Аннотация: После четырёх месяцев затишья, выкладываю наконец Главу Б. Другая планета, другие люди, но, как пока кажется, завязка всё того же сюжета.
Солнце, рассекавшее небо дорогой света, постепенно спускалось всё ниже к горизонту. Свет его, словно горячим чаем заливавший собой просторную веранду, становился и по цвету всё более похожим на тот напиток, что выливался сейчас из пузатого чайничка в изящную чашку Харгима ум-Пфоро, посла Хумголора на Ц'квири.
- Благодарю вас, достаточно, - сказал посол Мерхебу ун-Нхопфе, светлопёрому юноше лет девятнадцати от роду, наливавшему ему чай, и тот поставил чайник обратно на подставку, круглую, с коротенькими, изогнутыми ножками. - Эта жара просто невыносима. Как, в общем, и вся эта планета.
Взяв кружевной платок, ум-Пфоро утёр им капельки пота, обильно выступавшие на его лице. Перья на голове посла были коротко острижены; на пологом лбу, где годы, словно ручьи овраги, уже начинали промывать морщины, они и вовсе были выщипаны. Тело посла было грузным, дыхание - тяжёлым, но движения не были ещё лишены какой-то внутренней, скрытой энергии. Видимо, именно благодаря ей посол, несмотря на свою полноту, не выглядел несуразно в окружавшей его обстановке, роскошной и утончённой. Сейчас на нём был надет длинный халат с пёстрым узором в виде ветвей сказочных деревьев - не официальный, но и отнюдь не затрапезный.
- Не могу не согласиться, господин посол, - вступил в разговор Ирхат ун-Хембре, третий человек в этой компании, - что жара, как и планета, и в самом деле ужасна. Но, позвольте спросить, почему же вы тогда пьёте горячий чай? Ведь льда в запасах посольства хватит даже, наверно, для уборщиков.
Ирхат был высоким, узкоплечим молодым человеком, ненамного старше Мерхеба. Перья на его голове, довольно длинные для выходца с Хумголора, были светлыми у основания и темнели к концу, приобретая редкий перламутровый отблеск. Все они были очень аккуратно уложены - было видно, что Ирхат гордился ими. Его халат с изображениями угрюмых, кутающихся в рваные белые облака горных вершин, явно был подобран под цвет этих перьев.
- А я вот не понимаю, как вы, молодёжь, можете пить в такой зной ледяную воду, - произнёс ум-Пфоро. - Один раз, будучи примерно в вашем возрасте, я поддался этой моде - так простудился и больше судьбу не искушал. Нет, мы с вами - нтхе - привычны к холоду вовне, но никак не изнутри.
С этими словами посол ещё раз поднёс чашку ко рту и не без удовольствия сделал несколько коротких глотков.
Веранда, где, за высоким резным столиком, сидели эти трое, выходила в сад, раскинувшийся между двумя крыльями посольского дворца. Само посольство, - целый городок, состоящий из соединённых друг с другом строений, - расположилось на пологом отроге горного хребта. За садом виднелась плоская крыша одной из посольских построек, а далее склон начинал уходить всё круче вниз, становясь, наконец, почти отвесным. Отсюда, из левого дворцового крыла, открывался вид на просторную долину, где блеклым, неопрятным пятном расстилался другой город, огромный и чужой. Он был таким плоским и однородным, что, если бы не яркие трапециевидные башни то ли дворцов, то ли храмов, кое-где тщетно пытавшихся соревноваться в высоте с великанами-деревьями, да не пересекающая его лента реки, поблёскивавшая в вечернем свете, можно было бы подумать, будто на самом деле это было большое, мутное озеро, раскинувшееся среди сочных красок джунглей и плантаций.
- Кстати, ун-Хембре, - спросил посол, отхлебнув ещё немного чаю, - вы уже сделали свой ход?
- Да, господин ум-Пфоро, мой "отравитель" передвинулся.
- Надо же... я и не заметил. Значит, теперь моя очередь.
На столике, за которым сидели три наших собеседника, помимо стоявшего в углу чайника, лежала составленная из двух частей шестиугольная доска для игры в "башню". Партия длилась уже давно, и из тридцати трёх изначальных фигур в игре оставалось лишь около дюжины. Рука посла потянулась к "призраку". "Призрак", которого было весьма сложно уничтожить, обычно был ничейной фигурой - ей могли ходить оба игрока. Либо же, как сейчас, "призраком" мог играть кто-то третий, в нашем случае - Харгим ум-Пфоро.
- Да, - продолжил посол задумчиво, - мы, нтхе, привычны к холоду снаружи. Такова наша природа, такова наша планета. Но, природа-природой, а всё же я никак не возьму в толк, как это у хескьи, местных жителей, получается переносить здешнюю парилку. Ун-Нхопфе, - вновь обратился он к Мерхебу, - повторите пожалуйста, как хескьи сами себя называют.
- Ц'скви, господин посол, - ответил юноша. Услышав, что посол обращается к нему, Мерхеб уже опять потянулся было за чайником, и теперь его руки застыли на полпути.
- Благодарю вас, ун-Нхопфе. Честно говоря, самому мне так никогда не произнести.
- Но, разве в этом есть необходимость, господин посол? - задал вопрос Ирхат.
- Вы хотите сказать, что хескьи сами должны учить наш язык, не так ли?
- Не уверен, что они способны выучить такой цивилизованный язык, как предгорный нитхии, однако приобщение к человеческим словам и звукам наверняка пошло бы им на пользу.
- "Человеческим словам и звукам"... - посол повертел фигуру пальцами на доске, затем сделал ход, - то есть, ун-Хембре, по вашему мнению хескьи нельзя считать за людей.
- Причём же здесь мнение, господин ум-Пфоро? Разве это и так не очевидно?
Краем глаза посол приметил, как у Мерхеба слегка дёрнулись веки.
- Эх, ун-Хембре, - произнёс ум-Пфоро, слегка разочарованно, - чему я вас учил. Как дипломат, вы сейчас допустили две непростительные ошибки. Во-первых: прямо ответили на вопрос. Во-вторых: грош цена тому политику, который не умеет отрицать очевидного. Кроме того, очевидность - вещь чрезвычайно опасная, потому что у каждого она, в общем-то, своя.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Ирхат.
- Ун-Нхопфе, - обратился посол к Мерхебу, - может быть, вы подберёте подходящие аргументы за меня? Кстати, ваш ход.
- Полноте, ун-Нхофе! - улыбнулся ум-Пфоро. - Когда я начал свою службу здесь, вас ещё на свете не было. И при этом я до сих пор и звука не могу понять на местных наречиях, а вы, никогда раньше здесь не бывавший, свободно общаетесь на них. У вас наверняка и без меня была замечательная школа. Я настаиваю.
- Ну, в таком случае, - ответил на это Мерхеб, - я могу, к примеру, ответить уважаемому ун-Хембре, что представительство ордена Тиуари здесь, на Ц'квири, существовало ещё в те времена, когда на Хумголоре и понятия не имели о полётах между планетами. Отсюда можно сделать вывод: по крайней мере для них очевидно: ц'скви - люди.
- Помилуйте, ун-Нхопфе! - возразил на это Ирхат. - Ваши слова лишь подтверждают недоразвитость хескьи. Получается, у них была уйма времени для того, чтобы создать собственную империю и собственный флот. Вместо этого они предпочли прозябать в дикости, тогда как корабли Хумголора уже летали в оба конца Солнца. Кроме того, сейчас сами Тиуари отнюдь не столь всемогущи, как в былые времена, а, следовательно, и их представления о равенстве всех пернатых можно с уверенностью назвать ошибочными.
- Но, ун-Хембре, если бы Тиуари не придерживались этих принципов, - продолжал Мерхеб, - искусство кораблестроения и полётов и на Хумголоре никогда не стали бы известны. Ведь именно орден распространял знания по миру и, в известной мере, продолжает делать это и сейчас. Именно они дали толчок развития нашей цивилизации, как, в общем, и всем известным остальным, существующим ныне.
- Ун-Нхопфе, не мне напоминать вам, что большая часть знаний Тиуари - это наследство великих Юу, а те достались им от Таэ. И я, конечно же, буду удивлён, если вы не знакомы с великолепным стихотворным трактатом великого ир-Джадру, в котором явно доказывается, что именно Хумголорцы являются прямыми потомками великих Таэ. Стало быть, миссия Тиуари на Хумголоре могла заключаться разве только в возврате нам, нтхе, нами же обретённых знаний. При они этом орден вероломно приобщал к этим познаниям и другие, недостойные того нации.
- Позволю себе заметить, ун-Хембре, что у эрчоольцев тоже есть подобные трактаты. Разница заключается практически в том лишь, что слово "Хумголор" заменено на "Эрчооль".
- Ун-Нхопфе, я не удивлён, что эти варвары оспаривают наше происхождение и наши законные права. Но это же ничего не означает. В конце концов, переписать чужой труд, заменяя одно слово на другое - это никогда не сложно. Не считая счетоводства, на большее их, с позволения сказать, премудрость не способна. А вот чтобы написать свою поэму - для этого нужно величие потомков Таэ.
- Боюсь, ун-Хембре, вы неправильно поняли меня. Я не говорил, что эти два труда одинаковы. Кроме того, - тут Мерхеб едва сдержал смешок, - эрчоольский трактат увидел свет лет за триста до работы ир-Джадру.
- Хэх! Эти лжецы могут хоть тысячу лет приписать своим каракулям. Я, конечно же, в первый раз слышу об этом эрчоольском подлоге, но разве вообще хоть что-нибудь эрчоольское можно сравнивать с трудом, порождённым гением Хумголора. Ваши рассуждения... они, по меньшей мере... непатриотичны! Вы ведь говорите так исключительно потому, что вам сказал это сделать господин посол, не так ли?
- Н-да, - ответил Мерхеб, но его веки вновь чуть дрогнули, - безусловно. Господин посол попросил меня привести контрагрументы, я их и привёл.
- Ухитрившись при этом, - вновь вступил в разговор ум-Пфоро, - не только увести беседу от хескьи, но и не сделать свой ход. Давайте, ун-Нхопфе, подумайте лучше над достойным завершением нашей партии, а я пока попытаюсь исправить наделанные вами ошибки в словесной игре.
Мерхеб ещё раз посмотрел на доску. Хотя ему уже удалось взять "короля" противника, партия ещё не была закончена. Для выигрыша нужно было, чтобы свой "король" оказался на "троне", в центре доски - фигура же, напротив, была прижата к краю, и путь преграждал умело поставленный послом "призрак".
- Хескьи и впрямь вряд ли можно сравнить с нами, нтхе, - начал ум-Пфоро. - Они грязны, необразованны, почти не носят одежды, их язык - сплошной визг, а наш для них практически недоступен. Мы смело можем исключить их из числа развитых народов, да и из числа людей тоже. Но давайте посмотрим на это с другой стороны и спросим себя: кого считают за людей сами хескьи?
- Разве нам, после всего, что вы о них сказали, должно быть интересно их мнение? - спросил посла Ирхат.
- Уходите от ответа, ун-Хембре? Хорошо, урок пошёл вам на пользу. Тогда... ун-Нхопфе, может быть вы ответите на мой вопрос?
-Насколько я знаю, "ц'скви" означает "люди", - ответил Мерхеб. Одновременно он, защищаясь, поставил "танцовщицу", фигуру, в общем-то не для этого предназначенную, между "отравителем" Ирхата и своим "королём".
- Простите, ун-Нхопфе, - вмешался Ирхат, - должно быть, словом, которое вы сказали, хескьи называют себя. Звери в сказках тоже, бывает, разговаривают, но при этом называют себя по своей породе, а не людьми.
- Что ж, ун-Хембре, - сказал на это посол, вновь протягивая руку к "призраку", - вы явно заслуживаете похвалы. Вы умело спихнули эту задачку на философов, что добывают себе пропитание, ковыряясь в неясностях языка. Но я человек практичный, меня более интересует другой вопрос, который следует из первого. Допустим, всё таки, что хескьи считают себя людьми. За кого тогда они считают нас?
- Ну, - ответил ун-Хембре, - если поставить их на место людей, то мы со всей очевидностью станем чем-то вроде божеств! - с этими словами Ирхат передвинул "отравителя", обходя "танцовщицу" Мерхеба. Ун-Нхопфе ждал этого хода.
- То-о есть, для них мы не-э..., - посол выдерживал паузу, давая развить мысль.
- Для них мы не люди, - неожиданно для себя выпалил Мерхеб.
- Именно, ун-Нхопфе! - ответил ум-Пфоро. - И хотя, ун-Хембре, я посоветовал бы вашему товарищу, да и вам тоже, получше следить за субординацией и не отвечать на вопросы, заданные не вам, мысль он ухватил верно. Хескьи не считают нас равными себе.
-Ну и что же с того, господин ум-Пфоро? - возразил Ирхат. - Если им хватает ума хотя бы признать наше превосходство - разве это проблема?
- Что ж, я приведу пример издалека. Ун-Хембре, вам известна история злочисленной ереси?
- Я что-то слышал об этой буче на Эрчооль, - произнёс Ирхат, - но, осмелюсь признаться, мне известно лишь, что она была. Говоря по совести, все подобные события блекнут по сравнению и историей Хумголора. Его истинной историей, господин ум-Пфоро.
- Хорошо, ун-Нхопфе, а вам?
- В общих чертах, господин посол.
- Мне надо сделать ход, - сказал ум-Пфоро. - Ун-Нхопфе, пожалуйста, просветите своего товарища.
- Раз вы просите, то конечно, господин посол, - сказал Мерхеб и продолжил, - В общем, злочисленная ересь зародилась на одной из Эрочоольских колоний около трёхсот лет назад, но быстро нашла последователей по всей империи. Суть её заключалась в том, что неудачные числа признавались удачными и наоборот. Из-за этого...
- Хех! - перебил его Ирхат. - Зная этих цифропоклонников, не удивлюсь, если у них всё встало с ног на голову. Наверняка, согласно этой философии, простолюдины становились аристократами, а аристократы - простолюдинами, так?
- Ну, не совсем. У большинства эрчоольцев имена нейтральные - не удачные, но и не плохие. Просто в те времена вера в числа у них была настолько сильна, что они больше доверяли гороскопам, чем своим глазам. Из-за этого в империи, естественно, наступили не лучшие времена. К примеру, не раз случалось, что в битве, для которой по согласно числам было выбрано "удачное" место и время, эрчоольская армия терпела сокрушительное поражение. Ну, и тьма тому подобных неурядиц. И вот из этого многие сделали вывод в рамках той логики, к которой были приучены с самого детства: раз битва проиграна, урожай пропал или корабль-охотник вернулся в порт без "глаз" - значит время, которое назвал астролог, на самом деле было неудачным. И из этого делался вывод: надо выбирать то время, которое будет названо самым неблагоприятным.
- А что же сами астрологи?
- Надо сказать, что астрологи, оставшиеся без работы из-за того, что их предсказания не сбывались, и были основными распространителями учения.
- Значит, - сказал на это Ирхат, - солома для бунта была готова, и оставалось только поднести факел.
- В общем, да, - ответил Мерхеб. - Бунты вспыхивали во многих местах, а потом переросли в затяжную гражданскую войну. И кое в чём ваша догадка была верна, ун-Хембре: главными пророками и вождями этого движения действительно стали люди с "неудачными" именами. Дальнейшая история вам должна быть уже хорошо известна - это заодно и история покорения Хумголором бывших эрчоольских колоний.
- Ну, ладно, ун-Нхопфе, - произнёс Ирхат. - Вы поведали мне всё это, но какое отношение имеет ваш рассказ к хескьи?
- Позвольте я вмешаюсь, - вступил в разговор посол ум-Пфоро, - тем более, что это всё таки мой ответ, который я лишь временно перепоручил ун-Нхопфе. Пусть ваш товарищ сделает ход, а я пока спрошу вас: что в этом рассказе, по вашему мнению, самое главное.
- Хм, если не считать побед Хумголора, это безусловно то, как изменилось у многих эрчоольцев отношение к числам.
- А теперь вспомните, - произнёс посол, - вы сказали, что хескьи считают нас за сверхлюдей. Не напрашивается ли вам аналогия?
Мерхеб, тем временем, оценивал расположение фигур на доске и в который раз клял себя за свою невнимательность. Всё было бы хорошо, играй они с Ирхатом вдвоём. Но теперь с ними был "призрак" посла, и он вновь смешал все ходы. Этим ходом "стрелок" Мерхеба должен был бы уничтожить "отравителя", но теперь это было невозможно: как раз на пути "стрелка" очень некстати стоял "призрак". Варианта теперь было только два: либо отступить "королём" на освободившееся после призрака место, либо...
- То есть, по-вашему, господин ум-Пфоро, - сросил Ирхат посла, - хескьи могут однажды решить, что мы не превосходим их?
Наконец Мерхеб решился: он сделал ход "королём".
- Не-ет, ун-Хембре, - произнёс посол, растягивая слова, - вы не улавливаете перехода. Заметьте, "счастливые" числа не просто перестали быть "счастливыми", они стали именно "злыми", неудачными. Делайте пока свой ход, а я в это время поинтересуюсь, что думает по этому поводу наш ун-Нхопфе.
- Господин посол, - ответил Мерхеб, - мне кажется понятно, что вы имеете ввиду. Но... это не укладывается в моей голове: я понимаю - равными, но почему ц'скви... то есть, хескьи могут начать считать нас именно ниже себя, именно недолюдьми. Ведь не могут же они не видеть, что Хумголор принёс им...
- Видеть?! - перебил его посол. - Ун-Нхопфе, так ведь в этом-то и суть. Скажите, не вы ли рассказывали о том, что хескьи видят в темноте куда лучше любого нтхе, но, попав на Хумголор, слепнут от снега?
- Мне известен этот факт, господин посол, но вы, скорее всего, слышали про это от кого-то другого.
- То есть, вы всё-таки знаете, что одни и те же вещи нтхе и хескьи видят по-разному. Так почему же вы думаете, что они увидят всё то, что принёс им Хумголор вашими, хумголорскими глазами?
-Если они вообще способны хоть что-нибудь увидеть и понять, - вмешался Ирхат, и передвинул защищённого "призраком" "отравителя" вплотную к "королю".
- Ун-Хембре, - поёрзав на стуле, ум-Пфоро повернулся к Ирхату всем телом и добавил голосом, лишённым прежней въедливой интонации, - скажите пожалуйста, следует ли следопыту изучать повадки зверей, чтобы возвращаться домой живым и с добычей?
- Безусловно, господин посол, но причём здесь это?
- Хескьи, уважаемый, обладают языком, у них есть своя письменность, они сами строят свои дворцы и, в конце концов, вся роскошь, пряности и благовония, что текут отсюда на Хумголор, изготовлена их руками. Многие ли животные на такое способны? Думаю, вы, как и я, не назовёте ни одного. Даже если хескьи не люди, то уж наверняка самые опасные звери. И, чтобы уметь получать с них добычу, вы просто обязаны знать их устои.
Ихрат промолчал.
- Итак, молодые люди, что же видят хескьи. Вот допустим, корабль, - посол указал рукой в тускнеющее небо, где, раскинув тонкие саблевидные крылья, маячил тёмный силуэт небесного судна. - Большой, не правда ли? Мощь нашего флота вызывает у нас гордость за свою страну. Хескьи порой ощущают на себе эту мощь и боятся её. Но! - ум-Пфоро прикусил губу. - Но куда больше они боятся своих правителей-колдунов, которые могут одним мановением руки разметать любой флот в щепки.
- Разве такое возможно? - произнёс, округлив глаза, Ирхат.
- Разумеется нет. С нашей точки зрения - нет. А вот хескьи скорее поверит колдуну, чем доводам разума. Точно так же, как эрчоольцы в истории, рассказанной ун-Нхопфе, больше верили астрологам. И оттого, что это, с нашей точки зрения, глупо, их взгляд на мир не изменится. Царьки для хескьи - живые божества, любое их слово - непреложная истина. Мы можем построить дорогу - но царёк якобы может силой мысли перемещать целые армии, можем соорудить акведук - но водой-то в источниках управляет всё тот же царёк. Магическая сила, которую приписали себе их правители, могущественнее всего, что могут сотворить руки. А теперь, ун-Хембре, вот задачка для вас. Скажите, как в такой ситуации заставить хескьи кого-то зауважать?
- Сделать так, чтобы их царьки поклонялись нам?
- Верно, ун-Хембре. Нужно заставлять этих царьков публично признавать, что "колдовство" Хумголора сильнее.
- Ну, ведь это не так уж сложно!
- Это - нет. Но есть другой момент. Молодые люди, вы видели, как живут эти правители?
- Хм, не знаю, насколько мои слова можно будет считать ответом, - ответил Мерхеб, - но у нас в университете был один ц'сквийский княжич. Он никогда не начинал беседы сам, а на все вопросы всегда отвечал самым минимумом слов. Однажды, незадолго до отлёта сюда, я попытался заговорить с ним на его языке. В ответ он только и сказал мне на солнечной речи: "Я вас не понимаю". Хотя я знаю тот диалект, на котором к нему обращались слуги, и говорю на нём вполне сносно.
- Слуги? В университете? - переспросил Мерхеба Ирхат.
- Да, они всегда были при нём. Знаете, в первый день он хотел въехать в университет в паланкине. Ему это, конечно, запретили, но слуги - точнее, две девушки-служанки - продолжали сопровождать его. При этом, к примеру, еду он никогда не брал со стола сам, только с их рук. Этих девушек, конечно же, не пускали в здание, но разрешили оставаться в истопной, чтобы они не замёрзли. С одной из них...
- А если бы слуг пускали внутрь, - внезапно перебил его посол, - то наверняка лекции вместо него записывал бы писец, и этот же писец отвечал бы вместо царька на экзаменах, дабы господин не оскорблялся открыванием рта.
- То есть... - Мерхеб озадаченно посмотрел на посла, - вы хотите сказать, что это для ц'скви - нормально?
- Это, ун-Нхопфе, - минимум. Причём минимум не столько для правителя. Если, к примеру, он возьмёт пищу сам, то, в глазах своих подданных, потеряет свою волшебную силу. И паланкин - тоже не просто аристократическая прихоть. Царёк, в представлении хескьи, не должен касаться земли, если только он не у себя во дворце. Видимо, вашему соученику, ун-Нхопфе, сказали, что весь Хумголор, или, на худой конец, вся территория университета - вроде как, священна, и ездить по ней в паланкине - кощунство. А носильщиков, скорее всего, по его же приказу потом наказали за осквернение этой земли.
- Но ведь... он сам им велел!
- А если он их не накажет, сами же носильщики будут считать его отступником. Их правители не просто блюдут - они вынуждены блюсти кучу ритуалов, чтобы поддерживать свои "священные" права, и нарушение может стоить им жизни. А теперь, молодые люди, вспомните, вы сказали: нам надо показывать хескьи, что "колдовство" Хумголора сильнее. Ну, а раз наше "колдовство" сильнее, то, значит, мы, с точки зрения хескьи, должны ещё больше бояться осквернения.
- Получается, нам здесь и пальцем без оглядки нельзя пошевелить? - удивлённо спросил Мерхеб.
- А вы думали, ун-Нхопфе, что запрет на выход из Нового Хансайга и других посольских городов - это блажь составлявших правила? - с этими словами ум-Пфоро сделал свой ход. - Или тот факт, что все рядовые охранники - выходцы из колоний? Тоже чья-то прихоть? Нет, молодые люди, у всего есть своя причина. Стоит нам оступиться, дать хескьи подумать, что мы не достаточно хорошо блюдём себя от осквернения, как из полубожеств мы превратимся в червяков - ведь, как правильно сказал ун-Нхопфе, для хескьи мы уже не люди. Им останется лишь раздавить нас.
-Раздавить!? Нас!? - переспросил Ирхат. - Господин посол, вы, должно быть, шутите! Что эти голые пискуны могут противопоставить нашим армии и флоту? Я не понимаю, зачем мы вообще прогибаемся под чьи-либо глупые традиции? Разве нельзя поступить здесь так же, как и на других, нормальных планетах?
- А вы думаете, хумголорских армии и флота для этого хватит?
- Но ведь они - самые сильные в мире!
- Позвольте я поведаю вам один маленький секрет. Это, впрочем, и не секрет даже - любой человек, хоть немного умеющий считать, легко откроет его для себя сам. Численность нашей армии - четверть миллиона человек, и она никогда не была больше. Из них две третьих - выходцы из колоний. Население же планеты Эханган можно оценить примерно в пятьдесят пять миллионов - и наверняка эта цифра будет заниженной. Для сравнения, всех нтхе в Империи - лишь около четырнадцати миллионов человек. Если бунт охватит хотя бы три эханганских провинции, всей нашей армии не хватит, чтобы сдержать его.
- Но ведь мы же покорили эту планету сто пятьдесят лет тому назад! Значит, в те времена армии хватало!
- Ун-Хембре, кто именно начал покорение Эхангана?
- Генерал ир-Рашми, естественно!
- Сколько было человек в его войске?
- Как же, четыреста смельчаков ир-Рашми! О них знают все!
- Скажите, ун-Хембре, вы всерьёз полагаете, что четыреста человек, не приспособленных к здешним условиям, без поддержки с Родины, могут противостоять пусть и хуже вооружённой, но всё же в десятки раз превосходящей их по численности армии?
- Но ведь противостояли же! И побеждали!
- Побеждали. Это правда. Но неужели вы думаете, что они атаковали вот так, в лоб? Ун-Нхопфе, - обратился посол к Мерхебу, - вы, как я посмотрю, неплохо знаете историю. Что там было написано в ваших учебниках?
- Там было сказано, господин посол, что ир-Рашми восстановил справедливость в царстве Ц'Уайкуи, и в благодарность за это правитель завещал свои владения Хумголору.
Для Мерхеба партия была проиграна. Король был зажат между краем доски, фигурами Ирхата и "призраком" посла. Взяв первую фигуру наугад (ей оказалась "танцовщица"), он сделал ей ход по направлению к "трону".
- Всё-таки, не совсем бездари пишут эти поэмы. Ведь, вроде бы, и не соврали нигде, но и всей правды, разумеется, не сказали. А если рассказывать историю чуть более подробно, то в этом царстве как раз назревала война между двумя братьями с примерно равными правами на престол. Старший был сыном от наложницы - кстати, заодно и телохранительницы, вроде тех, что сопровождали вашего, ун-Нхопфе, соученика, - ну, а младший - от законной жены. Так вот, ир-Рашми сначала поддержал старшего, дела которого обстояли не слишком хорошо. И тот одержал победу. Не потому, что хумголорское войско особо помогало ему - просто, испугавшись новой, незнакомой "магии", армия противника потихоньку разбежалась, а сам младший брат погиб от руки предателя. А потом... Кстати, ун-Хембре, вы сделали свой ход?
- Ещё нет, господин посол, - ответил Ирхат.
- Так делайте же скорее - вам осталось ведь только взять у ун-Нхопфе "короля".
- Э... да, и правда...
Одно движение простым "воином", и "король" Мерхеба оказался за краем поля.
- Так вот, - продолжил посол, - потом ир-Рашми обвинил старшего в том, что по его вине был убит законный правитель и... точно так же, выказав поддержку малолетнему сыну младшего брата, уничтожил и его. Ну, а в благодарность за такое восстановление справедливости новый царёк, который ещё и говорить-то толком не умел...
Хотя игра уже закончилась, ум-Пфоро взял фигуру "призрака", и поставив её в центр доски, на "трон", закончил:
- ...завещал своё царство Хумголору!
Некоторое время все сидели молча. Серебристая лента солнца почти совсем опустилась за горизонт, и теперь все предметы отбрасывали по две более-менее чёткие тени. Посол позвонил в колокольчик, и на веранду вошла служанка с лампой. Поставив его на стол, девушка удалилась. Посол повертел ручку и, приблизившись друг к другу, два "глаза" Таэ-Ни в светильнике загорелись приятным холодноватым светом.
- Хескьи - они, гады, дотошные, - продолжил посол, поёрзав в своём кресле. - Обо всём оставляют записи. И потому мы знаем - хоть это и государственная тайна - что со времени начала той гражданской войны население покорённого ир-Рашми царства уменьшилось почти в четыре раза, - с этими словами ум-Пфоро окинул взглядом фигуры, лежавшие на столе подле доски. - В хумголорском же войске из четырёхсот человек не досчитались около пятидесяти, и большинство из них умерло от белой лихорадки.
- Неужели, - недоумённо спросил посла Мерхеб, - все победы здесь были одержаны именно так?
- Не только здесь, ун-Нхопфе, не только здесь. Натравливание одних врагов на других - самый эффективный способ побеждать.
- Господин посол, - вступил в разговор Ирхат, и в голосе его чувствовалось с трудом сдерживаемое раздражение, - вы говорите так, словно хумголорская армия - сборище трусов. Это звучит как... измена!
- Измена, говорите, ун-Хембре? Настоящая измена - это то, что нынче многие любят называть "патриотизмом". На самом же деле они, приписывая себе и своей стране излишнее, несуществующее величие, они бросают её в пекло, закрывая глаза на истинное положение вещей. И последствия этой недальновидности могут быть катастрофическими.
Глаза Ирхата вспыхнули. Чувствовалось, что посол задел его за живое, но субординация не позволяла юноше высказать свои мысли.
- Но, господин посол, - осторожно спросил Мерхеб, - по вашим словам получается, что величие и сила Хумголора - всего лишь... призрак?
- Молодые люди, посмотрите, пожалуйста, на доску. Как видите, оба "короля" погибли, и, значит, у вас, ничья. Точнее, вы оба проиграли, и, по правилам, победителем вышел тот, кто играл "призраком". То есть я. Этим правила игры очень сильно напоминают правила большой политики. С одной лишь разницей: в политике такие победы - вещь куда как менее редкая. Так что нет, ун-Нхопфе, сила Хумголора не "всего лишь", а именно "призрак". И подлинное величие нашей державы не в количестве алебард и не в размерах кораблей, а в том, что мы уже два столетия играем в эту игру "призраком", и два столетия выигрываем.
Уже совсем стемнело. Небо покрылось причудливыми узорами светлячков, а в воздухе, всё ещё довольно жарком, начинал угадываться тонкий аромат ночи. Сад окутала туманная дымка, долина и город внизу погрузились в непроглядную тьму.
- И всё таки, господин посол, - выдавил из себя Ирхат, - чем вот так играть с хескьи, можно, в конце концов, просто разбомбить мятежные провинции! У них никогда не было флота, им нечем будет ответить.
- Разбомбить, конечно, можно, и иногда, как я уже говорил, нам приходится это делать. Но никогда мы не уничтожали больше какой-нибудь одной неспокойной деревни.
- Уж не хотите ли вы сказать, - произнёс Ирхат с долей сарказма, - что у Хумголора даже на нормальную бомбёжку нет средств?
- Есть, ун-Хембре. Но, если уничтожить целую провинцию - кто тогда будет работать на плантациях и в шахтах, рубить строевой лес, кто будет платить дань?
-Можно будет заселить эти земли колонистами с других, нормальных планет. Ведь на Эхангане уже есть такие поселения.
- Есть. Только вот, к примеру, букашек, из которых делают чай, ещё никому кроме хескьи вырастить не удавалось. И потом, не забывайте: здесь каждое животное - хищник, каждый куст - ядовит. Население этих колоний не растёт, всё время приходится привозить пополнения. Ун-Хембре, я играл своим "призраком", но доска-то принадлежит вам и ун-Нхопфе. Молодые люди, вы, представители знатнейших семей Хумголора, однажды будете управлять нашей великой державой - иначе бы вас не послали сюда. И моя задача донести до вас одну мысль: мы лишь распоряжаемся Эханганом, а принадлежит эта, важнейшая для империи колония самим хескьи. И главная наша задача - сделать так, чтобы они об этом никогда не догадались. Иначе... - посол взял "призрака" с доски и, подержав между двумя пальцами, положил в специальный мешочек, - ...впрочем, я думаю, вы и сами понимаете.
Туман становился всё плотнее, сгущавшийся мрак то и дело разрывался криками каких-то ночных тварей. В саду послышался лязг доспехов и голоса сменявшихся часовых.
- Что ж, - сказал посол, - пора нам, наверное, расходиться. Завтра нас ждёт немало работы, так что, молодые люди, отдыхайте, набирайтесь сил. Дворецкий проводит вас. До встречи.
С этими словами он встал из-за стола. Оба юноши тоже вскочили со своих стульев и склонили головы ему вослед. Затем каждый из них взял свою половину доски, служившие одновременно футлярами, и стали убирать туда свои фигуры.
В каждом наборе для игры в "башню" обязательными были "король" и девять "воинов", в то время как шестерых "приближённых" каждый подбирал по своему вкусу. Всего же правила игры знали не менее трёх десятков различных типов фигур, и потому неудивительно, что у обоих молодых людей все "приближённые" были разными.
- Ун-Нхопфе, - спросил Ирхат, когда Мерхеб убирал в чехол своего "щитоносца", - а всё-таки, откуда вы знаете язык хескьи?
- Мои родители учили меня многим языкам, ун-Хембре, чтобы я мог быть со всеми на равных.
- А мой отец справедливо полагает, что и солнечную речь давно пора заменить на нитхии.
- Тогда уж на кочевой олло-орё - как-никак, их корабли до сих пор самые большие и, не считая тиуарийских, только они пока могут достичь, к примеру, всё той же Вернувшейся планеты.
- Это вопрос времени, ун-Нхопфе, - сказал Ирхат, подбирая со стола "молотобойца". - Когда мы обнаружим на Вернувшейся планете Машину порождения, преимущество Хумголора станет неоспоримым.
- Если только эрчоольцы не обнаружат её раньше, ун-Хембре, - ответил Мерхеб, и, положив на место "книжника", захлопнул футляр.
- Они будут искать её по гороскопам, так что у них всё равно нет шансов, - сказал на это Ирхат и, закрыв свою доску, привесил её к поясу. Он хотел ещё что-то добавить, но в это время на веранду вошёл дворецкий посла и попросил следовать за ним.
Оказавшись на галерее с внешней стороны дворца, молодые люди поклонились друг другу и разошлись в разные стороны.
Подойдя к своей двери, Мерхеб понял, что сейчас ему не хотелось спать. Ночь наконец обволокла посольский город приятной, нежной прохладой, напоминавшей о лете на Родине. Подумав немного, юноша прошёл в торец дворцового крыла, облокотился на ограду галереи и стал смотреть в ночное небо. Среди разноцветных спиралей, что закручивали в Ц'квирисйсом небе светлячки, якро горел над головой Хумголор. На сервере взошла планета Эрчооль, на юге, у видневшегося хвостика солнца, слабо маячила Йо-олло-лее - место, где прошло детство Мерхеба. Юноша уже погрузился было в воспоминания о нём, как вдруг услышал за спиной шаги. Обернувшись, он с удивлением увидел Харгима ум-Пфоро.
- Господин посол...
- Без формальностей, ун-Нхопфе. Тоска по родному дому - очень хорошее человеческое чувство. Я вот тоже иногда люблю ей поддаться. Извините, что отвлёк вас.
- Н-ничего страшного, й-я как раз собирался идти спать, - сбивчиво ответил Мерхеб.
- Тогда, перед тем, как вы удалитесь, разрешите задать вам один вопрос.
- Конечно же, господин посол.
- Ун-Нхопфе, почему вы тогда пошли "королём". Ведь вы могли пожертвовать "танцовщицей" и выиграть время.
- Боюсь, не более одного хода, господин ум-Пфоро. И этот ход всё равно ничего бы не изменил.
- В любом случае, ун-Нхопфе, правитель должен использовать любую возможность, чтобы спастись или хотя бы отложить свой конец.
- Но если он будет жертвовать своими подданными, то, даже если победит, войдёт в историю безжалостным тираном.
- Всё зависит от того, кто будет платить поэтам. Одни и те же поступки можно назвать и зверством, и благодеянием; и смелостью, и трусостью.
- Мне хочется верить, господин посол, что, пусть даже спустя столетия, герои всё-таки будут почитаться как герои, а злодеев по заслугам назовут злодеями.
- Что ж, ун-Нхопфе, такова ваша вера. Я не буду с ней спорить, - сказал посол, и вдруг неожиданно прощебетал по ц'сквийски. - Ц'рингин, ц'рикуо-рикуо-ри-йэ! - что означало: "Это была хорошая игра, я выиграл с трудом". Оставив за спиной ошарашенного Мерхеба, посол удалился. Он улыбался. Игра и впрямь обещала быть захватывающей.