Аннотация: На расходах по мастям народу никогда не стать единым целым.
Если холопа допустить до власти, то он доведет страну до своего разумения с позиции: кто.., тот и пан. Так произошло с когда-то москвичами, обласканными советской властью на случай откровенных против нее их выступлений не только из-за близкого к ней проживания, но и бывших вершителей судеб граждан страны во все времена. Ведь при выборах царя на трон их слово было не последним. Но царская столичная элита практически полностью переместилась в парижи с берлинами и нью-йорками, ее заменило крестьянство с вольных российских просторов с образованием редко в церковно приходских школах. А для крестьянина примером во все века являлся скот со звуками "му" на все вопросы и ответы. И с привычками: где приспичило, там и обосрался.
Я не приношу извинений за грубость в определении крестьян - низшей касты по индуистской классовой вертикали. Они живут в другом измерении по воле судьбы, как подобные им племена на земле. Пока они станут цивилизованными людьми должно поменяться по "умным книгам" не менее семи-десяти поколений. И вот пример:
Поезд Адлер-Москва подкатил к ростовскому перрону в 11ч 30мин. Мы заняли свои в плацкартном вагоне места на "боковушке" - какие достались при срыве населения страны во все стороны. Но куда убежишь от управляемого хаоса, проводимого типунизмом, придавившего ее в полный рост, разве что в Москву, обласканную собяниными с медведевыми и мишустиными, с поддержанием их курса новыми "москвичами". Москва стала совсем Москвабадом, несмотря на заверения сверху о том, например, что пенсионный возраст повышаться не будет. При чем, с дачей Типуном всему народу твердого своего слова!
Поезд тронулся и поначалу все было спокойно с приглядываниями друг к другу. Затем из общего тихого шума голосов выделился детский вскрик. Один, за ним второй, третий... И началось представление детского дворового коллектива с визгами, звонким неуправляемым смехом и прочими взрывами незрелой психики. Я переглянулся с пассажирами, но те только пожимали плечами, мол, дети, что с них возьмешь. Так же молчал весь вагон. Заглянул за занавеску, отгородившую места рядом, там на полках расположились в разных позах человек семь девочек с одним мальчиком возрастом от восьми до двенадцати лет, встретивших меня, человека старшего поколения, мало сказать неприязненными взглядами. Сделав замечание, я отвлекся на красоты за окном в виде сплошной стены леса с нередкими кладбищами, разросшимися в последнее время до неприятного холодка в груди. Со знаменами страны и родов войск над свежими могилами убитых на войне между двумя братскими народами. Но уйти в себя мыслями не получилось, как не возымело действия второе, третье и очередное замечание "детям" с повышением тона. Так продолжалось в течении двух-трех часов долгого пути. Когда девочка постарше громко сказала распалившейся подружке, что я дурак, я стал искать их родителей. И нашел их в отсеке рядом с улыбками на лицах от мирной беседы между собой. Они напрочь устранились от своих отпрысков, предоставив им право распоряжаться атмосферой в вагоне по своему хотению. Указав папам и мамам на недопустимость нарушения правопорядка в общественном месте и получив в ответ наглые советы не покидать своего места, я пошел к проводнице. Но та только развела руками, показывая, что работа для нее важнее криков расшалившихся детишек, уже превзошедшие обезьяний содом. Она все-таки подошла к ним, униженно попросив быть потише и не подняв глаз на родителей. И ушла к себе, чем включила энергию поколения, идущего нам на смену, на полную мощность. Я снова пошел к ней, услышал в ответ, что сделать она ничего не может, мол, это дети москвичей, едущие после отдыха домой. И я сорвался, закричал на москалей, разрешивших своим отпрыскам терзать нервы остальным пассажирам, что они обязаны воспитывать своих детей, которых нарожали для себя, в рамках приличия, а не сажать их на шеи посторонних людей. Сказал, что они и вырастут такими же бездушными, не желающими замечать никого вокруг и не стремящимися жить за свой счет.
Передо мной вырос детина лет за тридцать и при поддержке своих спутников начал теснить меня по коридору, обещая свернуть шею. Несколько женских голосов заступились за меня со своих мест, остальной вагон продолжал молча наблюдать за развитием событий. Я понял, что опереться мне не на кого, и что наш Донской присуд с казачьим патрулем по вагонам в связи с приграничьем с Украиной пока не кончился. Понял и то, что патруль из казаков получил, скорее всего, задание не вмешиваться в ссоры между пассажирами, если они не несут серьезной угрозы, и обойдется разве что бесполезными увещеваниями, настроив девочек на еще больший отрыв по части визгов и оскорблений. Схватив руку москаля за запястье, я прижал ее к концу верхней полки, другой рукой приготовившись отбить кулак, занесенный надо мной. Так продолжалось несколько минут, в течении которых остальные москали с детьми поддерживали своего спутника резкими оскорбительными криками в мой адрес, но здоровяк, почуяв отпор, не решился на активный действия. Отпущенный из моих тисков он переместился наконец к детям, выпроводив из отсека двоих не своих ребят и заняв нижнюю полку.
На время воцарилось перемирие. Но на то время, пока мужчина не присоединился снова к своим спутникам, дав начало новому концерту возненавидевших меня подрастающих пофигистов. Ночью они взялись было завывать детенышами лесных зверей, но здесь уже не выдержали пассажиры, призвав снова проводницу и подав голоса протеста.
Но главное заключалось в том, что когда я сцепился с отцом одной из девочек, она запричитала с другими девочками навзрыд, призывая папочку не связываться с дураком. Слезы, натуральные, лились у них ручьями. Но буквально через десяток минут их лица снова перекосились от смеха, перемежаясь с визгами ошалевших от безнаказанности обитателей зоопарка. И это показалось пострашнее сути всего происшествия.
Утром я обменялся с москалем взглядом, не обещающим ничего хорошего, пора было выходить с вещами из вагона. Я понял, что управляемый хаос на то и управляемый, что разрешает все, и управляется... никем. То есть, дьяволом, всегда стремящимся быть незаметным. Но когда его последователей прижимали к торцу верхней полки, он и сам терял весь свой пыл.