Чваков Димыч. Блюзовое настроение

Блюзовое настроение

Високосный октябрь, предвосхищение

По млечности унылого пути

качусь под гору безнадежных кружев,

которыми вечерний путь блестит -

огнями звёзд в едва заметных лужах.

А вслед за мной летит фатальный рок -

почти, как блюз манерного регтайма.

Я режу льдинкой осени пирог -

так открывают трепетную тайну

мучительного года без любви;

он для меня конкретно високосен:

не слишком-то приветливый на вид,

пересказавший в прозе эту осень.

И до того прекрасен пересказ,

что нету слов, а только междометья...

Моей любимой осени экстаз

иконостасом листьев землю метит -

врывается как будто ураган,

сорвавший крышу красочных эмоций.

Октябрь танцует парками канкан,

и, обнажаясь, ветром страсти льётся.

пессимистический блюз

поколению

по колено и море;

а глубин не изведать им...

тем не менее,

"фа" до сих пор в миноре -

больше, нежели мы хотим!

поколению,

в общем, давно известно -

отдохнула на нём судьба...

ударение

фатума, если честно,

не сломило в душе раба...

поколение

геноидных типчиков

представляет себя в раю;

обретение

сексуальной безличности -

гомо сапиенсам каюк!

Траурный блюз

первая фаза

Дождь и ветер, в розарии сыро,

дама - образ из прошлых веков;

звездопад над бледнеющим миром.

Замерзающий фреш облаков

застывает коварно на вдохе,

отмеряя секунд забытьё;

от судьбы запоздалые крохи

время скорое с жадностью пьёт.

Ты не мокни в розарии, дама,

заходи-ка, как водится, в дом!

В нём камин... в телевизоре драма,

и внимательно смотрит котом

домовой из-за шторки оконной.

Он здесь, знаешь, прописан давно -

в этой древней провинции сонной,

где тоску разгоняют вином.

Для глинтвейна беззубая чаша

разевает фарфоровый рот.

Нет напитка горячего краше -

это просто какой-то полёт!

Дождь и ветер, в розарии сыро,

ну, а в доме растоплен камин.

И дрожит камелёк штрих-пунктира

диалогами между людьми.

вторая фаза

Дождь и ветер, рассыпана просом

побелевшею дробью, крупа -

так и лезет ужом под колёса.

Отмеряя на зиму запас

захудалого снежного плена,

заплетает ноябрьский загул

веток в инее тонкие вены

в обнажённые линии скул

зачарованных в зиму деревьев.

Утро серое. Солнце в плену -

в горизонта прожорливом чреве,

где недавно октябрь утонул.

Облетевшие листья смешались

с грязным снегом на голой земле...

...и, наверное, всё-таки жаль их,

заработавших волчий билет.

Век грядущего лета отмерен

и от этого лёгкая грусть:

по осколкам остывших империй

исполняется траурный блюз...

Звуки зимы

не основано на вирше Поединкова, но возникло ему благодаря

Зимние блюзы

зубами стучали,

ползали юзом

с видом печальным,

лазали в дупла

к малиновым белкам,

хрупали клюкву,

раскрасили мелом

тёмное прошлое

пращуров наших -

то-то всем тошно

от приторной лажи.

Зимним регтаймом

лёд на речушке,

тропики лайма,

застряв на опушке,

славит герой

неумеренно ловкий -

вроде, Пьеро -

зонтик вместо винтовки.

Праздник отменного

зимнего диско

выбелил гены

без страха и риска.

Риской на банке

отмечена мерка;

ты хулиганка,

а не пионерка,

бледная, жёлтая,

будто старуха...

...ария гордая

сытого брюха,

как в оперетте

звучит a cappella.

Сломаны клети

усталого тела.

Зимние блюзы

метели уносят,

снега медузы

спят на морозе.

выбирает америка...

(рэп-синкопа-блюз)

тянуть одеяло с трампа - занятие странное;

одеяло на трампа* натягивать - странное того более...

шумит и плавится копакабаной

америки верхняя семядоля!

у кого-то нежданно случилась истерика,

кто-то в форточку от восторга скользнул внезапно;

забурлила и вздыбилась северная лицемерика,

серый дождь на лужайке у Дома капнул...

рассердился мужчина в кабинете овальном,

указы молний в аль-каиду мечет;

как ему хочется быть брутальным,

да нет харизмы - гордиться нечем...

а мне, с другой стороны планеты,

сегодня не жарко - метель чудачит;

и кто такой трамп - мне и дела нету,

как, впрочем, нет дела до сдутой клячи.

* - имеется в виду 45-ый президент Заокеании.

клёвое

а звёзды сходятся на переносице

лучами длинными срастаясь с ней;

ущербен месяц

на девок косится,

как на молекулу Карл фон Линней...

а девки смелые, немного пьяные,

в ночи наваристой

хотят любить;

и парни пьяные, но столь желанные,

девицам кажутся тамгой судьбы...

луна ущербная свистит кавернами,

как ветер пальцами кривых осин...

эх, до чего ж они девчонки скверные -

русалки клёвые всея Руси!

Малышка

О, убери божественные ноги

с моих невинных мело-бледных плеч

и не вставай укором на пороге

с призывом томным - поскорее лечь.

И щебетать не смей о нашем счастье,

которому, мой друг, увы, не быть

не сможешь ты умерить жажду власти...

Теорией бесклассовой борьбы

меня в который раз ты озадачишь

и опьянишь наследием утех.

Не провоцируй дремлющего мачо,

покуда я держу себя в узде!

Не то восстану, будто гладиатор,

сомну в солому твой упругий стан.

Тебя люблю, быть может, маловато,

но всякий раз - как с чистого листа...

монолог девятибалльного рояля

на стихотворение Gregberk-а "Не Сюр"

струны рояльные,

крышка, педали...

нету тапёра -

гуляет по дну;

звуки банальные

музыкой стали...

высохнет порох,

а я утону...

высохнут гаммы

клочками бумаги,

смятые солнцем

и пляжным песком;

слышно тамтамы

и - как после драки

машут эстонцы

в ночи кулаком...

день отыграет

Аппассионату,

сбив темнотою

ночную зарю;

день, умирая,

оставит цитату:

"верить не стоит

морскому царю"...

вот и рассвет мой рояль пробуждает,

струны вибрируют стильным баррэ;

эта стальная рояльная стая

мне заменяет канкан в кабаре.

В тени таинственных тенет

Тени вылезли под вечер,

фонарям давая фору.

Было просто - время лечит

злом, забвением и вздором.

Было слишком беспощадно,

но вполне себе не ново:

идол падал многократно,

чтоб родить потом иного.

Пролетала мимо строя

неудачная идея;

не найти в строю героя

среди азбучных злодеев.

Тени вылезли из шкапа,

по углам поразлетелись.

Мир шагает по этапу,

словно зэк, какая прелесть!

Карты, шулерского крапа,

незначительная малость.

Мир шагает по этапу,

что ещё ему осталось?!

Округлые колени

Сам тише даже тихого глинтвейна,

когда его в кастрюле развожу.

Когда ж твои квотирую колени,

то нервным становлюсь я, просто жуть!

Твои колени - это просто чудо,

округлое и гладкое, как шар!

Я никогда бы их не перепутал,

да клубный смог мне ночью помешал.

Теперь лежу униженный в постели,

а ты стоишь, как монумент судьбе;

в руках твоих тяжёлые гантели

несут в мой мир гораздо больше бед,

чем я их заслужил своей ~~изм~~... ошибкой...

О, милый друг, прости меня, прости!

Как счастье неустойчиво и зыбко...

... ты хоть могилку после навести!

Меж поэзией и прозой

Лежу один - Гай Юлий в паутине,

а в голове - опять нагадил Брут.

Рассолу мне, неловкая рабыня

унылого похмелья поутру!

Клубится мир. В проушины рассвета

всё прицепить завесу норовит.

Сегодня я опять в гостях у Леты -

нетрезвый ранним утром индивид,

любезный сквернослов чужих иллюзий,

аллюзий и метафор сукин сын,

тревожных мыслей неземной акустик,

скандальный отпрыск матерной грозы.

Я беллетрист заезженной пластинки,

не император, а простой легат.

Поэзии изящна паутинка,

но в дебрях слов не видны берега.

Она зовёт неясною молитвой

куда-нибудь отправиться за ней.

Поэзия порой острее бритвы,

но мне привычней не менять коней

на переправе, если вышло прозой

приличный текст напеть и написать.

Как говорится, роза пахнет розой,

и ни к чему лохматить небеса....

Писательство - такая, право, штука,

что засосёт, затянет, поглотит...

И "вива, Брут!" для кесарей наука -

как очень давний позабытый ритм.

пустынник

отслужив дождю глоток воды

ползанием долгим на коленях,

я иду, предчувствие беды

заменяя ощущеньем тени.

только где же взять её, скажи -

тень в местах пустынных в дефиците?

вижу, сурикат вдали дрожит,

из семейства сурикатов - лидер.

он один, и я совсем один

двигаюсь, в бархане увязая;

на душе потомство вывел сплин,

придушив хандрой моё desire.

пекло опустилось на песок,

мне же мнится море цвета смальты;

катится Сансары колесо

по пустыне, будто по асфальту.

ногу жгут горячие ключи

от твоей распахнутой квартиры;

сурикат по дереву стучит,

чтоб не сглазить совершенство мира...

На приёме

Принимаю дождинки в расчёт,

как художник блистательной лужи.

День сегодня тихонько течёт:

еле-еле, как будто контужен,

сеет мелким душистым амбре

над полями, где скошены травы.

Распускается нитками плед,

плюрализмом забитого права.

Против ветра движенье трирем -

океана смурная причуда.

На глазах увядает гарем

на исходе кармических суток.

Принимаю рассылку дождя

на своё электронное "мыло".

Я какой-то неловкий солдат

без любви и надёжного тыла.

Принимая в расчёт гулкий ор

по ночам оконфуженных кошек,

выбираю в мажоре минор.

А канкан удивительных крошек

мне несёт круглый год позитив

по кафе, понимаешь, шантанам.

Слава древняя рыцарям мстит

на века запоздалой осанной.

На месте пульса

Гуляли строем -

любви сержанты,

все сплошь герои

и музыканты.

Цветёт каннабис

оркестр играет.

Разверзлись хляби

над милым раем.

Здесь в шалаше мы

живём с подругой -

такая тема.

Молчит наука,

не объясняет

нам смысл амуров.

Душа больная -

"Все бабы дуры!" -

кричит и плачет,

понять не может:

ушла удача

усохла кожа.

Глаза погасли,

нет в них азарта.

Подлей-ка масла

в грядущий чартер -

в любовь иную,

которой нету.

Пока ж волнует

скулёж планеты.

Что будет дальше,

никто не в курсе.

Немного фальши

на месте пульса.

За порог

Мне нечем сегодня дышать.

Сегодня с утра гололёд

затеет со мной антраша

и снега лежалого в рот

набьёт кропотливо и впрок -

пожалуй, сезона на три.

В реестре пропущенных строк

моя нелюбовь, посмотри,

к насмешкам и дерзким словам

не слишком вписалась в канву,

в которой - дурманом трава,

которую - полют и рвут;

из нежности трепетных рук

берут и несут за порог.

У дома в раззявленном рту

дымит подгоревший пирог.

река

река моих тягучих дней

и разноплановых событий

струит года не по земле,

а по накатанной орбите

столетий, ветров, городов,

что за окном проносит мимо...

когда придёт трюкач Годо*

в подарочном наряде грима,

я перестану вас любить

и затаюсь в окне чердачном...

как хорошо богемой быть;

не хорошо?

так хоть удачно...

река струит мои года,

фарватер дней глубок и точен;

как волчий глаз, глядит радар

сквозь толщу вод в пучину ночи...

река бежит быстрей, быстрей,

как будто соревнуясь с кем-то,

не в благородном серебре,

а в продолжении легенды...

куда она течёт одна?

наверно, всё же к океану,

а в нём совсем не видно дна,

и я искать его не стану...

* - Годо - так и не появившийся на сцене герой пьесы Сэмюэля Беккета "В ожидании Годо";

Затяжной прыжок

Нам написал "Аиду" Верди,

а кое-кто потом напел.

Я парашют сложил с усердьем -

как раз до вылета успел.

"Полёт валькирий" - это Вагнер,

мы под него стремились в ночь.

Гаметофит - обычный сфагнум,

как мох лекарственный, точь-в-точь.

Зима - рассадница болезней,

её студёны жемчуга.

На сыр рокфор наносит плесень

грибков зелёные луга.

Летим впотьмах. Гуляют стропы

в моей решительной руке.

Дрожит ущербная синкопа,

как незатейливый букет -

презент растяпы-ухажёра...

...ему, конечно, наплевать.

В ночи я слышу каждый шорох,

не говоря уж о словах,

едва-едва произнесённых

или задуманных в тиши.

Туман в долинах полусонных,

и тень серпа в реке дрожит.

Над куполами киснут тучи,

скрывая дряблую луну.

Десант похож на потрох сучий.

Когда удача на кону,

полёт его вы не узрите:

валькирий тает в небе след.

А на земле скучает критик,

но представленья нет и нет.

Зато потом сплошные вздохи:

"Вот это дело! Ах, десант!"

Скользим по лезвию эпохи,

творя попутно чудеса...

Детство - профессия

Детство моё, переросшее в профессию,

заставляет кривляться, когда не хочется,

а подмывает, скажем, вышивать крестиком,

чтобы вдруг не рехнуться от одиночества.

И желание выглядеть невозмутимо

вдруг превращается в настоящую пытку:

всем известно- не бывает огня без дыма

и нечего прикидываться маргариткой,

когда и сам ты привычно брюзжишь без меры,

молодёжи упрямо не даёшь проходу.

Жизнь тебе представляется уныло-серой,

а совсем не так, как в три с половиной года.

Проросшая как-то из детства профессия

затейника-массовика в санатории

кому-то нравится, кого-то просто бесит...

А я шучу - и в радости, и даже в горе,

уподобляясь человеку-из-камеди,

у него вместо совести стальная "жопа"...

Сколько же их встречалось на моей памяти,

кто умел бы скабрезности весело шлёпать.

Только время пришло - детство врезалось маской

прямо в кожу лица неприличным ожогом.

И теперь я хожу в этом мире с опаской,

маскируя бессилье рифмованным слогом.

Печаль без права на ответ

Печаль моя полна луною полной,

её и солнцу даже не затмить.

Твои глаза наивны, как подсолнух,

но мудростью постарше пирамид.

Гляжу в твой след, в нём зеркало событий -

замутнено проточною водой.

Прости меня, уж если вдруг обидел,

то, видно, был беспечно-молодой.

Теперь под старость стал гораздо мягче,

хотя измену вряд ли бы простил.

Я для тебя всё тот же нежный мальчик,

который клюкву нёс тебе в горсти

однажды на прогулке по болотам,

когда мы заплутали невзначай...

Ах, погоди, кольнуло сердце что-то.

Ты на печаль мою не отвечай.

Привокзальные тени Тенерифе

Лица, числа, морды, жвала,

тени с привкусом металла;

рельсы-рельсы, шпалы... шпалы.

Тьма, хоть выколи глаза.

Хлеб на зрелища меняла

в хладном рубище вокзала,

краткой молнией сияла

эта летняя гроза.

Люди, лица, числа, тени

от внезапных потрясений

стали слишком молчаливы,

неподвижны и грустны.

Посмотри на это диво -

молний путаются гривы! -

стань весёлым и счастливым

и поверь в цветные сны.

Облетает с крыши шифер

на асфальты Тенерифе.

Там не встретишь страшных рифов -

там курортные места.

Мир скреплён секретным грифом -

был аналог, стала цифра.

Под бочок подлезла нимфа,

я ж противиться не стал.

Тени, числа, лица, люди...

Кто арбитры здесь и судьи?

Напрягает перспектива

напомаженных балов

Мне хотелось только пива,

а потом рвануть с обрыва,

в общем, типа, перспектива...

...но опять не повезло.

Примерка

Я в тесном ложе уместился,

себя к формату подогнав,

перебирая в мыслях числа,

отведав крови и вина.

А рядом Прокруст, друг сердешный,

меня изобразил конём

или кентавром безутешным...

Но колокол звонил по нём -

любимцу ветреной Фортуны,

когда к нему зашёл Тесей.

Не учиняйте деве юной

на ложе пламенном бесед,

чтоб не погибнуть, будто Прокруст

от сочиненья своего:

придёт Тесей, афинский отпрыск

и не дождёшься от богов

хотя б какого снисхожденья,

Олимп не терпит суеты...

По Парфенону бродят тени,

одна из них - похоже, ты.

Танец на противоходе

на "Одноточие" Милы Славской

я создал тебя из подспудного...

ты оду пела,

оказалось, немыслимо трудно

танцевать в белом;

заплету из старого варева

слог голоса

да по вотчинам государевым -

сталь в волосы

заколю родовым проклятием...

мы расстанемся,

у меня к тебе антипатия -

культовый танец;

у меня к тебе оппозиция -

шаг в сторону,

но закончена репетиция,

жесть поровну!

Благими намерениями...

Пусть мне отчего-то кажется;

что ветер всегда в лицо...

Кошерным парфюмом мажется

серебряный Люк Бессон;

ни сна ему, ни покрышки,

ни спонсора, ни "рыжья"...

А зрители в зале, слышь-ка,

всё жаждут ответ ружья

на всяческие вопросы,

поставленные в бреду...

Скучают без баб матросы,

насилуя какаду.

Насилу от них сбежали

русалки из местных вод.

Как всё-таки жмут скрижали,

как жалобно воет кот -

гнедой ему конь подковой

достоинство отдавил.

По жизни я грустный клоун,

классический англофил.

Меня не найти с наскоку

"В контакте", я в нём живу.

Уже половину срока,

но жизнь моя - просто жуть.

Я в зеркале часто вижу

серебряное лицо,

и клоун смеётся рыжий

с валентностью "стопиццот"!

Откуда берётся блюз

Марку Нопфлеру

Марку приснилось облако в суфле из гаражного блюза

оно размножалось делением, прежде чем скрыться в небе -

в орбите себе подобных.

И плакала, как гитара, какая-то незнакомка,

похожая на девчонку из детства послевоенного,

настойчиво, дерзко, громко -

и этим видение делала реальным и очень подробным...

А дальше - апартаменты, привычная жизнь... и кофе,

в передней разбросаны ноты - отрыжка прошлого века...

Не нужно доказывать что-то,

когда из души рэгтаймом

в стилистике две четвёртых,

время - известный лекарь,

рвётся какая-то тайна,

реальность за рамки съехала.

Марку приснилось облако в суфле из гаражного блюза...

Штормит

Гранёные полны стаканы

ядрёной прогорклою водкой,

пусть пьют её впрок капитаны

и ходят нетвёрдой походкой.

Пусть плачут, как призраки, в трюмах

холодные серые лица,

и тянется боцман угрюмый

к стакану, чтоб тут же напиться.

Болтаются тучи на реях,

как тени казнённых пиратов.

Луна в такелаже стареет

сапфиром в пять сотен каратов.

Волна поднимается к небу

и, мрачная, падает навзничь,

шипит, натыкаясь на крепость -

сбиваясь о скалы и камни.

И парусник ляжет усталый,

слегка подбоченясь, на рифы.

А что ж с капитанами стало?

Об этом спросите у грифов.

Поэты грустят постоянно...

Поэты грустят постоянно -

то холодно им, то темно;

то ехать не хочется в Канны -

смотреть мировое кино,

то кушать прожаренный шницель,

то в хоре захочется спеть...

Поэт - человек-панариций,

капризен порою поэт.

Его бы отправить на службу

на очень далёкий Восток.

Поэт там не ноющий нужен,

не льющий слезу между строк,

а яростный, полуголодный,

активный, готовый на труд,

кумир Интернета улётный

и google-а нечаянный друг.

Улитка на склоне скрижальном

Улитка на склоне скрижальном

сползает в романтику гроз...

Кровавым закатом кинжальным

построим куда-нибудь мост,

где будут плясать одалиски,

где гейши нам песню споют.

Там девушек примемся тискать

и райский устроим салют

над миром, которому тесно -

живёт он с собой не в ладу...

От этого древние песни

поются ему на беду...

От этого хлеб да водица

для нас - только призрак любви...

Теряется в облаке птица,

её ты в объятья лови!

А после улиткой по склону

стекай с мимолётным дождём.

Романтика - времени крона,

под кроною сказочный дом.

В нём мы препарируем вздохи,

считая романтику гроз

судьбой уходящей эпохи,

эпохи увянувших роз.

В акватории

Порт морской гневно кудри крутил

и портальных, и башенных кранов.

Трясся мелко брусчатый настил

под ногами крутых капитанов.

Трубку пыхнув по самый мундштук,

боцман дудку заправил махоркой.

Юнга в дрёме лелеял мечту -

в Барселону на клипере дёргать.

Вышли докеры, как из ларца,

всей своею тяжёлой бригадой.

А на небе Алькор и Мицар -

путеводные звёзды эстрады.

Затихает портальная жизнь,

отдыхают на рейде линкоры.

Океанских глубине миражи

им во снах заплетают узоры

утра скорого, доброго дня

и солёной тропической влаги.

Порт уснул, только старый канат

ловко ловить бушпритом бакштаги.

Молчание

Реченное слово -

лишь ложь, между прочим.

Тобой не целован,

ни утром, ни ночью

спешу рассказать,

а выходит неважно...

Ресницы в слезах:

как кораблик бумажный,

стекает на дно

безнадежных иллюзий...

Не помнить - одно,

а другое - контузия.

Реченное слово -

эрзац маскировки!

Я, будто бы клоун,

сплетаю уловки

в один ослепительный

узел тумана.

Молчание - длительный

призрак обмана:

мол, правда таится

в одних недомолвках:

ломаются лица

гримасами долга.

Тема

Я перебором слов гитару нежу,

а струны мне вибрируют в ответ...

Аккорды успокоятся - мятежны,

несущие кому-то жаркий свет.

Ты мой прожектор - вот как современно! -

с фронтальным размещением души,

где вместо слёз следы слюды да пены...

А жемчугом тревоги - дух расшит,

которому нет имени и званья -

он слишком сам собою увлечён.

Когда же петь неистово устанет

и захрипит, и ляжет на плечо

тяжёлый рок тугим гитарным рифом,

солисту я синкопой подпою.

Пусть рождена она античным мифом,

но до сих пор находится в строю,

как песня незабвенного Орфея,

спустившегося некогда в Аид.

Мелодика - моя крутая фея -

под барабаны отмеряет ритм.

убьёте льва...

в моих анализах

найти боятся совесть -

её там залежи...

почти что в каждом слове

копаются да ищут утешенье

не ангелы, а дьявольские псы...

мои шаги широкие, саженьи,

остыли возле лесополосы...

а совесть мне по совести ли мерить?

не по Хуану шляпа говорят;

открыть в Европу не окно, но двери -

для олуха небесного царя

совсем, увы, не трудная задача,

и не задача даже - пустячок...

моя невеста плачет всё да плачет

или целует в губы горячо...

в моих словах

ни совести, ни чести

упрямым иезуитам не сыскать;

убьёте льва,

движимы жаждой мести,

останется лишь горе и тоска.

Интернационал минус раз

Ветер гуляет низко,

выше гуляют люди.

Ангелам меньше риска,

если по крыльям судя.

Ветер напрасно воет -

небо не слишком страшно.

Ангелов ровно двое

над Вавилонской башней.

Ветер гуляет ниже,

стройка жужжит, как улей.

Искры нам пятки лижут -

Feuer? Ja ja Natürlich,

Выстроим в небо башню,

Бога столкнувши с трона.

Ангелам станет страшно,

станет определённо!

Только язык подводит,

бредим непониманьем -

словно своё же, вроде,

строим чужое зданье.

Ветер гуляет низко,

ниже дерутся люди.

Счастие было близко...

В Царстве Небесном будет!

подобие, образ, проекция

запутался таксист

в романтике дворов,

с акцентом голосит -

арабский говорок;

гарсон плетёт заказ,

неся какой-то вздор,

клаксон пустился в пляс,

на Пляс Пигаль затор...

дежурное кафе,

дневальный круассан,

зуавы-галифе,

офорты для пейзан

на стенах по углам,

на улице жара,

везёт в тележке хлам

очередной Марат;

да вовсе и не хлам -

а просто голова...

ах, нет... капуста там!

и шутка не нова,

и кофе не несут,

и снова время вспять,

Ла Моля не спасу...

пора, пожалуй, спать.

Праздничный регтайм

На переломе вечных ритмов

родится сказочный регтайм.

Просеет Бог меня сквозь сито

и посвятит в одну из тайн,

в которой имя Маргарита -

как Афродиты жемчуга...

Моя фантазия убита!

Склонюсь сейчас к её ногам,

и под заздравной оды пенье

ей пожелаю долгих лет;

и разгоню унынья тени,

грустить сейчас резона нет,

Гуляем, стало быть, отважно

у Королевы на балу,

расправив парус свой бумажный

под феерический салют,

когда куранты бить устанут,

а жажду утолять - вино...

И менестрель споёт осанну,

вплетая голос свой в канон*

* - Канон (музыка) - музыкальная форма, в которой один голос повторяет другой, вступая позже него.

Джем-сейшн ревю

Контрабас захлебнулся фальшивым аккордом,

струны выкинув в стороны - рваный каданс!

Музыканты не верят ни в Бога, ни в чёрта

и впадают частенько в регтаймовый транс...

Завернув биоритмы причудливым джазом,

от блюзовых мотивов устал пианист,

гитарист поддержал и, "добавивши газу",

утянул всю тональность решительно вниз.

Саксофон отравился слюною лимонной,

но сумел на альтовой подняться волне.

И взрывались на рампе, погаснув, иконы;

и дрожал в возбуждении нежный кларнет.

Отлетела душа контрабандной струною,

будто с лука сорвалась под ноги стрела.

Только зритель увидел немного иное,

избегая конфликтов, как Понтий Пилат.

как колокол

как колокол слипаются глаза

под вьюгою недельного помола

звонарь под ноги дерзко нам бросал

рассыпчатые звуки рок-н-ролла

Отец Небесный снизошёл до всех -

до хиппи и болезненных старушек

звонарь спешил и он как раз успел

стереотипов сонный сонм разрушить

а над округой поднимались вверх

тяжёлые регтаймы благовеста

и отворив как партитуру дверь

ворвался регент вспомнивший про мессу

и закружились звуки будто птиц

к весне летящих искренние стаи

вставали тени на моём пути,

чтобы пополудни в воздухе растаять

Провинция

Какая-то бессмысленная тьма,

с надрывом плачут записные боги.

Наполнен подаянием карман.

Лишь тень войны, упавшая под ноги,

ломает весь ведический уклад,

оставшийся от нежности побоев.

Храпит давно мой строгий друг Пилат,

его собака к непогоде воет.

Туман заполнил Гефсиманский сад,

как будто бы густой монтажной пеной.

В Ершалаиме плавится гроза,

осанной пригорает внутривенно.

Разбойники повисли на крестах,

как перед стартом в небо звездолёты.

Я сосчитал от одного до ста

и разделил на тридцать девять плёток.

Музыкальная шкатулка

Играл напёрсточник на скрипке,

а Паганини пёр рояль...

Как всё в культуре крайне зыбко,

когда посмотришь с грустью вдаль.

Лабал скрипач на балалайке,

смычком по струнам - цвирк да цвирк.

Живут гавайцы на Ямайке,

а в Касабланке чистый цирк:

гармонь растягивает мастер -

непревзойдённый пианист.

Он пьян, как водится, отчасти

и слишком забирает вниз.

Маэстро джазовых перкуссий

на ложках оперу частит -

то заструячит, то попустит,

трещотки звонкие в горсти

сам понемногу зажимая,

и вдруг исполнит на свистке,

легенду гамм в труху ломая

синкопой - в ларго и тоске -

непревзойдённую кантату

для рок-команды без купюр.

Земля, по-прежнему, поката

возьму жену, собаку, кур;

из Баха врежу на гитаре

и сразу - в долгий-долгий путь.

Сегодня я, мон шер, в ударе

и слишком не по-детски крут.

А впереди любовь, стаккато,

полифония и бекар...

Земля для ягодиц поката,

как говорил какой-то бард.

мастер стеснённых обстоятельств*

провода клубятся змеиным шипеньем

вырвавшихся из винила ионов:

помнится, слушал его на Успение,

придавив пятой свой собственный гонор...

султану свинга посвящу поэму,

да не поэму, а простую терцету...

блюзмен: исключительная система -

окунуться в акустику темы ретро...

здесь всего лишь гитара,

но нет оркестра,

обстоятельство это рвёт душу на части;

и мотивчик-то старый -

всех рэпов вместо!

а султан, без сомнений, божественный мастер!

* - Dire Straits (англ.) - стеснённые обстоятельства.

Под звуки барабана

Побережье волны режут,

словно лезвием ножа.

Месяц, туч шныряя между,

к пляжу медному прижат.

Сквозь полночье переулков

я по городу брожу;

тамборрада лупит гулко.

С бубенцами, словно шут,

от густой молвы скрываюсь,

избегаю людных мест,

а толпа - она живая -

жрать захочет, тут же съест,

никого не пожалеет,

никого не пощадит.

По пустым тащусь аллеям,

ветер лает впереди.

Поднимусь на брег высокий,

ветру выдеру язык,

закричу по воле рока,

поперёк ночной грозы:

"Ты мне скалы тут не скаль,

разнеистовый Бискай!"

* - Тамборрада (исп. Tamborrada, баск. Danborrada) - ежегодный народный праздник, проводящийся 20 января в день памяти святого Себастьяна в городе Сан-Себастьян, Испания. Название праздника можно перевести как "Барабаниада" (от слова "tambor" - "барабан"). Другими словами, Тамборрада - это день ударников и любых ударных инструментов.

Техногенезис вчерашнего дня

Задрожала струною гитара,

и щеколдою лязгнул замок,

облизнувшись свечным перегаром,

намечтав себе в twitter-е блог.

Заблажил вдруг будильник в кастрюле

о пружине мечтая внове;

в барабане близняшками пули

украшали собой револьвер.

Заметался верньер по эфиру,

разгоняя тугую волну,

индикатором или рапирой

звуки мира вонзив в тишину.

Лишь один самовар деликатно

грезил всё безутешно о том,

как вернёт себе бабу приватно,

что на чайнике ездит верхом.

А на кран самовар очень слабый,

хотя с виду гвардеец лихой...

Довели его, впрочем, не бабы,

не по чайным фарфорам поход:

в переездах кран свёрнут был набок -

подтекает, ржавеет, скрипит.

Душит ночью хозяина жаба -

не желает из старого пить

никакого прекрасного чая,

а ремонт - это столько затрат!

Самовар о прекрасном мечтает,

что дела повернутся на лад.

Но седеют еловые шишки,

самовар закипает уже.

Чаеманы, гурманы, мальчишки...

Замечательный выйдет сюжет.

Комментарии: 25, последний от 19/08/2021. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 02/03/2018, изменен: 05/03/2018. 50k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2
Аннотация: Для глинтвейна беззубая чаша разевает фарфоровый рот

Чваков Димыч : другие произведения.

Блюзовое настроение