Аннотация: Америка глазами русского туриста без прикрас.
ЛОНГ АЙЛЕНД
Мы с Людмилой вышли за двери зала прилетов в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, представлявшем из себя темноватое, несмотря на яркий полдень, освещенное электричеством просторное помещение, и в растерянности остановились, оглядываясь вокруг. Никто нас не встречал и, судя по всему, никому мы не были нужны. Девушка украинка, с которой познакомились в очереди на таможенный контроль, успевшая поучиться и пожить в Штатах, и даже выйти замуж, затерялась во время прохождения досмотра, а других знакомых по туру А-2 'Лучшее в Америке' не оказалось по причине сбора их с мира по нитке. Мы их просто не знали. Туроператор говорила перед отъездом, что нужной группы из шести человек на эту поездку не набралось, нас оказалось пять человек, поэтому встречать никто не будет, придется самим ориентироваться на месте. Когда первое напряжение спало, мы решили заглянуть в прайс-лист, выданный в турфирме. В нем значилось, что до отеля Ла Куинта на бульваре Куинс в Ньюйоркском Лонг Айленде у нас самостоятельный трансфер, то есть, добираться до него нам предлагалось за свои деньги. Это обстоятельство с постоянными доплатами начинало уже раздражать, потому что становилось обычным делом. Во время оформления путевки мы доплатили по десять тысяч рублей с носа за увеличение стоимости авиабилетов, случившееся через несколько дней после подписания контракта и внесения в кассу первого взноса. Немного погодя внесли еще почти по пять тысяч рублей каждый из-за подъема курса уе, конечно, в евро, который на червонец дороже бакса, хотя в интернете можно было прочитать про оплату в долларах. Еще мы ездили в Москву из родного Ростова-на-Дону за получением визы в американском посольстве, заплатив пять тысяч рублей за билеты, плюс расходы на питание и прочее, всего набежало на червонец. После, когда отправились в столицу снова за кровные пять штук по прежнему деревянных рублей, несмотря на свои богатства и сокровища и демократические преобразования с присоединением к элите мира, чтобы лететь в Америку, мы сами добирались до аэропорта в Шереметьево на электричке, билеты до которого обошлись на двоих за полчаса езды около восьмисот рублей. Плюс все те же расходы на питание и прочие услуги. Но когда вернулись и нам нужно было добраться до первой станции метро, чтобы с него начать старт в родные пенаты, то оказалось, что кавказцы с азиатами давно освоили этот вид бизнеса, они быстро довезли нас на небольшом автобусе, содрав с каждого по семьдесят рублей. Но не почти восемьсот целковых, как делало это государство, ставшее нам мачехой. Короче, гуляй Россия, не плач Европа, а у русских самая, самая, самая шикарная... в которую ширяют все, кому ни лень. Но мы в связи со знаменательным событием как-то запамятовали и про это, и про то, и про третье обстоятельство, как про многие другие, потом давшие о себе знать не совсем приятными неожиданностями.
В инструкции было написано, что добираться мы должны на шатлах компании Грэй Лайн, отходящих от всех терминалов к главным гостиницам в центре города и делающих остановки на дороге между 23 и 63 стрит. На одной из них находился наш отель, билет до него стоил 16 баксов, бронировать места нужно было у Гроунд Транспортатион Деск. Мы хотя и прочитали сообщение, представления не имели кто такой транспортный гроунд деск и где его искать, шатлов - маршруток, ассоциировавшихся у нас поначалу с американскими космическими челноками, не увидели, поэтому, побродив вокруг да около вернулись в терминал. Служащие аэропорта, когда показали им прайс лист с названием отеля, однозначно указали на негра, сразу потащившего нас через дорогу вглубь какого-то двора с припаркованным там автомобилем вишневого цвета. Мы сообразили, что у американцев тоже существует подобие круговой поруки, и что это всего лишь частное такси, и попросили назвать цену за нашу доставку, оказалось, что с носа негр затребовал по сорок девять долларов, то есть, без двух баксов сотню. Мы замахали руками, потому что были не так богаты, подались обратно к аэропорту в сопровождении этого негра, не перестававшего доказывать свою правоту. Наконец тот, видя нашу неуступчивость, снизил цену на червонец с носа, но и здесь мы не согласились, тогда он передал нас другому негру водителю, сбавившему цену еще на пятерку с носа. Черные водители стали передавать нас друг другу, каждый раз снижая проезд на копейки, пока один из них не кивнул молча головой и не распахнул перед нами двери вместительного пикапа, уже с гражданами внутри. Было видно, что все услуги для прилетевших пассажиров делают негры - подносят багаж, катят коляски с инвалидами, подвозят до отелей - захватившие этот вид бизнеса, как в России азиаты и кавказцы рынки, маршрутки и места, где можно заработать живые деньги, кинуть доверчивых и даже ограбить их. На побережье Черного моря например в Лазаревском, такси и почти все магазины с развлекательными центрами и пляжами оказались в руках армян, чеченцев и местных адыгов, не преминувших взвинтить цены на все до предела и заставивших местных русских водил жаться по углам, продавщиц работать на них за гроши, оплодотворяя их по совместительству прямо на рабочих местах. И везде тишина как на том кладбище, где стоят покойники с косами.
Справедливости ради нужно обмолвиться, что после возвращения из поездки по Штатам, я случайно встретился с армянином, прожившим в Америке восемь с половиной лет и дополнившим полученные сведения об этой стране новыми фактами. Вдруг отметил для себя, что от армянина из материнской Армении, чаще наглого и с отсутствием совести к людям других национальностей, не осталось практически ничего. Я разговаривал с человеком абсолютно вежливым, для которого стремление помочь собеседнику разобраться в жизни другого народа и правдивое отображение незнакомой ему действительности стоят на первом месте. Он рассказал, что до кризиса в 2008 году получал от хозяина, у которого работал, четыре с половиной тысячи долларов, этого с лихвой хватало заплатить одну тысячу за съемную квартиру, на нормальное питание с посещением культурных центров и отсылать некую сумму домой, семье и родителям. Но после кризиса ему начали платить две с пловиной тысячи долларов, как большинству американцев, выкинутых из съемных квартир, начавших продавать дома, стреляться и вешаться. Денег перестало хватать даже на личные нужды, не говоря о помощи близким и оплате однокомнатной квартиры, которая в отличие от представления русских состояла из кухни, прихожей, зала и спальни, общий метраж был за семьдесят метров. Мне было интересно вести диалог с ним, вернувшимся в Россию из-за банковских махинаций американских рокфеллеров с дюпонами и гейтсами, накрывших кризисом не только Америку, но весь мир, расстались мы с ним, абсолютно незнакомые друг с другом, как добрые товарищи. Это послужило толчком к мысли, что американский котел не такой страшный, если в нем переплавляются в лучшую сторону нации, тысячелетиями проповедующие сидение на шее у других народов, неприятие и насилие к другим людям, не похожим на себя.
Тем временем негр подхватил сумки и под требования подтвердить сумму в шестнадцать долларов молча закивал головой, занятый своими мыслями и расталкиванием багажа по местам. И мы влезли в салон, пристроившись между нерусскими пассажирами, хотя и белокожими в основном. Я стал глазеть в широкие окна машины, похожей на нашу маршрутку, но более высокой и с багажником сзади, закрывавшимся на две половинки двери. За стеклами проносился невзрачный пейзаж из старых одно-трехэтажных домов с пустырями между ними, с буграми, поросшими буйной растительностью, с железной дорогой поверх них. Он напоминал пригороды Батайска или Таганрога, только цветные вывески на домах были американские и частенько встречались обвисшие на флагштоках флаги с полосами и со звездами. Это была нескрываемая от мира масонская символика с четко отмеченными буквально в каждом символе тринадцатью моисеевыми коленами ввиде звезд, продольных и поперечных полос, как на том долларе ввиде цифр и звезд например над головой белого орла, цифрой тринадцать по всей поверхности купюры, размером по ширине в 6, 66 сотых, и так далее. Число 13 было мистическим, его почитали с древнейших времен египтяне, индийцы, китайцы, не говоря о шумерах, халдеях и вавилонцах. Иуда тоже присутствовал за столом на тайной вечере во главе с Христом тринадцатым членом. Дизайн для доллара делал в 1920 х годах никому неизвестный Сергей Макроновский, эмигрант из тогдашней России, прибывший в Америку в числе многих искателей счастья. Сейчас проскальзывает в некоторых изданиях не для широкого круга читателей информация о том, что под этим именем скрывался Николай Константинович Рерих, знаменитый эзотерик, художник и масон, учитель не менее активной в этом плане Блаватской с ее 'Тайной доктриной' в четырех томах из более десятка книг, написанных ею в том же ключе. Надо сказать, что несмотря на развитую мысль, эта еврейка Блаватская часто отклонялась от разрабатываемой ею важной и интересной темы, чтобы облить как следует грязью на страницах книги кого-нибудь из знакомых эзотериков или политических деятелей. А потом как ни в чем не бывало продолжить описание своих исследований с наблюдениями. Николай Рерих разместил на оборотной стороне купюры Великую Печать - государственную эмблему США - с надписью на латыни Новус Ордо Секлорум, что означает в переводе Новый Мировой Порядок. Этот новый порядок неуклонно внедряется по всему миру с помощью поддерживаемого народом правительства США, в котором большинство членов евреи. Где силой, где обманом, где подкупом, ведь для достижения цели любые средства хороши. Николай Рерих окончил дни в возрасте 73 лет в Индии, несмотря на неоднократные предложения Сталина вернуться на родину, его доктрину, обозначенную знаком ввиде заключенных в круг трех шаров, каждый из которых имеет свое значение, продолжил предлагать миру сын Святослав, не забывавший в течении долгого времени приезжать в Россию, на родину предков. В общем, куда ни кинь, везде просматривается русский след, контролируемый конечно правительством Англии, настоящим хозяином Америки и всего мира, попавшем под влияние масонов еще при Елизавете Первой, заимевшей писарем молодого еврея Сесила из богатой семьи Сесилов, потом вовсе упавшей с ним в одну кровать. И хотя деньги в отличие от половых оргий не пахнут, к ним тянутся тоже все.
А с коленами израилевыми, как с самими евреями, за века произошли метаморфозы похлеще апулеевых, но ортодоксы из этой нации фанатично продолжают трескаться лбами в течении почти двух тысяч лет об остатки стены храма в Иерусалиме, символа их веры, разрушенного Титом, римским императором, в семидесятом году новой эры. Я видел их монотонные поклоны в течении нескольких часов стояния у щербатой стены недалеко от нового Храма Господня, установленного на вершине горы Голгофы, бывшей Голой горы, с дорогой к нему, мощеной камнем, по которой шел на казнь Христос с крестом на спине. Видел хасидов, заросших черным волосом и с косичками на головах, одетых в пестрые национальные накидки с кипами или странными неуклюжими кубическими уборами на головах, читавших огромные древние книги на арамейском скорее всего языке, не забывавших одновременно пристально коситься по сторонам, чтобы вовремя уличить террориста. А может для того, чтобы дать глазам отдохнуть. Нет, скорее, первое мнение вернее. Так-же, как не перестают они насчитывать в рядах нации тринадцать колен, десять из которых уничтожил ассирийский царь Саргон Второй еще в 702-705 гг. до новой эры. Одинадцатым были хазары, разгромленные русским князем Святославом Игоревичем в 964-965 годах новой эры. Эти колена исчезли с лица земли, даже следов от них, несмотря на тщетные попытки отыскать, не нашлось. На земле остались два колена, Вениаминова и Иудина, оба иудейские, после чего их мудрецы собрались на шабад и приняли решение называть себя евреями, хотя последние, составлявшие одиннадцать колен, были как раз уничтожены. Об этом нам позже рассказал один из гидов, добавив, что все нынешние евреи - это чистой воды иудеи. Остается после этого констатировать, что таким фанатизмом не обладает ни один народ в мире, неукротимые чеченцы тоже не могут этим похвастаться, разве что исполнением ими в веках кровной мести.
Дома за окнами выстроились в две линии, они начали напоминать узковатую улицу, идущую вверх и расширявшуюся в стороны. Мы облегченно вздохнули, кажется, негр вез нас не за город, чтобы отобрать там последние пожитки, а в цивилизованное место, люди в салоне продолжали или молчать или негромко переговаривались на жирноватом американском языке. Наконец водитель проехал вдоль невысокого моста на трех быках с гремящими по нему угловатыми и голубоватыми вагонами метро, и остановился на другой стороне широкой дороги, бежавшей под этот мост. Махнув нам и пожилой какой-то паре рукой, выскочил из кабины, выставил из багажника вещи пары на тротуар и, получив деньги, обыденно кинул сэнкью, мэм, розоватой старухе в платье послевоенного покроя, взялся за наши пожитки. Потом небрежно указал на противоположную сторону шоссе, на трехэтажное желтое здание с надписью Ла Куинта над входом и на фасаде с правой стороны вверху, дав понять, что мы приехали. Людмила вытащила из сумочки три десятки и протянула ему, но афроамериканец замахал руками, доказывая, что проезд стоит дороже. Я снова показал ему прайс-лист с суммой проезда в шестнадцать долларов, напомнил жестами, что он согласился довезти нас до места за эту сумму. Но это только завело негра еще больше, заставив зажестикулировать агрессивнее, он был худощавый, но высокий и жилистый. Как мы потом убедились, абсолютное большинство афроамериканцев были высокими и мощными, с буграми мускулов, рвущих на них рубахи. Я встал в позу, не собираясь даже на американской земле переплачивать за проезд, вспомнилось, как в Египте подобный диалог с бедуином, совавшим мне в руки какие-то тряпки, едва не закончился между нами потасовкой. Людмила не переставала доказывать свое и шофер, видя нашу сплоченность, вдруг замолчал и отошел немного в сторону, бормоча что-то себе под нос. Людмила посветлела лицом и сообщила, что он, кажется, не хочет брать с нас ни копейки, пожала плечами, типа, да и хрен с ним, и я подержал ее ухмылкой. Она собралась засунуть баксы в кошелек, чтобы подхватить вещи и направиться к отелю, когда водила снова заблажил, затем ринулся к машине и открыл дверь нараспашку, указывая на крупную надпись с внутренней стороны. Я сумел увидеть только цифру двадцать и знак процентов, но моя половина не зря работала учителем, она сообщила, что двадцать процентов у местного бомбилы составляет надбавка за перевозку. В глазах у меня появился вопрос, мол, сколько тогда он хочет у нас отобрать за провоз, длившийся не больше получаса, я уже готовился встать как в Египте в позу, но Людмила вытащила деньги и развернула их перед негром, уповая на его порядочность. Тот, заметив в ее руках пятидесятидолларовую купюру, всплеснул руками и осклабился, указав на нее, получив желаемое, резво пробежал к кабине и захлопнул дверцу. И пикап так-же резво покатил дальше, к удивлению не обдав нас, как наши маршрутки, вонючим облаком отработанных газов. Позже я задавал вопрос гидам по этому поводу, мол, почему на дорогах Америки столько машин, а воздух чистый и не слышно ни визга тормозов, ни грохота со скрежетом остальных деталей. На что получил снисходительный ответ, объясняющий, что американцы не разбавляют горючее черте чем, не выезжают со двора с дырявыми выхлопными трубами и следят за своей машиной как за своим телом.
Мы перешли дорогу и вошли в просторный холл отеля с мозаичными полами и высокими лепными потолками, уставленный добротными диваном с креслами, крепкими столиками из ценных пород дерева с шикарными занавесками на окнах. На противоположной стороне холла вели к лестнице с деревянными перилами три высоких каменных ступеньки с толстой ковровой красноватого цвета дорожкой на них. Налево возвышался деревянным барьером ресепшн, за которым крутилась темноволосая круглолицая мулатка с настоящей, а не приклеенной, хотя немного дежурной улыбкой на лице. Мы направились к ней, Людмила протянула наш прайс лист с другими документами и через несколько минут, получив разъяснения на вопрос по поводу нахождения столовой или кафе с шведским столом, поднимались по каменной лестнице к лифту, чтобы без остановок добраться до... второго этажа. Ключом служила магнитная карточка, теперь применяемая везде, с которой мы справились не сразу, оказалось что вставив в зазор в замке, ее нужно было чуть задержать, затем резко выдернуть. Эта проблема преследовала нас в отелях по всей Америке, она была в этом плане первой из остальных. Наконец дверь из породистого дерева открылась и мы прошли внутрь просторного помещения с прихожей с вешалками и зеркалом на стене на одной стороне, и с дверью в совмещенный санузел на другой. В комнате размером не меньше тридцати пяти - сорока квадратных метров стояли справа перпендикулярно к стене две огромные высокие кровати с пятью подушками на каждой, наверное, трехспальные, если судить по ширине. Они были заправлены с такой тщательностью и по особому, как об этом рассказывал в своих выступлениях по телеку Михаил Задорнов, что даже уцепиться было не за что. Точно так-же, как рассказывал юморист, мы за поездку старались не залезть сразу под свежие одеяла с простынями и там затихнуть дохлыми мышами до наступления утра, а с силой выдернуть их, заткнутые под тяжелый матрац не иначе с помощью деревянной лопаты, и только потом раскинуться на шикарном пространстве вдоль и поперек, принимая любимые с детства позы. Возле стены слева стояли стол со светильником на нем, крепко сбитый табурет, небольшой комод с библией в верхнем ящике и тумба с теливизором и небольшим креслом сбоку. Потолки были метра три с лишним, на все помещение горели только две лампочки - вверху и светильник на столе, ни настенных бра, ни напольных торшеров, как это принято в Европе или даже в Африке в Египте. Экономия света была присуща всем американским отелям, в которых нас размещали, так же как и плохо работающие телевизоры с неручными - дикими пультами к ним, как незакрывающиеся окна, такие же, вдобавок скрипучие, двери в ванную комнату, дикий душ, могущий обдать кипятком или ледяными струями, и вечная проблема с кранами, текшими без нашего участия. На это было поначалу странно смотреть, тем более, в стране победившего капитализма, и только не жадная в остальном роскошь вокруг, начиная от меблировки и кончая просторами апартаментов с кроватями, невиданными нами доселе, мешала отматюгать американцев по русски. И еще нас донимал беспрестанный шум с улиц, схожий с натужным гулом, не столь сильный, но и не слабый не только в больших городах, но даже в маленьких тысяч на двадцать-тридцать населения. Америка работала, оттого людей на улицах и возле загородных домовладений мы за время поездки практически не встречали, американцы или возились в крохотных приусадебных участках, или ехали в машинах даже в магазины, расположенные в сотне метров от их дома. Они практически разучились ходить, набирая без движений лишний вес. Зато мебель, особенно кровати, везде была шикарной, из хорошего дерева, чаще тридцатых годов с ручной отделкой, а просторы комнат, как я уже писал, позволяли ощущать себя белыми людьми. Широкое окно в нашем номере выходило на боалевард Куинс с тем самым мостом, под который ныряли машины и по которому звенели вагоны метро, оно было занавешено плотными шторами с жалюзями под ними, из-за него доносился гул улицы с не столь оживленным движением, как например в нашем Ростове. Мы разобрали вещи и по очереди заспешили в ванную комнату, чтобы смыть с себя дорожную усталость. Но не успели прикинуться в домашнее, как в дверь постучали, вошла хозяйка ресепшена, та самая смазливая мулатка, и пройдя к столу, начала что-то быстро объяснять, перекладывая с места на место проспекты. Мы не смогли понять, что она от нас хочет, наконец Людмила подумала, что девушка пришла за положенными ей чаевыми, ведь она ответила на какие-то наши вопросы, тем более, нас предупреждали, что обслуживающему персоналу необходимо оставлять в сутки доллар-два в качестве благодарности за хорошее обслуживание. Я хотел возмутиться, не сразу же, в конце концов, приступать к жору сочных водорослей, можно было бы потерпеть до утра, тем более, номер она нам выделила забронированный турагентством заранее. Но Людмила уже вытащив из сумочки пару баксов и протянула их консьержке, та коротко засмеялась и сразу закруглилась, поспешив к двери. Я недовольно нахмурился, подумав, что с таким аппетитом местных троглодитов наши карманы быстро освободятся от гринписовской мировой валюты. Как потом оказалось, я был недалеко от истины, это навело на мысль о том, что американское правительство такими методами приучает честной народ, в основном европейцев, к обыкновенному взяточничеству, успевшему расцвести в России до буйных тропических зарослей из все той же зелени любых форм с цветами из радужно разных валют.
Первый день был свободным от мероприятий, он считался акклиматизационным, и завтрак нам не полагался, как кстати и второй день, но уже с завтраком, самолетные ланчи успели отыграть свое и переместиться из желудков в кишечники, уплотнившись там до нежелания покидать утробу. Мы думали, что запоры будут не постоянными и связаны они скорее всего с разницей во времени, оказалось, они начали беспокоить нас именно с этого момента и до конца поездки по Штатам, продолжаясь по приезде домой еще в течении нескольких дней. Ведь к разнице во времени прибавилась американо-китайская кухня, в которой отсутствовало жидкое первое, зато суховатого второго на любой вкус, с напитками и соками, с разнообразным сладким, было хоть отбавляй. Вообще, как очень скоро выяснилось, про американское в Америке можно уже забыть, во всех маркетах и на развалах пестрело только неистребимое китайское, в том числе книги в книжных магазинах. Русского ничего не было, тем более книг, мы обыскали Пятую авеню, главную улицу Нью-Йорка, и смогли найти магазин русской книги на втором этаже старого дома с грязноватым подъездом, и тот оказался закрытым, о чем нам сообщила не только прочная дверь на замке, а еще тройка молодых мужчин русско-еврейского вида, хорошо говорящих по русски. На вопрос, живут ли они в этом доме последовал ответ, что они здесь работают. Стоял по местному времени полдень, он по нашим представлениям должен был быть более жарким, нежели в Ростове-на-Дону, температура воздуха у нас доходила до 32 градусов. А Нью-Йорк был несколько южнее и стоял на берегу Атлантического океана с его теплыми ветрами в летнюю пору, здесь же ощущалась несмотря на разрекламированное потепление некоторая прохлада. Наверное, американцы обрабатывали нас ХАРПом, климатическим оружием, построенным ими у берегов Аляски, бывшей русской территории, проданной императором Александром Вторым за семь миллионов долларов, не получившим за сделку ни копейки. Они создавали себе наиболее благоприятные условия для дальнейшего проживания после искусственной климатической катастрофы, а мирового потепления в помине не было. Еще заметили, что практически догнали хвост уходящего дня, потому что вылетели из Москвы почти в 11 часов утра, а прилетели в Нью-Йорк в 12.20, прохлаждаясь в воздухе девять часов тридцать пять минут, хотя разница в поясах составляла почему-то только восемь часов. Наскоро переодевшись, мы отправились искать какой-нибудь продуктовый магазин, чтобы вечером было чем перекусить и заодно купить адаптер для подзарядки фото и киноаппаратов, розетки здесь были очень маленькие с тремя отверстиями, рассчитанные на меньшее напряжение. С устройствами мы потом намучились - они стоили где три с половиной доллара, где всего один -потому что забывали их в розетках. Но во время променада по почти безлюдному боалеварду - так бульвар произносится по американски - с заскакиванием в торговые точки, которых было достаточно в ту и в другую его стороны, выяснилось, что Россия не хотела нас отпускать ни в какую. В очередном продуктовом магазине, куда забежали, нас встретили русской речью хозяева, муж и жена средних лет и среднего телосложения, оказавшиеся евреями. Ну, блин, воистину земля круглая. Жена была более разговорчивой, она проводила нас вовнутрь зала, разделенного высокими стеллажами, забитыми продуктами и парфюмерией по крышу с полом, тоже заставленным ящиками, сопровождая каждый шаг восклицаниями типа ой, вэй, азохен вэй. Мужчина подавал возгласы реже, лицо у него было не очень довольное, наверное, он был евреем или местным, или из другой страны, об этом говорил сильный иностранный акцент. Но мы обрадовались и такой встрече, хотя от обоих особых распросов про жизнь в России не последовало, видно было, что для хозяев главное - торговля. И все-таки еврейка посетовала на то, когда я заприметил любимый мною сок агавы, что он не имеет того вкуса и запаха, как настоящий, это всего лишь нектар. Как оказалось, она говорила правду, сок агавы, к которому я пристрастился в Шарм эль Шейхе, не шел ни в какое сравнение с купленным в еврейском магазине, имеющим розовый оттенок, резким, словно клюквенный кисель. Египетский сок был нежно белым, немного тягучим и удивительно вкусным, заставляющим с трудом отрываться от бутылки. И все равно насыщение им не происходило.
Затарившись небольшим количеством продуктов, мы вышли на тротуар, пообещав хозяевам заглянуть еще, и вернулись в отель, чтобы утолить голод, проснувшийся неизвестно по какой причине, ведь в туалет мы оба так и не сходили. Но обещание не исполнили из-за того, что после каждой поездки по самым интересным местам удивительной страны нам приходилось менять вместе с районом проживания и отель. Их набралось за время тура более пяти, поражающих просторами, шикарными кроватями с несколькими подушками на каждой, и все теми же проблемами с водой, окнами, дверями и пластиковыми с магнитной вставкой входными карточками. Надо отметить, что первый отель Ла Куинта оказался в этом смысле едва ли не лучшим по части дверей и сантехники, хотя потом мы поселялись в куда более шикарные по меблировке с отделкой и потолками более пяти метров, как например отель 'Пенсильвания' в центре Нью-Йорка. Громадный, с ресепшн размером с футбольное поле, кафетерием, магазином, лифтерными, ресторанами, игровым залом и массой других спецкомнат, он был за двадцать этажей, но соперничал по высоте с башнями за пятьдесят этажей. Когда мы поднялись на свой шестой этаж и после освоения номера выглянули в окно, поднятое сантиметров на двадцать от подоконника и оставшееся в таком положении навечно, то увидели сначала косой луч солнца, прорезающий ярким геометрической формы светом бездонный колодец, образованный вертикальными стенами небоскребов вокруг, а потом почувствовали высоту нашего шестого этажа. Она равнялась однозначно двадцатому, если считать российскими мерками - такими высокими оказались межэтажные перекрытия, а вместе с ними потолки в комнатах. Даже доставшийся нам в Лас Вегасе в отеле 'Циркус-Циркус' тридцать четвертый этаж показался не таким высоким может быть из-за того, что перед ним не было небоскребов, образующих каменную геометрически неправильную пропасть. А пока мы привыкали к нашему номеру на втором этаже отеля Ла Куинта, абсолютно не мешая друг другу раскладывать по углам и ящикам вещи, исследуя на профактивность пробники с бесплатными шампунями и небольшими кусочками мыла в упаковке, отрывая по привычке недлинные куски туалетной бумаги от рулонов ее, заправленной в приличные барабаны. Но вскоре однообразный пейзаж за окном перестал нас удовлетворять, телевизор можно было сравнить со случаем, когда тянут кота за хвост, монотонно и в одной поре, при том с американскими причитаниями, только разными голосами в разных интонациях. Что эти телеведущие хотели сказать, беспрерывно сменяя друг друга, нам было неведомо, тем более, каналы переключались как бы нехотя. Переглянувшись, мы вскочили с кроватей и натянув джинсы с легкой верхней одеждой, снова вышли из отеля, стоящем как бы на дне окультуренной временем пологой ложбины. Справа, откуда мы приехали, тянулись два ряда невысоких домов с флагами на фасадах через пару домов на третий, слева дорога с тротуаром поднималась вверх, там виднелась отстоящая в стороне высокая квадратная и прозрачная башня из светло-зеленого стекла, окруженная высотными зданиями пониже и потемнее, она была как бы окутана дымкой, соперничая со светло-голубым небом и пушистыми белыми редкими облачками. Когда летели через океан, его в течении нескольких часов закрывал от взора плотный панцирь под крыльями самолета из комковато-спаянных облаков, похожих на твердый снежный наст где-нибудь в степи. А здесь была картина, соперничающая с идиллией, тем более, нам не терпелось увидеть своими глазами те самые небоскребы, показываемые по телеку как символ могущества Америки. И мы направились туда, предварительно запомнив адрес отеля с мостом перед ним, чтобы в случае чего можно было объясниться с прохожими или полицейским хотя бы на пальцах. Когда поднялись на верх, оказалось, что подойти ближе к зданию не удастся, потому что путь нам перегородил широкий овраг с несколькими нитками по дну железнодорожных путей и прочей железной путаницей. Мы свернули налево и по безлюдной, уходящей вниз улице, застроенной промышленными скорее всего зданиями сероватого цвета, а может быть жилыми для малоимущих, потому что они не были огорожены ничем, решили дойти до переезда и уже за ним снова приблизиться к соблазну. Переезд не показывался, по пыльной улице изредка проезжали машины, еще реже объявлялись пешеходы, наконец, тротуар перешел в тропинку, побежавшую к тому же в верх. Там пересекала пути по переброшенному над ними бетонному мосту еще одна железная дорога, высокая насыпь была обложена плитами, а немного дальше зеленели заросли высоких трав с деревьями среди них. Я решил идти до конца, вскарабкался на бетонный уступ и подал руку Людмиле, попутчица посомневавшись все-таки приняла приглашение, и мы, пройдя по тропинке среди дикой зелени выше головы, поднялись на насыпь. Панорама, открывшаяся перед нами, заставила вспомнить фильм Балабанова 'Брат-2', то место в нем, где Данила с братом и русской проституткой оказываются в трущобах на окраине города, обсуждая возвращение домой. Это была объездная многокольцевая железная дорога, поднятая над землей на бетонных эстакадах, с бегущим за тепловозом десятком вагонов на одном из колец. Под ней изредка проезжали по узким дорогам с мостами над ними грузовые и легковые авомобили, но чаще на них, как и вверху на рельсах, не было даже тени. Это обстоятельство навевало не совсем веселые мысли, заставляя вспоминать кадры из фильмов о великой американской депрессии двадцатых годов. Сложная железобетонная развязка простиралась кружевами до очень далеких высотных домов, за которыми был какой-то загороженный ими пустырь, а после небо протыкала щербатая стена небоскребов Манхэттэна, знакомая своими очертаниями по телеэкранам. Добраться до нее не представлялось возможным, место вокруг поражало запустением, ржавыми рельсами с подгнившими шпалами под ними и разбитыми досками на пешеходной дорожке на мосту, идти по которым было небезопасно. Мы будто оказались на другой планете с высокоразвитой цивилизацией, перенесшей военный катаклизм, потому что на фоне причудливых современных наворотов царила дикая заброшенность, подкрепленная полным безлюдием. Да еще этот неуклюжий, небольшой по размерам тепловоз с дымком над крышей. Потом мы узнали, что в Америке электровозов практически нет, тяга осуществляется тепловозами, они экономичнее, поэтому контактные провода над рельсами не висят. Людмила зябко передернула плечами и оглянулась на тропинку, пропадающую в густых зарослях высокой травы и деревьев, я щелкнул несколько раз затвором фотоаппарата и осознав, что по шпалам с глубокими провалами между ними далеко не пройдешь, повернул обратно. Мы по памяти добрались до боалеварда Ла Куинс с нашим отэлем на нем и перекусив стали укладываться спать, не включив по домашней привычке телевизор. Первый день заставил заняться переоценкой впечатлений, навеянных фильмами с другими средствами массовой информации, увиденное не совсем вязалось с нашими представлениями о богатейшей стране мира. Но скоро провалились в сон без сновидений, очнувшись только по обязательному здесь телефонному звонку с ресепшн, предупреждающему нас о завтраке, отвечать на который не требовалось.
Столовая располагалась под лестницей, по которой мы поднимались к лифту, она оказалась небольшой, столиков на десять со стульями, раздача была коротенькой и не столь богатой на блюда - йогурты, каши, сосиски с кетчупом и гарнирами на свой вкус, еще соки с чаем и кофе. Наскоро позавтракав и прихватив по привычке с пяток упаковочек с маслом и вареньем, чтобы вечером было чем порадовать сухие булки, я встал и подогнал Людмилу с кофе. Второй день у нас тоже считался свободным, и нам не терпелось добраться до Манхэттэна, уже виденного издали. Лифт мягко докатил нас до второго этажа, мы задержались только у двери, не привыкшие еще справляться с пластиковыми картами вместо железно позвякивающих ключей. В голове мелькнула мысль о том, что скоро американцы разучатся вообще ходить пешком, если даже на второй этаж они поднимаются только на лифте. Но рассуждать долго не было времени, каждая минута была на счету, ведь на тур отводилось всего четырнадцать дней, из которых почти два мы проводили в воздухе - около девятнадцати часов в Америку и обратно и двенадцать часов из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, потом из Лас-Вегаса обратно до Нью-Йорка. И мы подхватили ноги в руки и ринулись на выход, намереваясь дойти до Манхэттэна по маршруту, которым шли вчера, только не сворачивая влево на горбатую улицу с железнодорожным бардаком, а устремившись прямо по Ла Куинс. Чутье подсказывало, что этот боалевард не гангстерский Боливар из амеркино, он должен довести до чего-то основательного, виденного вчера издалека в голубовато розоватой дымке предвечерних сумерек, до которого было невозможно добраться из-за железобетонных наворотов на участке, равном по площади рабочему поселку в России. И не ошиблись в расчетах, за зеленоватым небоскребом открылся чудесный вид на Гудзонский залив с двумя грандиозными мостами через него, из которых выделялся горбатый Бруклинский с тремя П-образными быками высотой едва не с башни близнецы, почившие в бозе в 2001 году с помощью Аль Каеды. Второй мост носил название какого-то короля, о котором мы ничего не знали. Почти весь противоположный берег между этими мостами был уставлен, как поставленными на попа нестандартными костяшками домино, разноцветными небоскребами с Эмпайр Стэлт Билдинг, самого высокого из них с округлой башней и длинным шпилем, протыкавшим казалось острым концом бледно голубое небо. От непривычного, скорее фантастического вида у нас захватило дух, это было уже не кино, когда в воздухе могли появиться космические корабли, готовые нанести ракетные удары не только друг по другу, это была незнакомая реальность, поражающая фантасмогорической архитектурой. Мы ускорили шаг, чтобы выйти на берег залива, но путь снова преградили массивные здания складов из металла, покрашенные в белый цвет. Чистенькие, аккуратные, с неширокими проходами между ними, с изредка снующими туда-сюда электрокарами, теперь они были обнесены низенькими металлическими заборчиками, не позволявшими нам сократить путь. Мы плутали между ними, двигаясь то параллельно береговой линии залива, то стремясь прорваться по перпендикулярным проходам, пока наконец не вышли на стрит, добегавшую прямо до небольшого сквера у самой воды. В нем стояли скамеечки вокруг небольшой площади в центре и на гранитных парапетах, исполнявших роль ограждения, отполированных до блеска. В траве игрались дети, за ними присматривали родители высокие и тощие старики и старухи со здоровым цветом лица сидели на скамьях в тени деревьев. Но нас по прежнему завораживал вид зданий через залив, небоскребы были разной высоты и окраски, среди них были холодно серые, темные с пролинованными белыми строчками боками, совсем черные и пламенно красноватые, светло зеленоватые и голубоватые. Но преобладал все-же темный цвет. Мы прошли к берегу, уложенному гранитными глыбами, на которые набегали волны Атлантического океана, я быстренько скинул обувь с носками и по острым краям камней спустился к воде, чтобы омочить лицо, руки и ноги, как делал это во всех странах, в которых довелось побывать. Вода оказалась прохладной, соленой до терпкости и немного вязкой, я бы с удовольствием искупался - на берегу, подальше от скверика, стояли мужчины в полосатых трусах - но мне помешала русская стеснительность. Ополоснувшись, с таким же трудом вернулся на дорожку и присел на скамейку, чтобы обуться. На другом ее конце сидела худощавая, как почти все они в Америке, старушка лет за восемьдесят с румянцем на щеках, с глубокими, избороздившими продолговатое лицо, морщинами и в простеньком пестром платье. Улыбнувшись, она проворковала что-то на округлом американском языке, указывая на залив, я вопросительно уставился на Людмилу, стоявшую рядом с фотоаппаратом и клацавшей затвором. Моя половина прислушалась и неуверенно произнесла, что женщина хочет узнать, понравилась ли мне процедура, я тут-же утвердительно закивал головой, мол, и вода хорошая, и панорама вокруг впечатляющая. Завязался мимолетный разговор, когда собеседника-иностранца понимаешь по знакомым со школы междометиям в коротких предложениях. Старушка, узнав, что мы из России, вдруг активно замахала руками и громко позвала молодую женщину, возившуюся невдалеке с двумя детьми, скорее всего, это была ее дочь, а мальчики года по четыре-пять, одетые в темные костюмчики, были внуками. Женщина подошла к нам, узнав в чем дело, так-же громко позвала одного из мальчиков, указывая на нас пальцем, но тот был занят собиранием сухих палочек с камешками. Ее лицо не выражало того благорасположения, написанного на лице ее матери, оно скорее отражало вместе с немного натянутой улыбкой некую настороженность, и я поймал вдруг себя на мысли, что молодая мать относится к нам, русским, с некоторым недоверием и опасением. Не зря она подзывала ребенка, чтобы с его помощью наладить более добрые отношения с нами, скорее всего, это давали о себе знать последствия холодной войны между нашими странами и постоянная пропаганда недружественности, проводимая властями как у них, так и у нас. И все-таки мы успели за время недолгого диалога растопить хотя бы холодок в отношениях, потому что когда стали уходить, старушка не переставала радостно восклицать, а ее дочь улыбаться уже без изначального недоверия.
Но мы не собирались так быстро покидать уютный скверик, заполнявшийся народом все больше, время только подкатывало к полудню и до вечера еще было далеко. Услышав русскую речь, с нами заговорила молодая красивая женщина, державшая за руку шустрого ребенка лет пяти. Оказалось, что она полячка, переехавшая в Америку после падения стены холода между странами, начавшемся с разрушения Берлинской стены, исчерканной безвкусными иероглифами на языке граффити, разгулявшимся теперь по миру. Впрочем, чем бы дитя ни тешилось... Я видел ту стену, безобразные ее огрызки, оставленные для истории. В ходе диалога у меня закралось подозрение, что молодая женщина была на самом деле русской - слишком чистым был у нее наш язык, тем более, с таким немного странноватым фактом приходилось уже встречаться. Во Франции, в Париже, пришлось долго искать магазин русской книги, в котором по рассказу знакомого продавался мой Ростов-папа на шестьсот с лишним страниц, за издание книги тогда не заплатило ни издательство на родине, ни французское издательство под руководством такого же еврея, как в России, только французского. Они договорились друг с другом, обойдя автора во всем. Я долго бродил по острову Ситэ со знаменитым мостом императору Александру Третьему, самому красивому в Париже, соединявшему остров в числе других с остальным городом, законодателем мировой моды. Обошел вокруг собора Парижской богоматери, знаменитого Нотр дам Де Пари, усеянного как фонтан возле Галереи Уффици во Флоренции в Италии изваяниями злых химер, светящегося цветными витражами, прошел мимо Сорбонны с голенастыми студентами у массивного входа в него. Углубившись в незнакомые кварталы, наткнулся на высоченного красавца полицейского с шляпой на голове, в огромных крепких ботинках, в узких дудочками брюках и с гангстерским пистолетом в упрощенной кобуре на широком кожаном ремне, съехавшем с талии как у главаря из 'Великолепной семерки' на середину бедер. Но спрашивать у него ничего не стал, опасаясь попасть в околоток и тем самым досрочно прервать путешествие по европейским странам. Кто тогда знал на заре внедренной в нас иностранной демократии, что было на уме агрессивных больше нашего капиталистов. Наконец, когда спускался по уложенной древним булыжником улице, замощенной может быть римлянами, ведь Париж начинался с острова Ситэ, увидел небольшую палатку с продавцом, не похожим на французов. Это оказался серб, хорошо говоривший по русски, он уважительно указал направление движения, но на одном из перекрестков я вновь потерял чутье. Выручила проходившая мимо молодая особа, высокая и весьма привлекательная, ответившая на мой туземный вопрос по почти местному на чистом русском языке. Когда я поинтересовался о ее национальности, услышал в ответ, что она просто знает его, но сама не русская. Так бывало в Италии и в других странах, когда русские люди стеснялись признаться в принадлежности к великой своей нации, опозорившей себя масонскими революциями с различными сионистскими переворотами. Не боялись говорить правду только русские люди со старой, царской, закалкой, никогда не осуждавшие нас за крестьянско-пролетарскую безграмотность.
Книгу я тогда увидел, написанную на русском языке и предназначенную для русской диаспоры, и даже продал прямо в магазине за пять евро захваченную с собой новую, недавно изданную в другом месте, воздушно изысканной старушке с прекрасным русским языком, родившейся скорее всего во Франции от родителей из первой волны эмиграции. Может быть, титулованной особе княжеских кровей. Но о гонораре за труд пришлось забыть - мою рукопись купили у издательства, успевшего продать ее еще украинским коллегам из 'Донеччины', назвавшим ее 'Ростов-тато'.
После разговора с полячкой меня снова потянуло к берегу, чтобы сделать более удачные снимки и прикинуть, как бы пройти к одному из мостов для перехода по нему на Манхэттэн. Заодно выяснить как подобраться ближе к острову Свободы со статуей на нем с таким же названием, он находился в Гудзонском заливе, но был не в зоне нашего обзора. Среди скульптур из представителей многих стран мира, окружающих не слишком высокую статую - во всяком случае, ей далеко до Матери - Родины на Мамаевом кургане под Сталинградом - есть изваяние православного попа в рясе с крестом на животе, говорящая о том, что в освоении нового континента принимали участие и русские первопроходцы. С одной стороны хорошо, что американцы не забыли упомянуть про русскую нацию, а с другой, что нам досталось по сравнению с англичанами, французами, немцами и скандинавами с итальянцами от того дележа трехвековой давности. Аляска, за которую император Александр Второй, освободитель своих крестьян от крепостного права, не получил ни копейки, несмотря на подписанный обеими сторонами договор ценой в семь миллионов тогдашних долларов, русская Калифорния, навеки, без предупреждений Штатов, перешедшая под их юрисдикцию, другие территории с островами Папуа-Новая Гвинея, на которых русского Миклухо Маклая до сих пор величают отцом всех племен? Все это мы потеряли в одночасье в 1917 году, после свершения Великого Октябрьского Социалистического мракобесия под управлением представителей одной шустрой нации, которую можно охарактеризовать наиболее подходящим определением: Везде, где невозможно ничего доказать, копошатся евреи. Это в первую очередь бизнес, политика, наука и прочее.
Но потом нам разъяснили, что к статуе Матери-Америки с факелом в руках, кстати, мы чуть позже так и не рассмотрели, горел ли он или был погашен, можно подплыть лишь на небольших катерах, бегающих к острову через каждые полчаса. Интересно было бы обследовать этот уголок не только еврейской Надежды, описанный Ремарком, для которого больше подошло бы название острова Иллюзий, столько там разыгралось трагедий из-за того, что американо-еврейские власти принимали на землю обетованную, новую после старой, не всех соплеменников безапелляционно заворачивая людей им не нужных. Капитализм должен иметь звериный оскал не только потому, что ценности при нем измеряются не нравственными критериями, а разноцветно радужным баблом, но еще и потому, что на каждого не угодишь. А пока я присматривался к панораме перед собой, оба моста, казалось, были рукой подать, и на них должны были быть пешеходные дорожки. Перегнуться бы через перила на середине ажурных архитектурин и посмотреть с высоты на проплывающие под ними корабли с пароходами, а заодно приглядеться к местам, откуда любили расшибаться в лепешку американские самоубийцы, о которых часто рассказывали по телеку в России. Про своих самоубийц с менее грандиозных сооружений над более узкими реками мы узнавали разве что по редким выкладкам в оперативных съемках, да по слухам, хотя Ворошиловский мост в Ростове не уступил бы пальму первенства по жутким происшествиям с летальным исходом какому-то Бруклинскому, возведенному черте где. Теперь он был перед глазами и я осознавал, что прыгнуть с него было бы равносильно тому, как если бы вывалиться из люка самолета, предварительно отцепив лямки парашюта. Но туда тянуло, неудержимо и беспокойно, я выключил фотоаппарат и направился к Людмиле, оставшейся на асфальтовой дорожке, бегущей вдоль береговой линии. Увидел еще издали, что мою пассию обхаживал интеллигентного вида мужчина высокого роста с холеным лицом, когда подошел ближе, услышал русскую речь с небольшим акцентом. Оказалось, товарищ тоже был поляком, променявшим пся крев родину на бардзо добже сытный континент через океан, когда я приблизился, он еще издали начал сыпать оправданиями, стало понятно, что пшечек крепко под шофе, хотя виду не подавал. Без долгих разговоров он пригласил нас присоединиться к веселой компании, разлегшейся на траве под стеной здания, которым заканчивалась стрит и за которым начиналась водная преграда. Поблагодарив, мы отправились искать проход к Бруклинскому мосту, казавшимся ближе королевского, и где-то минут через сорок пять убедились, что до него мы сможем дойти только под вечер. Нас с обоих сторон обступили все те же складские помещения с не менее безлюдными домами в несколько этажей, а дальше дорогу вообще преграждали большие и маленькие заборы, которые надоело обходить. И мы повернули назад, в направлении к боалеварду Куинс, пока были при памяти. На одной из улиц с невысокими домами увидели уютную кафешку, приукрашенную рекламой, пройти мимо нее у нас не хватило решимости, ведь день давно перекатился на вторую свою половину. Хозяевами оказались итальянцы с извечным спагетти, пиццей и соусами к ним на первом плане, но дальше выбор оказался довольно разнообразным, хотя мы не всегда понимали, из чего сотворено блюдо. Когда принесли заказ мы порадовались тому, что порции были полновесными, а мясное щедро приправлено овощным рагу с сырыми перцами, сам заказ обошелся в двадцать семь округленных для официанта долларов, хотя мы ожидали, что он станет нам дороже. Теперь до отеля оставалось рукой подать, уже из-за крыш показался наш ориентир - светло зеленая башня, стоящая в стороне от высотных зданий как перст на ветру.