоблинов с востока - там их точно не будут искать. Заботы о корабле и экипаже накатывались на Беренца, он с готовностью принимал на плечи их тяжесть, и когда за бортом плеснули весла, унося ялик к враждебной земле, он вздохнул с облегчением.
  
  

Часть 7. Жертва.

  Я сижу в тёмной радиорубке, освещенной только одиноким экраном. За тонкой обшивкой гудит и грохочет заправочный терминал порта Букум. На компьютере ползёт индикатор закачки - отчет о задании уходит на сайт, спрятанный в пачку фоторабот. Ближе к ночи на сайт подбегут приятели, вслед за ними - ценители искусств, а напоследок - толпа так называемых юзеров. Мои фотографии разбегутся по тысячам адресов. Там они будут отфотошоплены, загрублены, включены в библиотеки клипарта по три доллара за диск. Поди потом, разбери, что там было закодировано в начале, и какой из бесчисленных любителей халявы на самом деле - человек Гоблина. Кстати, еще сегодня утром был приятно удивлен, обнаружив свою фотографию на обложке сборника местной эстрады, в одном из ларьков. Даже позвонил в фирму-издателя. Роялти от них, конечно, не добился, но имя моё как автора обложки на диске обещали напечатать, хоть и на тыльной стороне. Господи, какие мелочи меня тогда волновали!
  С заданием получилось весьма заковыристо, там было над чем поломать голову. Попытка решить в лоб не привела ни к чему: ни на одной из транзитных баз нужного нам груза не оказалось. Пришлось расширять поиск и искать по косвенным признакам. Еще сто лет назад любимый мною Холмс собирал бы драгоценные сведения по крохам, а сейчас в море информации впору захлебнуться. Даже не обязательно ломать базу данных логистики, как предложил сгоряча Фельдман. Понятно, что ему хотелось поиграться, но мы обошлись легальными средствами. Выход из портов Лос-Анджелеса просматривают сотни веб-камер, тысячи моряков обмениваются сообщениями, меняют статусы в социальных сетях, помещают фотки 'Я с клёвой чиксой на Гаваях'. Таким образом за пару дней мы выяснили, что сухогруз "Каприкорн 9" доставил наши железяки в порт Гонолулу, где их перегрузили на "Пасифик Мальта". Мы пришли в Сингапур почти одновременно, но застали его в порту уже без груза на палубе. Здесь наше расследование зашло в тупик.
  В поисках выхода мы принялись искать членов команды "мальтийского пацифиста" и искать точки пересечения с ними. И вот, оказалось, что их радист, Салех Мохаммед, не прочь сменить работу. На нескольких сайтах оказалось его резюме трёхнедельной давности (ну точно, с Гаваев). С фотографии глядел человек не старше сорока лет, с ранней сединой и сухими тонкими чертами лица. Я списался с ним и договорился о встрече.
  Рано утром (а в Сингапуре все дела делаются либо спозаранку, либо поздно вечером), мы встретились в кофейне "у Али" в арабском районе. Место выбирал Салех и обещал лучший кофе в городе. Он был прав - я оценил кофе, приготовленный по-арабски, хотя обычно равнодушен к горькому напитку. Вот Фельдман бы насладился, а то всё ворчал, что придется ехать пить кофе в Израиль. Хотя что там, он теперь как раз в Израиле, а я беседую с кандидатом на его место, хоть и по легенде, но невольно представляя его у нас радистом.
  Салех был худощав, небольшого роста, очень спокойный и удивительно тактичный и вежливый для моряка дальнего плаванья. Разговор вел без стеснения и показал достаточно знаний и интереса. Следующим шагом было свозить его на "Малгожату", что мы и сделали. Пока мы добирались до нашей лодочки, традиционно стоящей у дальних пирсов, пробило одиннадцать. Солнце жарило в зените, пирс плыл перед глазами, в рубке "Малгожаты" была полнейшая баня. Салех, не обращая внимания на удушливый зной, осмотрел фельдманское хозяйство, сконфуженно посмотрел на меня и покачал головой.
  - Извините, капитан, я могу поговорить с прежним вашим радистом?
  - Пока нет, а что?
  - Мне кажется, он сделал многое под себя, чтобы ему было удобно, а не так, как принято. Разъёмы нестандартные, повсюду лежит оптика, много чего не подписано. Мне трудно будет разобраться самому.
  Это было верно, замечена у Фельдмана такая привычка. За неё он бывал неоднократно пропесочен, но, как видно, не изменился.
  - Можно подождать, пока он вернется из Израиля - при этом я вполглаза наблюдал за реакцией. Реакции не последовало, и это было хорошо.
  Мы выбрались обратно на пирс, причем Салех выглядел слегка ошарашенным, я думаю, от сложности задачи, а не от жары. Мне самому давно хотелось куда-нибудь в прохладу: на голове, по-моему, уже бейсболка расплавилась. Я предложил Салеху присоединиться к нам за ланчем, опять же, команду посмотрит, и команда его. Салех поотнекивался, но согласился, оговорив, что платит за себя. Не хочет считать себя обязанным раньше времени, что тоже признак хорошего тона. Кстати, спросил его о непременности халяльной пищи Он, улыбнувшись, ответил, что не-халяльного в море не бывает. Забавно, что теми же словами говорил мне о кошерном Фельдман.
  Наши подготовились: заняли столик в харчевне Нгуена, на крохотной терраске с видом на море. Посреди стола красовалось блюдо с закусками, большинство из которых, по уверению хозяина, еще сегодня утром трепыхались в сетях. Что ж, отдадим должное мастерству повара. Марко разлил по бокалам бутылку шираза из наших еще австралийских запасов, вопросительно посмотрел на Салеха. Тот показал пальцами самую чуточку, ему плеснули на дно бокала. Дальше завязался разговор, обычная обеденная травля баек. Начали с рыб, которых тоже ловили с борта. Перешли на происшествия и смешные случаи, и ненавязчиво перевели тему на наш только что завершившийся рейс. Тут же оказалась на столе планшетка с фотографиями, там было на что посмотреть. В ответ Салех пожимал плечами и отвечал неохотно, потому что его рейс, как он считал, был совершенно бестолковый. Сначала торчали неделю на рейде в Оаху, чего-то ждали. Потом в суматохе погрузили какой-то длинномер и понеслись через океан. По дороге попали в шторм, и сопровождающие дневали и ночевали на палубе, рядом с бесценным грузом. Наконец, вместо того, чтобы встать в Сингапуре на разгрузку, притащились в Букум.
  Об этом острове стоит рассказать особо. Весь Малаккский пролив усеян островками, большинство из которых сдано в наём. Не частникам, понятно, потому что море там не самое чистое, да и народ ходит разный, а транснациональным корпорациям. То есть, формально числясь малайскими, острова на деле принадлежат какому-нибудь Экссону или Митталу. Пограничников нет, полиции нет, населены роботами, то есть, персоналом корпораций и их же вооруженной охраной. Там можно вообще заниматься чем хочешь и спрятать при желании хоть Эйфелеву башню, тем более, что каждый день куча судов встает на погрузку-разгрузку товаров компании. Поди уследи... Похоже, опять тупик. А за столом Оззи что-то удивлённо спрашивает. Ага, просит еще раз назвать цену на солярку на острове. Салех повторяет: и правда, на четверть ниже сингапурской. Оззи, молодчина, интересуется, можно ли нам там заправиться и не изменится ли цена. Салех обещает узнать и передать. "Вот и отлично" - говорю я, и тут же договариваемся, что встретимся вечером у Али, там же заодно поговорим о найме.
  Мы закончили ланч и разошлись по делам. Выяснилось, что в Сингапуре нас ничто не держит, надо готовиться и вечером отчаливать к Букуму на заправку, да и просто осмотреться. Пока наши готовились и запасались, я посмотрел почту и, на тебе, обнаружил письмо от Фельдмана. Расшифровал и задумался: похоже, добрый Фельдманский дядя решил больше не прятаться за спину племяннику. Что это означает для нас - неясно. Вот приедет племянник, я с ним поговорю.
  В арабский район собрались мы все: я по делу, Марко - помочь мне с продуктами, а Оззи с Гургеном - так, за компанию. В прохладном и каком-то стерильно чистом вагоне метро все сиденья были заняты школьниками, и каждый, уткнувшись в экранчик своего телефона, занимался чем-то своим. Никаких разговоров, смеха, пикировки. Сорок отрешенных лиц, освещенных призрачным светом экранчиков... брр, Матрица...
  От станции метро до арабского района - рукой подать, только перейти скверик и срезать путь сквозь квартал высотных зданий. Здесь в высотках живут гастарбайтеры из Индии. В домах вдоль каждого этажа протянуты верёвки, на которых сушится, развеваясь, бельё. Яркие сари светятся в лучах вечернего солнца. Тридцать этажей цветных хлопающих флагов. Подыскав ракурс, щелкнул камерой. Перейти улицу не удалось: она была перекрыта, и полицейские с красными лицами расставляли рогатки оцепления. Из переулка поднимался дым, на улочке, ведущей к Али, стояли фургоны полиции и пикапчик скорой помощи. Глухие разговоры толпы, негромкие команды, атмосфера случившейся беды. На все вопросы полицейские отвечали, что проход закрыт, лавки и рестораны закрыты тоже, а если я туда так рвусь, то вон под тентом офицер, который очень хочет меня видеть. Пришлось побеседовать. Полицейский настойчиво интересовался целью моего визита в арабский район, повторял один и тот же вопрос по нескольку раз, корябал что-то в блокнотике. Спросил документы: я показал ему свои австралийские водительские права, нечего паспорт трепать не по делу.
  - Кто это на фотографии рядом с правами?
  - Моя жена, бывшая.
  Радости и понимания это всё не прибавило. Освободившись от пристального внимания офицера, перешел через дорогу к нашим, ждущим у магазинчика в цоколе многоэтажки, и позвонил Салеху. Абонент не отвечал или был недоступен. Посовещавшись, решили закупиться продуктами и потом снова наведаться сюда. Мы отошли шагов на пять, когда что-то хлопнуло за нашей спиной, и по бетону защелкали рикошеты. Я обернулся и увидел, что на том месте, где мы только что стояли, лежит здоровенный кирпич, точнее, всё, что от него осталось. Сзади меня хлопнули по плечу, голос Гургена выпалил: 'Быстрее в метро, нечего на виду торчать!' - и мы рванули в метро, максимально быстро, чтобы не привлечь внимание полиции. Всю дорогу до порта я был как на иголках, представляя себе всякие ужасы с Малгожатой. Но кораблик был на своем месте, следов пребывания чужих на нем не было. Оззи сразу нырнул в машинное, Марко встал на швартовы, а мы с Гургеном, не сговариваясь, полезли осматривать всё на предмет закладок. В завершение Гурген одел маску с трубкой и нырнул в затхлую, пахнущую мазутом, портовую воду, а я посмотрел запись с камер. Ни он, ни я ничего не обнаружили, но спасательный плотик расчехлили. Забормотали, заводясь, дизеля, и мы отчалили.
  До острова идти совсем недалеко, от самого порта видно, как он поднимает над горизонтом сюрреалистический лес труб. Гораздо дольше было ждать и лавировать, пропуская корабли на входе и выходе из гаваней. Только я вывел "Малгожату" в пролив, Марко пришел сменить меня на штурвале.
  - Крис, там Гурген нашел кое-что, про Салеха. Хочет, чтобы ты посмотрел - а у самого лицо белое, и пальцы на штурвале бьёт дрожь.
  Он тут сейчас нарулит! Прогнал его за Гургеном, дождался его, и тогда уже спустился в "Фельдманскую". Там на экран компьютера была выведена заставка какого-то экстремисткого сайта, вся в зеленых знаменах, полумесяцах и изречениях на арабском, с РПГ и Калашниковыми по краям. В центре экрана были титры фильма, тоже по-арабски. К экрану была приклеена записка гургеновым почерком: 'Здесь написано, он мученик за веру (шахид).'
  Я запустил фильм. Передо мной поплыл легко узнаваемый арабский квартал Сингапура, площадь перед гостиницей "Синдбад". Вдруг толпа отдыхающих резко отхлынула с площади, раздались испуганные крики. На площади остался только один человек, и он... он поливал себя чем-то из пластиковой бутыли! Затем раздался его крик: 'Аллаху акбар!' В наставшей тишине он чиркнул зажигалкой, бросил ее себе под ноги и попытался крикнуть еще раз: 'Аллаху а...', но пламя охватило его целиком, голос сорвался в крик боли, и потом, захлебнувшись, затих, и только пламя трещало, и что-то шкворчало в нём, и красно-чёрная обгорелая груда шевелилась и дёргалась... Качество фильма было плохим, камера дрожала, фигура самоубийцы, снятая против солнца, плохо узнавалась, но - голос! Голос был Салеха.
  Все мои чувства восставали против увиденного. Это не мог быть Салех! Он не отреагировал на еврейство сменщика. Он согласился пить с нами вино! Он не мог быть правоверным мусульманином!
  - Правда, странно? - промолвил Гурген: он, оказывается, уже вернулся сюда и сидел на откидном стуле. Я только кивнул.
  - Пойдём в рубку, там и мозги проветрим, и потолкуем.
  Мы вернулись в рубку, где уже собрались все наши. Оззи, судя по бледности, тоже успел посмотреть. Минуты две мы молчали.
  - Сегодня утром мы познакомились с Салехом Мохаммедом, мир ему. Сегодня вечером мы видели его смерть. Давайте обсудим, что мы видели.
  - Я знаю чуть-чуть арабский, поэтому прошу разрешения нарушить последовательность - встал Гурген. - Вот что я заметил. На сайте нет его имени. Нет предсмертного обращения, а они почти всегда его записывают.
  - Да и снято явно случайным прохожим. - оторвался от штурвала Марко, заметно отошедший от жутких кадров - Это значит, что Салех не планировал самоубийства.
  - Может, и планировал, только не подавал вида - задумчиво произнёс Оззи.
  - Ага, и с нами шутил, и на работу устраивался.
  - Но ведь не устроился. А насчет шуток, бывают люди, что не показывают страха.
  - Всё верно, только ведь мы с ним договорились на вечер. Тут как-то странно получилось. Он сам вызвался нам помочь, он жил и строил планы. И уж точно не пригласить нас на это - я содрогнулся - потому что мы пришли, когда уже всё закончилось.
  - Могло быть так - сказал Гурген - сегодня после полудня ему сказали, что нужно сделать вечером. Есть такие ситуации в жизни, и такие люди. Только всё равно на подобное трудно пойти самому. Значит, могли быть рядом и контролировать.
  - А потом забраться на крышу и скинуть на нас кирпич - поёжился Марко - Ты как скажешь, Гурген!
  - В любом случае, я фильм оттуда скачал. Надо будет потом покрутить, к лицам на площади присмотреться...
  Так ничего и не придумав, мы подошли к букумским причалам. Вызвали по радио диспетчера, получили добро на вход, как только выйдет транспорт. Его темно-серая туша, едва видимая в сумерках, уже выползала из гавани. Огни пристани высвечивали огромный, во весь борт, тактический номер. Тоже, что ли, на заправку заходил? Или совместить полезное с ещё более полезным? Фельдманское письмо, занесённое валом событий, всплыло в памяти.
  - Слушай, Гурген, гадом буду, а ведь на этом корабле сейчас плывут наши железки.
  - Я тоже так думаю, Кшись. Только, пожалуйста, не идет тебе блатной стиль.
  Вот с таким настроением я отправлял сингапурские пейзажи и бытовые зарисовки Гоблину, очень надеясь на быстрый ответ. Ответ действительно пришел почти сразу. Из двухсот размещенных на сайте за следующий час фотографий, в одной обнаружился ключ. Еще одна, открытая этим ключом, сообщала, что отчет получен и передан координатору по Индийскому океану. Нас же просили заниматься самостоятельно и держаться на связи. Как я потом узнал, Старшой сам решил разобраться в ситуации.
  
  На следующий день, Старшой:
  
  Сингапур, в туристской его части, не спит никогда. Время за полночь, а улицы все так же полны народа, даже больше, чем днем. На тележках лотошников под оранжевым и синим светом уличных фонарей лежит всякая снедь, мелкая бижутерия, сувениры, огромные цветастые раковины (китайские подделки, но с виду как настоящие). Тут же жарится на углях тонко нарезанная курятина на шпажках и в соусе, большущие бирманские креветки, еще что-то непонятное, но вкусное, от гриля пахнет морем, костром и пряностями. Рядом улыбчивый индус на твоих глазах выжимает сок из спелых фруктов в никелированом прессе, смешивает и подаёт в пластиковом стакане, с сахарным ободком и грудой колотого льда внутри (самое то для местной душной ночи). Еще бы капельку рома для вкуса, но индусу без лицензии нельзя, здесь с этим строго, хотя, я вижу, самые догадливые туристы приносят с собой. Щёлканье вспышек, девичий щебет, смех... Мир и спокойствие, только вот в этом городе вчера странной жуткой смертью умер Салех, а команда Остожи столкнулась с противодействием.
  В этом деле много странностей. То, что нам удалось выяснить назначение груза - это прокол наших оппонентов, или заманивание, или мы нашим любопытством сами вызвали их интерес? То, что Салеха устранили быстро и жестоко (о механизмах устранения я пока не думаю), а Остоже только пригрозили, тоже, наверное, имеет смысл. Известно ли им о связи между Остожей и нами? Если мне до сих пор не прилетел кирпич с намёком, это еще ничего не значит. Хорошо, мы тоже можем намекнуть на возможность встречи. Не люблю я так делать, но иногда надо.
  Я вынул телефон, с удивлением обнаружил пропущенный звонок и новое сообщение. Попытался прослушать, естественно, не услышал ничего: толпа вокруг - еще тот источник шума. Тогда я оглянулся и зашёл в переулок, на который выходят с обеих сторон задние дворы лавочек и ресторанов. Углубился туда метров на двадцать и остановился между глухих стен в обрамлении мусорных баков. Здесь шум толпы перестал досаждать. Вокруг было тихо и безмолвно, только трещала вполнакала лампочка дневного света, и что-то шуршало и чавкало в бумажном пакете у стены. Тогда я спокойно прослушал сообщение, а после взглянул на часы, вздохнул и позвонил Сидоровичу.
  Сидорович сам по себе толст и громогласен, а уж разбуженный ранним утром, он превзошел самого себя. Я держал телефон в вытянутой руке и слушал его филиппики. Эхо металось среди стен, и гулом отзывались в резонанс крышки баков. Дав ему выговориться, я извинился и деловым тоном сообщил, что его статья включена в сборник, но нуждается в срочной коррекции. Тогда он сменил гнев на относительную милость. Поспорив над корректурой и расставив точки над i, мы почтительно расстались.
  Итак, я был один достаточно долго, и все в радиусе двадцати метров могли узнать моё имя, должность и вредные привычки, в исполнении Сидоровича. Где же мой кирпич, почему медлят с намёком? Чувство опасности, до сих пор мирно спавшее, проснулось и заворчало.
  Троих, загородивших проход, я увидел сразу, точнее, их силуэты на фоне освещенной улицы. Нет, так не пойдёт! Я отошел к двери черного хода и повернул заранее примеченный выключатель. Вот теперь лучше.
  Щурясь от нежданного света, они молча шли на меня. Никакого оружия в руках и на теле я не вижу, впрочем, это ничего не значит. Выглядят постарше местной шпаны и как-то посолиднее. Средний, похоже, боксёр: когда-то вправленный нос, и уши плоские. Тот, что от меня слева, идет как на пружинках, слегка вихлячей походкой. Что-то это мне напоминает... А я еще отступлю, здесь переулок совсем сужается, им втроём будет тесно. Мог бы вообще убежать, ещё бы знать, куда ведет переулок и не ждет ли там ещё кто-нибудь. Они уже в трех метрах от меня. Средний на рефлексах наклонил голову влево и выставил плечо вперед. Правый скользнул вдоль стены, на кулаке его что-то блеснуло... В эту секунду боксёр стрельнул взглядом куда-то мне за плечо, а моё чувство опасности взвыло. Я рванул к ним, сокращая дистанцию, левую лопатку ожгло ударом: сзади метили в голову. Вихлячий кинулся мне в ноги, но я уже вскочил на баки и понёсся по ним, стараясь не ступать в центр крышек. Боксёр почти достал меня, но я удачно пнул ему в лицо пакет с чем-то жидким. Обежав загонщиков, я спрыгнул на мостовую и, изо всех сил петляя, помчался к выходу. Сзади послышался лязг, звук падения и приглушенный мат: похоже, тот, что сзади, решил повторить мой забег мимо сгрудившихся подельников.
  Я вышел на улицу и смешался с толпой. Левое плечо саднило, от туфель гадостно разило протухшим карри. Прошел на соседнюю улицу через пустынный в это время деловой центр. Наскоро сполоснул обувь в луже у фонтана, высвистел такси и назвал адрес отеля.
  Итак, что мы узнали? Что за мной следят, и весьма плотно: пятнадцати минут им хватило, чтобы устроить нападение. Что для самого нападения привлекли непрофессионалов - плохо работают в команде и чересчур брезгливы. Что застрелить меня в переулке они могли (точнее, кого-нибудь на моём месте), но не стали. Что собирались меня вырубить по голове, а потом... Потом с моей бессознательной тушкой могли вытворить что угодно. Здесь пока неясно.
  Теперь, что узнали они? Кроме моего официального досье, ничего. Я весь вечер ни с кем посторонним не контактировал, ничего необычного не делал. Даже с Остожей не пересёкся случайно, как до того планировал. По итогам встречи в переулке они знают, что умею быстро бегать, и реакция у меня хорошая. То есть, опять ничего нового. Значит, можно ждать продолжения, причем где и когда угодно, да хоть сейчас, в такси. Паранойя крепчает...
  Таксист, между тем, ничего не зная о моих чёрных подозрениях, лихо домчал меня до гостиницы, ухитряясь не особо нарушать правила, и осадил свою желтую 'Тату' на пятачке у входа.
  - Здесь по счетчику, и еще два доллара сверху. Спасибо! - сказал я таксисту.
  - Какой спасибо, куда спасибо!? После него салон мыть, а он - спасибо! - экспрессивно начал таксист, потрясая перед моим лицом руками, но, получив еще пятёрку, заткнул фонтан красноречия и умчался в ночь.
  Следующая встреча, по логике, могла быть в гостиничном номере. По той же логике, взяв меня в номере, господа оппоненты будут весьма ограничены в манёвре. Представил, как меня будут выносить с девятого этажа мимо всех следящих камер, закатанным в ковер. Нэвэсту пахищаем! Остаётся слежка, обыск и допрос на месте.
  Лифт, вместе со мной едут пожилой австралиец и юная миниатюрная малайка. Сверлящий взгляд австралийца сперва заставляет подобраться, а потом понимаю, что я всего лишь досадная помеха. Выходя, подмигиваю обоим. Вот теперь меня точно запомнят выходящим на своём этаже.
  В номере пусто, но пахнет чужими. Не сильно, никто здешний ничего бы не почуял. Запах стоит в ванной, в шкафу с одеждой. Ни пороха, ни химии, пахнет только людьми. Вещи в чемодане без посторонних запахов, но там могли работать в перчатках. Не подаю вида: меня, скорее всего, уже пишут. Раздевшись до трусов, для пущей достоверности, сажусь за компьютер. Порция вечерней почты, университетской и личной, вечерние новости и обязательная медитация перед сном. А как же иначе: учёные-гуманитарии всегда были падки до Высоких Материй. Захожу на сайт под своим именем, сажусь на полу перед компьютером в лотос, на выдохе задерживаю дыхание. На экране - пещера, весь пол и выступы стен уставлены свечами, слегка колеблются тысячи язычков пламени. Ашрам Свами Виждваяткананды, автора и благословителя системы медитации. Постепенно, проступая сквозь стены пещеры, возникает видеоряд. Он, по утверждениям гуру, ежедневно создаётся для каждого 'чела', учитывая дату, время и место рождения, пол, имя и прочие важные черты. Сегодня моя тема - туманное утро в горах. Камера плывёт над склоном, время от времени останавливаясь на секунду, выбирая крупным планом то водопадик, то гроздья цветов. Потом она поворачивается, открывая во всю ширь горную долину и за ней - хребты, подсвеченные встающим солнцем.
  Я совершенно точно знаю, что всё здесь подобрано для меня. Горожанин не поймёт криков птиц, человек здешнего общества не знает языка цветов и символики чисел. И во всём этом мире только я один узнаю в очертаниях гор Драконий Кряж на земле Гоблинов.
  Что ж, всё сообщённое имеет смысл. Остожа с командой слишком близко подошли к тайне. Их действительно надо удалить от событий, лучше всего под защиту, и защитник только что предложил свою кандидатуру.
  
  - Докладывайте, сержант!
  В кабинете стоял зеленый полумрак, словно в аквариуме. Пробивавшийся из-за штор луч солнца, в котором сновали пылинки, только усиливал впечатление. Немудрено, целый день на жаре и солнце, поневоле захочешь в тень. Сержанту, однако, опять стало жарко.
  - Господин инспектор, за прошедшие сутки нашей бригадой проводились оперативно-розыскные мероприятия...
  - Ближе к делу, сынок.
  Инспектор был почти не виден в своей синей форме за столом, заваленным всякой всячиной. Он был в этом аквариуме самой большой черепахой.
  - Самоубийца был идентифицирован как Салех Мохаммед, гражданин Ирака, в последнее время работавший по контракту в "Манила Лонг Хаул", а до того - ...
  - Достаточно - прервал его инспектор - У этих моряков что ни рейс, то новая фирма. Дальше!
  - На месте работы характеристики положительные, экстремистской деятельностью не занимался, религиозных разговоров не вёл.
  Инспектор хмыкнул. Конечно, все экстремисты ходят только с калашниковыми и в арафатках...
  - Полицейское досье не заведено, в базах данных Интерпола отсутствует. По прибытии в порт зарегистрировался, штамп в паспорте, фотография в таможне. Паспорт, кстати, оставался на судне. Мы его приобщили к делу.
  - Хорошо, что дальше?
  - Сходил на берег семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого числа. Всегда уходил и возвращался один. Он, как говорят коллеги, вообще нелюдимый.
  - Выяснили, где он бывал?
  - Да, господин инспектор - сержант замялся - Частично. Все три дня он завтракал в кафе Али в двух кварталах от места самоубийства. Утром девятнадцатого к нему подсел человек и они о чем-то говорили.
  - Кто сообщил?
  - Хозяин кафе, Али. И еще два завсегдатая. К сожалению все трое плохо знают английский, но подтверждают, что оба что-то чертили в блокноте. Потом расплатились и вдвоём куда-то пошли. Салеха больше не видели.
  - Сержант, вы представляете себе хозяина кафе в Сингапуре без знания английского? Вызовите его сюда официально, проверим показания. Тот человек, с которым говорил Салех, на него есть описание?
  - Да, господин инспектор. Мы сделали словесный портрет и фоторобот.
  Сержант протянул инспектору листок бумаги. И сразу увидел - нет, не черепаху - а крокодила.
  - Вот как! - сказал инспектор.
  Он помнил австралийца, что тем вечером пытался пройти оцепление и неловко врал про встречу с антикваром. Только он был чересчур встревожен для случайного прохожего. Инспектор уже хотел было задержать его до выяснения, но представил себе возню с консульством, и отпустил. Кстати, того австралийца на другой стороне улицы ждали три каких-то личности, похоже, дружки. А потом, он вспомнил, на той стороне что-то ощутимо бухнуло.
  - Вот что, сержант! - он пододвинул к себе карту участка - бери стажера, и пусть просмотрит записи с видеокамер вот с этой и этой точки. Девятнадцатого вечером, а потом - утром. Пусть посмотрит, что там делал этот человек, и кто с ним был. И еще, пробей его фоторобот по таможенным базам за последнюю неделю. Пусть сначала ищут среди австралийцев. Он назвался Крисом.
  
  

Часть 8. Дракон.

  
  Пришедший от Старшого заказ пришелся нам очень кстати. Нам и без того хотелось рвануть из Малаккского пролива куда-нибудь подальше, а заказ придавал нашему побегу осмысленность. Всего-то и нужно было пройтись зигзагом по Океании, посетить восемь биостанций, забрать оттуда образцы и результаты исследований, и доставить это всё на Оаху. Груз был срочный, за горючее уплачено, и мы носились по островам как ошпаренные, насколько позволяли волны. Скоро все кладовые были заполнены контейнерами с грозными написями: 'Осторожно, биоматериал!', и повсюду гроздьями лежали кабели, питающие портативные холодильники. Теснота в отсеках стала ощутимой, и я уже ощущал себя этаким Ноем, когда мы закончили сборы и по прямой устремились к Оаху. Совсем прямой не вышло, так как на пути ещё свирепствовал циклон. Нам пришлось описать дугу, и в результате на швартовку в Ко Олина мы встали с почти пустыми танками. Тем же вечером на 'Малгожату' нагрянули таможенники: два стажера и грузный седой начальник смены, а следом за ними - полный минивэн биологов. Биологи поблагодарили нас за доставку, поругали за медлительность и, пообещав премию за скорость, в темпе разгрузили контейнеры, причем сами. Грузчикам они, по всей видимости, не доверяли. Таможенники всё это время с невероятной дотошностью осматривали нас, наше судно и наш багаж, всё перетряхивая и залезая во все уголки. То ли на меня кто-то показал, то ли это у них для всех такая процедура, но вымотались и мы, и они. Уже совсем ночью осмотр был закончен, бумаги подписаны и я разлил по стаканчикам уже задекларированный и оплаченный бурбон. Стажеры замялись и скосили глаза на старшего, а тот не чинясь взял протянутый стаканчик и залихватски тяпнул, не разбавляя, закусив только лаймом. Старой закалки человек, и банку держит, как говорил мой дед. Так ведь и не сказал, чему мы обязаны таким небеглым осмотром.
  Разговор у нас, всё-таки, состоялся, но был тот разговор откровенно странным. Когда мы сошли, наконец, на берег (чуть не с полудня мы были вынуждены торчать на борту), старший таможенник еще был там. Он отозвал меня в сторонку, закурил сигарету, какую-то гадкую 'Light' , после чего спросил меня, щурясь и глядя в море:
  - Скажи мне, сынок, есть у тебя на борту что-нибудь, о чём мне следовало бы знать?
  - Совсем ничего. Я вообще не по вашему профилю.
  - А жаль. Многое бы объяснило.
  Он затянулся, сплюнул в воду, еще затянулся...
  - Малецкого знаешь?
  - Знаю, а что, с ним что-то не так?
  - Да нет, всё нормально. Как и с тобой.
  Он одним вдохом докурил свой 'лайт' до фильтра, затушил и спрятал в жестяную коробочку.
  - Так вот, чтобы было ясно. Если кто-нибудь тебе здесь что-нибудь предложит, Малецкий, Шмалецкий, кто угодно - лучше тебе сразу бежать к нам и рассказывать. Целее выйдет. Comprende?
  - Спасибо за предупреждение, офицер, я приму это к сведению.
  - Смотри, тебе жить...
  
  Обычно у причала, после океанской болтанки и ночных вахт, меня подрубает сном, могу и десять часов проспать как бревно. А тут не задалось: вся ночь в каких-то драных лоскутах. И, конечно, всё тот же сон, в вариациях. Ночной внезапный шквал, волны захлёстывают кокпит, я борюсь со штурвалом, на носу в свете мачтового фонаря Ядвига на страховке крепит по-штормовому якорь. А потом не замеченная в темноте волна обрушивается на нас с борта, палуба скрывается в бурлящей пене, а потом - никого на носу, только поблескивает страховочный карабин. В этот раз мне снилось, что я вижу её, уносимую волной, слышу её голос. Она протягивала руки, звала меня - и я просыпался с бьющимся сердцем.
  Забылся в четыре утра, но выспаться не удалось: ровно в шесть тридцать позвонил пресловутый Малецкий (под таким именем был тут известен Старшой), и пришлось ни свет ни заря облачаться в приличное, пить крепкий чай и присоединяться к нему в символическом зале ожидания аэропорта Калеола. В этот ранний час публики было немного: Старшой, поминутно зевающий я, да скучающая девушка за конторкой. Предупрежденный о том, что нас, скорее всего, пишут, я сначала говорил строго о пустяках, но потом не выдержал:
  - Послушай, и всё-таки, кого мы ждём и сколько нам еще ждать?
  - Я буду рад представить вас друг другу и - Старшой замолчал, прислушиваясь - он уже летит.
  Сквозь рассветные шумы пробился, окреп и раскатился свистящий грохот, непохожий на мягкий гул бизнес-джетов. Угловатая тень скользнула по окнам, маленький остроносый самолёт притёрся к полосе и покатился по ней, замедляясь. Он мягко тормознул у одного из частных ангаров, откинулся вверх прозрачный колпак фонаря.
  - Тебе не кажется, что это военный самолёт?
  - Не совсем так. Это Аэрмаччи четыре сотни, учебно-боевой. В учебной комплектации ни оружия, ни прицелов. Зато быстрый и, как говорят аборигены, 'фан ту драйв'. Ну вот, у нас есть пятнадцать минут, пока мой друг не пройдёт таможню. Еще по кофе?
  Я допивал здоровенную кружку местного латте (а что вы хотите, чай у них еще хуже), когда Старшой приветливо помахал рукой кому-то за моей спиной. Повернувшись, я увидал идущего к нам человека. Очень молодой, спортивный и загорелый, он был одет в ослепительно-белую пиджачную пару и такого же цвета рубашку. Золотого шелка галстук и белые лаковые туфли дополняли картину. Еще бы тёмные очки и золотой 'ролекс' на запястье - и был бы хрестоматийный гангстер. Он помахал рукой в ответ, рукав чуть приопустился - а это даже и не 'ролекс', но что-то внушительное и явно швейцарское. Нет, ну каков пижон!
  Остановился перед нашим столиком, широко улыбаясь. А вот если я ему первым руки не подам, как он будет выкручиваться? Выкрутился он очень просто: раскрыл объятия - и вот уже они со Старшим хлопают друг друга по плечам. После такого рукопожатие получилось как бы само собой. Старшой, от которого не скрылись мои выкрутасы, представил нас друг другу:
  - Кшиштоф или Крис - Габриэль, он же Эль Драгонсито.
  - Очень приятно! - ответил Габриэль.
  Вблизи он оказался еще моложе, и еще больше напоминал гангстера. Всё в нём было каким-то острым и колючим: чёрные зоркие глаза, тонкая ниточка усов, безупречные стрелки на брюках... Только руки, насколько я мог видеть, были чистые, без татуировок.
  - Ну что, братишка, ты сейчас с нами? - спросил Старшой. Я могу поклясться, он говорил, как будто действительно обращаясь к младшему брату.
  - А вы в институт? - спросил в ответ Габриэль - Тогда пока без меня. Спать хочу - просто падаю, всё эти одиночные перелёты. Часа через три буду.
  - Не щадишь ты себя. Хоть налетался?
  - А ты бы натанцевался в акваланге?
  - Да хоть в инвалидной коляске. Тебя подвезти?
  - Спасибо, брат. Мне тут друзья оставили. Увидимся! - и отошел к служебному выходу.
  Мы вышли из аэропорта и сели в 'Мазду' Старшого, успевшую уже раскалиться под гавайским солнышком.
  - Ну что, Остожа, твоё мнение об этом господине?
  - Ну какой он, к шутам, господин? Юный, пижонский. Кстати, ты уверен, что его капиталы легальны?
  - Еще бы! - улыбнулся Старшой. - впрочем, ты не одинок. Его все подозревают, устраивают проверки, в сотый раз убеждаются в безупречной честности - и подозревают дальше. Наркокартели ищут к нему подходы. ФБР считает его чертовски умным сукиным сыном, что недалеко от истины. Будь рядом с ним, и на тебя никто не обратит внимания. На это я как раз и рассчитываю.
  Сзади раздался звенящий комариный гул, и нас обогнал алый спортивный мотоцикл. Мелькнул знакомый белый костюм, мотоцикл почти лёг в поворот, выскочил на Первую магистраль, еще наддал и исчез из вида.
  - Ты, помнится, хотел увидеть драконов? - продолжал Старшой - Ну вот, твоя мечта сбылась. Не случайно у Дракоши такой псевдоним.
  - Постой, но ведь он - человек, или я чего-то...
  - Он в своей человеческой ипостаси, иначе сюда не пройдёшь. Он из высших, тех, что имеют несколько форм.
  - То есть, эти его понты и страсть к золоту...
  - Ну да, их природная слабость. Но он с ней борется.
  Я представил как выглядят те, кто не борется.
  - Отсюда и самолёт. Он здесь подолгу живёт, очень подолгу. Тоскует без неба.
  
  Потом, уже в институте, мы с ним встретились опять, и снова его стиль общения действовал мне на нервы. Казалось, Габриэль был всегда и абсолютно уверен: в своей правоте, в том, что друзья его поддержат, что он им нужен. Этакая реинкарнация Д'Артаньяна, плюс его же готовность рубить с плеча. Все проблемы в его интерпретации имели простое и ясное решение, причём как правило с его участием.
  - Здесь ему хорошо бравировать, среди солнечных безопасных Гаваев - ворчал я - В других местах ситуации посложнее.
  - Он и прибыл сюда из менее безопасных мест - улыбнулся Старшой - те еще были проверки мировоззрения! Однажды, это было в Колумбии, на отделение нашего института, как говорят, наехали. Три джипа агрессивных молодчиков с оружием, потребовали отдавать им дань, деньгами и женщинами. Вели себя безобразно, много разбили, пожгли, для устрашения. В тот же вечер Дракоша явился к их предводителю и спросил, чего он хочет от института. Услышал, что предводитель ненавидит всех гринго, что вот прямо его и прямо сейчас готов расстрелять. Дракоша сказал, что он - не гринго, сумел завязать беседу. Оказалось, у главаря смертельно болеет дочь, а он, раздав почти всё состояние на взятки, так и не смог её пристроить в американский госпиталь и с горя обезумел. Дракоша обещал помочь, не зная, во что это может выйти, не прикидывая - обещал. Потом ушел оттуда под прицелами охраны. Так вот, этот наезд был последним. Дочке, кстати, мы помогли.
  - Это всё, конечно, хорошо - сказал я - этак, благородно. А если бы охрана начала стрелять? А если бы была другая причина, или просто алчный ублюдок при власти?
  - Охрана не стреляла, потому что знала, кто такой Дракоша и чем стрельба по нему кончается. И по той же причине с ним говорили. Бывали раньше случаи безнадёжные, последний в Сальвадоре пять лет назад. Местный хефе, прорвавшийся во власть маньяк.
  - И как же они поладили?
  - Никак. Дракоша убил его.
  
  Что ж, недаром Гоблин снабдил меня бесценным материалом, фактически, досье на каждого из 'пожарной команды'. Вечером в спокойной обстановке я выбрал всё, связанное с Дракошей. Помедитировал над сотнями страниц и часов материалов и, наугад выхватив не очень большое видео из середины, погрузился в чужое прошлое.
  ...
  Пустить вперёд волынщиков - это была идея Гоблина. Каре десять на десять, печатный шаг, вьющаяся на жарком ветру бахрома одежды. Старинный гоблинский напев 'Встречая зарю' плыл над тополями, над плоскими крышами мазанок и крашеных охрой домов с отпечатками белой ладони над каждой дверью. Из переулочков выбегали дети, останавливались, смотрели во все глаза на наше шествие. За волынщиками мирно шли Белый и Верховный Шаман. Они беседовали, каким-то образом умудряясь слышать друг друга и добавляя нотку сюра в происходящее. За ними следовали офицеры с 'Наугламира' и наша кумпания в неком подобии шеренги.
  Чем ближе к центру города, тем гуще становилась толпа по краям дороги. В ней стали попадаться мужчины, все высокие, мощные, татуированные, многие со шрамами на лице и теле. Вот стоит однорукий, вот - кособокий, в повязках. Похоже, здесь постоянно идёт война. На нас скрещивались взгляды: недобрые, оценивающие. Один из стоящих, поймав мой взгляд, демонстративно погладил рукоять своего кинжала и криво осклабился, обнажив клыки.
  Волынщики неожиданно остановились, а вслед за ними - и мы. Там, впереди, что-то происходило. Теперь, когда марш стих, я поразился, какая вокруг стоит тишина. Ни гомона толпы, ни разговоров. Только тихий свист ветра - и рычащий голос откуда-то спереди.
  - Вы можете объяснить, что происходит? - тихо спросил шамана Белый.
  - Да, конечно - в голосе шамана мне послышался звон ехидства - Один из Народа вызывает вас на поединок до смерти.
  - Это - какое-то условие, обряд? Или мы что-то нарушили?
  - Скорее, инициация. Вы должны доказать своё право ступать по земле Народа. В принципе, я чего-то такого ждал. Он в своём праве.
  - Вот как... - Белый задумался - А каковы условия?
  - Условия огласили. Голые руки, без оружия, без колдовства. Остальное - без ограничений. Вы можете выбрать поединщика из своих. В полдень его ждут на ристалище.
  - Что будет, если наш проиграет? И что, если выиграет? - задал вопрос подошедший Чёрный.
  - Если выиграете вы - шаман не скрывал скепсиса - то докажете свою силу и право. Вас примут как равных. Если же нет - у вас останется возможность самим вызвать Народ. Или смириться с ролью подчинённых.
  Ристалище - настоящий стадион с трибунами - наполнялось народом. Мы заняли сектор у самого входа. Болельщики не проявляли к нам открытой враждебности, но от их кровожадных взглядов у меня ныл затылок. Поединщик от Народа Белой Руки разминался на пустынной арене. Из одежды на нём была только набедренная повязка, тело ото лба до груди покрыто татуировками, которые, как мы уже выяснили, есть и знаки отличия, и звание, и боевая биография. Судя по всему, нам бросил вызов ветеран. Вот он прыгнул, крутанул в воздухе сальто, мягко опустился в стойку на руках. Отжался на руках, потом на одной правой... ушёл в кувырок назад... Веса в нём было килограмм под двести. На ряд ниже моего места наши обсуждали кандидатуру поединщика от нас. Далеко разносился трубный шёпот Двалина:
  - Силён, что говорить! И скачет, как ящерица. Но я бы попробовал. Уж силой бы померялся!
  - Он быстрее тебя, Двалин. - покачал головой Тёмный - И руки длиннее. Он тебя не подпустит, измолотит на дистанции.
  - Это ж долго ему молотить придётся! А то устанет, а я и подберусь...
  - Понятно - подвёл итог Тёмный - Чёрный, что ты думаешь? Против него встанешь?
  - Вряд ли - подумав, ответил Чёрный - Если бы с оружием, я бы взялся. А так... Разве что на крайний случай, если никого другого нет.
  - Я, в принципе, сам могу - вызвался Тёмный - Скорость есть, выносливость тоже. Измотаю, обстучу.
  - Куда ты его обстучишь, котёнок? - фыркнул Двалин - Сколько в тебе весу, пуда три? Ты его даже в почку не пробьёшь. А уж глаза и ядра он всяко защитит.
  - И всё-таки, я могу...
  - Не можешь! - отрезал Чёрный - На уши свои посмотри! Только войны нам здесь не хватало.
  Мы все пропустили выход Дракоши, и спохватились лишь тогда, когда он уже стоял на арене рядом с глыбой поединщика. Его звонкий голос разнёсся над ристалищем:
  - Я, Дракон из племени Драконов, друг и союзник людей короля, принимаю вызов!
  Чёрный хрустнул кулаками:
  - Всё, он допрыгался, ящер летучий! Выживет - я его сам урою. Глаза он нам отвёл...
  
  Обмен взглядами, пара безмолвных кивков - и поединок начался. Как во всех настоящих поединках, зрелищности в нём было ни на грош. Быстрые аккуратные шаги, игра с дистанцией, ожидание, что противник ошибётся, споткнётся, замешкается, и тогда - удар, быстрый как язык змеи. Иногда удары шли серией, часто противник откликался контрударом. Вот Дракоша достал ногой живот соперника - и трибуны глухо зарычали. Вот здоровенный кулак свистит в лицо Дракоше, тот отклоняется, удар чиркает по уху - и кровь пятнает песок под рёв трибун. Пять минут поединка, а Дракоша еще ни разу не ранен серьёзно. Его соперник, впрочем, тоже.
  Еще пять минут в таком темпе, и Дракоша начнёт уставать. Какая выносливость у той горы мышц - непонятно, но пока он не выглядит запалённым. Если у 'летучего ящера' есть задумка, сейчас самое время её реализовать. И точно, вот - бросок, Дракоша рвёт дистанцию, проходит вниз, удар, захват - но страшный удар в грудь отправляет его в полёт. Уткнувшись в замлю под грохот трибун, Дракоша едва успевает отскочить от могучего пинка, взвихрившего песок. Когда он встаёт, видно, что во всю его грудь расплывается лиловый синяк. Соперник его, впрочем, тоже пострадал: держит правую руку чуть на отлёте.
  - Ай, молодец! - ликует Тёмный - Большой палец ему выщемил! Считай, минус рука.
  Большой палец на грудину: не знаю, хорош ли размен. Впрочем, я, кажется, понимаю, что задумал этот ящер: его соперник будет теперь больше атаковать ногами. Точно: еще проход Дракоши в нижний уровень, навстречу летит нога, он стелется над самой землёй, сам прыгает навстречу безумным прыжком-полётом, и тараном выносит опорную ногу противника! В полной тишине слышен явственный хруст, когда тот рушится на сломанную голень. Точный удар по месту перелома - и громадный соперник распластывается по песку без сознания.
  В гробовом молчании трибун Дракоша склоняется над поверженным.
  - Я победил. Его жизнь - моя.
  'Он что, собирается убить?' - шепчет Гоблин. Но тут песок взлетает клубами, мягко бьёт в уши волной - и над ристалищем воздвигается громада. Золотой дракон.
  - Его жизнь - моя - повторяет громада, от баса дрожат скамейки трибун - и я не возьму её. Я, Дракон из племени Драконов, не беру жизни достойных, ибо таков мой обычай. Если кто желает оспорить его, я готов.
  ...
  Как всегда после таких просмотров, я некоторое время сидел в темноте, приходя в себя от реальностей иного мира и мысленного присутствия Старшого. Конечно же, я вспоминал баловня судьбы Эль Драгонсито, соотносил его реплики и идеи с увиденным мной и понимал, что на четвёртом десятке жизни мне еще не удаётся верно понимать людей. Его прямота мне казалась наивностью, а верность - корыстью. Вот так вот, век живи - век учись.
  
  Я, наивный, думал, что первое время на Гаваях придётся сидеть без работы, от клиентов вдалеке. Ага, кто бы нам дал! Почти сразу же нашлись знакомые, знакомые знакомых, и заказы потекли ручейком. Правда, и расходы возросли: цены здесь, на Гаваях, совсем кусачие. А что бы им не быть такими: большинство народа на островах принадлежит к виду 'туристус американус толстосумус' (ну да, общение с биологами не проходит бесследно). Порядки здесь тоже странноватые. Меня обязали за свой счёт воткнуть в гальюнный танк загадочный прибор, фиксирующий полсотни каких-то веществ и еще зачем-то радиацию. А то, сказали мне, будут выкачивать содержимое по особым расценкам. Совсем они рехнулись со своей Homeland Security! Причём непонятно, не шпионит ли этот прибор за нами какой-нибудь из своих микросхем.
  Эх, Фельдмана не хватает... Между прочим, он нашёлся, купил уже обратные билеты и скоро-скоро ожидается в Гонолулу. Со Старшим мы, кстати, поговорили на тему шпионов, сидя в институтском буфете, по утреннему времени пустом и насквозь пронизанном солнцем. Когда я высказал такую возможность, он улыбнулся и взъерошил волосы. Стало понятно, что шпионы у него есть, и он это знает.
  - На что я тайком про себя надеюсь - говорил он, - так это на то, что что у Древнего не хватило времени и ресурсов. Подмять под себя большую страну - это, знаешь, трудно. Белый тут тоже прикидывал, и по его расчётам максимум, с чем мы можем столкнуться - это крупный мафиозный клан, религиозная секта, террористическая организация...
  - Или правительственное агентство - закончил я - Например, военная разведка.
  - Ну, да - сказал он - такое возможно. Тем более, что отчёты разведок для нас засекречены. Поди, узнай, чем и для чего они интересуются. На этот счёт у нас приготовлено несколько ложных проектов. Мимо них обычная разведка пройдёт и не заметит, а разведка, захваченная Им... Вот, смотри!
  И он протянул мне планшет со списком статей.
  - 'Развитие и экспансия культов Ктулху'... 'Анализ причин смерти российских толкиенистов в 2000-2008 годах'... Да, говорящие названия. С одной стороны - типичное грантоедство. А вот с другой...
  - Ну вот, а вокруг этих тем стоят разнообразные контрольки и следилки, чтобы замечать любопытствующих.
  - И как успехи, если не секрет?
  - Для тебя, Остожа, не секрет - Старшой опять взъерошил волосы - Темами уже два года интересуются китайцы и три - какая-то непонятная контора с адресом на Каймановых островах.
  - А потом китаец Ван что-то похищает с Тахити.
  - Не похищает, а берет своё. Многофункциональный разведывательный комплекс, оставлен одним из подрядчиков, когда углубляли порт. Мы обнаружили его случайно, повредили антенну и стали ждать, кто за ним придёт.
  - Кстати, кто поставил нам ту мину, вы не узнали?
  - Ты знаешь... - развёл руками Старшой - Взрыв разнёс корпус в пыль, даже донце не уцелело. От обычных мин что-нибудь да остаётся. А дно вокруг острова мы тогда не мониторили.
  Он задумался на несколько секунд, глядя застывшим взглядом в окно.
  - И вот в последний месяц в игру вступает кто-то из Израиля, наводя нас на проект флота США, и непонятно, как эти намёки понимать. С одной стороны, флотская разведка к нам небезразлична. С другой стороны, у неё могут быть другие поводы: мы с ними уже пересекались. Тихий океан и у нас, и у них.
  - То есть, - спросил я - это может быть ложный след, нас специально уводят от тех же китайцев?
  - Ну да - подтвердил Старшой - Израиль с Китаем достаточно плотно дружит против мусульман, особенно их разведки.
  - Но с другой стороны, разве Израиль и Штаты не союзники?
  - Союзники они, конечно, союзники - Старшой вздохнул - но тут происходит что-то странное. В сообщении ясно сказано, что проект сугубо флотский, а грызня между ведомствами там - обычное дело. С другой стороны, а мы как можем повлиять? Значит, источник по каким-то своим резонам уверен, что можем. И вообще, у меня такое чувство, что организация утечки - это чья-то частная инициатива. Кто-то на свой страх и риск даёт нам понять где вести поиск. Указал на проект, а про сам проект ничего неизвестно. Открытых данных нет вообще, и непонятно, как искать: вдруг там тоже понаставлено контролек? Запросто может быть, что нас на них специально выводят.
  - Двойное дно, тройное дно... Я, кстати, Фельдмана не буду ограничивать. Во-первых, без толку, он и так если захочет, докопается. Во-вторых, если не доверять, лучше сразу попросить из команды, а я пока ни угрозы, ни неприятностей от него не вижу.
  - О чём разговор! - Старшой, брезгливо сморщась, выпил уже остывший кофе - Даже лучше будет. Как ты думаешь, почему мы сейчас именно на Оаху?
  - Потому что здесь большая база флота США, да и приезжих много. Благодатное место для разведки.
  - Вот пусть и занимается! - Старшой поднялся со стула - Кстати, хочешь, я тебя с Сидоровичем познакомлю? Он, по-моему, еще не уходил. Очень умный дядька, у нас аналитиком.
  
  С Сидоровичем мы пообщались немного, но достаточно, чтобы он заел меня хуже чесотки. Происходя из белорусских шовинистов (да-да, встречаются и такие), и будучи действительно умным человеком, он находил возможность уязвить моё полячество чуть не в каждом предложении. Ну да, были у наших предков всякие трения, так это у любых соседствующих народов так. Будь я сам шовинистом, ему бы несдобровать: подкараулил бы и отлупил, несмотря на разницу в весе. А так - закруглил разговор, ответил вежливо на приглашение заходить ещё, аккуратненько вышел из кабинета и только поглядев на Старшого понял, что весь разговор был подстроен. Холера ясна, он когда-нибудь доиграется со своими экспериментами на людях!
  - Всё нормально! - сказал Старшой, и не думая извиняться - Это ты не слышал, как он меня кроет. Вот, только что сообщение прислал, говорит, что с тобой сработается. Кстати, благодарит тебя за рассказ о Ченге и таможенниках.
  Меня действительно заинтересовал тщательный обыск и невнятный разговор с таможенником, и я решил по нашим каналам поискать, что за этим стоит. Нашел буквально на следующий день: за неделю до нашего прибытия тут арестовали Ченга с полтонной наркотиков. Ченг, мой коллега и конкурент, такой же 'сходи туда, не знаю куда' с командой и посудиной, по слухам, имел какие-то дела с гонконгскими барыгами. Это неудивительно, ко мне самому они не раз подъезжали, с деньгами, угрозами, шантажом... Ченг, очевидно, оказался слабее, дал себя уговорить и повёз на Оаху полтонны дряни. В принципе, дело обычное: с давних пор тут возят нечто подобное частными яхтами, и иногда такие яхты терпят крушение, шокируя наркополицию своим содержимым. Тут же полицейские уже месяц ждали чего-то подобного: на рынке появился какой-то совсем ужасающий наркотик, от которого люди кончали самоубийством или зверели и нападали на других. Каждую яхту, приходящую сюда, осматривали с пристрастием, Ченг не мог не попасться. И вот, спустя неделю после этого события на остров прибываю я.
  Как хорошо, что мы, здорово напуганные тем сингапурским случаем, избавились от всего компрометирующего, а то бы нам несдобровать: привязались бы за милую душу! И так уже, как я тогда выяснил, на меня болтается вызов в Интерполе: ждут в Сингапуре свидетелем по делу Салеха Мохаммеда. Вот так привяжется какой нибудь дотошный, и не объяснишь, что Ченг с наркотиком и я с Салехом - это два не связанных случая.
  Что уж там Сидорович нашел в моём рассказе? Хотя для его статей всякое лыко в строку. Между прочим, на мой вопрос о мине Старшой не ответил формально ни 'да', ни 'нет'. Не знает, или... Всё, не буду пока грузить себя подозрениями, и так работы достаточно. Господа заказчики мне чуть почтовый ящик не разорвали, а с Гаваев я им физически помочь не могу. Перенаправляю на других моих знакомых, за скромную комиссию, они будут только рады. А тут еще и Фельдман озадачил: объявил, что вылет откладывается еще на два дня, а причину не сказал.
  
  У Фельдмана была причина задерживаться, но не об этом говорили у камина в уютном английском клубе его дядя, старый друг семьи Зив и несостоявшийся коллега Миха. Газовый камин по случаю летнего времени был выключен, кондиционер нагонял приятную прохладу, выходить наружу в духоту совсем не хотелось. Собравшиеся потягивали лёгкие коктейли, до которых местный бармен был признанный специалист.
  - Господа - откашлялся Миха - Вынужден сообщить вам неприятное известие. Мы прекращаем работу по Институту Проблем Цивилизации. Совсем. Это официальное сообщение сегодня доведено до меня начальством.
  - Странно, отчего бы? - прищурился сквозь бокал Зив - Сочли незначащим? Так мы еще доказательств натащим, только попросите.
  - Насколько я понимаю, у нас там были люди, и в головном офисе, и на местах - задумчиво произнёс Гиди - Значит, важность и разработки, и направления была очевидной. Интересно, что изменилось?
  - Эту информацию также довели до моего сведения - позволил себе улыбнуться Миха - С формулировкой: 'Чтобы наши внештатные сотрудники, любители вызнавать детали, прониклись важностью положения'.
  Сотрудники прониклись. Даже Зив отставил бокал и приготовился слушать.
  - Итак - начал Миха - Когда по разным причинам Институт было решено взять в разработку, туда было независимо друг от друга направлено два сотрудника, один кадровый и один агент, выведенный из резерва. Внедрение прошло нормально, оба посылали отчёты, проходившие стандартные проверки, оба были в институте на хорошем счету. Друг о друге они не знали, это - обычная практика. Так было до тех пор, пока старший и опытный не накопил достаточно заслуг для выхода на руководящий уровень. Он успешно прошёл собеседование у директората института, но по каким-то причинам был назначен в европейский филиал, далеко от интересующих нас тем и личностей. Он снова вышел на руководство, в результате чего всё-таки оказался на нужной позиции. После этого качество его отчётов сильно упало, там перестали встречаться так нужные нам подробности при соблюдении всех формальных условий.
  - То есть, по каким-то причинам он стал работать 'на отвяжись'? - поднял бровь Гиди.
  - Похоже на то. При том, что институтскую деятельность он продолжает, публикует работы весьма достойного качества. На встречи с нашими сотрудниками идёт, все правила соблюдает, снижение качества отчётов объясняет недостатком информации.
  - Ну, что ж, снижение мотивации сотрудников - вещь известная. На этот счёт у нас есть меры стимуляции...
  - Которые мы не замедлили применить - сообщил Миха - на что последовали две неожиданных реакции. Во-первых, замолчал второй наш сотрудник. То есть, совсем: перестал связываться, не приходил на назначенные встречи. Когда к нему тоже были применены меры, у нашего начальства состоялся разговор на самом высоком уровне. Нам было поставлено требование оставить Институт в покое. То же самое требование было озвучено в более мягкой форме в частной беседе представителями научного сообщества и гильдии ювелиров. В обоих частных случаях присутствовало нарушение конспирации.
  Минуту-другую все молчали, переваривая неожиданные и, пожалуй, чересчур подробные, новости. Фактически, Миха признал, что в институт идёт утечка, и хорошо, если только от двух заупрямившихся сотрудников. С агентами тоже было неясно: за всю историю Организации никто и никогда не покидал её добровольно. Жесточайший отбор и преданность её сотрудников были притчей во языцех, и тут - сразу двое. И еще одна странная и нелепая деталь беспокоила Гиди.
  - Скажите, Миха, начальство случайно не объяснило, какой интерес к институту имеют ювелиры?
  - Нет, но мне это известно из документов. Ювелиры получают с Института на обработку и реализацию драгоценные камни особой чистоты и размеров. Источник их неизвестен, объясняют спонсорской помощью от филиалов по всей Африке. В Замбию или Сомали, например, нам вход закрыт, а у них там несколько программ.
  - В принципе, логично - сказал Гиди - Получается этакая конвертация спонсорской помощи в гранты и программы.
  Он умолк, прикрыв глаза. Получалось действительно логично: страна в негласной международной изоляции, институт как канал сбыта, Израиль как мировой ювелирный центр. Стройно и безупречно, как.. как рассказ племянника. И точно так же, если подвергнуть сомнению исходные данные, превращается во что-то совсем иное.
  А что, если.... Если Институт не страдает от военного положения на острове, а сам как-то инициировал его? И рассказ Михи о двух предателях уже получается косвенным и зыбким, но всё-таки подтверждением.
  А что, если источник камней - не спонсорская помощь? Мало ли что может быть, какие-то особые технологии... и тут Гиди чуть не вскочил с кресла. Он вспомнил.
  Совсем недавно в Амриме состоялся торжественный пуск компактного загоризонтного радара. Израиль, окружённый враждебными соседями, давно нуждался в таком, особенно после появления у соседей гиперзвуковых крылатых ракет. Но каждый такой радар, при огромных размерах и затратах, съедал весомую часть бюджета. И вдруг - прорыв, решетку удалось уменьшить на два порядка, при этом даже улучшив характеристики. Ора Хамаль, журналистка гос. канала, ведущая репортаж с открытия, сияла так, будто сама его рассчитывала и строила.
  - Мы стоим возле одного из нервных узлов системы - вещала она - В основе его - уникальная разработка наших инженеров, кристалл особой структуры, способный улавливать и усиливать радиоволны...
  Дальше она несла какую-то чушь, возможно, что специально подобранную для дезинформации, но про кристалл Гиди запомнил, а потом проверил, и теперь он, кажется, знал, откуда взялся у Института заступник на самом высоком уровне.
  Что ж, приказ есть приказ, пусть и в форме совета. И выполнять его надлежит по-солдатски, в точности, до буквы. Гиди прекращает заниматься Институтом, а свободное время уделяет загадочному военному положению на Тахити, ведь эти два события друг с другом не связаны, не правда ли? И, кстати, в свете последних событий племянник находится в совсем не подходящем месте.
  

Часть 9. Молния.

  
  Было чудесное гавайское утро, та самая пора, когда восходящее солнце подмигивает сквозь листья пальм, разноцветные птицы свистят и мяучат в кронах деревьев, а морской бриз еще не пропитался смогом большого города. Вот в такое утро в без четверти восемь я подъехал к проходной института. Лазерный луч скользнул по электроскутеру, по моему лицу, опознал меня (я по этому случаю снял очки), и массивный барьер, загораживавший проезд, бесшумно лёг в мостовую. Проход свободен. Я зарулил на стоянку, поставил скутер заряжаться в конце длинной цепочки таких же рабочих лошадок и, отчаянно зевая, зашагал по извилистой асфальтовой дорожке между клумб и кустарников. Вокруг шипели и фырчали поливалки, на завесе капель вспыхивали радуги, и я сожалел, что опять оставил фотоаппарат на 'Малгожате' и упускаю красивые кадры. 'Подумаешь, вес!' - укорял я себя - 'всего-то три кило... Ну, объективы... Ну, штатив.. Кофр там, фильтры... Ну не больше же десяти килограмм. Захочешь - утащишь запросто. Вот и буду таскать, без отмазки, а то - разбаловался, панимашь... Признаться коллегам - на смех поднимут' - и рассуждая так, поднялся по лестнице на насыпь и на второй этаж, к спортзалу. Старшой обычно по утрам бывает там.
  Спортзал институтский тоже имеет налёт этакой чудаковатости и не-от-мира-сегошности. Обычных качалок и потогонных тренажёров в нем - самый минимум, зато есть беговая дорожка и полоса препятствий, со стенкой, бревном, тарзанкой и Бог еще знает чем. И на той, и на другой сейчас людно: ранние институтские пташки бегают, скачут и карабкаются, взбадривая себя перед работой. На силовом тренажёре Сидорович, установив чуть ли не максимальный вес, качает плечи, свершая вечерний моцион (как он мне объяснил, 'Вечер - это когда я ухожу с работы, и пофиг солнце'). У стены отгорожен ринг, он же татами, а на нём Дракоша и Тёмный работают замысловатое парное ката, причём крутят на впечатляющей скорости. Сцена прямо-таки просится в боевик, тем более, что одежды на них тоже контрастные: жемчужно-серая у Тёмного и белая с серебром у Дракоши. Даже, кажется, слышно, как ладони на проходе вспарывают воздух и по-киношному свистят вьющиеся концы поясов. За канатами ринга Старшой, взъерошенный и краснолицый, вытирается полотенцем. Увидев меня, приветливо машет рукой:
  - Салют, Крис! Подожди секундочку, я выйду.
  Кидает полотенце в корзину и, прихрамывая, идёт ко мне.
  - Извини, руки не подаю, весь мокрый. Этим двоим только дай, загоняют вусмерть. А им хоть бы что: меня укатали, теперь сами рубятся.
  - Не понял... Это у них что, спарринг такой сумасшедший?
  - Ага, и правила тоже сумасшедшие. Удар в секунду, кто пропустил - тот вышел. Ничего, сейчас уже закончат - и поедете.
  Десять минут спустя Дракоша в безукоризненно сидящем костюме, вымытый, причёсанный, излучающий уверенность и запах одеколона, присоединился ко мне в вестибюле. У выхода нас дожидался институтский шаттл, и толстяк Маноло, шофёр и меломан, полудремал на водительском сиденьи, постукивая пальцами по рулю в такт чему-то неслышному. Очнувшись от звука открываемой дверцы, широко улыбнулся нам:
  - Буэнос диас, кабальерос! В аэропорт? - и, дождавшись когда мы сядем, тихо стронул свой фургончик с места.
  Маноло вообще, насколько я успел его узнать, никогда никуда не спешил, и тем не менее всегда приезжал вовремя через любые пробки. Успевать на зелёный свет у него получалось будто бы само собой, и не раз институтский серебристый 'Ниссан' оставлял позади доморощенных гавайских стритрейсеров. Внутри же фургончика царила музыка, которую Маноло, всегда испросив разрешения, пускал через какую-то навороченную систему. Вот и сейчас он пытливо смотрит на нас в зеркало заднего вида.
  - Сеньор Габриэль, вы помните такой ансамбль, 'Килапайюн?'. Ваш, чилийский. Давно это было, у них уже дети подросли, а у кого - и внуки. Подросли и сами создали ансамбль: 'Второе дыханье'. Так вот, они у нас концерт давали, хотите послушать?
  - Спасибо, буду рад. Мой друг (дождавшись моего кивка) тоже не возражает.
  Он всегда находит хорошую музыку и каким-то образом ухитряется её подбирать точно под настроение. Мне встречались в жизни подобные люди. Как объяснил мне Старшой, есть такой тип людей, как Маноло, их называют синтонными пикниками, с ними даже молчать хорошо. Вот мы и молчали с Дракошей, ехали в аэропорт и слушали песню. Загадочной была эта песня, какой-то совсем не чилийской, несмотря на флейты и маракасы. За ритмом её приглушённые ударные тихо и тайно вели какой-то свой ритм, и им вторил хор, причудливо сплетаясь с голосом певца. Вот музыка стихла, и стал слышен утренний шум за окошками автобуса. Показался зелёный знак аэропорта. Мы почти приехали.
  У въезда в аэропорт нас встретил затор. Перед нами четыре полосы движения превращались в две и, судя по всему, там впереди что-то крепко застряло, или случилась авария. По всей ширине дороги стояли, мигали поворотниками и бибикали машины. Маноло, не задерживаясь, съехал на неприметную дорожку.
  - Кажется, это надолго. Ну да - он бросил взгляд на навигатор - до самого аэропорта всё красное. Будем стоять или заедем на парковку? Оттуда где-то полкилометра пешком, если не возражаете.
  Мы не возражали. Пять минут быстрым шагом по жаре - это, всё-таки, мелочи. Высадив нас, Маноло собрался было повернуть на стоянку, но Дракоша, внезапно что-то вспомнив, кинулся к фургончику, открыл заднюю дверь и осторожно вытащил оттуда букет красивых местных цветов. После чего критически себя оглядел, улыбнулся моему поднятому большому пальцу, и мы не спеша пошли к зоне встречающих международных рейсов.
  Еще издалека мы услышали крики. Что-то происходило в толпе, снующей у дверей аэропорта. Никто не суетился, не бежал, не звал полицию, даже вытянутых рук с телефонами, включёнными на запись, было совсем немного. Там, в центре толпы, что-то прыгало, крутилось, вопило сорванным голосом. Нам было не миновать столпотворения, людской поток тянул нас к дверям. Подойдя, мы увидели причину. Немолодой мужчина в изодранной одежде, еще недавно бывшей дорогим костюмом, с совершенно безумными глазами, взобравшись на тумбу, кричал в пространство. Люди обтекали его, сторонясь, кто смутившись, кто деланно-равнодушно, а с губ его срывались странные, нездешние слова:
  - И будет в день суда тем, кто отпали от веры в Бога и сотворили грех: огненные водопады польются, тьма и мрак наступят и оденут и окутают собою весь мир, и воды обратятся в пылающие угли... et omina super omnia terrae sunt succendetur, et ignis in mare fiet...* и под небом будет пламя жестокое, которое не погаснет, но хлынет к суду гнева!
  Бродячими проповедниками меня не удивить, даже и сумасшедшими. Я видел их предрекающими конец света в Сиднее, сидящими в рубище вдоль улицы в Багио и Джакарте, но здесь был совсем другой случай. Похоже, что человек сошел с ума совсем недавно, может быть, прямо здесь.
  Под разорванной в клочья рубашкой виднелись кровавые полосы, седеющие волосы запорошены чем-то серым. Мне почему-то бросились в глаза золотые часы с разбитым стеклом на руке, выпачканной пылью и кровью.
  Раздвигая толпу, приблизились два парамедика с носилками. Сноровисто заломили несчастному руки, вкололи в шею из пневмошприца. Мы уже вошли в зал ожидания, но снаружи еще доносилось, всё более бессвязное:
  - И звезды расточатся от пламени огненного, словно бы и не были они сотворены, и тверди небесные прейдут от недостатка воды и станут как несотворенные! Et erit lumeni caeli et mundi praestigiis terrent!!** И дух трупный будет им подобен и станет по велению Бога пламенем. И когда все творение уничтожится, побегут люди, что на востоке, на запад, а те, что на западе, - на восток... а те, кто на юге, побегут на север... те же, кто на севере, - на юг... и повсюду... встретит их... гнев ужасного огня...
  
  * и все на земле будет гореть, и море станет огнем
  ** И будут молнии на небе, и колдовство их испугает мир.
  
  Обычно в зале ожидания царит приподнятая атмосфера: родители ждут детей, друзья - подруг, повсюду цветы и плакатики, и даже шоферы лимузинов в чёрно-белом и с сумрачными лицами не мешают празднику. Сейчас, после виденного снаружи, настроение у всех было подавленным. Даже цветы в руках у Дракоши, казалось, чуть завяли.
  Мы прибыли вовремя: и рейс из Ванкувера, которым летел Фельдман, и самолёт из Папеэте, которого ждал Дракоша, уже приземлились и пассажиры проходили таможню. По всему выходило, что ждать нам недолго. И точно, вот я уже заметил в переходе над толпой шевелюру Фельдмана, вот он появляется в дверях. Так, заметил меня...
  - О, Крис! Привет!
  - Привет-привет, каникулярий! Рад тебя видеть одним куском. Я уж думал, капут, взялись за тебя доктора...
  - Не, всё, к ним я больше не ездец... или не ездун..., короче, полностью здоров. Могу показать справку.
  - Я тебе на слово поверю. Давай сюда свой багаж!
  - Только ты осторожней, не разбей! - Фельдман протянул мне одну из своих пузатых сумок - Я тут в дьюти-фри прикупился. Мне сказали, здесь цены на спиртное прямо бешеные. Ну и еще там по мелочи.
  - Ну, куда ж мы без тебя! Так бы и засохли в трезвости!
  Я тихо порадовался, что к нам вернулся прежний домовитый хозяйственный Фельдман, здоровый и со справкой. Дотащив его объёмистый багаж до наблюдательного пункта в центре зала, мы встали у колонны (Фельдман, сославшись на долгий перелёт, сидеть наотрез отказался) и продолжали беседу. Краем глаза я отслеживал Дракошу, который стоял со своим букетом в постепенно редеющей толпе встречающих.
  - Хорошо, что ты вернулся, Ари. Тут без тебя на лодочку один девайс поставили, помнишь, я писал?
  - А, да, смотрел я на него в сети. Хитрая штуковина, и вполне возможно, что и шпионская. По крайней мере, GPS микруха в ней есть, и памяти зачем-то прорва. Весьма похоже, что она пишет что-то, связывает с локацией, а по приходу в американский порт куда-то сливает.
  - Так что теперь, выбрасывать её и платить жуткие сотни за выкачку гальюна?
  - Зачем, Крис? Мне кажется, что достаточно посылать ей ложный GPS-сигнал. И пусть она хоть оботчитывается о странствиях в Сахаре и Антарктиде. Или вообще танк экранировать от GPSных частот. Металлическая сетка - и всё, ячейки я подберу. Никаких правил мы не нарушаем. Об этой особенности нас не предупредили.
  - Эх, где ты раньше был? Не мог неделю назад появиться, сразу бы всё сделали.
  - Ты знаешь, Крис, я честно пытался - пожал плечами Фельдман - только мама настояла на осмотре, ну и пришлось шесть дней приёма ждать.
  - Прямо такая неделя общей очереди, и без неё никак?
  - Не получилось - нахмурился Фельдман - Там какой-то завал был (он понизил голос) у психиатра, для меня ни разу полчаса не нашлось.
  - Завал у него, у психиатра... - проворчал я, и вдруг запнулся. Как фотовспышкой череп осветила изнутри некая мысль... и она мне очень, очень не понравилась. Во рту мгновенно пересохло.
  - Значит, так. Стой здесь, охраняй своё добро, я отойду на пару слов к знакомому. Он из института, я вас потом представлю, назад вместе поедем.
  Я не успел подойти к Дракоше, меня опередили, точнее, это он сам побежал вперёд через опустевший зал, а с другой стороны к нему бросился кто-то, тоже в белом, но чуть пониже ростом. Метра за три до встречи бег перешёл в прыжок - через секунду Дракоша сжимал кого-то в объятиях, а букет лежал у их ног.
  - Как я рад тебя видеть! В человеческом облике ты ослепительна!
  - А ты не узнавал меня целую минуту, кретин! Я скучала и ждала, беззащитная. За это время мне сделали два неприличных предложения!
  - О'кей, куда ты дела трупы?
  - Ты - бесчувственный дурак! И из меня делаешь какую-то мегеру!
  - Ты - самая прекрасная мегера на свете...
  - Вот, наконец-то хорошее начало!
  Мои подозрения могли подождать минуту... и две... и три. Наконец Дракоша разжал объятия и подошёл к нам, одной рукой катя увесистый чемодан, а другой держа за руку свою невесту. Вряд ли они сговаривались, но она была одета в том же стиле: белый брючный костюм, приталенный пиджак, в чёрных густых волосах - золотой ободок. Взгляды, которые бросала она на нас с Фельдманом, выдавали её острый ум, а в остроте её языка я уже имел возможность убедиться.
  - Знакомьтесь: ЭссаЛирри, моя невеста. Для своих - Молния.
  - С ума сошёл, дорогой?
  - Я хотел сказать, Эстель Рамирес.
  Она на какой-то микрон наклонила голову, мы галантно расшаркались. Обычно Фельдман тут же начинает искриться комплиментами, но сейчас он изображал Молодого Вертера: молчал, насупившись, только что руки на груди не скрещивал. Ладно, к делу:
  - Габриэль, у меня срочная информация. Меморандум Белого, третий вариант, уже началось.
  Дракоша мгновенно посерьёзнел.
  - Доказательства?
  - Косвенные. Про наркотик спросите Сидоровича. Очередь к психиатру в Израиле. Внезапные сумасшествия Салеха и сегодня в аэропорту.
  - Мелко, тебе не кажется?
  - Пусть подключат своих, пусть ищут доказательства. У вас больше ресурсов.
  - Хорошо. Займёмся - и, подхватив Молнию, направился к выходу, где уже стоял, поджидая нас, институтский 'Ниссан'.
  Всю дорогу в институт Дракоша ворковал с невестой, хотя она, умничка, похоже всё поняла и нет-нет, да и кидала на суженого быстрые тревожные взгляды из-под ресниц. Ссадив парочку у проходной института, Маноло повёз нас в порт: электроскутер не рассчитан на двоих, а электронный ключ у меня был только один. Он довёз нас до причала и дальше по пирсу, до самой лодочки, виртуозно лавируя между бухтами канатов, шлангами, грудами шмотья и прочими обычными на пирсе препятствиями. Мы выгрузили багаж, я помахал отъезжающему фургончику, а с 'Малгожаты' уже протягивал сходни улыбающийся Марко. Мы загрузились, Фельдман пошёл к себе устраиваться, а Марко подошёл ко мне.
  - Скажи, кэп, с Фельдманом всё нормально?
  - Вроде, нормально. Может, устал с дороги, и всё. А почему ты спрашиваешь?
  - Да вид у него какой-то такой, прихлопнутый. Ладно, если хочешь, молчи, всё равно узнаем.
  И вправду, несмотря на всё моё молчание, к вечеру на 'Малгожате' уже знали, что Фельдмана "ударило молнией". Сперва, зная его влюбчивость, никто особо не отреагировал, но обнаружив на столике в камбузе салфетку, всю исписанную вензелями "ЭР", я понял, что дело серьезнее, чем обычно.
  Фельдман искал утешения в лихорадочной деятельности. По его приказу мы все сдали средства мобильной связи и доступа для еженедельной, и уже многократно пропущенной, инспекции. Каждый девайс он тщательно разбирал, обследовал, переводил в какой-то особенный режим, исследовал содержимое папок и всяких системных областей, после чего возвращал владельцу. Марко он за что-то пожурил, скорее всего, как обычно, за посещение сайтов предосудительного содержания. 'Нахватают там вирусов, а мне лечить!'. Ко мне подошёл особо.
  - Плохие новости, Крис. Твой телефон взломали.
  - Каким образом? Давно? Что сделали?
  - Дня три назад. Способ неясен. Похоже, активировали закладку в операционке. Работали быстро и небрежно, скинули логи звонков и документы в папке. Зашли с какой-то левой кофейни в Стамбуле.
  - Вот как... А теперь скажи, просто ли активировать закладку и кто это может сделать?
  - Ты понимаешь, нужен доступ на уровне провайдера...
  - Вот-вот! А теперь скажи, как это бьётся с небрежностью работы.
  - То есть, ты хочешь сказать, что следы оставили нарочно?
  - Похоже, так. А самое главное спрятали глубоко - я протянул ему обратно мой телефон - Держи! Еще поищешь? Я беру себе новый, так, на всякий случай.
  Морской люд не любит дорогих телефонов. Еще намочишь его, или уронишь за борт - и поминай, как звали. Поэтому многосимочные китайцы ценой в пятак - наше всё. Самые важные данные я храню на планшетке, без доступа во внешние сети, во избежание. А если нужно полезть в Интернет - есть корабельная спутниковая сеть, а на суше - доступ через тот же телефон... стоп! А вот это надо проверить...
  Мы столкнулись с Фельдманом на трапе, столкнулись в буквальном смысле, так, что он чуть не выронил многострадальный мой телефон, только теперь распятый как лабораторная лягушка и присоединённый шлейфом проводов к одному из своих ноутбуков. Похоже, нам пришла в голову та же самая мысль. Не сговариваясь, мы прошли в 'Фельдманскую', я выложил планшетку на стол.
  - Ты тоже это понял, Крис? Хорошо, будем пробовать. Не бойся, телефон твой под контролем, всё пишется и может быть заблокировано в любой момент.
  Я включил на телефоне точку доступа, зашёл в неё с таблетки и приготовился, как обычно, смотреть входящую почту.
  - Ого! - воскликнул Фельдман - На телефоне поднялась прокси! И пакетики меняет... Подменяет айпи... А сертификаты, значит, свои лепит, интересно!
  Так он мог работать часами, забыв про всё на свете, при том что окружающие понимали едва десятую часть его бессвязных реплик. В этот раз, правда, уложился в пятнадцать минут, я только чайник успел поставить.
  - Ну, что сказать, ты был прав. Телефон твой действительно приобрёл не свойственные ему раньше способности. Всё, что через него идёт, он шифрует сам, используя одну старую дырку в защите. Дальше совсем интересно: вместо того, чтобы весь твой трафик куда-то перепосылать, а это сразу будет заметно по счёту от провайдера, он сканирует по ключевым словам, перепосылая лишь при совпадении. Вот список.
  Он показал мне страницу мелкого шрифта.
  
  Escher
  Dream(\s*)Lord
  Lun[- ]?Van
  Melco
  [CK]t(h)?ulhu
  Maria[- ]T(h?)eresia
  Mellman
  Tabor
  И так далее, в три колонки на всю страницу, в основном, имена. Что это: кодовые слова, пароли, ссылки на каких-то людей или события в мире? И почему неведомый хакер думал, что я буду использовать их в переписке? Это было похоже на страницу с ответами к неизвестному мне задачнику.
  Между тем сквозь привычные мне запахи всё больше пробивался какой-то новый. Через секунду я распознал вонь горелого пластика. Я едва успел вскочить со стула, оттолкнуть Фельдмана - и тут же батарея на разъятом телефоне с шипением лопнула, разбрызгав повсюду горящий металл и пластмассу. Мы схватили огнетушители и в две струи залили стол белым туманом углекислоты. Когда туман развеялся, нашим глазам предстал невесёлый натюрморт с пожжённой столешницей, заляпанным горелым ноутбуком и спёкшимся в ком телефоном. На батареях морской люд не экономит никогда.
  - Знаешь, Крис - Фельдман повернул ко мне лицо в пятнах копоти - Похоже, кому-то совсем не хочется, чтобы мы знали этот список.
  Не откладывая, я послал список Гоблину, воспользовавшись каналом экстренной связи. Зная Фельдмана, я догадывался, что еще одну копию получил его таинственный дядя. Меня так и тянуло пройтись по словам из списка с запросами в Интернет, но как раз этого-то делать не следовало вовсе: кто знает, что и где может сработать на эти заведомо ключевые слова. Оставалось надеяться, что многочисленной гоблинской или дядиной агентуре удастся сделать это, не привлекая внимание.
  
  
  - Итак, по нашим сведениям, местом реализации проекта 'Южный Крест' является база флота 'Чарли Оскар', - докладывал Миха - Обращаю ваше внимание, что аббревиатура 'CO' и словосочетание 'Charlie Oscar' входят в список 'Мим' под номерами 92 и 223, соответственно. Местонахождение базы нам до сих пор неизвестно, но на полёт к месту назначения офицерам отводятся полные сутки.
  - И как же вы дошли до этого вывода, друг мой? - покровительственно улыбнулся Зив, отставляя стакан.
  - Методом исключения - ответил Миха, не обращая внимания на шпильку, - Проект флотский, значит и руководить им должен флотский чин не ниже капитана. Осталось посмотреть список офицеров и определить, чьё назначение не соответствует должностной инструкции.
  - Как у вас всё просто! - хмыкнул Зив - 'посмотреть список!' 'должностной инструкции!'
  - Мы тоже умеем работать - не удержался Миха, отпив из стакана.
  - Так кто же этот офицер? - прервал дружескую пикировку Гиди - Есть у нас что-нибудь по нему?
  - Пока кандидатов двое - вздохнул Миха: ему самому не нравился такой ответ - Джейсон Хорн, коммандер, инструктор 'тюленей' и боевой ветеран. По должности - начальник охраны базы 'Чарли Оскар', но его опыт с такой заштатной должностью не вяжется. Второй кандидат - Уилбур Робинсон, капитан. Формально заведует логистикой, но на базе это всегда была лейтенантская должность. Оба без нареканий по службе, от пенсии далёкие, логика их назначения в глушь мне непонятна. И такое заметное расхождение мы наблюдаем на одной только базе.
  - Почему бы не предположить, что Хорн занимается своим непосредственным делом? - задумался Гиди - Проекту нужна надёжная охрана. Тогда за исполнение отвечает второй.
  - Постой-постой! - включился Зив - Не тот ли это хромой Робинсон по кличке 'Диббук'? Я с ним пересекался когда-то.
  - Именно он - сдержанно кивнул Миха. - Позвольте узнать, при каких обстоятельствах?
  - Лет пятнадцать назад он был еще лейтенантом - начал повествование Зив, откидываясь на кресле - и служил на базе в Ларнаке. Вся американская помощь проходила через его команду, он постоянно мотался между Кипром и нами. Дневал и ночевал на наших базах, мотался по всей стране, совался то в Ливан, то на границу с Газой, а я с моей бандой его как бы охранял, среди всех прочих. Он тогда очень интересовался и нашей культурой, и вообще еврейством. Учил иврит и уже весьма сносно на нём балакал, получше многих олим, и даже начал носить кипу. Я уже подумывал было, что вот-вот и обернётся он уже совсем Рабинзоном, но как раз тогда и приключился с ним этот странный случай. Перед самым Песахом мы работали в Иерусалиме, и он захотел сходить в город. Я его, понятное дело, одного не отпустил.
  - Помню-помню, горячее было время - подтвердил Гиди.
  Зив, кивнув, продолжал:
  - Всё как положено, Храмовая гора, Стена плача. И вот, он уже прислонился было к ней, как вдруг из толпы выныривает какой-то цадик из приезжих, пальцем немытым в него тычет и вопит: 'Диббук! Диббук! Убирайся вон!'. Так вот, народ, я в первый раз видел, чтобы человек так бледнел. У него даже ногти посинели. Повернулся, и поспешно так с Храмовой горы пошел. И до самого джипа ни одного слова я от него не слышал. Он ни разу об этом случае не заговаривал, а я тем более. Но с той поры его еврейство сошло на нет, а потом вообще перевели куда-то.
  - Ты отвлекаешься, Зив, - мягко упрекнул его Гиди - Всё это, бесспорно, заслуживает главы в мемуарах, но самое главное мы так и не выяснили. Где находится эта база и как её искать? Миха, ведь туда за последний год завезли очень много всякого: оборудование, материалы, учёных. Это всё должно проходить по ведомостям, отчётам...
  - К сожалению, поиски ни к чему пока не привели - сухо отчитался Миха - Обычно на военных базах строят либо военные инженеры, либо в редких случаях гражданские подрядчики из одобренных Пентагоном. И тех, и других я проверил, но не обнаружил искомого. Похоже, тут используется какая-то не флотская схема...
  - Постой-постой! - Гиди задумался, пытаясь схватить какую-то мысль - мы ищем по базам, а расходы и строительство проходят мимо... - это возможно... - возможно, если... если база принадлежит другой стране! То есть, страна передаёт Штатам в аренду территорию, инфраструктурой занимаются её подрядчики, а между территорией и собственно базой есть 'серая зона'. Мы одно время проводили американскую помощь через такую же схему, выстроив целый перевалочный узел в... чёрт меня возьми! В Ларнаке!!
  Зив хохотнул, покрутил головой и, допивая коктейль, сказал:
  - А этот Робинсон, он парень не промах. Тот еще хитрец. Миха, тебе уже проще искать базу, их таких всего-то две дюжины. Будь другом, вызнай насчёт этого шустрого капраз.
  
  Старый Лахман болел. Он сидел на диване у себя в гостиной, одетый в мохнатый свитер и фланелевые брюки, а перед ним на столике стоял поднос с огромной кружкой, исходящей запахом мяты. Голова Лахмана еле высовывалась из ворота свитера, и голый его череп, крючковатый нос и красные глаза делали его похожим на кондора, которых Миха в своё время повидал достаточно. Только на очень мудрого и проницательного кондора.
  - Скажи мне, Миха, ведь ты зашёл сюда не для того, чтобы проведать старого Лахмана?
  - Конечно, шеф, я даже и не знал, что вы больны.
  - Ещё бы, а то чуть простудишься, и твои же сотрудники начнут беречь, охранять... Впрочем, перейдём к делу. Что у тебя новенького?
  Миха доложил о своём поиске и результатах. Лахман отстранённо слушал, время от времени качая головой.
  - Что ж, это похоже на результат - сообщил он, - и заслуживает благодарности. Он отхлебнул из кружки загадочного отвара, держа поистине мхатовскую паузу и разглядывая Миху.
  - Только почему-то кажется мне, что тебя гложут сомнения. Зачем, спрашиваешь ты, класть две недели работы, чтобы вызнать для посторонних людей адресок? И что проку в этих сведениях, по определению далёких от интересов Израиля? И не имеет ли старый Лахман с этого исключительно свой интерес? Ведь так?
  Миха только кивнул. Невероятная проницательность шефа была для него делом привычным, но до сих пор вызывала трепет.
  - И, что самое смешное, я полностью согласен с твоими выводами. В том виде, в котором он подаётся, проект 'Южный Крест' никому не грозит, и уж нам - тем более. И не настолько он, казалось бы, важен, чтобы его разведывать в ущерб другим заданиям. Но вот скажи, от какого задания тебя отвлекли?
  - Перекрёстная проверка сведений, полученных по агентурным каналам - ответил Миха, - Несколько источников оказались совсем не так надёжны, как считалось раньше.
  - То есть, несколько человек, которым мы доверяли, внезапно начали 'гнать дезу'. Или, всё-таки, лгать? Как ты считаешь?
  - По всем признакам, ложь - подумав, сказал Миха, - Много умолчаний, подробности не сходятся.
  - Ты знаешь о них только псевдонимы, агентурные клички. А вот если я скажу тебе, что все они служат в Седьмом военном флоте США? Где-то в их зоне ответственности находится искомая нами база. Что ты скажешь тогда?
  - Я решу, что нашу сеть кто-то аккуратно вскрыл. И они теперь работают на других.
  - Но тогда бы их снабжали ложной информацией. А они, как ты выяснил, лгут, каждый по своему разумению. Нет, мой друг, это их личная инициатива. Вот и я задался вопросом, а что заставило этих людей, весьма несхожих друг с другом, измениться так внезапно и одинаково.
  Лахман посмотрел на Миху испытующе, поверх чашки, и Миха внезапно понял, что его шеф - боится! Боится чего-то иррационального, чего он не может постичь своим отточенным разумом.
  - Вот-вот, теперь и ты понимаешь - вздохнул Лахман. Отхлебнул из чашки, потёр лоб: долгие разговоры давались ему с усилием, и продолжил:
  - Видишь ли, я прожил очень долгую жизнь. И всю эту жизнь я стремлюсь понимать людей, разных людей. И постепенно у меня это стало получаться. Я могу вычислить мотивацию, предугадать поступки. Человеку вообще свойственно сначала принимать решение, а уж потом облекать его смыслом и резонами. Все так делают, только не все признаются. Так вот, в последнее время как-то чересчур много нетипичных решений и поступков. Рассчитанные линии поведения ломаются, для некоторых - вообще не совпадают. С отдельными людьми у меня получается всё меньше и меньше.
  Миха слушал не дыша внезапную исповедь шефа.
  - Я сперва подумал, что это у меня начало маразма. Не надо кривиться, это житейский факт. Но, вот что интересно, затронутые люди, не все, но некоторые, стали меняться внешне. Как правило, в лучшую сторону. И это происходит в окрестностях двух организаций, которые тайно весьма интересуются друг другом, и о которых мы с тобой уже говорили.
  - И один из них - тот самый капитан флота по кличке 'Диббук?'
  - Только не по кличке, мой друг, не по кличке. - и красные глаза оказались совсем близко - Ты можешь думать про меня всё, что угодно, ты можешь считать, что Лахман выжил из ума, но заруби на носу и учитывай в разработке - он действительно диббук, самый настоящий.
  

Часть 10. Открытие.

  - Вот если кто-нибудь меня спросит, что есть самое гадкое изобретение человечества, я вам скажу! - простонал я. И ведь не отодвинешься, и спинку не наклонить, за неимением таковой. Тоже мне, брутальный советский дизайн!
  Но, кто ищет - тот всегда найдёт, как говорилось в одной, тоже советской, песне. Во-от так, откинем сидушку, и - вуаля! - между мной и столом почти целый метр. Какой же это кайф, взгромоздить ноги на столешницу, постеснив кружку из-под кофе и экран лаптопа! Как вообще такую согбенность выдерживают всякие там клерки, программисты и прочая братия? Мне уже второй час хотелось наружу, из полумрака 'фельдманской', но ведь нельзя! Секретность, так её растак!
  Сзади отворилась дверь, отчего стало заметно светлее. Пахнуло влажным ночным воздухом и свежезаваренным чаем. Я знаю, это - Марко. Вот сейчас он окидывает гневным взглядом творящееся непотребство (еще бы! Кэп с ногами на столе!). Вот он тянет паузу, чтобы я обернулся. Вот набирает воздуха в лёгкие... Теперь пора!
  - Спасибо, Марко! Ты - настоящий друг. И с чаем ты вовремя.
  Удивить - победить! Он только поставил подносик на столешницу рядом и ничего не сказал. Разве что в глаза мне посмотрел, со значением. Я устыдился, убрал ноги и с чувством выполненного долга взял чашку.
  - А я уже всё посмотрел. Точка. Баста.
  - А вот и не баста! - мстительно осклабился Марко - Тебе Фельдман еще подобрал нарезку, на полчаса. Она там читает лекцию, благотворительно работает на кофейной плантации. Играет в теннис. Скажи честно, Крис, у тебя к этой даме прорезался вуайеризм?
  Я страстно кивнул, отпивая из чашки. Чай был хорош, чувствовалась рука Гургена. Марко заговорщицки подмигнул мне, вышел на цыпочках и тихо-тихо закрыл дверь. А в радиорубке остался я и включённый компьютер. С экрана монитора на меня смотрела она. Патрисия Робинсон.
  Чуть старше сорока лет, замужем, имеет сына шестнадцати лет. Внештатный консультант в нескольких очень серьёзных благотворительных фондах. Автор статей и лектор. Очень эффектная дама, отлично играет в теннис. А еще она - жена Уилла Робинсона, того самого капитана 1 ранга, под руководством которого на неведомом берегу пробивают дыру из нашего мира. И эта самая Патрисия сегодня будет участвовать в очередном меценатском вечере. Мероприятие это оказалось на удивление закрытым, Старшой вызнал о нём какими-то окольными путями, и еще через неизвестных мне знакомых разодбыл пропуск. Один. Для меня. И вот теперь вместо того, чтобы спать, я смотрю все имеющиеся в сети ролики и думаю.
  Хороша. Чертовски хороша. Без видимых недостатков, без изъянов. Еще прибавить опыт работы во всяких благотворительных шарашках, а это значит - с людьми. И получим опыт, плюс годы практики. Настоящая леди, а не подделка с приставкой 'бизнес'. И что мне делать, незнакомому, без особых заслуг, без богатства и положения? Как вызвать её на разговор, тем более о муже, тем более - в деталях? Не подольстить, не испугать, не... и еще тысяча разных 'не'.
  Вот, почему непременно я? Ладно, из нашей команды я подхожу больше всех. Марко не в той весовой категории, Ари временно выбыл по состоянию здоровья. Острая влюблённость общению с дамами не способствует. А народ из 'пожарной команды' просто отказался идти на встречу. Наотрез, без вариантов. Хотя, их я тоже понимаю. Узнает она в них пришельцев из другого мира - и лопнула вся конспирация. Интересно, как это она узнает... Так, что-то не о том я думаю. Мне надо вникать, составлять психологический портрет и вообще готовиться... А, между прочим, Фельдман - молодец. Вот этого-то 'трудового десанта' мадам Робинсон на кофейную плантацию мне и не хватало! Кажется, я знаю, как можно повести разговор.
  Только закончил с просмотром, откинулся было на спинку кресла подремать - и опять письмо! Из института, секретное, безобидным постом в социальную сеть. Сейчас мы его расшифруем... Фотографии каких-то мужчин, всего шесть. Четверо в форме, двое в цивильном. Снизу - две строчки текста:
  - Остожа, внимание! Р., когда учился, вступил в студенческое братство - Орден Трилистника. Формально их в ВМА гоняют, по факту они цветут и пахнут. Эти господа, предположительно, оттуда же. На мероприятии ожидаются. - Г.
  Совсем замечательно! То есть, я не просто буду наводить справки о секретном капитане, а буду делать это под взглядами его приятелей и сослуживцев. Ну, Гоблин, ну удружил! Еще раз напрячь натруженные извилины - и вуаля! Все шестеро запомнены, до вечера уж точно. С надеждой взглянул на часы, а на них - сюрприз, полвосьмого утра. Остаётся полтора часа на отдых, а потом - стричься, бриться, наряжаться...
...
  Хороший костюм у меня есть, даже два: яхт-клубовский и обычный. Необходимая часть имиджа при разговоре с клиентами, а то ведь, среди них всякие бывают. Иной небрежно одетого и на порог не пустит. Или, того хуже, назначит премию сообразно внешнему виду. Так что, с одеждой у меня в порядке. Платок в нагрудный карман, с должной толикой изящной небрежности. Привести мой белобрысый ёжик в подобие морпеховского 'газона'. Солнечные очки, бумажник, пригласительный билет - и вот я спускаюсь по сходням, весь сияя и благоухая. Марко с борта показывает пальцами 'окей' и тут же принимается затаскивать сходни. Сегодня команда уходит в море без меня, с Гургеном за главного. Мы, плюс дюжина мотояхт и рыбаков, будем тренировать береговую охрану. Мы будем как будто красться, путая следы и прячась за лайнерами, а они станут нас обнаруживать. Платит государство, как и все государства, скупо, но нам хватит. Опять же, знакомства среди береговой охраны. Дело важное, раз уж мы планируем здесь оставаться. Чтобы не раскрывать нашей невидимости, мы загодя обклеились уголковыми отражателями, теперь на любом радаре будем светиться как ёлка.
  Солнечные очки на лицо. Наушники в уши. На плеере - 'Второе Дыхание'. Да, похоже, вслед за Маноло я тоже становлюсь меломаном. Странно, лет пять меня не трогала никакая музыка, а тут вдруг задела. Снова и снова я слушал эти песни, и каждый раз сквозь мотив слышались непонятные, чужие слова. Чудилось, что слова обращались ко мне, в них была надежда.
  Альбом, который я слушаю - не фабричный, безо всяких выходных данных. Автором песен значился некий Серж. Что это, имя или псевдоним, я не знаю. Интернет о нем также не знает ничего. У фанатов ансамбля есть гипотеза, что Серж - искусственный интеллект, хотя это вряд ли. Похоже, таинственный автор как-то связан с родным миром Девятки, и еще, он мне заранее нравится.
  Вот так, слушая музыку. я шёл вдоль пирса, но не как обычно, напрямик, мимо рыбацких сейнеров и заправочного дока. На этот раз я забрал влево, и скоро очутился у причалов мегаяхт. Там, конечно, было на что посмотреть. Немногочисленные гуляющие по набережной то и дело замирали в восхищении, фотографируя направо и налево. Обязательные вертолёты на верхних палубах, ковровые дорожки на пирсах, сверкание меди и хрома. Изобилие, хлещущее через край. Я в своём парадном пиджаке на фоне этой роскоши смотрелся серенько и невзрачно. Рядом с набережной была парковка для лимузинов и стоянка такси. Лимузины выстроились чёрным лоснящимся рядом, даже на расстоянии пыхавшим жаром. На стоянке такси не было никого, но едва я подошёл, как откуда-то подъехал белый открытый 'Линкольн' с улыбающимся чернявым шофёром. Это было правильно, это весьма подходило под имидж. Теперь еще надо договориться об оплате вперёд, чтобы не трясти бумажником перед выходом.
  Общество Анонимных Меценатов, или как его там, особо не раздумывая, сняло на целый день местный оперный театр. У входа всех тщательно проверяли, штамповали пригласительные и предупреждали о недопустимости фотосъёмки. Внутри нас встречал улыбающийся распорядитель, мегаломанический 'аквариум' для пожертвований и сравнимых размеров лотерейное колесо. Главный приз лотереи, автомобиль космических очертаний, стоял рядом на низеньком постаменте в окружении экстравагантно одетых девиц. Вокруг царила атмосфера показного радушия и лёгкого чванства. По стенам на огромных экранах крутились ролики: Члены Общества (улыбка на миллион долларов) Кормят Голодающих Детей Габона, Самолёт Общества Доставляет Помощь на Гаити, и прочие в том же духе. Между ними фланировали меценаты. На небольшом возвышении с благодарственнной речью выступал кто-то из устроителей. На его галстучной заколке сверкал бриллиант стоимостью в годовой бюджет того же Габона.
  Открыв буклет мероприятия, неведомо как очутившийся в моём кармане (а ведь это распорядитель сунул! Талантище!) я убедился, что миссис Патрисия Робинсон ведёт семинар в аудитории 'Вайкики'. Темой семинара значилось 'доступное энергонезависимое жильё', и он уже двадцать минут как шёл. Как заведено на подобных сборищах, всё самое нудное, всякое там жильё и образование, обсуждалось в неудобную рань, оставляя козырное обеденное время для презентаций и фуршетов. Хорошо, у меня есть час пофланировать вокруг и подготовиться. А еще можно сесть на этот весьма кстати неудобный стул и чуточку подремать.
  Когда с окончанием семинара дверь аудитории распахнулась, я как бы случайно шёл мимо по коридору. Меня обтекла негустая толпа выходящих, и вот на пороге аудитории появилась она в окружении нескольких слушателей. Пожилой сикх в парусиновом костюме и тюрбане, скромно одетая женщина, похоже, монашка. Франтоватый молодой чернокожий. Она хорошо, спокойно и по-деловому говорила со всеми тремя, не затруднялась с акцентами. Тепло с ними распрощалась, и тут заметила меня, скромно держащегося в трёх шагах от них.
  - Доброе утро... вы ведь Патрисия Робинсон, так?
  - Да, это я. Доброе утро. Я вас слушаю.
  - Здравствуйте... (чуточку стеснения в голос...) Я - Крис Ковальски, я случайно узнал, что вы присутствуете и читаете семинар.
  - Да, и, как видите, он уже закончен. Впрочем, если вы интересуетесь темой...
  - Нет, извините, я здесь по другому поводу. У меня просьба лично к вам.
  - Просьба? (голос едва заметно похолодел, бровь выгнулась дугой)
  - Да! (а теперь немного жара, только не переигрывать!) Я хочу передать через вас огромную благодарность вашему мужу, капитану Робинсону. Я у него в неоплатном долгу!
  - Интересно! - она чуть наклонила голову и посмотрела на меня - Чем же заслужил мой муж такую благодарность... если это не секрет?
  И на этом самом месте наша светская беседа превратилась во что-то абсолютно иное. Так бывает во сне, когда среди ясного летнего луга адруг разверзается пропасть. Потому что, несмотря на сказанные слова, в глазах у неё никакого интереса не было. Совсем другое видел я там. Страх? Отчаянье? Жалость? Впрочем, это промелькнуло и сменилось прежней доброжелательностью. Я продолжал:
  - Видите ли, в недалёком прошлом он помог мне. Вытащил из безнадёжной ситуации, фактически, спас жизнь. Я бы так хотел поблагодарить его лично, при встрече! Но он, по-видимому, очень занят...
  - Загадочные обстоятельства, недалёкое прошлое - она грустно улыбнулась - я не буду передавать вашу благодарность. Главным образом, потому что - и тут слова её зазвучали тяжко и холодно, словно отмеряя наказание в кругах ада - потому что он сам уже здесь. Я думаю, представлять вас друг другу нет нужды.
  Я оглянулся - навстречу нам по опустевшему коридору стремительно, чуть прихрамывая, шёл худощавый человек лет сорока. Он был в штатском, но флотскую выправку было не скрыть. Вот взгляд его серых близко посаженных глаз скрестился с моим - сейчас он меня не узнает! - и Патрисия это поймёт! - и будет задавать себе вопросы: 'А зачем оказался у неё на пути этот навязчивый врунишка?' Но случилось странное: взгляд его потеплел, будто он и вправду встретил знакомого. Узкое лицо прочертила улыбка.
  - Дорогая, я вернусь к тебе через пять минут, обещаю! Только отойду с молодым человеком на пару слов..
  Он прошёл мимо меня к широкому окну, единственному на весь коридор, вдоль которого стояли мягкие кресла и пальмы в кадках. Сел сам и жестом предложил сесть мне.
  - Итак, насколько я понимаю, вы очень хотели со мной встретиться. Встреча состоялась, я здесь, можете задавать мне любые вопросы. Подчёркиваю: любые.
  Да уж.... Одно дело - вызнавать что-то про неизвестного, и совсем другое - беседовать с ним лицом к лицу. Зная, что из беседы непременно последуют выводы. Да уж, попал! Ничего, работаем. Но - о чём говорить с человеком, с которым ни разу не пересекался, да и о самом его существовании знать не должен? Можно соскочить с темы, придумав пустышку. Можно поговорить о чём-то общем - но вот о чём? Китайцы, наркотики, безумства... всё не то... логистика, оборудование, проект 'Южный Крест'... Вот! Это будет завязка.
  - Прямо так, без подготовки... Хорошо, начнём. Я - Кшиштоф Ковальский, капитан судна 'Малгожата'. Вы знаете, в последнее время по интернету ходят слухи об управлении погодой. Даже называют авторов, флот США, и название проекта тоже мелькало в сети. 'Южный Крест'.
  Так, пока результатов ноль. У него в лице ничего не дрогнуло. В покер с ним не сяду!
  - Между прочим, ваша фамилия в связи с этим проектом тоже упоминалась. Поэтому я хочу спросить вас, именно вас: действительно ли вы руководите этим проектом? Есть ли результаты? Совпадают ли они с вашими ожиданиями? Вы разрешили сами...
  Он снова улыбнулся странной своей улыбкой.
  - Признаться, это не те вопросы, которых я ожидал. Но - уговор есть уговор. Мои ответы: да; да; еще не очень ясно, Спросите меня попозже, у вас будет шанс. Что ж, теперь моя очередь спрашивать. Игра в вопросы священна и осенена древностью, не так ли?
  Куда-то делся коридор, и окно, и оперный театр вокруг. В мире остались только я и мой собеседник. Он наклонился ко мне:
  - Я буду задавать их по одному. Вопрос первый: на каком языке мы сейчас разговариваем?
  Я судорожно сглотнул: за всё время беседы мы не раскрыли рта!
  - Вопрос второй: в последние полгода не было ли у вас сотрясения мозга?
  Вьюнки и шрамы, белая палата, потолок, раскрашенный под купол!
  - Вопрос последний, и я хочу вашего на него ответа. Вы хотите вернуть свою жену? Такой же живой и невредимой, как если бы ничего не случилось?
  Волна через борт, грохот и пена, а потом - звенящая тишина и пустота, лишь качается на леере сломанный карабин...
  - Да - сказал я.
  Вряд ли это было слышно: так пересохло горло. Он, впрочем, услышал меня и в третий раз улыбнулся. Тут всё вокруг завертелось цветным калейдоскопом и рассыпалось...
  
  Я пришёл в себя на неудобном стуле в конце коридора. Мимо фланировали всё те же меценаты, только уже с бокалами в руках. Никто не обращал на меня никакого внимания: ну, подумаешь, утомился человек, присел, уснул... Быстрый взгляд на часы - одиннадцать сорок! Я проспал окончание семинара!! Бегом к дверям аудитории - там уже накрыты столы с печеньем, соками и листовками какой-то церковной миссии. Где теперь искать Патрисию Робинсон, здесь ли она еще? М-да, давненько я не проваливал поручений. Неудобно-то как! Вот она, бессонная ночь: ждал конца семинара, ждал, а потом присел - и отрубился. И сон был буквально в руку: про неё, про мужа, про разговор... о чём мы говорили? Да, какая разница! Сон и есть сон. Интересно я его представил, в деталях.
  Между прочим, по коридору идут двое с гоблинских фотографий, и они, в отличие от приснившегося мне Робинсона, как раз в мундирах. Заглядывают в аудиторию... что ж, это - хлипкий, но шанс.
  - Извините, господа... Здесь был семинар по строительству...
  - Возможно, возможно... мы на нём не присутствовали.
  - Ах, как жалко, а я опоздал. Его вела Патрисия Робинсон, я бы хотел задать ей вопрос...
  - Мы бы тоже хотели поздороваться, но она уже, как видите, не здесь. Скорее всего, укатила. Очень занятая дама.
  Совсем кстати мимо пробегал официант с бокалами. Взять один не глядя - и вот уже три уважаемых джентльмена коротают время ланча за лёгкой беседой. На моё робкое предположение, что Патрисия укатила с мужем, господа офицеры, многозначительно перемигнувшись, ответили, что это исключено, что кэптен Робинсон совершенно точно не на Гавайях. Я почтительно с ними попрощался и пошёл на выход. Конечно, это был сон. А что я себе подумал?
  На такси - в аэропорт. Там взять из камеры хранения рюкзачок со сменой белья. Переодеться в 'семейной' туалетной кабинке. Выйти, снова поймать такси - и можно уже в институт. Я понимаю, что для современных программ распознавания лиц мои игры в конспирацию - детские шалости. Так я и не компьютер собираюсь обманывать, и даже не стряхнуть возможных соглядатаев. Мои действия - защита от зевак и случайных свидетелей, чтобы никто не сопоставил элегантно одетого господина в оперном театре - и Криса Ковальского в джинсах и футболке, проходяшего в институтскую калитку, чтобы смешаться с так же одетой научной братией. Вокруг меня сверкали улыбки, я отвечал тем же, но на душе было гадко. Предстоял разбор полётов у Старшого, кропотливый и безжалостный.
  Старшой, кстати, в институте не был важной птицей и кабинета не удостоился. Ему был предоставлен закуток на углу длинного коридора, напротив лестницы, нависавший этаким балконом над фойе и общим пространством первого этажа. Сейчас хозяина на месте не было, а в кресле у входа сидела Молния и читала толстенную распечатку каких-то статей. На мой безмолвный вопрос она указала глазами вперёд и вниз. Я взглянул сверху на вестибюль. Всем известно, что в офисных кубиках звукоизоляция вообще никакая, поэтому в институте поставили кабинки для телефонных разговоров, напоминающие чуть затемнённые стеклянные шары. В одном из таких шаров и сидел Старшой. Прижав к уху трубку, он слушал. Лицо его было безмятежным, лишь тени мыслей пробегали по нему, словно тени облаков. Сам он не говорил ни слова. Солнце, выйдя из-за угла, обрушило на кабинки свой жар, но он не замечал... Я отвлёкся от созерцания - Молния тоже смотрела на него, прищурив глаза.
  - Всё-таки, вы, люди - ужасные кретины - произнесла она.
  Пока я размышлял, стоит ли здесь обидеться, она успела вернуться к распечатке и снова углубилась в чтение, но что-то ей мешало. Она тряхнула своей чёрной гривой, посмотрела на меня и понимающе улыбнулась.
  - Не понимаете, о чём я? А всё очень просто, не раз описано и донельзя скучно: некий кретин намалевал на себе крест и пошёл искать Грааль. Нафиг. А некая мамзель его по-всячески в этом поддерживает, обязалась ждать и напасла платочков. И так уже который год. А жениться и наплодить ребят - ну как же можно, когда великая цель, мир рушится и вообще мы все умрём?
  Она снова глянула с высоты вниз.
  - Пойдёмте в буфет? Это надолго.
  - А что - спросил я, пропуская её вперёд - Драконы в этом смысле лучше?
  - Нет, Кшиштоф, драконы еще хуже. Больших эгоистов свет не видывал. Милый, впрочем, до безобразия человечен. За что и нравится мне больше, чем все остальные ящеры, вместе взятые.
  А потом подкрепившегося меня долго и вдумчиво препарировали в какой-то подвальной аудитории. Старшой, дистанционно присутствующий Гоблин и еще какой-то не представленный деятель по телефону. Просили рассказывать от первого лица, от третьего лица, отмечать поступки, жесты и реплики на минутной шкале. Перебивали, выворачивали сказанное и снова спрашивали. Прямо как те китайцы на Теа-Роа, или еще раньше, в Сурабае, да много еще где. Сходство усугублялось тем, что телефон и рюкзак меня попросили оставить снаружи, на всякий случай. Когда господа Инквизиторы, наконец, отключились, Старшой извиняющимся жестом пожал плечами и проводил взмокшего меня в институтский душ, оказавшийся чуть ли не прямо за дверью. В стенном шкафчике я нашёл свои вещи и махровое белое полотенце. Сполоснувшись, вышел на улицу. Оказалось, меня промурыжили до вечера. Солнце уже село, только на западе над горизонтом светилось зелёным и розовым. В институтском садике зажглись огни, светяшаяся тропа, мерцая, вела к парковке и выходу. На стоянке, не выбирая, взял скутер и покатил по пустой ночной дороге. Сегодня через город мне не хотелось, и я ехал за дрожащим освещённым кругом от фары по узкому серпантину вдоль горы. Вот за поворотом открылся залив, отороченный цепочкой огней. Где-то там, среди них - вернувшаяся 'Малгожата'. Я доехал до пирса, оставив скутер на парковке, дошёл до лодочки, ответил на приветствия Гургена и Марко. На столике в камбузе меня дожидались подогретые обеденные макароны: видно, у наших тоже был трудный день, не до разносолов.
  Уже совсем перед сном, разбирая рюкзак, я обнаружил выпавший из кармана пиджака плеер с наушниками. Я о нём после злосчастного семинара совершенно забыл.
  
  ... Натан Лахман внезапно проснулся среди ночи в тёмной пустоте своего дома. Вокруг было прохладно и тихо, через опущенные тяжёлые шторы не проникало ни звука с улицы: со временем сон его стал болезненно чуток. Что же разбудило его, почему он сидит на кровати, а сердце его стучит в груди, как за последние полвека не стучало ни разу? Что-то, что он понял во сне... Нечто... нечто ужасное. Он закрыл глаза, стараясь погрузиться в сумрачный мир сновидений - и вдруг вспомнил. Мысль, осенившая его во сне была так проста и страшна, что он невольно скрипнул остатками зубов, затем, уняв дыхание, спустил ноги с кровати, нашарил тапочки и как был, в колпаке и длинной ночной рубахе, прошаркал в соседний кабинет к столу.
  Делом пары минут было активировать комп и вывести нужные отчёты по статистике. Его выводы в очередной раз блестяще подтвердились, только ему было совсем, ну абосолютно не радостно.
  'Что ж, информация у нас есть, теперь надо её подать, грамотно, своевременно и точно обозначенным людям' - Лахман бормотал про себя, недостаток, с которым он боролся всю жизнь, казалось бы, поборол - и тут он снова проявился - 'Так, кому первому?'
  
  - Шлёма, выслушай и попытайся поверить. По моим данным, в ближайшее время нам грозит вспышка психических заболеваний. Причину я не знаю, да это и не столь важно, а важно то, что это коснётся и твоего хозяйства. Более того, мне кажется, что твои подопечные к этому предрасположены больше среднего. Очень тебя прошу, организуй тестирование, обследование своих. При малейших признаках ненормальности переводи на должность, не связанную с оружием и взрвычаткой, в серьёзных случаях советую изолировать. Да, проверяющих проверить самих в первую очередь. По этим вопросам обращайся к Я. Палею из Центрального госпиталя, я введу его в курс дела. - Натан.
  - Адон Яков, здравствуйте! К Вам в ближайшие дни, возможно уже сегодня, обратятся мои коллеги из гос. органов. Очень Вас прошу, окажите им всемерное содействие. Да, это напрямую касается опубликованной Вами статьи: она была прочитана и мы пришли к выводу, что положение даже несколько серьёзнее описанного Вами. Как Вы понимаете, любая эпидемия требует организованных противоэпидемических мер, а в этой области кроме как на Вас положиться, увы, не на кого. Со своей стороны обещаем максимальное участие; те, кто попросят Вас о содействии, обладают достаточными полномочиями. - С уважением, Н. Лахман, ведущий аналитик Моссад.
  - Зимородок, привет! Я думаю, ты уже заметил, что в последние недели участились атаки суицидников буквально повсюду. Так вот, дело идёт к тому, что этих атак будет еще в 5-10 раз больше. Причём большинство этих атак будут неподготовленными, неспровоцированными, абсолютно случайными, а значит, непредсказуемыми. И, как ты понимаешь, единственный способ что-то с этим сделать - это заняться профилактикой. В самых жёстких терминах, работать превентивно. Обычно в этих случаях соседи поднимают вой, но сейчас можешь действовать свободно: все будут заняты своими проблемами. Удачи! - она тебе понадобится. - твой Старый Ворон.
  - Господин Премьер-Министр, обращаюсь к Вам напрямую, пользуясь своим правом, Вами подтверждённым. Точто так же как в прошлый раз, дело моё слишком важно и безотлагательно для обычной процедуры. Нами получены сведения, что на базе флота США 'Чарли Оскар', формально под эгидой флота, а в реальности без какого-либо контроля и сдерживания, ведутся разработки психического оружия массового поражения. Ведущиеся в течение последнего месяца испытания уже повлекли видимый рост насильственных преступлений по всему миру и в нашей стране (сводки прилагаются). Как видно из прилагаемых документов, ситуация имеет тенденцию к нарастанию, и уже в течение месяца может стать неуправляемой. Я прошу Вас употребить своё влияние на правительственные круги США с целью предотвратить безответственные эксперименты, напрямую угрожающие безопасности мира и Израиля. - Искренне Ваш, Н. Лахман.
  - Миха, прошу тебя, никакой публичности. Только мои личные друзья, ты их знаешь. И ничего в газеты. - НЛ.
  Он проследил отправку писем, подождал, пока каждое из них не мигнёт зелёным огоньком: 'получено адресатом'. Затем, откинув панель и прижав большой палец, активировал термоэлемент. Через минуту внутренний диск нагреется до полной потери содержимого, через две его будет невозможно восстановить.
  Он посидел, прислушиваясь к себе. То страшное, что он осознал, притаилось где-то внутри, но он ощущал его присутствие. Ощущал не как чувствуют больной зуб в промежутках между приступами боли, а, скорее, как врач, работающий в лепрозории, однажды обнаруживший у себя на коже блестящие розовые пятна.
  Я болен. Я опасен. Я уже не могу себе доверять.
  Насчёт теперешнего своего состояния он не обольщался: то, что он всё осознал - не более, чем случайность. Почти наверняка на следующий день он снова не будет ничего помнить. Он встал из-за стола, отодвинув мёртвый компьютер. 'Пора заканчивать со всем этим' - пробормотал Лахман и так же, приложив большой палец, отомкнул дверь в соседнюю комнату. Здесь хранилась его картотека, и с ней надо было что-то делать.
  Лахман наугад выдвинул ящичек, стандартный библиотечный каталожник, впритык набитый карточками. Вынул одну, исписанную невообразимыми каракулями, и грустно ухмыльнулся. Вот удивились бы местечковые контрабандисты прошлого века, увидев, во что выросла их 'пантофельная почта'! За криптостойкость своей картотеки он не боялся. Это даже не язык чероки в радиообмене US Navy, тут всё гораздо запутаннее. Последние, кроме него, знатоки подобной тайнописи давно умерли от старости или сгинули в Майданеке, как дядя Изя, посылавший когда-то смышлёного Натанчика на полустанок писать мелом на вагонах странные знаки.
  Тут, в большой комнате, уставленной каталожными ящиками, было его царство. Царство самого манящего для человека знания, о людях. Сюда он по крупинке собирал и отслеживал жизнь десятков тысяч людей, с их ошибками и взлётами, публичной жизнью и тайными встречами. Карточки хранят отрывочные сведенья о них - как слепки в янтаре, сохранившие мимолётную жизнь навечно. Там, снаружи, за стенами особняка, она продолжалась, у кого-то бурно, у кого-то скудно.. Кто-то был вписан золотыми буквами в историю, кто-то забыт даже родными, тот принародно осуждён, иной - тайно проклят, и никто, ни один из них, не ставил эти события в связь со строчками пантофельной почты на пожелтевших плотно исписанных карточках. На всю картотеку - ни единого фото: Лахман славился абсолютной памятью на имена и лица. 'Не смогу все почистить, много здесь' - он покачал головой - 'Хотя бы два дальних шкафа уработать. Там важное'.
  Кряхтя, он разжёг камин, подождал, пока разгорится и, свалив на тележку первую порцию карточек, привёз их к огню. От бумаги огонь запылал, тяга загудела в трубе. 'Эх, искр сейчас будет!' - подумал Лахман, не особо беспокоясь. Соседи привыкли к его чудачествам, из которых дымящий камин в самую жару - не особо-то и странное.
  Он нагрузил тележку еще раз, и еще - бумаги было ожидаемо много, и когда покончил с последними карточками, не чувствовал ног от усталости. 'Сейчас, сейчас отдохнёшь' - невесело подумал он, с трудом доплёлся до стола и, открыв ключом, достал из верхнего ящика 'Вальтер'. Оружие когда-то активно носили, так, что немецкая надпись на кожухе ствола стёрлась до нечитаемости. Лахман вставил в обойму два патрона, он во всём любил основательность, и задумался: 'Всё ли я сделал? Дела, долги, потом будет поздно...'. Затем дрожащей от усталости рукой упёр ствол в подбородок и спустил курок.
  

Часть 12. Время штормов.

  
  - Из проведённого нами анализа следует, что происходящие события больше всего укладываются в логику третьего варианта из меморандума. Я также подтверждаю, что начальные признаки такого развития событий проявились более месяца назад, но не были вовремя квалифицированы ни мной, ни нашими помощниками, ни аналитиками Института. Я принимаю вину за происшедшее и вынужден просить над собою суда, как только ситуация достаточно нормализуется. Спасибо.
  Говорящий сел. Некоторое время за круглым столом в полутёмной комнате царило молчание.
  - Просьба отклоняется. Анализ проведён и диагностика предоставлена хоть и посторонним человеком, но принятым в круг по рекомендации уважаемого Белого. Я вижу в этом в том числе и его заслугу. Кто против, прошу высказаться.
  Никто из сидевших за столом не пошевелился. Техника 'мысленного шума', которой пользовались все собравшиеся из соображений безопасности, требовала предельной сосредоточенности.
  - Уважаемый Белый, вы сказали: 'Больше всего укладываются'. Есть ли какие-то заметные отклонения от прогноза?
  - Да, они есть. Как сообщил 'дядя', кое-кто из группы опосредованного контакта демонстрирует улучшение физической формы, вплоть до омоложения и исчезновения хронических состояний. Данные подтверждаются независимыми экспертами. Возможно избирательное отношение Древнего к своим контактёрам.
  - В безумии тоже может быть логика. Бредовая, но логика.
  - Тогда наряду со случайным благом ожидаются случайные же кары. Подобные случаи нам неизвестны.
  - Контакт Остожи можете попросить об этом 'дядю'? Какие-нибудь особенные несчастные случаи с офицерским составом флота США?
  - Остожа, запрос к вам. Ешё какие-нибудь отклонения, уважаемый Белый?
  - Да. Необычная структура бреда во многих зарегистрированных случаях. Очень часто встречаются архаизмы, мёртвые языки: латынь, старогерманский, санскрит. В то же время языки нашего мира не встречались ни разу. В последнее время я склоняюсь ко мнению, что перед нами не проекция собственного безумия, но целенаправленное психическое воздействие, идущее с пока неясной целью. Тогда, если это так, мы имеем замаскированный первый вариант.
  - Принято. Информационная служба, запишите в протокол. Остожа, прошу отключиться.
  Я проснулся, открыл глаза и рывком сел в койке. Голова болела, на измятой подушке расплывалась огромная клякса пота. Быть приглашённым во сне на собрание Круга - дело почётное, но присутствие давалось с трудом. Хоть Гоблин и обещал, что со временем неприятные симптомы уменьшатся, пока от этого было не легче. Даже сейчас, когда от собрания меня отделял едва десяток миль, после него требовались две таблетки 'от головы' и еще часов пять сна, чтобы заспать нагрузку. Благо, я уже взял за обычай оставлять стакан воды и пачку таблеток в держателе на тумбочке, ложась спать, что вызвало в команде нездоровые ассоциации с Волком Ларсеном. Да куда уж нам до него? - у него, вон, целую стену в каюте занимала библиотека, а я всё флэшками да карточками перебиваюсь.
  Некоторое время я лежал, слушая, как плещет вода, чувствуя лёгкую бортовую качку: ранние рыбаки уже выходили из гавани, поднимая волну. Да, похоже, мне не уснуть. Привычно глотнув таблетки, я переместился за стол и включил компьютер. Так, что сегодня у нас?
  В девять придут киношники. Мой кораблик им приглянулся, нас взяли статистами в фильм. В фильме Главный Герой будет мочить Главного Злодея, а оружием Ужасной Угрозы Человечеству выступит Хищный Русский Катер, он же наша 'Малгожата'. Про то, что катер у нас действительно русский, мы благоразумно не распространялись. Не забыть всё могущее вызвать вопросы снести в 'Фельдманскую' и там задраить. Заодно и мою каюту почистить - и я, сложив вчетверо, сунул в бумажник загадочный список с моего телефона-смертника. Киношники будут спешить, на Гавайи надвигается шторм, и под это дело я выторговал хорошую дневную оплату. Кстати, в шторм, вполне возможно, тоже будут что-то снимать. Компьютерная графика компьютерной графикой, а настоящий свет сквозь настоящие волны - это что-то волшебное. Именно фото 'Малгожаты', снятое в циклон, и привлекло внимание киношников, а наши небритые физии были обозваны 'типажами'. Ну а то, что нам придётся чуть поносить дебиловатую made-in-Hollywood морскую форму - это неудобство тоже окупится отдельно.
  Дальше. Фельдман наверняка уйдёт на берег. У нас на берегу лёгкий заказ, надо найти и за комиссию раскрутить пару отдыхающих богачей продолжить отдых на рыбалке, где совершенно случайно окажутся их бизнес-партнёры. Лучше всего с этим справляется Марко, но если я пошлю его, Фельдман будет весь день глядеть на меня глазами больного спаниеля и покрывать свободные поверхности вензелями 'ЭР'. Оставшиеся бодро отчаливают и в стелс-режиме отслеживают честность еще одной регаты, проходящей недалеко от нас. Марко: проверить и зарядить беспилотник, Фельдману перед уходом проверить связь.
  Сообщение от Оззи, посланное, когда я уже спал. Зовут в местную марину на наладку двигателя, как эксперта. Отпущу, куда денусь, хотя в последнее время не покидает меня чувство, что он намеренно занижает ставки, часть получая наличными и крысятничая от нас. Команда может быть недовольна, но как бы это поточнее довести, чтобы он понял, кустарь-единоличник с мотором? А если не отпущу, сославшись на мизерные его доходы? Тогда надо придумать занятие взамен. Что там придумывать, перед возвращением спустимся за борт и будем обдирать наросшее. Три месяца прошло с последнего докования, пора уже.
  Завтра до вечера снова киношники, а потом нам надлежит стоять под парами в ожидании срочного груза на Полинезию. Самолёт им подошёл бы больше, но идёт шторм и аэропорт могут закрыть. Нам на 'Малгожате' шторм не особенно страшен, главное - вовремя выйти, чтобы не попасть в самый расколбас. Мне: занести готовый план-маршрут в офис береговой охраны, проштамповать паспорта. Заодно и сэкономлю, шторм на рейде не пересидишь, а швартовка на Гаваях стоит дорого.
  И еще, запрос от 'пожарной команды', не забыть озадачить Фельдмана. Переспросить два раза, он в последнее время весьма рассеян.
  
  Я оделся, наскоро заправил койку и тихо проследовал в камбуз: утро уже наступало, хотелось чаю. На камбузе горел свет. За столиком, ссутулившись, сидел Фельдман. Мокрые щёки, тёмные круги вокруг глаз. Похоже, он так и не спал. Кивнув ему, я поставил чайник. Пока грелась вода и заваривался чай, Фельдман не двинулся, не произнёс не слова, и только когда я поставил перед ним парящую чашку, поднял на меня запавшие глаза. Нет, никуда я его не пошлю. Ему сейчас разве что на массовый суицид агитировать.
  - Крис, ты когда-нибудь любил?
  Как говорит Молния, хорошее начало! Вот как тут ответить? Честно, вот как.
  - Я - да. Ты же знаешь.
  - А я вот ни разу, и не знал, как это. А сейчас - люблю! И никуда не могу деться, и ничего поделать с собой не могу! И не хочу... Люблю её!
  - Ты вообше помнишь, что она даже не человек? У неё крылья, когти, раздвоенный язык, и весит она как танк 'Меркава'.
  - Она - не человек, она лучше! Я бы хотел посмотреть, как она летает!
  - Ей нужен кто-то из её племени. Не я, не ты.
  - Я понимаю. Я всё понимаю! Я вижу, как она глядит на этого, своего жениха, Габриэля. Она мне не пара. Она меня не любит и не полюбит, наверное... Крис, я всё понимаю!! Но это всё вообще, аб-со-лют-но неважно. Потому что есть я - и есть она. И всё.
  Он одним глотком выдул чашку горяченного чаю и уронил голову на руки. Я налил ему еще и сам насыпал сахара. Налил себе и приготовился слушать дальше. Фельдману надо было выговориться.
  - Ты знаешь, Крис, я не могу спать. Закрываю глаза, и вижу - её. Вчера ночью тоже не мог спать. Выбрался на берег и пошёл. К ней.
  Дракоше и Молнии выделили малюсенький коттедж для приезжих на территории института. Семь миль по прямой, а по дорогам как бы не двенадцать. Хорошая вышла прогулка!
  - Я добрался поздно, они уже спали. То есть, не спали... Я просто сидел и слушал. До самого утра.
  - ...
  - А утром, как вышел этот, Габриэль, подошёл к нему и сказал: 'Габриэль, я люблю вашу невесту!'
  - Уважаю... А он?
  - А он улыбнулся и сказал: 'Почему бы вам не сказать это ей? Может, она захочет поиграться с человечком'. А я не смог. Не смог, Крис!
  Он разрыдался.
  - Я понимаю, это несерьёзно. Но хоть одна улыбка, хоть беседа, простая беседа за чашкой кофе! Крис, я буду счастливейшим человеком на земле!!! Знаешь, я сейчас соберусь и пойду, скажу ей. Скажу, и будь что будет!
  - Не пойдёшь, а поедешь. Я тебе скутер оставлю. И вот еще что, помнишь вчерашний заказ? Он будет на тебе. Будешь целый день на берегу, только смотри уж сделай.
  - Спасибо, Крис! Я сделаю, я смогу! - и, пошатываясь, удалился в гальюн.
  Всё моя не-по-делу мягкость и доброта! Не хотел же его посылать! Ладно, еще проектов насшибаем, какая наша жизнь! Зато Ари будет шанс. Только бы не заснул за рулём.
  Пока я так рассуждал, всё слышнее и слышнее становился звук двигателя, и этот мягкий басовый рокот явно был мне знаком. Кто-то ехал по пирсу. Шины прошуршали вдоль 'Малгожаты', двигатель смолк, и раздался тоже очень знакомый голос:
  - Эй, на барже! Доброе утро!
  Да, не каждый день с палубы открывается столь восхительное зрелище. На пирсе в лучах рассвета, оседлав алый Дракошин мотоцикл, стояла Молния. Волосы, убранные в хвост, ковбойские сапоги до колен, шортики и завязанная узлом на животе рубашка - живая смерть юношей от взрыва гипофиза.
  Позади меня на трапе показался Фельдман, запах мяты и одеколона летел впереди него - и застыл, потрясённый.
  - У меня сегодня выходной - отрапортовала Молния - Поехали лечиться!
  Фельдман шагнул на сходни. Кажется, не будь сходен, он бы по воздуху перешёл на пирс и не заметил. Сел сзади на мотоцикл, поискал ручку...
  - А ручки нету - подмигнула Молния - Ты за меня держись! - и лихо развернула мотоцикл на пяточке.
  Фельдман взглянул на меня. О, это был взгляд! Ангелы пели, и Ганнибал Лектор прыгал зайчиком на детском утреннике, и гремели слова Песни Песней Соломоновой.
  
  Мотоцикл укатил, а я, открыв все люки и дверь, остался в рубке прокладывать маршрут на завтра, пользуясь свободной минуткой. Неспешно пробуждалась гавань, мимо нас выходили в море рыбаки и ранние пташки на яхтах. За мыском их подхватывала разгулявшаяся океанская зыбь, начинала валять и кренить. Неопытного яхтсмена могло и смыть за борт, особенно занятого парусами, поэтому я нет-нет, да поглядывал туда, где очередная жертва стихий, борясь с волнами, ставила грот. Вот Марко, насвистывая, проскочил по трапу с удочками: по утрам здесь неплохо клюёт, а мы стоим далеко от грязноватой бухты и рыба тут съедобная. Вот через кормовой люк вылез Гурген с полотенцем через плечо, отсалютовал мне и принялся за утреннюю зарядку. Солнце, как это бывает перед непогодой, светило особенно ярко, через всё небо тянулись перистые облака. Мир и покой, только слишком уж часто ветер с города доносит звук сирен. Или это моя паранойя разгулялась некстати?
  Потом нагрянули киношники, и тогда я понял, что такое стихийное бедствие. Целая кавалькада носильшиков втащила и разместила на борту жуткую прорву осветительной аппаратуры, камер и микрофонов. Надо сказать, разместила грамотно, ничего не заставив и ничему не мешая. На палубе и в коридорах расстелили маты со стрелками и указателями, чтобы не путаться в тесных наших переходах. За те минуты, пока я читал и подписывал бумаги: контракт, дополнения к контракту, страховую ведомость и прочие, наши переборки, люки и комингсы украсились плакатами и табличками на псевдорусском. Даже на консоли появились загадочные надписи: я распознал 'Фэжкщ', 'Убийцтв' и 'Яакета 1'. Гримёры умудрились втиснуть своё хозяйство в предбанник перед 'Фельдманской' (снимаю шляпу!) и уже вовсю настроились работать. За что я, всё-таки, уважаю американцев, так это за их готовность и умение вкалывать, когда надо. Вырвав из цепких лап гримёров Гургена и Марко, отправил первого проводить инструктаж пассажирам, а второго осмотреться перед отплытием.
  Выяснилось, что мы никуда отплывать не будем, сегодня снимают крупные планы в помещениях. Под это дело собрался было улизнуть Оззи, но я притормозил его на сходнях. Состоялся краткий разговор: я сказал, что он себя не ценит, что занимается демпингом на ровном месте, что тем самым накликает на себя неприятностей в виде крепких ребят из профсоюза. Что я его ценю гораздо больше, и, ей-ей, в следующий раз просто оставлю на судёнышке чистить днище, а господам из дока вышлю прайс-лист с настоящими расценками. Что я надеюсь на здравый смысл и добрую волю самого Оззи, особенно на здравый смысл, компренде? Оззи пробурчал в ответ, что всё понял, что он уже обещал и вышло бы нехорошо, и что расценки обсудит со мной нынче же вечером. Отпустив его с миром, вернулся в рубку, где меня уже ждали киношники, загримированный переодетый Марко и комплект морской формы made-in-Hollywood на меня лично. Выяснилось, что форма сидит на мне как на чучеле, как не исхитряйся с ремнём, но, как объяснил подскочивший то ли стилист, то ли визажист, так и было задумано. Он даже художественно выправил рубашку с одного бока, критически меня осмотрел, заправил обратно и выправил с другого бока. В чём смысл подобной манипуляции, я так и не понял, но им, профессионалам, виднее. Меня же никто не уличает на прокладке курса, что здесь на карте я делаю одну засечку, а здесь, почему-то, две.
  С минуты на минуту должны были прибыть главные герои, а посему всех присутствующих попросили на палубу. Вышел и я, чтобы посмотреть, как там разместились осветители и прочая братия. Хвала Гургену, разместились нормально, даже натянули от жары тент. Одного из бригады засунули в оранжевый спасик, повязали свистком, вручили спасательный круг и обязали сидеть на борту и бдить, что он и делал с выражением утопленника, жуя бутерброд. Всё верно, по правилам так и надо, а то леера мы так и не натянули.
  Следующие пять часов были отданы великому искусству кино. Ставились ярко-зелёные экраны, актёры занимали места, правили свет, грим, костюмы, снимали сцену. Сцену отсматривали, поправляли и, как правило, переснимали заново. Всё это время помощник режиссёра с оператором лазили по 'Малгожате', снимая натуру, непрерывно травя похабные анекдоты и байки из жизни. Гальюн потряс их до основанья (еще бы, брутальный советский дизайн!), каюта экипажа привела в восторг, а вид камбуза с 'люминиевой' кастрюлей и висящим под подволоком ведром с рыбой довёл почти до экстаза. Снимали крупные планы, иногда со мной, но большей частью - с Марко. И правда, мешковатая форма как-то удивительно пошла ему, придав вид лихой и бесшабашный. На лодочке нашей всё больше ощущалась зыбь, камбуз был заснят повторно, с драматически качающейся на шарнирах плитой, я обещал, что завтра в море будет еще интереснее. Потом киношники так же быстро свернулись, попрощавшись до завтра. Звали нас с собой на ланч, накрытый возле киношных фургончиков, но время уже поджимало, надо было бежать отслеживать регату. Жалко, конечно, когда еще доведётся пообедать со звёздами, тем более что брутальный в своём амплуа Корвин Митчелл оказался вполне нормальным дядькой, а Анджи сверкала как в кино, так и в жизни. Положительно, везёт нам сегодня на эффектных дам. Впрочем, будет еще и завтрашний день.
  Регату мы успешно отследили, разве что беспилотник запустить из-за ветра не вышло, и пришлось нам бегать вокруг яхт как овчарке вокруг стада. Ну не тянули эти парусные увальни на что-то большее, чем стадо, тем более, что боящиеся ветра шкипера массово зарифили паруса, снизив и без того невеликую скорость. Мы исправно играли свою роль, прищучили двоих за работающий в гонку двигатель и одного недотёпу с порванными парусами чуть было не взяли на буксир. Возвращались уже затемно. Причалив, завели дополнительные швартовы: ночью ожидался ветер. Поужинали утренним уловом, оставив порцию для отсутствующих. Появился Оззи, пахнущий шампунем и виски, сдал мне на руки наряд, платёжку и энную сумму наличными: всё понял, умный мальчик. Фельдман не появлялся, впрочем, никто его и не ждал: в загуле лирическом, равно как и творческом, он мог находиться сутками. Разве что обычно он оставлял мне сообщение на телефон, а сегодня не оставил, но тут и случай был исключительный.
  Я доделал завтрашний маршрут, распечатал, подписался где надо и вышел на пирс. Дул ветер, плескала вода, поскрипывали кранцы, сквозь полосы туч мерцали мохнатые звёзды. Над мечущимися листьями пальм всходила луна. Почему-то, впервые за почти три года, очень хотелось курить. По сходням мелькнула тень: сошёл на берег Гурген. Сошёл и встал рядом. Мы стояли, молчали, смотрели на звёзды, и я понимал, что желание моё курить означает, что жизнь вокруг необратимо и непоправимо меняется. Меняется, как тогда, когда Ядвига...
  - Кшиштоф, как ты отнесёшься к тому, что я покину команду?
  - Нормально отнесусь, Гурген. Я точно знаю, что у нас ты не на своём месте. С удовольствием дам тебе рекомендацию, хотя и понимаю, что она будет смотреться несколько бледно. Не всё же можно рассказывать.
  - Спасибо, Кшиштоф. Я, пожалуй, попрошу.
  - Если не секрет, куда собрался устраиваться?
  - Да не особенно секрет... - Гурген замолчал.
  Он молчал довольно долго, и только когда я уже решил, что разговор наш окончен, снова заговорил.
  - Никуда особенно я не устраиваюсь. Просто вдруг оказалось, что у меня есть старые долги. Которые необходимо раздать. - сказал и словно стал ниже ростом.
  - Я могу тебе как-нибудь помочь? Мы можем?
  - Да нет, это совсем моё дело - горько сказал Гурген - и чем дальше от него вы, тем лучше.
  - Завтра мы отходим в Полинезию. Мы можем затеряться там надолго, никто не сыщет. Сменим название, имена, радар. А там и помошь от Старшого подоспеет. Он обещал.
  - Слушай, Кшись, тебе не надоело бегать?
  Гурген слегка повысил голос, что для него означало полное бешенство. Потом, помолчав немного, продолжил уже обычным тоном:
  - Ты не задумывался, что все мы здесь - беглецы? Я бегу от того, что понаделал в прошлом, Оззи - от папы-деспота, Ари - от долга перед Родиной, внушаемого старшими. Один только Марко из нас нормальный. Выдерни его - и вся наша команда рассыплется, как карточный домик.
  - Ты преувеличиваешь, Гурген.
  - Э-эх, Кшиштоф - он улыбнулся - Ты знаешь, я тебя уважаю. В частности, за то, что ты никого не стремишься изменить и со всеми умудряешься ладить. И сам при этом не подмазываешься, не мажешься.
  Мы постояли ещё, думая каждый о своём, а потом одновременно разошлись вдоль борта, проверили швартовы и кранцы. Зайдя на борт, я убрал сходни: Фельдман и так запрыгнет или, если пьян, позвонит.
  На следующее утро разгулялся ветер; он срывал с гребней волн солёную пыль, свистел в проводах, раскачивал кроны пальм. Ярко-жёлтое солнце проблескивало сквозь несущиеся космы туч. Близился шторм. Мы не спеша готовили 'Малгожату' к дальнему плаванью, заправлялись водой, я заказал горючку и отнёс маршрут в офис береговой охраны. На меня посмотрели искоса и дружески посоветовали сматываться отсюда, не задерживаясь до завтра. 'А то' - сказали они - 'летай потом, спасай вас'. Я заверил, что нас-то как раз спасать не придётся, дождался ответного хмыканья и покинул офис. По дороге на судно позвонил Фельдману. Он взял трубку почти сразу же.
  - Крис, это ты?! Ты знаешь, я счастлив!
  - Привет, Ари! Напоминаю, нам к вечеру отчаливать.
  - Как жаль! Я приду, вот, как только...
  - Можешь не спешить. Нам до вечера еще киношников катать. Без тебя справимся. Только потом будь как штык!
  - Буду, Крис! Непременно буду! Кстати, я тут понял одну интересную вещь. Только это уже при встрече.
  - Буду ждать тебя с нетерпением. Расскажешь. Пока!
  До приезда киношников мы успели сгонять в магазин и по минимуму обновить наш запас продуктов и всякой нужной мелочи. Сильно затариваться не стали: цены здесь, всё-таки, неприятные. До Полинезии нам хватит, плюс еще запас на всякий случай. Благо, ветер будет попутный, не как в прошлый раз против волн рубиться. Потом не спеша обошли лодочку, делая обычный осмотр перед плаваньем.
  Сколько раз я уже так делал? Достаточно, чтобы осмотр превратился в привычку, чуть ли не в ритуал. От таких привычных действий и на душе становилось спокойнее.
  - Помпа раз. Включаю.
  - Слышу звук. Вода идёт.
  - Помпа раз. Выключил. Помпа два...
  В таких заботах нас и застали киношники, решившие приехать пораньше. Их было заметно меньше, чем вчера и, к моему сожалению, не было звёзд: оказалось, что больше крупных планов сниматься не будет. Вот так вот, дооткладывался на завтра... Неразлучная парочка, помреж с оператором, первыми взлетели по сходням и, как идеальный газ, немедленно заняли весь объём собой и своими байками. Но они как-то съёжились и убрались в угол, когда в рубке показался их главный. Сухой, крепкий, с загорелым лицом и орлиным профилем - он смотрелся в рубке, как никто другой. Он протянул руку и представился... Офигеть!!! Вот как выглядит живая легенда, вечный анфан-террибль Голливуда! Ну вот, теперь всё встало на место: китч с плакатами в гальюне и матрёшками в каюте, всё это - гротеск, карнавал и буффонада, всегда присутствующий в фильмах Мэтра. Он понял, что его узнали и прониклись, и сам уже ответно осклабился. И понеслось! Мы сыграли боевую тревогу, устроили беготню по палубе с ныряньем в люки, отчалили по-взрослому, с рёвом двигателей и заливанием пирса водой из-под кормы. Марко героически стоял за штурвалом, устремив взор в морскую даль, и вились на сквозняке из открытых люков ленточки его бескозырки. А когда мы, задраившись наглухо, втопили форсаж, и волны пошли захлёстывать нас с головой, тогда и Мэтра пробило. Он стоял у штурманского стола, словно капитан Немо, а помреж с оператором, не дыша, бесплотными тенями вились по рубке, снимая, снимая, снимая...
  Мы возвращались на среднем ходу, по радару, нащупывавшему невидимый берег сквозь пелену дождя. Мэтр спустился за мной в тесную мою каютку:
  - Признаться, Крис (вы разрешите называть вас просто 'Крис'?) - я считал, что меня трудно удивить. У вас получилось. Более того, получилось дважды. Я очень вам благодарен.
  - Я вам тоже. В конце концов, очень редко получается так оторваться. А тут был отличный повод.
  - У меня тоже есть повод. Во-первых, пересмотреть ваш контракт. В приятную для вас сторону. А во-вторых, я собираюсь увести у вас матроса. Мне кажется, в моей области из него тоже выйдет толк.
  Я обещал, что пришлю Марко вниз, как только заведём швартовы. И точно, когда мы, сняв сочащиеся водой непромокайки, зашли в мою каюту, там ждал исправленный договор и стопка бумаги для Марко. Для изучения, как гласила летящим почерком Мэтра записка, приклеенная с самого верха. К договору была пришпилена визитная карточка. Телефон, насколько я мог судить, на ней был американский, калифорнийский и прямой, безо всяких восьмёрок и избыточных нуликов. Такие визитки дорогого стоят.
  На прощанье мы обернули каждого киношника в целлофан из наших запасов: снаружи бушевал ливень. Кто-то отнекивался, говоря, что у них есть зонтик, но мы отвечали, что в такой ветер зонты бесполезны и даже опасны. 'Кто тут за экстремальный парапланинг?' - спросил я. Желающих на нашлось. Подсвечивая путь фонариками, мы с Марко проводили их вдоль пирса туда, где ждал почти невидимый в пелене дождя автобус. Я задержался под козырьком таможни, чтобы позвонить Фельдману. Само собой, он не ждал нас на пирсе, такой ливень он наверняка коротал в одном из ближних баров. Помня, в каком виде он уходил, я взял для него непромокайку.
  Я позвонил два раза. Трубку никто не брал. Я зашёл в чат - абонент был неактивен более часа. Странно... Такого с ним никогда не было. Может быть его после всего сморил, наконец-то, сон? Вот ведь гадство, не звонить же, в самом деле, из-за него Дракоше?
  Телефон пиликнул и разрядился, успев показать сообщение от заказчика: доставка груза отменяется. Что ж, всё к лучшему, можно спокойно дождаться Фельдмана. С такими мыслями я вернулся назад и собрался было заснуть. Сон не шёл. Ветер налетал порывами, скрипели кранцы, хлопали, натягиваясь, швартовы, лодочка ходила ны зыби вверх-вниз. Я раза два вскакивал, чтобы посмотреть, не перетёрлось ли чего, не оборвалось ли. Собрался было уже плюнуть на всё и организовать штормовую вахту, но ветер, наконец, смилостивился и зашёл с севера. Теперь нас защищал остров, да и волны меньше долетали. Я еще пару раз позвонил Фельдману, опять не дозвонился и, наконец, заснул. Заснул и не слышал, как настало пасмурное утро, как собрался и упрыгал по лужам на собеседование Марко, как проснулись все остальные. Примерно в девять утра кто-то постучал в дверь моей каюты.
  - Сейчас. Встаю - я вскочил с койки, наспех оделся и открыл дверь. За дверью оказался Гурген. Я его ни разу таким не видел.
  - Кшиштоф, здесь полиция. Фельдман убит.
  
  Пришедшие, двое полицейских в непонятных чинах, были холодно-вежливы и выглядели устало. Они отказались от кофе, несмотря на кипящий снаружи шторм, сели в мокрых плащах за штурманский столик и перешли сразу к делу. Мне задали стандартные вопросы под протокол, предупредили об ответственности за ложные показания и запретили отлучаться более чем на сутки. У всех на борту прокатали отпечатки пальцев. Отсутствующему Марко оставили повестку. Спросили о ближайших родственниках покойного, сказали, что тело пока останется в морге до окончания экспертизы. Попрощались и ушли в дождь. Я почти сразу же позвонил Старшому. Оказалось, что полиция у него уже была и, более того, арестован Дракоша. Старшой уже подключил к делу институтских адвокатов и обещал держать в курсе.
  У меня в капитанском столике лежат пять конвертов, по одному на каждого из нас, как раз для подобных случаев. Я вскрыл фельдманский, достал из него форму для береговой охраны с контактными телефонами, документ о страховании жизни, типовую форму завещания с заполненными от руки пробелами и запечатанное письмо на адрес Ципи Фельдман, Израиль. В контактных данных первое имя было тоже мамино, и написано оно было ручкой. Поле для контакта номер два было заполнено карандашом, причём, судя по мазкам от ластика вокруг, не в первый раз. Сейчас оно содержало контактный телефон некой Люси Фигероа, Филиппины. Страховочный документ оказался просрочен, завещание же... Боже мой, что я делаю? Как будто этим можно что-то отложить, отменить... Я пододвинул к себе телефон и набрал номер Ципи.
  'Ари Фельдман, белый мужчина тридцати двух лет, холостой, иудейского вероисповедания, был найден мёртвым в ночь с четверга на пятницу (это сегодня) под пешеходным мостом в парке Лилуокалани. При осмотре обнаружено сквозное пулевое ранение грудной клетки. Пуля калибра 9 мм была выпущена сзади-сверху, пробила лёгкое и сердце. По данным коронёра, примерное время смерти от 16 до 19 часов, в четверг. Сильный ливень, шедший позже, смыл следы и затруднил поиск свидетельств на месте преступления. Однако поиск в пулегильзотеке показал, что для убийства с большой вероятностью использовался пистолет Browning High Power, зарегистрированный на Габриэля ДаСильва. Прошедший обыск во временном жилище вышеупомянутого господина ДаСильва показал, что пистолет недавно чищен с полной разборкой. Тем не менее, анализ выявил, что менее, чем за сутки до анализа, из пистолета стреляли. На месте преступления гильзы не обнаружено, идентифицировать по гильзе в данный момент нельзя. Габриэль ДаСильва взят под стражу до выяснения обстоятельств. Первоначальная версия следствия - убийство из ревности.'
  
  - Я думал, что, пригласив вас сюда, вывожу из-под удара. Я был неправ.
  - Я тоже недооценил опасность, Старшой. Здесь на Гавайях всё выглядело очень мирно. Ни слежки, ни нападений, ничего. Кроме случая с телефоном, который могли взломать откуда угодно.
  - На самом деле, тот случай должен был насторожить. Это значило, что вас по-прежнему интенсивно мониторят. Особенно после взрыва блока питания. Особенно для Ари, потенциального носителя опасных секретов.
  По стеклу иллюминатора и металлу корпуса грохотал дождь. Зарницы призрачным стробоскопом сквозь занавешенный иллюминатор освещали каюту, меня и Старшого, сидящих по разные стороны стола. В первый раз за всё время он пришёл на 'Малгожату'. Кроме нас на борту был только Оззи: Гурген ушёл по своим делам, Марко завис где-то в городе. Я их понимал: сейчас здесь было грустно. И, учитывая ливень, качку и штормовые вахты, весьма неудобно.
  - Тогда в Сингапуре, с кирпичом, и позднее, когда на меня напали. Я вижу в этом один почерк. Действовать громко, якобы небрежно, чтобы вывести из себя, заставить поступать необдуманно. И под это втихую что-то провернуть. Забраться ко мне в номер. Выгнать вас из Сингапура, возбудив подозрения полиции. В последние двое суток, увы, необдуманные поступки совершали мы сами. Я вообще собираюсь объявить карантин: незачем проходить в этот мир без крайней необходимости.
  - Понятно. Что там с дракошиным пистолетом?
  - Кто-то проник в коттедж, отключив сингализацию. Домик стоит на отшибе, никто ничего не заметил. Отстрелявшись и почистив, положил обратно. Дракоша был в институте, алиби есть.
  - Тогда зачем это им понадобилось? Дракошу выпустят из-под вреста не сегодня-завтра. Наши подписки о невыезде тоже скоро истекают.
  - Значит, очень важно нас отвлечь или обездвижить именно на эти несколько дней. Почему - сейчас думают все. Я очень прошу, передай своим - пусть будут осторожны. Пусть считают, что их тоже собираются убить. Кстати, тебя это касается больше всех.
  Старшой надел свой длинный, до щиколоток, плащ, попрощался и вышел. Провожать себя он не просил. Я же в раздумьи проследовал в камбуз, взял из рундука уже слегка подвявшие овощи и начал готовить рагу на троих. Похоже, скоро порций станет еще меньше...
  - Крис - окликнул меня Оззи.
  Вот и продолжение. Эх, терпеть не могу оправдываться и слушать чужие оправдания. Хотя, Оззи всегда был умницей, он поведет разговор правильно, ничьё самолюбие не пострадает.
  - Я тебя слушаю, Остин.
  - Крис, я хочу сказать, что работаю с вами последний месяц. Сдать дела могу в любое время, когда скажешь. Моё хозяйство в порядке, вся профилактика сделана, запчасти в комплекте.
  - Кому собираешься сдавать дела?
  Оззи только пожал плечами.
  - Кому скажешь, капитан. Время есть, можно найти и натаскать механика. У меня один есть на примете, могу попросить придти на разговор.
  Это верно. У Оззи всегда есть "на всякий случай" нужная запчасть. За его выбор можно быть спокойным.
  - Тем более - продолжал Оззи - он сейчас ходит на маломерных скоростных, у вас ему сюрпризов не будет. За неделю введем в курс...
  - ... и потом можешь сдавать дела. Зачем такая спешка? Или тебе предложили стармеха на лайнере?
  Оззи взглянул на меня. В его взгляде не было стыда, ни тени неудобства, скорее, оскорбленное достоинство. М-да, занятно видеть у австралийца английские обычаи. Там тоже не принято задавать "неудобных" вопросов, ограничиваясь полунамёками. Ничего-ничего, мы тут - азия, нам можно.
  - Я считаю, что риск неприемлемо велик - отчеканил Оззи. - Слишком велик для нас. Я говорил об этом много раз. Никто не слышал, или не сделал выводов.
  - Ты прав. И надбавка за риск тебя не переубедит?
  - Да, Крис. Деньгами не научились воскрешать или возвращать разум. У меня есть дело, есть цель. Здесь же я временно, мы с самого начала договорились...
  - Я помню.
  Это было три года назад, в Дарвине, на щербатом раскаленном от солнца пирсе в Ист Арм. Я сидел на кнехте, подстелив картонку, и курил, вдыхая вместе с дымом запах вездесущего машинного масла, вслушиваясь в рокот дизеля. Единственный рабочий движок на новом приобретении почему-то не держал холостой ход, время от времени взрёвывая высокими оборотами.
  Мимо прохрустел гравием арендованный нами джип и, обдав меня потоком горячего воздуха, остановился. Открыв условную брезентовую дверцу, из него вышел Гурген, а с другой стороны спрыгнул невысокий рыжеволосый коротко стриженный парень. Оба подошли ко мне.
  - Вот, кэп, это Остин, ищет место механика-электрика на небольшом судне. Хочет интересной работы. У нас работа интересная?
  Взгляд парня между тем не оставался спокойными. Он скользнул по мне, остановившись на сигарете, обежал судно, задержался на открытом люке в машинное...
  - Я думаю, на скуку у нас не жалуются. Сейчас, например, надо восстановить эту красавицу. Возьмешься?
  - Возьмусь - сказал он секунды через три, и было ясно, что он подумал, взвесил и принял решение. - Сейчас, например, могу сказать, где у вас поломка.
  Мы с Гургеном безмолвно уставились на него, он же, как бы не заметив, продолжал:
  - У вас в генераторе пробивает обмотку. Из-за этого скачки напряжения. Обороты двигателя тоже скачут, потому что управление ходом электрическое. А лампы у вас все на диодах, они яркость не меняют, но сгорают чаще. Вы, наверное, заметили.
  Я только кивнул. Гурген хитро прищурился:
  - Ну что, возьмем механиком, с испытательным сроком?
  - Это хорошо, что с испытательным, я сам хотел предложить! - сказал парень. - Где-то, две недели, чтобы вы ко мне присмотрелись...
  - И ты к нам - закончил за него Гурген. - Какие будут еще пожелания?
  Вопрос был провокационный. Марко, а до него - Фельдман, в ответ тушевались и замолкали. Этот же, (здоровая австралийская наглость!), обрадованно продолжил:
  - Спасибо, меня раньше никто не спрашивал! Я, в общем-то, набираюсь опыта. То есть, чем больше - тем лучше. В дальнейшем, через несколько лет, собираюсь открыть свое дело, строить яхты. Сложностей не боюсь, работать умею. Так что, можете наваливать. Здесь, например, надо проводку перетянуть...
  Мы с Гургеном внимательно его слушали.
  - Еще есть одна просьба, уже личная. Дело в том, что я не курю - и посмотрел на мою сигарету.
  - А кроме меня, у нас никто не курит. Да и я бросать собирался, так что, будем считать, есть повод.
  Что ж, Оззи, ты прав. Ты можешь покинуть команду в любой момент, даже прямо сейчас. Тем более прямо сейчас. Подальше от неоправданного риска.
  Мы поели тушёных овощей с мясными консервами. Потом Оззи мыл посуду, а я поставил греться воду. К самому чаю пришёл Гурген.
  - Хорошо тут у вас - сказал он, аккуратно снимая куртку - Тепло, тихо, уютно. Чаем пахнет...
  - Ты вовремя, Гурген! Посмотри еще, там на сковородке овощи.
  - Спасибо, Кшиштоф, я сыт. А вот чаю попью с удовольствием. Разливать уже можно?
  - Минутку подожди, настоится.
  Он отошёл в камбуз и вернулся обратно, неся на блюдце порезанный лайм
  - Что-то я лимонов не нашёл. Мы их не купили?
  Странно, я в рундуке точно видел пару. Может, закатились куда? Да ладно, сегодня можно и с лаймом, в порядке исключения.
  Мы пили чай, я рассказал о планах Оззи под аккомпанемент кивков с его стороны. Гурген выслушал, крякнул и начал к Оззи привязываться, точно ли в полном порядке содержит он свою матчасть. Оззи, вспыхнув, как лесной пожар, потащил его в машинное, я же остался один прихлёбывать чай. Всё-таки, резкий вкус у лайма, надо было пить без него. Еще Гурген мне в кружку такой ломоть бухнул, от щедрот своих... Интересно, раньше он ни разу так не ухаживал... И вообще, вкус какой-то странный...
  
  - Остожа, что случилось? Тебя очень плохо слышно!
  - Я сам не знаю, что. Вообще не помню, как заснул. Помню, как пил чай...
  - Остожа, проснись! Проснись, пожалуйста! 'Малгожаты' нет у причала!
  
  Я очнулся и обнаружил себя сидящим за столом, уронившим голову на столешницу. Руки и ноги затекли, вдобавок ко всему присоединилась изжога. Что ж мне плохо так! За бортом шипели волны, лодочку нашу валило бортовой качкой, на полном ходу ревели дизеля. Дизеля? Эти деятели придумали выйти в море?! Камикадзе-добровольцы... Я поднялся в тёмную рубку. Никого. Только попискивает автопилот, да обновляется рисунок туч на экране радара. Земли, между тем, не видно. Интересное кино! Где все, где я, сколько я проспал? Может, они засели в машинном? Или это дурацкая шутка-пугалка с сюрпризом? Нет, непохоже, это вам не Марко. Пора включить свет.
  Включив свет, обнаружил: радиостанция мертва и с пульта не включается, на вешалке нет гургенова дождевика, на автопилоте проложен курс от причала к выходу из бухты и дальше абстрактно на юг, который безукоснительно выдерживался последние девять часов (однако, я поспал!). На столике в держалке стакан с водой (которую я незамедлительно выпил) и еще стакан со свёрнутой запечатанной запиской.
  - Кшиштоф Ковальский, прощения не прошу. Знаю, что такое не прощается. Просто есть люди, и есть обстоятельства, когда иначе поступить нельзя. Береговая охрана получила твой маршрут с исправленной датой, выход разрешили, искать тебя не будут. Аварийные буи я взял, не ищи. Рацию сломал, но если починишь её, подумай, прежде чем давать SOS: этим ты обречёшь на смерть вместе с тобой еще нескольких людей.
  Смерть - не смерть, это мы посмотрим. Пока аккуратненько изменим маршрут на автопилоте: штурвал трогать пока не буду. Пусть теперь ведёт нас обратно. Там же уменьшим ход до экономного. Качка, конечно, еще вырастет, ну да нам спешить некуда. Теперь надо осмотреть лодочку на предмет каких-нибудь гадостей с часовым механизмом. Заодно выясним куда девался Оззи. Но сначала в гальюн. Ох, что ж так качает-то! Стоп, это не судно, это меня качает. Неужели в воду тоже чего-нибудь подмешали? Из последних сил дотянулся до кранов смыва, крутанул, и вдруг за переборкой заверещал истошным визгом поставленный в гальюнный танк шпионский девайс. И тут я внезапно и ясно понял всё, но меня уже затягивало в непроглядную липкую бездну моего последнего сна. Сквозь сон я слышал чьи-то крики: похоже, со мной пытались связаться друзья, но я был далеко, далеко, далеко... Один голос был сильнее других, он звал, он пробился сквозь пыльную пелену беспамятства, и я потянулся к нему, и узнал, и назвал по имени:
  - Э-с-с-а-Л-и-р-р-и...

Часть 13. Другое небо.

  Я лежал и смотрел в знакомый потолок с росписью под купол, с кружком голубого неба и зелёными листьями деревьев. Было здорово так лежать, ощущая кожей свежесть простыней, дышать прохладным вкусным воздухом с запахом хвои, ощущая себя здоровым и лёгким, как после долгого сна. Потом спрыгнуть (вспорхнуть!) с кровати, подойти к окну и любоваться видом заснеженных склонов и елей в мохнатых белых шубах. Как я, оказывается, отвык от зимы! Подойти к столу, где ждёт глиняная чашка с дымящимся бульоном, долго пить, наполнившись теплом до такой степени, что на ушах, казалось, проклюнулись и распустились почки. Был я, по традиции этого места, раздет до трусов и наголо побрит, разве что теперь без вьюнков и новых шрамов.
  На столике возле окна лежала сложенная одежда, явно под мой размер. Я натянул широкие суконные брюки, белую рубашку с запАхом, повертел в руках широкий зелёный с фиолетовым пояс - из него выпала карточка. На карточке был изображён жгучий брюнет с лихими усами в такой же, как моя, одежде. Вокруг брюнета вилась украшенная финтифлюшками надпись на Всеобщем: 'Модные наряды на любой вкус, Клехмиль и Сыновья. Волок-Висский, Торжище. Мы уже открылись в Норгарде!' - и ниже, более разборчивым шрифтом, какие-то буковки. Зато теперь понятно, что под чем носить и как здесь принято завязывать пояс. Завершив облачение стёганым жилетом на завязках и мягкими кожаными чувяками на босу ногу, посмотрелся в зеркало. М-да, сказывается недостаток опыта! Впрочем, недостаток усов и шевелюры сказывался не меньше. Решено, буду отращивать. Теперь бы понять, где же я, всё-таки, нахожусь, и что мне здесь делать. Впрочем, кое-что я уже знал. Я в родном мире 'пожарной команды', а, значит - значит, могу с ними связаться, если они, конечно, здесь! Спать, похоже, у меня не выйдет, но зато лёгкая полудрёма вполне доступна.
  Сказано - сделано. Я умостился на стуле у окна (капитанская натура восставала против валянья на койке в одежде), постаравшись масимально расслабиться. Дождавшись, когда сознание начнёт проваливаться, послал сигнал. Я не пожалел на него сил, вряд ли наши сидят тут поблизости.
  - Ну, что ты орёшь? - раздался в висках свистящий голос - Так и оглохнуть можно.
  - Извините, я случайно. Я здесь недавно, ищу своих.
  - Да, я тебя знаю, ты - Остожа, из внешних. А я - оператор справочной службы Девятки. Будем знакомы.
  Голосу явно был чужд Всеобщий язык: он картавил и шепелявил самым причудливым образом, половину букв просто не выговаривая. Я представил его говорящим по-английски, по-польски, на маори... Да, похоже любой язык будет ему чужим. Интересно, какая у него морда (вряд ли у него лицо)?
  - Красивая морда. Для тех, кто понимает - отозвался голос с лёгкой обидой. Да, надо что-то делать со внутренней речью, а то врагов наживёшь запросто.
  - Извините. Если вы меня знаете, можете объяснить, где я и что мне здесь делать?
  - В госпитале для особых случаев 'Лотриан'. Идёт третий день пребывания, сегодня должны уже выписать.
  - А что со мной было?
  - Да, ничего сложного. Острая лучевая болезнь, третья стадия. А всё потому, что в рот суют всякую гадость...
  Загадочный оператор прямо-таки напрашивался. Счас мы его укоротим... Как там это делал Чёрный?
  - Оператор, запрос. Как в домашних условиях отличить чай с летальной дозой полония от чая без него?
  Оператор полминуты фыркал и сопел, и даже, судя по звукам, чесал лапой за ухом, потом признал, что достоверной методики не существует. Вот так вот! Поблагодарив и не развивая успеха (ну, зачем мне ущемлённая справочная служба?), я проснулся. Головной боли не было, хотя я и 'кричал' в этот раз гораздо тише. Похоже, местная среда для мысленного общения (не представляю, о чём я!) обладает многократно лучшей проводимостью. Может быть, даже получится связываться, не засыпая. Огляделся вокруг и увидел, что пока я общался, в палате появился еще один человек.
  - Здравствуйте, доктор!
  Ну кто еще кроме доктора будет носить на таких ножках бесформенные бахилы, а на голове изящный, но сугубо утилитарный колпак!
  - Здравствуйте, больной! Я - Айрен Тростник, ваш лечащий врач с самого первого случая. Рада, что вы уже проснулись и освоились - произнесла она нарочито строгим голосом - Но сейчас вам опять придётся раздеться: мне нужно осмотреть вас перед выпиской.
  Я послушно говорил 'А-а-а', смотрел на молоточек, сгибал руки и ноги, короче, делал то, без чего не обходится ни один медосмотр ни в нашем мире, ни в чужом, а сам всё думал, где я мог встречать мою лечащую докторшу? Причём, что интересно, голос вызывал ассоциации, а вот облик - нет. Я совершенно точно где-то её слышал. На собрании Круга? Нет, не там... По телефону? Точно нет... В институтской столовой? На Тахити? Ну, конечно же, в первый мой сознательный день на острове!
  ...угольно-чёрная тропическая ночь, мигающая звёздами и светляками...
  ...точёная прохладная ладонь в моей...
  ...силуэт в свете звёзд и далёкой лампочки над дверью...
  Оказалось, что я почётный дважды лопух: моя провожатая, когда я валялся без памяти среди битого стекла на 'Малгожате', спасла меня от смерти. А теперь вот еще раз.
  Кажется, я заметно смутился и покраснел. Айрен, отстранившись, поизучала новую кожную реакцию, но ничего патологического не нашла.
  - Есть какие-нибудь жалобы?
  - Да, есть. Волосы хочу обратно. И усы. Зачем их было сбривать?
  - Они выпали - извиняющимся тоном сказала она - Лучевая болезнь. Ничего, сейчас поправим.
  Она погладила меня по макушке, отчего по черепу побежала тёплая волна. Скальп немедленно зачесался.
  - Ну вот, за день будет где-то дюйм. Тесных головных уборов не носите, и всё будет хорошо.
  - А если носить, что будет?
  - Прорастут внутрь. Весьма болезненно.
  Я проникся. Между тем, в комнате появился новый персонаж: фигура ростом мне по плечо, одетая в глухой кольчужный костюм: даже лица не было видно. Фигура молчаливо и сноровисто разложила на столике дорожный саквояж светлой кожи, брезентовую куртку, отороченную мехом, небольшой кожаный мешочек и удалилась, позвякивая.
  - Ну вот, вы полностью здоровы и можете выписаться - сказала радостно доктор Тростник - Мой брат оставил для вас вещи. Можете одеваться.
  Она повернулась и собиралась уйти.
  - Подождите, пожалуйста! А как с ним связаться, с вашим братом?
  - Ой, он опять ушёл в ваш мир. Только сказал, что вас будут ждать на Сумуне.
  - Хорошо, а как найти вас?
  - Мой кабинет на первом этаже. Если вдруг понадобится срочная помощь - найдёте рядом, во флигеле. Внизу еще столовая. В другие палаты прошу не заглядывать и не входить. Ваша палата должна быть свободной завтра утром. Ещё вопросы?
  Вопросов у меня было на целый вечер объяснений, но доктор явно спешила. Что ж, отпустим челове... эльфу, и попробуем что сможем выяснить сами. Кроме того, у нас есть в запасе справочная служба, бодрая и отдохнувшая.
  
  Я принялся раскладывать принесённое на большом столе у окна. В саквояже оказались мои вещи: планшетка, телефон с полной батареей, зарядка и документы. Там же оказался тревожный пакет, который я обычно прячу в ящике штурманского стола, со страховыми карточками, телефоном с чистой симкой, запасом наличных на всякий случай и прочими необходимыми вещицами. Похоже, в спасательной партии оказался кто-то, знакомый с моими привычками. Интересно, кто бы это мог быть?
  Большой пакет прочной серой бумаги содержал вещи этого мира. Надо сказать, очень вдумчиво и грамотно подготовленный набор. Будильникообразные наручные часы с циферблатом в шесть секторов и двумя стрелками. Атлас коммивояжёра страниц в триста, с цветными картами на вкладках. 'Мыльно-рыльные' принадлежности, с расчёской и опасной бритвой, коробочкой с чем-то под названием 'Свежее дыхание' и полотенцем. Нечто, похожее на гибрид фонарика и фляжки: при встряхивании там что-то булькало, но и лампочка в рефлекторе присутствовала сбоку. Больше всего поразил меня документ: официальная книжечка с десятком страниц. На первой была моя фотография в чёрно-белом виде, точнее, две: анфас и в профиль. Ниже содержались сведения обо мне: Кирьян Шемет из халдорских Шеметов, вольный ремесленник Свободных людей Леса, семейное положение - вдовец, родился 11 цветня 402 года в фактории Слюдяная, высокий Халдор, запись проверена. Документ выдан взамен утраченного (в скобочках: плен). Следующие страницы были украшены подписями с официально выглядящими печатями. 'Восстановлен на учёте в поместной церкви ?16, в.Х.', 'Проверка св. экз. бр. Тогрим: чист (дата, подпись)'. Последними в недлинном списке были две записи: 'Тестирован положительно, цвет Серый, непроявлен (подпись вензелем: А. Т.)' и отметка о награждении Знаком Крови от 28-го снежня 436 года (серия... номер...). Похоже, разведчик-нелегал Гоблин работает в двух мирах... или, точнее, как минимум в двух.
  Мешочек содержал увесистый груз золотых и серебряных (по крайней мере, по цвету и тяжести) монет различного достоинства. Также в мешочке оказалась пригоршня мелочи из более привычного мне сплава, эмалевый знак в виде капли крови на закрутке, серебряный солнечный знак на витом шнурке, обычная карточка памяти и записка ровным и строгим курсивом:
  - Оставляем тебя одного лечиться. Зайти не получится: ты был прав, тут началось. В нашем мире Серж и Гоблин; оба готовятся, но тебя встретят с радостью и тут же припашут к делу. Гоблина проще всего найти в Сумуне: как будешь поближе к нему, свяжись. Где Серж, никто тебе не скажет: он сам, если надо, тебя найдёт. В калите деньги, наш невыплаченный долг плюс форсмажорные, всё в местной валюте, по принятому у нас курсу. Символ веры лучше носить на шее, хотя тебе и не обязательно. Документы годные, карта есть, об остальном пытай Справочную Службу. Карточка - с песнями, которые тебе понравились, с наилучшими пожеланиями от Сержа и Маноло.
  Удачи,
  Мирион Нартан (Тёмный)
  
  P.S. Не обижай сестрёнку. Ты у неё первый пациент из другого мира.
  
  Хорошенько порывшись в саквояже, обнаружил в потайном кармане блокнот и карандаш, похожий на завёрнутую в бумагу свинцовую палочку. Пододвинул к себе справочник коммивояжера, откинулся на спинку стула и расслабился...
  Солнце, невидимое за тучами, село за дальние горы. Наступил вечер. Молчаливый слуга, позвякивая, затопил печь, потом принёс ужин - то ли густой суп, то ли пюре с овощами, который я съел, не замечая вкуса. Над столом зажглась лампа, две трети блокнота было исписано, а я всё пытал давно охрипшую справочную службу. Надо было спешить: до прибытия такси оставалось полстражи. Я вызвал его по телефону; да, в моей палате был телефон, и я даже смотрел на него, только не знал, что это такое. Сам звонок был прост, как в моём мире: вызов, переключение на таксиста. Я продиктовал адрес и с гордостью понял, что не сбился и не спорол чушь. Услышал примерное время прибытия, обрадовался и еще попросил купить по дороге цветов, если можно. На вопрос 'каких?' развёл руками: кто их знает, какие тут бывают цветы. Понятливый таксист переспросил: 'Для кого цветочки?'; я, после недолгого колебания между вариантами 'для доктора' и 'для девушки', выбрал второй.
  Когда между деревьями заблестел желтый свет фары, я споро оделся и вышел по лестнице в вестибюль. Не напрасно я уделил полчаса забытому искусству намотки портянок! За дверью уже тарахтел мотор моего такси. Вышел наружу, на занесённую мерцающим под фонарями снегом площадку. Таксист, гном в такой же как у меня брезентовой куртке и длинных, с раструбами, перчатках, принял мои вещи и отдал завёрнутые в бумагу цветы. С бумажным кульком я вернулся внутрь. После снятия наверченных слоёв бумаги в руках у меня оказались четыре белых лилии. Вот досада! - одна была надломлена почти у самого цветка. Ничего, подарим три. Надеюсь, это здесь дозволяется.
  Обернувшись, я увидел, что доктор Тростник уже стоит у дверей своего кабинета, с интересом и какой-то опаской рассматривая мои приготовления и особенно цветы в моей руке.
  - Вот. Это вам, доктор... Айрен. С огромной благодарностью за вытаскивание меня с того света.
  - Вы с ума сошли?! Извините, я не в прямом смысле... Но эти цветы я взять не могу! - запротестовала она.
  - Очень жаль. Тогда могу я поставить их где-нибудь здесь в вазе? Просто чтобы стояли и были?
  - Здесь?! Прямо здесь, в вестибюле? Нет, пожалуйста, не надо! - теперь она покраснела.
  - Хорошо, я понял, здесь какой-то смысл. Тогда можно другие цветы? Розы?
  - Розы? Вы? Мне? - она расхохоталась - Вот что! Увидите брата, спросите его о значении цветов. И если мой милый братишка после этого не проткнёт вас насквозь, можете снова придти сюда с букетом. Подобающим к случаю.
  Она приосанилась, прямо-таки царственно:
  - Вы прощены за ваше невежество. Можете идти, и пусть удача сопутствует вам. И еще, пожалуйста, приглядите за братом. - она вдруг сникла, понурилась - Я умею смотреть в будущее. Чуть-чуть, но умею. И от того, что я там вижу, мне страшно.
  Я поклонился и вышел. Взобрался по ступенькам в высокий салон такси. Водитель закрыл дверцу, под полом салона что-то приглушённо засвистело. Так начался мой первый самостоятельный путь в новом мире.
  Экипаж вперевалочку спустился по снежной дороге в долину, там выехал на шоссе, засыпанное гравием, поднажал и разогнался до хороших пятидесяти. Я, снявши куртку, развалился на бархатных подушках дивана (интерьер у экипажа был как у старых карет, с красным деревом, бархатом и газовыми рожками). Конструкция такси тоже была в чём-то от карет: водитель находился в отдельной кабине спереди-сверху, и разговаривать с ним можно было только через хрипучую трубу. Как бы я ни хотел, особо в дороге не побеседуешь. Газовые рожки света давали откровенно мало, очень хотелось спать, но попробуй тут, поспи, если скальп и верхняя губа чешутся, будто искусанные дивизией комаров. Так что я ехал, смотрел на проносящиеся мимо леса - и вспоминал. Все снова и снова мысли возвращались к моей спасительнице. Я видел её встревоженной, смущённой, расстроганной и язвительной, а вот раздражённой и отстранённой - ни разу. И ещё, она очень любит своего брата и тревожится за него. И ещё..
  Электрическое зарево порта было видно миль за тридцать, а вблизи после тёмной дороги оно просто слепило глаза. Такси прокатилось мимо шеренги складов, переехало железнодорожную колею и остановилось возле расцвеченного флагами здания. 'Воздушный порт Дайрон' - гласила вывеска. Ну вот, если не врёт путеводитель, я успеваю на ночной южный рейс. Прощаюсь с таксистом, даю ему по уговору четыре меры грошей (монета так и называется, 'мера грошей') и еще пятьдесят грошей мелочью за цветы. Слушая за спиной его ворчанье: 'ездют тут, спешат все. Ни поговорить, ни поторговаться!' - поднял вещи и пошёл к вокзалу.
  Что было дальше, я помню с трудом. Похоже, моя способность удивляться и запоминать новый мир окончательно переполнилась. Или это побочный эффект моего лечения, или просто откат от напряжения последних дней. Я покупал билет, занимал места, укладывал вещи, даже говорил и кому-то, по-моему, делал комплименты, но это всё промелькнуло и забылось. Разве что помню площадь в завесе дождя, ночного извозчика, стук копыт и грохот колёс по мокрым булыжникам, уютный сводчатый холл рекомендованной им гостиницы, тяжесть ключа в руке, мягкость перины... Спать... спать...
  
  Утро брызнуло лучами из-за неплотно зашторенных окон. Солнечные зайчики запрыгали по комнате, затанцевали на потолке, осветили меня, сонно думающего, поспать мне ещё или продолжить исследовать новый мир. Наконец любознательность победила. Я вскочил с постели, шлёпая босыми ногами по деревянному полу, подошёл к окну, раздёрнул шторы настежь - и задохнулся от простора и света. Из гостиничного окна распахнулся вид на громадную лазурную чашу бухты, всю в блеске волн. Небо, ослепительной послештормовой чистоты, не измазанное дымом труб и не исчерканное инверсионными следами, накрывало мир куполом, а между морем и небом синели острова и чертили свой путь паруса кораблей. Я открыл окно, и в комнату ворвались звуки: крик чаек, снизу, с улочек города - шелест листьев под ветром, лай собак, детский смех, перезвон колокольчиков и, совсем издали - гудки. К звукам прибавились запахи, которых я и не слышал давно и забыл про них. Запах винограда, дыма от очага, свежих досок смешивался с обычными для приморского города запахами рыбы и водорослей.
  'Порт-Зур' - вспомнил я название. Ночью мы пролетали другие города, они мерцали на освещённой луной земле. Осгард, Алхазур, Порт-Хаар... Весь этот мир лежал передо мной, как открытая на первой странице книга. Очень хотелось пролистать её, неспешно, смакуя, но и здесь у меня, увы, были дела. Для начала - связаться с Гоблином.
  Не перестаю удивляться, как просто выходит здесь мысленная связь! Гоблин откликнулся почти сразу. Вокруг него что-то визжало и грохотало (мысленная связь хоть немного, но передаёт звуки), да и сам Гоблин будто набрал полный рот гвоздей:
  - Ой, Остожа! Быстро ты добрался, здОрово. А я тут в запарке. До вечера ну никак не вырваться. Давай сразу после заката?
  - В начале пятой стражи, ты хотел сказать?
  - А ты молоток! Да, в первой четверти. Второй казённый завод, главная проходная. Буду ждать! - и, отключаясь, я еще успел расслышать его вопль: - Плавдок, установку вытащили, везут к вам, готовьтесь!
  Вот так вот у меня образовался свободный день. Одевшись потеплее (хотя куртку, поглядев на ясное небо, решил не надевать), я спустился вниз, в освещенное солнцем открытое фойе, где за конторкой что-то вязала гоблинка в цветастой шали. Я передал ей плату еще за одни сутки и спросил, где тут можно поесть, на что гоблинка сказала, что завтрак уже кончился, но она распорядится подать холодное. 'Спасибо!' - ответил я - 'Я бы хотел побродить вокруг, посмотреть. Какой-нибудь ресторанчик поблизости?' Она подтвердила, что есть, как раз для чистой публики и пустилась в объяснения, размахивая руками и показывая повороты улицы весьма узнаваемыми жестами. 'Не стоит беспокоиться' - прервал я - 'Я просто думал, может у вас есть план, ну, карта с ближайшими заведениями'. Моя собеседница призадумалась, сверкнула глазами и сказала, что к вечеру непременно будет. А пока... 'А пока я и сам управлюсь. Спасибо!' - и вышел на улицу. Теперь обязательно запомнить название гостиницы: судя по объяснениям, улицы тут извилистые, могу и заплутать.
  Что значит, могу? Заблудиться тут - норма, а не исключение. Я начисто потерял направление уже на третьей улице и, если бы не солнце, вовсе убрёл бы непонятно куда. Кажется, я догадался, почему Порт-Зур, как я узнал из трескотни гоблинки, за триста лет существования ни разу не был взят приступом: нападающие элементарно не нашли дорогу. Впрочем, мне некуда было спешить, до вечера я был совершенно свободен, и потому просто шёл по улочкам, вьющимся по склону холма, спускался по широким каменным лестницам, заменяющим здесь переулки, проходил по арочным мостикам или под ними, заглядывал во дворы, в которых от моих шагов гуляло эхо и доносились запахи хлеба, табака или жасмина. Кое-где над улочками смыкались густые ветви по-зимнему голых деревьев или вьющиеся вдоль прутьев виноградные лозы. Редкие прохожие, в большинстве своём тоже гоблины, смотрели мне вслед с любопытством, я же кивал, улыбался и продолжал свой путь. Уже внизу, на небольшой круглой площади с маленьким бьющим фонтаном, петлёй рельсов и коновязью остановился перемотать портянки.
  Найдя укромное местечко (процедура сия требует некоторого уединения), смотрел, как течёт вокруг меня неспешная городская жизнь, как вечные пьески из человеческой мистерии разыгрываются тут другими актёрами. Затем снова продолжил путь, ведомый уже более знакомыми приметами.
  Оказалось, что в Порт-Зуре есть трамвай, и как раз здесь у него конечная. Остановка называлась 'Площадь Усердия'. А я-то гадал, что означает повторяющийся в орнаментах рисунок плуга. Какая-то логика в этом есть. Отдав, как и все пассажиры, два гроша за проезд, взобрался по крутой лесенке на пустую по зимнему времени верхнюю площадку (кажется, она называется империалом). Снизу тренькнуло, загудело, и мы поехали. Минут пять трамвайчик петлял по узким улицам, плотно застроенным невысокими разноцветными домами, а потом выскочил на широкую не площадь даже, а прямо эспланаду. С одной стороны её громоздилось какое-то мрачно-торжественное здание, всё в арках и куполах, а с другой открывалась во всю ширь перспектива бухты. Если я что-то понимаю в городах, центр где-то здесь. Пора выходить.
  Здесь даже было дорожное движение. Редкие грузовики, все армейских моделей, с широкими массивными колёсами. Ярко раскрашенные автобусы, такси, похожие на то, что везло меня вчера. Извозчикам отводилась ближайшая к обочине полоса (дорожная разметка здесь тоже была). На перекрёстке, на специальном постаменте, стоял и руководил движением важный гоблин с флажками, в официально выглядящей форменной куртке и в лазорево-жёлтом полосатом килте. Дождавшись повелевающего знака, я перешёл дорогу и ступил на лестницу, ведущую к бухте. Здесь было уже многолюдно. Кроме гоблинов встречались люди, гномы и видимые издалека существа, подобные тем, что охраняли нас на Тахити. Надо бы озадачить Справочную Службу на предмет местных рас и обычаев, а то невзначай раз - и вызову кого на дуэль. Кстати, насчёт дуэлей, уже у четверых на моём пути я разглядел подвешенные к поясу шпаги, и это не считая режиков поменьше.
  С каждым лестничным пролётом бухта всё больше раскрывалась передо мной, и чувство нереального охватывало меня с новой силой. У причала теснились деревянные рыбацкие шаланды, и борт о борт с ними - обтекаемый перламутрового блеска тримаран; слева на мелководьи, рядом с остовом большого парусника, прогревал движки пузатый гидросамолётик, а вдали синим призраком маячил узкий четырехтрубный крейсер, словно сошедший с гравюр начала прошлого века. Это было похоже на странный сон, на сказку, и если бы вдали я увидел фрегат под чёрными (или галиот под алыми) парусами, клянусь, я воспринял бы это как должное.
  Между прочим, последний раз я ел вчера. Больничный суп, невероятно калорийный, раз его хватило так надолго. Тем не менее, уже хотелось есть, по возможности чего-нибудь свежего и местного. А тут как раз по дороге в гавань, чуть в стороне от гуляющего народа, виднеются явно харчевни, со столами под навесами и яркими вывесками. Что ж, посмотрим, чем тут кормят.
  На вывеске первого заведения аляповато, но с чувством, был изображён осьминог, весьма довольный жизнью. В каждом щупальце он держал по атрибуту весёлого отдыха: пенную кружку, окорок, колоду карт и прочие, а двумя обнимал любовно выписанную русалку. Из-за двери доносились звуки скрипки и громкий слитный топот: там плясали, не жалея ног. Подумав, я решил не заходить: что-то не хотелось начинать с пьяной драки, представленной на вывеске щупальцем номер пять. Прошёл я и мимо другой таверны, густо увешанной сетями, вёслами и чучелами рыб. Слишком уж нарочитым выглядел её антураж, будто бы для туристов. В третьей на окнах были занавески, на столах скатерти, а стены - обшиты корабельным дубом. Всех украшений были только дубовый гербовой щит над дверьми и дверной косяк резного дерева. Толкнув дверь, вошёл в полумрак, наполненный ароматами оливкового масла и чего-то жареного, приглушённым звоном посуды и тихими разговорами. Через короткую прихожую, где на вешалках в виде корабельных уток висят плащи - в просторный светлый обеденный зал, и мне навстречу выходит из-за стойки с лёгким поклоном сухой седой, но не старый человек.
  - Добрый день! Чего желаете?
  - Добрый день и вам. Хочу у вас пообедать.
  - Где желаете сидеть: у огня, у окна?
  - Мне, пожалуй, ближе к окошку. Вид на бухту отсюда красивый.
  - Это да. Вторую дюжину лет здесь живу, каждый день любуюсь - и он проводил меня к свободному столику у окна. Левой руки у него не было, пустой рукав заткнут за пояс - Располагайтесь. Вон там на доске - сегодняшние блюда, можете заказывать любое. Что вам принести из питья?
  - Мне, пожалуй, вино. На ваше усмотрение.
  Бармен (кельнер? хозяин заведения?) ушёл обратно за стойку, и сразу же чинно подплыла официантка, тоже из людей, положила дощечку со скрученной влажной салфеткой, поставила графин, налила вино в бокал и, приняв заказ, удалилась. Я ожидал заказа, осматривая вполглаза ресторан и его посетителей. Посмотреть было на что. Почти все стены были увешаны морскими картами, причём картами рабочими, судя по многочисленным линиям и пометкам. Оставшееся место занимали гравюры, надо сказать, весьма футуристического вида, как, впрочем, и всё здесь. На одной из них эскадру парусников атаковал строй дирижаблей, на другой скопище джонок размётывал гигантский взрыв, до жути похожий на атомный, а на ближайшей ко мне угловатый авианосец входил в бухту в сопровождении колёсных пароходов.
  В это время, между обедом и ужином, ресторан был полупустой, посетителей было немного, все мужчины от среднего возраста и старше. Кто-то курил, кто-то читал газету, а за круглым столом по центру обедали и беседовали пятеро. Интересно было прислушаться к их разговору, неспешному, как у много работавших и усталых людей. Говорили они о том, что на втором казённом, как всегда, бардак, что недавно пришедший на плановый ремонт 'Нагалбазур' прямо взяли и выставили из дока, отчего он торчит сиротой на рейде, а капитан Симугл заходит сюда чуть не каждый вечер. Заметили, что у мыса Стеклянного и в Лабиринте опять развелось пиратов, которые наловчились даже переставлять вехи, отчего 'Сын Ветра' недавно выскочил на мель и едва сполз обратно, что нужен бы по-хорошему буксир и крейсер, да где ж их взять сейчас, свободных... Сетовали, что очередь за новыми аккумуляторами растянулсь уж совсем неприлично: иные ждут полгода. На что самый пожилой и бородатый резонно отвечал, что нужно было слушать бывалых и ставить себе дизель, а не бегать, высунув язык, за новшествами... Я почувствовал хитрую улыбку судьбы, приведшей меня в место собраний здешних капитанов.
  Разговор за центральным столом привлёк не только моё внимание. Я заметил, что из уголка обеденного зала им заинтересовался еще один посетитель - неряшливый одноглазый старик, смотрящийся здесь чем-то инородным. Он прислушивался к речам, мотал головой и закусывал конец клочковатой своей бороды: он, похоже, здорово набрался. Почему-то речи капитанов выводили его из себя. Я посмотрел на кельнера и, поймав его ответный взгляд, кивнул в угол. Кельнер нахмурился, вышел из-за стойки, но не успел подойти. Старик уже был у круглого стола. От удара его мозолистой задубелой пятерни стол загудел, как барабан. Все речи смолкли.
  - Сидите?! - прорычал старик, заметно шепелявя - В-вы! Сидите!! Маркизанскую лакаете!!
  Его узловатый палец обвёл всех сидящих за столом.
  - На Втор-ром Казённом у них бардак! Да вы... вообще... знаете?! Что они там!! Сейчас!! Вторую неделю без просыпу, без роздыха!! За вас, за гадов!
  Он задохнулся и оперся на стол. Кельнер обнял его за плечо единственной своей рукой, сказал: 'Крючок, не надо!'. Старик уставился на него, набычился:
  - Надо, лейтенант! А то эти, вишь, думают, что живут. А ни хрена!! - заорал он - Ни хрена они не живут!! Копошатся только, как эти...
  Сидящие за столом сжали кулаки. Самый молодой из них вскочил из-за стола (даже щегольские бакенбарды его распушились), стиснул в руках трость.
  - За палочку схватился, щенок? Еще за стручок свой ухватись! - старик обернулся к нему, сверкая глазом и дыша перегаром - Я! Такое! Видал!! Что ты бы обоср@лся! И обратно в мамку полез!! Хрен теперь напугаешь!!
  Назревал безобразный скандал. Все, кто был в ресторане, оторвались и от газет, и от блюд. Все смотрели на старика и, странно, у моих соседей в глазах я не видел осуждения. Сзади к старику приблизился, косолапя, дюжий толстяк в засаленном белом фартуке, похоже, повар. Но коварный дед в момент по-крабьи, боком, стремительно обежал стол. Пьяницу со стажем, хмель его не замедлял вообще.
  - Вы, все! Вы! В двадцать первом! Вы же были флот! Вам же обсказали, что нам грозит! Всё объяснили, не как нам, тёмным!! И вы тогда - отказались? В отставку ушли?! И теперь там жилы рвут, а вы - не живёте!! Пухнете только, как прыщи на жо...
  В этот момент на него из-за стола кинулись сразу двое. "Э-эх, вот суждена мне была сегодня пьяная драка!" - с тоской подумал я, и бросился старику на помощь. Пятеро против двоих - "Пробьёмся, халдорец!" - щербато осклабился дед.. К счастью, оружия не выхватил никто, но и от молодого с тростью я едва успел отмахнуться вовремя схваченным стулом. Тут же нам на помощь пришли повар и однорукий лейтенант. Капитаны дрались как черти, используя что-то похожее на сават. Через полминуты мои ноги были нещадно избиты, ступни зверски оттоптаны и от удара тростью дико мозжило в запястьи. Откуда-то от входа послышался топот, трель свистка ввинтилась в уши. Я обернулся - и тут же чудовищный пинок в колено отправил меня на пол.
  
  ...
  - Вас, халдорцев, мёдом не пои, дай только подраться!
  Гоблин осуждающе покачал головой. Отвечать не хотелось: дико болела голова и челюсть, не говоря уже о всём остальном. Я поправил примочку на затёкшем глазу и, отвернувшись, уставился в окно машины. Смотреть было не на что: такси уже пять минут ехало вдоль глухой, едва освещённой ночными фонарями, кирпичной стены. Я снова погрузился в воспоминания:
  Четверо могучих полицейских в момент повязали нашу драчливую компанию, причём в буквальном смысле, какими-то тонкими болючими ремнями. Затем нас осмотрели, ничего опасного для жизни не нашли и, побросав в кузов грузовичка, пахнущий разнообразно и гадостно, повезли в отделение. Там каждому была предоставлена тёмная камера, напоминающая бетонный пенал. Я сидел и переживал, что опоздаю к Гоблину. Мысленная связь не получалась, то ли из-за хитрой изоляции камеры, то ли из-за того, что в самую последнюю секунду драки мне прилетело тростью в бровь. Наступал вечер, голова и колено болели всё сильнее, в камере до слёз в глазах разило хлоркой. Вот тебе и дивный новый мир!
  К счастью, Гоблин нашёлся сам. Он появился, до невозможности представительный, одетый во что-то официально-долгополое. Встал, покачиваясь с пятки на носок, у решётки моей камеры, сопровождаемый угрюмым дежурным, критически меня осмотрел.
  - Да, это он. Забираю под мою личную ответственность. Где расписаться?
  Я получил на руки пакет с конфискованными при аресте вещами (всё было на месте) и похромал вслед за Гоблином, обходя лужи, к ожидающему через дорогу такси.
  
  - На, выпей! Смотреть на тебя больно!
  Прерывая воспоминания, мне в плечо ткнулась гоблинова рука. В руке была зажата бутылочка. Похоже, очередное 'Выпей меня' авторства Девятки. Я выпил содержимое. Как и в прошлый раз, по вкусу это была вода, но уже через секунду боль стала уходить. Во рту исчез привкус крови. Левый глаз свободно открылся. Я, внутренне напрягаясь, согнул ногу в колене - она согнулась легко. Пальцы двигались. Я был здоров.
  - Спасибо! Слушай, выручил! Гоблин... а с одеждой так можешь?
  - Остожа, ты серьёзно, или в образ вошёл? Какой-то ты чересчур халдорец!
  Смешно! Кажется, кто-то, примеривший мне роль, сам попался в ловушку...
  - Тебе не обязательно рваться в каждую драку. И торговаться как бешеному тоже не всегда. А с одеждой... хм... с одеждой... Ладно, ты только не говори никому!
  Гоблин зажмурился и протянул ко мне руки, скрючив пальцы, словно киношный вампир. Подержав так секунд пять, открыл глаза и затряс кистями в воздухе
  - А с одеждой вообще фигово. Поскольку она сама не помнит, как было. К счастью, есть память у волокна.
  Действительно, многочисленные задиры на штанах исчезли. Затянулась также дыра на коленке. Впрочем, пятна, и от вина, и от крови, остались на месте, разве что, слегка побледнев. Между тем, наше такси сбавило ход и приткнулось к ряду таких же машин. Рядом в стене были устроены многочисленные арочные проходы, каждый шириной примерно с толстого человека. Мы приехали.
  Арка, узкая калитка, проверка документов. Низкий сводчатый туннель, облицованный кирпичом, освещенный ровно и тускло. Подземные перекрёстки с указателями: Зона К, цех 9, душевые... Попадающиеся навстречу разноплеменные рабочие, все усталые и неприветливые. Недолгое плутание по каким-то совсем необозначеным коридорам ("Свои знают, чужие не ходят" - пояснил Гоблин), и вот тяжёлая дверь мягко повернулась на петлях. "Заходи, вот моя берлога!" - и Гоблин, приглашающе махнув рукой, проскользнул в еще не до конца открывшуюся дверь.
  Да уж, воистину, берлога! Потолок и здесь в виде свода, на стенах в держателях в форме птичьих лап горят факелы (пламя - иллюзия, но очень качественная). Возле одной стены стоит толстая изрубленная доска, в ней торчат два топора и несколько ножей. У другой стены на массивном столе тёмного дерева стоит архаичного вида компьютер в этаком дизельпанковом стиле: хромированные трубки, зелёный лак, какие-то ручки и шкалы. К нему так и просится выхлопная труба, с глушителем. Монитор ему под стать: прилажен на стену, в овальной металлической оправе, словно иллюминатор. Над монитором по стене растянут то ли шарф, то ли широкий пояс: полоса ярко-зелёного шёлка с бахромой. На шёлке золотыми рунами вышито на Всеобщем: "Всяческие механизмы, моторы и взрывы издавна занимали гоблинов". Чуть ниже на стене - фотография в резной рамке: гоблинка с копной волос цвета пламени, обнимающая двух таких же огненноволосых дочек. Они улыбаются открыто и радостно: гоблинка - слегка красуясь, девчонки - широко раскрыв глаза от восторга, на фоне неясной, не в фокусе, зелени и света летнего утра. Я знаю, кого они видят. Гоблин тоже взглянул на фотографию, улыбнулся незнакомой улыбкой: "Тёмный снимал. У него выходит."
  От закрытой двери донёсся едва слышный глухой стук. "О!" - просиял Гоблин - "Наши собираются!" - и кинулся открывать. Вошёл Старшой, одетый так же официально, мимолётно кивнул мне, будто каждый день видит меня в этом мире.
  - Гоблин, нас ждут у пирса. Ты готов?
  - Всегда готов! - и Гоблин обернулся ко мне - Остожа, слушай, тут будут принимать и давать имя Борту Девять, мы должны присутствовать. На тебя пригласительного нет, да и вообще светиться не стоит, мы здесь тебя оставим на часок. Нормально?
  Я пожал плечами:
  - Почему нет? Я бы почитал что-нибудь. Свет можно сделать поярче?
  - Да запросто! - Гоблин крутанул на стене какую-то завитушку, и факелы засияли почти дневным светом - Извини, не подумал, для нас просто комфортнее сумерки. Для гоблинов. А эти уже привыкли.
  Кто-то коротко стукнул в дверь. Вошли Дракоша и незнакомый мне молодой человек в сером.
  - Салют, Остожа! Рад тебя видеть в добром здравии!
  - Привет! Я тоже рад, что ты на свободе.
  Мы пожали друг другу руки и обнялись.
  - Слушай, Дракоша, насчёт убийства есть новости?
  - Есть. Много. Сейчас закончим с формальностями, всё расскажу. Кстати, о формальностях: вы не представлены - он обернулся к незнакомцу в сером - Серж, это Остожа, вы заочно знакомы по Кругу. Остожа, это Серж, один из Девятки и автор песен, которые так тебе понравились.
  - Очень рад! - голос незнакомца оказался удивительно мелодичным. Совершенно точно, я не слышал его поющим ни на одном из альбомов... хмм... странно... Да, похоже, лучевая болезнь не прошла бесследно, у меня явно провалы в памяти... Задумавшись, я очнулся от устремлённого на меня взгляда Гоблина. Тяжёлый был этот взгляд. Оценивающий.
  - Ну, да - улыбнулся Старшой - вот и на карточку записали для тебя новые песни. Ты слушал их, Остожа? Понравились?
  - Честно говоря, народ.. - Тут голова у меня закружилась и, непонятно почему, я соврал: - Очень!
  Что-то внезапно изменилось в комнате. Мои друзья стали выглядеть как-то иначе. Гоблин, душа нараспашку и неугасимый оптимист, смотрел на меня сквозь сощуренные веки. На руках набухли мускулы, кое-где на рукавах разошлись швы. На посеревшем лице отчётливо завиднелись шрамы...
  - Он не слушал песен - сказал Гоблин.
  Дракоша, отважный и щедрый, подобрался как перед прыжком. Сведённые костяшки пальцев побелели.
  - Он солгал - сказал Дракоша.
  Старшой застыл посреди комнаты. Между его скрещенных пальцев пробивался фиолетовый свет. Глаза были черны как ночь.
  - Он здесь - сказал Старшой.
  - Кто здесь? Чего вы вдруг ощетинились? - хотел сказать я, но мой собственный рот не слушался, раскрываясь всё шире, давясь булькающим каркающим смехом. И с этим смехом что-то лезло из меня, разрастаясь, заполняя всё...
  ...
  Я-Великий посмотрел вокруг. Как приятно осознать себя дома! Я сбросил последнюю шелуху из смертного тела и радостно потянулся, распрямляясь всё выше, сквозь стены подвала, сквозь покров земли, сквозь жалкую скорлупу защитного колдовства - наверх, где светят звёзды моего мира! Много же времени прошло с тех пор, как я был здесь: даже очертания созвездий изменились. Мой мир, мой старый дом... Он тоже изменился. Наследники тех, кто робко, из безопасного леса, внимал отзвукам наших дел и битв - они осмелели, расплодились. Заселили землю, вышли в море, наполнили его уродливыми порождениями железа и пара. Достаточно простого взгляда по сторонам. Ясно как звёзды, они и думать забыли о Великих. Что ж, мне не привыкать начинать всё заново. Мои завистливые братья, я не забыл ваш урок, да и не только я. А ну-ка... Я потянулся вдаль, во все стороны света, к тем, кто меня помнит - и мне откликнулись!
  ...Спящий глубоко в толще скал, в пещере, где стены оплавлены его дыханием...
  ...Вмурованный в вечный лёд среди тьмы и глуши Севера...
  ...Почти бесплотная, сухая, как мумия, в груде древних табличек и свитков в забытом храме, в забытом городе...
  И еще, еще... Все, кого я когда-либо призвал и создал, и кто дожил до этого дня - оживали, отзывались. Не так уж много осталось здесь вас. Ничего, я это исправлю. Мой мир, знай - я вернулся!
  Я попытался устремиться вовне и вдаль, но обнаружил, что меня что-то держит. Любопытно! - смертный, чьё тело я занимал, который должен был превратиться в невесомый пепел, почему-то не распался, а так и остался со мной связанным. Вот уж, странно... ну-ка, еще раз! Не отцепляется. Жаль, но придётся возвращаться внутрь. Напоследок я порвал два плетения колдовства внешней охраны - пусть испугаются, поднимут тревогу - и в крайнем случае их оружие освободит меня из смертного тела.
  Как тяжело, вкусив свободы и силы, опять возвращаться вглубь, замуровывать себя заживо в нищие пять чувств, складывать простёртые крылья в убогие конечности... Никогда я не понимал моих братьев, избравших такое ничтожество для своего телесного облика. Они оправдывались тем, что нельзя понять людей, не живя в их теле. Как будто их и впрямь так нужно понимать! Потому, наверное, мне были всегда милей мои создания, а к людям я не относился никак. И теперь мне снова нужно прятаться в одного из них. Ненадолго, успокаивал я себя: свернусь, найду причину...
  Я сворачивался медленно, с остановками, преодолевая страстное желание расправиться вновь и силой заставляя себя сжиматься дальше. Не ожидал, что мне так невыносимо ограничение свободы. Видимо, долгое заточение наложило на мой дух печать, и эта печать, чувствовал я, вряд ли сотрётся. Вот, я и здесь. Снова подвал, те же лица. Тот же 'я', хотя он для меня - всё равно, что толстая гусеница для изящной осы-наездника. Теперь, еще снаружи, я легко различаю защитные метки на моём 'носителе', а их для чужака в этом мире на редкость много. Знак спасения... - чей? Одного из моих созданий?! Даже двух?! Что за чушь; я их создавал, чтобы они разрушали, а не спасали! Да, мир изменился. Это я подправлю. Что еще на нём? Покровительство Великого, совсем недавнее. Для меня, который видит - семиконечная переливчатая звезда, которую просто так мне-бесплотному не снять. Придётся брать контроль над телом и самоубиваться. А вот это не получается, контроль есть только над речью. Дар себя от бессмертной, вот что тому причиной. Я различаю его на темени. Да уж, последний раз я видел его весьма давно и при обстоятельствах, о которых предпочёл бы забыть. Ничего, я снова выйду (трепет, предвкушение свободы!), призову слуг - и тогда либо они, либо местная охрана, довершат начатое.
  - Вы ведь - Древний и Изгнанный? Вы здесь, вы слышите меня?- обратился ко мне один из стоящих рядом.
  Вот они, плоды забвения! Вместо того, чтобы, простёршись ниц, лизать пыль у моих ног и мечтать о смерти, они меня (Меня!) окликают. Кто здесь такой смелый не по разуму? Так, здесь - человек, обретший силу (да, изменился..., впрочем, я повторяюсь). Кто еще? - гоблин? Обретший силу?! (О, Тьма! Хищная моль! Летучая мокрица!). Один из моего творения, но, почему-то, в обличье человека. И - Великий, молодой Великий, такой же, как мы, но мне неизвестный. Неужели они продолжают рождаться в этом истоптанном нами мире? Неужели источник не засох (хотя, казалось бы, я сам когда-то его тщательно засыпал)? Именно он, малый Великий, и обращался ко мне. Что ж, снизойдём до ответа.
  - Да, это я, изгнанный и вернувшийся, чтобы вернуть своё. Кто говорит со мной?
  - Меня знают под именем Серж.
  - Помоги мне избавиться от этого смертного, Серж, и я приближу тебя. Грядёт нескучное время; тем, кто на моей стороне, я обещаю этот мир.
  - Щедрое предложение, о, Древний, но этот мир у меня уже есть.
  - У меня есть обычай: тот, кто отказал мне хоть раз, становится моим врагом. Ты готов принять эту участь?
  - Да, я готов. Разве что, я хотел бы задать парочку вопросов перед тем, как совсем расстаться.
  - Только один. Перед тем, как мои слуги вобьют это место в океан.
  - Хорошо, один - он задумался, а я с интересом наблюдал отражение мыслей на его лице. Всё-таки, он слишком мал и неопытен - Вот мой вопрос: за что этот человек впустил вас?
  Он указал на неподвижное тело.
  - Этот человек впустил меня по доброй воле, с надеждой и восторгом, за то, что я пообещал ему вернуть жену. Привязанности - очень удобные ниточки.
  - И вы бы вернули?
  - Конечно. Разумеется, не её саму, но достаточно точную копию. Я провожу, если ты заметил, эксперимент по возвращению прошлых личностей. В отличие от вас, я не разбрасываюсь людьми. Мне надобны верные.
  В этом была некая ирония, говорить о продвижении и успехе того, кто безжизненно лежал сейчас на полу в подвале. Но - такова жизнь, иногда приходится чем-то жертвовать.
  Он смотрел на меня и молчал. Слишком юный, слишком наивный. А если заронить в нём семя сомнения? Надежду на моё благородство? Если вдруг он уцелеет и будет во вражьем стане, это может пустить неплохие ростки.
  - Я заметил, ты задал мне не тот вопрос, который хотел. Тобой двигала сентиментальность, дружеские чувства, что-то другое - впрочем, это неважно. Будем считать, что ты ни о чём меня не спрашивал. Я слушаю. Итак, твой настоящий вопрос?
  - Вопрос у меня технический, я еще не очень опытен - в его голосе звучало смущение - Вы ведь знаете, что вы - это копия? И когда сюда явится настоящий он, во плоти - он сольётся с вами, или уничтожит?
  Что там проскулил этот наглый щенок?! Что за чушь, какие еще копии, тем более - Меня? Удивительно странные и глупые фантазии. Пусть сейчас тело моё в заточении, но духом я здесь, Изгнанный и Вернувшийся. Меня признали слуги. Что ему еще надо, глупцу? Он всё еще смотрит на меня, он ждёт, не ведая, какой силе бросил вызов. Похоже, он считает моё творение, стоящее здесь, своим другом? Интересно, что он скажет, когда оно обернётся, чтобы убить? Так... а если так?... это ничего не значит, в конце концов, прошло уже много поколений, это я тоже исправлю.
  
  Что-то холодной тенью пробежало по сознанию и кануло, вызвав дрожь. Что это? Сомнение? Страх? У того, кто никогда не боялся и не сомневался? Что это, неужели Я и правда неполон? Нет же, это всё последствия заточения; рана, которую разбередил проклятый щенок! Что ж, есть верный способ проверить, что Я - это истинный Я. В этом мире есть то, что создал я для себя в незапамятное время. Некий предмет, точнее, два. Они отзовутся только хозяину. Мне. Они бесконечно сложнее своих имён, но откликнутся на имя.
  
  - Призываю Молот!
  
  Молчание. Глушь, как будто его никогда не было в мире, как будто его именем не называли героев, не ставили его подобия по моим землям.
  
  - Призываю Меч!
  
  Пустота, из которой нет ответа.
  
  Неужели это правда? Неужели Я и вправду копия кого-то большего, одноразовая отмычка?! Человек - моя оболочка еще не умер, он может помнить тот разговор, он может знать, того не понимая, подробности! Для этого надо совместиться с ним целиком, войти в память. Своей волей ввергнуть себя в узилище. Ничего, это - последний раз. Вот я здесь, в смертном, его память - снова моя память... но что это? Чьи-то руки обхватили его (мои!) запястья. Снаружи Великий что-то тихо сказал. Нет! - он запел!
  
  Когда ты из песни своей долетишь *
  До самого дна тишины
  Когда от картины останется лишь
  Шершавая серость стены...
  
  Снова тот самый мотив, неявно, тайно - но это он! От этой оболочки я его оторвал, заставил забыть - и снова звучит!
  
  И, кости ломая, навалится лёд
  Когда ожидаешь тепла
  И слово, бумагу черня, потечёт
  Как...
  
  Пусть звучит! Наивный! Того, к кому ты взываешь, уже нет! Ни памяти, ни слов, одно небытие, которым я с ним щедро поделился.
  
  Губы оболочки шевельнулись. Тот-который-не-я, сказал:
  
  - кровь...
  И на меня, сквозь меня, в меня хлынул поток небытия, растворяя, дробя, возвращая снова в тень. Тот-который-не-я возврашался, а я пытался ухватиться, выплыть, но распадался, и вокруг меня мироздание звенело колоколами:
  
  Как кровь по осколку стекла
  
  Ты сердца кулак попытайся разжать
  И боли подставить ладонь
  И строчкой последней туда убежать
  Где жизнь. И любовь. И огонь
  
  * Автор стихотворения - Александр Протасов
Оценка: 6.11*31  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"