На тридцать семь скрипит дверь. Звякнула, опускаясь на стол, металлическая ложка. Аромат куриного бульона пятнает воздух. Он тоже белый. И такой же неживой.
Стерильный.
Дверь медлит, но захлопывается. Снова тихо. Только гудение вентилятора режет эту тишину на толстые, сочащиеся ломти. Раз, два, три...
Там за стеной бьешься ты. Худое, бледное, изломанное тело с темными следами уколов на сгибах рук. Кожаные петли, будто удавки, обвивают запястья. Воздух звенит от твоих стонов. Но ты уже хрипишь. Еще немного и тебя тоже накроет эта тишина. Пахнет антисептиками и кровью.
Медленно сгибаю и разгибаю пальцы. Бинты быстро окрашиваются в красный. Должно быть больно. Там, тоже красный. Черные трещины на белой стене. Следы моего гнева, следы твоего отчаяния. Раз, два...а впрочем, это уже было.
Когда ты спишь, глаза под тонкой кожей век двигаются. Быстро-быстро. Я боюсь, что однажды ты можешь сломать пальцы, цепляясь за льняной щит простынь. Мои сны - отражение твоих кошмаров. Меня тошнит желчью и виной. Я веду летопись кошмаров шрамами.
За окном весна. Буйный зеленый прибой, девушки в коротких юбках, брызги солнца на асфальте. Я мог бы быть там. За окном светловолосая, нежная, любящая. Ненужная. Я меняю весну на белоснежную стерильную комнату и запах хлорки. Вентилятор захлебывается хрипом.
Раз, два, три... Я рисую на стене твое имя.
Раз, два, три... Я рисую не прожитое грядущее.
Раз, два, три... На сгибах моих рук темные следы уколов.