Аннотация: Феи не всегда добрые. И не всегда заботливые. Да и помогают не всегда.
Предки Вовку не любили - он понял это давно, в детстве, когда они оставили его на бабушку и свалили в неизвестность, которую соседки называли "лучшей жизнью". Иногда из той, лучшей, жизни ему присылали увесистые посылки, и он тянул ржавую тележку, увитую разноцветными шнурами, чтоб коробка не свалилась, тащил ее упрямо, не принимая никакой помощи. "Мой крест", - шептала бабушка и поджимала губы. Сморщенное лицо ее напоминало печеное яблоко, а выцветшие глаза смотрели сурово и строго. Она старалась изо всех сил, но сколько тех сил было?
А когда ему стукнуло двенадцать, мать прислала письмо. Даже звонить не стала, словно боялась услышать вовкин голос. Посылок больше не было, редких денежных переводов тоже, так что бабушка повздыхала и пошла оформлять на него - "лоб здоровый, ни одна вещичка не лезет, куда ж ты так растешь" - пенсию по потере кормильца.
Нельзя сказать, что быт их сильно переменился, нет, такого не случилось. Просто Вовке казалось, что он завис в небе, на тонкой нити не толще паучьей паутины, и теперь колышется от ветра, ожидая каждую секунду, что сейчас сорвется и рухнет вниз. От этого чувства сосало под ложечкой. Мысли всякие лезли в голову - дурацкие, но прилипчивые: то ему хотелось вынуть все деньги из матерчатого кошелька и рвануть на поезде в столицу, найти там мать и высказать ей всё-всё (он не знал, что именно, но чувствовал, что слова найдутся в нужный момент), то чесались руки от желания подраться с кем-нибудь, ударить, избить до крови, чтоб сквозь лопнувшую кожу белела кость.
Так и ходил Вовка, легкий, как мыльный пузырь, копил внутри не то страх, не то злость. Смотрел только исподлобья и молчал. А однажды, словно под руку толкнул кто, купил пачку самых дешевых сигарет и пластиковую зажигалку, - продавщица даже не взглянула на него, отсчитала сдачу и исчезла в ларечном сумраке, - и полез на крышу.
Ключи у него были - нашел их на лестнице, под решеткой с увесистым замком, поэтому он даже не раздумывал, где начать курить.
Небо нависло над головой, низко-низко, на антеннах повисли клочья белых облаков. Ветер трепал невесть откуда взявшуяся веревку, привязанную то ли к трубе, то ли к еще какой-то неизвестной, но очень важной железке. Вовка уселся под стеной, которую облепили ракушки спутниковых тарелок, и чиркнул колесиком. Прикурить удалось не сразу, а когда дым пошёл внутрь, наполняя жаром его, вовкину, грудь, он раскашлялся. И кашлял долго, с натугой, давясь слюнями и дымом, пока кто-то не стукнул по спине.
- Не умеешь - не берись!
Слезящимися глазами Вовка проводил сигарету, которую отобрала невысокая фигурка. Он утер лицо подолом футболки и посмотрел на неожиданную соседку - не для того он на крышу взбирался, чтоб с людьми столкнуться.
- Отдай, а то ща...
- Ударишь? - спросила с издевкой девочка. Или девушка - Вовка плохо понимал, где между ними лежит граница. - Ты мне еще спасибо скажешь, мелочь пузатая.
Девочка-девушка отбросила назад светлые волосы и жадно затянулась, держа сигарету двумя пальцами. Пока она щурилась, пуская дым колечками, Вовка рассматривал ее и думал, что в их доме такие точно не живут.
Одета в тряпье какое-то: рваное, с чужого плеча и в три слоя - даже ему с барахолки вещи получше приносят. На больших ушах серьги в ряд, штук по восемь, не меньше, на длинной тощей шее самодельное украшение - медная проволока с камушком посередине.
- Насмотрелся? - спросила. - А теперь вали отсюда.
- Нет, - сказал он и уперся ногами в липкий битумный ковер, заявляя, что его и с места никто не сдвинет. - И сигарету отдай.
- Ага, как же, - сказала она и села напротив, скрестив ноги в серых кедах. - Тебе курить нельзя, траванешься еще, а мне за тебя отвечать. Опять.
- Ты-то причем?
Девчонка затушила окурок о подошву и стянула с плеча куртку. Под футболкой, сзади, что-то топорщилось. Она дернула ворот в сторону и Вовка увидел крыло. Прозрачное, радужное, даже на вид жесткое.
- Ты актриса или чё? - спросил он, размышляя, не чокнутая ли она.
- Дай еще, - потребовала она и щелкнула пальцами.
- Не дам. Свои надо иметь.
- Это так ты крестную угощаешь? Ну и сиди тут один.
Она поднялась одним движением и пошла к парапету, стягивая куртку, рубашку, футболку, обнажая костистую спину, из которой росли четыре стрекозиных крыла.
- Стой! Ты куда? Стой! Крестная... - Вовка подбежал к парапету, но не успел: крылатая фигура спрыгнула вниз, а затем, подхваченная ветром, поднялась и пропала.
Вовка не любил загадок, сказок тоже не любил, полагая себя реалистом, и давешнее знакомство предпочел выбросить вон из памяти. Мало ли что привидится после первой в жизни сигареты. Может, он отравился? Может ведь такое случиться? Может. А крестные с крыльями ну никак не могут.
Лето все тянулось и тянулось, как прилипшая к подошве жвачка, изводило жарой, томило солнцем, а Вовка не находил себе места. Мыльный пузырь внутри все рос и рос, вытесняя лишние мысли, так что Вовка старался не сидеть дома, уходил подальше от фотографий, где их было трое, от бабушки, которая волновалась и ворчала. Он бродил по соседним улицам, бросал камнями в высокие заборы, а дождавшись крика или лая - иногда они сливались воедино, - убегал смеясь.
- А знаешь, я вообще-то не нанималась к тебе в няньки, - сказала тень знакомым голосом.
Вовка поднял голову: на подоконнике сидела крылатая девчонка, только сегодня выглядела она куда старше. Он отвернулся к стене и потянулся за телефоном.
- Стервец. - Его дернули за волосы и отобрали ярко-зеленые наушники.
- Отстань от меня, ты глюк.
- Я твоя крестная. Фея, - сказала девушка и прошла к столу. Осмотрела разорванную в гневе книгу, перебрала мелочи и спросила: - Закурить есть? Уши пухнут.
- Не курю, - буркнул Вовка. - И тебе не советую - тетки от курева стареют быстро.
- Ты поучи меня еще, - сверкнул зеленый глаз. Ухо, сегодня усеянное серьгами-гвоздиками, дернулось почти по-кошачьи. - Так, мне пора идти, но перед этим я должна сделать тебе строгое внушение. Ну?
Вовка вздохнул и сел на кровати, рассматривая в стекле отражение своей крестной.
- Так вот... Точно сигарет нет? - спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: - Я за тебя отвечаю. Не перебивай! Отвечаю и расплачиваюсь. И чем больше ты вредишь миру, тем хуже мне, а это что значит? Что ты, дурак малолетний, делаешь плохо именно себе, потому что без меня долго не продержишься. Уяснил?
- Ага. А вы... Ну, феи, у всех есть?
- Нет. Мне пора, не провожай, - сказала она и вышла сквозь стену.
После этого визита Вовка угомонился - внешне, во всяком случае. Бабушка успокоилась и перестала пить украдкой корвалол, соседки снова начали просить его о помощи - "такой хороший мальчик, и так не повезло!" - а он чувствовал, что его остается всё меньше. Он исчезает, растворяется в радужном мареве мыльного пузыря, и способен лишь отражать чужие лица, искаженные и перевернутые.
Фее он поверил, но не больше, чем поверил в ее существование - подумаешь, невидаль. Ну фея, ну крестная. А вот он иногда слышит, как его зовет кто-то. И что реальнее?
В школе его сторонились, а он не давал спуску никому, готовый противостоять миру.
- Малой, ты ошалел? - спросил десятиклассник, которого он толкнул плечом, проходя мимо.
- А ты? - Вовка толкнул его намеренно. И теперь не прятал взгляд, глядя на верзилу с вызовом.
- А ну свалил отсюда, - сказал десятиклассник.
- Да пошел ты...
Били Вовку втроем: друзья присоединились к верзиле, когда тот начал поддаваться ярости мелкого пацана. Били долго, сначала месили кулаками, не глядя, куда попадают, а потом, когда он свалился, пинали под бока. Он сопротивлялся до последнего, хрипел оскорбления, отмахивался слабеющими руками. Ему казалось, что он выигрывает, что это он сейчас вколачивает ботинок в мягкий живот, он разбивает костяшки в кровь.
Мыльный пузырь лопнул и не оставил ничего. Вовка смотрел, как по небу плывет огромное облако, похожее на замок, и лениво думал одну и ту же мысль. Будет ли дождь? Если будет, то земля промокнет, и он тоже промокнет, а лежать в луже холодно и неуютно, можно заболеть, простыть, потом умереть, а все из-за воды, холодной воды, которая будет литься с неба...
Облако заслонила лохматая голова.
- Не будет, - сказала фея. Сегодня она выглядела лет на сто, не меньше, и Вовка опознал ее лишь по ушам да крыльям.
- Т-точно?
- Молчи, дурак, - вздохнула она и исчезла.
Его потащили за ноги. Небо исчезло, скрытое потолком.
- Я же говорила, я же предупреждала... Но кто когда меня слушал? Нет, все умные.
Вовку оперли о стену, подтянули вверх за шиворот, так что теперь он полулежал и мог видеть злую фею.
- Ты это... Прости меня. Я не успела.
Она ходила вперед и назад, шепча под нос, а он молчал. В боку екало при каждом вдохе, а в животе словно тоненько дрожала туго натянутая струна.
- Ладно, - вздохнула она. Села и взяла его руки в свои. - Сама виновата. Закрой глаза... И не подсматривай!
Она запела, а Вовка, кажется, уснул, потому что когда он замерз и открыл глаза, то никого не увидел. Он сидел на крыше, липкий от солнца битум пачкал одежду, и рассыпавшиеся сигареты лежали на четырех стрекозиных крыльях.