Беренис проснулась как от удара, резко села на своей лежанке, прислушалась. Бабка похрапывала сбоку, Мика сопел на полу, за стеной шуршал дождь. Наверное, это шуршание Беренис и приняла за чьи-то осторожные шаги. Она снова улеглась, накрылась с головой старым бабкиным платком, свернулась клубком и задремала. Казалось и минуты не прошло, как ей вновь пришлось откинуть платок, сесть и напряженно вслушиваться в странные звуки, доносящиеся со двора. Дождь продолжался, то усиливаясь, то замирая, заставляя ветер раздувать склизкую солому на крыше. Но кроме этих шорохов, девушке слышались крадущиеся шаги, приближающиеся к двери. Вот они затихли, совсем близко, тень легла на узкую щель дверного проема. Беренис бросилась к двери, всей силой налегла на нее, тяжело дыша и вдруг ясно услышала:
- Ты-ы! Утопленница!
Она зажмурилась и закричала так отчаянно, что сердце едва не разорвалось в груди. Когда Беренис кое-как разлепила глаза, то увидела склонившихся над ней бабку и Мику. Старуха крестилась, Мика так и застыл в напряженной позе, всматриваясь ей в лицо.
Беренис обвела взглядом избушку, боясь увидеть убиенного Густава. В неясном полусвете все предметы жалкой обстановки оставались на месте, дверь была закрыта и никакого Густава не было.
- Сон мне приснился, - вяло произнесла она, - страшный.
Бабка перестала креститься, злобно выругалась и принялась честить их на чем свет стоит. Девушка молчала, Мика снова залег на свой тюфяк. Уж лучше пусть бабка орет, чем прислушиваться к чужим шагам.
В этот день они так и просидели все вместе в хижине, изнывая от страха, скуки и неизвестности. Если б не проклятый дождь, Беренис с большой осторожностью добралась бы до дома Густава и хотя бы окинула его взглядом. Ей казалось, что одного этого хватило, чтоб оценить обстановку. Она не думала увидеться с Джоан, но жутко боялась, что та проговорится и выдаст и Беренис, и Мику.
Следующий день не принес ничего нового, дождь продолжал лить, как из ведра и только к утру прекратил свою безжалостную дробь, разрешив солнцу порадовать усталых жителей.
Бабка, крехтя, собрала свои лечебные ступки, мешочки и подалась на базар. Мика побежал в лес за хворостом, а Беренис принялась за уборку. Она уже сгребала мусор в кучу, когда заметила, что к избушке подъезжает чья-то повозка. Кровь отхлынула у нее от лица, руки безжизненно упали вдоль тела, девушка оперлась о косяк, чтоб не упасть. Из повозки вылезла женщина и Беренис узнала старую Джоргин.
- Няня! - вскрикнула Беренис и понеслась в повозке.
- Доченька, - ласково произнесла старушка и расплакалась. - Матушке-то совсем плохо, боюсь, скончается сегодня. Поедем, родная, простись с матерью, получи ее благословение, - Джоргин дергала ее руку, - поехали-поехали, а то, не дай бог, не успеем.
Беренис рванула было к повозке, но вспомнила, что не предупредила о своем отъезде ни бабку, ни Мику.
- Джоргин, подожди чуть-чуть, дома никого нет, я только в лес сбегаю, предупрежу Мику, не то они с бабкой с ума сойдут, не найдя меня дома!
Няня крепко держала ее, увещала, что нужно ехать как можно быстрее, но Беренис отстранилась от нее и побежала в сторону леса. Напрасно она кричала и звала Мику, тот очевидно ушел далеко от дома, а бабка всегда с базара возвращалась к вечеру. Она оглянулась назад и увидела, как отчаянно жестикулирует Джоргин, зовя ее. Беренис зашагала обратно, постоянно оглядываясь в сторону леса. Мики не было видно! "Ничего, - решила Беренис, - сейчас главное простится с матерью, а потом я возвращусь назад".
Уже усевшись в повозку, она вдруг подумала, что вернется и заберет бабку и Мику к себе, хватит им скитаться по лесам и жить в убогости.
Дом остался тем же, только еще больше обветшал, потемнел. Беренис сразу с дороги побежала к матери, но, уже подходя к ее комнате, остановилась, прижала руку к сердцу. Это был старый жест, отражавший ее страх, боязнь родительницы. Бешеных толчков Беренис не ощутила, осталось просто нежелание видеть мать, но и это было встречено ей спокойно: мать при смерти и не простится с ней она не могла. По лестнице, тяжело ступая, поднималась Джоргин. Она, шумно дыша, открыла дверь в материнскую спальню, легонько подтолкнула девушку вперед, и подошла вместе с ней к ложу.
В комнате было темно от закрытых ставень, душно и жарко. Беренис сначала ничего не увидела на кровати, только скомканные простыни и подушки. Затем глаза привыкли к сумраку и стали различать некоторые предметы: прикроватный столик, заставленный всевозможными пузырьками, бутылочками и чашками, рядом кресло, заваленное одеялами и накидками. В куче белья на постели лежала худенькая женщина в чепце. Это была ее мать! Беренис прикрыла рот рукой, едва не вскрикнув.
Джоргин сзади зашептала:
- Уснула недавно, - потом добавили, - я дала ей, перед тем как к тебе ехать, микстуры. Хорошее лекарство, раньше действовало безотказно, а теперь нужно влить четверть бутылки, чтобы боли ушли.
Мать лежала неподвижно.
- Давай не будем пока ее беспокоить, раз уж спит, - пробормотала няня, - хотя бы во сне не мучается.
Беренис обессиленно опустилась в кресло, ее страшно поразило увиденное. Она не могла себе представить, что мать может так измениться. Нет же, это не она! Дурацкий полумрак мешает ей разглядеть все как следует. Вот сейчас раскроют ставни, комната наберет света и все окажется не таким ужасным. Она даже дернулась, чтоб бросится к окну, но Джоргин замахала руками, угадав ее желание.
- От света у нее глаза ломит, - зашикала она.
Больная при этом слегка шевельнулась и вздохнула.
Джоргин вытянула шею, прислушиваясь, затем подошла ближе и низко склонилась над матерью.
- Откройте глазоньки, - ласково заговорила она, - посмотрите кто возле вас! Наша Беренис вернулась, она не умерла, - лепетала няня, - она болела, долго-долго!
Беренис не видела мать, Джоргин заслонила ее своей фигурой, но вдруг услышала тихий голос:
- Доченька!
Девушка замерла, не зная что делать дальше.
Няня обернулась и, показывая больной Беренис, снова зачастила:
- Поехала я на рынок, а там народу тьма, а я знахарку ищу, чтоб мази для вас купить. А бабки нет! - развела руками Джоргин, - я туда-сюда, спрашиваю товарок: где, мол, бабулька с травками и мазями. А они говорят: так в избушке своей, должно быть. Так я быстрая, подхватилась, села в повозку, да покатила за мазями. Доехала до избенки, зашли к бабке и глазам своим не поверила: наша Беренис! Я сначала-то подумала, что рехнулась, а потом бабка мне распетрошила, что нашла ее полуживую, выходила. Она, наша ласточка, еле в себя пришла, а как узнала меня, так давай плакать, домой проситься.
Беренис молча слушала, что тут скажешь? Джоргин врала вдохновенно, должно быть сама верила в то, о чем говорила.
Фигура на постели зашевелилась, от одеяла оторвалась рука, поднялась, застыла в воздухе и Беренис снова услышала:
- Доченька!
Теперь уже она не смога молчать, привстала с кресла, встала рядом с Джоргин.
- Это я, мама, - сказала грустным голосом.
Няня отошла назад, уступив место возле ложа больной.
Мать смотрела на Беренис очень ласково, и это тоже казалось необычным.
- Девочка моя живая, - пробормотала она тихо и заплакала, - я даже верить в это боялась. Написала кузену, что осталась одна одинешенька, службы по тебе заказывала...
Беренис уселась на кровать, но тут же испуганно встала, раньше бы мать такой фамильярности не позволила.
Так они и стояли вместе с Джоргин, не зная что делать дальше. Больная вдруг затихла, потом застонала и Джоргин бросилась к столику, чтоб подать ей очередную порцию настойки.
Беренис отошла в сторону, она не знала чем gомочь и потому чувствовала себя ненужной.
Агония продолжалась всю ночь, к утру мать умерла, так и не придя в себя. Весь следующий день Беренис сидела рядом с ней в комнате в каком-то оцепенении. Она пыталась вспомнить все то хорошее, что дарила ей мать, но почему-то любые воспоминания заканчивались мыслью об отце. Вот по нему она горевала!
Джоргин сновала рядом, что-то бормотала, прибиралась в комнате. Если бы не она, Беренис сошла бы с ума. К вечеру она спустилась в столовую, где няня приготовила ей скромный ужин. На столе горели свечи, в одной миске поблескивал мед, а в другой лежали теплые нежные лепешки, которые она раньше любила.
Ночь Беренис провела в своей старой комнате, упала на кровать, да так и проспала до самого утра. А утром ее разбудил шум подъезжающей кареты. Такие огромные, богатые экипажи раньше не останавливались у дома Лоно. Девушка во все глаза из окна комнаты разглядывала вновь прибывших. Кучер подскочил к двери кареты, отворил ее и, почтительно придерживая руку, помог сойти важному господину. Мужчина обвел взглядом дом, поднял руку в знак того, чтоб его пропустили, и вошел внутрь.
Беренис, не желая, чтоб ее увидели, отрянула от окна. Она вдруг подумала, что это шериф приехал по ее душу. Первым желанием было бежать, куда угодно, прямо сейчас. Потом она одумалась, приоткрыла дверь в комнату и стала прислушиваться к звукам, доносившимся снизу.
Отдельных слов было не разобрать, но говорил этот самый господин достаточно властно. Должно быть, все имеющиеся в хозяйстве слуги во главе с няней стояли в холле и слушали его. Беренис медленно направилась в лестничной площадке, чтобы взглянуть на происходящее в холле. Она еще испуганно разглядывала вошедшего, поняв одно, что это не шериф, когда няня подняла на нее глаза, а затем это сделал и незнакомец. Он поднял руки вверх в приветственном объятии и громко произнес: