Она вообще никогда не спала подолгу, могла пробегать всю ночь, а наутро быть всё такой же свежей. Но ночью низкий шёпот солнца заглушает нежные трели, изливающиеся с небес, поэтому больше всего Ннигль любила вечер.
Родителям поначалу казалось, что маленькая дочь сошла с ума - какие там ещё звуки с неба? А ведь чтобы "послушать" их, девочка каждый вечер убегала из деревни, в ночь, полную опасностей. Приходилось удерживать её силком, да ещё и выслушивать ежевечерние детские истерики. В конце концов, выбившаяся из сил мать понесла дочурку к ведунье.
Но не успели они подойти на пять километров к дому старухи, как маленькая Ннигль вдруг спросила: "Почему Ггбо плачет?" Когда же они пришли к ведунье, оказалось, что та и впрямь горько убивалась из-за того, что у неё сломалась старая гадальная погремушка, которая досталась ей от предшественницы, а ей - от её предшественницы, и так до первых предков.
Однако, послушав рассказ женщины, ведьма тут же забыла о своём горе и стала подробно расспрашивать девочку о том, что ещё ей слышится. И Ннигль ответила ей, что слышит голоса, доносящиеся с неба, что они что-то всё время говорят, но что - непонятно. После долгого разговора ведунья обратилась к женщине.
"Послушай, - подумала она матери Ннигль. - Когда-то давно люди жили на небе. На небе они думали много слов. Потом люди упали на землю, а их слова продолжали лететь. Эти слова очень тихие, немногим дано чуять их. В словах этих заключена великая мудрость. К несчастью, никто уже не понимает их значения. У твоей дочери очень острое чутьё, ей дано слышать - а это мечта любого ведуна. Отдай мне её в обучение".
Быть ведуньей очень почётно. Отказаться отдать ребёнка в обучение - позор на весь род.
Так маленькая Ннигль поселилась у старой Ггбо. Поначалу она лишь хозяйничала по дому, потом старуха стала обучать её собирать целебные травы, готовить отвары, рисовать чудодейственные знаки. Изредка приходили крестьянки из соседних поселений, и Ннигль помогала Ггбо врачевать раны, утишать болезни, принимать роды.
И каждый вечер, пока солнце ещё не взошло, Ннигль слушала небо, а затем, сидя, чтобы никто не услышал, в глубокой землянке, повторяла ведунье всё то, что смогла запомнить. И долго ещё, иногда до самого утра, они в своём убежище повторяли эти неясные глаголы, тщетно пытаясь понять их смысл.
Шли годы. За это время Ннигль обучилась знахарству не хуже старой Ггбо. Кроме того, она стала различать смутные закономерности в том, что слышалось ей в небесах. Например, очень часто одни и те же голоса повторяли одни и те же слова, но со временем эти заклинания повторялись всё реже, зато появлялись новые.
"В старых преданиях думалось, - говорила старая ведьма, - что время на небе идёт быстрее. Поэтому, видимо, старые заговоры очень быстро теряли силу, и приходилось придумывать новые".
Так, тихо и размеренно, прошло пятнадцать лет. Время совсем скрючило Ггбо, мысли её с каждым днём становились всё тише, и вот, однажды, Ннигль нашла свою учительницу остывшей у ещё горячего очага. Это значило, что теперь она, Ннигль, стала ведуньей и теперь ей самой придётся лечить мужчин.
В тот же день к ней пришла женщина и сказала, что её сын был ранен на охоте.
Страх и любопытство сжигали Ннигль по пути в деревню - ведь последним мужчиной, которого она видела, был её отец - мужчинам запрещено приходить к ведунье самим, а Ннигль почти никогда не покидала дома своей наставницы.
В крытой шкурами хижине слабо тлели угли. На циновке лежал юноша, и неровный свет очага чуть выхватывал из мрака черты его лица. "Его покусали хкк," - тихо подумала к Ннигль женщина - мать больного. Ннигль быстро нашла на руке юноши волдыри от жал - страшные волдыри, вызывающие разложение плоти.
"Какой же он странный, - думала Ннигль, обматывая раны больного заживляющими листьями. - Мужчины, по рассказам старой Ггбо, казались мне какими-то страшными, в общем, я совсем не так их себе представляла. А этот почти совсем такой же, как мы, женщины, но есть в нём что-то... не могу точно сказать что".
Наутро, перевязав больного, Ннигль дала его матери лечебный порошок, наказав заваривать его в час, когда солнце начинает жужжать, и отправилась к себе домой. Но, вылечив юношу, она сама заразилась страшнейшей болезнью, которая лишает человека покоя, не даёт ни есть, ни спать, засушивает заживо.
Лечить мужчин - самое опасное занятие для знахарки. Лишь товарищ по охоте или подруга жизни может находиться так же близко. Ведь на расстоянии вытянутой руки ты чуешь самые сокровенные мысли человека, а он чует твои. А влюбиться и потерять невинность для ведуньи означало потерю волшебной силы. Поэтому мужчин доверяли лечить лишь опытным знахаркам, не раньше, чем они окажутся на пороге старости. Но других ведуний, кроме Ннигль, поблизости не было, а раны юноши были слишком опасны.
Вечером того дня Ннигль впервые не стала слушать небо. Слаще небесного пения казались ей теперь перепутанные мысли того, кто, чуть освещённый хищными отблесками искр, лежал на грязной циновке в бедном охотничьем жилище. Эти, эти мысли искала она в переплетении вечерних звуков, искала, но не могла найти.
Несколько дней Ннигль не находила себе покоя. Она металась по хижине, потеряв счёт времени, ей хотелось, чтобы женщина пришла снова и сказала, что сыну стало хуже, хотела сама снова бежать в деревню, и всё слушала, слушала, слушала. Но днём ничего нельзя было разобрать в далёком, заглушённом лесом шуме деревни, а по вечерам с неба, как в насмешку, до неё доносились лишь всё те же голоса людей, давно почивших в своей небесной могиле.
Шли месяцы, и Ннигль уже стала потихоньку обо всём забывать. Но однажды, когда она собирала коренья для варева, до неё донеслись знакомые мысли. Только теперь это были не путаные обрывки бреда, а стройные думы здорового человека. Почуяв их, Ннигль застыла, как вкопанная. Она так и стояла, когда молодой охотник появился на лесной поляне. Увидев ведунью, он тут же по обычаю упал на землю лицом от неё и стал уползать обратно в густые дебри. Обычный человек на таком расстоянии не услышал бы ничего, но Ннигль не была обычной. И она учуяла страх юноши, страх, смешанный с ещё чем-то непонятным, но так почему-то созвучным её собственным мыслям.
Вернувшись домой, Ннигль вновь не могла найти себе места. Убедив себя в том, что ей нужно ещё кореньев, она на следующий день вновь пошла на ту самую поляну.
- Какая же я глупая! - думала она по дороге. - Ну почему, почему он должен снова сюда прийти? Скорее уж он решит, что раз ведунья что-то тут собирает, то лучше уж вообще здесь больше не показываться.
Каково же было её удивление, когда молодой охотник вновь оказался там. Снова он упал наземь лицом от неё, снова уполз в лес, но теперь он делал это уже как-то не спеша, и в мыслях его уже не чувствовалось того страха, как в прошлый раз.
Они разыграли этот спектакль и на следующий день, и через день. Несколько дней подряд повторялось это действо, пока однажды он, нарушив табу, не подошёл вдруг к ней и не спросил:
- Ведь это ты спасла меня от смерти?
--
Откуда ты знаешь? - спросила Ннигль.
--
Я слышал твои мысли, Ннигль. Меня зовут Кку.
--
Говорят, ты хороший охотник?
--
Говорят, ты слушаешь небо?
...Сквозь стены хижины просачивалось мерное гудение солнца. Они лежали вместе, голова к голове, и их сны текли вместе, словно воды двух слившихся потоков. Оба они были теперь нарушившими страшнейший запрет изгнанниками. Сквозь сон и шум Ннигль различала особо чёткие мысли недоумения в деревне, знала, что скоро они сменятся гневом, а потом отчаяньем. Но ей было всё равно. Утром она покинет свой дом, уйдёт в неизвестность вместе с человеком, которого любит, с человеком, который любит её. И что бы ни случилось с ними, это будет лучше, чем если бы их жизнь осталась прежней.
Скоро зайдёт солнце, и с неба послышатся утренние трели далёких мыслей.
...На город медленно надвигался вечер, когда старая знахарка Ннигль вышла за его ограду.
Когда, после долгих странствий, они с Кку оказались, наконец, у этих кишащих людьми каменных холмов, никто не стал спрашивать их, откуда они и что вынудило их прийти сюда. Людей в городе было столько же, сколько песчинок на берегу реки; здесь никто никого не знал, и всем было всё равно.
Кку стал мясником. Он был достаточно силён и, как хороший охотник, умел разделывать туши. А Ннигль - она постепенно, сначала помогая порезавшимся знакомым мужа, а потом уже и всем подряд, вернулась к своему прежнему ремеслу. Но каждый вечер, не выдерживая не смолкающего и ночью шума города, она уходила далеко в поля и слушала небо. Кку это сначала забавляло, потом стало раздражать, но, в конце концов, он привык. Лишь иногда только упрекал её, что вот уже который месяц не может смотреть сны вместе с ней. Но с тех пор, как их дети немного подросли, и с ними не надо уже было всё время нянчиться, Ннигль никогда больше не изменяла своей привычке.
...Скоро взойдёт солнце, и наступит ночь. Сейчас мысли города поутихнут, и станет слышно небо.
Ннигль села на траву и напрягла своё уже начавшее увядать, но всё ещё очень острое чутьё. Ещё немного, и откуда-то издалека донесутся до неё эти до боли знакомые, но всё так же непонятные, всё так же далёкие, как само небо, слова: