Петровские Выселки и деревней-то не назовёшь. А какое уж там село: ближайший Храм, и тот за пять километров, на берегу Красивой Мечи — быстрого, неспокойного, но всегда тёплого многорыбного притока Дона. А Выселки — так, деревенька, деревушка в шесть дворов. Среди зелени лесов и золота полей прилепилась она неожиданно к лебедянской дороге. Конечно же, эта асфальтовая лента в две полосы появилась гораздо позже, чем само поселение, недаром ведь, эти Выселки называются Петровскими. Должно быть, название это сохранилось еж с 16 столетия, времён Петра Великого. А может, и нет. Просто какой-нибудь заурядный помещик Петров прописал в географии России своё скромное имя.
Впрочем, это теперь не так уж и важно. Какая-никакая, а сама-то деревня ещё существует. И люди в ней живут, и скотина, и птица. И погост за околицей, почти проглоченный подступившим лесом, небольшое кладбище, на крестах и надгробных камнях которого можно встретить всего лишь две фамилии. Типичное родовое захоронение. И кругом, кругом неудержимая, самоуверенно прущая из земли растительность. Чернозём здесь — будто маслом пропитанный и, кажется, круглый год огороды завалены овощами, а сады — фруктами.
Тьфу! — на цивилизацию; это ли не Рай?
Я сидел у окна и наблюдал, как свихнувшиеся от жары куры забирались на невысокий, травянисто-лохматый бугорок древнего погреба, с разбегу спрыгивали с противоположной стороны, где ещё болталась на одной ржавой петле маленькая деревянная дверца, обегали вокруг и снова карабкались наверх. В комнату, где я коротал своё безделье, набилась густая душная тень. Мухи нудно зудели под потолком возле пыльной лампочки. Скучно.
Мимо проковыляла стайка гусей, общипывая на ходу подвядшую траву. Пришла чумазая рыжая кошка, посидела, подивилась на кур недолго. Унылая собака выглянула из зарослей репейника, понюхала брошенное кем-то ржавое ведро со рваной дыркой в дне и скрылась восвояси.
Делать ничего не хотелось, и математические таблицы не лезли мне в голову. Каникулы. «Каникулы» — я произнёс про себя по слогам несколько раз это слово, решил, что происхождения оно латинского, и забыл. Те же гуси, в прежнем порядке прошлёпали в обратную сторону. Нет, этим птичкам Рим не спасти, подумалось мне, когда я провожал их взглядом. Курам, наконец, надоел погреб, и они дружно и громко убежали куда-то.
Через некоторое время появились деревенские мальчишки, их было четверо, и каждый нёс в руках маленького котёнка. Котята, наверное, родились совсем недавно, потому, что глупо тыкались мордочками в разные стороны. Они были: два серые, один чёрный, а ещё один какой-то непонятный. А мальчишки были знакомые и, проходя мимо меня, предложили мне пойти с ними на пруд.
«Котят топить,» — пояснил один из ребят. «Зачем?» — совсем по-городскому удивился я. «А куда их ещё? Всё равно сдохнут, с голоду или ещё как. Так, чтобы не мучились — бултых и всё». Я не совсем понял, почему котята обязательно должны сдохнуть, но на пруд пошёл вместе со всеми, даже не из любопытства — просто от нечего делать.
Поля по обе стороны дороги были уже убраны, и из них торчала колючая солома. А сама дорога была обильно посыпана потерянной грузовиками пшеницей. Редко попадались и целые колоски. Я подобрал один, расшелушил, обдул и стал жевать. Забавно и непривычно. Настоящий живой хлеб, не то что из городской булочной.
Мы шли в затылок друг другу, молча и бодро, и солнце грело нам спины. Бесконечные поля волнистыми просторами укатывались за горизонт, расчерченные между собой узкими лесопосадками. В этих посадках всё лето и до глубокой осени неистребимо водятся съедобные грибы без названия и в большом количестве.
На пруду мальчишки устроили соревнования: кто дальше забросит котёнка. Котят было мало, и поэтому каждому из ребят выходило только по одной попытке. А я в это время собирал на склоне ягоду. Не клубника, не земляника, просто ягода росла почти везде, не стесняясь. Росла во множестве и сплочённо. Хочешь — не хочешь, а пока сорвёшь одну, четыре нечаянно раздавишь. В оврагах, по которым весной стекает с полей растаявший снег, а летом пасутся стада, все склоны густо усыпаны ягодой. И коровы жрут её с большим удовольствием. Молоко, правда, от этого слаще у них не становится.
Потом мы долго купались. Вода в пруду была такая же тёплая, как дорога между полей. В пруду водилось много мелкой рыбы и иногда она ненароком щекотала купальщикам ноги. В середине дня на пруд приезжали ополоснуться закопченные механики сельскохозяйственной техники. Они ежедневно во время страды совершают подобные омовения.
Возвращались домой уже после жары, солнце переползло на другую сторону неба и опять оказалось у нас за спиной. О котятах никто не вспоминал, и поставленных рекордов не обсуждали. Молча и умиротворённо шагали мы по серому в горячих блёстках асфальту.
Деревенские жители, даже дети, отличаются от городских немногословностью, размеренностью в движениях и речи. И я сам, позабыв городские порывистость и суетливость, вливаюсь в этот ритм. Пусть ненадолго, хотя бы на несколько недель.
Пока я здесь.