The Hunting of the Snark: Second Expedition
Конец первой Экспедиции.
Вернуться на Содержание
Он своими словами хотел донести
Среди смеха и слез, вот обидно,
Что внезапно и плавно он должен уйти,
Так как Снарк был Буджумом, как видно.
Вот таков замечательной сказки финал,
Щедро сдобренный юмором ярким.
По горам, по долам, среди моря и скал,
Проходила охота на Снарка.
Был печален конец, словно мистики мгла,
Словно тайна, покрытая мраком.
А какой же судьба тех героев была,
Что пустились в погоню за Снарком?
Вы, конечно, запомнили их имена:
Это был Баламут и Бобер,
И Банкир, и Битюг, чья судьба не ясна,
И Башмачник был очень хитер.
Буквоед и Барышник, Беретчик, а вот -
Бильярдист - на манжетах ремарки,
А последним был Булочник принят на борт,
Что свихнулся на поисках Снарка.
Вот и время пришло о судьбе их узнать -
Пусть печальный рассказ мой, но честный.
Им на полках пылиться - равно, как страдать,
Если новый башмак слишком тесный.
Сон Буквоеда.
Вернуться на Содержание
Буквоеду чудесный привиделся сон:
Дело Снарка в суде проходило,
Но зато гонорар был настолько весом,
Что храпел он с улыбкою мило.
В подстрекательстве к бунту был Снарк обвинен
Королевским судом за раздор.
Буквоед, в черный атлас одет и шиньон,
Колотя себя в грудь, выл: "Позор"!
Он ревел: "Ваша Честь! Я прошу Вас учесть
Безошибочность выводов Маркса,
Что куда ни пойдешь, то повсюду найдешь
Настоящих и подлинных Снарков!'
"Непригляден их вид, их обычаи - стыд,
И чернее чернил их угрозы;
Вот плохие ребятки, не берут они взятки
И краснеют, как майские розы.
"И одна из примет безошибочных - вот:
Список смертных грехов на подбор.
А вторая - энергия: несколько вольт
Зажигают зловещий их взор.
"Третья - шутки до них никогда не дойдут.
А четвертая? - Грязь, без сомненья".
Снарк в сердцах завопил: "Протестую! Абсурд!"
Я прошу отозвать обвиненье!'
"Всем известно, купальных кабин я фанат,
Мне они очень нравятся даже".
"Ну конечно!' - кричал Буквоед-адвокат,
"Но они весьма портят пейзажи'.
'И что больше того", - продолжал Буквоед,
Ради шутки я это сказал,
Каламбуры - для Снарка закрытый предмет!"
Подсудимый, откашлявшись, встал:
"Это правда, и я с облегченьем вздохну,
Кто посмеет меня обвинить?
Подстрекательство к бунту мне ставят в вину,
А где факты, позвольте спросить?'
"Преступленье серьезное, должен сказать,
Эти шутки со мной не пройдут!"
Стал тогда осужденный вовсю хохотать,
Дикий смех сотрясал его грудь.
И судья, и присяжные впали в конфуз,
Буквоед был мрачней темной ночи:
Он считал, что не сбросить ходатайства груз,
И был этим весьма озабочен.
"Доказательство где?" - вопрошал снова Снарк,
"Подстрекательства я не снесу!"
Обвинители сразу поникли, а клерк
Ковырял отрешенно в носу.
"У меня оно есть!" - Буквоед прокричал,
"Достовернее нет, так и знайте!"
И, взяв книгу, торжественно он зачитал:
"И огонь из него высекайте!'
"А теперь, в наши дни эффективны огни,
Светят словно прожекторы ярко;
Но, боюсь, что тотчас забастуют они,
Обнаружив поблизости Снарка!"
Ликовали присяжные. Вот корифей!
Как он логику прозой донес!
Буквоед просиял, а судья поскорей
Дернул бедного клерка за нос.
И, пока оглашали присяжные зал,
Клерк, опешив, глядел на судью.
"Ah merci!" - Буквоед по-французски сказал,
Ну а Снарк снова сел на скамью.
Тут судья о виновности вынес вердикт,
Буквоед произнес: "К выполненью"!
Снарк привычным движеньем поправил парик,
Заявив: "Этот бред - нарушенье".
Буквоед, торжествуя, запнулся и сник,
В тишине, где и муха слышна;
Бормотал он: "Ну, ладно я съем свой парик",
Когда он пробудился от сна.
И, хотя это был только жуткий кошмар,
Его гордость звенела, как зуммер;
Не смогло его сердце осилить удар,
Пробудившись, он понял, что умер.
"Я погиб!" - его голос сорвался на хрип;
"Я погиб! Говорю раз второй;
И еще один раз повторю: Я погиб!"
Так ушел достославный герой.
И была вся команда ошеломлена:
Что он трижды сказал, так и сталось;
За помин прикатили бочонок вина,
И бутылка иль две опростались.
Судьба других.
Вернуться на Содержание
Для команды и в правду была словно шок
Скоротечная смерть Буквоеда.
Я был так потрясен, что едва бы я смог
Об их судьбах различных поведать.
Но настал, я скажу, Баламута черед,
И по звездам их курс пролагая,
Бормотал он под нос: "Ибо Англия ждет...",
Горы Марса в трубу наблюдая.
Был бушприт, как всегда, перепутан с рулем,
И прервался злосчастный маршрут,
Солнце голову жгло нестерпимым лучом,
И за борт угодил Баламут.
Он забулькал и сгинул в пучине морской,
Экипаж ему гимны пропел.
Он умел лишь звонить только в колокол свой,
Ну, а плавать, увы, не умел.
Обезумев, команда рыдала навзрыд,
Провожая подводный трезвон.
За помин капитана бочонок был вскрыт,
По себе отзвонил нынче он.
А Беретчик стал шить, белый саван кроить,
Баламуту на вечный покой.
Но шальная слеза застилала глаза,
Умер он от печали такой.
Бильярдист потерял к приключениям пыл,
Жил у моря он в домике белом,
Мемуары писал, на охоту ходил,
Кончик носа намазывал мелом.
А Бобер лишь сидел, да вязал на корме,
Тихо плача в свой желтый платок.
Хмуро гнездышко свил он вороне-куме,
Но беды пережить он не смог.
Если вспомним, Битюг, в размышлении туг,
Нож ужасный все время носил,
Убивал лишь бобров, но такую любовь
Он однажды к Бобру проявил.
Таких верных друзей, как Бобер и Битюг
Вам навряд ли удастся сыскать,
Но остался Битюг в одиночестве вдруг,
Он не будет уж прежним опять.
Как мы знаем, Битюг был на лирику скуп,
Друг покинул, зови - не зови,
И напрасно бы было от птицы Джубджуб
Добиваться ответной любви.
Щебетала Джубджуб, взгромоздившись на дуб,
В оперении пестром она.
Зазевался Битюг и упал среди мук
Прямо в бочку из бивней слона.
Ну, а Булочник встретил Буджума у скал
И внезапно исчез, как туман.
Бормоглот на Банкира в то время напал
И бедняга свихнулся с ума.
А Башмачник пытался начистить сапог,
Но лишь имя свое замарал.
'Никому я не нужен", - промолвить лишь смог,
И, в слезах захлебнувшись, упал.
И Барышник, который считал барыши,
Был, конечно, по-своему прав.
Набивая в мошну свою щедро гроши,
Щебетал соловьем средь дубрав.
Пятерых уже нет, одного простыл след,
И умом повредился другой,
Кто-то просто исчез, кто-то в бочку залез,
Ну, а кто-то ушел на покой.
Об удаче и славе мечтали они,
И опасности жизнь подвергали,
В Экспедиции Первой в те славные дни
Настоящего Снарка искали!
Канделябрщик, Картограф и Кукушка.
Вернуться на Содержание
В Экспедицию Первую давних времен
Где Бобер с Битюгом спелись хором,
Канделябрщик не был, увы, приглашен,
И считал это страшным позором.
Он Кондуктору другу разок намекнул:
"Все бы стало на свете прекрасно,
Если б я к Экспедиции этой примкнул,
На гитаре играю я классно'.
"Вот секрет - настоящего Снарка поймать:
Лишь мотивчик напеть ему славно,
А потом невзначай на гитаре сыграть,
И затем прошептать: 'Как забавно!'
Но Кондуктор сказал: "Я никак не пойму:
Его ловят с надеждой и вилкой,
Угрожая железной дорогой ему,
Соблазняя коварной ухмылкой?"
"Ерунда!" - Канделябрщик парировал тут,
"Этот метод всегда без успеха!
Возвратился ль со Снарком домой Баламут?
Эти бредни достойны лишь смеха!'
"Я скажу: нужно спеть только Снарку куплет
И исполнить припев на гитаре,
А затем прошептать: Как забавно!' - в обед,
Когда день будет в полном разгаре.
"Приблизительно так!" - он к гитаре прильнул,
И по струнам ударил рукой,
А Кондуктор, однако, тотчас улизнул,
Лишь запел его друг дорогой:
"Ничего в мире лучше подсвечников нет!
Это я, как эксперт, разумею,
Обойди ты в полмесяца весь белый свет,
Иль за пару недель - нет милее'.
"Ничего в мире лучше подсвечников нет!
Чуден персик омытый росой,
Как прекрасен у розы и яблони цвет,
Но подсвечник затмит их красой!'
"Ничего в мире лучше подсвечников нет!
Красных, белых иль винного цвета,
Аромат восхитительный славных побед,
Ничего их божественней нету!'
"Ничего в мире лучше подсвечников нет!
Но на Снарка охотиться славно!'
Отложил он гитару, закончив куплет,
И шепнул, просияв: 'Как забавно!'
Канделябрщик долго лелеял мечту
Экспедицию снова собрать,
И в повторной попытке, презрев суету,
Натурального Снарка поймать.
Он искал высоко, он искал далеко
Всех ловцов настоящего Снарка,
Риск любил он вдвойне, зато были в цене
Вера в дело, проворность, смекалка.
"Нужен парень такой", - Канделябрщик сказал,
'Чтоб на карте он знал все ремарки:
Чтобы наш экипаж по морям не блуждал,
Плыл туда бы, где водятся Снарки'.
"И наш атлас не будет убогим таким,
Что купил Баламут по дешевке:
Чтоб указано место и крестик под ним,
Где у Снарков обычно парковки".
И Картограф, который как раз проходил,
Загорая при свете луны,
Что на карту Буджумландский шельф наносил,
Молвил: "Снарка вы видеть должны!'
"Картография - просто отличный предмет", -
Объяснил он, - "как тут не крути.
Ничего в этом мире чудеснее нет,
Свое имя на карте найти".
У безумной Кукушки слетели катушки,
Улизнула она с зоопарка,
Пусть все мысли вразлет, только смелым везет.
Не свихнувшись не выследишь Снарка.
Психиатр прокашлял: "В башке вашей каша:
Вы в безумие по уши влезли".
А Кукушка сказала: "О воле мечтала".
Доктор ей: "Это признак болезни".
И тогда Канделябрщик решил перед другом
Полоумною мыслью блеснуть:
'Коль тропа на охоте не прямо, а кругом,
Значит нужно изгиб обогнуть'.
Кардинал, Крокодил и Кондуктор.
Вернуться на Содержание
Им псалом прочитал пожилой Кардинал,
Он о славной команде молился,
Только день прогостил, но остаться решил,
Ведь каблук у него отвалился.
Он сказал: "Знаю, Снарков не просто найти,
Чтоб вы к подвигу были готовы,
Должен я обеспечить во время пути
Покровительство духа святого'.
"Заведет вас охота в такие места,
Где и библии нет под рукой;
Вот моя. Стоит только прочесть пол-листа,
И вам Снарк покорится любой.
"Изучил я предмет и узнал я о том,
Что опасность повсюду таится -
И за каждой скалою и каждым кустом
Дикий зверь тебя ждет или птица.
"Птицу Джубджуб увидев, испустишь ты дух,
Бормоглот напугает любого,
Но опасности есть пострашней этих двух
О которых твердят снарколовы.
"Наихудший же - Грампс, зверь настолько суров,
Добряков он не может терпеть.
И один из его легиона грехов -
В божьем храме обычно храпеть".
"Ну, довольно!" - его Канделябрщик прервал,
Нам здесь проповеди не нужны.
Если с нами пойдете, месье Кардинал,
В этом нет кардинальной вины".
В этот час Крокодил все галоши намыл,
Сто семь разных шампуней налил,
Черепаху ругал и примеры решал,
Свою обувь он шибко любил.
В желтых бриджах и синем жилете он был,
Пестрый шарф прикрывал его ушки,
Крокодиловых слез он немало пролил,
Когда пел для безумной кукушки.
Подмигнув конокраду, подцепил он в награду
Вирус гриппа - немалую дозу,
Он на солнце лежал, он себя ублажал,
И чихал и пыхтел паровозом.
И, сняв трубку, приятелю он позвонил,
Бородавку чеша на колене,
И, чтоб солнца удар его вдруг не хватил,
Загорал он в тропическом шлеме.
Говорят, будто был он древней старых гор,
Он сказал: 'Может быть. Это мило'.
Но на жабры его стоит бросить лишь взор,
Был он старым весьма крокодилом.
С аппетитом он ел все, что шло ему в рот:
Человека и зверя и птицу.
Он как опытный боцман был принят на борт,
Юный Снарк мог им бы гордиться!
А Кондуктор за ниточку дергал порой,
Лишь молитву начнет Кардинал,
Лучше всех он умел обращаться с толпой:
Плату с них за проезд собирал.
И талантов иных у него было тьма:
Чистил рыбу с особым задором,
Электричество мог проводить он в дома,
Также мог дирижировать хором.
Композитор, Компрадор и Контральто.
Вернуться на Содержание
Композитор мелодию стал сочинять,
О подсвечниках чудную сказку,
Для фаготов и труб мог бы он написать,
На гитару глядел он с опаской.
"Я могу сочинить для гобоя, на спор
Сочиню я для ложек сонату,
Но писать для гитары - абсурд и позор!"
Так сказал он свечному фанату.
"Я могу джаз оркестру концерт сочинять,
Для гитары же - нет моих сил!"
И тогда Канделябрщик начал рыдать,
Инструмент его тяжко заныл.
Композитор продолжил: "Создам я пассаж
И в бемоле, диезе, миноре'.
Но не смог он открыть нотный свой саквояж,
Так как ключ потерял, как на горе.
А затем Компрадор, поставляющий грог
До компании честной дошел,
Хотя пил он, как черт, и хоть ел он, как волк,
Но зато он работал, как вол.
Он ревел, словно лев, он медведем рычал
И качал головою, как слон,
Был, как ящерка прыток и зайцем скакал,
Словно скунс был по запаху он.
И Контральто - певица пришла к концу дня.
Экипаж джентльменов дал слово,
Пусть и женщина будет (но только одна!)
В их бесстрашных рядах снарколовов.
Очень стройной она и прекрасной была,
Две бретельки свисали, как жилки,
Грациозна она, остроумна, мила,
Ну а голос газонокосилки.
"Не беда!" - Канделябрщик пробормотал,
Затушив свой фитиль, - "Но, быть может,
Ее девственный взгляд на проблемы финал
Нам в охоте на Снарка поможет".
Было девять их, также как в Первый Поход,
Вдохновенные, верные делу,
И азартно они устремились вперед
К своему роковому пределу.
Это был Канделябрщик с безумной Кукушкой,
Крокодил, начищавший галоши,
И Кондуктор, блестевший своею макушкой,
Дирижировал хором хорошим.
Кардинал, воздыхающий, как Баламут,
Кто звонил и зимою и летом,
И Картограф, нашедший Снаркландию тут,
И Контральто с прощальным приветом.
Компрадор закатил два бочонка на борт,
Чай заморский в невиданной таре,
Композитор для Снарка придумал аккорд,
Что нельзя проиграть на гитаре.
Экипаж состоял из таких вот людей.
Как манящая звездочка ярко
Перед ними сияла достойная цель:
Отыскать настоящего Снарка.
Добыча легла на дно.
Вернуться на Содержание
И добиться от них не могли репортеры,
По каким шла охота местам.
На вопрос: 'И к чему же вся эта афера?'
Был ответ: 'Потому что он там'.
Но его не нашли, хоть искали везде:
В вышине, в черных безднах планеты,
Нет ни шепота Снарка, ни звука нигде,
Ни свидетельства, что его нету.
Ни движения Снарка нельзя уловить,
Ни почуять его аромата,
Ни пера и ни пуха его ощутить,
Ни заметить зловещего взгляда.
Шла охота в горах и дремучих лесах,
И в пустынях, в ущелиях гулких,
Прочесали охотники каждый овраг,
И обшарили все закоулки.
Они с гор снисходили, в пещеры ползли,
Опускались в морские глубины,
И за каждой волной ожидали вдали,
Не покажет ли Снарк свою спину.
На него в одиночку охотились так:
В целлофан завернув угощенье,
Опасались от Снарка наземных атак
Ну а также с небес нападенья.
И одной ногой здесь, а другой далеко,
С уст готова сорваться ремарка,
Носом чуя беду и дыханье веков,
Ухом слыша мелодию Снарка.
Экспедиция, выйдя в поход до зари,
Больше года зверюгу ловила,
Но они не нашли ни брови, ни ноздри,
И ни клюва, ни уха, ни рыла.
И ни пуха они не нашли, ни пера,
Ни следа, ни тропы, ни помета,
Не слыхали они ни мур-мур, ни кря-кря,
Ни хи-хи, ни подобное что-то.
Обнаружить жилища его не смогли,
Ни кола, ни двора и ни юрты,
Ни гнезда, где детишки у Снарка росли,
Ни какого иного приюта.
Испытания ждали еще впереди,
Пострашнее всех ужасов ада,
Об опасностях, что поджидали в пути,
Сообщать мне навряд ли вам надо.
И Картографа карты рассыпались в прах,
Компрадор разливал все, что было,
Кардинала молитвы навязли в зубах,
Как злосчастный шампунь Крокодила.
Ну, Кондуктора можно еще бы стерпеть,
Канделябрщик исполнил куплеты,
Хоть напастей немало у них было впредь,
К ним добавилась музыка эта.
Вскоре жизнь потерял пожилой Кардинал,
Был в унынии он от романса,
Прогуляться хотел, осторожен и смел,
Но он встретил ужасного Грампса.
Когда зверь зарычал, то священник молчал,
Подчиняясь божественным планам,
У него под пятой умер, словно святой,
Принял смерть он простым капелланом.
А у бедной Кукушки поехала крыша:
Не смогла одолеть жуткий страх.
С облегченьем команда вздохнула, услышав,
Что Кукушка исчезла в часах.
Только семь их осталось, такая вот малость
Шла в погоню за Снарком тогда,
И команда, как лучше все сделать старалась,
Но случилось опять, как всегда.
Окончание.
Вернуться на Содержание
По утру Канделябрщик тогда заявил
В настроении очень слезливом:
Что провал его бедное сердце разбил,
И они отплывают с приливом.
"Мы провал потерпели! Мечты не сбылись!
Ожидали победы мы яркой,
Дорогою ценою нам всем обошлись
Неудачи в охоте на Снарка'.
"И был близок успех: вы же помните день,
Когда Снарка мы к стенке прижали?
Жаль, конечно, над нами преступная тень,
Но мы Снарка, увы, прозевали'.
"На ошибках учитесь, любезные други:
Скромность с разумом вечно соседи,
Вместо этого мы в своей тщетной натуге,
Неубитого делим медведя.
"Мы считались умней Башмака с Баламутом,
Но теперь нам раскаяться надо,
И мораль до смешного простая как будто:
Будь доволен любому раскладу.
"Мы мечтали. Мечты оказались пусты,
Но теперь мы внезапно открыли
Эту правду бесценную средь суеты.
Но желал бы, чтоб мы победили!"
Когда он говорил, стало тихо вокруг.
Где б услышать сии изреченья?
"Это - Снарк!" - они хором воскликнули вдруг.
Осознав все величье мгновенья.
Канделябрщик тут же гитару извлек,
Контральто и ноты не спела,
Крокодил, ухмыльнувшись, сигару зажег,
Так как время к полудню приспело!
А Кондуктор корректно в тот миг себя вел,
Песню Снарку исполнил исправно,
Командир, отложив инструмент свой на стол,
Улыбнувшись, шепнул: "Как забавно!"
Этот шепот затихнуть еще не успел,
Средь зловонных миазмов и с шумом
Фыркнул Снарк, появившись, и вновь засопел,
Так как не был, видать, он Буджумом.
КОНЕЦ
An Extasy, in Eight Fits and Starts
by Peter Wesley-Smith
Illustrated by Paul Stanish
To Sheila
Contents.
Fit the Sixth. The Ending.
The End of the First Expedition.
In the midst of the word he was trying to say,
In the midst of his laughter and glee,
He had softly and suddenly vanished away -
For the Snark was a Boojum, you see.
And thus was the end of a wonderful tale,
Of a simply splendiferous lark,
Of a journey 'cross oceans, down hill and up dale
In the hunt for a genuine Snark.
The end was mysterious, mystic and drear
And its meaning elusive and dark;
And what was the fate of those heroes of state
Who'd embarked on the hunt for the Snark?
You'll remember their names: there were Bellman and Beaver
And Banker and Butcher and Boots;
They all served in good spirits, in fitness and fever,
In partnership, glee, and cahoots.
There were Barrister, Broker, the elegant maker
Of Bonnets, the lad who put marks
On the Billiard Scoreboard - and last came the Baker,
Obsessed with the capture of Snarks.
It is time to relate how each man met his fate -
It's a pitiful story, but true;
They were left on the shelves, as we'll find for ourselves
When the foot's in the other shoe.
The Barrister's Dream.
To the contents
So first there's the Barrister, falling asleep
To dream of a wonderful case,
The King versus Snark, where the fees were so steep
That he snored with a smile on his face.
A radical Snark was accused by the Crown
Of Inciting Employee Unrest;
The Barrister, splendid in wiglet and gown,
Shouted "Shame!" as he beat on his breast.
"Your Honour!" he bellowed, "The years have not mellowed
The quite unmistakeable Marx
By which you may know, wheresoever you go,
The warranted, genuine Snarks!
"Their aspects are mean, their beliefs are obscene,
Their intentions are blacker than ink;
Yet worse: they're a tribe that will not take a bribe,
And their skin is a dark shade of pink.
"This is the most unmistakeable sign:
A list of the foulest of faults;
The second is power: their evil eyes shine
At the thought of consuming some volts.
"The third is their slowness in taking a jest.
The fourth? They are greatly unwashed."
"Unwashed? Absurd!" yelled the Snark. "I protest
And I move that this fellow be quashed!
"For everyone knows that I'm frightfully fond
Of beautiful bathing-machines."
"Exactly!" the Barrister cried, "I respond
That this shows he's a spoiler of scenes.
"What's more," he continued, "I said it in fun,
'Twas a harmless though humorous joke,
Which proves that the Snark really does hate a pun!"
The defendant then stood up and spoke.
"It's true, I suppose, that I sigh," the Snark mused,
"Like a thing that is deeply distressed,
But who would dare blame me? I stand here accused
Of Inciting Employee Unrest!
"The crime is deservedly damned and deplored,
But me? Why, surely you jest!"
And at that the accused threw his head back and roared
With a laughter that wobbled his chest.
The judge and the jury were rather confused,
And the Barrister gloomy and glum:
He'd thought his petition could not be refused,
So proficient and smart he'd become.
He rose to his feet. "Give me proof!" cried the Snark,
"Of Inciting Employee Unrest!"
The Crown shilly-shallied and blinked, while the clerk
Absent-mindedly bit a bequest.
"I have it!" the Barrister suddenly said,
"I knew I would find it aright!"
He picked up a book and triumphantly read:
"It is handy for striking a light!
"Now lights work efficiently, year after year,
Mighty floodlamps and torches alike;
But just let a Snark somewhere near and I fear
That they'll certainly go out on strike!"
The jury applauded. Such learning! Such wit!
Such logic expressed in such prose!
The Barrister beamed while the judge threw a fit
Which caught the poor clerk on the nose.
The clerk was unconscious, the jury yet cheered
While the Barrister thanked them in French;
"Ah merci!" he said, and the judge disappeared,
So the Snark took his seat on the Bench.
"The verdict is guilty!" he loudly pronounced,
While the Barrister cried "Execution!"
The Snark, well-disguised by a wig, then announced:
"The transgression is circumlocution."
The Barrister stopped in the midst of a jig,
In the silence such judgments evoke;
He started to mutter "Well fritter my wig"
When he stirred in his sleep and awoke.
Alas, though 'twas only a nightmare, the shame
Had aggrieved his professional pride;
The shock was too much for his delicate frame
And he'd woken to find he had died.
"I am dead!" In his anguish his voice rattled on;
"I am dead! There, I've said it again;
I'll say it once more: I am dead!" He was gone:
Poor fellow, the finest of men.
The crew was aghast: they believed what he told
Them three times was undoubtedly true;
They sailed for home in a storm and they rolled
Out a keg and a bottle or two.
The Fate of the Others.
To the contents
The others were shocked by the Barrister's death -
So am I: he was one of the greats:
In truth I'm so mournful I scarce have the breath
For the tale of their various fates.
And yet I must tell you the Bellman was next;
He set a course home by the stars
And muttered inaudibly "England expects ..."
While he searched for the mountains on Mars.
But the bowsprit got mixed with the rudder, and so
Interrupted their miserable trip.
Then the sun started shining - a terrible blow -
And the Bellman went in for a dip.
He gurgled and sank in the nautical swell
While the crew-members wailed him a hymn;
He'd remembered to learn how to ring on his bell
But forgotten to learn how to swim.
The crew were distraught as they wept their goodbyes
To the sound of a watery bell;
They bitterly drank to their captain's demise,
For the Bellman had rung his own knell.
The maker of Bonnets then started to sew
A white shroud for the Bellman to wear;
But tears in his eyes made him err on a bow,
So he passed away too, in despair.
The Billiard-marker retired to a house
Near the sea, where he lives in repose;
He's writing his memoirs and hunting for grouse
And still chalking the tip of his nose.
The Beaver just sat making lace in the bow
And wept in her yellow 'kerchief;
She crocheted the crow's nest and knitted her brow
And died from an excess of grief.
The Butcher, remember, resembled a dunce,
Though he wore the grim tools of his trade.
He killed only beavers, though Beaver not once
Did he slaughter, such love he displayed.
Such friends, it is written, have seldom been known
As the Butcher and Beaver became;
And thus, since the Butcher was left all alone,
He was afterwards never the same.
In sorrow he journeyed to charity shows
To seek love from that desperate bird
The passionate Jubjub, whom everyone knows
Who has hunted for Snarks, is absurd.
Affection he found, for the Jubjub leapt round
In delight, though in costume bizarre;
The Butcher was pleased until suddenly seized
And preserved in an ivory jar.
The Baker, of course, met the Boojum, poor chap,
And he vanished completely away,
While the Bandersnatch pecked at the Banker and snap!
The poor Banker went mad, so they say.
Then Boots tried to blacken the bows, but succeeded
In blackening only his name.
"I'm no longer needed," the poor fellow pleaded,
And drowned in his tears and his shame.
And that leaves the Broker, who valued their goods -
In fact, valued them more than was right;
He valued so highly he took to the woods
And sang like a bird in his flight.
So five were expired, and one was retired,
Another was soft in the head,
While one disappeared; yet another, 'twas feared,
Was pickled, while one of them fled.
And these were the fellows of fortune and fame
Who imperilled their lives to embark
On the First Expedition to win world acclaim
In the hunt for a genuine Snark!
The Candlestick-maker, Cartographer, and Cuckoo.
To the contents
On the First Expedition the Butcher and Baker
Had joined in the thrills of the chase,
But no one invited the Candlestick-maker,
Who thought it a dreadful disgrace.
He said to his friend the Conductor: "Of course
The world would be better by far
Had I gone with the Snark Expeditionary Force,
For I play a delightful guitar.
"And that is the secret of capturing Snarks -
Just sing them a popular tune
And strum a guitar - and then whisper 'What larks!'
At exactly a quarter to noon."
The Conductor said: "Man, are you quite unaware
You must hunt them with forks and hope,
And threaten their lives with a railway-share,
Then charm them with smiles and soap?"
"What nonsense!" the Candlestick-maker replied,
"That method will never succeed!
Did the Bellman come home with a Snark alongside?
Bah! Smiles and thimbles indeed!
"I tell you, just sing to the Snark a refrain
And perform a guitar roundelay,
Then whisper 'What larks!' - it'll addle his brain
If it's done at the right time o' day.
"Like this!" And the Candlestick-maker produced
A guitar which he'd tied up with string;
The Conductor, however, was smart: he vamoosed
As his loyal friend started to sing:
"There's nothing like candlesticks, no thin'! I speaks
As an expert who's right all the time;
You could search for a fortnight or hunt for two weeks
But you'd not find a thing so sublime.
"There's nothing like candlesticks, no thin'! I knows
'Cos I makes 'em with peaches and cream;
Now apples is apples, a rose is a rose,
But a candlestick - that is supreme!
"There's nothing like candlesticks! Red ones or white
Or chartreuse or the colour of wine,
Or those with a fragrance - they're all a delight,
Simply gorgeous, superb and divine!
"There's nothing like candlesticks - splendid, they are!
But there's nought like the hunting of Snarks!"
The Candlestick-maker put down his guitar
And beamishly whispered "What larks!"
Now for decades the Candlestick-maker had dreamt
Of employing a crew to embark
On a new expedition, a second attempt
To discover a genuine Snark.
So he searched high and low for all comers to go
To hunt Snarks wheresoever they breed;
He could guarantee thrills, he was looking for skills
Like sincerity, style and speed.
"We will need," said the Candlestick-maker, "a chap
Who can chart every island we find:
Who will know when we're lost by consulting a map
With the dwellings of Snarks underlined.
"However, his atlas must certainly not
Be the kind that the Bellman had bought;
We'll need lines here and there and an 'X' on the spot
To which Snarks are renowned to resort."
A passing Cartographer, sunning himself
In the moonlight, was led to remark,
While sketching a map of the Boojumland Shelf:
"Have you seen the incredible Snark?
"Cartography's simply a wondrous career,"
He explained, "for a venturous chap;
So you see," he continued, "I've formed the idea
Of putting myself on the map."
The crazy Cuckoo had escaped from a zoo
For canaries gone soft in the brain.
He was certified bonkers - yet fearlessness conquers:
You cannot catch Snarks if you're sane.
The psychiatrist said: "You've got mush in your head:
You're demented both forrard and aft";
The Cuckoo said: "Gee, I just want to be free" -
Said his doctor: "That proves that you're daft."
But the Candlestick-maker was sure: he could state
He considered this half-wit a friend;
"When we're hunting," he said, "and the path isn't straight
We might need you to go round the bend."
The Cardinal, Crocodile, and Conductor.
To the contents
Then the Cardinal came with his bible to pray
For the chivalrous, valorous crew;
He arrived for the day but decided to stay
For the sake of the sole of his shoe.
"The hunting of Snarks isn't easy" he said,
"It's a feat beyond normal endurance.
I think I should join you wherever you tread
To provide you with holy insurance.
"And your hunting will take you to inns so remote
There's no Gideon bible at hand;
Here is mine: you can read it or use it to smote
Any Snarks that are loose in the land.
"I have studied the subject, I know where's the rub,
I'm aware of the dangers that lurk,
Of the perils that hide behind boulder and shrub -
I have learnt every facet and quirk.
"The Jubjub, for one, is a desperate bird,
While the Bandersnatch drives you insane.
And yet there are hazards far greater, I've heard,
Of which Snark-hunters often complain.
"The worst is the Grumps, a gregofulous beast
Whom the kindest of men will besmirch;
His vices are legion, of which not the least
Is his habit of snoring in church."
"Enough!" cried the Candlestick-maker, "we don't
Need a sermon or wagging of chins;
But join us as Chaplain, if that is your wont
And you don't commit cardinal sins."
The Crocodile, meanwhile, was soaping his gums
With a hundred and seven shampoos;
He snapped at a tortoise and practised his sums
As he polished his crocodile shoes.
His knickers were yellow, his bockers were blue,
His cravat nearly covered his ears;
He sang "Toodle-oo!" to the crazy Cuckoo,
And he wept many crocodile tears.
He smiled at a horse-thief, he shillied and shallied,
And caught a large dosage of flu;
He lazed in the sun, crocodillied and dallied,
And sneezed with a sniff and a choo.
He picked up the 'phone, crocodialed to a friend
As he scratched at a wart on his knee;
He was energy conscious - he followed the trend
By acquiring a solar topee.
They said he was ancient, as old as the hills -
A report he described as "pure cock";
But alas it was true; as the lines 'round his gills
Seemed to prove, he was just an old croc.
With his hunger for food he ate man, beast and bird,
At which vice all his mates were aghast.
He had signed on, as bosun, because, he had heard,
A young Snark made a splendid repast!
The Conductor was useful in pulling the cord
When the Cardinal led them in prayers;
He was also adept at controlling the horde
And collecting the passengers' fares.
He was clever at other things, too: scaling heights
Or dead fish; there was much to admire;
He'd conduct electricity needed for lights,
And he also conducted the choir.
The Composer, Comprador, and Contralto.
To the contents
And then the Composer arrived to write tunes
For the Candlestick-maker to play;
He could write for ten trumpets and thirty bassoons,
But he spied the guitar with dismay.
"I can write for an oboe, a fee, or a bet,
A sonata for spoons I'll attempt;
But compose for guitar? How absurd can you get!"
And he sneered at the thing in contempt.
"I can write for a jazz band, a jug, or a job
But guitars I will never abide!"
Then the Candlestick-maker broke down with a sob
While his instrument fretted and sighed.
The Composer continued: "I'll write in G flat
Or H sharp or I minor," said he.
But his suitcase of songs would not open - and that
Was because he could not find the key.
And along came the Comprador: he was, of course,
The purveyor who furnished the grog;
He drank like a fish and he ate like a horse
And betweentimes he worked like a dog.
He could roar like a lion and hug like a bear,
He could swing like an elephant's trunk;
He could lounge like a lizard and run like a hare,
And as well he could smell like a skunk.
The Contralto was last. All the men had agreed
To defer to the feminist view
And permit a mere woman, just one of the breed,
To enlist with the Snark-hunting crew.
She was slender and fair, with a beautiful pair
Of suspenders she tied with a bow.
She had grace, she had grit and a wonderful wit,
But a voice like a rotary hoe.
"No matter!" the Candlestick-maker did mutter
While dipping a wick in the dark;
Though it's true that her mouth wouldn't melt any butter
She'll do in the hunt for the Snark."
And thus there were nine of them, unlike the First
Expedition, though nearly the same;
They were fully prepared: they were chaptered and versed
For fantastical fortune and fame.
They were Candlestick-maker, the crazy Cuckoo
And the Crocodile shining his gums;
The Conductor directing and tapping his shoe
And conducting the choir with his thumbs;
And the Cardinal sighing and wringing his hands
Like the Bellman had rung on his bell;
The Cartographer mapping Snarkogulous lands,
The Contralto contralting farewell;
And the Comprador rolling a barrel aboard
With some tea-bags for mid-morning cha;
The Composer composing a Snark-hunter's chord
That could not be performed on guitar.
So these were the fellows who made up the crew
Of this fabulous, glorious lark,
With one worthy objective: to find and pursue
The authentic and genuine Snark.
The Fugitive Lies Low.
To the contents
Some reporters enquired of the crew where the hunt
Would take place, but they didn't know where;
Yet when asked why they dared to risk all for the stunt
They had answered: "Because it is there."
But it wasn't: they searched low and high and between
And beyond and about and around,
Yet no whimper or whisper of Snark could be seen
Though no loss of a Snark could be found.
No gesture or texture of Snark could be heard,
No odour of Snark could be felt,
No substance of Snark could be known or inferred,
No sight of a Snark could be smelt.
They hunted their quarry in hills and reserves,
They explored rocky deserts unzoned,
Throwing pebbles 'round corners and gravel 'round curves
These hunters left no turn unstoned.
They climbed down on mountains, they clambered up caves,
They examined each sea to the brim;
They crested the troughs and they wallowed in waves
As they watched for a Snark in the swim.
They hunted him singly, they hunted in packs
Wrapped in cellophane sealed with some string,
With an arm to defend against Snarkish attacks
And an eye for a Snark on the wing.
With a foot in the grave and a leg for the climes,
With a mouth full of witty remarks;
With a nose for some trouble, a breast of the times
And an ear for the music of Snarks.
They explored for a morning, they searched for a week,
They hunted the brute for a year;
But they found not a nostril, no kneecap, no beak,
No elbow, no eyebrow, no ear.
No they found not a feather, no furrow, no fur,
Not a footprint, no droppings, no track;
Neither whiffle nor bellow nor warble nor purr,
Neither giggle nor gobble nor quack.
They discovered no homestead, no burrow, no bar,
No bungalow, barrack, or nest;
No nursery-school for the children, no spa,
No Haven of Permanent Rest.
There were perils galore, both behind and before,
There were hazards more horrid than Hell;
There were risks out of mind, both before and behind,
And disasters too dreadful to tell.
They exhausted each map the Cartographer made
And consumed all the Comprador's booze;
They all suffered the prayers the old Cardinal prayed
And the Crocodile's shameful shampoos.
They endured the Conductor, the chap who composed,
The Candlestick-maker, the bird,
And the rest of the dangers their journey disclosed,
Including the music they heard.
But one lost his life: 'twas the Cardinal: old
And decrepit and down in the dumps
Where he'd gone for a stroll: he was prudent and bold
But he met the gregofulous Grumps.
The beast showed restraint but the priest made a feint
As he followed some Heavenly plan
And collapsed to his knees: he had lived like a saint
But he lay down and died like a man.
The crazy Cuckoo then went mad in his grief,
His pyjamas, his mind, and his shock;
The others expended a sigh of relief
When the Cuckoo retired to a clock.
So just seven remained - but a sorrier lot
Never hunted for Snark since the First
Expedition: they'd given as good as they got
But their best was no better than worst.
The Ending.
To the contents
So the Candlestick-maker, with tears in his nose,
With lugubrious gloom in his stride
And his poor broken heart in the doldrums, arose
To announce they would sail with the tide.
"We have failed! We have floundered! We've fallen and lost!
We expected a droll little lark,
But we found an engagement of terrible cost
As we failed in the hunt for the Snark.
"We were nearly successful: remember the time
When the Snark had his front to the wall?
It's a pity- indeed, it's a horrible crime,
But the Snark has eluded us all.
"We can learn from our failure, dear friends: we can learn
To be modest and prudent and humble;
We were arrogant, brash, and conceited in turn:
First comes the swank, then the tumble.
"We thought we'd do better than Bellman and Boots,
But now is the time to repent;
The moral is plain, you galumphous galoots:
Whatever your lot, be content.
"We dreamed, but our dreaming was cheap and uncouth;
Now we find, when the dreaming is done,
We have learnt an invaluable, wonderful truth -
But oh how I wish we had won!"
Just then, as he spoke, there was silence - a hush:
They had never heard nothing so grand.
"It's a Snark!" they exclaimed, and stopped short in a rush,
For the moment of truth was at hand.
The Candlestick-maker produced his guitar,
The Contralto contralted a swoon,
As the Crocodile chuckled and lit a cigar -
For the time was a quarter to noon!
The Conductor correctly conducted himself
In a song for the capture of Snarks;
Their commander replaced his guitar on the shelf
And they beamishly whispered "What larks!"
It was thus, in the midst of this faint cry and hue,
This effluvious flush of esprit,
That the Snark sniffed and snuffled and veered into view -
For he wasn't a Boojum, you see.