Чваков Димыч : другие произведения.

Ляпсус Трубецкого1 (повесть-блеф)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Часть первая: Макар Трубецкой, детство, отрочество, армейские будни, знакомство с Ляпсусом... А здесь дверца во вторую часть... и в третью...

ЛЯПСУС ТРУБЕЦКОГО

(повесть-блеф)

1.Первые позывы или Щелкунчик

  
   Какой нам толк с судьбой тягаться вдруг,
   Когда она заказана на небе?
   Как только завершится этот круг,
   Мы ощутим, что всё решает жребий.
   Что колесо Фортуны катит нас,
   Таких упрямых и, порой, ершистых.
   Пусть уверяет мир Экклезиаст:
   "Всё суета...", но нету сил смириться.
  
   Городишко Броварисполь прорастал своей невысокой этажностью в среднестатистической восточно-европейской стране. Он был славен своими заготовителями душистых веников из можжевельника, народными умельцами по выдавливанию на дутом стекле различных лозунгов и девизов, в том числе и неприличных (это только по желанию заказчика, а от души - боже упаси). Также окрестности городка изрядно заросли дикими неухоженными дубовыми рощами, что позволяло жителям вполне непринуждённо заниматься заготовкой желудёвого корма для своего непревзойдённого свинства.
  
   Стада свиней просто поражали воображение редких гостей городка своей массовостью и готовностью в едином порыве выйти хоть на передачу собственного сала для нужд алчущих обывателей, хоть на демонстрацию мясистой животной грации. В дни, когда заезжий коммивояжёр посещал старинные (времён Михаила Романова) свинофермы с целью получить подряд на поставку действительно уникальных, бровариспольских производителей в страны организованного общественного питания, на бывшей соборной площади обычно неведомо откуда появлялась демонстрация ортодоксальных марксистов со сталинским уклоном. Они гневно клеймили ароматно гниющий Запад в кратких душераздирающих выступлениях и разворачивали на всеобщее обозрение патриотические плакаты: "Не дозволим нашему производителю покрывать капиталистических свиней!", "Руки прочь от наших свиноматок!" и других в подобном же роде.
  
   Митинг, как правило, продолжался около часа, после чего удовлетворённые участники с песнями времён Гражданской войны на нетрезвых устах удалялись в малоизученный переулок, где рассыпались, будто хорошо просушенный горох на отдельные посты, бдящие за социалистической справедливостью. Судьба свиноматок, свинопапок и других родичей по линии свинячьих донов их, впрочем, больше не интересовала. Куда интересней было узнать у дежуривших на скамеечках бабушек с повадками агентов ГРУ новости с фронта коммунального противоборства двух враждебных систем раздельного (сначала чужое, потом своё) и совмещённого (всё в одной кастрюле) питания, и разразиться классовым гневом в адрес современной молодежи с пирсингом на оба уха.
  
   Уж, в чём в чём, а в пирсинговом символизме эти серые волки коммунизма разбирались лучше кого бы то ни было. Позволю себе поделиться их практически эксклюзивными знаниями. Серьга в левом ухе - музыкальный торчок, серьга в правом ухе - "голубиное" племя, две серьги в правом ухе - дважды неудачно сходил (сходила) замуж, толстая серьга в правом ухе (с палец толщиной) - хочу вступить в долгосрочную связь с достойным партнёром, серьга с брюликом в правом ухе - готов (готова) к вечной любви до гробового камня, серьги в обоих ушах - музыкальный гей ищет френда для прослушивания радиостанции "Европа-плюс" воскресным утром, кольцо в носу - наш африканский друг по разуму выражает своё расположение (регистрация в пределах МКАД гарантируется), кольца по всему телу - хочу чистой любви. Колечко в копчике, цепочка в пупке - я ваш сексуальный раб за приемлемую плату.
  
   А что ещё прикажете делать поборникам морали, если не занимать свой ум теорией современного рудиментарно-рунического украшательства, когда кругом скука смертная, не то, что бывало раньше на партсобраниях? Там, в пылу нерукотворного пролетарского порыва единение душ достигало такого высокого накала, что бряцающим (не то оружием, не то подойником) врагам, затаившимся за дальним кордоном, становилось жутко не по себе, и коммунизм уже не казался миражом в пустыне, не к тёмной Иракской ночи и нежно-розовому Корейскому утру он будет помянут.
  
   Нынешние вышеописанные импровизированные демонстрации, тем не менее, становились самым изысканным зрелищем в Бровариспольской глубинке для всего населения, а не только для вездесущей детворы. Собственно говоря, других каких-то развлечений в Броварисполе и вовсе не было. Колесо обозрения давно уронили разворотистые киношники под руководством одного голливудского режиссёра и затем распилили на металлолом; кривые зеркала в парке растащили ухватистые граждане люмпенского толка; в трёх кинотеатрах уже три года как не показывали ничего, кроме поломанной мебели и сражений одичавших кошек с прикормленными крысами. Встречи же с кандидатами в депутаты всех уровней давно опостылели обывателям и прочему православному (и не очень православному) населению, а эстрадные звёзды объезжали город стороной.
  
   Однажды, правда, в случайно уцелевшем летнем театре дала концерт некая новомодная группа. По-моему, "Парнишки интернейшнл" или что-то в этом роде. Случился сей незапланированный праздник исключительно по недосмотру продюсера группы, который забил косячок не из привычной "травки", а из козьего помёта с махоркой (бабушка положила в дорогу для лечения внезапного творческого поноса). И привиделось ему (продриссору обкуренному), что поворот на Броварисполь вовсе таковым и не является, а, наоборот, это - "судьбоносный пафосный рулез" в один областной город с отвязной щедрой публикой.
  
   Так или иначе, а концерт в конце тупиковой ветви цивилизации, каким виделся Броварисполь с высоких столичных трибун, состоялся. "Парнишки", собственно, и не заметили подлога, поскольку вторую неделю не выходили из экзистенциального перманентного запоя (так назвал этот отвратительный загул звукооператор Непарнокопытов). А что до "просевших" голосов парнишечкиных, так ведь "фанера" по любому ЗВУЧИТ, будь это шикарный концертный зал или городская площадь. Если, конечно, не к свадьбе помянутый звукооператор Непарнокопытов, не оценивал накануне ввечеру достоинства местного первача, наплевав на рецепт личного эскулапа, который рекомендовал ему только благородные напитки, желательно из подвалов Бургундии. Но не всем же текилу пополам с виски трескать, есть и разумные, можно сказать, экономные люди.
  
   В этот раз всё обошлось. Непарнокопытов трудился, табакерочным чёртиком, извлекая из аппаратуры мелодичный вой, записанный ещё в столице. Одним словом, проколов почти не было. Только в конце выступления, которое проходило под назойливым осенним дождиком, старший из парнишек, Кирилл&Мефодий, немного смазал впечатление у местных меломанов. Он вполз на сцену броненосцем, беременным литрой виски, и заорал благим матом:
   - Ну, что, пиплы, впендюрило вам по кайфу? Я, вижу, вы тащитесь, как кэмэлы в пургу! Хотите ещё поднять пыль столбом? Тогда базлайте! Я не вижу ваших ручек! Сейчас мы порвём себя!
  
   Конечно, про "порвать себя" было сказано только для красного словца, поскольку невозможно порвать даже обыкновенный пергамент такими дрожащими руками, как у вокалистов группы, разве что, папиросную бумагу. Пыли в дождливую погоду естественно не было, да и хлопать никто не стал, поскольку народу на концерте осталось от силы человек десять, да и тех фанатами назвать можно было только условно. Возле самой сцены под стареньким зонтиком мило ворковали двое брутальных бомжей с изысканными бабочками вместо рубашек. Их знали в городе, как Болека и Лёлика.
  
   Когда-то, ещё в пору перезревшего социального равенства они были вполне нормальными людьми. Болек, до того, как вышел на тропу войны с нездоровым обществом, служил в филиале областного НИИ, подтверждая своё звание кандидата технических наук многочисленными изобретениями. Он забрасывал столичную патентную службу несметным количеством писем, изобилующих техническими описаниям, схемами, эскизами. Прогрессивные клерки намекали Болеку, что, мол, изобретению будет зажжён зелёный свет, если тот догадается, наконец, расширить список авторов, включив в него тех самых клерков. Но справедливая душа изобретателя изо всех сил противилась такому повороту событий, и благодарная своим чиновникам страна смогла пару десятков лет легко обходиться без плодов ума талантливого инженера.
  
   Но однажды терпение Болека лопнуло, и он согласился. Очень скоро несколько его технических решений были внедрено в производство, а он сам стал соавтором собственных изобретений, фамилию которого как малозначимую печатают последней на бланке сертификатов и патентов. Кстати, а в заголовке одной из этих бумаг Болек и вовсе не значился: забыли в суете вбить. Что поделаешь, машинистка оказалась полной дурой и растрёпой. Не в суд же на неё за это подавать, в самом деле?
  
   Разъяренный изобретатель пришёл на приём к директору, который, кстати, числился основным автором львиной доли изобретений Болека, и устроил последнему скандал. После этого безобразного действа (секретарь, молодая задастая и оттого малоповоротлива дева с глазами навыкате, как у потрясенного рака, попавшего в закипающую воду, три дня упивалась успокоительным и спаивала им же директора) обнаглевшему техническому работнику было предложено написать заявление. Да-да, именно по собственному желанию. Болеку не оставили выбора, в случае отказа директор грозился найти массу свидетелей того, что чокнутый изобретатель глушит горькую в рабочее время, вместо того, чтобы приносить пользу стране. Печально известная 33-я статья не очень улыбалась уже немолодому инженеру, и он покинул институт по собственной воле.
  
   После ухода на вольные творческие хлеба Болек уже не смог никуда устроиться, поскольку в областном центре его немедленно лишили временной прописки в общежитии, а без неё ни один руководитель не рискнул взять специалиста со скандальной репутацией в свой коллектив. Как говориться, время лимиты уходило в прошлое. Впрочем, туда же канули и, собственно, отношения сторон, вступающих в трудовые непорочные связи, описанные классиками социалистического реализма. Так что к моменту возвращения Болека в родной Броварисполь, который он покинул сразу после окончания средней школы, найти хоть какую-то работу по специальности не представлялось возможным.
  
   Кризис перепроизводства рабочей силы был многократно усилен резким падением самого производства. Наступали сладостные времена капиталистического рынка перепродаж на ранней его стадии. Этот самый рынок в Броварисполе, совершив творческий рывок, материализовался в огромный конгломерат сросшихся ларьков, лотков и витрин, ранее списанных акулами социалистического "изобильного" лихолетья в плену томатной пасты и морской капусты за ненадобностью. Здесь, на передовом краю нарождающегося общества, Болек вновь обрёл себя, занимаясь таким облагораживающим личность физическим трудом.
  
   Работа по большей части была разовой, носила погрузочно-разгрузочный характер и оплачивалась в значительной степени не деньгами, а натуральными продуктами. Так Болек пристрастился, чего греха таить, к жидкому снадобью, помогающему воспарить над собственным унылым существованием.
  
   Именно на бровариспольском центральном муниципальном рынке судьба и столкнула бывшего инженера-изобретателя с бывшим же редактором областного детского журнала. Правильно - его звали Лёликом. Сошлись физик и лирик, цинизм и розовый наив, прагматик и романтик... Сошлись, перемешались мыслями, чувствами, знаниями, отношением к жизни... и сделались братьями. Причём не только по разуму, но и по мировосприятию.
  
   Лёлик был отпущен в безработные за ненадобностью его профессии в современном обществе. Демографическая ситуация ухудшалась с каждым годом, детей становилось всё меньше. А кому, извините, нужен детский журнал в области, где впору выпускать еженедельник для внезапно почивших на "оперативно-разборочной стрелке"? Вот и не стало издания... А всем его недвижимым и движимым имуществом завладел один очень симпатичный олигарх с намерением пробиться в губернаторы, а потом и в президенты. Он был настолько тих и интеллигентен, что предпочитал устранение конкурентов проводить не при помощи беспорядочной стрельбы, а методом сакрального удушения в ароматизированной ванне с лепестками роз и цветками магнолии. Так говорили...
  
   Настоящих имён Болека с Лёликом никто точно не помнил. Некоторые старожилы утверждали, что в лучшие годы эти бывшие товарищи, так и не ставшие господами (в отличие от жуликов всех мастей) охотно откликались на фамилии Прилюдько и Публиченко, но информация эта недостаточно достоверна, чтобы поверить в неё безоговорочно.

_ _ _

  
   Однако пришла пора прекратить заниматься ретроспективным просветительством и обратить свой взор в сторону нашей славной парочки бровариспольских бомжей, которые были помянуты в связи со внезапным концертом столичных выдающихся вокалистов (я очень удивлюсь, кстати, если узнаю, что в столице встречаются вокалисты не выдающиеся).
  
   Болеку и Лёлику нравилось сосать античный напиток "Троя" из привокзального ларька под милое завывание фонограммы. Действительно, когда ещё придётся увидеть, как пьяные "парнишки" пытаются неразмятыми губами попасть в такт собственному студийному пенью, производя при этом дикие скачки по сцене с подгнившими досками. Но никто из поп-идолов так и не провалился. Везёт же алконавтам!
  
   В этом месте...
  
   ...любители попсы с негодованием возьмут автора за грудки и потребуют дать ответ, отчего Броварисполь настолько НЕ ГОТОВ к встрече "звёздных коллективов". А что тут удивляться? В городском бюджете денег только-только осталось, чтобы мэриновой жене персональный транспорт устроить. А вы про какие-то доски на сцене летнего театра! Не стыдно ли, братцы? С нашими-то доходами о Жене Осине мечтать? Или, пуще того, на триумфальный "чёс" выпускников "Кузницы грёз" надеяться в качестве культурного развития городского поселения и его жителей!
  
   Теперь вернёмся к оставшимся под октябрьским дождём зрителям. В детской беседке на краю площади ютилось несколько старушек из разряда особо опасных при задержании. Как только Кирилл&Мефодий озвучил свой гастрольно-эпический крик души, ему ответили. Вы уже забыли, о чём он просил публику? Я с вас удивляюсь, но не стану множить коварство собственных амбиций. Потому повторюсь.
   Парнишка блажил:
   - Ну, что, пиплы, впендюрило вам по кайфу? Я, вижу, вы тащитесь, как кэмэлы в пургу! Хотите ещё поднять пыль столбом? Тогда базлайте! Я не вижу ваших ручек! Сейчас мы порвём себя!
  
   - Ха, да он тип! - прокомментировал Болек своей излюбленной фразой.
   - Типичный тип, - не замедлил подхватить Лёлик в тавтологическом стеклоочистительном угаре "напитков покрепче".
   - Счаз, - отвечали бабульки на пламенные призывы со сцены летнего театра, - только валенки зашнуруем и послушаем тебя, Кирюха! Пыль столбом, дерьмо по склону!
   Про валенки они не в качестве литературной гиперболы упоминали. У Бровариспольских модниц пенсионного возраста считалось вполне обыденным носить экзотермическую обувь в виде опорок со шнурками, чтоб с ноги не сваливались при ходьбе.
  
   Тем временем, пока бабульки приводили себя в порядок, группа, которую выворачивало навстречу благодарным зрителям после вчерашнего, как минимум на две трети всего коллектива, решила, что успех небывалый и, слиняла в общую гримёрку прямо в середине "фанеры". Порвать себя трое залётных хвастунов так и не удосужились. Вероятно, уроки атлетизма в престижных фитнесс-залах не пошли впрок.
  
   Болека и Лёлика этот ретирадный фортель парнишек ничуть не смутил и не расстроил. Они выпили 75%-го эллинского напитка "Троя" на брудершафт и после смачного, но не долгого поцелуя (чай, в КПСС не вступали) принялись подпевать фонограммным трудам Непарнокопытова: "Тупорылый пук, жара, Галюнь...". И далее в том же духе.

_ _ _

  
   Что ещё произошло в Броварисполе за последние годы из разряда культурных событий... Дайте-ка вспомнить.
   Ага, вот: в самом начале периода задекларированной в пуще независимости сделалось модным проводить дружеские бои боксёров профессионалов по провинциальным городкам. Что-то вроде наглядного свидетельства падения "железного занавеса". И Бровариспольский цирк (тогда его ещё не растащили на кирпичи заранее амнистированные вечно живыми, но не действующими законами дачники) не обошёл стороной этот интернациональный праздник расквашенных всмятку носов.
  
   Бой профессионалов третьего местечкового уровня вызвал бурный ажиотаж у местного населения, ещё не "разведённого на бабло" методом чудо-приватизации. Бровариспольцы хорошо помнят, как заезжий евроафриканец всё никак не мог отлипнуть от нашего тяжеловеса, входил в клинч. И тогда зрители принялись кричать "Горько!" Смеялись все, и даже бывший первый секретарь горкома партии, накануне лишившийся персональной машины и государственной дачи. И это был совершенно искренний хохот, а не смех сквозь слёзы, поскольку назавтра господин Бывший уже приступал к работе в одном совместном предприятии в качестве консультанта с окладом денежного содержания, позволяющего вернуть утраченные материальные привилегии в течение полугода. А вот почему так веселилось остальное население мне лично непонятно.
  
   Вот вам и всё, что касается Бровариспольских развлечений за последние пять лет. Нет, пожалуй, забыл одно. Это когда в прошлом году управдом Разливондер схватился один на один с "белочкой" (белая горячка, если кто не в курсе дела). Много тогда было зрителей. Почти весь город собрался поддержать местного героя. Но победили заезжие санитары и один флегматичный медбрат, размером с небольшого носорога в первом приближении. Они завернули Разливондера на манер шоколадного батончика в застиранную обёртку, с плеча Александра Великого из четвёртой палаты, и вывезли в неизвестном направлении, где самым горячим были лучи полуденного солнца. Белочек там не водилось, а жили усталые медицинские работники по Сербской линии, которым доставляло удовольствие приводить пациентов в недвижимое состояние. Стоит ли говорить о том незначительном для Вселенной факте, что управдом больше в Броварисполе не объявлялся?
  
   А вообще говоря, что за город такой, Броварисполь? Не станем обсуждать мнение пугающего большинства наивных евро-инфантилов, которые узнают исторические даты при помощи невеликого количества каналов новостей (БиБиСи, ДойчеВельд и им подобных). Информацию о теперешнем Броварисполе, вероятно, захочет уразуметь любой праздношатающийся европеец, не обременённый вложением добавочного капитала в футбольную команду или компанию по производству жевательного пирсинга с ароматом натуральной сои из побегов сандалового дерева.
  
   Многие генералы из НАТО называют Броварисполь позорным прыщом на лице карты современный Европы. Ведь это совсем не та территория, где царствует повсеместная автомобильная демократия с запахом палёной резины и плавленого металла некатолического издания в сфере теологических услуг под лозунгом "Европа без европейцев!". Не та, где готово образоваться мусульманское княжество под эгидой Косовского Халифата, интересы которого так яростно отстаивали хвалёные звёздно-полосатые "миротворцы" да неспешные увальни из далёкого Засуомья.
  
   Лёгкие на подъём североамериканские улыбчивые парни, отдавшие свои жизни и частично здоровье в половой сфере служению идеалам стерильной до полной стерилизации демократии афроамериканских окраин, обычно злились, заслышав название городка, из которого начнётся наше действие. Да, здесь не предвиделось милое звёздно-полосатому взгляду деление территории на всё новых невероятно преданных и бескорыстных союзников, готовых отдать все свои финансы для решения для процветания надутой на Нью-Йркской бирже экономики.
  
   А тут ещё такая беда: по середине города Броварисполя проходила государственная граница трёх ныне независимых государств, некогда представлявших собой крепкий славянский союз. Когда союз пал, пронзённый частично планом мистера А.Даллеса, частично полной недееспособностью престарелой элиты, город остался, так сказать, на "нейтральной полосе". Три новых и независимых державы поделили населённый пункт на три части. Но вы ошибётесь, если посчитаете, что появилось три новых Броварисполя, каждый из которых принадлежал какому-то из вновь образованных государств. Нет, далеко не так.
  
   Город оставался независимым в меру своих гвардейских сил. Каждый его житель мог запросто считаться гражданином любого из означенных независимых славянских стран. И получал он это гражданство только в случае, когда принимал решение на выезд в ту или иную державу. Таким образом, Броварисполь был ничем иным, как вольным городом, вроде Любека или Данцига в пору нерегулируемого средневековья.
  
   Относительно причиноподчинённости территории Броварисполя и его окрестностей был заключён долгосрочный договор между славянскими державами, претендующими на его (города) историю. Правда, ещё два раза из Польши в сторону независимого населённого пункта плотоядно щёлкнули зубами, но бровариспольский мэр быстро поставил близнецовых урядников от шляхты* в нужный угол бойцовского ринга одним только интервью в прямом эфире ненавистного каждому смертному непротестанту канала ЭнБиСи.
  
   Но это ныне... А что происходило в глубокой древности, тоже ведь не совсем заскорузлый факт исторического содержания, не так ли? Попробуем заглянуть в запылённые архивы Оружейной палаты бывшей союзной столицы, если вы не опасаетесь аллергических реакций на нашу общую историю. Очень-очень коротко. Обещаю.
  
   В такие городки, каким являлся Броварисполь в средневековый полдень, раньше ссылали опальных бояр, где они быстро опухали от долгого сна и тяжёлого унылого пьянства вдали от стольных посадов и уже не мыслили ни о каких заговорах против престолонаследников. Броварисполь многократно переходил из рук в руки в период ведения феодальных междоусобиц, а в годы "великой смуты" отличился тем, что без боя открыл ворота иноземным захватчикам, чтобы потом гнобить их партизанскими методами удалого Хасбулата в местах общего пользования, обозначенных по старинной традиции выдолбленными сердечком на входных дверях.
  
   В разгар расцвета коммунистических идей ссылочная кампания продолжилась. Только теперь вместо средневековых аристократов сюда ссылали патрициев от Марксова учения, которым вздумалось слишком уж вольно трактовать труды основоположников. Угодившим в опалу диссидентам из числа технической интеллигенции места в Броварисполе не находилось. Таких людишек партия предпочитала прятать в закрытых номерных городах, подальше от иноземного глаза со шпионской оптикой.

_ _ _

  
   В то светлое майское утро, с которого мне и хотелось начать эту историю, по улицам Броварисполя тащился долговязый, немного разбалованный демократией парень лет восемнадцати-девятнадцати, вздымая пыль с тротуара своими смерчеподобными штанинами непомерно широких клёшей. В нагрудном кармане застиранной китайской рубахи в клеточку у парня лежала повестка в военный комиссариат города. В один из трёх (что называется, на выбор), по числу республик претендующих называться державой-мамой вольному городу Броварисполю
  
  
   Да-да, догадливые мои читатели, в ней (в повестке этой) предписывалось гражданину Макару Трубецкому прибыть в назначенное время в назначенное место (одно из трёх) для прохождения медицинской комиссии с тем, чтобы в дальнейшем вышеозначенный гражданин смог отдать свой долг Родине (тоже одной из трёх на выбор) с рассрочкой в два года. Именно - в два, а не в три, полтора или год, как многие успели себе навоображать.
  
   Итак, парня звали Макар Трубецкой. Это нам удалось выяснить из сложенного пополам листка типографского бланка с фиолетовым треугольным штампом военкомата. А вот почему, молодой человек, без энтузиазма бредущий навстречу своей судьбе, обладал такой аристократической фамилией, проживая на задворках некогда великой державы, об этом можно лишь догадываться.
  
   Первое, что приходит на ум, это вот какая фантазия. Во времена Грозного Ивана Васильевича, безропотно носившего свой четвёртый неказистый номер, жил-поживал себе некий боярин Трубецкой, ну, скажем, Полуэкт... Хотя, пусть лучше будет Михаил... А то за Полуэкта ещё перед говорящим котом из Китеж-града отвечать придётся**.
  
   Так что это за род древний, от которого ведёт начало наш герой?
   Нет, я не о тех Трубецких говорю, которых Государь Великия и Малыя велел вывести во чисто поле в качестве активных мишеней в разгар соколиной охоты на потеху царской челяди. Этих ссылать потом нельзя было. Повывелись чего-то после охоты той соколиной, по щелям попрятались, никакой щепкой их оттуда не выковырять.
  
   И не тот это Трубецкой, который прославился сдачей в аренду воздуха Родины пролетающим транзитным воздушным судам (в основном нечисти, направляющейся на Лысую гору под Киевом, в немецкой варианте - гора Броккен, что к западу от Магдебурга) из разных импортных зарубежеств.
  
   И не о тех Трубецких рассказываю, коие прогремели в пору похода на Великий Новгород тем, что вечно опаздывали и посему вынуждены были довольствоваться исключительно второсортной добычей не первой свежести, которую ленивые витязи опричнины не прихватили в свой обоз.
  
   Раньше ещё всё случилось, как нам летописец подсказывает после перевода с церковно-славянского.
  
   Трубецкие, от которых происходил Макар, известны историкам с давешней берестяной поры, когда феодальная раздробленность зверствовала по над просторами Восточной Европы. Когда шли на ВЫ и брали зипуна полнёхоньки струги озорные беглые людишки, когда бани топились язычниками, а языки развязывались огнём, дыбой да модной испанской обувью.
  
   Они, Трубецкие, о которых речь веду, ничем особым не прославились, если не считать, что когда-то, на заре славянизменной государственности ставили печи с отменными трубами, которым сносу не было до двухсот годов ранней средневековости. От того и разбогатели и в боярское достоинство жалованы были при Иване Скупом, которого в учебниках Калитою называть привыкли.
  
   Чуть позднее Трубецких ко двору приблизили, в белокаменность московскую из глубинки пригласяша. Здесь их летописец периодически и обнаруживал до царствования самого Ивана Васильевича, сына Василия Ивановича Тёмного, внука Ивана Васильевича Третьего.
  
   Никакой фантазии у первых русских самодержцах, право слова. Все сплошь Иваны Васильевичи да Василии Ивановичи (Чапаев, часом, не из Рюриковичей ли, вызывает подозрение?), никакого разнообразия в великокняжеском меню. Только по номерам мы их и различаем. А ещё по прозвищам, будто рецидивистов в законе...
  
   Однако хватит о царях. Нас Трубецкие интересуют. В общем-то.
  
   Так вот, жил себе этот Михаил Трубецкой в сытости и довольстве, да вот не угодил чем-то великому государю. Ну, скажем, плохо поклоны бил на утренней службе за упокой души невинно убиенного царевича. Вот и отправил его Иван Васильевич в Бровариспольские смешанные леса, чтобы на лоне природы сему Трубецкому, боярину, способней было кодекс боярский челобитный в полевых условиях тренировать, да чтобы отвешивать поклоны наш Михайло научился так, как того этикет придворный требует.
  
   Не на век, а на время Трубецкого Иван IV сослал. До поры, покуда не научится гордый боярин уважать своего господина в полном объёме, предписываемом русскому шевалье. Да и забыл своего вассала в этом "медвежьем углу". То ли взятие Казани для царя поважней было, то ли отъезд в Александровскую слободу, а то ли месяц медовый с молодою супругой - что теперь о том гадать. Только застрял Михайло Трубецкой в Броварисполе до самой своей кончины.
  
   Вот от скуки-то и начал боярин куролесить. Летописи и церковные книги говорят, что пытался Трубецкой своими личными усилиями население городка изрядно увеличить, чуть не вдвое, как некогда градоначальник Микеладзе щедрого салтыковского сословия. Да вот не справился, раньше времени Богу душу отдал от избытка ответственности перед историей. Но с тех пор в Броварисполе развелось Трубецких, что твоих собак бездомных. В какой двор не зайди - кругом опальный боярин уже свой след в палисадничке оставил, с нашим, так сказать, удовольствием.
  
   Конечно, в брошюрке, которую издательство "Мать история" выпустило к 800-летию города, ни слова об амурных похождениях Трубецкого не сказано. Но об этом знавало всё население Броварисполя ещё с горшочного детсадовского возраста и передавало из поколения в поколение, как рецепты знаменитой мази от мозолей.
  
   Однако ж, и другие версии о происхождении Бровариспольских Трубецких можно огласить. Но они совсем не интересные и скучные. Лучше я это для интервью какого-нибудь приберегу, для научного журнала. В них ещё и не такую ерунду публикуют. Пусть избалованные вседозволенностью читатели перелистнут лениво эту статью, а мне-то гонорар всегда ко двору придётся, сами понимаете.
  
   Поговорим лучше о нашем современнике.

_ _ _

  
   А начнём, не будучи оригинальными, разумеется, с детства героя.
  
   Когда Макар не хотел спать, мама, убаюкивая сына, замечала в скобках о каких-то злых бородатых физиках "из ящика". Так Макар впервые услышал о легендарном Физтехе, где столько замечательного народу училось в разное время, что если их выстроить в одну шеренгу, то получится вполне достойная живая цепь "Мы тоже зелёные братья!", которой можно было опоясать Беловежскую пущу в полтора затяга.
  
   Что касаемо до отца, то его Макар помнил плохо. И вовсе не по причине недержания младенческой памяти. Просто родитель настолько редко объявлялся в доме, пропадая в далёких и таинственных археологических экспедициях, что сын не мог вспомнить такие подробности отцовского лица, как наличие или отсутствие бороды и усов, стройность или, наоборот, полноту его тела выпускника историко-археологического института (факультет поисков древних гробниц, если мне не изменяет капризная память).
  
   Изредка, когда папа возвращался домой, он доставал фотоаппарат, взгромождал Макара на шкаф, не обращая внимания на крики сына.
   - Ой, боюсь, боюсь, - кричал мальчик из-под потолка.
   Мама успокаивала:
   - Не нужно кричать, малыш. Сейчас папа тебя сфотографирует и снимет (экий каламбурец-то!). Ты улыбайся, улыбайся...
   От отца приторно пахло лимоном, хорошо выдержанными клопами и пылью далёких городов. А от фотоаппарата - техникой и таинственным словом "ноу-хау".
  
   Однажды папа уехал на очередные раскопки захоронений лесного царя Апофигополиса и оттуда уже не вернулся. Мама довела до сведения изнывающего от невозможности встретиться с родителем Макара, что отец, мол, затерялся в развалинах древнего города древнего государства Мангазеи - Пофигелии и пропал там без вести. Скорее всего, это было неправдой, поскольку Трубецкой уже позднее находил в мусорном ведре порванные в клочья извещения на получения денежных переводов. Сложенные по кусочкам они, эти извещения, демонстрировали Макару обширную географию отцовской одиссеи. И далеко не обязательно археологического свойства.
  
   Но к окончанию школы и такие признаки, поступающие из Кукушки и Дармовира, Кучерябинска и Плохотска, перестали радовать местного почтальона, которого связное почтовое начальство от большого ума перевело на сдельную оплату. Скажите, как вы думаете, много ли жителей Броварисполя осуществляют подписку на периодические издания после испытаний дефолтом? Да-да, и вольным городам никуда не уйти от влияния экономических катастроф государств-соседей. Так вот, ничего вы о подписке толком сказать не сможете, а почтальон был в курсе дела, и это знание увеличивало его скорбь значительно сильнее, чем повышали пенсию правительственные подачки к наступлению очередного сезона. Всё-таки, вольный город старался во всём походить на своих больших соседей.
  
   А ведь когда-то отец так любил заниматься с маленьким сыном... Макар видел на пожелтевших от времени фотографиях стадион возле старого интерната. Там он гулял босиком по траве, держась за коляску наподобие средневекового угольщика с тележкой, только голого. Отец читал газеты, смотрел, как на поле задорно носились бойцы срочной службы, играя в футбол под присмотром взводного... Было весело. Наверняка весело, поскольку на всех фотографиях Макар улыбался практически беззубой улыбкой малолетнего самурая в свободных белых одеждах.
  
   Именно там, на стадионе он научился ходить. Отец даже рот раскрыл, увидев, как сын, оттолкнул от себя коляску, сделал с десяток самостоятельных шагов в сторону заинтересовавшей его бабочки.
  
   Интернат и теперь стоит, а место стадиона заняли уродливые пеналы серо-белых многоэтажек - памятник вымирающему социализму в отдельно взятом городе.
   И ещё... раньше. Был у Макара прадед, дед того самого археолога, которого занесло песком веков в очередной командировке.
  
   Бывший поп-расстрига, бывший художник-максималист со спекулятивным уклоном. А к моменту рождения правнука - алкоголик пенсионного возраста с плохим слухом (отчего и орал всегда громовым голосом) и отменным нюхом на хорошую пищу. Жил Макаров прадед отдельно, всегда появлялся в доме Трубецких, когда там затевался какое-нибудь маломальское торжество. Но на прадеда Павла, не смотря на все его недостатки и чудачества, нельзя было обижаться, всё-таки основатель фамилии.
  
   Однажды прадед, улучив момент, когда его дочка, то есть Макарова бабушка, была занята печением пирогов, подхватил двухгодовалого пацана и увлёк в неизвестном направлении. Три часа потом искали беглецов, покуда не обнаружили катающимися на лодке в акватории пруда при бальнеологическом санатории имени Одного Известного Композитора. Прадед сидел на вёслах и раздвигал носом судна тугой студенистый кисель поросших ряской вод, а у него в ногах орал Макар, который обкакался по своей давней привычке. Прадед не знал, что ему делать с мальчиком и оттого пытался сначала почистить розовую попку листиками водной растительности. Но, поняв бесперспективность своей затеи, немедленно поспешил к берегу. Там-то его и поджидала разъярённая бабушка с сильно озадаченным дедушкой подмышкой. Хорошо, мама ничего об этом случае так и не узнала, а то бы принялась сходить с ума постфактум, как это принято у женщин, безумно обожающих своё единственное чадо.
  
   Некоторое время после описываемых событий прадед пребывал в состоянии преданного остракизму изгнанника, а потом принёс Макару горсть слипшихся фигурным комком конфет "дунькина радость" и был прощён. Всё наладилось. Правда, с тех пор прадеда наедине с Макаром больше не оставляли и, мало того, совсем не разрешали прадеду брать его на руки и тетешкать в духе патриархальной старины.
  
   А потом старик исчез из города, совсем как Лев Николаевич из Ясной Поляны. Его искали три месяца. Позже - перестали. Кто-то из соседей утверждал, что прадеда видели в программе "Ищу хоть кого-нибудь" на каком-то телевизионном канале из числа центральных. Якобы благообразный старец сидел в студии с плакатом "Президент, верни мне правнука!" Но, полагаю, это был обычный обман зрения.

_ _ _

  
   С четырёх лет Макара отдали в детский сад. Тот самый, что стоял на берегу реки. Рядом был парк, скрывающий в своих зарослях множество любопытного. И попасть туда ничего не стоило: только доберись до лаза в заборе во время прогулки - и вот она, свобода!
  
   Однажды Трубецкой убежал в этот роскошный сосновый лес с кустами созревшего шиповника, ягоды которого можно было обменять на красивые фантики из-под конфет "Мишка косолапый".
  
   А ещё в парке обитало много разных жучков, которые потом весело жужжали и скреблись в спичечном коробке. Под такие звуки тихий час пролетал быстро и незаметно. Макар насобирал целый коробок жуков, а потом его внимание привлёк муравейник. Трудяги-мураши дружно таскали строительные материалы и пищу к своему жилищу. И мальчишка очень живо представил себе, что было бы, если б он стал муравьём, как в книге про Баранкина, которую мама читала ему перед сном каждый вечер. Интересное занятие прервала тревожная мысль о том, что прогулка средней группы, наверное, уже закончилась, и его хватились воспитатели.
  
   Макар быстро побежал к забору. Но отверстия там не оказалось на месте. Наверное, угрюмый мужик Федулыч, который подъедался на кухне детского сада на правах подсобного рабочего, заделал пролом. Что же теперь делать? В каком направлении двигаться, чтобы выйти к садику, Макар не знал... и потому пошёл, куда глаза глядят, то есть - вдоль забора. Забор вывел его прямиком на крутой берег реки.
  
   А там внизу работал бульдозер, разгребая песок и гравий, планируя спуск к воде. Трубецкой немедленно позабыл, что ему пора идти на обед в садик и принялся с увлечением кидать камешки по бульдозеру, воображая себя солдатом, принявшим бой с танком противника. Мелкая галька отлетала со звоном от "бронированных" боков машины и уносилась то в небо, то в воду. О том, что внутри бульдозера кто-то сидит, Макар почему-то не думал. А напрасно.
  
   Когда один из камней, запущенный мальчишеской рукой, угодил в дверцу, водитель сообразил, что ему совсем не слышится подозрительный звон, будто его технику кто-то обстреливает подручным материалом. А дальше всё произошло очень быстро. Макар не успел ничего поделать, чтобы покинуть поле брани, прежде чем разъярённый мужик налетел на него снизу вверх по склону, матерясь и размахивая пудовыми кулачищами. Ноги у мальчишки отказали.
  
   Минут через десять в кабинете заведующей детским садом обписавшийся Макар трепыхался в плену верхних узловатых конечностей бульдозериста, как ёршик на крючке. Мужик держал его за шиворот на вытянутой руке (чтобы не запачкать грязные кирзачи прозрачной детской мочой), а мальчик сучил ногами и блажил, насколько хватало лёгких.
   - Это ваш? - спросил грозный бульдозерист.
   - Немедленно отпустите ребёнка! - закричала заведующая с негодованием.
   - Ага, я его отпущу, а он мне глаз выбьет камнем... - почти растерялся мужчина.
   - За такое обращение с детьми вам оба глаза нужно выбить! - не очень педагогично изложила заведующая свои административные мысли. - Вы только посмотрите, до чего довели мальчика - он весь дрожит. Ни стыда, ни совести!
   - Да я на вас... Да я вам! Найду на вас управу! - заорал бульдозерист. - Ишь, взяли моду по рабочему классу каменьями! Чему вы учите новое поколение, вашу мать-то?!
   На шум в кабинет заглянул Федулыч с монтировкой в руке, и бульдозерист, внезапно вспомнив, что ещё не успел выполнить плановое задание, умчался вон со скоростью пришпоренной газели.
  
   Это воспоминание из раннего детства, как оказалось позднее, было одним из самых ярких, которое Макар ещё не один раз проигрывал в голове. И ещё вот, что зафиксировалось, отложилось в памяти, лежало на одной полочке с историей о бульдозеристе: витаминное насилие - когда рыбий жир насильно дают каждому ребёнку по столовой ложке перед обедом. В детском саду, куда водили Макара, такое принуждение к здоровому образу жизни было правилом.
  
   Кому-то может показаться странным, но Трубецкой любил... это насилие и даже активно пользовался своею любовью: за ложку рыбьего жира, выпитую вместо кого-то в группе, он получал порой такое невероятное богатство, как спичечный коробок с жуком-носорогом внутри, найденным во время прогулки, или блестящей хромированной гайкой от какого-нибудь красивого автомобиля.
  
   На почве рыбьего жира у Макара произошло первое в его жизни свидание. Девочка, которая была ему симпатична, на которой он хотел жениться "в старости" ненавидела предобеденную процедуру раздачи витамина D. И потому Трубецкой всё время пил за неё рыбий жир. Просто так, без желания получить что-то взамен. Но девочка в долгу оставаться не любила, разрешала чмокнуть себя в щёку. А один раз даже позволила залезть к ней в постель на тихом часе. Было тесно и немного неуютно, кровать скрипела, а одного одеяла не хватало на двоих. Своё же Макар забыл. Но всё равно оказалось здорово. Лежали шептались, рассказывали друг другу страшилки, не спали. Почти счастье.

_ _ _

  
   Но кроме детского сада имелся ещё и двор. Двор дома, где жил Макар и где проводили время его друзья.
  
   Ещё во времена раннего дошкольного детства Макар был обращён в мушкетёрскую веру и дал присягу - верно служить братьям Тиранам, не жалея самого себя и своей одежды в борьбе против кардинала Решетникова из Нижнего города, больше известного как Колька-Ришелье.
  
   С обеих сторон набиралось до полусотни пацанов, которые весело фехтовали (обычно - летом) на деревянных самодельных шпагах или же попросту мутузили друг друга в процессе борьбы за снежную крепость и ледяную горку (это уже зимой). Что греха таить, иногда в дело шли и недозволенные приёмы: снежок в лицо, сталкивание в ледяную лужу, удушающие приёмы во время "кучи-малы".
  
   И вы не можете понять, о чём я говорю? Вы до сих пор не сообразили? Отлично! Раз вам не довелось провести своё детство в обычном пролетарском городе советской кирпично-панельной действительности ростом в пять этажей, то давайте поговорим об этом сермяжном факте вашего безрадостного прошлого. Но немного позднее.
   У Макара же детство было не настолько примитивно-трогательным, как вы уже успели себе нафантазировать.
  
   Итак, котельная, отапливающая два или три квартала счастливых пролетариев. Котельная посередине целого ряда дворов. Вы понимаете, что это значит? О-о-о-о, мы учились в разное время... Поясню, для тех, кто отстал... по жизни. Или от жизни пролетарских окраин? Ну, да ладно... Не в этом суть.
  
   Итак, таки - котельная. Она стояла в середине микрорайона, которым управляли могущественные братья с деспотической фамилией Тиран, но с другим ударением. И вот на этом раздолье для немотивированных подростков Макар и прошёл свои первые университеты молодого человека с неосознанным стремлением к чему-то не совсем обычному, к полёту в космос, скажем... пусть даже в невинно-предположительной виртуальности...
  
   Надобно заметить, что ракеты, способные пронзить своей плотью из школьных картонных обложек низко летящие облака или голубиные стаи - этих городских летающих крыс, не являлись чем-то необычным для эпохи всемерного и повсеместного построения коммунизма, даже в самой неудачной её фазе.
  
   Но о ракетах чуть позже.
  
   Самый старший из братьев Тиранов, говорили пацаны, сидел за что-то такое жуткое и ужасное, от чего даже уши холодеют, так представить страшно. После возвращения "от хозяина" сошёлся со смотрящим по городу из числа уголовных авторитетов, а потом исчез, будто и не было его вовсе. Зато два других братишки верховодили всеми школьниками, то и дело бросая послушные им армии дворовых ребят в разные авантюры, смысл которых только им, полководцам, и был понятен.
  
   Однажды весной сражение с братвой из Нижнего города закончилось для Макара очень печально. Он провалился по самую грудь в ледяную воду, когда преследовал противника по строительным площадкам вместе со своим отрядом. Не так было бы обидно, если б в тот день на Трубецком не оказалось новеньких ботинок и брюк, купленных для школы. То унизительное состояние, когда дед держал внука коленями, а мама лупила тряпкой по заднице, Макар запомнил надолго. И как заметил бы солист известной британской группы "Pink Floyd", это был "another break in the wall". Всё существо Трубецкого протестовало, рвалось на волю, а противная совесть твердила, что нужно принимать наказание с достоинством, поскольку есть за что.
  
   А ещё был у Макара задушевный дружок по прозвищу Павлин. Он был года на три старше, проживал в доме напротив и являлся обладателем настоящего раритета - старинного маузера, с приставным прикладом, с гравированными иероглифами на отливающем вороным крылом патроннике. Пистолет разбирали тайком от Павлинова деда, корейского революционера. Почему тайком? Да вы и сами, наверное, догадались: именно он, дедушка, а не сам Павлин имел все права на удивительного огнестрельного монстра.
  
   Вероятно, от стратегического гражданского и революционного запала, доставшегося ему от восточного предка, Павлин любил всякое оружие (предпочтительно - огнестрельное) и всё, что с ним связано. Втроём с Макаром и Козей, ещё одним парнем со двора, они частенько снаряжали самодельные взрывпакеты пироксилиновым или дымным порохом, порошком магния и алюминия, активированным углем и серой, которую обычно соскребали со спичечных головок. Если же очень везло, то добавляли в смесь немного толчёного фосфора для стойкости огненного столба, который не гас даже в воде.
  
   Такой вот взрывпакет с фосфором долго не знали, куда бросить, чтобы достичь наибольшего эффекта. А потом Козе пришла в голову блестящая идея. Заряд страшной силы зашвырнули в окно ресторана при центральной городской гостинице. Он располагался в подвальном помещении, так что попасть в распахнутую на кухню форточку труда не составила.
  
   Ребята дождались, когда повар ушёл в соседнее помещение, а потом произвели ввод самодельного снаряда в военно-промышленную эксплуатации с помощью короткого запала. Звук взрыва оказался приглушён толстыми подвальными стенами, зато всё остальное превзошло ожидание.
  
   Борщ завис багровой тучей на глазах изумлённого шеф-повара как раз распахнувшего дверь в кухню. Практически всё содержимое кастрюли поднялось к потолку и в одночасье выпало в виде кратковременных осадков, задорно окрасив поварской белый халат со скучными недостиранными пятнами в цвета революционного бурака.
   Любовались полученным эффектом недолго. Потом убегали, от кого-то шумного и крикливого отхаркивая кровавые сгустки линяющего в районе кадыка сердца. Оторвались!
  
   Котельной, которая стояла во дворе дома, где жили Трубецкие, прославилась среди взрослых тем уж только, что там каждую неделю случались какие-либо странные события. События? События, говорите? Да, полно вам вуалировать-то! Какие, к чёрту, события! Чрезвычайные эпизоды, невероятные происшествия - вот как это называется на языке современного МЧС. В небо взлетали ракеты, чтобы там взорваться. Оглушительно грохали бутылки с негашёной известью в водяной бане. Опасливо мявкали напуганные запахом палёного кошки. Богомольные старушки крестились в пространство с сакраментальным "...да святится имя твое, да приидет царствие твое...". Одним словом, жизнь кипела!
  
   Прошло время. Пути-дорожки приятелей разошлись. Козя навсегда уехал вместе с родителями, не дожидаясь окончания школы. Павлин же после того, как получил "белый билет" по причине плоскостопия начал играть в местной рок-группе "Стрежень" - нечто из старинной русской песни о жизни персидских дам блестящей наружности. Музыканты выступали на свадьбах, юбилеях, на лето уезжали в курортное турне, откуда возвращались потрёпанные, недовольные финансовыми обстоятельствами гастролей и сразу же бежали лечиться по мужской части. Хорошо, СПИД ещё спал.
  
   Меньше года назад Макар увидел Павлина, когда ездил в областной город поступать в тамошний университет. Его дружок детства играл в самом престижном в городе ресторане "Косарь". Хозяином там был Алик, одновременно смотрящий... Смотрящий - это тот же уровень, что командир гарнизона, как объяснил потом дедушка, знающий толк в терминологии армейской жизни.
  
   Макар был очень рад встретить старинного приятеля. Разговорились, и Павлин пригласил Трубецкого пообедать в "Косаре" в счёт своих будущих гонораров. Отрываться не стали, поскольку одному предстояла вечернее выступление, а второй через два часа уезжал в Броварисполь рейсовым автобусом.
  
   - Достали эти американские афро-нигерры, чтоб им якорей в промежность... вместо уключины. Крутят своими толстыми жопами. Давно уже ничего нового родить не могут. Только переделывают, портят отличные мелодии своими тупыми рэперскими ремиксами. Я этим козлам всё бы простил, но "Супер треп" никогда в жизни. Умоются стервозные хари, чтоб я ещё к ублюдкам политкорректно... Не выйдет у них ни хрена! - говорил Павлин, зло разрывая зубами и вилкой бифштекс с кровью.
   - Что-то ты совсем стал нервным. Наверное, несладко приходится - каждый день один и тот же репертуар перед пьяной публикой исполнять? Тебе бы нужно ауру почистить, чтоб вновь себя обрести. Меня дедушка учил, а он плохого не посоветует. На природу тебе бы съездить!
   Сидевший за соседним столиком Алик, поджарый детина лет сорока, услышал и подхватил:
   - В лес, непременно в лес... Или на речку... Чтобы мошка с наслаждением прогрызала твою белую кожу, чтобы накуражившись досыта, норовила погрузиться в походный стаканчик, где булькает отнюдь не вода... Солнце жарит, птички в кустах исполняют песнь состоявшейся взаимности... А тебя уже внутреннее тепло начинает призывать к купанию. А вода холодная... и немного боязно, но ты смело скидываешь с себя атавизмы техногенной цивилизации и с криком "Как хорошо-то, твою меть!" погружаешься в ледяную чистоту лесной, а лучше - горной, речушки по самую маковку... Лепота!
   Всё-всё, ребята... молчу. Извините, что влез в разговор. Просто самому нужна релаксация. В наше тревожное время без этого никуда. Чуть дал слабину от психологической усталости, а тебя уже схарчевали... без соли и лука.
  
   Помолчали, а потом, когда Алик ушёл, Макар спросил:
   - А в кого твой шеф такой умный - говорит, будто по писанному?
   - Так у него папа где-то в столице. Писатель какой-то. Фамилия ещё такая цветочная... Не помню.
   - Васильков? Фиалкин?
   - Вот-вот, что-то похожее.
   - Нет таких писателей. Что-то ты путаешь.
   - Не помню я, честно говоря. Но и неважно. Ты слушай лучше. Алик не хотел папиными связями и славой пользоваться, рано из дома ушёл. Сошёлся со шпаной, а потом парня воровские авторитеты приблизили к себе, совета часто просили, пользуясь его знаниями и эрудицией. А теперь вот - смотрящим его сделали.
   - Так он в законе?
   - Этого я точно не знаю...
   - Слушай, Павлин, так ты советом моего деда воспользуешься?
   - У меня у самого дед революционер, если помнишь... И он говорит иначе...
   - Так ведь корейский у тебя предок. А тут иная земля, другие привычки.
  

­_ _ _

  
   Что ещё нам известно о молодом Трубецком к моменту начала нашей истории? А вот что. Макар после окончания школы пытался поступить в политехнический университет одного из областных центров, неподалёку от родного города. Этот университет, впрочем, раньше был обычным институтом. Но теперь времена иные. Институт звучит, право, не серьёзно. Все ВУЗы теперь, не иначе, как университетами и академиями себя считают для пышности и значительности. Там и преподавателей-то с учёным званием всего полтора человека с четвертью, а, гляди-ка, уже академия. В Европу идём стройными рядами. Демократия, понимаешь! Поступал, стало быть, Макар Трубецкой в университет областной. Но не поступил. На сочинении его срезали. Вкатили "двойку" за полное незнание родного языка.
  
   Русский язык и литературу в школе Трубецкому преподавал потомственный языковед Ким Львович Преображенский, педагог с дореволюционными корнями и классической литературной кроной "питерской послевоенной школы". Кимом его назвали экзальтированные родители, тоже языковеды, подчёркивая своё восторженное отношение к коммунистическому интернационалу молодёжи, чтобы печально знаменитая 58-ая статья не засверкала северным сиянием по углам сплюснутого горизонта рецидивом. Ким Львович был умница, как и все поздние дети. Свой предмет знал отменно и умел научить ему даже самые отсталые слои, населяющие бровариспольскую среднюю школу N4. В классе, где учился Макар, Преображенского из уважения кличкой награждать не стали, а всего только упростили имя, что называется, для домашнего пользования. Ким Лёля - так теперь за глаза величали литератора.
  
   Макар был точно уверен, что не может быть в его сочинении столько ошибок, чтобы "неуд" к себе приманить. Пошёл он в приёмную комиссию правды добиваться. Да, что в том толку, когда денег с собой нет? Не материнскую же пенсию в качестве стирательной резинки для подчистки оценки предлагать? В процессе апелляции Трубецкой окончательно испортил всё дело. Употребил он в своей работе слово особенное "смерклось". А преподаватели кричат в один голос: "Нет такого слова в природе! "Смеркалось" есть, а "смерклось" нет, и не было никогда!"
  
   Очень данное обстоятельство возмутило Трубецкого. Нет, чтобы поплакаться, и снисхождения попросить кротко. Отнюдь. Начал Макар доказывать, что у классиков это слово встречал. Его взашей и выгнали. Ещё бы - зачем в университете такие студенты нужны, от которых никакого навару. Один гонор и знания. На бюджетной основе здесь учились беременные инвалиды Пунических войн и ветераны осады Трои. А что вы хотите, именно у этих категорий абитуриентов папики с мамиками оказались настолько древними, я имею в виду их кредитоспособность, что обычным смертным, пусть даже принимавшим участие в Куликовской битве, места в ВУЗе не оставалось.
  
   Да, что я говорю - конечно, оставалось ещё очень много мест. Но это уже на платной основе. И для детей немногочисленных упёртых работяг и интеллигенции, пока ещё регулярно получающих заработную плату. Трудно конечно с окладных-то харчей дитятко любимое выучить на олигарха (так многим родителям видится в счастливых розовых снах), но для пользы дела можно, в конце концов, и поясок потуже затянуть. Да, что там говорить - даже выпивать по пятницам и субботам временно прекратить не зазорно. Всего-то пять лет. Не вечность же.
  
   Макару хорошо были знакомы такие семьи, и в частых разговорах со сверстниками он всё удивлялся, отчего родители, магнаты местного значения, которые обладают возможностью проплатить единоразово всё обучение своих чад, даже не поморщившись, не делают этого. Они предпочитают тратить точно такие же деньги на дачу взяток, чтобы пропихнуть малоблагодарное потомство на бюджетное обучение. Эх, и что там говорить... Сколько ещё потом родители огромные денег потратят на удачную сдачу экзаменов и курсовых работ - это же с ума сойти можно! Так вот, и чего сразу на платное образование детям микро-олигархов не перейти? Финансовые вложения практически те же, зато другим абитуриентам, у которых "масла в голове" хватает, получат возможность учиться условно бесплатно.
  
   Думал так Трубецкой со товарищи, но вразумительного ответа не находил. Меж тем, ответ этот на поверхности валяется, только ленивый его не пнёт, с нетрезвых глаз, не приметив. Просто Макар ещё молодой, жизнью особо не битый. Идеалист, одним словом. А ответ такой сам собой на его вопросы навязывается, слушайте сюда. Ведь для местечкового финансового воротилы что главное? Правильно, чтобы в кругу себе подобных прихвастнуть, что чадо у него столь разумное и мудрое, что даже на "бюджете" учится.
  
   А что касаемо достойной бесплатного обучения молодёжи - так в том ничего страшного нет, пусть в армии сперва послужит, олигархову тёплую задницу поохраняет, а потом и сама учиться не захочет. Лучше к олигарховым отпрыскам на работу пойти, чем снова терпеть унижение на приёмных экзаменах. Да, а девушкам так и вообще лафа. Им в армии не служить, можно хоть каждый год поступать. Как вы изволили выразиться? А жить на что? Ну, мне ли вам объяснять, что "у моей крошки есть одна маленькая штучка..." Кто пошляк? Это я-то пошляк? На себя посмотри, господин графоман! Довёл страну до полного развала своими несусветными байками. Только смущаешь людей приличных, всё о какой-то душе... А девицы-то, вона где... Вдоль по Тверской в коротеньких юбочках стоят. Им уже и учиться ничему не нужно. Сами, кого угодно, обучат... То-то же, господин писака! Жизни не знаешь... Мы сами, как говорится, дети микрорайонов... Кого угодно заставим спеть вальс неприличного Генделя на заурядном ЗАГСовском Мендельсоне...
  
   У прикормленных близ государственного корыта чиновников на все вопросы относительно такого рода несправедливости, когда государственный бюджет пополняется лишь за счёт самых бедных, а питаются из него обеспеченные, всегда найдётся ответ. Дескать, сложные времена, нужно искать оптимальные пути, не ошибается тот, кто ничего не делает, критиковать легко, хотели добра...
  
   Дедушка Макара по этому поводу сказал однажды примерно так:
   - Ах, они хотели добра?.. Наверное, поэтому всё добро и растащили по своим частным норам...
  
   И никто не решился с ним спорить.

_ _ _

  
   Итак, не поступил Трубецкой в университет областной, но трагедии из этого делать не стал. Решил приехать сюда в следующем году непременно. Именно сюда.
  
   Почему? А, говорят, учёба в этом ВУЗе велась по новой методике. С рекламными паузами вместо перерывов между парами и назидательно-благотворительным распространением пластиковой лапши "Широка страна до Шираза" в обеденный перерыв.
  
   Трубецкой же никак не мог понять, для какой нужды по телевидению так часто гоняют рекламу. Ну, там, деньги от рекламодателей - это понятно, конечно. А для чего рекламодатели-то так из кожи вон лезут... И, что характерно, утверждают, будто реклама нужна населению. Если нужна, тогда отчего это самое население сразу переключает канал, когда приходит рекламный абзац, растянутый на 5, а то и 7 минут (креста на них, тех, кто привык заказывать музыку, нету!)? А при записи фильмов рекламу искореняют безжалостным образом методами монтажа... так-так, выходит, что реклама насильственно навязывается. И за это никого не торопятся посадить... Интересное кино! Может быть, в университете всё прояснится. Там объяснят суть и значение глумления над разумом и правами граждан, игнорирующего Конституцию "как здрасьте".
  
   Не удался фокус с поступлением в ВУЗ. Что делать? Больше полугода Трубецкой дворником работал в родном РЭУ, где его мама контору подметала. Не густо платили, но, всё же, - кое-что. Помереть можно, но только при огромном желании. А без желания - одно сплошное недоумение, а не жизнь. Пошёл бы Макар ещё куда-нибудь на работу, да кругом стаж необходим. Так кадровики и заявляют нагло, хотим, де, чтобы у работников наших опыт работы был не менее десяти лет. Странно звучит это. Ой, странно. Если никого на работу не брать без стажа, то откуда опыт у молодёжи появится, от сырости что ли? Но, тем не менее, царила пока необыкновенно парадоксальная ситуация в "королевстве Датском".
  
   Согласитесь, кому с такой кадровой политикой нужен человек с полным средним образованием и совершенно без опыта на высокую зарплату, когда у начальства и так голова кругом идёт - как бы своим матёрым работникам поизящней денежное довольствие задержать, чтоб сильно не возмущались? Какие уж тут молодые люди "с улицы"?
  
   Демократия опять-таки торжествовала!
  
   Оставалось к "браткам" под крыло нырнуть - там снова братья Тираны были на коне, - но не мог Макар себя пересилить. Ему претила животная тупость пацанов, считающих себя вершиной мироздания. Он не хотел становиться таким же, как эти ходячие "холодцы с хреном" (выражение дедушки). Таким образом, Трубецкой готовил себя к новым испытаниям в качестве абитуриента, не выпуская нехитрый дворницкий инструмент из покрывающихся деревянными мозолями рук. Готовил, готовил, да, не вышло. Министр обороны (да не один, а трое разом!) раньше всяких приёмных комиссий о Макаре услышал, пропадает, де, "пушечное мясо" почём зря с метлой в руках. Прослышал, и повестку прислать не замедлил.
  
   А дальше, как вы понимаете, начинается медкомиссия по-болгарски. То есть, как это, почему? По-болгарски "годеница" - это невеста, а призывникам (и плоскостопым, и глухим, и подслеповатым), знай, себе штампики набор документов медицинских шлёпают, дескать, годен объект. И столько этих расплывчатых (от частого использования штампа) формулировок "годен" на каждом призывнике появляется, что его впору назвать невестой вооружённых сил. Почему невестой, а не женихом? Так женихов в армии и своих хватает. Там "дедов" с "дембелями" не счесть, не говоря уже об офицерском корпусе. Любой рядовой жениховаться не раньше чем через год после присяги начинает. А пока он так - рядовая "годеница" на выданье.
  
   Про армию Макар Трубецкой знал немного из рассказов ребят со двора, которые уже отслужили. Но разве это бесконечное хвастовство о том, "как мы нажрались и до подъёма молодняк гоняли", могло дать полное представление о некогда несокрушимой и легендарной? Не мог также объяснить логику армейской жизни и тот анекдот, который Макар услышал от соседского дворника, когда с ними проводили занятия по гражданской обороне прямо на рабочем месте.
  
   Дворник дядя Паша был человеком старой закалки и оттого опытным в делах "интернациональной помощи социалистическим демократиям". Он участвовал в каком-то локальном конфликте в Анголе и очень этим фактом гордился. И ещё. От дворника исходил тонкий аромат селёдки с луком, который дядя Паша употреблял на обед вместе с аперетивным стаканом самогона. Нет-нет, здесь никакой ошибки. Запах селёдки был, а закусывал дядя Паша исключительно мануфактурой (то есть, занюхивал рукавом). Как говорится, дух рождён был помимо материи.
  
   В тот день, когда Макар, ещё будучи учеником средней школы, в числе прочих старшеклассников получил приписное свидетельство в бровариспольском военкомате, дядя Паша оказался как никогда чуточку трезв и оттого словоохотлив. Узнав о том, что у Трубецкого произошли коренные изменения в жизни, дворник немедленно выпил и вскрикнул булькающим от сивухи фальцетом:
   - Макар, едрёна кочерыжка, послушай, что тебе скажу. Мужиком ты теперь стал. Настоящим... Эт-т-та... не редьку с топинамбуром в огороде выращивать, понять должон. Да чего ты там волохаешься? Иди сюда, всю тебе подноготную об нашей армии, будто на духу выложу... Анекдот... не анекдот, а правдивая быль. Фактологически тебе заявляю.
   Ты только себе не думай там, будто анекдот - есть целиком придуманная история. Анекдот - это то, что в самом деле происходило, а потом народ всё обсказал, как стало быть... Ву компране?
  
   Дядя Паша сидели рядом с дворницкой на скамейке вдвоём со Степаном, своим собутыльником. Впрочем, о нём речь впереди. Не до того сейчас.
  
   Автор взглянул на городской хронометр, которым был украшен железнодорожный вокзал Броварисполя... Батюшки святы!
  
   Да-да, об анекдоте ж речь. Вы помните, какой нынче час? Правильно, теперь по указу (или указке?) правительства до 23:00 детям нельзя показывать порнографию. Анекдот дяди Пашин на порнографию похож мало, но, мало ли. В случай чего, кто станет разбираться? Так, хорошо, согласен. Уводите детей до четырнадцати лет спать, а я вам анекдот. Стоп, ребята, мы так не договаривались. Это кто там делает вид, что дремлет под пледом? Ах, этому мальчику уже далеко за семьдесят, и он абсолютно глух? Хорошо, тогда начинаю.
  

Анекдот (он же - реальная история) от дворника дяди Паши про армию

  
   Знаете ли вы, судари мои, что генералы выглядят как генералы... только в первом приближении... Но водку жрут они, будто дембеля! Не все, конечно, но те, кто дружит с крепкими напитками не знает в этом меры. А уж если и до женского полу такие полководцы охочи, то иногда таким обстоятельством не грех кое-кому и воспользоваться.
  
   Вот послушайте. Случай всамделешний, без обману. Разве только приукрашу чуток по стариковской привычке.
  
   В одной ракетной части происходит подготовка к высочайшей проверке. Должен с нею приехать боевой, до женского пола, генерал, страсть, какой дотошный. Полковник, командир части сам неделю не спит и никому не даёт в гетеросексуальном смысле, естественно. Шутка. Спать никому не даёт, конечно же.
  
   Бойцы драят, чистят-блистят всё, что только возможно. Стратегические ракеты, чуть не зубной щёткой выдраили, потом ещё краской прошлись - свежаком. Потом прошлогоднюю пожухлую траву покрасили в изумрудные тона, заборы починили и, опять же, покрасили. Над частью стоит дух нитроэмали, эмали и нетрадиционной для токсикоманов масляной краски. Сказочный, нужно отметить, дух. Никакого "Момента" не нужно. Сам вместо стратегической ракеты в небо уносишься в сторону вероятного противника. Одним словом, всё кипит и пенится в умелых руках под умелым началом.
  
   И вот наступает заветное время "Ч". Старенький генерал, невообразимо незначительных габаритов вышагивает по части (иначе говоря, гном в фуражке), без конца протирает ветхозаветное пенсне и одобрительно цокает языком, и фырчит профессионально заложенным от ацетатных составляющих носом. Всё идёт по плану. Командир части уже предвкушает, как САМ потреплет его по бульдожьим щекам с одобрительным: "Далеко пойдёшь, полковник!" А там... Штаб округа... Генеральный штаб... Штаб-квартира НАТО в Брюссель... Тьфу ты, какой Брюссель-то, свят-свят-свят...
  
   И тут происходит нечто из ряда вон. Кто-то из бойцов в страшной спешке подготовки к комиссии забыл ведро из-под краски на головной части секретной стратегической ракеты. Полковник ощущает физически, как звёзды осенними листьями опадают с его ещё недавно полнеющих погон. Холодный пот, предынфарктное состояние, ужас, летящий на крыльях ночи, валькирия, ушедшая в разведку боем... Что ещё можно сказать о состоянии командира части? Он молит Всевышнего, чтобы взор генерала не остановился на ведре. Тщетно. Генерал привычно протирает пенсне и, гневно спрашивая, указывает на бесхозную ёмкость с потёками краски, не к месту повисшую на секретной матчасти: "Что ЭТО?!." Глаза его мечут молнии, в голосе лёд, который неожиданным образом растопился в брюках полковника, обжигая ноги неясным предчувствием катастрофы.
  
   Немая сцена. Гоголь. Вместо Хлестакова приехал Держиморда. Физическое ощущение времени, стекающего из пролома в клепсидре прямо к ногам. Только один молоденький лейтенант не теряется. Он чётким строевым шагом подходит к генералу и, нарушая военную субординацию, докладывает:
   - Это фотонный отражатель, товарищ генерал!
   - Сам вижу, что фотонный отражатель... Почему не покрашен?!
  
   Командир части немедленно обделался лёгким испугом. Его извилины, между тем, начали проворно шевелиться, как это свойственно мозговым извилинам всех изворотливых военных командиров, начиная со времён завоевания Финикии египтянами. Через десяток минут генерал откушивает уже третью "широкую гостевую" стопочку и совершенно ничего не помнит о случае с фотонным отражателем, хотя молодой лейтенант успел, чертила проворный, наколоть себе дополнительные дырочки на погонах. Но, тс-с-с, об этом известно только командиру части и его замполиту. А генерал пусть пока ОТДЫХАЮТ.
  
   Тщедушного старичка в мундире ведут в опочивальню, где его уже поджидает некая местная краса-девица, на теле которой негде наколоть даже группу крови. Нет-нет, это фигурально выражаясь... Ну, не приведут же дорогому гостю всякую дрянь в наколках, в самом деле! Просто у девицы совершенно особая группа крови - кровь с молоком семидесятипятипроцентной жирности.
  
   Отважный генерал разоблачается до исподнего и лезет под одеяло, где его ожидает неземная любовь со жрицей Амурных дел. А дальше - полный анекдот, два в одном, как говорится. Генерал с непривычки (всё-таки который год вдовствует!) никак не может приладиться к даме. Та его успокаивает, как её учили в школе гейш города Замухрышинска:
   - Товарищ генерал, ничего-ничего... Сейчас я вам помогу... Так-так, немного левее... Вот, уже почти хорошо... Теперь немножечко левее...
   Генерал надевает фуражку, поправляет пенсне и спрашивает:
   - Послушай, уважаемая, тут кто кого е...т?

_ _ _

  
   А ещё одну историю Макар услышал от человека по имени Степан, который как раз и составлял компанию дяде Паше в его нехитрых дворницких утехах. Все старушки, имеющие обыкновение прогревать своими телами скамейки у подъездов, называли неопрятного долговязого мужчину, не иначе, как Стакан. И этим всё сказано. Таких мужиков с одноимённым прозвищем полно в каждом городе. Обычное дело. Степану выглядел так, что легко бы угодил под определение "Мужик, лет ОКОЛО..." впрочем, уместнее было бы сказать, что ему уже перевалило ЗА..., и он застал времена не битых никем, кроме собственного командования, вооружённых сил на самом пике их централизованного развала.
  
   Степан мог порассказать многое из солдатской жизни и поделиться собственным армейским опытом, поскольку был словоохотлив и обладал жизнерадостным характером присмиревшего холерика. Но историями своими дружок дяди Паши делился крайне редко по причине регулярной неистовой любви к фруктовым напиткам, большей частью из тех, которые называют "бормотухой". А такая страсть не всегда способствует членораздельности речи, сами понимаете. Однако в минуты редких трезвых борений с неуступчивой совестью Степан прекрасно, что называется, травил. Вот так Трубецкой и услышал от него историю... Впрочем...
  
   Когда дворник с удовлетворением закрыл рот, ожидая одобрения слушателей, Степан спросил:
   - А сам-то кем служил, коли подписку не давал?
   - Да в части той ракетной, о которой и рассказывал. Устроился я, братцы, каптёрщиком. Милое дело. Катался вторую половину службы как рыба в масле! А вот поначалу, правда, пришлось немного попотеть...
   - Как рыба в воде, может быть, - попытался поправить дворника Макар.
   - Сопливых не спросили. Иди-ка лучше уроки делать, гопота немытая...
   - Не трожь пацана! Пусть послушает бывалых людей. Ему ещё служить предстоит. Пусть узнает, почём фунт солдатского лиха.
   - Ты, Стёпушка, погодь... Дай ещё анекдот рассказать. А пацан пускай сидит, разве ж жалко. Только старших учить нехорошо... Может быть, у нас трудное детство было, вот и неправильно выражаемся, сечёшь?
   - Ага!
   - То-то! А теперь анекдот... Один дед звонит другому... "Помнишь, Кузьмич, нам в армии таблетки давали, чтоб мы по бабам не бегали?"; "Помню... А что?" "Так вот, имей в виду, у меня уже заработало..."
   - Иди ты! - будто бы на полном серьёзе удивился Стакан. - А у меня, видно, рассосалось: как увижу красивую барышню, сам не свой делаюсь.
   - А вы обещали о своей службе рассказать...
   - Сейчас, Макар, не гони. Дай сперва закусить. На голодный-то желудок минеральным источником льётся, да по печени бьёт прямой наводкой. Вот теперь можно. Слушайте...
  

КОНКРЕТНЫЙ НАЕЗД

   Макар, главное в жизни, чтобы тебя правильно понимали. Согласен? Вот и умничка. А то из-за одной буквы человеку судьбу сломать можно. У меня, вообще, случай был, когда даже все буквы совпали, только трактовали слово по разному... Давай-ка, я этот случай сейчас и расскажу.
  
   Стоял 1971 год. Мне до дембеля оставалось всего ничего, месяц какой-то. Служил я в Бурятии, неподалёку от Монгольских рубежей. Не знаю как сейчас, а тогда не граница была в этом месте - не граница, одно название. Да и то - неприличное. Кстати, говорят монголы нам это слово и подарили во время Ига.
  
   Со стороны кочевников единственная застава на главной дороге к Улан-Батору. С нашей стороны, конечно, маленько побольше. Но тоже не густо. Все заставы настоящие, боеспособные на другой стороне Монголии расположены, где китайцы после Даманского в себя второй год приходят.
  
   Дали нам с напарником Сашкой дембельский наряд. Мы с ним сено к монголам возили, не то в колхоз, не то совхоз тамошний, их разве поймёшь, Азия-с. Кругом одни Сухэ-Баторы смотрят прищуренным глазом с плакатов под руку с Цеденбаллами, а объяснений никаких, чего им от крестьянства нужно. Но наше дело маленькое, знай себе, барражируй через границу. Туда - сюда.
  
   В Монголии у нас сено выгрузят из кузова, мы опять в Бурятию за продуктом первой животной необходимости. И таким вот образом до тех пор, покуда заготовленное под Улан-Удэ сено не эмигрирует на сопредельную территорию в полном объёме. С нашей помощью конечно. Это как же по-современному это называется? Контрабанда травки. Во как!
  
   Ездим мы с Сашкой на двух стареньких бортовых ЗИЛках, без какого бы то ни было оружия. Чай, не спецназ какой. Так, крестьяне недоделанные. Да, и вообще, я в армии оружие держал только на присяге, а потом всё больше "баранку" или уставы. И очень, нужно сказать, хорошо, что не давали мне автомата. А ну, как потеряю!
  
   В один прекрасный день возвращались с напарником из "вражеского тыла" за очередной партией сена. Недалеко от границы в зеркале дальнего вида заметил я столб пыли над грунтовкой. Кто-то нас догонял. Трудно было разобрать, какой транспорт там едет, свои армейцы или местные. Одно понятно, что машина легковая.
  
   Вот она уже со мной поравнялась настолько, что я увидел - за рулём ГАЗ-21 (помнишь, старая такая "Волга" с оленем на капоте?) монгол сидит. И, видать, не простой монгол. Поскольку в костюме чёрном, при галстуке и в шляпе-пирожке. Не иначе - партийный "шишкарь". Вот и номер номенклатурный, престижный на бампере висит. Только водитель этот хренов со мной поравнялся, и, ну, давай сигналить, будто на пожар мчится. Хочет, чтобы мы с Саньком на обочину съехали и дорогу ему уступили. Так вот запросто не разминуться было - дорога-то не шибко способствовала. Не в Европах мы встретились, однако.
  
   Я вижу, Санька в окно по пояс высунулся из кабины, что-то мне показывает на пальцах. "Ага, не хочет он так вот, за здорово живёшь, коммуниста неформатного, широкоэкранного вперёд себя пропускать", - догадался я. С этим, Макар, я думаю и ты вполне солидарен, не говоря уж про мою ефрейторскую душу, поскольку надоели сытые "хозяева жизни", упакованные выше макушки. Чем мы-то хуже с Санькой? Ну, нет у нас такого партийного пирожка на голове, а только потные промасленные пилотки, так что с того? Теперь можно нами помыкать, как теми баранами в степи? Не выйдет, товарищ монгольский секретарь. Не дождётесь.
  
   Мы с Саньком тоже давай сигналить и неприличные жесты монголу в окна показывать. А тот не унимается, так и хочет мимо нас прошмыгнуть, просочиться, так сказать, к границе под покровом дорожной пыли. Хочешь? Пожалуйста! Мы тут с Сашкой друг друга без слов поняли. Ещё бы - такой километраж вдвоём намотали за службу. Я на обочину отъезжаю, но скорость не сбрасываю. Санька такой же манёвр производит. Тут наш монгол и купился. Не стратег он оказался. Да, и не тактик. Всё за чистую монету принял и между нами сунулся и канавой на другой обочине. Здесь мы его и сделали, как Паулюса под Сталинградом.
  
   Зажали монгола и спереди, и сзади, так что не вырваться из наших клещей. Начали мы вдвоём с Саней прижимать ЗИЛ-ками разом поникшую номенклатурную "Волжану" в сторону той самой канавы, которая для стока воды служила. Не долго наш партийный туз менжевался. Затормозил, в кювет влетел и остался на краю монгольской пустыни один на один со своими страхами. Мы же с Саней пересекли границу и под погрузку встали. А над тем мужичком в шляпе-пирожке за чашкой кумыса потешались. И зря, нужно заметить.
  
   Остаток дня прошёл без приключений, а вот на следующее утро началось нечто. Прямо со с ранья, ещё до подъёма, будит меня дневальный и говорит, чтобы быстренько одевался. Ждут, дескать, поспеши. Дознаватель из Забайкальского военного округа приехал. Какой округ, какой дознаватель? Ничего не соображаю. Но вскочил быстро, умылся и на улицу вышел. Там меня уже действительно ждали. Схватили двое прапоров под руки, наручники надели и в "козлика" закинули (тогда ещё ГАЗ-ончик так называли, а не Ульяновское извращение).
  
   У меня, конечно, с перепугу голова ничего не соображает. Не могу понять - за что! А случай с этим монгольским "папиком" как-то и не вспоминается. Хорошо, предстал я пред светлые очи дознавателя. Видный такой капитан, холёный. Видать, из приблатнённых. Посадил он меня за стол напротив, велел руки мои мозолистые от наручников освободить. Чаем потчует, а глазищи так и буравят голову непутёвую шофёрскую, будто коловоротом.
  
   Спрашивает капитан: "Где вы были позавчера с такого-то по такое-то время?" "А где мне быть? - отвечаю. - Сено возил в Монголию". "Один, - спрашивает дознаватель, - возили?" Я, конечно, сказал, что мы вдвоём с Санькой работали. А чего скрывать? Путёвки же легко проверить. Капитан закурил, улыбнулся и спрашивает: "Значит, не будете отрицать преступный сговор?" Я так и опрокинулся со стула: "Какой такой сговор? О чём вы, товарищ капитан?"
  
   Тот смеётся, будто Мефистофель, и продолжает свои вопросы задавать. А вроде ж не еврей. Это, помнится, у них так принято - вопросом на вопрос отвечать. "Серую "Волгу" видели?" - беломорина между пальцев дознавателя запыхтела торжествующим блеском. Только теперь до меня дошло, что всё дело в том самом случае на дороге. Но беспокойства нет. В конце концов, ДТП никакого не было. Подумаешь, немного поучили монгола. Так ведь и правил никаких практически не нарушили. Это вам не оживлённый перекрёсток в Улан-Удэ. Степь всё-таки.
  
   Капитан же, между тем, почти торжествовал. Он энергично сновал по кабинету подобный элегантному ягуару на мягких лапах и чуть не мурлыкал от предвкушения близкой развязки. "Так, выходит "Волгу" видели. Хорошо. А водителя, надеюсь, тоже видели?" - дознаватель сиял, как начищенный якорь в электродвигателе. Я подтвердил. "И вы с напарником ПРИЖАЛИ уважаемого товарища Мунулика Энделгтэя прямо посередине дороги?" Я не стал возражать. Действительно прижали. Правда, не на середине дороги, а к правой обочине. Это если в сторону Улан-Удэ смотреть. Но нечего было ему хамить и сигналить нам, как лохам монгольским. Мы же не на верблюдах ехали.
  
   "Значит, вы утверждаете, что вдвоём с рядовым Александром Н. вы напали на секретаря партийной организации хренегознаеткакого аймака посередине дороги и ПРИДАВИЛИ его по предварительному сговору?" Тут уж я возразил: "Не сговаривались мы. Просто жестами друг другу показали, что делать. Да, и не нападали, больно надо. Так, слегка НАЕХАЛИ". Капитан цвёл, как новогодний кактус: "Ага, так у вас давно спетый коллектив. Даже слов вам не нужно! Шайка, одним словом! И давно вы так промышляете?"
  
   Я завёлся: "Как так? Чем промышляем?" "А тем, что НАЕЗЖАЕТЕ, ПРИЖИМАЕТЕ людей на дорогах, ПРИДАВЛИВАЕТЕ их, забираете деньги и документы? - голос дознавателя приобрёл оттенок ржавых дверных петель. - Да, за такие штучки-дрючки, ребятки, вам никак не меньше 5 лет дисбата корячится!". Причём здесь дисбат? Я был в шоке и залепетал: "Зачем нам ихние тугрики, товарищ капитан? Что на них покупать-то?" Дознаватель, увидев моё разобранное состояние, немного помягчел и продолжил обвинительную речь: "Зря удивляетесь, ефрейтор! Незнание закона, как говорится... А что мы имеем в вашем случае? А имеем мы следующее. Преступная группировка из двух военнослужащих срочной службы, иначе говоря - банда, воспользовавшись казённым транспортом, нарушила государственную границу. Затем на территории дружественной Монголии напала на партийного секретаря, тьфу, сам чёрт не разберёт, какого аймака, товарища Мудалука... Впрочем, неважно. ПРИДАВИЛА его к обочине, затем ПРИЖАЛА непосредственно к проезжей части с целью УДУШЕНИЯ и завладения материальными ценностями, заработанными монгольским товарищем честным путём. Тем самым вышеозначенная банда нарушила такие-то, такие-то статьи уголовного кодекса СССР и УК МНР. А именно, вам инкриминируется следующее: нарушение государственной границы, нападение на должностное партийное лицо иностранного государства с нанесением телесных повреждений средней степени тяжести, а также хищением документов и денежных средств потерпевшего. И вы после всего сказанного будете утверждать, что пять лет дисциплинарного батальона слишком много? Молите бога, ребята, чтобы вам "вышку" не дали в свете напряжённой обстановки на восточных границах СССР".
  
   Я заорал: "Да, мы придавили этого Муд... товарища монгола! Но не буквально. Просто мы вытолкали его машину на обочину. Вот и всё. Никаких денег и документов мы не видели. Не душили мы этого Энделя, поскольку даже из машин не вылезали. А что до нарушения границы, так мы же там второй месяц работаем. Можете у командира части узнать!" Капитан немного сник, но быстро оправился и бросил на стол какую-то бумагу: "А это как понимать? Здесь же чёрным по белому..." Я взял лист и прочитал следующий текст:
  

"коспотину таварич савецки пасол на монголский народны рицублик ц первого секретар "хрензнаеткакого" аймака парти народный хурал мунулика энделгтэя

заявлене

   такого-то числа сего года я, мунулик энделгтэй, ехай на цлужбный делам граница совецкий народный страна. тва бандита примерна автамабил ЗЫЛ накинулиц к мне, ПРИДАВИТЬ к абочины тарога, ПРИЖАТЬ мой на той земля не ехать. нервны потряцэний пришел мне к в болница на аймак. пропал теньги 400 тугрик портийна каца взноц. кнуцный провокаций шпионцки диверцант нарушала граница линий. накзаний будим ожидаю нетерплю.
   Число Подпись "
  
  
   В левом верхнем углу стояла чья-то размашистая виза: "примерно наказать раздолбаев". Именно так, без знаков препинания. Было не ясно про раздолбаев. То ли это нас с Санькой в виду имели, то ли это такая фамилия, потому что другой подписи там никакой не было. Только дата. Теперь понятно, откуда этот бред про нарушителей границы и сильное удушение партийного лидера. А членские взносы - дело, так сказать, попутное. Просто милый партийный дядька решил по-простому "срубить капусты", списав всё на злобных советских военных. Но самое плохое, что было во всей этой истории, так это даже не то, что монгол записал номера наших машин и приложил к своему заявлению. Самое плохое, что его фантазиям верили, а нам с напарником нет.
  
   И что мне делать прикажете? Только крепко стоять на своём, будто ненароком накрахмаленные пуговицы на френче бывшего Верховного, нимало не сомневаясь, что Саньку могли проверить, как тогда говорили "на вшивость" и попробовать расколоть, посулив какие-нибудь неземные социалистические блага в виде дополнительного отпуска домой... за свой счёт.
  
   Меня увезли на "губу". Оставалось надеяться, что международный конфликт рассосётся как-нибудь по-доброму. Так оно, собственно, и вышло. Капитан, допросив Саньку, убедился, что мы говорим одно и то же. И говорим убеждённо.
  
   Выяснить, что нарушение нами границы - лишь плод монгольского партийного воображения вообще не составило труда. Тут ещё свидетели нашлись, на наше счастье, которые видели, что партийного босса никто к земле не ПРИЖИМАЛ и не ПРИДАВЛИВАЛ с целью удушения. Мы вообще кабин своих ЗИЛ-ков не покидали, а, следовательно, приобщиться к закромам Великого Народного Хурала у нас просто не было возможности.
  
   На этом бы и делу закрыться, да упоминание "раздолбаев" на монгольском заявлении призывало командование адекватно отреагировать на пожелание вышестоящих партийных товарищей, возможно, даже облачённых дипломатическими регалиями. Поэтому нас с Саньком оставили на "губе" в течение десяти суток, а потом дембель на месяц задержали. Да, ещё. Меня лишили ефрейторского звания с обтекаемой формулировкой в приказе: "за неоднократные попытки нарушения государственной границы". Будто меня на той стороне границы прикармливали чем, что я без конца нарушать её пытался. Так и вижу милую картинку, как я в состоянии сомнамбулического сна стремлюсь пересечь заветный рубеж.
  
   А Сашку и лишать нечего было. Ниже рядового в те времена в армии звания не было. Может, сейчас появится? Какой-нибудь - альтернативный рядовой клизменного фронта. Вот так, Макар. А если бы никаких свидетелей не оказалось под рукой дознавателя из военной прокуратуры? Сидел бы я сейчас с тобой рядом? В-а-а-прос!

_ _ _

  
   Дядя Паша во время рассказа порывался вставить слово, но Степан всякий раз останавливал его попытки решительным протестующим жестом. А когда Стакан закурил, дворник почувствовал, что пора.
   - Какова функция медведя? Знаешь, Макар? - спросил дворник.
   - Медведь - животное. У него инстинкты, а не функции.
   - Дурачок, медведь для армии - первейший зверь. А функций у медведя ровно столько, сколько лап. Их четыре.
   - А если одну отстрелили? - съехидничал Стакан.
   - А ну тебя! Я же серьёзно... Парня вот жизни учу, а ты ёрничаешь. Так вот, у медведя четыре функции. Первая - демонстрировать новобранцам вооружённых сил, как нужно вести себя перед боем, и это называется медвежьей болезнью. Вторая - сосать лапу. Третья - наступать на ухо. И, наконец, четвёртая - оказывать иные услуги. Представляете, ООО "Не спящий медведь", исправление музыкальных аранжировок, искривление души, оказание других услуг.
   - Ага, вот и вся твоя серьёзность, Пашка. Пацан, хорошо, умный, на твою клюкву не поведётся. Я же вот в самом деле дам дельный совет парню. Реальный из жизни.
  
   Был у меня такой случай, Макарка. Я тогда только со службы вернулся. Чуть не забрали второй раз вместо приятеля, которого сам же и пошёл провожать в ряды срочно служащих. А сначала-то всё традиционно происходило, никто бы и не подумал.
  
   По старинной привычке стали качать отбывающего в армию. Высокие со стороны ног, а со стороны рук низкорослые. И тут высокие подбросили настолько мощно и высоко, что мелкие не смогли поймать. Вот вам и чудеса в решете. Вместо армии парень прямо с перрона отправился в реанимацию, и потом ему выдали "белый билет". От армии откосил. И, что характерно, почти без потерь, только начал заикаться немного... А поскольку старшина команды не захотел заниматься разбирательством и неприятными формальностями, то попросил ребят помочь. Они меня и погрузили вместе с призывниками как самого нетрезвого.
  
   Всю дорогу моё бренное тело докачивали алкоголем. Чтоб ничего сообразить не успел и не улизнул бы на какой-нибудь станции. Только в части немного прочухался. Начал выступать, права качать. Меня к "дедам". А я уже такие номера знаю. Первым делом главарю ключицу табуретом сломал, остальные сами угомонились. Тут и до командира роты дошло, что дело-то нечисто: мужик, вроде, солидный, кричит, что военный билет у него уже имеется, а попал в часть по ошибке. Сделали запрос. По телефону из военкомата подтвердили, что я уже давненько "свой срок в армаде оттрубил". Потом и билет военный вместе с паспортом подвезли. Тут и кончилось мое заключение в изоляторе лазарета - боялось начальство, что начну я молодняк организовывать и старослужащих на колени ставить, вот и заперли. Когда всё разъяснилось, выпроводили меня за КПП, а идти не хотелось - так мне хорошо в части почти неделю было, что словами не передать.
  
   Говорят, долго потом наш бровариспольский военный комиссар рапорта командующему округа строчил: объяснял, каким это чудесным образом он ранее отслуживших вновь призвать ухитрился. Даже в приписках на бланках строгой отчётности обвинили беднягу. А про меня один корреспондент из "Доводов и реалий" статью в своём издании тиснул. О том, что имеются ещё в стране патриоты, готовые совершенно безвозмездно отдать свои силы беднейшим представителям генералитета. Не читали? Я тоже не успел. Все номера военкоматовские скупили, чтобы своего командира не порочить: он ведь там был ретроградом выставлен, засовывающим бюрократические палки в быстрые колёса объективного прогресса.

_ _ _

  
   Итак, мы остановились на том, что некий молодой человек по имени Макар Трубецкой решительно шагал в сторону Бровариспольского военкомата с той же самой целью, с какой молодые люди посещают господ военных в его призывном возрасте. Лёгкий ветерок трепал парня по щекам, не давая почувствовать горячие лобзания разошедшегося не на шутку светила. Прохожие спешили по своим делам. Им не было дела до того, что у Макара скоро начнётся новая жизнь, которая в строгом соответствии с приказом министра обороны, уже раскладывала медицинские приспособления в помещениях, где начинала работу, позёвывая и разминая конечности, призывная комиссия. Последнее замечание больше всего можно отнести к проктологу, решительно открывающему медицинскую кювету с тонкими резиновыми перчатками.
  
   Наклоняясь, как приказал циничный врач с волосатыми до самой шеи руками, Трубецкой решительно замечтался. И вспомнилась Макару одна из характеристик, выданная его однокласснику для поступления в ВУЗ. Наверное, в тему. "Способен к длительным усилиям" - так было написано в официальной бумаге, скреплённой гербовой печатью. Выходит, этот мальчик, нет, вру, теперь уже юноша, способен даже на родильные потуги. "Так-так-так, подумал Макар, - это что же получается-выходит, дорогие мои учителя и одноклассники? Что, ему и родить нипочём. Нужно будет непременно этим воспользоваться, если возникнет необходимость в вынашивании плода..." Такая смелая мысль помогла Макару выдержать всю унизительность ситуации.
  
   Но до этого случилась ещё одна веселуха. Современная армия представлялась Макару коллинеарной фразе из анекдота: "Сигнал к наступлению - три зелёных свистка вверх". Но действительность превзошла все ожидания Трубецкого уже при прохождении медицинской комиссии. В военкомате новобранцев выстроили в коридоре. Перед ними вызверился крупнозвёздный офицер, стараясь ВНУШАТЬ, не вдаваясь в учение Макаренко. Действие длилось примерно минут двадцать и, Бог знает, на сколько бы ещё затянулось, если бы Макар не осмелился прервать хитроумную лекцию о международном положении, несомненной пользе службы Отечеству, о коварстве супостатов-ворогов и безусловности всеобщего триумфа личной гигиены во славу Родины.
  
   Трубецкой звонко спросил:
   - Товарищ полковник, разрешите пойти справить гигиенические нужды?
   - Во-первых, не полковник. Во-вторых, подполковник. А, в-четвёртых, и, в-пятых, как стоишь перед старшим по званию?! Хотя мне и приятно... про полковника, но выправка должна быть такая, чтобы стрелки на брюках хрустели от напряжения, - немедленно отозвался офицер. - А в-шестых, всем срочно оправиться, твою-то меть! А то задрищете тут мне всё здание, чего доброго! Сбор через пять минут. И всем срочно на медкомиссию! Согласно списку!
  
   Первым кабинетом на пути Макара оказался кабинет с надписью "Психотерапевт". Снизу более мелко и от руки было приписано "невропатолог". Трубецкому, собственно говоря, было абсолютно всё равно, какой из этих медицинских специалистов начнёт его осматривать, потому что не понимал разницы. Да, собственно говоря, и большинство людей в значительно более зрелом возрасте не сможет этого сделать. Но разговор сейчас не о том... Макар уселся на предложенный стул, терпеливо выдержал постукивания резиновым молоточком по колену и локтям, проследил эволюцию медицинского инструмента перед собственными глазами, не поворачивая голову. Врач со взглядом больного бешенством кролика, только что угодившего в капкан, вслед за этим взял бумагу и написал на ней: "иномарка - иномамка - инопапка - ..." Затем он, едва разомкнув тоненькие, как шнурки на кроссовках, губы попросил:
   - Молодой человек, продолжите логический ряд... Или, там, ассоциативный ряд, если угодно...
   Макар взял ручку и дописал "...- инопопка - инодурак". Врач немедленно что-то на непонятной латыни вкатил на Макаровскую бумагу и заорал так, что его могли услышать на любом этаже военкомата:
   - Этого Трубецкого в ракетные части нельзя! Больно умный!
  
   В кабинете отоларинголога, в простонародье - "ухогорлоноса", стояла загадочная тишина. Такая, что было бы слышно шлёпанье по воздуху крыльев глупой бабочки, если бы ей захотелось посетить эту военно-медицинскую обитель. Но не захотелось. Поэтому, кроме пыхтенья просочившегося внутрь призывника, ничего больше не тревожило безмятежности помещения. Врач сидел в своём кабинете, словно мышка в норке. И даже когда он подошёл к Макару, тот не услышал звука шагов. Складывалось впечатление, что врач вроде планировал над полом низенько, как уставший от долгого перелёта гусак, украшенный очками в металлической оправе. Он нежно взял Трубецкого за плечо и мягко, но требовательно, приказал:
   - Теперь встаньте к стенке раком... э-э-э, нет, носом и повторяйте то, что услышите за мной.
  
   Макар ожидал услышать что-нибудь, вроде, "тридцать три" или "сиреневенький". Или, на худой конец, большую смысловую фразу "вкусный, казалось бы, был апельсин". Так, по крайней мере, говорили о процедуре проверки слуха более опытные старшие товарищи, которые уже отслужили. Вместо этого молодой, местами прыщавый врач, похоже, только недавно давший клятву Гиппократа, прошептал куда-то в сторону: "Белое бельё белить", а затем вопросительно уставился на Макара поверх металлических дужек своих невероятно сильных, в диоптрическом смысле, очков. "Много, наверное, книг специальных прочитал, - пожалел новёхонького, только с конвейера, доктора Трубецкой, - такой молодой, а зрение уже ни к чёрту". Но при этом в душе Макара бушевала обида за нашу медицину! "Сам ты тридцать пять!" - думал он с гневом.
  
   При этом Трубецкой совершенно забыл, зачем зашёл в этот кабинет, и вместо того чтобы повторить фразу (кажется, из какой-то рекламы), сообщил свою ассоциацию, служившую Макару защитой от телевизионного бреда. "Ежовая жопа" настолько поразила молодого врача, что он никак не мог прийти в себя и поэтому написал на "бегунке" Макара: "Годен в акустики". После чего закричал в сторону военкоматовского коридора:
   - Вон отсюда, симулянт!
   Вероятно, чтобы его даже не пытались уличить во взяточничестве. Молодой был врач. Что с него взять!
  
   Ничего интересного и необычного в процессе продолжающегося медосмотра и дальнейшего назначения Макара в роту охраны авиационного полка не было. Всё шло по плану призыва. Разве что, перед самым прощанием родных на вокзале вместо заранее установленной фонограммы марша "Прощание славянки" по трансляции прорезало голосом экономического эксперта "Радио-Давно" Мануила Пстова. Он успел выпалить в перронную суету фразу, к которой привыкло население не только Броварисполя, несмотря на её абсурдность, как в житейском, так и в финансовом смысле:
   - Эксперты на рынке энергетических ресурсов утверждают, что рост топлива продолжается...
   Затем чья-то умелая рука сумела заткнуть рот диктору, нагнетающему страх картинками вырастающего до небес топлива, и звуки духового оркестра заглушили плач матерей.
  
   Электричка двинулась со скоростью внезапно больного на обе ноги пешехода, попукивая на рельсовых стыках дребезжанием несвежих оконных стёкол, открытых по причине жаркого дня во всю Ивановскую... Нет, не так - открытых во всё Ивановское отделение южно-федеральной железной дороги.
  
   Потом команда призывников пересела на поезд дальнего следования, управляемая нетрезвыми прапорщиками из части и раскачивая беспомощными головами, лишёнными растительности, на бледных шеях. Раскачивались не в такт, чтобы не вызвать неожиданно резонансных явлений у железнодорожных плацкартных изделий постройки времён социалистического расцвета МПС в районе мытищинского вагоностроительного завода.
  
   Через одно купе от Макара ехал парень из северного города, славного резными палисадами. Он вёз за пазухой наличник, чтобы сопровождающие прапора и сержанты не отобрали на вечернем шмоне. Наличник напоминал ему о любимой девушке. Трубецкой попал с этим любителем резьбы по дереву в один взвод и потом не раз наблюдал, насколько развита смекалка у славянских народов - наличник так никто из начальства не обнаружил.
  
   Ехали к месту назначения чуть больше суток. Макару, как только он закрывал глаза, начинало сниться неуклонно растущее топливо в виде мордоворотистого нефтяника с ехидной усмешкой одного до жути знакомого министра. Других приключений в пути не случилось. Поэтому и рассказывать об этом особо нечего. И не буду. Сообщу только, что прибытие на военный аэродром близ города Кучерябинска новобранцев было встречено дружным улюлюканьем старослужащих, стоявших возле столовой. А дальше - баня, дополнительная бонусная стрижка "под ноль", получение формы.

_ _ _

  
   Служба началась. Перед первым ужином в части молодое пополнение роты охраны выстроил коренастый старшина из контрактников лет тридцати пяти - сорока и провёл умозрительную экскурсию по территории, которую предстояло охранять. Было непривычно ощущать лишённую волос голову под пилоткой, которая висела на ушах Трубецкого, как парашют на молодом дубке. С трудом верилось, что всё происходящее с ним совсем недавно существовало реально и материально, а не только в воображении. Будто и не было никакого Броварисполя в сотнях километров от идеально вылизанного плаца, а учёба в школе и пыльная кладовая с нехитрым дворницким инвентарём - не более чем сладкий сон.
  
   Старшина Ёкорнобабаев сразу не понравился новобранцу Трубецкому. Он ходил вдоль строя и чеканил неуставным матерком поперёк неподтянутых молодцев, впервые натянувших форму на свои разнокалиберные фигуры. Сразу угадывалось, что служить предстоит тяжело и мучительно.
   - Вы тут животы мне не распускайте, а то из сортира не вылезете все годы службы. Оба два! Не бойцы, а хренотень по Чехову выходит какая-то! Никогда мне такого КАТИГЕНТА не давали. Недоразумение, а не солдаты, ёперный театр!
   Я с вами без чайных церемоний буду обходиться. Никакое мерсиканье не поможет. Какой должен быть настоящий боец, по-вашему? Молчать, тут мне! Запомните, я разговоры могу произвольно разговаривать, а иным-прочим без звёзд на погонах только по команде полагается. Здесь вам не какой-то дурдом, а самый что ни на есть секретный... объект. Вы у меня быстро маму с папой забудете. Я отныне ваш родитель и святой попечитель. Самый настоящий. С елдой вместо кадила и ремнём для воспитания!
   Будете в муках из себя гражданские привычки выдавливать, а я помогу. Особенно тем, у кого ума полная палатка. Думать буду тоже я. А вы выполнять мои приказы, ёбтимати! Понятно? Кто там не по-уставному отвечает? Нужно чётко доложить "Так точно!" и то, если прикажу! Нахватаетесь у меня нарядов с таким отношением, хрен вам в дышло! А теперь - вольно, разойдись!
  
   Следующие несколько дней тянулись медленно и уныло. Особенно утомляла бесконечная маршировка по плацу с оттяжкой носков. Трубецкому казалось, что он не сможет вынести такого тренажа. Первыми не справились с бестолковым печатаньем шага пятки от неумело намотанных портянок. Натёртые мозоли кровоточили лопнувшими пузырями в месте, где от материи образовались складки. Успокаивало только одно - таких, как Макар, "хромоножек", набралось не меньше дюжины из числа "салабонов". Ёкорнобабаев оказался не совсем сатрапом, как показалось поначалу. Он разрешил страдальцам один день не надевать сапоги, ходить в кедах или кроссовках, а вечером провёл длительный и подробный инструктаж по наматыванию портянок.
  
   - Это вам не ынтыгралы трескать и не девок по углам щупать. Данная намоточная наука от предков к нам пришла. И не в белых балетных тапочках, а в лаптях вонючих кондовых. Она для жизни полезна, а не для баловства. Боец с мозолью - это всё одно, что таракан с грыжей. Такой пруссак от хозяйского тапочка никуда не скроется, как и боец с больной ногой от вероятного противника, - вещал старшина, умело наматывая тряпичный отрез на ногу Трубецкого. - Понятно, как я эту хрень завернул?
   Макар вскочил на свободной ноге и отрапортовал:
   - Так точно!
   - Во, молодец, рядовой! Теперь сам давай попробуй, ёпыр май, - старшина изобразил подобие улыбки на своём блиноподобном лице.
   Трубецкой раза три переобулся под пристальным взглядом Ёкорнобабаева, пока тот удовлетворённо не крякнул:
   - Давно бы так, келешь-мелешь, трёшь-мнёшь. И чему только нынче в школе учат?
  
   Затем старшина присел на табурет и продолжил свою философскую беседу в одни ворота, которую для себя он назвал КМБ (курс молодого бойца).
   - Вот гондоны-то никто вас надевать не учит, а ведь сразу догадываетесь КАК. А то бы уже давно славяне китаёз этих пронырливых обогнали по численности, - речь старшины отличалась вдумчивостью и размеренностью. - Хотя, с другой стороны, - дело тоже полезное, правильно резинку использовать. А то вы наплодите таких же хилых, как и сами, на своей "гражданке". А мне тут вас учи всему за голимый оклад жалованья.
   Не пойму одного только, чего же природа про портянки не продумала. Или от обезьян это ещё повелось? Так, вроде, ихний Дарвин сказал? А, уж, обезьяне портянки ни к чему. Они же, заразы, на хвостах по своим бананам да ананасам скочут. Чисто, спецназ, какой! Йохайды, мне бы ваши годики, я бы и сам в спецназ пошёл или лучше - в десант. Сейчас на Балканах неспокойно. Так я бы лучше туда подался и валюту получал вечнозелёную, чем тут ваши копыты нюхать за наши деревянные.
  
   Затем Ёкорнобабаев вздохнул о чём-то своём, старшинском и выдал очередной перл, вероятно вспомнив выше упомянутых приматов, бессовестно игнорирующих уставную обувь:
   - Да-а-а, все люди, товарищи бойцы, произошли от обезьяны. Одни только евреи - от Библии.
  
   Что имел в виду бывалый старшина, Макар понял не до конца. От какой, такой Библии евреи произошли? Либо от Торы, либо от Ветхого Завета, не иначе. Третьего не дано. Только вот как эту версию состыковать с теорией сэра Чарльза, легендами о святых старцах, непорочном зачатии и откровенными картинками в новом учебнике биологии? Трубецкой, в общем-то, плоховато был теоретически подкован в теологическом плане, поэтому заявление старшины полностью разрушило неустойчивое представление о мироустройстве. Но в его-то, Макара, возрасте разве кто огорчается от подобных откровений?
  
   Правильно обутые сапоги, в отличие от старшины, сразу понравились Трубецкому следующим утром. Кирзачи будто сроднились с ногами, а старые натёртости, вроде, уже и не беспокоили Макара. Служба стала не то чтобы в удовольствие, но вполне сносной. Старшина уже не раздражал своими вечными поучениями, он действительно превратился в какого-то довольно отдалённого отзывчивого родственника. На роль отца всем солдатам он всё же не тянул, но уважение заслужил своей природной сметливостью и готовностью быстро прийти на помощь в трудную минуту. Теперь пуще других невзгод стали докучать Трубецкому "деды". Они почему-то выбрали именно Макара в качестве объекта стравливания своих негативных эмоций. Возможно, из-за его худобы и высокого роста.
  
   Нельзя сказать, что этих издевательств совсем уже было нельзя перенести. "Деды" не били Трубецкого и не заставляли КАЖДУЮ ночь драить коридоры в казарме. Просто любой старослужащий считал своим долгом влепить Макару затрещину, как бы походя, и не болючую, а просто обидную. Будто, проходя мимо урны, курящий человек инстинктивно старается попасть в неё (урну) бычком с изрядного расстояния. В роли такой урны и ощущал себя Трубецкой. А ещё Макару постоянно выпадала роль гонца в солдатскую чайную за сигаретами, халвой, сгущёнкой, печеньем и другой мелочью для сержантов и просто "дедов" с зелёной пустыней на погонном поле. Трубецкой научился сдерживаться и достойно переживать тяготы и лишения армейской службы, с нетерпением считая дни, когда же министр обороны издаст указ о демобилизации самых отъявленных мучителей.

_ _ _

  
   А тем временем, для самого Макара приближалась процедура принятия присяги с последующим началом несения службы настоящим образом, как говаривали отцы-командиры. Но ещё до этого знаменательного события Трубецкой обзавёлся подружкой. Не подумайте ничего плохого про боеспособность той части, где служил Макар. Разврату нет места там, где всякий бардак происходит по уставу. Подружкой молодому бойцу стала белёсая крыса с чёрными глазками в красных ободках, напоминающая альбиноса. Хотя, вполне возможно, что она и в самом деле была альбиносом, только ни с кем не делилась этим своим секретом.
  
   Познакомился Трубецкой с белобрысой Сюзанной довольно буднично. Он в ту ночь драил полы в коридоре казармы, исполняя чей-то давешний долг перед Родиной. Макар прошёлся мокрой тряпкой возле тумбочки дневального и завернул за угол, в сторону туалета. Здесь можно было немного передохнуть, пока никто из "дедов" не видит. Трубецкой прислонил швабру к стене и присел на подоконник. Вот тут-то из щели на краю потрескавшегося паркета, который по заведённой армейской традиции каждый год покрывали суриком вместо лака, и вылезла красотка Сюзи. Почему Трубецкой её так окрестил? Да, очень всё просто. Каждый вечер зарождающиеся эмбрионы дембелей после отбоя любили исполнять песню неприличного содержания, в которой до ненормативности лирический герой обращался к своей отсутствующей подружке по имени Сюзанна. Там был примерно следующий текст:
  
   "Ночь спускается в казармы, и ребята мирно спят.
   А у них под одеялом, как штыки, хе-хе стоят.
   Хе-хе, хе-хе, Сюзанна, наша жизнь полна химер.
   Целый день висит бананом мой, видавший виды, хе...
   Хе-хе, хе-хе, Сюзанна, любимая моя!
   После долгих лет разлуки я вернусь в свои края..."
  
   И далее с такими же "картинками". Отсутствие лиц противоположного пола в повседневной армейской жизни не тяготило Макара. Он, со временем, даже начал забывать женские имена. Поэтому, вероятно, и окрестил крысу немного странным для славянского уха именем. Оно просто было на слуху каждый вечер и прочно засело в подсознании стараниями будущих "дембелей".
  
   Появившаяся из щели красотка встряхнула шёрстку, будто прихорашиваясь, и сразу без прелюдий полезла в подставленные ей навстречу ладони Трубецкого. Макар предположил, что эта крыса ручная, если так безбоязненно к человеку пошла. Наверное, принадлежала она кому-то из офицерских детей и была утеряна при проведении экскурсии школьников по казарме. Хотя, как знать, возможно, такое предположение не имеет ничего общего с истиной. Не это главное. Важно то, что у Трубецкого появилась настоящая боевая подруга, ласковая и нежная в меру своих крысиных сил. Макар приучился встречаться с Сюзанкой по вечерам после отбоя. Иногда для этого приходилось самому напрашиваться на хозяйственные работы, распределяемые советом старослужащих. Макар приносил Сюзанке пакетик с остатками пищи, которые экономил во время посещений столовой в течение дня от своей пайки. Она охотно принимала щедрое подношение своего кавалера, а после трапезы забиралась к Трубецкому в раскрытую ладонь, и он гладил эту белую смышлёную дамочку, ощущая братскую, нет, вру, сестринскую любовь и чувство ответственности за нежное и отзывчивое живое существо.
  
   Сюзанна отличалась сообразительностью. Она никогда не выскакивала из своего гнезда днём, когда видела Трубецкого проходящим мимо по коридору, понимая, что тогда ей не поздоровится, если не от офицера, то уж от чисто мужского коллектива "нижних чинов", лишённого в отсутствии женщин нежности и крысолюбия. В эти мгновения Макар замечал, что из щели под батареей отопления на него преданно и заботливо смотрят две бусинки Сюзиных глаз, как бы спрашивая: "Ну, как, дорогой, у тебя всё в порядке? Начальство не достаёт? "Деды" не обижают?" Трубецкой улыбался загадочно, настроение у него повышалось, дела спорились. Подумать только, такая малость может изменить отношение человека к жизни!

_ _ _

  
   Их рассыпали в поле из грузовиков с тентами, как сухую фасоль из корзин, которую забыли однажды, несколько сезонов назад, на чердаке и теперь решили избавиться от ненужного мусора. Сыпали коротко, без эмоций, и требовали окапываться незамедлительно, ибо невидимый обычным зрением противник немедленно начал обстрел по торчащим из земли задам новобранцев при помощи мелких камешков. Макар понимал, что это специально обученные сержанты таким образом придают процессу естественность и приближенность к боевым действиям
  
   Поле было ещё ни разу не паханное, траншеями не изрытое, поэтому окапывались так, что это напоминало Трубецкому посадку галичских огурцов. Дыра в бугре из жидкой грязи, напоминающей лыву. Правильно, куда же солдату без грязи?
   - А вот когда станет посуше, начнём рыть общие траншеи... - заметил никогда не унывающий прапорщик Ёкорнобабаев.
   Когда станет посуше... А когда станет посуше? Макар внезапно понял, что посуше станет только зимой. Стало быть, соединять выкопанные летом норы в общие траншеи придётся по мёрзлому. От этого знания сделалось уныло, но лопата помимо воли и сознания, продолжала чавкать в липнущем чернозёме.
  
   Так, спокойно. Читатель же не знает, что такое лыва. Попытаюсь объяснить. Макар знает с моих слов, у него лучше не спрашивайте. Обязательно что-нибудь перепутает. Лыва - по одной трактовке костромского говора это заурядная лужа. По другой же, более локальной, - перегнившая земля с чёрным илом со дна галичского озера. Огурцы, посаженные в лунках, изготовленных из такой лывы, имеют удивительный, совершенно особенный вкус. Впрочем, как и караси для царского стола, выловленные из того же Галичского озера. Обо всём этом Трубецкие понаслышались от вашего покорного слуги и до сих пор считают, что именно его предки и придумали такой метод выращивания огурцов.
   А чувствовать себя галичским огурцом в ядовито-зелёном ОЗК с центре грязевой ямы с точки зрения ассоциативного ряда - премилое занятие. Не зря же по такому ассоциативному признаку Трубецкого в ракетные части не взяли.
  
   Поначалу Трубецкого угнетало общение с призванными вместе с ним мальчиками из кварталов "вселенского зла", как называли спальные районы Броварисполя новоиспечённые олигархи от сохи и сопливой производной собственной никчёмности. Макар и сам происходил из этих мест, но не любил и не умел быть на равных с их обитателями... Парадокс? Вполне себе может быть...

_ _ _

  
   Но через несколько недель службы всё переменилось. Человек не может быть один слишком долго, если его не вынуждают к этому фатальные обстоятельства.
  
   Макар перестал сторониться сослуживцев и с некоторыми из них даже завёл некое подобие приятельских отношений. Между тем, как правило, дальше бытовых вопросов они не заходили. Но был в ряду немногочисленных приятелей и один, с которым общение приняло, безусловно, дружеский характер. По крайней мере, беседы с этим бойцом заставили Макара вспомнить, что есть ещё какая-то жизнь, кроме незатейливого армейского быта. Его новый друг был из старослужащих. Водитель командира части. Звали этого парня Сергеем, но он беззлобно откликался и на приклеившееся к нему "погоняло" Бычок.
  
   Прозвали водилу так за то, что он постоянно носил на нижней губе окурок дешёвой сигареты без фильтра. При встрече с офицерами Серёга делал еле уловимое движение ртом и окурок куда-то внезапно исчезал, чтобы потом снова повиснуть на губе, будто приклеенный, когда внимание "людей со звёздами" к нему исчерпывалось. Старшины и сержантов водила ничуть не боялся. Как-никак, шофёр самого командира части. Ему многое дозволено.
  
   Однажды Бычок поделился с Макаром своими горестями.
   - Представляешь, командир, собака, достал меня своими подозрениями. Ты же знаешь, что курю я много. А ему это поперёк горла. Говорит, что не может запаха плохих сигарет выносить. Да, хороших тоже. Обещал пересадить на топливозаправщик. Ну, думаю, никак нельзя допустить этого. Домой написал, чтоб денег прислали на болгарские сигареты для улучшения атмосферы, так сказать. Они самые дешёвые из приличных, и в нашей чайной до сих пор с советских времён лежат.
  
   Сам немного сэкономил. Две недели старался не курить вовсе. Плохо это, правда, выходило. Но терпел. Три-четыре сигареты в день, не больше. И в машине - ни-ни! А тут на днях в штаб округа поехали. Командир там остался. Пришёл, значит, через час возбуждённый. Приказал обратно в часть ехать, а назавтра к полудню его забрать. Ну, я и рванул, чтобы к ужину успеть. Целый день в дороге мотался, прикинь. Как тут не закурить?
  
   Ладно, думаю, до завтра выветрится всё. Не выдержал, в общем. Прямо в машине разговелся. Но с утра весь салон одеколоном побрызгал на всякий случай. Приезжаю в штаб. Садится это чмо в машину и с ходу мне в ухо лепит со всей дури.
   "Блядей по ночам катал, сучья душа!" - орёт. Я отнекиваться. А он мне не верит. Говорит, не может такого быть, чтоб не катал, раз приличными сигаретами и парфюмом на весь УАЗик воняет. Теперь точно меня на топливозаправщик пересадит. А там, Макар, такая матчасть, что будешь неделями под карданом валяться, всякой гадостью дышать.
  
   Вот такая у Серёги лекция получилась о вреде курения. Если бы Макар был курящим, то непременно бы пресёк тягу к вредной привычке после всего услышанного. А Бычок вот не бросил.
  
   Но его опасения не подтвердились. Обошлось всё. Командира части перевели куда-то с повышением (для того и в штаб его вызывали, чтоб новым назначением порадовать). А новому полковнику было ровным счётом всё равно, какими запахами благоухает служебный автомобиль. Он сам курил, как сапожник.

_ _ _

  
   Бычка бросила девушка и в письме ему об этом написала.
   - Вероятность того, что я начну рвать на себе волосы до полного полысения или, скажем, брошусь под танк на учениях, была невероятно невероятна. У меня же с психикой полный ажур. А она так перенервничала за меня, что в больницу слегла по причине нервного истощения. Пришлось командира умолять, чтоб в отпуск на месяц раньше отпустил спасти человека. Хорошо, что вошёл он в положение. А так бы и не знаю, чем дело кончилось. И, кстати, тот другой парень ни разу даже её, мою... э-э-э... бывшую девушку, не проведал. Так что теперь мы снова вместе. Типа того.
  
   Она у меня из столицы. Познакомились в метро, прикинь. Не красавица, конечно, но это ничего. С принцессами одно расстройство. Ни черта не умеют, только наряжаются да перед зеркалом крутятся. А тут... Сразу на меня запала, да так, что насмерть. И про парня другого написала только чтоб меня проверить, не из-за прописки ли... В общем, и прописка тоже не последнее дело, но такую преданность в бабах ценить нужно. Приеду из армии, женюсь.
  
   А однажды Серёга ещё одной историей с Макаром поделился.
   - Знаешь, кореш, Бычком меня, кстати, не только потому зовут, что умею горящие сигареты от начальства прятать. Есть и другой повод, история одна. Я "дедам" рассказал, когда ещё в "черпаках" ходил, так они так ржали, что на вечерние сержантские посиделки пригласили.
  

История командирского водителя Сергея по прозвищу Бычок из его гражданской жизни

  
   Родом-то я из Камнеславской области. Неподалёку от города Никотинбурга, есть один посёлок городского типа. Там испокон веку занимались производством бумаги и картона. Рядом леспромхоз: лесу немерено. Тамошним мужикам сам бог велел с пилой да топором по чащам шастать, деревья валить. А поселковые на целлюлозно-бумажном комбинате вкалывают, из того леса на тетрадки да учебники стране бумагу в рулоны крутят.
  
   И всё бы хорошо, каждый при деле, да тут не ко времени оборудование на комбинате обветшало, стало приходить в негодность. Посёлок оказался на грани повальной безработицы. Да и леспромхозовским не в кайф - теперь лес надо возить чёрте куда в поисках покупателя, а не на склады комбинатовские сваливать.
  
   Да тут благодаря вливаниям из федерального бюджета производство стали оснащать финской линией. На запуск приехал фирмач. Прежде чем началась промышленная эксплуатация объекта, он проверял самолично всё оборудование. Потому с утра до вечера ходил по цехам, запуская то один механизм, то другой. При этом фирмач постоянно курил. И курил, надо заметить, не моршанскую "Приму" и даже не "Бонд".
  
   Предметом его любви были очень дорогие французские сигареты "Галуаз" (знаешь, такая - в синих пачках с изображением амуниции римских легионеров). Курил иностранец тоже не традиционно. Поджигал сигарету, делал две-три затяжки и выбрасывал "окурок", не глядя. Заметив эту странную черту, директор комбината повелел уборщице тёте Маше неотступно следовать за фирмачом, подобно секьюрити, и заметать за ним табачные следы.
  
   Поскольку он таким вот странным образом выкуривал не меньше блока ароматных французских палочек в день, то работать тёте Маше приходилось, не покладая рук. Когда она в очередной раз выбрасывала в мусорный контейнер следы пребывания иностранца на комбинате, её заметили перекуривающие рабочие, смолившие всякую дрянь (в целях экономии, а не от недостатка вкуса).
  
   Гоп-стоп! Тётя Маша, давай делиться. Уборщица только тут смекнула, мимо какой золотой жилы она прошла. Но было поздно. Движимые пролетарским самосознанием работяги взяли её в долю, только досыта начитавшись Маркса перед сном.
  
   Теперь схема уборки кардинально изменилась. Тётя Маша приносила свою добычу в курилку, где она, добыча эта, делилась самым, что ни на есть, справедливым коммунистическим способом: вкусное - сильным, остальное - по трудодням. К вечеру цеха комбината благоухали ароматным турецким табаком (из которого делается "Галуаз").
  
   Фирмач обратил на данное обстоятельство внимание и заметил переводчику:
   - О, зер гуд. Страна поднимается с колен! Простые рабочие могут себе позволить курить ТАКИЕ ЖЕ сигареты, как и я.
   У переводчика хватило такта не ответить:
   - Не ТАКИЕ ЖЕ, а ТЕ ЖЕ!
   У постсоветских собственная гордость!
  
   Эк, хорошо завернул Бычок! Я бы ещё добавил... в условиях стойкой тенденции к наличию отсутствия присутствия... Это уже совершеннейшим образом в духе классиков марксизма-ленинизма. Кстати, меня всегда поражала эта фраза своим безжалостным отношением к дядюшке Фридриху... Так бы и говорили, что ли: "классики фридрихо-маркизма-ленинизма". Правда, Иосиф Виссарионович потом ещё встрял без очереди, вместо того, чтобы заниматься исключительно языкознанием...

_ _ _

  
   Ах, да... снова автора понесло куда-то не в ту сторону. На чём мы остановились-то? Ага, нашёл.
   С одним из старослужащих, возившим командира части, Макар сошёлся довольно близко...
  
   Однако даже задушевные отношения с Серёгой не могли подвигнуть Макара на то, чтобы поделиться с Бычком своими отношениями с Сюзанной. Это была его тайна. Сюзанна ничем не отличалась от настоящей леди, даром, что в шкуре. А настоящему джентльмену не пристало посвящать кого бы то ни было в интимный мир изысканных красоток.
  
   Вскоре после присяги по старинной армейской традиции новобранцев отправили в караул. Перед этим они два дня учили "Устав караульной службы" так, "чтоб от зубов отскакивало", "чтоб ночью разбуди, и на все вопросы трансцендентный несимметричный ответ нашёлся". Потом старшина Ёкорнобабаев лично проверил знания молодого пополнения, остался доволен и благословил бойцов на ратный подвиг. Прокомментировал опытный служака это событие неуставным:
   - И шоб, сучий потрох, ни один ёжик у вас не прополз под ногами! Сам проверю!
   Как старшина собирался проверять количество проскользнувших мимо караульных ежей, осталось загадкой. Но никто не стал спрашивать. Вдруг у Ёкорнобабаева вся живность в округе прикормлена.
  
   Пока ехали от караулки до поста, Трубецкой думал о службе, о том, что старшина-то, хороший мужик... могло оказаться и хуже.
  
   - У нашего офицера с группой "Блестящие" только одно - блестящее прошлое, беспросветное настоящее и кабацкое будущее, - шутил иногда Ёкорнобабаев в минуты свободные от чёса салабонов, "духов" и прочий личный состав, не достигший дембельской поспелости.
   - Товарищ старшина, - осмелился Макар спросить, оставшись один на один с Ёкорнобабаевым, - нехорошо так об офицерах-то при подчинённых...
   - Так-то об офицерах, милый мой боец. Сейчас их осталось всего возок да маленькая тележка... ну, тех, кто "не жалея собственной жизни". Правда, при прежнем верховном - и того меньше. Будто специально дустом повывели. Есть, правда, настоящие орлы, с которыми в разведку можно. Остальным же только квартиру подай, да паёк посытнее. Таким бы не подразделениями командовать, а мышей ловить. И то бы не справились.
   - Помню, в школе учили... Козьма Прутков сказал, будто всё на свете перевернётся, когда мышеловки начнут за добычей бегать...
   - И-э-эхх, боец, когда жил Козьма Прутков ещё не было китайского ширпотреба. Сам лично наблюдал, как мышеловка бегала... Правда, не за мышью, а вместе с ней. Китайские Вани сделали мышеловку такую изящную и лёгкую, что мышь могла непринуждённо перемещаться вместе с ней, угодив в оную. Вроде лягушонка в коробчонке... Вот так трудолюбивые, но криворукие китайцы сделали "козу" мещанину Пруткову...

_ _ _

  
   Трубецкой, как и все "солобоны", первый раз был в карауле. Это несколько напрягало Макара, привносило какие-то странные волнения в его, в общем-то, несокрушимую душу уверенного в себе молодого человека. Трубецкому досталось первое ночное дежурство на окраине склада с неизвестным продуктом, обладающим устойчивым сильным запахом, который был известен Макару с того самого момента, когда он ещё в юные годы посещал бабушкину деревню. Там на, краю огорода стоял неказистый кривобокий домик с вырубленным сердечком на дверях, из которого доносились точно такие же ароматы. "Странно, - подумал Трубецкой, - неужели мы охраняем дерьмо, наваленное в этом огромном складе?"
  
   Но он оставил свой вопрос при себе, когда помощник начальника караула привёл его к месту бдения и благословил на ратный подвиг:
   - Ну, всё, ступай на пост, да не мандражируй сильно-то. Никто на тебя здесь не нападёт, а пьяных дураков затвором пугнёшь, они и разбегутся. Давай, "дух", ни пуха, не при уставе будет сказано!
   Даже невеликий опыт молодого бойца приучил Трубецкого не задавать лишних вопросов старшему по званию. А поскольку ниже рядового, звания в современной армии не предусмотрено, то Макар никому вопросы и не задавал недолгие недели своей службы. Недолгие, если по меркам "гражданки". А в армии-то день - за три, особенно в начале службы.
  
   Оставшись один, Макар отчего-то вспомнил школу, уроки литературы, которые любил. С тех пор запомнил одну фразу классика современной реалистической прозы Вергилиева, которую он произнёс во время интервью столичному журналу "Золотой паркер Родины": "Недавно написал настолько хорошую вещь, что найдётся не один десяток доброхотов-критиков, готовых утопить её в помоях, чтобы только их приметили и напечатали фамилии петитом в конце статьи как примеры неслыханных литературных смельчаков".
  
   А потом и ещё... На уроке литературы никто и внимания не обратил... А Макар аж вздрогнул, прочитав: "Не нужно делать из собственных образов образа для поклонения верующих и страждущих, и тогда ваш светлый образ неминуемо останется в памяти хотя бы одного человека". И снова автор - Гортензий Вергилиев.
  
   К чему вспомнилось? Разве поймёшь теперь...
  
   Чуть позже в голове начали воспроизводится памятные разговоры с дедом - Трубецким-старшим. Дед говорил, но тогда ещё Макар не понимал его за малостью лет. Не понимал, но запомнил.
   - Нельзя по отдельному человеку делать выводы о целом народе. Человек - это как кадр в художественном фильме. Сколько их там, этих кадров? Десятки и сотни тысяч... Считать, в общем-то, и нет необходимости... Мысль нужно уловить, а не кадры считать. Так вот каждый человек - только один фрагмент невеликий. Но нельзя же по этому кадру делать вывод о содержании всего фильма, не так ли?
  
   Или ещё...
  
   - Не зря же такая пословица есть, что, мол, из-за леса деревьев не видно. Есть в этом самая, что ни на есть, замечательная правда жизни. Человек тоже наподобие дерева, но по одному дереву нельзя судить о всём лесе. А уж взглянув на стол или стул, которые изготовлены из ствола того дерева, и вовсе нельзя никаких выводов делать о лесе. Вот у тебя, наверняка, даже никакой ассоциации о сосновом боре или дубовой роще не возникает, когда ты за обеденным столом сидишь, правда?
  
   Дед у Макара любил собирать разного рода смешные каламбуры, употребляя их впоследствии, усмехаясь в седые с жёлтым табачным налётом гусарские усы. Именно от него Трубецкой впервые услышал такие слова и выражения: лететь вверх кармашками, занять самое вакантное место, вонитаз, уму недостижимо, не входит в мою компенсацию и других...

_ _ _

  
   Итак, в густых сумерках нужно было охранять склад, от которого за версту разило настоящим человеческим запахом. Историки непременно назвали бы его устойчивым артефактом современной действительности. Трубецкой стоял на вышке, с которой мог при помощи, прикрученного к пулемётной турели, прожектора наблюдать окрестности в радиусе никак не меньше пятидесяти метров.
  
   Запах его перестал беспокоить на третей минуте наряда, но страхи неизведанного, которыми грозила темнота, не оставляли ни на миг. Никогда бы Макар не поверил кому-либо, кто бы посмел предположить, что ему станет не по себе одному в темноте. Но старые детские страхи, с которыми он, казалось, навсегда распрощался лет десять назад, вновь посетили молодого бойца. Редкая ночная птица нагоняла такой жути в душу Трубецкого, что он попросту не мог ни на минуту расслабиться. Да тут ещё мерзкий дождик начал свою влажную атаку на вспотевшую от напряжения шею. Накинуть на себя плащ-накидку Макару не приходило в голову. И без того жарко и гнусно. А если ещё под эту дуру прорезиненную влезть? Перспективка не очень отрадная.
  
   Ненавидел Трубецкой состояние вечного дискомфорта, вызванного обильным потоотделением. Прошло всего минут восемь с того момента, когда помощник начальника караула оставил молодого бойца одного, но в душе Трубецкого произошли такие необратимые изменения, которые не могли не сказаться на его психике, давшей трещину в самый неподходящий момент. А он-то думал, что никаким внешним воздействиям не будет подвержен, хорохорился перед нарядом... Неужели так бывает со всеми? На окраине прожекторных линий Макару чудились какие-то причудливые таинственные движения, которых он не мог объяснить с точки зрения нормальной житейской логики. От этого они становились всё страшней и загадочней. Те, кто когда-либо служил в рядах любой из армий бывшего Великого Союза Нерушимого, должны понять трепещущую душу Трубецкого в этом первом настоящем испытании.
  
   Мелькание одиноко пробегавшего мимо вышки бурундука вызвало такую феерию чувств в Макаровом мозгу, что он уже непроизвольно потянулся к затвору своего верного АК-47. Фу, нет, пронесло. Это не террорист. Слава Богу! Показалось...Трубецкой посмотрел на свои простенькие электронные часы. Они показывали, что прошло не больше двадцати минут с начала дежурства. "Господи! - взмолился Макар. - Дай мне силы пережить этот караул. Помоги не сойти с ума! И я уверую в тебя, как самый... православный из всех православных. Хотя, почему именно, православный? Ведь, если я до сих пор был неверующим, то какая мне разница какой из ныне живущих богов зацепит меня в свои сети? Ой, нет-нет, это богохульство... Одним словом, помоги мне, какой-нибудь из Великих Богов, и я в тебя... Или, в Вас? Уверую..."
  
   Стоило Трубецкому так подумать, как стало невыразимо спокойней. И даже невесть как попавшая на вышку летучая мышь, которая с грохотом врезалась в решётку дежурного фонаря и потом забилась в ногах у Макара, была воспринята часовым в качестве доброго знака небес. Вроде, ангел посетил сторожевую вышку. Трубецкой поднял животное с дощатого настила, расправил мохнатому херувиму перепончатые крылья и выпустил в ночную прохладу, навстречу Творцу всего сущего.
  
   И ему внезапно вспомнилось... Когда их везли в часть под управлением бравого, навеселе, капитана и двух видавших вероятного противника вблизи и оттого вечно пьяных прапорщиков... Макар обратил внимание, что проводник читает журнал "Полдник. XXII век".
  
   Так вот, рассмотрев в руках проводника журнал, переполненный новым словом современной фантастической мысли, Трубецкой спросил разрешения почитать, пока тот будет спать. В ответ на это проводник вспылил и заявил совсем неожиданно:
   - Напечатают всякой хрени... ни уму не сердцу... Тут ещё какой-то Чваков, чтоб ему не икалось... Поначалу казалось, будто новый жанр... появился. Социальная фанастика или что-то в этом духе... А потом присмотрелся... одна ерунда, в общем... Читай себе, если с крышей всё в порядке... И помни, что самому Данису Щерминину такое чтение поперёк седла...
   И Макар взял журнал и прочитал вот что...
  

* * *

  
   И то сказать... эффект PI Jona мало изучен. Эффект молниеносной связи на расстоянии, знаете ли... Началось всё с посадки НЛО в окрестностях Воронежа... А потом удалось разговорить пернатого пришельца, пилотировавшего межпланетный объект. Он-то и показал, как при помощи PIJ можно забыть о неустойчивой связи на любом расстоянии...
  

*

  
   ...Говорил руководитель проекта "Связь everywhere и навеки":
   - Декор, аксессуар, декор, аксессуар... А что тут такого? На часы же имею право, в конце-то концов... - он нервно теребил себя за пронзительно интеллигентное запястье, украшенное швейцарским чудом точной механики. Представитель федерального отдела "Mobi КОН" не стал разубеждать этого господина, напоминающего своей вяловатой массовостью не то копну сена, не то мешок подгнивших корнеплодов.
  

*

  
   Тем временем... Или, скорей всего, несколько позже...
   На плацу выстроилась вся часть. Несуразный рыжий субъект в мешковатом штатском костюме с пронзительно тонкими запястьями приговорённого к жизни интеллигента говорил в мегафон. Говорил о том, что одним засекреченным ведомством утеряна по вине злоумышленных террористов ВЕЩЬ, не имеющая цены и, пока, названия. Размером она с пол-ладони, обладает невероятными ТТД, о которых посторонним знать не положено. Злоумышленники были задержаны, но успели выбросить секретный ПРЕДМЕТ где-то в месте дислокации воинской части. Необходимо вещь эту срочно найти и доставить в штаб.
  
   Чтобы не случилось нечаянных хищений, как сказал мешковатень в штатском, бойцам необходимо прочёсывать местность по трое. Он, вероятно, хорошо вызубрил в своё время главную заповедь витязей невидимого фронта. Заповедь распространялась под грифом "Делово, секретно!" и гласила: "Среди трёх произвольно взятых лиц одно обязательно окажется склонным к нелегальному сотрудничеству в добровольном порядке".
  
   - Вопросы есть? - закончил речь штатский мешок. Мегафон усилил его картофельный голос в режиме фри и разнёс по территории напряжённой от распирающих околосекретных знаний части.
   Вопрос задал не молодой уже капитан особого дознания Долобякин:
   - Скажите, а что это за хреновина такая? Ну, маленькая. А ещё, какие особые приметы имеются?
   - Для тех, кто в танке, дополнительно сообщаю: имеется две лампочки. Одна зелёная, а другая, соответственно, оранжевая, несколько труднодоступных кнопок. Нажимать нельзя ни в коем случае! Это я рекомендую, тому, кто сумеет найти. Может привести к... самым плачевным... Что ещё? Весит граммов... э-э-... сейчас уточню. Весит 157 граммов. Цвет корпуса неопределённый. Всё, больше никаких комментариев, и так уже многое открыл. Перед началом поисков всем воинам Отчизны (он так и сказал: "Воинам Отчизны") необходимо дать подписку о неразглашении. Помните, что дело не терпит, так сказать... Сразу в бой, как говорится! И полная секретность!
  
   Часть, подчиняясь команде своего строевого начальства, чётко чеканя шаг, шла на выполнение боевой задачи, размышляя о бренном, о выгодах, которые можно приобрести, обнаружив секретный ПРЕДМЕТ. Вроде бы даже сам полковник Полупакетов посулил нашедшему СЕКРЕТНУЮ ШТУКОВИНУ вознаграждение в виде досрочного отпуска на родину продолжительностью десять суток, не считая времени на дорогу. Это для "рядовых бойцов, отдающих долги державе", как выразился капитан Семипядько, когда доводил до сведения дающих подписку о нераспространении некоторые подробности. Офицерам, прапорщикам и контрактникам светило нечто большее, о чём рядовому составу и мечтать не рекомендовано, согласно практическому применению субординационных принципов, положенных в основу оборонной доктрины.
  

*

  
   Рядом с неопылённой пока методом транквайзерной пушки "летающей тарелкой" из сервизного набора с планеты Тау-Лебедя Белокрылого стоял экспериментатор Ниочёмов (ни в коем случае не Мочегонов). На самом деле его фамилия была Немоскаков. Какая-то грустная фамилия, а в новом варианте - даже загадочная. Так вот, стоял он, как осиротевший тополь на Плющихе и вопрошал у второго сотрудника Центра Изучения Нетрадиционных Видов Связи:
   - Вот ведь, бляха-муха, какой форс-мажор получается... Кто-то кнопку ЗЮ нажал без спросу... А у нас ещё ни единого испытания в таком варианте не было. И что теперь прикажете делать? Понятно, что инопланетные пернатые собратья могут перемещаться при помощи PIJ в пространстве... А нам-то не доводилось. Кто и куда, фиг поймёшь. Лаборатория не справляется с запросами. Уфологи, мать их!..
  
   Второй из присутствующих, реактивный на большую часть либидо, не спешил ответить. У него была фамилия Тормозило, и он своё розовопопое детство промучился изнурительным характером унылого пессимиста-энурезника. Наконец-то и этот персонаж открыл рот:
   - И не говори-ка! Полный беспредел! Хорошо, что сигнал вовремя засекли... а так бы всё на самотёк пришлось... Начальства нет, все в поле выехали на поиски... Решение мне принимать. Ну, не делали никогда на стенде, так что ж такого! Даю команду: начинаем обратный отсчёт реа... Возможно, предки нас поймут... Чего молчишь, Мочегонов?
   - Я не Мочегонов...
   - Один чёрт! Погибать всё равно, с какой фамилией!
   - И этот гусь инопланетный чего-то оживился. Ишь как недобро в мою сторону посмотрел....
   Инопланетный андроид в планшетном варианте выглядел как помесь гигантской оперённой мухи-мутанта из девичьего гербария первокурсницы биологического факультета и вьетнамского бальзама "Золотая звезда" (в народе - просто "Звёздочка"). Ещё секунду назад... выглядел...
   - Смотри-смотри, уходит, паразит... Стой! Куда!?
  

*

  
   - Стоит мне склевать Заветное Зёрнышко PIJ, и я уже в свежем чистеньком яйце... Готов вылупиться в любой момент. Не как у глупых людей! Всё просто. Хорошо ещё, чтоб кто-то догадался привести в действие систему отката... Ах, какая малая вероятность... Но ведь уже получилось!
  
   А получилось благодаря уставу караульной службы, плохому оповещению и человеческому любопытству...
  

*

  
   Прохор Тихий, как и все "духи" весеннего призыва, первый раз был в карауле. Это его очень беспокоило. Прохору досталось первое ночное дежурство на окраине склада с продуктом, обладающим устойчивым сильным запахом сероводорода, напоминавшему летний вечер в деревне после дождя. "Странно, - подумал рядовой Тихий, - неужели мы охраняем дерьмо, свезённое в этот огромный склад?" Но он оставил свой вопрос при себе, когда помощник начальника караула привёл его к месту бдения. Опыт молодого бойца приучил Прохора не задавать лишних вопросов старшему по званию.
  
   Итак, в густых сумерках нужно было охранять склад, от которого за версту невероятно разило разложением. Историки назвали бы его устойчивым артефактом современной действительности. Прохор стоял на вышке, с которой мог при помощи прикрученного к пулемётной турели прожектора наблюдать окрестности в радиусе никак не меньше пятидесяти метров. Запах его перестал беспокоить уже на второй минуте несения караульной службы, но страхи неизведанного, которыми грозила темнота, не оставляли не на миг. Редкая ночная птица нагоняла такой жути в душу Прохора, что он попросту не мог буквально ни на секунду расслабиться. Да тут ещё мерзкий дождик начал свою влажную атаку на вспотевшую от напряжения шею. Накинуть на себя плащ-накидку бойцу не приходило в голову. И без того душно и гнусно, а тут ещё эта толстая резина начнёт конденсат собирать.
  
   Когда до смены караула оставалось совсем немного, прямо под вышкой появилось странное свечение. Такое бывает, когда бессмысленный рыжий таракан, вообразив себя насекомым мессией, замыкает своим хитиновым плащом контакты в силовом блоке. У Прохора мураши побежали из подмышек прямо на середину мгновенно взопревшего холодной изморозью хребта. Он точно знал, что внизу нет никакой распределительной коробки, коротить, вроде, нечему. Да, и прожектор не мигнул ни разу, а, значит, замыкания не произошло. Тогда, что же такое так неистово искрит и переливается в траве под деревянными опорами?
  
   Тихому начало казаться, что внизу таится злобный враг с новейшей электрической миной, которая вот-вот начнёт отсчёт его последних секунд. Он дрожащим голосом попытался произнести уставное:
   - Стой! Кто идёт!
   Но вышло это весьма неубедительно и совсем по-детски. Прохор собрался с духом и заявил уже более решительно:
   - Стой! Стрелять буду!
   Передёрнув затвор, Тихий ощутил прилив моральных и физических сил. Тем не менее, все его манипуляции с оружием и строгие уставные указания остались незамеченными для нарушителя. Искрение на земле не делалось меньше. Наоборот, в цветовой гамме таинственного мерцания появились новые оттенки, отдалённо напоминающие северное сияние, которое Прохор видел на фотографии в одном научном журнале ещё "на гражданке". Злоумышленник не отзывался. "И за что это мне такое? - подумал Тихий, - Всего-то ничего до смены караула осталось".
  
   Внезапно недружественный электрический блеск прекратил своё психологическое воздействие на бойца, так же неожиданно, как и начал. Когда глаза справились с резкой сменой освещённости, Прохору удалось рассмотреть, что внизу, прямо под лестницей, лежит небольшой предмет, размером с ладонь. Нет, с пол-ладони. И не просто лежит, а приветливо подмигивает зелёным и оранжевым огоньком. "Подберу непременно, вдруг пригодится, - отпечаталось в голове солдата, - лишь бы не взорвался". С нескрываемым любопытством, которое, как известно, сильнее страха, Прохор начал спускаться вниз, осторожно прилаживая подмётки своих кирзачей к мокрым ступенькам. Вот он и внизу. Осторожным движением Тихий прикоснулся к мигающему предмету. На ощупь тот был тёплым и чуточку шершавым, как панцирь черепашки из живого уголка школы. Прохору показалось, что предмет дружески заурчал и подался навстречу его дрожащей руке, усилив мигание своих огоньков.
  
   Рядовой Тихий о поисках секретного предмета ничего не знал. Находящимся в наряде забыли сообщить. Поэтому, услышав звук подъезжающего автомобиля (предвестник смены караула), Прохор спрятал найденный прибор неизвестного назначения под гимнастёрку и быстро полез на вышку. Не хватало ещё, чтобы его застали бросившим пост! Подниматься было легко и приятно, словно земное притяжение уменьшилось в несколько раз для отдельно взятого бойца.
  

*

  
   Утреннее пробуждение слегка озадачило Прохора. В открытые глаза светило скупое летнее солнце, сворачивающее на осень, команды "подъём" ещё не было. Странно, ведь в последние дни Тихий так выматывался за день, что к подъёму практически не успевал отдохнуть и раньше крика дневального никогда не просыпался. А тут - расстался со сновидениями самостоятельно и чувствовал себя бодрым и энергичным. Рука Прохора потянулась к тумбочке, чтобы зацепить часы. Но часов там не оказалось. Вернее, не так. Часы были, но не его. Вместо электронных, подаренных дедом на день шестнадцатилетия, он нащупал настоящие "Командирские" со звездой. Ничего себе! Кто это так подшутил? Боец Тихий приподнял голову, и тут же её уронил, подавленный увиденным.
  
   О, Господи!
  
   Он проснулся не в своей казарме! И не в какой-либо другой, а вообще в чужом незнакомом месте. Прохор закрыл глаза и попытался прийти в себя. Может, он ещё спит? И всё увиденное - лишь причудливый сон? Прохор Тихий был юношей начитанным (в меру, конечно, а не как продвинутый библиофил), поэтому сразу же вспомнил, как поступали герои романов в таких ситуациях. Принявшись щипать себя за ногу, обнаружил ещё одну несуразность. Вместо армейских семейников на нём были гражданские трусы, наподобие боксёрских, с пуговками впереди. Вот и ничего себе!
  
   Прохор принялся вспоминать вчерашний вечер. Да, нет, всё, как обычно происходило. После коллективного взводного просмотра новостей по телевизору, он успел подшить подворотничок до отбоя, и всё... Дальше мгновенно заснул. Ну, разве что, побаловался, нажимая кнопки на найденном предмете. Совсем как на пульте управления игровой приставке Sega. Руки помнили.
  
   Тихий вскочил с кровати и тут же сел на неё. Да и не кровать то была с панцирной сеткой, как в казарме, а раскинутый двуспальный диван. На стуле висел китель с капитанскими погонами. Но не это убило Прохора, а то, что на диване рядом с его подушкой покоилась ещё одна сверху небрежно заправленного одеяла. И на этой подушке совсем недавно КТО-ТО ЛЕЖАЛ! Подушка интенсивно генерировала облако тонкого аромата Елисейских полей. Тихий, хоть и не был никогда во Франции, но понимал подсознательно, что именно так должно пахнуть на этих сказочных полях. Подобный изыск никак не связывался с армейскими буднями... "Кто-то меня подставил! - пронеслась ужасная мысль. - Затащили в постель к жене нашего капитана, пока я спал. Точно! Он как раз в штаб с утра уехал. Господи, что же теперь будет? Трибунал и два года дисбата - это в лучшем случае!.."
  
   Почему Прохор так решил? Да очень просто. На прикроватной тумбочке в рамке стояла цветная фотография женщины, весьма походившей на живую супругу ротного командира. Тревожные размышления прервал грудной женский голос откуда-то из небесных сфер:
   - Котинька, ты проснулся? Иди завтракать, на службу опоздаешь, затейник мой...
   В комнату белой лебедью вплыла пышная дородная дамочка, в которой Прохор узнал жену капитана Семядолько. Красный коротенький халатик не мог уместить в своих глубинах некоторых озорных выпуклостей. "Что, она этот халатик со школы носит? Купила на вырост?" - подумал взбудораженный Трубецкой.
  
   Одним словом, перед Макаром находилась не женщина - конфетка... "Гусиные лапки". Или "Птичье молоко"? Он видел её однажды на территории части, когда был в наряде по кухне. Тогда чета Семядолько дружно транспортировала неподъёмные сумки, истекающие говяжьей кровью. В тот раз Тихий ещё предположил, а не его ли пайку капитан собирается на котлеты перекручивать. Вот ведь... Нашёл о чём думать в роковую минуту...
  
   Прохор забился под одеяло в предчувствии неминуемой беды. Как же её зовут? Как же? Вроде бы, Олимпиада Николаевна. Или, нет, Евлампия Романовна. Впрочем, о чём он снова думает? Не в имени-отчестве дело. Мысли путались и терялись, зацепляясь за лихорадочно работающий мозг. "Что предпринять, как теперь выкручиваться? Притвориться дебилом? Точно! Пусть потом доказывают, что я не сумасшедший, - жужжало в его голове, - так я и сд..." Но обдумать свои действия Прохору не дал солнечный свет, вонзившийся в его грудь после того, как одеяло было сорвано коварным врагом в лице капитанской жёнушки.
   - Ну, барсинька, кролик мой. Ты, почему такой смурной с утра? Или приснилось чего? Сегодня в штаб полка нашему заиньке ехать. Вот-вот машину подадут, а он ещё и не поел, - голос дамы звучал на удивление приветливо и нежно.
  
   Тихий вскочил с дивана, непроизвольно прикрывая своё достоинство, готовое вывалиться через пуговки боксёрских трусов. И это, нужно сказать, совсем не удивительно. Прохор парень молодой, а капитанская жена без всякого стыда крутилась перед ним своими женскими прелестями, угадывающимися под прозрачным пеньюаром.
   -Из-з-з-вините, - лепетал рядовой Тихий, - я не хотел... Это кто-то пошутил неудачно... Я же всю ночь...э-э-э... спал, как убитый... Я недавно в карауле был...
   Женщина расхохоталась:
   - Вот это ты, заинька, даёшь! Спал он, называется! Да, ты, как молодой, свою кошечку ласкал. Я, уж, думала не переживу эту ночь. Ах, проказник! Ах, гигант мой, сексуальный! Давай, уже одевайся и на кухню беги.
  
   И тут только Прохор сопоставил то, что он вчера делал перед сном, с нынешним своим положением. Итак, он подшил подворотничок. Затем был отбой. А вот потом - Тихий извлёк ЭТО из ниши под подоконником... Неужели все изменения - ЕГО (этого непонятного прибора), работа? Однако сейчас не время... Теперь нужно принять решение, что делать. Дамочка меня завтракать зовёт, так и ладушки. Хорошо, не буду возражать. Сделаю, что хочет женщина. Хуже всё равно не будет. Рано или поздно подмена обнаружится, и... трибунала не миновать. Но до этого ещё можно хорошо позавтракать. Прохор долго и с удовольствием плескался в ванной, фыркая и пуская фонтанчики, как кит. В дисбате о таком и мечтать не придётся. Хотя...
  
   Из зеркала на Прохора смотрело весёлое полноватое лицо капитана Семядолько. Но БЫВШЕГО рядового это совсем не волновало. Он получил новое тело! Теперь его не посадят за подлог...
  
   А потом случилось то, что случилось... Прямо в разгар завтрака Прохор прервал трапезу, успев подумать, что не расстреляют же его, в конце-то концов, за связь с капитанской женой, если он сам теперь и есть капитан Семядолко. А жена-то такая, что запросто может лёгким движением бедра нарисовать пару-тройку непристойных фантазий в голове молодого бойца. Пардон, бывшего молодого бойца, а ныне кадрового офицера.
  
   Кстати, я смею надеяться, что уважаемый читатель был настолько порядочен и утончён, что не стал выдавать своего присутствия предательским "кхе-кхе" и скрипом половиц от судорожного сучения ногами. Он просто отвернулся и тихонько на цыпочках выскользнул во двор, куда только что подъехал зелёный армейский УАЗик. Не опоздал бы капитан Семядолько... Или, там, Тихий, какой. Что-то я запутался в этих военных...
  

*

  
   Полковник Полупакетов приступил к тому, для чего, собственно, и собрал в штабе офицерский люд. Начал делать накачку. Перво-наперво полковник завернул вполне научную фразу, которую случайно услышал по телевизору из уст одного свиноподобного теоретика. Фраза Полупакетову понравилась, и он всё искал повод, чтобы ввернуть её в свою не совсем образную речь. Для сияния и блеска, так сказать. Вот теперь и представился случай. Полупакетов покрутил головой, высвобождаясь из плена перетянутого галстука, словно любопытный гусак и произнёс заветное:
   - Товарищи...э-э-э... нет.... Господа офицеры, эти неожиданные учения... с поиском... э-э-э... скажем, секретного объекта, вам не в хихоньки бирюлить. Практические знания на местности ещё очень даже смогут нам в выучке боевой... того... Причём всех бойцов без разбору. И тогда мы сможем сбивать все самолёты противника, в которые будут попадать наши ракеты! И находить все утерянные шпионами закрытые приборы секретных разработок.
  
   Затем полковник взял указку и на карте попытался обозначить территорию, не охваченную поисками в последние сутки. Но, поскольку Полупакетов был боевым офицером, а не каким-то штабистом, то все его движения указкой по карте были не совсем уверенными и практически не привязывались к ландшафту и топографическим ориентирам.
  

*

  
   А тем временем...
   Неожиданно на улице сверкнула молния, грянул гром, и сделалось темно. Это придало некоторую долю таинственности происходящему. Топографическая карта будто ожила. Плоские изображения тактических объектов на ней внезапно обрели объём и форму. Местность стала рельефной в полном соответствии с изолиниями, вившимися на толстой глянцевой бумаге с матерчатой основой.
  
   Полупакетов посерел и без того не румяным лицом, после чего на месте его дислокации полыхнуло с запахом серных отправлений и фосфора, свойственных лечебным водам, нечистому и доломитовому нарзану. Следом нечто призрачно-астральное со свистом и осыпающимся набором для набивки пуховых подушек унеслось в распахнутую форточку конференц-зала. Полковник, или уже не совсем он, возопил:
   - Господа офицеры! И кто это меня на трибуну?.. Я же ни в одном глазу. Вторую неделю в завязке... Кто на меня полковничью форму? Вы, что ли, совсем с ума сошли? Кто мне так укоротил руки? Да, я это... я... Капитан Семядолько... Что вы такое со мной сделали?
   - Крыша у нашего полкана съехала, - зашептали в зале тревожные голоса, - на почве неудачных розысков.
  

*

  
   В пылу необъяснимого и совсем не военного экстаза, в который перерос доклад о грядущих поисках СВЕРХСЕКРЕТНОГО НЕЧТО, никто из присутствующих офицеров не обратил внимания, что за окном выстроились в клин перелётные птицы, и к ним в кильватерную струю примкнул странный серый гусак с маленькими телескопическими ушами вместо шлемофона. Погоны на его пернатых плечах мгновенно отшелушились, и вскоре ни один орнитолог не нашёл бы в нём ничего военного.
  

*

  
   Измученный земным солнцем инопланетянин очнулся в инкубаторной ёмкости птицефабрики, имени скорейшей победы капиталистических идей, имени Бройлера.
  
   - Кут-куда им до нас! Этим обитателям третьей планеты звезды ДжиДжо, которые даже НАШ переходный период из одного воплощения в другое называют птичьим гриппом. А ведь мы вытесняем их с планеты совершенно легальным образом. Ни одна Межгалактическая адвокатская контора придраться не сможет! Наивные, они даже первопроходца Кетцаль Коатля принимали за высшее божество.
  

*

  
   Полуживую тушку бывшего полковника поместили вместе с остальными пернатыми, угодившими в геополитическую ситуацию птичьего гриппа, привив что-то там ужасно невкусное и полезное... со слов верховного санитарного жреца государственного масштаба...
  
   Вы спросите, кто же после всех этих забавных перемещений оказался в теле рядового Тихого? Так это ж и ежу понятно, и птенцу недавно вылупившемуся - новое воплощение харизматического божества ацтеков Кетцаль Коатля, украшенное модным в этом сезоне боа из перьев страуса эму.
  

* * *

  
   Про муху-андроида... Макар ещё подумал а режиме какого-то сетевого не то критика, не то обозревателя: "Странно, ёпрст... Если муха, то почему вдруг андроид? Андроид же совсем иная форма жизни... Или нет, не жизни... Другое... Просто робот-андроид целиком копирует движения и внешний облик человека. А тут муха... Или... Что-то здесь связано с превращением млекопитающего в насекомое? А, может быть, с точки зрения пришельца андроид должен быть точной копией его, андроида, внешности? Ни хрена ж себе фантастика..."
  
   Трубецкой с удивлением таращил глаза в направлении прожектора... Он уснул... Взгляд на часы. И всего-то минут пять вздремнул, а такая белибердень привиделась. Помотав головой и охлопав себя по щекам, рядовой Трубецкой попытался принять состояние полной боеготовности, начал было размышлять о своём удивительном сне, но вовремя остановился. Ещё, чего доброго, снова угодишь в царство Морфея. А если тебя застукают за этим неблаговидным занятием... Нет уж, нет уж. Лучше попробовать развлечь себя физическими упражнениями. И полезней, и время быстрей пройдёт.
  
   Капитан Семипядько... Хм... Какой-то странный сон... с реальными персонажами... Или нет... там, во сне был не Семипядько, а Семядолко...
  
   Когда до смены караула оставалось совсем немного, Трубецкой принялся фантазировать, как вскоре перейдёт в новую категорию людей. Людей отдыхающих после наряда. Господи, с каким удовольствием он разметает ноги шире плеч по дежурному диванчику с вытертой кожей и потянется перед сном до хруста в конечностях! Но до воплощения в жизнь его нехитрых фантазий оставалось ещё время, которое, вопреки известным законам физики, снова замедлило свой бег.
  
   Внезапно прямо под вышкой появилось странное свечение. Такое бывает, когда бессмысленный рыжий таракан начинает воображать себя мессией, замкнув своим хитиновым плащом контакты в силовом блоке... Что-то подобное, похоже, было как раз во сне... У Макара мураши побежали из подмышек прямо на середину мгновенно взопревшего холодной изморозью хребта. Он точно знал, что внизу нет никакой распределительной коробки, коротить, вроде, нечему. Да, и прожектор не мигнул ни разу, а, значит, замыкания не произошло.
  
   Тогда, что же такое так неистово искрит и переливается в траве под деревянными опорами? Макар пригляделся внимательней к источнику своей тревоги. Ничего конкретного разглядеть не удалось, поскольку обильное излучение, исходящее от предмета, затмевало всё вокруг у основания вышки. Трубецкому начало казаться, что внизу таится злобный враг с новейшей электрической миной, которая вот-вот начнёт отсчёт его последних секунд. Он дрожащим голосом попытался произнести уставное:
   - Стой! Кто идёт!
   Но вышло это весьма неубедительно и совсем по-детски. Макар собрался с духом и заявил уже более решительно:
   - Стой! Стрелять буду!
  
   Караульный попытался передёрнуть затвор для того, чтобы напугать невидимого врага, но рука, как назло, соскользнула с опревшего от дождя металлического бока промокшего автомата. Вторая попытка оказалась более удачной, и Трубецкой ощутил прилив моральных и физических сил. Тем не менее, все его манипуляции с оружием и строгие уставные указания остались незамеченными для нарушителя. Искрение на земле не делалось меньше. Наоборот, в цветовой гамме таинственного мерцания появились новые оттенки, отдалённо напоминающие северное сияние, которое Трубецкой видел на фотографии в одном научно-популярном издании ещё "на гражданке", когда сидел в очереди к зубному врачу.
  
   Злоумышленник не отзывался. "И за что это мне такое? - подумал Макар. - Всего-то ничего до смены караула сталось. Почему не позже хотя бы на полчаса началось это безумие? Что же делать теперь? Ой, мамочка, я не хочу умирать!" Но умирать и не требовалось. Это Трубецкой понял, после того как недружественный электрический блеск прекратился, также внезапно, как и начался. Чуть позже, когда глаза справились с резкой сменой освещённости, Макару удалось рассмотреть, что внизу, прямо под лестницей, лежит небольшой предмет, размером с ладонь. И не просто лежит, а приветливо подмигивает зелёным и оранжевым огоньком. "Это Ляпсус! - неизвестно откуда отпечаталось в голове солдата. - Это, несомненно, он".
  
   Почему именно такое название появилось у Трубецкого в сознании, объяснить было попросту невозможно. Да и к чему? Ляпсус и Ляпсус, пусть так и будет. Лишь бы не взорвался. С нескрываемым любопытством, которое, как известно, сильнее страха, Макар начал спускаться вниз, осторожно прилаживая подмётки своих кирзачей к мокрым ступенькам. Вот он и внизу. Осторожным движением Трубецкой прикоснулся к мигающему предмету. На ощупь Ляпсус был тёплым и чуточку шершавым, как панцирь черепашки из живого уголка школы. Макару показалось, что предмет дружески заурчал и подался навстречу его дрожащей руке, усилив мигание своих огоньков.
  
   Прохор Тихий... Дежа-вю... Теперь жди подвоха...
  
   Трубецкой поднял Ляпсус с земли и поднёс его к лицу. Парень теперь был твёрдо уверен, что этот таинственный предмет непонятного происхождения предназначался именно ему, Макару Трубецкому. Будто Ляпсус сам ему об этом сказал. Хотя слово "сказал" здесь совершенно неуместно, поскольку кроме однообразного шуршания моросящего дождя, унылого скрипа прожектора на пулемётной турели и отдалённого гула приближающегося УАЗика со сменой караула других звуков не было вовсе. Скорее всего, эта мысль сама собой возникла у Макара в голове, будто кто её нашептал в среднее ухо вкрадчивым голосом. "Оба-на, - подумал Трубецкой, - а на что мне эта штуковина нужна?" И тут же вкрадчивый голос вложил ему в голову новое послание: "Бери-бери, потом узнаешь. Пригодится. Только не показывай никому". Солдат спрятал Ляпсус под гимнастёрку и быстро полез на вышку. Не хватало ещё, чтобы его застали бросившим пост! Подниматься было легко и приятно, словно земное притяжение уменьшилось в несколько раз для отдельно взятого бойца.
  
   Попав в казарму после исполнения долга перед государством в виде охраны его сильно пахнущих владений, Трубецкой, наконец-то, решился извлечь странный предмет, так поразивший его воображение, из-за пазухи и ещё раз внимательно рассмотреть удивительную наружность своей новой собственности. А в том, что Ляпсус является отныне его собственностью, он ничуть не сомневался. Прибор (а как иначе прикажете называть эту штуку!?) и теперь, при дневном свете, производил впечатление предмета неземного происхождения. Поверхность таинственного холодноватого свечения чарующе блестела матовым оттенком. Материал, из которого он был сделан, не имел ничего общего с тем, что Макар когда-либо видел. На ней даже следов не оставалось после того, как Трубецкой попытался нацарапать - о, эта дивная провинциальная привычка! - на серебристом брюхе прибора своё имя.
  
   Повторюсь, пожалуй, для усиления эффекта...
  
   О, эта детская наивная привычка метить места своего пребывания не только в лифтах или заборах, но и на чём и где попало. При солнечном свете мерцание разноцветных лампочек уже не казалось столь впечатляющим, как давеча в карауле. Но и этого было вполне достаточно, чтобы привести в восторг молодой романтический ум. Стоило подумать, куда спрятать Ляпсус от любопытных глаз сослуживцев. Ничего лучше, чем положить находку в щель за батарею парового отопления под патронаж незабвенной Сюзи, Макару не пришло в голову. Предварительно, правда, он завернул Ляпсус в старую портянку, чтобы никто случайно не разглядел мигающих индикаторов.
  
   До отбоя не произошло ничего заслуживающего внимания. "Деды", как ни странно в эту ночь не тронули Макара и не отправили вести "половую жизнь" со шваброй. Перед тем, как заснуть, Трубецкой успел подумать: "Ещё полтора года трубить... Даже больше! Долгонько. Вот офицером быть куда лучше. Спишь дома с женой. Зарплату получаешь настоящую, а не только на стыдливое посещение солдатской чайной раз в неделю. Взять хотя бы нашего ротного Семипядько. Сидит он сейчас в кресле перед телевизором, смотрит футбол, пивко попивает с фисташками... Хорошо бы стать капитаном..." Затем Макар заснул мгновенно, даже не успев сообразить, что произошло что-то из ряда вон выходящее - его не отправили драить коридор и никто из "дедов" не удосужился влепить затрещину после отбоя.
  
   Трубецкому приснился подъём в казарме. Только вместо дневального в конце коридора стоял некто с крысиной мордой и громко орал:
   - Что вы дрыхните, как декабристы! Пора уже Герцена будить, а у вас даже подворотнички не подшиты!
   Затем некто трансформировался в ротного, неожиданно начал терять в росте и весе, а потом с позором скрылся под тумбочкой дневального... Исчез...

_ _ _

  
   Утреннее пробуждение слегка озадачило Трубецкого. В открытые глаза светило скупое летнее солнце, сворачивающее на осень, команды подниматься ещё не было. Странно, ведь в последние дни Макар так выматывался за день, что к подъёму практически не успевал отдохнуть и раньше крика дневального никогда не просыпался. А тут - расстался со сновидениями самостоятельно и чувствовал себя бодрым и энергичным. Рука Трубецкого потянулась к тумбочке, чтобы зацепить свои часы. Но часов не было. Вернее, не так. Часы были, но не его. Вместо электронных, подаренных дедом на день пятнадцатилетия, он нащупал настоящие "Командирские" со звездой. Ничего себе! Кто это так подшутил?
  
   Макар приподнял голову, и тут же её уронил, подавленный увиденным. Он проснулся не в своей казарме! И не в какой-либо другой, а вообще в чужом незнакомом месте. Юноша закрыл глаза и попытался прийти в себя. Может, он ещё спит? И снится ему, что он открыл глаза? Трубецкой был юношей начитанным (в меру, конечно, а не как продвинутый библиофил), поэтому сразу же вспомнил, как поступали герои романов в таких ситуациях. Он принялся щипать себя за ногу и обнаружил ещё одну несуразность. Вместо армейских семейников на нём были гражданские трусы, наподобие боксёрских, с пуговками впереди. Ну и дела! Макар стал вспоминать вчерашний вечер. Да, нет, всё, как обычно происходило. После коллективного просмотра новостей по телевизору, он успел подшить подворотничок до отбоя, и всё...
  
   Дальше мгновенно заснул. Трубецкой вскочил с кровати и тут же сел на неё. Да и не кровать то была с панцирной сеткой, как в казарме, а широкая двуспальная кровать с отделкой из карельской берёзы. На стуле висел китель с капитанскими погонами. Но не это убило Трубецкого, а то, что на диване рядом с его подушкой кокетливо вздымалась ещё одна сверху небрежно заправленного одеяла. И на этой подушке совсем недавно КТО-ТО ЛЕЖАЛ! Это было видно по её примятости в виде человеческого профиля. И, кроме того, подушка интенсивно генерировала облако тонкого аромата Елисейских полей. Макар, хоть и не был никогда во Франции, но понимал подсознательно, что именно так должно пахнуть на этих сказочных полях. Такой изыск никак не связывался с армейскими буднями... "Кто-то меня подставил! - пронеслась ужасная мысль. - Затащили в постель к жене нашего капитана, пока я спал. Точно! Он как раз в дивизию с утра уехал. Господи, что же теперь будет? Трибунал и два года дисбата - это в лучшем случае!.." Тревожные размышления прервал грудной женский голос откуда-то из небесных сфер:
   - Лапонька, ты проснулся? Иди завтракать, на службу опоздаешь.
   В комнату белой лебедью вплыла пышная дородная дамочка, в которой Макар узнал жену капитана Семипядько-Волбова. Красный коротенький халатик не мог уместить в своих глубинах большинство озорных выпуклостей. "Что, она этот пеньюар со школы носит? Купила на вырост?" - подумал взбудораженный Трубецкой. Одним словом, перед Макаром находилась не женщина - конфетка... "Гусиные лапки". Или "Птичье молоко"? Он видел её однажды на территории части, когда был в наряде по кухне. Тогда чета Семипядько дружно транспортировала неподъёмные сумки, истекающие говяжьей кровью. В тот раз Трубецкой ещё подумал, а не его ли пайку капитан собирается на котлеты перекручивать.
  
   Макар забился под одеяло в предчувствии неминуемой беды. Как же её зовут? Как же? Вроде бы, Романа Евлампиевна. Или, нет, Татьяна Устиновна. Впрочем, о чём он думает? Не в имени-отчестве светом клинит и переклинивает. Мысли путались и терялись, зацепляясь за лихорадочно работающий мозг. "Что делать, что делать? Притвориться дебилом? Точно! Пусть потом доказывают, что я не сумасшедший, - жужжало в его голове, - так я и пост..." Но обдумать свои действия Макару не позволил солнечный свет, вонзившийся в его грудь после того, как одеяло было сорвано коварным врагом в лице капитанской жёнушки.
  
   - Ну, котинька, зайчик мой. Почему такой смурной с утра? Или приснилось чего? Сегодня тебе в штаб дивизии ехать. Вот-вот машину подадут, а ты ещё не поел, - голос дамы звучал на удивление приветливо и нежно.
  
   Трубецкой вскочил с дивана, непроизвольно прикрывая своё достоинство, готовое вывалиться через пуговки боксёрских трусов. И это, нужно сказать, совсем не удивительно. Макар парень молодой, а капитанская жена, не стыдясь, крутилась перед ним своим ядрёным задом, да и все остальные женские прелести без труда угадывались под прозрачным пеньюаром, вероятно, приобретённым самим Семипядько на распродаже ещё во время совместных учений в одной из братских стран, тяготеющей к западному образу жизни.
   - Из-з-з-вините, - лепетал Трубецкой, - я не хотел... Это кто-то пошутил неудачно... Я же всю ночь...э-э-э... спал, как убитый... Я недавно в карауле был...
   Женщина расхохоталась:
   - Вот это ты, ягуар мой, даёшь! Спал он, называется! Да, ты, как молодой, свою кошечку ласкал. Я, уж, думала не переживу эту ночь. Ах, проказник! Ах, гигант мой, сексуальный! Что, ещё хочешь? Вижу, вижу - хочешь. Но, солнышко, тебе сейчас не успеть. Тебя генерал ждёт. Давай, уже одевайся и на кухню беги.
  
   И тут только Трубецкой вспомнил, что он вчера делал перед сном. Итак, он подшил подворотничок. Затем был отбой. А вот потом - он извлёк Ляпсус из сапога, куда пристроил его, достав из владений крысы Сюзанны за батареей. Неужели всё его, Ляпсуса, работа? Однако, после об этом... Теперь нужно принять решение, что делать. Дамочка меня завтракать зовёт, так и ладушки. Хорошо, не буду возражать. Сделаю, что хочет женщина. Хуже всё равно не будет. Рано или поздно подлог обнаружится, и... трибунала не миновать. Но до этого ещё можно хорошо позавтракать. Трубецкой долго и с удовольствием плескался в ванной, фыркая и пуская фонтанчики, как кит. В дисбате о таком и мечтать не придётся.
  
   Зубы Макар почистил указательным пальцем, выдавив на него модную пасту "Бленд а'бред". Это он сделал не из гигиенических соображений, а просто из чувства деликатности. Хотя новая, ещё не распакованная, зубная щётка стояла в аккуратном пластиковом стаканчике, и его так и тянуло ей воспользоваться. После водных процедур естественные желания притупились, но чувство стыда осталось. Поэтому Трубецкой потихоньку скользнул в комнату и натянул капитанские брюки. Потом вполз в форменную армейскую рубашку, застегнул галстук и накинул китель. Удивительное дело - вся одежда оказалась ему впору, хотя Макар точно помнил, что капитан Семипядько был значительно ниже ростом и размера на четыре полнее.
  
   Но изумляться чему-либо Трубецкому совсем не хотелось. Он уже начинал КОЕ О ЧЁМ догадываться. Макар причесался перед шикарным трельяжем возле коварного дивана и проследовал на кухню. Здесь он решил проверить свою догадку.
   - До-до-рогая, - произнёс он ломающимся голосом, - а как меня зовут?
   Пышная жёнушка капитана накладывала в огромную тарелку шкворчащую глазунью из трёх яиц с сальными полосатыми островками с мясными прожилками в зарослях зажаристого лука. Сверху солнышки желтков были скрыты зеленью укропа и петрушки. Трубецкой сглотнул слюну и взялся за вилку.
   - Ты что, родной, так меня с утра смешишь? - улыбалась аппетитная штучка в прозрачном возбуждающем облаке из одних только полунамёков, составляющих вместе изумительный пеньюар. - Макарушка мой, любимый. Да разве такие мужики ещё есть на свете? Не зря и фамилия у тебя древняя - Трубецкой. А в старину люди в любви, ох, как понимали, шалунишка!
  
   Итак, стало ясно, что фамилия и имя у Макара остались прежними. Вот только социальный статус его изменился. Из типичного, ничем не выдающегося, рядового он в одну ночь стараниями Ляпсуса превратился в армейского капитана. Иначе сложившуюся ситуацию было попросту не объяснить. Хорошо, логика какая-то появилась. Выходит НА САМОМ ДЕЛЕ Ляпсус может исполнять желания хозяина. Так, кстати, а где же он, его, Макара, волшебный предмет? Трубецкой бросился с кухни мелкой рысью в комнату, не доев аппетитную яичницу с ветчиной под одеялом слегка оплавившегося мелконатёртого сырного сугроба. Так и есть. Вот он родной Ляпсус. Подмигивает своими огоньками скрытый подушкой.
  
   Макар засунул заветный предмет во внутренний карман кителя и вернулся к жене. СВОЕЙ жене! Не оставалось никаких сомнений - Трубецкой стал капитаном, настоящим капитаном. И теперь его ждёт поездка в штаб дивизии, чтобы получить вводную для учений. Только оставалось непонятным Макару, нравится ли ему его новая ипостась или нет. Просто некогда ещё было разобраться, по большому счёту. Время покажет! Хотя одна сторона офицерского бытия ему уже точно пришлась по душе. Какая, спросите вы? А догадайтесь вот, с одного раза, если я подскажу, что теперь Макару ничего не грозило быть застигнутым с чужой женой. Жена была своя. Да, к тому же ещё такая, что запросто могла лёгким движением бедра нарисовать пару-тройку непристойных фантазий в голове молодого бойца. Пардон, бывшего молодого бойца, а ныне кадрового офицера.
  
   Собственно говоря, эти фантазии тут же и были осуществлены на плацдарме подоконника кухни на глазах изумлённых читателей, как ни старался Макар себя остановить когда-то слышанной фразой из Голливудского фильма: "Никакого секса, никакого секса... дохлые щенки..."
  
   И даже пенсионер Михрютин, Пётр Каземирович, уроженец Броварисполя, как ни странно, занимающий в доме напротив кооперативную двухкомнатную квартиру на пятом этаже, сумел КОЕ-ЧТО рассмотреть. Хотя и не мог с утра найти свои очки, спрятанные бабкой накануне вечером, с тем, чтобы супруг не помешал ей засыпать шуршанием пожелтевших газет коммунистической давности. И, что тут говорить, совсем не обязательно выписывать очки, если нравится подглядывать. Зрение само собой восстанавливается по волшебному заклинанию герра Зигмунда: "Протри глаза, это не сон".
  
   Кстати, я смею надеяться, что уважаемый читатель был настолько порядочен и утончён, что не стал выдавать своего присутствия предательским "кхе-кхе" и скрипом половиц от судорожного сучения ногами. Он просто отвернулся и тихонько на цыпочках выскользнул во двор, куда только что подъехал зелёный армейский УАЗик. Не опоздал бы капитан Трубецкой...
  
   Нет, не опоздал. Молодость взяла своё. Вот если бы в боеготовность пузатого генерала, оказавшегося на месте капитана Трубецкого, приводили бравые маркитантки лёгкого поведения (про жену я уже не упоминаю, поскольку она не пользуется современными технологиями), то машина бы точно успела мохом подёрнуться, а свечи зеленью зацвести окисленной. Одним словом, Макар ждать себя не заставил.
  
   В УАЗик их набилось пятеро офицеров, кроме водителя. Впереди сидел недавно назначенный командир полка, полковник Крупнов с ядовитой бородавкой на носу - впору плакат "Осторожно - ОВ!" вешать. Вместе с Трубецким на заднем сиденье примостился начальник штаба, подполковник Смирнов Иван Иванович по данным офицерского свидетельства (Финкельштейн Борух Семёнович - из записи в регистрационной книге одной подпольной синагоги близ Конотопа), майор Перехробыстин и капитан Дерябенькин, с носом в виде поношенной сливы.
  
   Трубецкого встретили честь по чести - поздоровались за руку, назвали по отчеству и в путь отправились. Выходит, правильно Макар вычислил ситуацию. Сейчас он не просто рядовой Трубецкой, а командир роты охраны - капитан Трубецкой Макар Прохорович. Водитель Серёга в ответ на дружеское подмигивание Макара в зеркало заднего вида немного засмущался, но виду, что хорошо его знает, не подал. "А, может, и не помнит он ничего из их прошлой дружбы, когда я рядовым трубил, - подумал Трубецкой. - Всё так изменилось, что сразу и не догадаешься, что осталось из вчерашнего дня, что нет. Ничего, потом поговорю с Бычком, выясню всё аккуратненько". Но этим планам Макара не суждено было сбыться.
  
   Обычная поездка в армейском УАЗике пьянила, завораживала. Новоиспечённому капитану было приятно и покойно. Жаль, только не догадался исполнить свой (свой ли?) супружеский долг перед отъездом ещё раз. А ведь мог же. Вполне успевал. Задорный чёртик так и подмывал Трубецкого бросить всё к ядерной матери, вернуться в часть, в военный городок, где ждала его такая достойная любви и обожания женщина с Парижскими ароматами за маленькими кокетливыми ушками в виде озорных розовых лилий. Но просить в машине Ляпсус об этом не представлялось возможным. А то, что Ляпсус сможет сделать всё, что пожелает Макар, не вызывало уже никакого сомнения. Тайна Ляпсуса открылась для Трубецкого полностью. Так он тогда подумал. Но был неправ.

_ _ _

  
   В штабе дивизии царило оживление, насыщенное цветом хаки, вчерашней закуской наполовину рассосавшейся в химическом соединении желудочного сока, спирта (и не только питьевого, но и технического), коньяка, водки, портвейна "Три семёрки", как раз накануне завезённого во все магазины военторга, и ещё чёрт знает чего. Особую непередаваемую атмосферу придавали сборищу густые тяжёлые ароматы одеколона "Шипр", который, подобно чёрной дыре, безвозвратно поглощал излучение от французской туалетной воды. Ничего удивительного в таком ядовитом смоге не было. Ведь накануне министр обороны сподобился, наконец, рассчитаться со своими подчинёнными за верную службу, аж, за три месяца.
  
   Офицеры курили, сально шутили, обсуждали вчерашние подвиги в ожидании назначенного часа, когда их пригласят в конференц-зал. Макар пристроился рядом с молодыми офицерами, чтобы скоротать оставшиеся пятнадцать минут до начала заседания. Один из этих молодцев, высокий и поджарый, охотно откликавшийся на прозвище Кузнечик, был центром внимания. Он рассказывал красиво и со вкусом. Иначе сказать - вдохновенно. Видать, умел он это делать. И не только умел, но и любил. Хотя по возрасту Кузнечика назвать молодым было нельзя, но душой он тяготел именно к свежеиспечённым выпускникам военных училищ.
  
   Этот не лишённый самоиронии человек в своё время начинал офицерскую службу двухгодичником после окончания института гражданской авиации, по одному ему известным причинам. Затем прижился в державной армаде, остался в её рядах и после истечения срока, предписанного законом о воинской обязанности. Как говорится, увяз в армейском болоте, подобно безрукому и лысому барону Мюнхгаузену. Теперь же он носил погоны майора ВВС, впрочем, это обстоятельство, не придавало ему солидности и серьёзности. А прозвище Кузнечик привязалось к нему, я подозреваю, потому, что он предпочитал зелёный цвет всем остальным. Обязательное ношение мундира на службе позволяло удовлетворять эту слабость за державный счёт. И, кстати, до сих пор майор, повидавший виды за время службы, откликался на своё прозвище охотно и без обиды. Описываемые события происходили как раз накануне празднования дня Воздушного флота во второй половине августа, поэтому первая история, рассказанная балагуром, так или иначе имела отношение к данному событию, хотя кто-нибудь и захочет со мной поспорить на этот счёт. А, впрочем, судите сами. Вот правдивый рассказ, услышанный Макаром, сверхдосрочно получившим звание капитана. Как говорится, мы рождены, чтоб сказку сделать былью...
  

ИСТОРИЯ О ЧЕСТИ МУНДИРА

(рассказано Кузнечиком высокому офицерскому собранию)

  
   Вот тут вы напомнили, что скоро наступит праздник Воздушного флота. Или попросту - день Авиации. Кто помнит, а кто, может, и забыл, что раньше существовал ещё и Прежневский праздник - День Гражданского Воздушного Флота. Я не знаю, дошел ли он официально до наших дней. Однако народ отмечает его с удовольствием. Происходит сие мероприятие в феврале. Сейчас вообще такое время, что люди отмечают все праздники - светские и религиозные, профессиональные и узко специальные, отмененные и вновь объявленные. Короче - был бы повод и деньги.
  
   А теперь вспомним, как же было раньше.
  
   Как-то в конце 80-х годов служил я в Красной Армии в славном городе Котельниково под Волгоградом. Во время войны там была остановлена армия Манштейна. Немцы, видать, здорово натоптали. Грязь в тех местах непролазная до сих пор. Зимы очень суровые. И еще одна характерная особенность - так, как там пьет народ, я не видел нигде.
  
   Жили мы - двухгодичники (как нас ласково называли кадровые военные - "засланцы голофлота") в гостинице на территории части, километрах в пяти от города. Ко Дню ГВФ мы готовились заранее, припасая всяко-разные градусосодержащие припасы. В праздничное утро мы кинули жребий и снарядили гонца в город за закуской, явно недостающей к праздничному столу. Провожая его, хлопнули бутылочку спирта (о суровые Горбачевские времена, лишившие всю страну привычной русской душе водовки-вкуснятки), дабы он не замерз по дороге, а нам веселее было бы его ждать.
  
   Был в нашем полку один уникум. Штурман полка подполковник Хитров по кличке Хитрый. Незауряден был в двух направлениях. Во-первых, летал, как будто был рожден в истребителе. Что называется, летчик от Бога. Во-вторых, к спиртосодержащим продуктам был слаб, как дитятя к молоку. Уж не знаю, чем его мама в детстве выкармливала, а нюх на это дело был у подполковника развит отменно.
  
   Случилось так, что в профессионально-праздничный день "голофлотовцев" Хитров был ответственным дежурным по полку. И вот в разгар нашей подготовки к торжественному ужину, перемежающейся тренировочными тостами, заявляется он к нам в гостиницу. Вломившись в нашу комнату без стука, как и положено представителю полковых вождей, и грозно сдвинув брови, он сразу, что называется, взял быка за рога. Дескать, я вас без рентгена насквозь вижу и знаю, что вы все тут ГАФовцы. А посему будете безобразия безобразничать и спирт пьянствовать. Затем, глядя суровым военным взглядом на наши приунывшие физиономии, достал из кармана банку кильки в томате и скомандовал: "Ну что встали, доставайте". В наших рядах пробежало оживление и расслабуха. Мы достали пузырек, уселись за стол и занялись кто резаньем хлеба, кто рОзливом спирта, а я, к примеру, открытием Хитровской консервы.
  
   Вот тут-то и произошел казус. Угораздило же подполковника сесть справа от меня. Когда я очередной раз резанул банку, левая моя рука, видимо уставшая с утра от регулярного поднятия рюмок, выпустила банку. Получилось бросательное движение, которое при желании трудно повторить. В итоге полураскрытая банка сначала прыгнула, как живая, на плечо нашего высокого гостя, а затем покатилась под стол. Я, делая судорожные движения всем телом, так же ринулся под стол, спасать закуску. Еще там, под столешницей, я понял, что в комнате стало неестественно тихо. Когда уже выполз из-под стола, держа перед собой как щит пойманную банку, меня молча прожигали насквозь три пары глаз. Причем у владельца самого испепеляющего взгляда с подполковничьих погон, уныло капая томатом, свисала одинокая тощая килька, освобождённая из баночного плена моею нетвёрдой рукой, кокетливо косившаяся в мою сторону маленьким круглым глазом... Он был непарным и потому я его в число парных зрительных органов включать не стал.
  
   Пауза длилась недолго. Хитров скомандовал: - Наливай!
   Вместо тоста он выдал тираду типа: "...мать... лейтенанты ...руки из...". Короче говоря обстановка несколько разрядилась.
  
   У подполковника Хитрова была особенность в питии. Он употреблял несколько рюмок, затем пьянел до отключки и ложился спать. Минут через сорок просыпался, как огурчик. Таким образом, пока честная кампания пьянствовала единожды, он мог напиться и протрезветь раза три- четыре, в зависимости от серьезности застолья. Так и получилось в этот день, но с поправкой.
  
   Когда наш командир был уже в состоянии сильного подпития, плюхнулся на кровать. Но перед тем, как уснуть, Хитров снял китель и категорически заявил: "Я с полчасика посплю, проснусь, а мой китель чистый". Делать нечего. Пожелание начальства нужно воспринимать, как приказ. Мы достали из карманов все документы (слава Богу, догадались), налили в ведро (другой свободной тары не оказалось) воды, насыпали с полпачки порошка, поколбасили стираемое, пожамкали, дружно выкрутили и повесили на плечики посреди комнаты на светильник, дабы стекало. И чтоб поближе к теплу.
  
   Когда пострадавший, протрезвев, проснулся, его глазам предстала живописная картина: висящий посреди комнаты писающий мыльными разводами мокрый китель и три раненых спиртом подчиненных, пронизанных чувством исполненного армейского долга. В это время морозы в Котельниково доходили до 35 градусов. Февраль, ветер, зима. Наш гость, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства и обзывая нас всякими непристойными словами, удалился. Через некоторое время вернулся гонец из города. С его слов, возвращаясь в полк, он встретил нашего Хитрова, который нес под мышкой какую-то зеленую фанерку. Остаётся только удивляться, как подполковник не сломал китель по дороге и достойно донёс честь мундира до дома.
  
   А своим приятелям подполковник наутро уже рассказывал о своих героических подвигах о том, как на него по дороге со службы напали какие-то подонки. Избили и украли мундир. Но он мужественно преследовал превосходящие силы противника, вступил в схватку и отбил своё имущество советского офицера. Схватка проходила в условиях низких температур и климатических трудностей, именно по этой причине подполковник слегка подкашливает. Застудился чуточку, и не мудрено.
  
   Мы же с ребятами данную историю о доблестях нашего командира тоже слышали, но сочли за лучшее не встревать со своей версией. Себе дороже. Но даже и такая безответность мало помогала.
  
   Ох, и доставал всю нашу честную кампанию Хитрый, пока двухгодичники не ушли на дембель... Я вот, правда, остался служить и дальше, но меня перевели в другую часть. Иначе неизвестно, чего бы мне ещё довелось от бравого подполковника натерпеться в неравной схватке один на один.
  
   А что вы так с недоверием на меня смотрите. Этот наш Хитров не зря любил повторять свою излюбленную пословицу: "Мы всех потенциальных противников быстро накроем несимметричным ударом рваной калошей по вспотевшим подмышкам!". Но, как ни странно, потенциальные противники так ничего и не получили от боевого командира, зато личный состав не успевал просыхать от пота в семь ручьёв, выполняя боевые фантазии Хитрова, фантазии цвета пожухлого хаки.
  
  
  

ИСТОРИЯ ОБ ОФИЦЕРСКОЙ ЧЕСТИ

(вторая байка от Кузнечика)

  
   Ещё в пору моей студенческой юности учился в нашем славном институте довольно-таки известный персоналий - Паша Корчагин. Он был из "слонов" (так у нас механиков называли), но настолько прижился в нашем общежитии, что даже тетя Маша, дежурившая на общежитской вахте, считала его "автоматчиком"** хронически забывающим пропуск. Отличался Паша веселым характером, легкостью вхождения в кампании и солидным симпатичным носом, который явно нарушал центровку тела в моменты насыщения алкоголем. Во всяком случае, после каждого приличного приобщения к спиртосодержащим продуктам его нос нес на себе отпечатки то асфальта, то ступенек, то угла дома...
  
   Случилось так, что постинститутская наша с Пашей встреча произошла в городе Котельниково, где мы выполняли священный долг, преодолевая трудности армейской жизни. Когда их (трудностей) не хватало, во всю работала фантазия военных чиновников. И вот заслали, как-то, наши эскадрильи зимовать на лагерном аэродроме. Аэродром располагался на бугре. Вокруг Сальские степи. Что это давало боеспособности армии для меня осталось загадкой, поскольку с началом зимы самолеты замело так, что только кили торчали из-под плотно утрамбованного снега. Между бараками и к столовой были прорыты самые настоящие тоннели.
  
   Представьте себе две эскадрильи здоровых мужиков, примерно сто-сто двадцать человек, помещенных в замкнутое пространство и обреченных всю зиму почти ничего не делать. А ежели учесть, что спирт присутствовал в достаточном количестве, и списывался оный на техническое обслуживание погребенных под снегом самолетов регулярно, то в принципе становится ясно, чем развлекался военный люд. Каюсь, виночерпием нашей эскадрильи был я. Должность обязывала. Я числился начальником группы радиоэлектронного оборудования, а основной поток авиационного спирта как раз и идет на это оборудование. Поскольку не хлебом (спиртом) единым живы, в качестве духовной пищи существовала масса розыгрышей и пари.
  
   Под моим военноначалом в группе служил прапорщик Василюк. Невысокого росточка, не больше Дени де Вито в пряжке на полусогнутых. Но был он кряжистым, сильным, руки как тиски. И ещё, отличался Василюк выдающейся физической особенностью: он с легкостью брался за оголенные провода, чувствуя легкое покалывание от 220 вольт, а если касался 380 вольт, отдергивал руку и объявлял: "Фаза". Как-то раз, от нечего делать, наш Василюк поспорил с мужиками, что запросто возьмет в рот два провода от самолетного аккумулятора. На шоу собралась вся утомленная вынужденным бездельем эскадрилья. И вот все встали в кружок, поставили в центре аккумулятор, вышел польщенный вниманием Василюк, неспешно приладил к аккумулятору провода и взял оголенные концы в рот.
  
   Тут произошло неожиданное. Веселым фейерверком блеснул электрический разряд, и металлические коронки бедного прапорщика приварились - нижняя и верхняя. В его глазах легко читался перевод всего того, что он пытался промычать. Зрители, пронзенные состраданием к товарищу и пропитанные алкоголем, бросились на подмогу пострадавшему. Сначала отсоединили провода от аккумулятора. Василюк сразу де сделался похож на матёрого моржа, изо рта которого торчат дефицитные клыки в изоляции. Следующим шагом с помощью силовой отвертки и плоскогубцев помогли прапорщику вновь обрести человеческий облик, но с потерей коронки с верхних зубов. Этот эпизод я привожу лишь как описание обстановки нашей зимовки.
  
   И вот, когда стаял снег, с первыми подснежниками появились ранние проверяющие на голову... вернее, на диспетчерскую "башню" нашего аэродрома, желающие лицезреть несокрушимую и легендарную во всей боевой красе. Велико же было удивление залетного генерала, когда он встретил Пашу Корчагина с его верным боевым товарищем. Шли младшие офицеры в обнимку, поскольку четыре точки опоры устойчивее двух. Вполне объяснимо и понятно, но не для генерала.
  
   А перед встречей два товарища просто-напросто обрадовались первому теплу, ласковому солнышку и возможности добраться без осложнений до ближайшего села, где можно отдохнуть от опостылевшего спирта и жареного хека на закусь.
  
   Итак, укрепив свое весеннее настроение настоящей водовкой-вкусняткой, салом и колбасой и ничего не подозревая, они направились на родной аэродром, где и произошла неожиданная встреча. Генерал со всей своей генеральской строгостью попытался выяснить фамилию того, который с битым носом, но когда узнал, что перед ним Павел Корчагин - пришел в негодование и начал шуметь.
  
   Подозреваю, что он воспринял сие известие как издевательство над собой. Паша, в свою очередь, обиделся таким недоверием к собственной родословной. Реакция его была неадекватна. Он распрямил плечи, взглянул на погоны и рявкнул на генерала примерно следующее:
   - Ты п-п-пачему, ... прапор честь офицерам не отдаешь, а?!
   С нетрезвого взгляда Паша неадекватно оценил размер звёзд. А папаха, спросите вы? Так в наших аэродромных условиях большой мужской скуки не только что папаху, сомбреро готовы были на себя натянуть, лишь бы от тоски не повернуться.
  
   Генерал был без сопровождающих и быстро ретировался. Но обиду, видать затаил. Вскорости состоялся суд офицерской чести. Заключался он в том, что бедных провинившихся, непривычно трезвых выставили перед также непривычно трезвыми сотоварищами и начали гневно клеймить. В клеймении особо отличался, естественно, замполит полка. В итоге свою речь он подвел к тому, что гнать надо из армии таких при... пи... (несмотря на свою замполитость особого такта в речи он не выдерживал, посему дословно приводить не буду).
  
   Велико же было удивление военачальников, когда они обратили свой взор на Корчагина. Паша расцвел, распрямил плечи и явно готов был бежать собирать чемодан. В президиуме кто-то произнес: "Подождите, я не пойму. Мы наказываем или поощряем?" В результате задержали Паше очередное старшелейтенантское звание и присвоили его только перед уходом на дембель, когда все забылось.
   Вот так отстаивал Корчагин свою знаменитую фамилию.
  

_ _ _

  
   Макар с удовольствием выслушал байки Кузнечика, посмеялся вместе со всеми, получив положительный заряд перед предстоящим заседанием. Он хотел было закурить облегчённый "Bond", который обнаружил в кармане (странно - а ведь раньше он даже не помышлял о курении!), но тут дежурный офицер пригласил всех в конференц-зал. Конференц-зал представлял собой небольшой амфитеатр, плавно спускавшийся рядами к огромному столу, на котором зеленела полями, желтела песчаными равнинами, кудрявилась дубовыми и берёзовыми рощицами и щетинилась хвойными лесами подробная топографическая карта предстоящих учений. Чуть поодаль, за тем краем земли, искусно изображённом на плотной штабной бумаге с матерчатым основанием, на котором чьим-то тушевым росчерком была нарисована водяная мельница и минеральный источник, располагалась невысокая сцена с президиумом и трибуной.
  
   В президиуме сидело человек восемь старших офицерских чинов, не ниже полковника, и красовался боевой генерал-лейтенант с огромной неподъёмной челюстью, как у сказочного Щелкунчика, широченными, на три четверти, лампасами и самомнением, свойственным недалёким, но облачённым властью людям.
  
   Про генерала этого чуть раньше, ещё в курилке, младшие офицеры болтали, что во времена своей тревожной молодости он прославился тем, что любил подсидеть любое начальство. Стучал почём зря и в нужном направлении. Пристебаи из карьеристов носили Щелкунчика на руках, хотя драл он их, будь здоров! Что твой Кутузов Бонапарта дрючил на реке Березине. Но в отличие от нашего современника великий полководец мечтал взглянуть на Париж хоть одним глазком. А генерал-лейтенант, можно сказать, почти аншеф дивизионного масштаба, наоборот, грезил кому-нибудь между глаз заехать. Вот вам такое единство и борьба противоположностей, чтоб им... в историческом разрезе, да, не хворалось!
  
   Про Щелкунчика Трубецкой как-то сразу подумал, вспомнив посещения областного музыкального театра в детские годы. Тогда Макар под бабушкиным руководством видел знаменитый балет Чайковского, будучи в детсадовском возрасте. Ничего толком не понял и проспал большую часть действия. А потом и во второй раз смотрел - уже вместе с учениками родной средней школы в добровольно-принудительном порядке во время экскурсионной поездки в пору зимних каникул.
  
   Тогда спектакль произвёл на Макара неизгладимое впечатление. Учился он уже в пятом классе, но продолжал верить в чудеса. Поэтому волшебное превращение уродливой деревянной игрушки в прекрасного принца ничуть его не удивило и не вызвало дикого ржания, какой издавали его продвинутые одноклассники.
  
   Итак, генерал походил на того самого Щелкунчика из Новогоднего детства.
  
   Генерала звали Никодимом Парфёнычем Полуклеевым. Фамилия явно не указывала на династическую принадлежность, и поэтому Трубецкому стало вдвойне любопытно - превратиться ли сей замечательный военный деятель в прекрасного принца к концу заседания. И вообще, каким-то чудесным образом (а может быть, просто по недомыслию и дикому романтизму) для Макара всё военное заседание превратилось в сцену, где гениальной волей беспалого главнокомандующего (из предыдущего избирательного цикла) режиссировались действия по мотивам бессмертного творения Воткинского гения. Будто и свет кто приглушил, и софиты зажёг на просцениуме. Бог весть, казалось ли только это Трубецкому или было на самом деле. Как мы теперь узнаем?
  
   Короче говоря, прежде чем началось данное милитаристическое заседание, перед Макаром выросли декорации. И трибуна для выступающего, и сам зал, полный офицерства, и огромный стол с картой и генерал-лейтенант в образе Щелкунчика, жалко, что без сабли, - всё это было декорациями в какой-то неведомой игре воображения. После приветствия созвездий на погонах со звёздами высокой светимости, или, как выражаются люди недалёкие от астрономии, - звёздами первой величины, безусловным вставанием по стойке "смирно", слово взял генерал Полуклеев. Он взгромоздил своё плохо затёсанное тело за трибуну и обратился к славным временам непобедимой армии недалёкого прошлого, вспомнил всех славных командармов и командующих, неплохо отозвался и о тех, кто нынче не в почёте.
  
   Генерала пёрло от собственной разудалой смелости, когда он поминал маршальский гений товарища Латунина, Будимира Семённого и Клёна Теребилова. Он ощущал себя отчаянным разведчиком в краю буржуинских врагов-кровососов, Павликом Морозовым, не испугавшимся заявить правду в глаза супостатам из числа, пусть и не родственников, но довольно близких кормильцев, окопавшихся квадратно-гнездовым методом в Генеральном штабе. И, хотя было совершенно очевидно, что теперь за подобную "правду" не отправят отогревать Кольский полуостров теплом собственных кальсон с генеральским начёсом, но, тем не менее, Полуклеев старался говорить героическим шёпотом, чем вызывал сдержанное хихиканье у младшего офицерского состава и улыбку, сходную с улыбкой Сфинкса, у офицеров постарше не только возрастом, но и званием.
  
   Один только президиум не изменял каменные выражения лиц, на которых пытливый ум мог разглядеть в подстрочнике наморщенных лбов: "Вот были люди, ядрить твою через коромысло! Не чета нынешним дерьмократам".
  
   Преамбула генеральского выступления была коротЕнькой, как он сам изволил обнадёжить аудиторию, не более сорока минут. В старые времена генералы и не столько могли "поливать"... Правда, по бумажке от референта с удостоверяющей визой от компетентных органов "Рекомендуется к использованию для морально устойчивых строителей светлого будущего". Теперь же было всё не так. Тезисы доклада никем не визировались, да и, зачастую, и тезисов-то никто из командования не писал, подчиняясь негласному правилу энергичного министра обороны - говорить кратко и без бумажных шпаргалок. Поэтому, я думаю, отдадим должное Никодиму Парфёнычу. Не всякий военненький старой закваски сможет говорить нечто почти связное так долго, да ещё без помощи референта с плащом поверх всевидящего ока нержавеющего Феликса и кинжалом во внутреннем кармане партийного пиджака.
  
   Закончив разливаться мысью по древу, Полуклеев приступил к тому, для чего, собственно, и собрался здесь офицерский люд. Перво-наперво Никодим Парфёныч завернул вполне научную фразу, которую случайно услышал по телевизору из уст, а вернее, из пятачка одного свиноподобного теоретика. Фраза Щелкунчику понравилась, и он всё искал повод, чтобы ввернуть её в свою не совсем образную речь. Для сияния и блеска, так сказать. Вот теперь и представился случай. Полуклеев покрутил головой, высвобождаясь из плена перетянутого галстука, словно любопытный прибалтийский гусак из плена Евросоюзовских иллюзий и произнёс заветное:
   - Товарищи...э-э-э... нет.... Господа офицеры, эти учения вам не в хихоньки бирюлить. Практические знания на местности ещё очень даже смогут нам в выучке боевой... того... Причём всех бойцов без разбору. И тогда мы сможем сбивать все самолёты противника, в которые будут попадать наши ракеты!
  
   Макару начало казаться, что он бредит. Прочитанное некогда фантастическое произведение оживало практически в таком же самом виде, как описал это некий писатель Чваков. Расхождение в нюансах можно считать лишь подтверждением гипотезы, которая посетила Трубецкого: неизвестные ему космические механизмы приступили к материализации умозрительного с его, Макара, участием.

_ _ _

  
   А Полуклеев продолжал...
  
   Генерал взял указку и на карте попытался обозначить позиции противоборствующих сторон. Но, поскольку Полуклеев был боевым офицером, а не каким-то теоретиком, то все его движения указкой по карте были не совсем уверенными и практически не привязывались к ландшафту и топографическим ориентирам. Щелкунчик передал слово начальнику штаба дивизии и с облегчением занял место в центре длинного стола с застывшим, будто нарисованным президиумом. Трубецкой, который вопреки тому, что чувствовал себя абсолютно выспавшимся в шкуре Семипядько, начал было задрёмывать во время прочувствованной речи Полуклеева. Но когда указка залетала карающим македонским дротиком над полями, лесами, огородами с нужниками, изображёнными на супер-карте, сжимаемая твёрдой рукой начальника штаба, Макар пришёл в себя и попытался уцепиться за ускользающую мысль деятеля военно-тактических теорий. Он с трудом понял, что его роте предстоит по-прежнему находиться в резерве, охраняя дурно пахнущие склады от посягательств десанта противоборствующей группировки.
  
   По мере того, как указка мельтешила над карточным столом (а как иначе прикажете назвать стол, на котором расстелена во всю свою имперскую мощь армейская карта категории "секретно в самый раз"?), Макар вдруг начал различать некоторые изменения, происходящие в зале. А толчком к тому послужило прелюбопытное событие: на краю карты, там, где изображены силосные ямы местного животноводческого хозяйства, появилась симпатичная крыса. Это была Сюзанна, безо всякого сомнения. Откуда только она здесь взялась? Она же ещё вчера вечером проживала в солдатсеой казарме за несколько километров отсюда. Не мог же сам Трубецкой пронести её контрабандой в зал, не заметив этого. Или только показалось Макару, что крыса, соизволившая атаковать виртуальные позиции, звалась Сюзи? Или он сам себе такое придумал, а зверёк с никогда не стриженной икебаной на загривке - местный обитатель; в полном смысле - штабная крыса?
  
   Позвольте, тогда отчего у этого грызуна шкурка белая, а не серая? Не может же быть такого, чтобы все военные крысы были альбиносами? Конечно, нет! Или всё-таки может случиться подобное совпадение?
  
   Так или иначе, а озорной грызун вцепился острыми зубами в наконечник указки с явным намерением вырвать её из рук тучного штабного полковника с неизвестной автору фамилией. Штабист, вероятно, почувствовав некоторое неудобство при обозначении позиций противоборствующих сторон, слегка занервничал и зашерудил указкой с удвоенной силой. Сюзанна (осмелимся предположить, что это была именно она, коль скоро, все обстоятельства указывают нам именно на данное обстоятельство) не унималась. Она накрепко зафиксировала своими замечательными зубами деревянную основу указующего предмета.
  
   Полковник начал приобретать красноватый оттенок не только в районе развесистых щёк, но и в области шеи. Мало того, Макар отметил про себя, что упитанная холка у штабиста побагровела. Он свирепо вполголоса выругался:
   - Что это ещё за хрень?! Мать вашу!
   Затем полковник устремил свой милитаристический взгляд на карту (а, значит, и на Сюзи) и разозлился окончательно.
   - Чёрт знает, что происходит! Развели тут всяких грызунов в храме!!! - клекотал штабной орёл боевым посвистом.
   Он, собственно, так и выразился про храм. Трубецкому было непонятно, что имел в виду штабист. То ли храм военной науки, то ли храм духовный, который, подобно фарисеям, осмелилась осквернить живая серая... пардон, белая... тварь. Макара трудно было упрекнуть в невежестве - ему была знакома история древней Иудеи в первом приближении.
  
   А, между тем, на карте боевых действий разворачивалось нешуточное сражение за обладание указкой. Несмотря на явное превосходство в массе, полковнику никак не удавалось перейти в решительное наступление и повергнуть мелкого грызуна к паническим ретирадным действиям. Зал буквально замер, ожидая новых неожиданных ходов БЕЗусловных противников. Только президиум негодовал и тревожно матерился. Особенно неистовствовал генерал Полуклеев. Он время от времени взывал к теням великих полководцев, которые неожиданно возникли в виде голографических изображений над столом и мерцали многочисленными наградами, как витрина магазинов, торгующего дешёвой бижутерией.
  
   Неожиданно на улице сверкнула молния, грянул гром, и сделалось темно. Это придало некоторую долю таинственности происходящему. Топографическая карта будто ожила. Плоские изображения тактических объектов на ней внезапно обрели объём и форму. Местность стала рельефной в полном соответствии с изолиниями, вившимися на толстой бумаге с матерчатой подложкой. Макару показалось, что он даже видит тонкие ниточки линий электропередачи, тянущиеся вдоль просёлочных дорог, развешенные на покосившихся деревянных столбах, напоминающих миниатюрные кресты с неправославным количеством перекладин. А на главном шоссе стали различимы горящие фонари дневного света.
  
   Маленькие автомобили и бронетехника перемещались по территории стола, послушные нетвёрдой указке штабиста. Все просёлки и тропы блестели свежими лужицами, переходящими в непролазную грязь. Было видно, что идёт сильный дождь, поскольку поверхности луж пузырились и буквально закипали от водяных линий, не толще человеческого волоса, протянутых от тёмно-бардовых туч, повисших над столом. Откуда-то из-под потолка медленно планировали на парашютах типа "крыло" неизвестные десантники числом не менее полуроты. Тёплые восходящие потоки не давали им вступить в бой с ходу, опустившись на карту. Они вынуждены были кружить будто рой назойливых комаров в разгар лета, изредка попискивая УКВ-связью в очень высокой тональности. По всему выходило, что внутри топографической карты кипела новая, неизвестная жизнь.
  
   Каким образом внутри одного мира возник другой, было совершенно непонятно. Офицеры сидели, будто заворожённые. Смешки из зала затихли, лица вытянулись в напряжённых, ничего не понимающих гримасах. До смеха ли теперь, когда на твоих глазах происходит неведомый науке феномен, который происками супостатов и объяснять-то не хочется, чтобы не утратить веру и чувство долга и всепобеждающее торжество отечественной военной мысли! Лучше всего, конечно, списать всё происходящее на провокацию неземных цивилизаций. Только от этого становится ещё более жутко. Президиум попытался избежать встречи с непознанным, отступая в беспорядке к запасному выходу (на случай пожара или ядерной угрозы), но дверь оказалась наглухо закрытой снаружи. Так что дальнейшая картографическая вакханалия продолжалась перед лицом не только офицеров младшего и среднего звена, но и штабных работников. Продолжалась во всей своей диковатой красе.
  
   А генералу Полуклееву была уготована несколько другая участь, отличная от участи рядового военного наблюдателя. Но обо всём по порядку. Итак, мой любезный читатель, мы остановились на том, что карта превратилась в живую картинку манёвров многочисленных моторизованных частей, над ней ярилась гроза, и поливал неестественно густой дождь. А что же наши основные герои, противоборствующие силы армейского порядка в лице безвестного полковника и силы необузданной природы в лице, пардон, крысиной морды, весьма напоминающей Сюзину?
  
   Яростная схватка завершилось весьма неожиданно. Серому (от грязи, а не от рождения) животному удалось резким движением головы вырвать указку из пухлых рук противника. После чего полковник как-то сразу съёжился и будто начал стаптываться. И стаптывался с неистовой силою до той поры, пока не стал размером, под стать, забавным бронетранспортёрам и танкам, мельтешащим по ожившей карте. Он сразу же уселся в ближайший автомобиль и умчался на нём к северному краю карты, на котором значилось столичное направление в виде столбика-указателя "ДО столицы 827 вёрст". "Видно, в Генеральный Штаб за разъяснениями и указаниями уехал", - подумалось Трубецкому.
  
   А тем временем решительный генерал Полуклеев на глазах своих подчинённых начал терять вес. В буквальном смысле слова. Он уже был ничуть не больше карлика, когда запрыгнул роскошными лайковыми сапогами на стол с картой и заорал душераздирающим дискантом:
   - Товарищи офицеры, это провокация! Нам нужно не терять самообладания, как учит нас устав внутренней службы, и сплотить свои ряды!
   Насчёт реализации последнего руководящего посыла было очень сомнительно. Сомкнуть ряды с генералом Полуклеевым представлялось практически невозможным по причине его катастрофического уменьшения до размеров резинового пупса, наподобие тех, которыми ещё совсем недавно отвлекали маленьких детей при купании в ванной от мытья головы. Впрочем, достаточно юные читатели уже и не помнят, что такие игрушки существовали когда-то на свете. Для них автор приберёг небольшой совет. Современной молодёжи, достаточно представить себе облысевшую куклу Барби, и тогда они поймут, о чём речь, с поправкой на разглаживание некоторых кукольных выпуклостей в сторону живота.
  
   Начальственный крик Никодима Парфёныча стал не громче комариного писка, а сам облик бравого военного вызывал некоторое недоумение у аудитории. Выдающаяся нижняя челюсть генерала гипертрофированно увеличилась по отношению к размеру стремительно схлопывающегося тела. Теперь он полностью был похож на Щелкунчика, каким представлял этого сказочного героя Макар. Тем более что генеральский мундир почему-то резко поменял цвет, превратившись в тёмно-зелёный сюртук до колен с красными обшлагами на рукавах, какие носили офицеры Преображенского полка времён великих царственных женщин. Треуголка с плюмажем заменила Полуклееву привычную фуражку, увенчанную раздвоившимся в тщетных попытках углядеть истину орлом со зловещими, малость осыпавшимися крыльями.
  
   Теперь стало ясно, что Щелкунчику предстоит битва не на жизнь, а на смерть с Мышиным королём. Кстати, а где это трёхголовое исчадие, плод больного воображения великого сказочника Эрнста Теодора Амадея Гофмана? Его-то всё не было. Пардон, здесь не Мышиным Королём пахло, а, скорее, Крысиным, или даже Крысиной Королевой Сюзанной Первой.
  
   После метаморфоз, случившихся с Полуклеевым, на передовой наступило затишье. Но Трубецкой понимал, что это ненадолго. Полуклеев-Щелкунчик сумел сгруппировать все беспорядочные моторизованные части на карте боевых действий в единый разящий кулак и искал противника, чтобы смело по нему ударить. Упавший после грозы туман мешал рассмотреть северную часть местности, но Макару всё же удалось понять, что враг ТАМ. И он не дремлет. Об этом свидетельствовал мощный взмах крысиного хвоста, перевернувшего головной танк. Из боевой машины выскочил экипаж и устремился в тыл своих частей.
  
   Щелкунчик решительно пресёк упаднические настроения в рядах своих сподвижников, обнажил возникшую из ниоткуда саблю наголо и повёл за собой миниатюрные войска. А, возможно, этот клинок поднесли ему верные соратники из президиума? Конференц-зал затих окончательно, затаив дыхание. Такой настоящей баталии не ожидал увидеть никто. Войска, ведомые Щелкунчиком-Полуклеевым, решительно двигались сквозь завесу плотной тёмно-молочной киселистости наперерез едва угадывающемуся неприятелю. Туман периодически приподнимал свои густые затемнённые крыла, и оттуда, из волшебных глубин, становились видны подробности боевых действий. Боже мой, таких тактических ухищрений подвохов со стороны коварных противников офицеры даже не предполагали!
  
   Танки и БТРы натыкались на розовый крысиный хвост, начисто лишённый растительности, переворачивались, теряли атакующий темп, откатывали назад, в конце концов, в бессильных потугах переехать грызуна. Огневая поддержка, оставленной в тылу танковой роты не приносила успеха. Снаряды по странному стечению обстоятельств ложились примерно в одну цель - большую серую тучу, нависшую над картой. Это приводило к интенсивному молниеотделению и бутафорскому грохоту, скорее напоминавшему стук детского барабана, чем артиллеристскую канонаду. "Кто-то сбил прицелы на орудиях", догадался Трубецкой, но вслух ничего не сказал. "Измена!" - подумал Щелкунчик громогласно, но никто полковника не услышал по причине его непомерно высокого писклявого внутреннего голоса. Вернее, не так - услышали, но не расслышали. Не в той тональности вещал генерал.
  
   Дальше события разворачивались как у Льюиса Кэрролла в незабвенной "Алисе..." Закружился вихрь, поднявший заскорузлую тучу и раскрутивший её юлой. Серая масса взмыла вверх и мгновенно рассосалась на всей территории помещения. По конференц-залу носились, влекомые воздушными потоками невероятной силы, обрывки топографической карты со сползающими с неё танками и БТРами, водонапорная башня с западной окраины территории боевых действий, бескозырка Никодима Парфёныча Щелкунчика, размотанные миниатюрные портянки, крысиная шерсть и прочие атрибуты армейских буден. С голов офицеров срывало фуражки, выдёргивало из рук планшеты, авторучки и расчёски.
  
   Если говорить образно, ураган поднялся не хуже торнадо на Аризонских равнинах. Он буквально вырывал из кресел тощие лейтенантские зады, зады средней упитанности капитанов и старлеев, окорока торговой пригодности дружной майорской братии. Трубецкой с ужасом понял, что его понесло к потолку и вот-вот ударит об люстру темечком. Он попытался было подумать какую-то очень любопытную мысль, но вместо этого в голове кто-то коварный выковал многопудовую тираду, которая внезапно ударила по всему вибрирующему организму:
   - Капитан, проснитесь!! Перекур!
   Но замыленные смерчем глаза разлепить никак не удавалось. "Вот ведь, досада какая, - преследовало Макара неуместное в своей прозаической меркантильности умозаключение, - как раз так курить хочется..."

_ _ _

  
   В пылу необъяснимого военного экстаза, в который перерос доклад о грядущих учениях, никто не обратил внимания, что боевое подразделение десанта, что возник из ниоткуда, унесло сквозняком в форточку. Тот самый десант, который в количестве до полуроты, навязчиво висел над топографической картой в разгар сражения. Помните?
  
   Никто из присутствующих также не обратил внимания, в какую форму были одеты эти диверсанты - странная рассеянность для намётанных офицерских глаз. Между тем, было бы неплохо выяснить цели и задачи противника, натренированного в лучших НАТОвских традициях.
  
   А задача перед спецназом Эстонского фатерлянда стояла такая - отомстить ненавистным оккупантам за поруганную честь отчизны... Как-то нехорошо получается - кому будет нужна поруганная отчизна из современных демократичнейших государств? К тому же и поругание давно уже закончилось. Но не таковы отчаянные эстонские бойцы. Сами они про поруганную честь ничего толком узнать не успели, но им правительство разрисовало всю подноготную в жутких красках. В частности - оккупацию Великой независимой (целых двадцать лет) эстонской державы с многовековыми традициями государственности. Оккупанты, вот бестии, сначала дали свободу, а потом её же и забрали, насадив насильно строительство промышленных объектов на девственно чистых лесах и лугах с редкими, но прекрасными хуторами-мызами. Такую пастораль хотели укнокать изверги!
  
   И не мудрено, что вскипела у парней из спецназа эстонского жажда мести кровавым пузырём, застившим глаза. А тут и приказ о высадке в самом центре европейского милитаризма подоспел. Очень, нужно отдать должное командованию НАТО, своевременный приказ. Осталось получить ответы на три вопроса:
   - Как быть с поруганной честью отчизны?
   - Почему приказ о десантировании получен от офицеров НАТО, а не от эстонского командования сил невероятно стремительного развёртывания?
   - Куда пропал десант, числом до полуроты, улетевший в форточку?
  
   Отвечу, пожалуй. Государство с поруганной честью, безо всякого сомнения, в Европе никому не нужно, поэтому пришлось привлекать на помощь военизированную гименопластику от НАТО. Так, почему Натовские командиры приказы независимому эстонскому десанту отдают? Очень здесь всё просто. Кадровый кризис неожиданно случился в эстонской армии. Один генерал в отпуск уехал, а второй поел немытого винограда. Вот теперь сами и подумайте, что делать в столь аховой ситуации, когда армия обезглавлена? Вот, и то-то - для того и существуют безразмерные друзья с Запада, которые всё за тебя решат и на истинный путь направят. Что, ещё у нас с третьим вопросом пока непонятки? Хорошо, сейчас палец наслюнявлю и компас возьму. Ага, так - унесло до полуроты лучших эстонских спецназовцев северо-западным ветром в сторону Броварисполя. Да, и столицу им, похоже, тоже миновать не удастся. Вот ведь незадача, какая. Как нам теперь его, десанта, путь проследить? Положимся на неисповедимые пути Ляпсуса, пожалуй. А что нам ещё остаётся?

_ _ _

  
   Возле бензоколонки на выезде из Броварисполя, той самой, которая украшена весёлым плакатом "Топливо от Лукавый OIL, заправился и - в путь!" толклись наши старые знакомые Болек И Лёлик. У них сегодня был день трудового энтузиазма. Разогнав чумазых пацанов, друзья чистили лобовые стёкла автомобилей, свернувших на бензоколонку. Сегодня везло - платил каждый пятый. Неслыханная удача. Оттого Болек и Лёлик могли позволить себе благодушествовать, предвкушая вечернее угощение.
   Болек меланхолично наблюдал за слащавой парочкой, изображённой на плакате "Заработай материнский капитал этой ночью" и выражал своё к ней отношение:
   - Если девушка говорит, что она изменилась, то это значит, что она потолстела; а если девушка заявляет, будто сильно изменилась, то, скорее всего, она беременна.
   - В шашках главное - умело владеть не дебютными теориями, а доской в качестве ударного инструмента, - не в тему отозвался Лёлик.
   Помолчали.
   - Ой, смотри, что это там летит над нами в форме птичьего клина? Будто десант с парашютами, но только очень высоко... и не вниз движется, а в сторону... - Болек показал пальцем в северо-западном направлении.
   - Наверное, благие намерения нашего правительства в очередной раз взлетели на воздух... вылетели в трубу.
   - В газовую трубу?
   - Будь я помоложе, непременно спросил бы с этих гавриков, на какой, извините, хрен им понадобилось настолько цинично надругаться над народом. Могли бы сразу признаться, что, мол, так и так, прибыли мы из одной иностранной державы, чтобы окончательно развалить всё, что ещё неразваленным осталось. Нравы опустить на уровень позывов животного влечения, алчность возвеличить до высот добродетели, а на небе вместо солнца поместить купюру с подмоченной репутацией и сомнительным достоинством в миллион долларов и подписать "Великая национальная мечта".
   - Ну, ты тип! - усомнился Болек. - Не слишком ли пафосно излагаешь, дружок? Опять за своё взялся, за борьбу с ветряными мельницами. Может, это и не драконы вовсе, а твои фантазии?
   - Знаешь, за последние несколько сотен лет драконы научились так маскироваться, что теперь нам видны не просто унылые ветряки, а красочные центры развлечений и торговые центры, полные ценностями для желудка. О духовности там речи не идёт...
   - Похоже, у тебя вот-вот случится перелом головного мозга. Ты береги себя, брат в борьбе с драконами.
  
   В небе серыми тучками, похожими на драконов, парил замаскированный под гусиный клин эстонский десант. Куда-то его отнесёт ветром перемен? Драконы, скорпионы. Wind of change...
  
   А куда пропал настоящий Полуклеев, наверняка, сами догадались... Или нет, постойте, там под вышкой у склада фекалий лежит что-то сизо-переливчатое..., невероятно мобильно-поджарое. Никак, инопланетянин... Вернее, его герметичный комбинезон космического цвета. А где же тогда Полуклеев?..
  
   Может быть, улетел со стаей настоящих диких гусей, в Африку на зиму подался, как в публикации о Фёдоре Тихом? Думаю, что нет. Не всякому же слову взрасти физическими корнями в реальной жизни.
  

* * * *

* * *

*

  
   * - урядниками от шляхты автор, вероятно, назвал тандем из близнецов-братьев польского правительственного посола;
  
   ** - для более внимательного изучения трудов говорящего кота из Китеж-града отправляю вас к научному труду Аркадия и Бориса Стругацких "Понедельник начинается в субботу";
  
   *** - "автоматчиками" в институте инженеров гражданской авиации, где учился Кузнечик, называли студентов факультета автоматики и вычислительной техники;
  
   Кстати, Кузнечик - персонаж, прототипом для создания образа которого послужил мой однокурсник и друг по имени Малышев Алексей Станиславович. Обе истории (об "офицерской чести" и "чести мундира") случились с ним на самом деле и записаны им самим. Автор этих строк постарался внести минимум исправлений в первоисточник. Низкий поклон и большое спасибо!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"