Ветер стучится к нам в окна и двери. Что - это?Это Сказка просится войтив наш дом и в нашу жизнь.
Когда мы были детьми, Чудесаприходили к нам,ибо мы были открытыи доступны для них.Когда мы стали взрослыми,то затворили двери своей душии своего сердца, и поэтому с намине случается Праздника.Как нам снова стать детьми,чтобы Сказкасталаснова приходить к нам?
Глава 1
Никто не знает, откуда появился этот старик в посёлке. Тогда стояла поздняя осень, и сырость и холод не выпускали надолго жителей на улицу. Было приятно сидеть у печи, греться, пить чай и смотреть на потрескивающие в топке головёшки. В тот день стоял такой туман, что в десяти метрах ничего не было видно. В воздухе можно было рассмотреть крупинки влаги и прикоснуться к ним рукой. Тем, кто вовремя не позаботился о дровах, приходилось покидать свой домик и идти в лес за сушняком. Грибная пора уже прошла. В таком тумане могли заблудиться даже жители посёлка, которые с малолетства знают здесь каждую тропинку, каждое дерево и каждое ущелье. Такое происходило не однажды. И всякий раз выручала в таких случаях железная дорога и автомобильная трасса, которые проходили посередине посёлка, разрезая его на две половины. Когда поймёшь, что заблудился, слушай шум поездов, машин и иди на звук. На тропинки и дороги уже смотреть незачем, иди по лесу напролом. Ведь злые духи так затуманят голову и запутают, что будешь идти по дороге, которую знаешь до мельчайших подробностей, но будет казаться, что видишь её впервые и раньше на неё твоя нога не ступала.
Мой глинобитный домик расположился на склоне горы, в полукилометре от низины, трассы. Выше него живописная полянка, а дальше - лес до вершины горы. На полянке стоят часовенка и колоколица, которые мы соорудили из дерева с моим другом. Они - похожи на теремки, какие делают в детских садиках для игр. А ещё они - похожи на двух странников, один - колоколица - высокий и худой, чуть склонивший голову набок, стесняясь своего роста, а другой - часовенка - низкий и полный. Как древние, чудные путешественники, они вынырнули из другого мира, другого пространства, другого времени и застыли на поляне, разглядывая всё, что открылось их взору. И, кажется, что сейчас они вот-вот шевельнутся и двинутся в путь по бескрайним дорогам Земли.
Они рассказывали людям о главном, вечном и неизменном. Ведь люди часто забывают, для чего они живут, для чего создан этот мир, и тогда приходят беды, страдания и слёзы. Эти вестники напоминали о забытой Радости, об утраченном Счастье, о потерянной Любви. Но ещё они были моими друзьями, и я с ними даже разговаривал, поглаживая шероховатые стены, и мне казалось, что они отвечали мне взаимностью. У колоколицы был свой язык. На ней висели два небольших колокола и два рельса, и она говорила со мной перезвоном. Даже если не было ветра, рельсы раскачивались неведомой силой, и от ударов разносился мелодичный звук. А часовенка давала мне знать о том, что слышит меня тем, что вдруг наполнялась благовониями, и ветерок ходил внутри и колыхал огоньки лампадок и свечей.
Здесь, в одиночестве и удалённости от мирской суеты, я вёл свои беседы со ВСЕВЫШНИМ. Каждый день утром и вечером я поднимался на поляну, забирался на колоколицу и звонил, чтобы ГОСПОДЬ услышал меня, мои молитвы, чтобы не забывал, что есть на Земле такой маленький и незаметный человек - как я. Потом шёл в часовню и, если было масло, зажигал лампадку, и, став поближе к оконцу, начинал сердечный разговор. Сначала казалось, что меня никто не слышит, и мои слова растворяются в пустоте. Но потом пустота оживала и приходила в волнение. На сердце нисходила Благодать, а в душе становилось мирно и спокойно.
Снизу доносился гул машин, иногда заглушаемый рёвом проходящего поезда. Там, в машинах и вагонах, сидели люди, они куда-то спешили, ведь люди всегда спешат, им нужно куда-то успеть, иначе будет расстройство, и Счастье не придёт к ним. Но Счастье - хитрая вещь, чем быстрее за Ним гонишься, тем быстрее Оно от тебя убегает. Люди придумали скоростные машины, которые могут даже обогнать ветер, но Счастье тоже прибавило "газу", так и висит перед носом, а ухватиться за Себя не даёт.
Когда-то я тоже участвовал в этой гонке за Счастьем, но так и не догнал Его. Я занимался этим, пока не понял, что Счастье нельзя догнать, Его можно только дождаться и впустить в свой дом, в своё сердце. Оно не убегает, а догоняет человека и, потому, чтобы Его поймать, нужно не бежать, а остановиться, замереть и не суетиться. ИСТИНА приходит в молчании, ибо ОНА - тиха и нежна, и ЕЁ важно не спугнуть водоворотом мыслей и чувств, суетой и волнением.
Я потихоньку учился принимать ИСТИНУ, я учился молчать, хоть это и трудно давалось. Лишь долгие молитвы успокаивали ум, утомляли его, и он на какие-то мгновения прекращал "варить своё вечное зелье из одних и тех же продуктов - мыслей" и впадал в дремотное состояние. В эти моменты Нежность касалась своим крылом моей души, и моё существо приходило в трепет и волнение. Это продолжалось недолго, ибо ум, учуяв нежданное посещение, пробуждался и давал сигнал к осмыслению происходящего: включалась мозговая бетономешалка - и Божественные Волны угасали и исчезали. Я начинал всё сначала, и это походило на игру в прятки: я прятался от своего старого, болезненного существа, и пока оно меня искало, душа уносилась в Небесную Даль. Это было трудно, спрятаться от себя, но эта игра с собственным умом стоила того, чтобы пережить эти мгновения Благодати.
Иногда ничего не получалось, я не мог уйти от себя, моё старое "я" преследовало меня, и тогда наступал сезон уныния. В такой день я впервые и встретил этого странного старика.
С утра сходил недалеко в лес, собрал толстых веток и, связав их верёвкой, принёс вязанку домой. Потом ломал их ударами ноги, а то и руками, так как они были гнилые. То, что ломалось легко, плохо горело, а то, что невозможно было перебить даже обухом топора, в печи давало жар. И тогда мне подумалось: то, что даётся легко, - гнилое, и потом от него не будет никакого проку, а то, что достаётся с трудом и потом, принесёт благодатный плод, согреет.
В домике у меня жил котёнок с белой шёрсткой и чёрными пятнами. Как-то приблудился он неведомо откуда. Был тощий, грязный, а главное слепой. Тыкался мордочкой и постоянно ударялся о различные препятствия. Я покормил его хлебушком, помыл в тазике тёплой водой, и он стал членом моей лесной обители. Много раз мне говорили, чтобы я утопил его, ведь он всю жизнь будет мучиться, а у меня от таких советов внутри всё переворачивалось. Какой бы ни был, он - БОЖЬЯ тварь, разве я имею право отнимать, у кого бы то ни было жизнь? Ну, даже если и слепой, так что ж ему, не жить?
Я назвал его Лучиком. Моя большая лохматая собака Ассоль встретила появление четвероногого пришельца, как полагается собаке, но была сражена его открытостью и незащищённостью. Лучик тёрся о собачью морду, а Ассоль открывала пасть и покусывала котёнка, видимо, не давая себе отчёта, куда подевалась её агрессия. Более того, они вскоре так подружились, что, когда Ассоль спала, Лучик забирался на неё и принимался месить лапками её шерсть. Он выпускал когти, что, видимо, доставляло Ассоль удовольствие. А потом Лучик засыпал на живой подушке, и если бы вы видели эту картину, то наверняка умилились бы и разуверились в пословице, что кошка с собакой живут в ненависти друг к другу, ибо эта картина мира и согласия между двумя непримиримыми животными являла противоположное. Кошка с собакой могут жить в согласии и даже любви, что людям между собой почти не удаётся.
Постепенно Лучик освоился с предметами, мебелью, дверями и кое-как перемещался с наименьшими соприкосновениями. Но далеко он не ходил, только на площадке перед домиком погуляет и обратно. Иногда у него плохо выходили прыжки на кровать или стул, он промахивался и падал. Но главное - он понял, что обрёл свой дом, своё место, своего хозяина, и друга в лице Ассоль.
Внизу, у дороги, располагались два продуктовых магазинчика. После того как в печи разгорелся огонь, я вышел из домика за продуктами и взглянул на крышу. Из трубы вертикально вверх поднимался дым, который уже немного выше сливался с клубами тумана. Ассоль, сидевшая на поводке, встрепенулась и вскочила, начав выражать мне свои чувства по поводу того, что я собрался в магазин. Ей об этом сказала сумка, накинутая на плечо. Она смотрела мне вслед, пока я спускался вниз. Потом, когда я скрылся из виду, Ассоль принялась лаять, и её голос разносился так далеко, что я слышал его даже у магазинчика.
Старик стоял около киоска, сгорбившись и опершись одним плечом на телеграфный столб. На нём был плащ с капюшоном, который закрывал всё лицо, виднелась лишь седая борода. Жилистая рука держала палку - посох. Он стоял, не шелохнувшись и не подавая признаков жизни и интереса к окружающему миру, проезжавшим машинам и проходящим людям. Если бы перед ним лежала шапка или он протянул руку ладонью вверх, то можно было бы подумать, что он просит милостыню, а так он был похож на человека, который остановился, чтобы отдохнуть. Из-под полы плаща виднелись на ногах сандалеты с крестообразными ремешками. Я подумал, что в такой обуви долго не проходишь, тем более, когда уже на носу зима.
В магазине я взял хамсы полкилограмма и булку хлеба. Потом решил спросить продавщицу об этом старике, не знает ли она о нём что-нибудь. Она ответила, что никого не видела, и это показалось мне странным, ибо старик стоял от магазинчика в десяти шагах. Я вышел из магазинчика, старик всё так же находился на своём месте, не меняя позы и не шелохнувшись.
Поздним вечером, когда время уже приближалось к полуночи, я поднялся в часовенку, чтобы выполнить своё духовное правило - вечерние молитвы. Я проделывал этот путь на свою поляну с фонариком. В воздухе пахло сыростью и гнилью опавших листьев. Начинал накрапывать дождик. Движение машин на дороге приутихло. Я любил это время, когда мир успокаивался, и люди прятались по домам, погружаясь в сон. Казалось, что атмосфера Земли становилась более чистой и лёгкой, даже дышать можно было свободнее и глубже. Луч фонарика выхватывал у тьмы кусочек, всё остальное было погружено во мрак. Мне подумалось, что вот так и человек должен быть фонариком в этой жизни, чтобы светить не только себе, но и другим людям, которые потерялись в потёмках зла и невежества.
Скрипнула дверь часовенки, и я окунулся в атмосферу моей деревянной птицы, так я называю свою часовенку. Да она - и похожа на птицу, которая присела перед полётом, чтобы оттолкнуться от земли и взмыть в небо. Сладкий, слегка пьянящий аромат дерева, ладана, воска, царящий здесь, успокаивает душу и настраивает мысли на Высшее. Сердце, захваченное спазмом мирских переживаний, успокаивается и начинает биться в ином ритме, нежели обычно. Сердце только здесь и расправляет свои крылья. Многие посетители моей часовенки признавались мне в том, что они тоже здесь чувствовали ТакуюБлагодать и Покой, что им хотелось присесть на скамеечку, стоящую у стены, закрыть глаза и отдаться этому состоянию. Говорили, что в эти мгновения понимали, что больше никуда не нужно идти, что они наконец-то пришли, достигли предела хождения по Земле, искания Мира, Любви и Нежности.
Я соглашался с ними, мне было приятно, что моё чувствование этого места совпадает с ощущениями посторонних людей. Но я не говорил им главного, своей главной тайны, что здесь - конец Земли, Её предел, последняя точка, трамплин в Небо. Невидимая лестница уходит вверх, к солнцу, звёздам, БОГУ. Лишь тот, в ком ещё живо сердце, ещё не огрубело, не очерствело, может увидеть внутренним оком эту лестницу и пойти по ней. Это чудо может случиться с каждым, потому что настоящее чудо - для всех, кто его хочет, ложное чудо - для тех, кто имеет возможность.
После молитв я несколько минут стою на коленях с закрытыми глазами, опершись руками о пол и опустив голову на ладони. Многие не знают того, что после молитвы нужно помолчать, хотя бы десять-пятнадцать минут. Это - важно, ибо в эти моменты ВСЕВЫШНИЙ говорит с человеком. Сначала мы говорим ЕМУ, просим, советуемся, делимся своими радостями и печалями, а потом нужно послушать, что ответит ГОСПОДЬ. Голос БОГА - тих. В эти мгновения всё должно замереть внутри и внимать Вестнику Небес. Будто ты ожидаешь дорогого гостя, убрав свой дом, украсив цветами, накрыв на стол, отворив окна и двери. Опускаешься на скамью, чтобы отдохнуть и насладиться ожиданием, ибо всё сделал, что нужно для этой встречи.
И тут ветерок пройдётся по часовенке и обдаст неземным ароматом, или лампадка ярко вспыхнет, или колокола прозвенят. Можно, конечно, подумать, что эти знаки, посланные Свыше, привиделись, показались, но так рассудит, лишь кто никогда не слышал ГолосаВСЕВЫШНЕГО, кто не знает, как поёт солнце на восходе, как всё живое внемлет Небу, как дышит Земля.
Я слышу, как по ночам вздыхает Матушка Земля, будто стонет от боли. Будто в недрах Её гул раздаётся, и поверхность слегка колеблется. Злобствующие люди ходят по Ней, творят беззакония, а другие плачут от нужды, бессилия и несправедливости. Человеческие слёзы падают на Землю, Она чувствует это, и вместе с ними скорбит и переживает. Земля - такая же живая, как человек, также чувствует, меняется, только по-своему, у Неё есть своя жизнь. Есть у Неё и сердце. Порой мне кажется, что здесь, на моей горе, оно ближе всего подходит к поверхности и можно слышать удары Её сердца.
Я долго стоял на коленях, даже слегка задремал, пока на крыше не послышался стук от начинающегося дождя. Шум нарастал, крупные одиночные капли сменились россыпью мелких капель, которые отбивали дробь по доскам крыши. Я вышел наружу в предчувствии получить холодный душ и направился к домику, оглянувшись, чтобы положить крестное знамение. Взглянув на крест часовни, я увидел, что над ней в небе - круг чистого неба! Вот так! Идёт дождь, всё небо - сплошная тьма, а над куполом часовенки звезда сияет в лоскуте открытого неба. Сердце встрепенулось, ёкнуло, и я сказал: "Спасибо ТЕБЕ, ГОСПОДИ! За то, что вот таким маленьким чудом даёшь мне знать, что ТЫ слышишь меня".
Пора было уже ложиться спать, а сон как рукой сняло после этого зрелища. Радость, как и печаль, не даёт заснуть. Дождь всё усиливался и, наконец, полил как из ведра. Ассоль заскулила, хотя у неё огромная шерсть и намокнуть ей невозможно, но почему-то дождя она побаивается и просится в дом, хотя может спрятаться и под навесом, в дровянике. Она виляла хвостом, когда я впустил её в дом, и в коридоре совершила свою обычную процедуру - отряхнулась, едва я успел отскочить в сторону. "Ну, всё-всё, успокойся", - приговаривал я, запуская её в комнату. Она, конечно, от радости стремилась, как всегда стать мне на грудь мокрыми лапами и лизнуть, но я увернулся от ласк и усадил её на коврик у двери. Она улеглась и стала облизывать шерсть, а я сел за стол и стал пить чай с сухарями.
Последнее время с деньгами было худо, и моя трапеза была скудная. Ассоли я дал хлеба, обмакнув его в тарелку с растительным маслом. Жизнь научила каждый кусочек хлеба сушить и складывать в тряпичный мешочек на чёрный день, и, когда таковой наступал, этот мешочек был спасением. Травяной чай издавал аромат. Сухари, сахар, дрова потрескивают в печи, что ещё нужно для счастья?
Дождь усиливал атмосферу уюта в этом стареньком глинобитном домике. Вдруг я вспомнил о старике, которого видел днём. Ведь до сих пор этот эпизод не приходил на ум, а вот сейчас, когда мне - тепло и хорошо, подумалось о старике. Тревога в миг выветрила благодатное настроение.
Ведь неизвестно, где он сегодня ночует, есть ли у него что-то покушать? А я даже ничего не предложил ему, ни денег, никакой другой помощи. Постеснялся! Что за дурацкое чувство? - Стесняться протянуть руку помощи своему ближнему? Вот молился столько, просил у БОГА Милости, Поддержки, а главной Заповеди ЕГО не исполнил! - Прошёл мимо нуждающегося. Досада накатилась на сердце, и я ещё долго не мог уснуть, пока не дал себе слово, что завтра подойду к старику (если, конечно, встречу его) и предложу помощь.
В темноте горел огонёк лампадки, я всегда оставлял её горящей на ночь. Не люблю лежать в темноте. Тишина. Ассоль вздыхает во сне. Мыши вышли на прогулку в поисках добычи. Лучик свернулся на одеяле в моих ногах. Завтра найду старика...
***
А наутро выпал снег, белизна раскрасила и облачила посёлок, поляны, лес в изумительные наряды. Снежинки искрились под лучами солнца всеми цветами радуги. В наших южных краях снег - редкость. Порой, зима проходит как затянувшаяся осень и медленно переходит в раннюю весну. Сырость, серые краски навевают уныние и жажду по морозцу и снегу. Известно, что для здоровья мороз - полезен, и врачи советуют помёрзнуть одну зиму хотя бы раз в пять лет. Наши предки жили в холодных условиях, когда среднегодовая температура колебалась от минус 12о до минус 14о по Цельсию. Может, поэтому они и были здоровы, выносливы, а главное - высоконравственны и духовны, ибо тяжёлые внешние условия заставляли людей искать в себе Высшие Силы для преодоления невзгод, морозов, трудностей быта.
Тело помнит всё, оно хранит набор информации о предыдущих поколениях, цивилизациях и поэтому просит снега, мороза, метелей.
Мы с Ассоль выскочили наружу и начали радоваться. Я обтирался снегом, а Ассоль прыгала и зарывалась в снежный пух. На сердце пробудилась радость, оттого, что ты живёшь, дышишь и можешь наслаждаться такими простыми вещами, какие ГОСПОДЬ устроил на этой Земле. Я с завистью смотрел на собаку, которая могла полностью отдаться этому веселью - я же вернулся в домик с раскрасневшейся кожей, мои щёки пылали. Я оделся, и мы поднялись к нашей часовенке. Ассоль я привязал к спинке скамеечки, которая стоит в пяти метрах от входа в часовенку.
Она растянулась в снегу и ждала меня, ибо знала, что её хозяин будет в этом деревянном домике, откуда доносятся чудные, неизвестные запахи, не менее получаса.
"Что там можно делать, - вероятно, думала она, - когда здесь на поляне столько радости, красок и веселья!? Эти люди любят что-то вечно придумывать себе, не могут, как мы, собаки, бегать, кувыркаться и отдаваться свободе, воздуху, солнцу, движению. Вечно им чего-то не хватает, хотя у них всё есть для Счастья, а им всё мало, ищут что-то Необычное, а Оно у них - под ногами. Э-эх, люди, люди! Не знаете, что вы - счастливы, что купаетесь в Счастье, Оно - с вами, вы окутаны им и полощетесь в Счастье".
Возможно, так думала Ассоль, глядя на моё исчезновение в странном домике, и была не далека от истины, ибо мы забыли Первозданную Радость от бытия, слишком поработились своим умом, который увёл нас от СветаПЕРВОЗДАННОСТИ во мрак душевных исканий. А ведь всё БОЖИЕ лежит на поверхности - бери, черпай, наслаждайся и благодари ГОСПОДА за каждое мгновение жизни! Ан, нет, что-то не пускает отдаться ЭТОМУ ПОТОКУБлаженстваи Благодати, в КОТОРОМ пребывает естественно и без усилий всякая живая тварь, всякий цветочек, всякая травинка.
Пока я читал молитвы, птицы снаружи развеселились и щебетали, прыгая по крыше часовенки. "Научиться бы петь, как птицы, чтобы молитвы не проговаривать ГОСПОДУ, а изливать их сердцем, как это делают эти пушистые комочки, не ведающие глубокомысленных слов, - поют от души", - думал я.
Потом мы с собакой побежали в лес по своим родным тропинкам - мы каждый день совершали такие разминки. Что может быть прекраснее, нежели бежать среди деревьев, вдыхать воздух полной грудью и наслаждаться окружающей красотой?! В наших краях растут удивительные, высокие кусты скумпии, листья на которых осенью преображаются в алые, красные и оранжевые тона. Часто можно видеть букеты из таких веток в домах любителей природы. Я был в разных широтах России, но только здесь, на Кавказе, есть такие растения, они поражают воображение и приносят Радость тем, у кого сердца ещё могут чувствовать Нежность природы, её Божественность.
Сейчас же на этих листьях лежал снег, контрастируя своей белизной с алым цветом. Если бы я был художником, если бы я мог перенести эту неповторимость на полотно! Впрочем, достаточно созерцать и чувствовать эту прелесть изнутри. Радость и Благодать проникают во все клетки естества, и каждый кусочек моего существа вместе с окружающей природой поёт и торжествует. Праздник - всегда рядом, Он - всегда снами, и Этот Праздник - навсегда.
Ассоль прыгала по сугробам, ныряла в них с головой и сидела так, пока я поднимался до неё. Однако когда начался спуск, я вырывался вперёд, и она наступала мне на пятки, стаскивая обувь, что заставляло меня останавливаться и погружать ногу в ботинок.
Мы прибежали домой взмыленные, запыхавшиеся и удовлетворённые испытанными ощущениями движения и созерцания зимних пейзажей.
Конечно, я думал о старике, о том, что сегодня нужно найти его и заговорить с ним. При этих мыслях вновь появилось чувство неловкости, но я уже дал себе слово ничего не стесняться. Даже если это будет выглядеть смешным и наивным, я всё-таки сделаю то, что решил. Вот только бы старик не исчез.
Но старик так же, как и вчера, стоял у столба с посохом в руках, наклонив голову. Снег лежал на его капюшоне и плечах. Меня прорезала мысль, которая уже подкрадывалась ко мне раньше, но я отметал её в силу нелепости, однако теперь догадка подтвердилась - старик никуда не уходил! Всю ночь он стоял на этом же месте неподвижно и не подавал признаков жизни. Но раз он стоял, значит, ноги держали его, и он был жив. Внутри у меня защемило, я с волнением приблизился к нему на расстояние шага и сказал:
- Дедушка, что вы здесь стоите? Вам помощь нужна? Вы меня простите за беспокойство, может, вы ждёте кого-то? Вам нужно куда-нибудь ехать?
Старик молчал и не реагировал на серию моих вопросов, которыми я забросал его.
- Дедушка, вам - плохо? Как вы себя чувствуете? Вы кушать хотите? - спросил я, повысив голос, думая, что, может, старичок глуховат.
Проходящие мимо люди посматривали на меня, отчего я чувствовал неловкость, но решил не отступать. Дедушка будто не слышал меня, и тогда я слегка толкнул его в плечо. Старик вздрогнул.
- Дедушка, вы меня слышите? Вам помочь?
Старик начал кашлять.
- Вы замёрзли, пойдёмте ко мне в дом, согреетесь и покушаем, что БОГ послал.
- Спасибо, тебе, мил человек, - сказал старик.
Его голос был тих и мягок, что угадывалось сквозь хрипловатость. Старик качнул головой и, откинувшись от столба, сказал:
- Иди, мил человек вперёд, а я за тобой поковыляю. Не спеши больно, ноги шибко подводят, не слушаются старика.
Я хотел взять его под руку, но он замотал головой:
- Не надо, сам дойду как-нибудь.
Мы двинулись в путь, я шёл медленно, угловым зрением поглядывая на старика, который ковылял сзади, опираясь на палку и не поднимая головы. Снег продолжал лежать на его капюшоне и плечах. Мои мысли смешались, но, главное, я беспокоился о том, как он поднимется на гору, к моему домику. Тут молодой запыхается, а уж старый человек тем более. И ещё я думал о том, чем накормить гостя, соображая, что можно приготовить. На ум приходило только сделать горячий бульон из кубика-концентрата, немножко хамсы осталось, чай с сухарями.
Почуяв приближение хозяина, Ассоль повизгивала и, когда мы оказались в поле её зрения, принялась выражать свою радость вращением хвоста и воем. Нужно было увести собаку подальше от входа в домик и перевязать, чтобы пришельца, не дай БОГ, не тронула.
- Дедушка, постойте здесь, я псину перевяжу, чтобы не тронула вас.
- Не надо, мил человек, не беспокойся, меня собаки не трогают, - сказал старик, с трудом сдерживая учащённое дыхание.
И действительно, Ассоль вела себя так, будто не замечала старика, только становилась на меня лапами и пыталась лизнуть в лицо.
- Добрая у тебя собачка, мил человек, а ты беспокоился.
Мы зашли в дом, и я усадил дедушку в старое кресло около печи, пододвинул к нему стол и отправился хлопотать на кухоньку.
- Сейчас, одну минуту и всё будет готово, правда, у меня с едой не богато, - сказал я.
Дедушка прислонил посох к печи и сидел, опустив плечи. Его лица я так и не видел. Вскоре перед стариком стоял горячий бульон, от которого поднимался ароматный парок. Старик дрожащими руками, которые были испещрены жилами, взял пиалу и начал прихлёбывать. А тут и чай согрелся, сухари стояли на столе.
- Кушайте, дедушка, грейтесь, а я сейчас схожу к знакомой женщине и молочка вам принесу.
Старик ничего не ответил, а всё прихлёбывал бульон. Честно говоря, мне хотелось, пока я буду идти за молоком, побыть одному, чтобы собраться с мыслями.
Я взял трёхлитровый баллон, положил его в сумку и пошёл по лесной дороге.
Тётя Валя стояла с женщинами из посёлка, и они что-то обсуждали. И я вдруг вспомнил новость, которая последние дни будоражила посёлок. Дело - в том, что всем в посёлке собирались отключить свет за неуплату. Последнее время цены на электричество настолько подняли, что местные жители были не в состоянии платить. Да и откуда им взять денег, если пенсию не платят уже год, а единственный источник доходов бывает летом, когда приезжают дачники и покупают у них молоко. Но разве на эти деньги что-нибудь купишь? Загнали русский народ в угол, нет никому дела до его бытия, будто он и не существует. Списывают народ, как использованный товар.
Тётя Валя была для меня как мать и давала мне молоко иногда бесплатно, хотя у неё было трое внуков, которые только и жили за счёт её молока и овощей, которые она выращивала на огороде. Я не вмешивался в разговор женщин, и так было понятно, что, сколько ни говори, ничего мы сделать не сможем. Тётя Валя дала мне два литра молока, и я, прощаясь и поблагодарив её, спросил:
- Вы не знаете, откуда старичок взялся, который стоял вчера и сегодня у магазина?
- Какой старичок? Никого не видела.
- Ну ладно, раз не видели, значит, не видели.
Её ответу я сразу не придал значения, хоть и показалось странным, что она его не заметила, ибо у тёти Вали глаз - острый, она всё примечает, всё видит, от неё не ускользнёт ни одна деталь. Выросла в лесу с детства, с природой разговаривает как с подругой. Животные её слушаются, понимают, а в посёлке к ней за советом идут, когда сложный вопрос возникнет. Она будто видит всё насквозь и чувствует, проникая в суть бытия.
Ассоль, учуяв, что я несу молоко, пришла в исступление. Я сразу отлил в миску её долю, и она стала лакать с фырканьем и удовольствием.
Дедушка выпил бульон и чай и, приклонив голову к печи, спал. Его тяжёлое дыхание разносилось по комнате. Я поставил молоко на стол, пошёл в другую комнату и прилёг, чтобы не создавать шума и ненароком не разбудить человека. И погрузился в сон.
Когда я открыл глаза, в комнате было уже темно, лишь огонёк лампадки едва отбрасывал свет на иконы, висящие над ней. Я чувствовал себя отдохнувшим. Сколько сейчас времени? Темнеет рано, и не определишь - то ли вечер, то ли ночь уже. Я встал, зажёг свет и вдруг вспомнил, что у меня - гость! Вот те на! Сон так отдалил меня от действительности, что я не сразу и вспомнил о событиях, которые сегодня произошли. Я вышел в другую комнату - старика в доме не было. ГОСПОДИ, да куда же он делся? Стол стоял на обычном месте, на нём лежали продукты - хлеб, пачка сливочного масла, консервы в стеклянных и железных банках. Откуда они? Может, пока я спал, кто-то приходил в гости и принёс еду, была первая мысль. Куда же делся старик? Если он вышел на улицу, как бы Ассоль его не тронула. После сна поток нахлынувших мыслей привёл меня в замешательство, и я не мог ничего толком сообразить.
Часы показывали двадцать один час. Ну и заспался же я! Я вышел на улицу. Небо было затянуто тучами. Ассоль лежала на снегу. Присмотревшись к следам, я увидел, что следы старика ведут наверх, и пошёл по ним. Только я прошёл половину расстояния до поляны, как бросилось в глаза, что за окошком часовенки горит свет. Может, мне показалось, но порыв ветра принёс от часовенки звуки хорового пения. Что - за наваждение? Сердце от волнения застучало быстро, я подходил к дверям. В окошке уже было видно множество горящих свечей. Откуда они - у старика? У меня там не было ни одной. И вновь более отчётливо послышалось пение, которое было нежным, добрым и светлым. Я взялся за ручку двери и набрался решимости открыть дверь. Мне было страшно. Старик, свечи, пение, всё - будто во сне.
Я открыл дверь, и на меня пахнуло ароматом роз. У иконы СПАСИТЕЛЯ тлела лампадка, было темно, тихо, и я не сразу рассмотрел, что, старик сидит на скамеечке, справа от входа, с посохом и низко склонённой головой. Я ведь видел свечи и слышал пение, куда же всё подевалось!?
- Дедушка, пойдёмте в дом. Здесь - холодно. Кто-то продукты принёс, кто-то приезжал? Я задремал.
- Ничего, ничего, мил человек, я посидел в твоей часовенке, у тебя не спросил, ты уж меня извини.
- Да что вы, мне приятно, когда кто-нибудь заходит сюда, значит, это людям нужно. Ведь строил не только для себя.
- Хорошо у тебя здесь. Сладостно на сердце становится. От души, чувствуется, всё здесь сделано.
- Вообще-то мне пора вечернее правило исполнять.
- Вот и хорошо, ты читай молитвы, а я посижу, послушаю, ноги болят, стоять уже не могу.
- Только в дом за фонариком сбегать надо, у меня свечей нет, - сказал я и повернулся к выходу. - Вы подождите меня.
- Не нужно никуда ходить, Владимир, - сказал старик.
Я вздрогнул оттого, что он назвал моё имя. "Откуда он узнал? Кто сказал ему? Слишком много странностей для одного дня", - пронеслись вихрем мысли. А старик продолжил:
- Вот ты БОГУ молишься, а не знаешь, что ГОСПОДЬ есть Свет. ОН каждому дал СВОЙ Лучик, вложил в сердце, и вот сердце должно нам светить в ночи, во тьме, помогать дорогу видеть, куда идти, чтобы не упасть в канаву или яму. Когда мало веры, то и света нет, во тьме сидим, а как прикоснёмся к БОЖЬЕЙ Благодати, так и засветит наш Лучик.
Я понимал, что передо мной сидит необычный человек, и его странное появление, и вид, и ряд других штрихов подтверждали это.
Он говорил по-матерински, без укора, но с Любовью и Состраданием.
- Вот, мил человек, мы сейчас помолимся БОЖЕНЬКЕ, и ОН зажжёт наши Лучики, так и почитаем молитвы.
Старик встал, скрипнула половица, отложил посох и откинул капюшон плаща. Я не мог рассмотреть лицо человека, с которым уже общался целый день, ибо было темно. Только седая борода слегка светилась в сумерках часовни.
Он вытянулся в струнку, в его фигуре появилась молодцеватость и бодрость.
- ГОСПОДИ! - сказал он. - ТЫ - Свет миру, озари нам тьму, чтобы мы могли сотворить ТЕБЕ молитву!
Как только он произнёс последнее слово, в воздухе будто появились снежинки, они падали сверху и кружились. Сначала они были белыми, а потом начали вспыхивать изнутри голубыми огоньками. Я смотрел на это явление и не верил своим глазам, что это происходит со мной наяву. Снежинки сверкали всё ярче, в воздухе разлилась ТакаяБлагодать и Покой, что мне захотелось заплакать от счастья. Внутри меня словно сорвались все цепи, открылись все замки, распахнулись все двери, и воцарилась такая лёгкость, которой я не помню со своего детства. Казалось, что моё тело потеряло вес, и сейчас оно воспарит.
- ГОСПОДИ, да что же - это!? - шептал я. - Не уже ли такое - возможно?!
- Что - невозможно человеку, возможно БОГУ, мил человек. Всё - возможно, - сказал старик.
В часовенке стало светло. Я читал молитвы, и слова лились, как песня. Я впервые осознавал всё, что говорил, я был как бы внутри этих слов и видел, что из слов источается свет. Я чувствовал, что ГОСПОДЬ - во всём, а значит, во всём - Свет, только сердце, затемнённое невежеством, не позволяет видеть Этот Свет повсюду и наслаждаться Им.
Когда я произнёс последние слова вечернего правила, стало темно так же, как и было до этого. Всё так же коптила лампадка, старик сидел на лавочке, хоть мне и казалось, что во время правила, он стоял за моей спиной.
Мы спускались к домику, я шёл первым, а старик - за мной. Я оглянулся, перед тем, как мы должны были скрыться за кустами, и увидел, что часовенка стоит в столбе Света, Который уходит от её основания вертикально вверх до облаков, где и теряется. Я остановился, чтобы рассмотреть это явление, но оно исчезло.
В печи потрескивали последние дрова, мы сели за стол, уставленный провизией.
- Ну, что, мил человек, Владимир, - сказал старик, - давай знакомиться.
Он отбросил капюшон, я увидел его лицо и остолбенел. На меня смотрели белые зрачки, старик был слепой!!!
Глава 2.
Старика звали Арсений.
- Я, мил человек, родился слепым. Много бед я перенёс из-за этого недостатка. И казалось мне, что моя жизнь в таком плачевном состоянии - бессмысленна, лишь обуза для окружающих. Такое уныние порой наступало, что жить не хотелось, вот тако, - рассказывал старик и прихлёбывал травяной чай. - В детстве мальчишки мне проходу не давали, дразнили и издевались. Которые постарше, игры затевали такие: стеганут по лицу крапивой, зная, что я не могу увидеть, кто это сделал, и пожаловаться взрослым, и спрашивают: "А, ну-ка, узнай, кто это сделал?" А иногда в яму столкнут, и слышу, как наверху наблюдают, как я на ощупь выбираюсь оттуда. Обузой я был для ближних своих, лишним ртом, они еле-еле сводили концы с концами. Взрослые вздыхали по поводу моего недуга, говоря: "Несчастный юноша". Я чувствовал, что нет для меня места в этой жизни, пустой - я, никчёмный, только зря свет копчу и чужими трудами питаюсь.
Я смотрел на его движения, и по нему не было видно, что он - слепой, ибо брал стакан, сухари, сахар, не промахиваясь, так, что можно было не заметить его немощь, если бы не зрачки, охваченные белой пеленой и смотрящие в никуда. Его лицо было простым и светилось добротой. Изъеденная морщинами, тёмная, обветренная кожа, высокий, открытый лоб, седые волосы до плеч и борода прямоугольная до половины груди, прямой нос, губы скрыты усами, переходящими в бороду. Между тем его глаза улыбались и светились теплом и детской искоркой. Лучик хотел запрыгнуть ему на колени, но не рассчитал и чуть не упал, но успел зацепиться когтями за плащ незнакомца. Старик подхватил котёнка и посадил на колени. Потом погладил Лучика сухой, жилистой рукой.
- И задумал я однажды, Владимир, страшный грех... Смертоубийство, хотел себя жизни лишить, так не мила стала жизнь, опостылела. Хотел повеситься. Пошёл в сарай, запасся верёвкой и, когда уже хотел голову в петлю засунуть, увидел, как из темноты, которая всегда меня окружала, пришёл Свет, да такой силы, что ноги мои подкосились, и я упал на колени. А в Том СветеСПАСИТЕЛЬ мира приблизился. ОН смотрел на меня с такой скорбью и состраданием, что я спросил: "Что - с ТОБОЙ, ГОСПОДИ?" А ОН смотрит на меня, и вижу, как по ЕГО Щекам слёзы катятся. ОН мне ответил: "Из-за тебя плачу, Арсений. Что ты такое преступление задумал. Ведь Я тебя для Счастья произвёл на свет, чтобы ты не только себя спасал, но всех страждущих и плачущих укреплял, а ты решил уйти от МЕНЯ и отдаться в лапы дьяволу - врагуМОЕМУ".
Арсений сделал паузу, вытер рукой усы и продолжил:
- Я и сказал ЕМУ: "ГОСПОДИ, да какое ж мне Счастье во тьме жить? Слепых котят и тех топят, чтобы не мучились, а я ведь, как слепой котёнок, не то, что людям, себе ничего сделать не могу. Лишь обуза для всех". А Христос мне сказал: "Эх ты, Арсений, несмышлёный, темно тебе не оттого, что твои глаза не видят, а оттого, что без БОГА, без веры живёшь - вот и темно тебе. Сердцем видеть надо, а не глазами, а коли твоё сердце - темно, то и мрак - вокруг тебя. Я лишил тебя зрения не в наказание, а во Славу БОЖИЮ, чтобы ты научился душой мир воспринимать и другим пример подал. Ведь сколько вокруг тебя людей зрячих глазами, но слепых сердцем, сколько слышащих ушами, но глухих душой". После этих слов, брат Владимир, видение исчезло, а я ещё долго лежал на земляном полу в сарае в темноте и плакал навзрыд...
- Вам чайку ещё налить? - спросил я, чтобы отвлечь старика от грустных воспоминаний, а он продолжил. - С тех пор моя жизнь переменилась, мил человек. Будто я жил во мраке и начал из него потихоньку выбираться. Старался по-БОЖЬИ жить и Дела БОЖИИ творить, так постепенно и приходило ко мне сердечное зрение, о котором говорил мне ГОСПОДЬ в тот страшный день моей юности.
- Сколько же лет вам, дедушка?
- Не помню, мил человек, со счёта сбился. Да и зачем мне знать, ибо, когда человек по-БОЖЬИ живёт у него и возраст по-другому меряется, не по годам, а по Делам Добрым. А вообще-то я - стар, Владимир, совсем моё тело износилось и на покой просится.
- Вы, наверное, многое повидали в своей жизни?
- Да уж довелось... И по России Матушке походил, и на Афоне побывал, и даже в Иерусалиме у Гроба ГОСПОДНЯ молился. Вот тако! Жизнь посмотрел, людей, всё, что можно. Устал я, - старик вздохнул, и впервые за всё время беседы на его лицо и фигуру легла печать вековой усталости. И я понял, что передо мной сидит человек, который уже прожил не менее века.
- Давайте ложиться спать, - сказал я. - Уже поздно. Я постелю вам вот на этой кровати, она стоит у стены печи, и вам будет ночью тепло.
- Спасибо, мил человек, за то, что принял меня. Если разрешишь, я некоторое время поживу у тебя... если не возражаешь.
- Конечно, дедушка, живите, сколько хотите, только с продуктами у меня не ахти как.
- Ничего, мне много не нужно, мне всё БОГ даёт.
- Кстати, а кто принёс эту еду? - спросил я, наконец, вспомнив, что до сих пор не выяснил, кто же приходил к нам, когда я спал.
Арсений улыбнулся и, поглаживая Лучика, который мурлыкал у него на коленях, свернувшись калачиком и лёжа на боку, сказал:
- Всё поймёшь, Владимир... Пройдёт время, и узнаешь, Кто нам всё даёт, когда нам это нужно.
Дедушка Арсений отказался раздеваться и ложиться в постель, сказал, что будет спать в кресле, и как я его ни упрашивал, он был непреклонен.
- Не волнуйся, Владимир, мне - хорошо в кресле. Мне уже не положено спать по возрасту. Мне нужно быть бодрым, слышать БОГА, так как мой конец - уже не за горами. Я слишком близко приблизился к Вечности, чтобы встречать её во сне... А ты ложись.
Ночью разгулялся ветер. В наших краях бывает такой ветер, что является бедствием для местных жителей, называется он норд-ост. Он налетает на города, посёлки и сносит всё на своём пути, к тому же он очень холодный и покрывает ледяным панцирем деревья, дома, дороги, корабли. На море из-за него нередко случаются трагедии - тонут суда под тяжестью ледяного панциря.
Вот и сегодня ночью началось ветряное нашествие. Около моего домика стоят два тополя, которые видны издалека, и поэтому мой дом называют домом у двух тополей. Я слышал, как за окном ревели тополя и падали обледеневшие ветки. С поляны доносились звоны - от ветра рельсы раскачивались и ударялись. На крыше что-то ухало, в трубе гудело. Сквозь какофонию этих звуков казалось, будто доносятся чьи-то крики, зовут на помощь.
Я вслушивался в эти голоса и погрузился в сон.
Глава 3.
Утром всё было покрыто коркой, ветер не унимался. Ходить по такому ледяному панцирю было трудно и опасно, тем более в наших краях, где почти нет горизонтальных дорог, а только либо вверх, либо вниз. С утра, когда старик ещё спал, по крайней мере, мне так казалось, я отправился в город, где мне обещали работу за плату.
Так потянулись дни нашего совместного жития. Я приезжал из города поздно вечером, уставал так, что сразу падал на кровать и забывался сном. Не было даже времени поговорить со своим новым жильцом, да и Арсений не вызывался на разговоры, а сидел, погрузившись в себя. Лучик не слезал с его рук. Те продукты, которые появились в первый день нашей встречи, были большим подспорьем. Старик почти ничего не ел, а только пил травяной чай с сухарями.
В часовню мы уже не ходили молиться, так как было скользко и холодно. Я совершал вечернее и утреннее молитвенное правило в домике, а старик сидел около меня на кровати и слушал. Иногда он вставал и, перекрестившись, делал земной поклон.
Самое главное, что я, неуютно чувствующий себя, когда рядом были люди, а тем более незнакомые, не ощущал дискомфорта от присутствия старика. Одиночество, к которому я стремился, которое любил, не нарушалось. Старец Арсений обладал редким качеством присутствовать при полном отсутствии, так, что не было стеснения. Он не задавал вопросов, разговор не затевал, пока чего-либо не спрошу. Понимал мои настроения с полуслова и полужеста, потому что, несмотря на свою слепоту, мне кажется, он видел всё.
Однажды я увидел, что Лучик бежит из кухни на двор и в зубах у него - мышь. Сразу я этому не придал значения, ведь ловить мышей для кота это естественное занятие, если бы не одно "но", которое в тот момент я упустил из виду. Через некоторое время, когда Лучик подошёл ко мне, и смело, а главное точно совершил прыжок, приземлился на мои колени, меня осенило. ГОСПОДИ! Да ведь слепой котёнок не может поймать мышь! Лучик обрёл зрение!
Я начал с ним проводить эксперименты, привязал на конец нитки скрученную бумажку и начал играть с ним. И Лучик ловил бумажного мышонка. Кровь прилила к моему лицу, и я почувствовал, как щёки разгорелись от такого происшествия. Я вышел в комнату, где сидел старик, и сказал:
- Дедушка, наш котёнок прозрел, стал видеть! Вчера он поймал мышонка, а сейчас он ловит эту бумажку.
Арсений улыбнулся, и мне показалось, что его глаза засияли огоньками, он сказал:
- Так что же тут особенного? Видит, конечно, а почему же ему не видеть? Христос на то и приходил в мир, чтобы слепые прозревали, а глухие слух обретали. Что же ты, Владимир, удивляешься? ГОСПОДЬ мёртвых воскрешал.
- Так это когда было, дедушка, две тысячи лет назад, сейчас, мне кажется, таких чудес уже не случается.
- Экий ты - прыткий, мил человек, не случается - рассудил всё. Не случается по нашему неверию, по невежеству, потому что людские сердца запечатаны стяжаниями мирских благ, а души во мраке грехов плутают. Для БОГА, Владимир, нет раньше или позже. БОГ всегда - с теми, кто любит ЕГО, кто призывает ЕГО на помощь и верит, что эта помощь придёт. Вот ты всё допытывался, откуда у нас продукты взялись, кто принёс, а принёс то нам их ГОСПОДЬ - вот как, мил человек.
Я молчал, переваривая услышанное и понимая, что стал свидетелем чего-то непостижимого, того, о чём можно лишь в книгах прочитать, но простому смертному зреть не дано. Может, всё это мне снится? - Проскакивала порой мысль, я щипал себя за грудь, чувствовал боль, что отметало всякие сомнения - всё это происходит со мной наяву.
Как-то ночью я проснулся оттого, что в комнате было светло. Мне вначале показалось, что с вечера я не выключил свет. Картина, открывшаяся мне, была поразительна. Старец стоял посередине комнаты и ростом был выше потолка, который, кстати, отсутствовал, а лишь было бездонное небо. Оттуда лился Свет, вокруг летали птицы и пели, а во все стороны простирались долины роз до горизонта, и благоухание наполняло мир сладостным ароматом. Голос старика звучал громко и был подобен низкому колокольному звону: "ГОСПОДИ, - сказал он, - сколько же можно жить мне ещё? Устал я, ГОСПОДИ, истощилось моё тело, истосковалась по Царству Небесному моя душа. Возьми с СОБОЙ меня, ГОСПОДИ".
Старец смотрел вверх, на Свет, Который нисходил с Небес, и его глаза могли вытерпеть это явление. Я же мог смотреть только по горизонтали, столь ярко было Небесное Сияние, но и при этом мои глаза слезились, и в них была резь. Мне показалось, что я услышал ответ старцу.
- Рано тебе, Арсений, этот мир покидать, кто же соблюдёт в нём МОЁ Слово?
- Стар - я, ГОСПОДИ, - взмолился Арсений, - да ведь у людей есть ТВОЁ Слово - Святое Евангелие.
- Буква - мертва, если она не живёт в чьём-либо сердце. Твоё сердце - МОЁ Живое Слово, и ты должен пронести Его для будущих поколений. Людские грехи дошли до Неба, и Я проведу мир через огненные испытания, и тем, кто останется после МОЕГОСуда, ты должен будешь передать МОЁ Живое Слово.
- Мои глаза не видят, руки не слушаются, ноги не ходят, как же мне, ГОСПОДИ, возможно, прожить ещё столько лет?
- МНЕ всё - возможно, - прогремели последние слова, приходящие с Неба.
Стало темно и тихо. В темноте я рассмотрел старца, сидящего на стуле перед иконами. Обхватив руками лицо, он всхлипывал и шептал: "Как же, ГОСПОДИ, стар - я, куда ж мне пройти горнило огненное..."
Мне кажется, что Арсений не заметил того, что я стал свидетелем Небесного Свидания.
На следующий день после этого видения старец был печален, и я старался меньше его беспокоить, к тому же в нашем посёлке произошло событие, приближение которого уже давно было главной темой, волнующей местных жителей. Тем, кто не мог заплатить за электричество, отключали свет.
Конечно, активисты ходили в администрацию, просили, но все усилия оказались напрасными. Прибыла специальная машина, молодые парни забирались в "кошках" на столбы и орудовали плоскогубцами. Действовали они лихо, делая это даже с некоторым удовольствием: раз - и готово.
Вечером посёлок погрузился во тьму, почти во всех домах не было света, и только если присмотреться, то можно было заметить за окнами отблески то ли свечей, то ли керосинок, то ли коптилок, которые представляли собой баночку, наполненную постным маслом, и в ней фитиль из тряпицы или ваты. Такой светильник коптил, да и масла не запасёшься, тем более этот продукт лучше использовать для питания, чем сжигать.
Впрочем, вскоре все успокоились и привыкли жить без света, мне даже показалось, что люди стали спокойнее и рассудительнее. Может, потому, что вынуждены были раньше ложиться спать или оттого, что перестали получать информационный допинг от телевизоров?
С вершины своей горы я смотрел на посёлок, и мне казалось, что так скоро и Россия погрузится во мрак, чтобы потом, когда люди осознают своё отступление от БОЖЬИХ Истин, вновь воскреснуть и расцвести небывалым цветом. Но всё это будет, если мы найдём утерянные ЖемчужиныИСТИНЫ и отмоем Их, лишь тогда Они засияют и озарят мир Правдой, Любовью и Добротой.
Ещё мне думалось, что каждый человек в этой жизни, в этом грозном, жестоком мире - песчинка, которая пытается выжить, уцепиться за что-нибудь материальное, вещественное. Каждый ищет соломинку, которая помогла бы переплыть этот океан невежества и зла. Но эти соломинки не удерживают на плаву странника, а, наоборот, увлекают его в пучину, ибо эти соломинки - фальшивые, обманчивые, их придумало человечество, чтобы придать своему существованию смысл, вот все и гоняются за этими лживыми поплавками. Однако ещё никому не удалось с их помощью обрести себя, найти своё предназначение на Земле и, кроме того, открыть путь к Небесному Существованию.
Надо мной было чистое, ясное небо. На чёрном бархате мерцали звёзды. Изредка темноту разрезали синими стрелами падающие метеориты. Я стоял под куполом Вселенной и понимал, насколько я - мал, как ребёнок, несмотря на то, что я - уже взрослый. Я искал своё место в жизни, искал такую стезю, идя по которой можно было бы и взращивать в себе Божественное, и в то же время иметь своё место в социальной среде, чтобы зарабатывать на жизнь. Но так я и не сумел соединить земное и Небесное, чтобы эти два начала связались гармонично и безущербно для какой-либо стороны. Когда я уделял много сил и внимания материальному, Божественное тускнело и гасло, когда же погружался в БОЖЬЕ, тогда мирское приходило в упадок. Разве нет выхода? - миллионы раз я спрашивал себя, ВСЕВЫШНЕГО, когда проводил долгие часы и дни в молитвах, размышлениях, одиночестве.
Человек приходит в эту жизнь, суетится, трудится, стремится, а потом всё кончается, и почти бесследно исчезает человек с Земли, будто и не было его. А главное, что за время жизни он так и не успевает, не может остановиться и найти то главное, для чего ГОСПОДЬ извлёк его из небытия на свет. Вот там, на небе, каждая звезда имеет своё место, своё предназначение, она указывает путь странникам, путешественникам, она светит, чтобы людям не было грустно и одиноко. Что же могу сделать я? Для чего - я? Освещаю ли я кому-нибудь путь, помогаю ли людям, чтобы им не было грустно и одиноко? Да и как я могу помочь другим, если не могу помочь себе, не могу зажечь в своём сердце СВЕТИЛЬНИК Добра и Любви!
Было уже поздно, и с такими размышлениями я зашёл в дом. Арсений, как всегда, сидел на кресле у печи. Его голова была опущена и, казалось, он спит. Я сел у топки, открыл дверцу и стал смотреть на тлеющие головёшки. Разгребая в печи угли железной скобой, я сказал:
- Что я могу сделать?
Вдруг старец поднял голову и спросил:
- О чём это - ты, мил человек?
- Я думал, вы спите, наверно, я вас разбудил.
- Что тебя, Владимир, беспокоит?
- Да не стоит об этом, у вас своего хватает, чтобы меня слушать.
- Экий ты, Владимир, "своё", "моё". Нет между людьми разделения, все мы - один организм. Когда в этом теле один орган или клетка болеет, то боль на всех отражается. Хоть другие могут и не давать себе отчёта, что к ним приходят волны отчаяния, боли, скорби, а они всё равно в человека проникают и приносят ему вред. Скажем, согрешил кто-нибудь, преступление совершил какое, а оно на всех людей разносится, и каждый становится как бы соучастником этого злодеяния. Вот оно как, мил человек.
- Ну, а если сделал что-нибудь хорошее, доброе - тоже всё людям передаётся? - спросил я.
- А как же!? Все мы, люди, связаны в одну упряжку, и если кто тянет назад, то всем тяжело двигаться, жить, а если кто налегает, то всем легче. Только вот отстающих видно, а кто изо всех сил старается, как правило, не заметен, ему тяжело, но он делает БОЖЬЕ Дело - помогает всем людям, всему человечеству. Доброе, светлое, БОЖЬЕ людям может быть не видно, но ГОСПОДЬ-то всё видит.
- Может, это так, дедушка, но только я не могу найти своей уздечки, куда мне идти, что делать, чтобы и себе, и людям помочь.
Старец улыбнулся, его глаза сузились и заиграли огоньками.
- Это - верно, что раз себя не находишь, себе помощь не окажешь, то и другим тем более помочь не сможешь. А коли себя обретёшь, найдёшь в себе БОЖЬЕ начало, Царство Небесное, то и от твоей находки всем достанется.
Я вздохнул и сказал:
- На словах-то это - так, а вот на деле у меня ничего не получается. Сколько лет я копаю эту трясину жизни, а ничего не накопал ни в Духовном, ни в материальном плане. А в материальном плане скатился в яму нужды и бедности.
Старик улыбнулся, и мне стало даже обидно, что он со мной, как с котёнком, играет и не хочет меня понять, как бы не считая мои переживания не серьёзными.
- Истинно так, мил человек Владимир, всё БОЖИЕ Делание - похоже на муравьиный труд, и, кажется, что нет ему конца, а главное - как бы и результатов нет. На деле решимость нужна, нельзя отступать на полпути и разочаровываться раньше времени. Вот представь себе, что ты посадил сад, ухаживаешь за ним, заботишься, землю удобряешь, обрезку вовремя делаешь, поливаешь, а год проходит - и плодов нет, другой минует - а плодов всё так же нет, третий - и опять ничего. Вот ты и решаешь, что напрасны и пусты были твои усилия. А на деле деревьям, чтобы они заплодоносили, нужно ещё годок-другой, а ты руки опустил, засомневался и бросил свой сад на произвол судьбы. Доводить нужно всё до конца - вот в чём - секрет, не все его разумеют. Вы же, как хотите? Чтобы побыстрее, побольше, да и чтобы труда поменьше - поэтому сорняки у вас только на огородах и растут и процветают. Дойти, доработать надо до конца - и ГОСПОДЬ, мил человек, воздаст по твоим трудам сторицей.
- Может, дедушка, только мне не видится своё будущее никак. Всё пробовал и как-то ни к чему сердце не лежит. Другие, вон, умеют как-то устроиться в жизни, а мне будто отрезано, будто стена стоит, и я на неё постоянно натыкаюсь.
- Да, что ты, Владимир, не дано! Как это не дано? Ты же что пробовал, с кого пример брал? А БОГ-то, кого любит, тому не даст пройти широкой дорогой, не даст ему успеха ни в чём, кроме того, что специально для человека приуготовил. Узка - эта твоя тропинка, почти не видна, а ты её найди, да и пройди по ней, не смущаясь и не обращая ни на кого внимания, вот тогда и придёт к тебе и Благополучие, и Радость, и Счастье. Ведь ты как хотел? Как все. Положил деньги в банк, и там тебе проценты капают, а ты тем временем кофей где-нибудь на островах в кресле попиваешь. Если ГОСПОДЬ не любил бы тебя, если бы ты для НЕГО не представлял интереса, то ОН, может, и не следил бы за тобой так пристально и дал бы тебе возможность идти этой широкой дорогой, ведущей в бездну. А так, ОН заботится о тебе, любит тебя и наблюдает, чтобы ты не свернул со своей дороженьки в сторону, туда, где все ходят, и неизвестно, куда потом приходят. Пойдёшь по своему пути - к БОГУ придёшь, всё у тебя будет, а не пойдёшь - так потеряешь и то, что имеешь.
Старик замолчал, и я тоже, обдумывая такие слова, которые будто пелену с моих глаз снимали и обнажали моё бытиё. На душе стало тепло и спокойно. Как проста - МудростьБОГА, но как трудно дойти до этой простоты. Как хочется иногда всё забыть, всё-всё, чтобы ничего не помнить, не знать, не понимать, а быть открытым, как ребёнок, как полевой цветок, который всё принимает и всему радуется - и солнцу, и дождю, и ветру.
Я чувствовал себя стариком, по сравнению с этим человеком, который к старости стал чист, искренен, как дитя. Мудрость, которую я так долго накапливал, думая, что в ней - моё спасение, моё счастье, оказалась хламом, завалившим мою душу и сердце, отчего внутри у меня сыро и мрачно, как глубокой осенью. Вот Арсений - как весна, хоть он и говорил ВСЕВЫШНЕМУ, что истощился телом, да душа у него словно у весенней птицы, радостно поющей гимн небу, солнцу и жизни. Мне вспомнилось наставление отцов: если вы встретите старика, который - радостен и весел, как малое дитя, живите рядом с ним, ибо он достиг Высшего.
- Бывают и у меня трудные минуты, брат Владимир, бывают, когда кажется всё - конец, нет выхода, только тьма впереди и никаких надежд. Но скажу тебе, что в такие минуты ГОСПОДЬ не оставляет нас, как нам кажется, а попускает нам некоторые скорби, чтобы мы укрепились в вере ещё больше. Разве в благополучии человек вспоминает о Высшем? Лишь когда надежд нет на земное, человеческое, тогда и вспоминаем о СОЗДАТЕЛЕ, нашем ОТЦЕНебесном.
Старец провёл рукой по бороде, разглаживая.
- Мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, Владимир. Те годы в России были сущий ад, который попустил людям ГОСПОДЬ за отступление. Людей ссылали, расстреливали ни за что, издевались как звери. Меня тоже арестовали и на Соловки отправили.
- Вы и на Соловках были! - воскликнул я, забывая, что передо мной сидит старый человек, о жизни которого я почти ничего не знаю.
- Был. И не я один, миллионы людей попали за колючую проволоку, но вернулись немногие. Не буду тебе рассказывать, брат Владимир, каких ужасов я там насмотрелся, не хочу тебя расстраивать, да и память об этом не хочу бередить. Однако поведаю тебе один случай, который поможет тебе в жизни, особенно в трудные минуты - будешь вспоминать, и будет тебе эта история поучением. Не помню, за какую провинность, но посадили меня в карцер вместе одним стариком, которому было тогда столько же лет, сколько сейчас и мне. Старика звали Феодосий, он был священником, говорят, что он много лет в Иерусалиме у Гроба ГОСПОДНЯ служил. Заключённые его не трогали, уважали. Ах! Ну да, вспомнил, заступился за меня отец Феодосий. Бандит один, местный авторитет, хотел проучить меня, - старец удержал его. Схватил за руку, в которой был занесённый нож. Лагерное начальство как-то разузнало такое дело, вот нас двоих и упрятали в карцер. А этот карцер, мил человек, считай, что - могила, так как оттуда только трупы выносили, никто не выдерживал там более десяти часов. Мороз минус сорок, внутри всё обито железом. А нам двое суток назначили, понимая, что живыми мы уже оттуда не выйдем...
Мы остались вдвоём, двери за нами закрыли и засовы задвинули. Страх на меня напал жуткий, конец, думаю. Я стал в этой комнатёнке бегать, прыгать, чтобы согреться, и старику говорю, давай отец шевелись, иначе погибнем, а он стоит себе. Вскоре я устал и понял, что всё - бесполезно, опустился на колени и заплакал. А холод уже к сердцу подбирается. Кончилась, думаю, твоя жизнь, Арсений. А старец мне говорит: "А ну давай молиться, Арсений, становись рядом со мной и будем ГОСПОДА и ЦАРИЦУ Небесную просить о помощи". Отец Феодосий стал вслух читать молитвы.
Я стою рядом, прижавшись к нему плечом, и пытаюсь повторять за ним каждое слово. Дрожь до костей пробивает. Не знаю, сколько времени так мы стояли и возносили мольбы к БОГУ о помощи, а только кажется мне, что в голове у меня началось помутнение. Будто молочная пелена опустилась на меня сверху. Я уже перестал чувствовать холод, перестал ощущать, что мы находимся в камере. Стены как бы исчезли, и я вижу, как мы стоим в поле, а сверху лучи солнца пробиваются сквозь белёсую пелену. Вокруг нас стали распускаться цветы, издавая такой аромат, что слов для описания блаженства от их благоухания не найти. А старец всё молится, и его слова становятся всё громче, чище, они разносятся по всему миру и даже до Небес доходят. И тут я увидел, что там, откуда тёплые лучи лились на нас, ЦАРИЦАНебесная стоит в воздухе и улыбается нам. И столько в ЕЁ взоре Чистоты, Любви и Нежности, что я почувствовал перед НЕЙ смущение, не могу смотреть ЕЙ в Глаза. Я опустил голову, а внутри у меня тепло разливается, каждая клетка Радостью трепещет и песни поёт от Счастья.
Арсений во время этих слов преобразился, и мне показалось, что от его лица стало исходить сияние, в комнате стало светлее, и ветерок прошёлся по дому с ароматом весны и цветов.
- Я очнулся от этого видения, когда засовы стали открывать в карцер. Всё исчезло. Стало темно и холодно, как и было вначале. Помню удивление охранников, которые ожидали замёрзшие трупы увидеть, а перед ними два живых человека стоят. Даже врача вызвали, который сунул мне руку под телогрейку, чтобы убедиться, тёплое ли моё тело, и воскликнул: "Этого не может быть! Они - тёплые!"
- Это - чудо! - сказал я, взволнованный этим рассказом, с ощущением, что это произошло со мной, и я вместе Арсением пережил это событие.
- Чудо, мил человек. Чудеса с нами происходят постоянно, только мы их замечаем, не видим. Жизнь, которую нам даровал ГОСПОДЬ, - уже чудо. Мы дышим, любим, наслаждаемся красотами природы - и всё это чудо, к которому мы привыкли и принимаем как обыденное, должное. Нам, мил человек, ВСЕВЫШНИЙ даровал Праздник, Который - всегда с нами, и мы должны праздновать жизнь, а не проплакивать её.
- Но ведь бывают тёмные полосы, неприятности, несчастья и ещё много того, что омрачает наше существование. Как же с этими сторонами жизни быть, не уже ли и они имеют какое-то значение?
- А как же? Боль, страдания, переживания - лишь отзвуки Той Любви и нежности, Какая ждёт странника после того, как он всё преодолеет. Пройдёт твоя жизнь, Владимир, вспомнишь ты свои тревоги, неудачи, падения и улыбнёшься, ибо узреешь в таких, казалось, ненужных, вредных для человека явлениях БОЖЬЮ Благодать. Ведь нас ГОСПОДЬ пытается оторвать от временного, тленного, мирского, к чему мы привязаны и что мы считаем необходимостью для удовлетворённой жизни. Мы же держимся за эти привычки, привязанности, стереотипы и не хотим упускать их, как ребёнок держится за любимую игрушку. ГОСПОДЬ же хочет не отнять у нас, а, забрав временное, дать, подарить Вечное, а для этого нужно прежде лишить нас прежнего, ветхого обличия, отношенной одежды. Невозможно на старое одевать новое. Вот и получается конфликт, неудачи, даже болезни, когда ГОСПОДЬ у нас отнимает прошлое, временное. А человек - рождён для Счастья, Любви, Блаженства, но, чтобы Их обрести, нужно расчистить свою душу от хлама, от старья, которое, как тучи, закрывает солнце. Э-эх, если бы люди знали, КакоеСчастье ждёт каждого после того, как они оставят прежнее, если бы они только одним глазком увидели ТеРайские Блаженства, Которые уготовлены им! Бросили бы без сожаления всё, что им кажется важным, нужным, значимым, и ринулись, как птицы, навстречу солнцу.
- Трудно, дедушка, понять, что страдания ведут к Счастью, что они нужны.
- Человек, мил брат Владимир, как драгоценный камень, самородок, который нужно обработать, чтобы он засиял НебеснойКрасотой и Благодатью. СПАСИТЕЛЬ, как искусный мастер, обрабатывает камни нашей души. Нам больно, плохо, мы стонем и плачем, а когда работа закончится, то скажем ВСЕВЫШНЕМУ: "Спасибо ТЕБЕ, ГОСПОДИ, что обработал нас, что сделал нас чистыми и светлыми".
- Интересно - ваше сравнение человека с драгоценным камнем.
- Вот взять, к примеру, меня. Ведь если бы не испытал я много, не пережил, если бы был я отроду зрячим, здоровым, удачливым и моя жизнь бы складывалась, как по маслу, то чтобы из меня получилось бы? Животное, сытое, довольное. Разве я смог бы познать ЛюбовьБОЖИЮ, нашёл бы себя как создание, предназначенное для проявления Любви людям - нет! Жил бы как растение в темноте, невежестве и страхе.
В нашем доме воцарилась тишина. Всё было вокруг прежним: и эти старые стены с дырками у пола, разрытые мышами и крысами, и эта печурка в щелях, из которых выходил дым, когда разжигаешь печь, и эти кровати, и иконы, но в то же время всё стало живым, светящимся изнутри. Мне передалось то чувство, которое пытался мне выразить старец Арсений посредством простых и ясных слов. Вокруг нас была сказка, в которой дедушка - добрый волшебник, который эту сказку сотворил, а я - гость, попавший на волшебный праздник. Я в эти минуты видел, что во всём, что нас окружает, есть смысл, который для привычного взора спрятан, а для прозорливого открыт. Вечное вошло во все предметы, и Вечность привнесла Покой, ибо и я был частью Вечности. Так к чему же грустить? Грусть - присуща только временному, а Вечному - только Счастье, и чем более вечными категориями ты живёшь, чем более твои мысли и чувства устремлены к Небесному, тем больше Небесного рядом с тобой, тем светлее и радостнее каждая минута бытия.
- Вот тебе, мил человек, тайна, которая так открыта и обнажена, что приблизиться к ней с привычным умом и чувствами невозможно, она прячется от мудрецов, взрослых, а даётся детям, чистым душам с незамутнённым умом и сердцем.
На плите стоял казанок, который пыхтел паром, вырывающимся из-под крышки. Спать не хотелось, напротив, было желание, чтобы этот вечер продолжался без конца, столь мирно было у меня на сердце.
- Место у тебя, Владимир, замечательное, чудное. И гора, на которой ты живёшь, и часовенка.
- Как же вы видите, дедушка?
- А мне, мил человек, БОГ зрение даёт иногда, когда я сердцем к чему-либо прикасаюсь. Вот я и к твоим местам прикоснулся, и ГОСПОДЬ мне открыл всю здешнюю красоту. Я ведь тебе не говорил, как я попал в твои края. Я странствую по жизни, иду, куда ГОСПОДЬ посылает. Я жил последние годы в одной деревушке, километров за тысячу отсюда. Последнее время здоровье стало сдавать, начал уже к смерти готовиться. А ангелГОСПОДЕНЬ явился ко мне и говорит: "Поезжай, Арсений, на юг, в Краснодарский край", - твой посёлок назвал.
"Как приедешь, стань в центре, чтобы тебя люди видели, и жди. За тем, кто первый к тебе подойдёт и предложит свою помощь, последуй. А дальше Я скажу тебе, что делать". Вот так я попал в твои края... СВЯТОЙДУХ здесь в воздухе парит, мне даже показалось, что я стал чувствовать себя лучше. Помолодел что ли, - сказал старик, улыбнулся и продолжил. - Чувствую, что здесь путь какой-то лежит, начало его. К воротам подошёл, а дальше пока не пускают? Ждать надобно. ГОСПОДЬ скажет мне, что делать дальше. Ты уж потерпи меня, Владимир.
- Да что вы, дедушка?! Для меня ваше появление, как подарок, я ведь - одинок, хоть у меня и немало приятелей и знакомых... - сказал я. - Мне кажется, что моя жизнь только начинается, будто из болота я начал выбираться, наконец.
Глава 4.
Миша стоял и смотрел в окно, прижав к груди тряпичного зайчика. Там, за окном, шёл проливной дождь, мчались машины, от которых, когда они врезались в лужи, в стороны летели брызги. За дорогой - дома, а за домами, если присмотреться, проходила железная дорога. В ясную погоду можно было увидеть, как по ней шли поезда со множеством маленьких, казалось, игрушечных вагончиков, а в их окнах горел свет, и за ними сидели маленькие люди.
По этой дороге должен был приехать дедушка Миши, поэтому он следил за поездами, когда у него была такая возможность. Маму и папу Миша не помнил, даже и не знал, есть ли они на свете, ведь он жил с дедушкой Андреем. Они жили в деревне, там было несколько хаток, разместившихся на холме, а внизу протекала речушка. Названий Миша не помнил. С дедушкой они ходили на рыбалку и даже плавали на старенькой деревянной лодке, из которой нужно было постоянно вычерпывать воду. Когда у Миши мальчишки спрашивали, где - его мама, то он отвечал, что дедушка - его мама. Мальчишки смеялись и говорили, что так не может быть, но Миша настаивал на своём, пока его сердечко не переполнялось обидой, и он убегал в слезах, прячась в огороде среди бурьяна. Дедушка Андрей, увидев в лице внучонка расстройство, успокаивал его и говорил: "Ничего, Мишенька, придёт твоя мама, обязательно придёт". А Миша пуще прежнего начинал плакать и говорил, что ему никого не нужно, кроме дедушки, и что он будет всегда с ним, до конца жизни. Дедушка гладил Мишу по голове своей шершавой ладонью и приговаривал: "Ничего, дорогой мой, всё будет хорошо. Будем жить вместе, и нам никто больше не нужен. Пусть будет по-твоему", - и прятал взгляд от мальчика, так как в глазах старика стояли слёзы.
Летом они ходили в лес за грибами и ягодами. Дедушка нёс своё лукошко, а у Миши было своё, маленькое, которое ему сделал дедушка по старинным правилам, с красивым узором. Дедушка плохо видел и приговаривал:
- Смотри, внучек, тебе виднее, ты к земельке поближе, и грибочки у тебя перед носиком, а от меня они прячутся.
- Ничего, дедуня, - говорил Миша, чувствуя себя взрослым. - Я буду вместо тебя смотреть. Один грибок в своё лукошко буду класть, а другой - в твоё.
И они редко покидали лес, чтобы их лукошки не наполнились до краёв. А грибы-то всё белые, красавцы! И дедушка, и внучек любили свои края. Это был их мир, островок в бурном и жестоком море жизни, на котором они чувствовали себя защищёнными и спрятанными от невзгод.
Вечером дедушка жарил грибы на чугунной сковороде. Запах стоял на всю избу. Мешая деревянной ложкой шипящие грибы, приговаривал:
- Ничего, милочки, ничего. Вот вы к нам на стол пожалуете.
- Дедушка, - спрашивал Миша. - Что это ты с ними, как с живыми, разговариваешь? Ведь они же - грибы!
- Полно, Мишенька, всё вокруг нас живое - и лес, и речка, и цветы, и ягодки, и грибочки. С ними надо разговаривать, как с живыми, тогда они нас слушаться будут, любить и помогать.
- А где же у них - уши, - спрашивал Миша.
- Как где? У них всё внутри спрятано - и глазки, и ушки, и даже сердце.
- И сердце есть? - сказал Миша и задумался на мгновение. - Где же - сердце?
- А ты вот возьми и прислонись, скажем, к деревцу ушком, и стой тихо-тихо, и услышишь, как за корой сердце деревца бьётся.
Миша ходил в лесок, который был неподалёку от деревушки, где они жили, и долго стоял, обнявшись с деревом, прижавшись к нему ухом и прислушиваясь, как сердце у дерева стучит. Сначала ничего не было слышно, а потом вдруг, будто изнутри, раздавался такой тихий глухой стук: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук".
- Дедушка, а я слышал, как сердце у деревца бьётся, - сказал потом Миша.
- Вот видишь, внучек, что я тебе говорил.
- Деда, а деревья могут разговаривать?
- Да, Мишенька, могут и деревья, и травки, и цветочки. У них, правда, свой язык, не похожий на наш, но ему можно научиться.
- А как научиться такому языку?
- Ключик для этого есть особый - любить нужно природу, беречь её, не обижать, и тогда она с тобой будет разговаривать. У каждого растения, Мишенька, своя жизнь, своё знание. БОГ создал природу для нашей радости, для нашей пользы и для лечения.
- А, если надо дерево срубить, чтобы дом построить, как же?
- Прощения у него нужно попросить, что срубаешь его, оно погорюет, да и согласится доброму делу послужить.
Так и жили два сердца, одно маленькое и детское, а другое большое и старое, но они были близки друг другу, ибо старость сближается с детством. Мише казалось, что так будет всегда, дедушка был для него всем в этом мире, и без дедушки мир ему не представлялся. По вечерам дедушка сидел у изголовья мальчика и, поглаживая его по головке, рассказывал сказки, которые сам выдумывал. Миша часто просил дедушку рассказать сказку про зайчика.
Приближался Новый Год. Дед Андрей достал охотничьи лыжи, посадил Мишу на санки, укутал его в полушубок, и они отправились в лес искать ёлку на праздник. В лесу были сугробы, ёлки стояли, как невесты, в белых шубах. Снег поскрипывал под лыжами. Мишу не пугал этот лес, напротив, ему было тепло и спокойно на душе, ведь рядом был дедушка.
Наконец они нашли подходящую ёлочку.
- Вот красавица, Мишутка! Как, тебе нравится? Пригласим её к нам в гости на праздник?
- Пригласим, дедушка, только жалко её срубать.
- Ничего, внучек, мы у неё прощения попросим, она и согласится.
- Ёлочка, прости нас с внучком, - сказал дедушка, - разреши тебя срубить и пригласить к нам на праздник.
После слов дедушки ветки ёлки качнулись и снег, который нависал на ветвях, упал в сугроб. Мишино лицо заиграло улыбкой счастья.
- Вот видишь, Миша, - сказал дедушка. - Ёлочка согласилась пожаловать к нам на праздник.
Дом наполнился запахом хвои, и это создавало настроение приближения праздника, когда все мечты сбываются. Потом они развешивали игрушки, которые хранились на чердаке. Мыли в воде и вытирали полотенцем, так как сильно запылились за год. Кое-что и разбилось от неловкости Миши, а дедушка успокаивал:
- Ничего, внучек, ничего, мы ещё сделаем.
И потом начиналась магия сотворения игрушек. Из цветной бумаги вырезали полоски, склеивали их в колечки, и получались гирлянды. Из белой бумаги выходили снежинки, а из золотистой дедушка сделал фонарики. Ёлочка нарядилась на славу!
По ночам дедушка что-то мастерил. Миша заметил это и спросил:
- Деда, что ты там делаешь?
- А увидишь, внучек. Вот праздник скоро придёт и увидишь.
Миша наблюдал, как дедушка, склонившись над столом, что-то зашивал и часто укалывался иголкой оттого, что плохо видел, даже в очках. При этом он восклицал: