Вот она, моя девочка, 
тело её в трамвае нашли под позолотой краски.
Каждый её перелом теперь внутри у меня.
Она говорит: - Я жива потому, 
что смерть по ночам затевает пляску, 
кружит в своём белом,
в своём тошнотворном чёрном
танцы с волками
вокруг портала нуля 
меня.

Танцы белого гипса полны цинизма.
Моя девочка еле слышит врачей.
Она говорит: 
- Холст и краски, папа,
для смерти я - глина,
подушку под спину,
иначе я сгину.

Смерть дарит девочке жуткий сон:
Лев коммунистов забрался к ней на балкон,
не разбирая лоций - сам Троцкий!
он бредит про смерть Интернационала.
Я поправляю ей одеяло и говорю ДА.
Панцирь из льда гипса вскрыт
животворящим скальпелем кисти.

Смерть дарит девочке жуткий корсет
на несколько бесконечных лет
и удаляется.
Обе думают: папа мог бы сказать и НЕТ.