Аннотация: Жизнь, сменяющаяся смертью. Или наоборот?
Линолеум вздулся, кое-где он отошёл от пола и загнулся вверх волной, это напоминает открытую банку шпрот, что стоит на столе. Истертый, исцарапанный пластик столешницы был когда-то бежевым. Теперь он сер. Чай в железной кружке подернулся сизой дымкой, остыл, и эта картина напоминает ему о детстве, когда он так же сидел на кухне, смотрел на пьяного отца и думал. Думает он и теперь: что с ним стало? Как он упустил тот момент, когда превратился в него?
Небо светлеет. Тени уходят прочь вместе с мраком. Пора. Табурет скрипит под весом взрослого мужчины, ремень приятно пахнет настоящей кожей - подарок жены, а труба кажется довольно тонкой. Ничего, выдержит. Ну, в путь.
****
Вдох. Через ноздри вниз, к лёгким, льется живительный эликсир, щекочет пузырьками нёбо. Сквозь склеившиеся ресницы ничего не видно - какая-то сплошная серая муть. Тело напоминает о себе материальностью. Что-то болит, что-то ноет, что-то чешется. Смешно. Хриплый смех неловок, как первое слово пещерного человека. Тем более странно, что на него кто-то отзывается тоненьким писком...или плачем?
Откуда и силы нашлись, чтобы сесть, опираясь на слабые руки, открыть глаза и всмотреться в ничто. Свинцовая пелена. Нет ни верха, ни низа, ни направлений; во все стороны, куда ни глянь, тянутся лапы тумана, загребают своими когтями пространство. Он внутри этого ничто. Он? Да, он. Футболка, джинсы, тапочки, браслет часов, шрам на ладони. Этого ли ждал он? Это - выход?
...Он сидит на том же месте, что и вечность назад. Секунды-года. Время без ориентиров превращается в такую же условность, как и вежливость: оно бесплотно и бессмысленно. Как узнать, что оно существует? Лишь косвенно - по тому, как умираешь. Но он уже умер, а, значит, вырвался из объятий времени. Вырвался же? Сбежал.
Он не вспоминает недавнее прошлое, оно ещё тянет и дергает, как свежая рана, кровоточит, маячит за спиной. Просто сидит и смотрит на руки. На правом запястье белые нити шрамов чертят историю неудачных побегов.
Когда он был мал, он много и часто мечтал о взрослой жизни, когда сможет вырваться из опостылевшего дома туда, где все иначе. Где все по-другому. Эта выдуманная жизнь до сих пор с ним, ведь он так и не достиг её.
Интересно, кто займется его похоронами? Впрочем, какая разница... Кому он нужен.
В школе он любил биологию. Часами мог просиживать в тесном кабинете, завешанном плакатами и портретами, уставившись в микроскоп. Под стеклом бурлила жизнь. Микробы рождались, умирали, размножались, стремительно проносились сквозь окуляры. Их было так много, что он часто представлял себя не человеком, а лишь огромным конгломератом сплавившихся воедино крохотных организмов. Наверное, они создали целый город-тело, в котором живут семьями, родами, общинами. Он находил в этой фантазии некое странное успокоение - ведь она позволяла ему быть не собой. Не быть.
Писк прерывает поток бредовых размышлений, вырывает его из забытья. Он вскидывает голову так резко, что слышен хруст - может ли он умереть здесь, мелькает случайная мысль вспышкой. Онемевшие конечности покалывает, когда он встаёт. Серо. Снова этот звук!.. Он идёт прямо, медленно, а потом все быстрее и быстрее, туман завивается струями у его коленей, не давая увидеть, что там внизу, но ему нет никакого дела до возможности споткнуться и упасть, он торопится, практически бежит, всматриваясь до рези в мутную взвесь.
Плач. Это плачет ребёнок. Как он мог забыть младенческое хныканье? Когда-то он был уверен, что весь насквозь пропитан этим отвратительным скулежом... Дети - ещё одна его неудача.
Бег прочищает мозги. Уходит все лишнее, остаются лишь простейшие желания: курить и пить. И, конечно, узнать, кто ещё прячется за пеленой мглы.
Время и пространство играют в догонялки -- то ему кажется, что он стоит на месте, то что он летит, год прошёл или миг. Главное, что звук приближается, ввинчивается в уши. Нарастает и обрушивается на него волной, погребает под собой. Крещендо. Он падает на колени, прячет голову, закрывает уши... Сквозь закрытые веки просачивается кровь, падает в туман, прожигая в нем тоннели-норы. Он кричит.
****
Линолеум блестит жирным блеском новизны, напоминая лоснящийся бок рыбины, что плещет хвостом в тазу. На кухне горит свет, дверь в коридор плотно закрыта, чтобы не разбудить семью. В распахнутое окно вливается свежесть раннего утра; где-то вдалеке распевает песнь любви кот, скандалит соседка, у кого-то плачет младенец. От этого крика у него холодеет сердце.
Он застывает посреди кухни, внезапно вспомнив детство. Пьяный отец, убогие дни, одинаковые в своём отчаянии, невыносимая жажда перемен. Хорошо, что это прошло. Прошло - съедено временем. Надо браться за работу.
Он достаёт рыбу, мокрую, сильную, ещё борющуюся за жизнь, и кладет на доску. Она подпрыгивает, бьётся о дерево, разбрызгивая капли воды, беззвучно раззевает рот. Как стоп-кадр - он видит каждую чешуйку, мельчайшие подробности рисунка на плавниках, выпученный чёрный глаз. Шаг. Он скользит, неловко взмахивает руками, пытаясь ухватиться за воздух, и падает.