Поплавок лениво покачивал красными боками над темной гладью. Когда ленивые стрекозы садились на медную петельку, сквозь которую проходила желтоватая леска, он уходил под воду по самую макушку, пугая головастиков, чтобы через пару мгновений вновь показаться посреди желтой ряски.
Солнце едва проходило сквозь плотную листву, одиноким пятном ложась на поваленное дерево, на котором на расстеленной старой куртке сидел дед. Полуденный зной разморил старика, и он дремал, сложив на животе длинные загорелые пальцы. Вышитая зеленая тюбетейка съехала набок, едва держась на голове. По правую сторону от него лежал холщовый мешок, из которого пахло хлебом и колбасой, а по левую - полупустая банка с дождевыми червями. Старик что-то бормотала во сне, кашлял и фыркал, словно тощий деревенский кот.
Чуть поодаль, в ветвях старой ивы, сидели девушки в длинных полотняных рубахах. Волосы волнами спадали до воды, сплетаясь с темно-зелеными веточками водорослей. Головки лягушачьего водокраса белыми звездочками усыпали их концы. Девушки медленно расчесывали черные, словно смоль, жесткие пряди костяными гребнями, напевая грустную песню. От стариковского кашля девушки вздрагивали, словно стайка птиц, и начинали шептаться, прикрывая перепончатыми ладошками рты. Успокоившись, они снова затягивали свою песню, и девичьи голоса тихим серебристым звоном плыли над озером, сплетаясь с далекими трелями соловья, комариным писком, журчанием родника и всплесками рыбы, играющей в заводях.
Треск ломаемых веток канонадой раздался в кустах. Напуганный утиный выводок поднялся над водой и, хлопая по воде еще не окрепшим крыльями, метнулся в дальний конец озера, чтобы скрыться в зарослях рогоза. Девушки, похватав гребни, серебристыми рыбками соскользнули с ветвей и скрылись в омуте. Словно лось, джип продирался сквозь кусты, оставляя за собой широкую просеку. Следом брели в траве, проваливаясь по бронированное брюхо, еще две машины. Остановившись у берега, машины фыркнули, выпустив в облако гари, и заглохли. Из джипа выскочила компания, и лес тут же наполнился криками, смехом и бранью.
Разбуженный шумом, старик проснулся. Он щурил слезящиеся глаза и крутил головой, словно сыч. Тем временем пришельцы стали раскладываться: выгрузили из багажника мангал, ящики с пивом, сумки со снедью, палатки и прочие вещи. Пока мужчины устанавливали палатки и тенты, женщины раскладывали под ивой столики. Рядом носились дети, пугая бабочек.
-
Нельзя, нельзя. - Запричитал дед и, насколько позволяли скрюченные артритом ноги, кинулся к шумной компании.
-
Уходите. Духов прогневаете!
-
Что хотел, дед?
Из-за машины показался рослый бритый молодой мужик в армейских брезентовых штанах и берцах. Из болтающегося под коленкой кармана торчала банка с пивом. На покрытой редкими курчавыми волосами груди висел массивный серебряный крест. С правого бицепса на старика косился фиолетовым глазом алый китайский дракон. Мужчина поливал спреем от комаров девочку. Ребенок крутился и капризничал, обрывая лепестки у цветов. Видимо, чтобы успокоить непоседу, кто-то из взрослых сунул девчушке букетик белых цветов.
-
Потушите костер! Нельзя тут костры жечь! - Ругался дед.
-
Да ладно те, бабай, - отмахнулся мужик, прихлопнув комара на шее. - Уберем все.
-
Езжайте на дальний кордон. Там есть оборудованное место и площадка для шашлыка.
-
Милый, я никуда не поеду! Мы и так два часа сюда добирались! - Крикнула, нарезающая огурцы, полноватая блондинка.
-
Нельзя здесь оставаться! Это не ваше место! Оно духам принадлежит.
Блондинка засмеялась, покрутив наманикюренным пальцем у виска. Другие женщины подхватили ее смех.
-
И цветы рвать нельзя! Заповедник тут, - покосился дед на букетик багульника в руках девчушки.
-
Ты что, из природоохраны что ли? - Насупился мужик.
-
Нет, - покосился на серебряный крест дед.
-
Вот и топай отсюда.
-
Я председателю буду жаловаться!
-
Да хоть в спортлото. Вали отсюда, бабай.
-
Эй, что ты делаешь, матурым. Бир минга, - старик вырвал у девчушки ветку багульника. Наблюдая за перепалкой взрослых, дите задумчиво жевало белые цветы. Лишившись букетика, девчушка насупилась, уткнулась в отцовские штаны и заревела, перекрикивая гремящую из машин музыку.
-
Ану, пошел отсюда, - рявкнул мужик.
Старик плюнул и пошел сматывать удочки, бормоча под нос проклятия. Оглянув на прощанье полянку, он заметил подростков, ковыряющихся у зарослей красоцвета. Закинув за плечо мешок, он подхватил удочки и подошел ближе галдящим пацанам. Сами заросли выглядели так, словно по ним прошелся Мамай: торчащие из воды поломанные листья, ощипанные зонтики. Рядом оторванные цветочки звездами смотрели из мутной воды. Окруженный галдящими подельниками, самый старший выковыривал костяным гребнем толстую жабу из-под коряги, дабы надуть несчастную, превратив в живой шарик на потеху остальным. Жаба бурчала, хлопала глазами и забивалась дальше, вжимаясь в гнилое дерево.
-
Ты что творишь, малаем, - выругался старик. Отвесив подзатыльник, он забрал гребень.
-
Энииии, - заорал мальчишка и, спотыкаясь, побежал за помощью к разливавшим водку женщинам.
Пригрозив тощим кулаком, бросившимся врассыпную пацанам, старик аккуратно вытащил жабу. Квакнув на прощание, она нырнула теплую воду и исчезла в тине. Дед покачал головой пошел прочь.
Когда тропинка вывела из леса, бабай достал из кармана старенькую нокию. Выбрав из короткого списка "Артур", он ткнул в знакомый номер. Дозвонился дед не сразу.
-
Совсем старика забыл, - начал он с претензии, когда родной голос послышался из трубки.
-
Этием, работы много. Пол отдела в отпусках. Вот и работаю за троих.
-
Ты б приехал. Опять люди на озере.
Мужчина в трубке тяжело вздохнул.
-
Сходи к председателю. Пусть забор поставит, чтобы не ездили люди на твое чертово озеро.
-
Не слушает он меня, старого, - соврал старик.
-
Ладно, в среду заеду.
-
Поздно будет в среду. Пожгут опять всё, - взмолился дед.
В трубке снова вздохнули.
-
Ладно, улым. Прости старого, сам разберусь. Внуков когда привезешь? Земляника в лесу поспела.
-
Жене моей позвони.
Старик обиженно фыркнул и выключил телефон, даже не попрощавшись. Отношения с невесткой не клеились. Время от времени тлеющий огонь многолетней войны превращался в пламя, обращая в пепел все хорошее, что было между родственниками. Пока была жива Алсу, жена старика, она, словно дождь, гасила пламя. Увы, век людской короток.
Бабай жил у края леса, там, где корабельные сосны желтым частоколом вставали у распаханного тракторами поля, ограждая чащу от цивилизации. Дед зорко следил, чтобы деревенские "не двигали межу", выпиливая деревья на дрова. Его дом, двухэтажный, крытый зеленой металлочерепицей, окруженный новеньким забором, словно форпост, встречал путников на единственной тропинке, ведущей к озеру. Живность дед не держал, посмеиваясь, что ему хватит живущих в бочке комаров. Да и комаров нынче было многовато. Жара стояла с апреля, и расплодившиеся летучие кровососы стали портить жизнь даже своему хозяину.
Кинув удочки в предбаннике, старик вскипятил чайник, благо новая печь остывала долго. Сын уговаривал провести газ, но старик все отнекивался, цепляясь за старый уклад, словно мертвец за ускользающую жизнь. Напившись чаю, старик долго ходил по дому, запинаясь о полосатые половички, и гремел чугунными сковородами, пугая домового. Как стемнело, он закрыл дверь и пошел к сгрудившимся на другом конце поля домикам. Нужный дом оказался на дальнем конце деревни, там, где река, сделав, крюк подступала к деревенским огородам. Раньше тут стояла мельница. Ее сруб и остатки колеса до сих пор торчали из камышей, служа гнездовьем для уток.
-
Маша! Маша! Маша!
Пес, узнав ночного гостя, забился в будку тихо скуля. Дверь открылась, и на пороге показалась невысокая полная старуха в длинном платье изумрудного цвета. Толстая седая коса виднелась из-под белого платка, завязанного по-татарски под подбородком.
-
Чо не сидится тебе, бабай. Ночь на дворе.
-
Поговорить пришел.
Старуха высунулась из-за двери и воровато посмотрела по сторонам.
-
Заходи. Соседи увидят, сраму не оберешься. Где это видано на седьмом десятке женихов водить!
-
На тридцать седьмом, - поправил ее старик. - На, дочке отдашь. Скажи, чтобы не теряла.
Старик протянул через порог завернутый в носовой платок гребень. Старуха впустила позднего гостя и, поблагодарив, взяла находку. Пока старик, кряхтя, переобувался, старуха собирала поздний ужин. Не прошло и получаса, как на накрытом белой скатертью столе появился начищенный самовар, варенье и пироги с капустой. Налив кипящий чай в пузатую расписную чашку, старик сунул туда половинку лимона и два куска рафинада. Шумно отхлебнув, он начал жаловаться на чужаков. Жаловался на выдранные с корнем незабудки, потоптанную поляну, на порубленные на костер осинки, на громкую музыку, что пугали лесных обитателей. Старуха слушала и, зевая, подливала позднему гостю чая.
-
Ты мне лучше правду скажи, - перебила женщина поток жалоб, потоком лившиеся из уст старика.
-
Какую?
-
Я тебя много лет знаю, матурым, - хитро прищурилась женщина. - Не просто ты о лютиках печешься. Что в лесу хранишь?
-
Духов оберегаю. Это их лес, а не людей,- фыркнул старик, отводя глаза.
Черная кошка, проскользнув в открытую форточку, грациозно перемахнула через заставленный геранью подоконник и, покачивая лоснящимися боками, поплыла к женщине, едва касаясь мягкими лапами полосатых половиков. Уткнувшись в вышитые войлочные тапки, она громко замурлыкала, словно о чем-то сообщая хозяйке.
-
Не хочешь, не говори. Сыну звонил?
-
Звонил, - вздохнул старик. - Как в город уехал, совсем знаться перестал. В этом году даже внуков не привез. Это все невестка городская! Ух, привел убыр в дом!
-
Так держал бы язык за зубами, - весело захохотала, словно от хорошей шутки, старуха. Щеки ее раскраснелись от горячего чая.
-
Кто им о своей молодости рассказывал? Как батыров в лесу губил, да девок щекотал?
-
Да кто им верит-то нашим сказкам! Мы для молодежи, что музейная рухлядь, преданье старины глубокой.
-
Ну, это как с дождем. Если ты не веришь в дождь, это не значит, что он не пойдет. Но чтобы он пошел, в него нужно верить.
-
Тоже мне, Гидрометцентр, нашелся. Хоть бы облачко наколдовала, вторую неделю жара. - Буркнул дед. - Эх, был бы я помоложе!
-
Парень тот - сын нового председателя, - проговорила женщина, поглаживая урчащую кошку. - У родича его ты правды не добьешься. Иди к Миргазияновичу! Он нам специально дан, чтобы наши вопросы решать. Зря, что ли, злото платим. Оброк немалый, скоро на ленточки внучкам хватать перестанет.
Свет, висящей над столом лампы, словно луна отражался в глубине зеленых нефритовых глаз женщины. В былые времена в них, словно в омуте лесного озера, утонуло не одно мужское сердце.
-
Да к нему, что в кремль писать, - покачал головой старик. - Совсем нас забыл.
-
Тогда одна дорога тебе, - поджала пухлые губы женщина. Она вытащила салфетку и, написав карандашом телефон, протянула старику.
-
Расплатиться сможешь?
-
Всю жизнь платил. То барину, то царю, то белым, то красным.... - Пробурчал старик, пряча записку в карман жилетки.
Едва над колхозными полями забрезжил рассвет, дед снова поплелся к озеру. Кусочек салфетки камнем тянул карман. Он так и не решился позвонить, лелея надежду, что чужаки покинули дорогую его сердцу полянку. Однако, люди отказались уезжать, встав ордынским табором. Охнув, старик осмотрел разрушения принесенные пришельцами: ветви ивы были ощипаны и подпалены, рядом валялись пивные бутылки, сигаретные бычки торчали из вытоптанной травы, а на ветвях орешника болтались остатки серпантина и сдутый резиновый шарик. У кустов красоцвета лежал, обнажив желтоватое брюшко, уж. Раздвоенный язык висел из полуоткрытой зубастой пасти. Дети сполна отыгрались на безобидном змее за выпущенную жабу и дедову оплеуху.
Когда дед подошел к воде, из озера показалась испуганное девичье личико. Вместо венка на голове терновым венцом лежал кусок сети с запутавшейся рыбешкой. Старик поднес к губам палец, и водяная дева вновь скрылась в омуте.
Дождавшись, когда в деревне пропоет последний петух, старик засобирался к председателю. С тех пор как от инсульта умер брат его жены, с войны бывший бессменным руководителем колхоза, председатели менялись в деревне, словно женихи у ветреной девушки. Последний ушел под лед в апреле, когда перепив на зимней рыбалке, он по тонкому льду поехал обновлять новенькую мазду. Машину нашли лишь спустя месяц, в майские праздники. Бабки судачили, что Маша, она же Марджиния просто попросила реку отпустить пленника, дабы родственники смогли предать тело земле.
У дома председателя старик столкнулся со старым знакомым. Мужик дымил дорогой сигареткой, и жевал, пытаясь заглушить запах перегара мятной жвачкой. Три его товарища, меняли колесо у стоящего у крыльца джипа.
-
Что, нашла коса на камень? - Съехидничал дед, но заметив в руках мужика папку с бумагами, замолк.
Увидев, как изменилось выражение лица старика, мужик усмехнулся.
-
Ты б не баловал, бабай. Я не деревенский дурачок, чтобы меня лесными чертями пугать.
-
Это не сказки! - Возразил дед, не спуская глаз с папки.
Парень заржал, дохнув на старика перегаром.
-
Да, не повезло тебе, Мансур, с соседями, - заметил парень держащий запаску.
-
Как соседями? Какими такими соседями? - Удивился дед.
-
Это же твой домик у леса?! - Улыбнулся бритый мужик.
-
Ну, мой.
-
Я тебя, бабай, хорошо помню. Я ж здесь вырос, в соседней деревеньке. Ты нас, детей, берданкой пугал, когда мы в твой лес за ягодами ходили. Время изменились, бабай. Купил я твой лесок. Домик к следующему лету поставлю с терраской, чтобы рыбачить. Сейчас с друзьями приехали обмывать.
-
Как это купили? А озеро? А полянку? Это же заповедник!
-
Нет больше твоего заповедника, дед. Видишь бумаги. - Он потряс перед лицом ошарашенного старика папкой. - И ты бы это, заканчивал с добрыми людьми ругаться. Случиться может чего. Дом твой на отшибе, сынок - в столице, может и не приехать вовремя.
На негнущихся ногах старик побрел к себе. Запершись на засов, он достал из-за печки бутыль с самогонкой и налил себе стакан. Хлопнув для храбрости, бабай трясущимися руками вытащил из кармашка записку и набрал номер.
"Хонда" падающей звездой летела по мосту, обходя машины одну за другой. Спидометр показывал за сотню при разрешенных шестьдесят. Полуденное солнце играло на сапфировых боках. У контрольно весового поста мот остановился, резко сбросив скорость. Едва заметные воздушные крылья сложились за спиной наездника, мягко гася инерцию.
-
Какие-то проблемы? - спросила девушка, снимая шлем. Толстая коса черной гадюкой выскользнула из-под шлема, скользнув по антрацитовой коже байкерской куртки. Серебряный накосник кнутом хлестнул по высокому голенищу сапога. - Какие-то проблемы, командир? - с улыбкой переспросила незнакомка. На смуглых щеках девушки появились ямочки.
-
В республике объявлен план перехват, - заворожено ответил парнишка, словно кролик впервые увидевший удава. Карие восточные, чуть с поволокой, глаза красавицы смотрели прямо в глубь лейтенантской души. Взгляд его остекленел, испарина покрыла лоб. - Ваши документы.
-
Старшего позови, - приказала девушка, чуть щурясь на солнце.
Словно, загипнотизированный, парника медленно пополз к стоящему чуть поодаль напарнику. Мужчина был старше его. Полный загорелый, он вальяжно подошел к женщине, оставив осоловешего напарника в тени.
-
А ты все такой же. Как не повстречаю, все на посту. Правители приходят и уходят, а Али все собирает дань. Есть же стабильность в нашем регионе.
-
А ты всё летаешь, матурым. Смотри, узнают, что жива - подрежут крылья, - улыбнулся мужчина, сверкнув на солнце золотым зубом. - Тут план перехват в городе объявили. Никак тебя ловят, соловушка. Но ты меня знаешь, я в сказки не верю.
-
Должна буду, - склонила голову девушка, и серебряные монетки накостника тихо звякнули.
-
Честь для меня иметь такого должника.
-
Так проси, - подмигнула девушка. На мгновенье взгляд змеиных глаз потеплел.
-
Соседа бабки моей шпана городская обижает. Ты ж знаешь, соседям помогать надо, - проговорил Тимур.
-
Миргазянович, вам на что? Вы ж его всем миром выбирали.
-
Занят вечно он, - мужчина вытащил из-за пазухи тонкий файл с документами. Сверху лежала нацарапанная на пергаменте карта. - Все, что найдешь, твое.
--
Зачем мне это брахло. Это у людей жизнь коротка, вот и гоняются за всякой мишурой: машины, квартиры, гаджеты. И все подороже и побольше. Стара я для этих игр, - пожала плечами девушка, пряча бумаги под куртку. - Ты мне лучше скажи, Али: не боязно у супорстата защиты просить?
-
Ты ж знаешь, матурым, политика она такая. Сегодня один, а завтра другой. Сегодня московский, завтра нагайский, послезавтра крымский. Всегда так было на этой земле.
-
Да уж, люди приходят и уходят, а мы остаемся. Ну удачи тебе, Али.
-
И тебе, соловушка.
Улыбнувшись, девушка натянула шлем. Два призрачных крыла разверзлись за ее спиной. Ревя мотором, мот рванул с места. Поправив фуражку, мужчина вернулся к напарнику.
-
Так ведь план перехват объявили, абый. У нее документы странные и номеров нет, - прошептал парень, словно отходя от морока.
-
У кого, у нее? - Пожал плечами Шейхалиев.
-
У девушки на CBR!
-
Какой девушки? Перегрелся ты, матурым, на жаре. Иди воды попей.
-
А камеры?
-
Какие камеры... Понатыкали шайтан машин с телевизором! Барахлят они.
-
Как так барахлят?
-
У всех работают, а у нас барахлят. Я свое дело сделал: заявку написал. Пусть теперь командиры разбираются. За всех думать, головы не хватит. Шел бы ты в тенек, матурым. Жара такая стоит, сам сейчас плавиться начнешь.
Старые часы показывали около полуночи, когда старик проснулся от шума дождя барабанящего по железной крыше. Мокрые ветки хлестали в окно, словно пытались разбить двойной стеклопакет, впустив бурю в натопленную светелеку. Град размером с куриное яйцо скатывался по крыше, влекомый потоками воды. Молния сверкнув, разрезала небеса, окрасив багрянцем, тяжелые тучи. Вдалеке раненым зверем взвыла автомобильная сигналка, но ее полный отчаянья крик утонул в грохоте громовых раскатов. На мгновенье старику показалось, что древние боги снова вернулись на землю. Отогнав морок, старик повернулся на другой бок, и, натянув одеяло, захрапел.
Новое утро встретило деда тишиной. Даже собаки молчали в деревне, отходя от ужасов прошедшей ночи. Лишь в мокрых кустах дрались из-за неспелой черемухи воробьи. Быстро одевшись, старик бросился к полянке.
Иней хрустальными каплями лежал палатках, брошенной посуде, пустых бутылках, черных углях костра. Людей не было. Они растворились, словно пар, белесой дымкой висящий над подмороженной травой. Там, где торчали погубленные деревца, шумели мелкой листвой молодые, словно только что посаженные, осинки.
У кромки воды стояла девушка. Длинная коса змеей тянулась по спине до поясницы. Руку ее в черной мотоциклетной перчатке обвивал ужик. Он медленно переползал между пальцев, пробуя холодный воздух раздвоенным язычком. Не сводя с воды карих глаз, она наблюдала, как медленно исчезают в глубине озера машины, влекомые на дно водяными девами.
-
Что ты хочешь? - Спросил старик. От бега сердце бешено колотилось в груди, едва не выпрыгивая из-под ребер. - Я знаю древний обычай.
-
Я тоже знаю много обычаев. И то, что соседям надо помогать, один из них, - проговорила девушка, не отрывая взгляд от уходящего под воду джипа. - Передавай соседке весточку. Сто лет не видела ее.
Девушка расстегнула молнию свободной рукой и вытащила из-за пазухи папку с бумагами.
-
Теперь ты хозяин этого леса, как и было всегда. Будут спрашивать, куда делись старые: молчи. Твоя хата с краю, не знаешь ты ничего.
-
А как же крестик?
-
Чтобы бог помогал в него надо верить. И жить по законам божьим. В кошке Марджании апы веры больше, чем в нем было, - девушка прищурила карие глаза. Ужик коснулся язычком загорелой щеки. - С другой стороны, в нас вот тоже не верят, а, значит, не ищут. И пока нас нет, мы живем. Ты же не хочешь, чтобы пришлые люди раскопали твою полянку.
-
Это как нас нет? Как же я? Как Марджания?
-
Нет нас, старик. Ныне Супермен более реален, чем Шурале, Зилант или Су анасы. Мы осколки древних верований. Забытые духи этой земли. - Девушка положила змеенка на воду, и он поплыл, извиваясь черной ленточкой. - Кстати, ты бы с невесткой помирился. Не гоже родственникам ругаться. И внуков своди на мстителей. Малы они еще для наших сказок.