"В вашем ящике 4 непрочитанных письма", - Денис кликнул по мигающему конвертику почтовой службы, вытащил из пачки энную сигарету, выпустил на секунду из зажигалки ручного огненного демона. Стал лениво перебирать пришедшие письма: жж-коммент ни о чём, "супер-интересное" предложение заработать много и мгновенно (в топку, в топку!), "Вашей фотографии поставлена новая оценка. Чтобы увидеть её, перейдите по ссылке..." Денис, поморщившись, нажал на кнопку "следующее".
"Нюха, милый, я такая счастливая! Я обожаю тебя, ты - лучшее, что случилось в моей глупой жизни! Ты - моя каменная стена, моё твёрдое плечо, мой the hero! Ну, что ты удивляешься? Вспоминай! Забыл? Я так и знала! Бессовестный. Ну, ладно, напоминаю: ровно три года назад (для тебя, а для меня - только что) я профилонила репетицию и прискакала к тебе, позвонила нашим звоном - "два длинных - один контрольный", и ты меня, представляешь, впустил! Потом ты ужасно насмешил меня своим очередным "перлом" ("Новинка нашего секс-шопа - кресло-кончалка!"), потом мы пили вино за наш юбилей (три месяца - это не шутка!), потом целовались, потом танцевали Танец Барсуков ("А у реки, а у реки, а у реки танцуют братья, танцуют барсуки", помнишь?), потом опять целовались - уже на ковре возле стола, потом ты схватил меня и потащил за шкаф, на наше, как ты выражаешься, "мрачное ложе"... Потом (точнее, потом-потом-пото-о-ом) я сказала, что хочу запомнить этот день навсегда. Тогда ты предложил сфоткаться, но я придумала кое-что получше: отослать друг другу мэйлы с отсроченной датой, и в письмах этих описать нашу с тобой жизнь через три года. Кто ближе окажется к реальности - тот потом загадывает желание!
Так вот, Нюшенька, мой прогноз: мы с тобой уже давно и надёжно женаты, и нашей дочке - Лизе - скоро исполнится... ну, скажем, год. Мы очень-очень-очень счастливы, хоть и спорим иногда, кто должен вставать к малой по ночам..."
Денис обнаружил в руке сигаретный фильтр и под ним горку пепла на мышковом коврике. Покрутил в пальцах упругий цилиндрик, ткнул его в пепельницу и вышел на балкон. Прямо на него таращилась круглая луна. У луны было женское лицо. Твоё лицо, Мыха, сколько бы ты ни отрицала этот очевидный факт. Да, он вспомнил тот вечер, и эту её затею с письмами в будущее. Вспомнил, как смотрел на неё, спящую в зашкафном раю, и прокручивал в голове строчки своего будущего письма. Невесёлое получалось письмо, потому что он уже тогда всё знал, знал наперёд, потому что был чересчур умный и опытный, стреляный такой the hero. Ты, как весёлый вечнозелёный плющик, обовьешься вокруг дуба... Да нет, я и на дуб-то не тяну, пожалуй, ну, вокруг ясеня, что ли... Обовьешься вокруг ясеня, задушишь в объятиях, выпьешь соки, привяжешь к себе намертво... А потом повьёшься-потечёшь дальше, поманит тебя обратно разудалая гастрольно-танцевальная жизнь...
Денис толкнул балконную дверь, прошёл в кухню, налил в джезву воды - всё равно сегодня уже не заснуть! - бросил два куска сахару, стручок кардамона (это ты, ты, Мыха, научила меня добавлять в кофе эти "райские зёрнышки" - ну, да, почти что райские яблоки, - ухмыльнулся невесёлому сравнению), поставил турку на послушный повороту горелки, дрессированный, ручной огонь... Упёрся невидящим взглядом в медный скупо поблёскивающий туркин бок.
...Помнишь, Мыха, как ты пришла ко мне как-то вечером, еле живая от усталости, но довольная, и, сверкая глазищами и уплетая сырники, рассказывала, как немцы вас сегодня смотрели, и что Лагин подписал таки с ними контракт - пробный пока что, на три месяца, а там - как пойдёт уж! Но вы, конечно, надеетесь, что пойдёт хорошо... Ты так искренне радовалась, так предвкушала эту поездку, что у меня не хватило духу поведать тебе о своих сумрачных мыслях. Впрочем, ты всегда была тонкой и чуткой, - мой чувствительный к температурным колебаниям плющик! - ты поняла, что я боюсь, не хочу отпускать тебя, заползла рядом на диван, обняла, обвилась, замурлыкала на ухо: Нюха, а ты ко мне приедешь в Берлин, правда же, на Рождество, там, у них, знаешь как на Рождество красиво - просто сказка! - сходишь к нам в "Winter", посмотришь, как я работаю, по городу погуляем вместе... Правда же, ты приедешь? И я вдыхал родной твой салатовый запах, и улыбался, и кивал молча, как цирковая учёная лошадь.
Вода забулькала, закипая, оторвала Дениса от грустных мыслей, заставила заняться простым и понятным делом: уменьшить огонь, засыпать в джезву ярко, победительно пахнущий кофе.
...А потом был Берлин, промозглый декабрь, голая Унтер ден Линден, мы плелись по ней, я крепко держал тебя за руку, но чувствовал, что от волшебной близости нашей ничего теперь не осталось, что ты сейчас дальше от меня, чем заметённый снегом, ощетиненный голыми ветками пасмурный Киев. Ты нервничала, раздражалась по пустякам, жаловалась на холод и на боль в вывихнутой вчера на шоу лодыжке. Мы зашли в "Einstein", заказали milch-сafe и яблочный штрудель, ты старательно размазывала мороженое по тарелочке и не смотрела мне в глаза...
Кофе набух, пухлой горкой навис над краем джезвы. Денис снял кофейник с огня, подождал, пока осядет пена, снова поставил, поворачивал слегка турку, рассматривал радужные блики на бурой кофейной плёнке.
...Потом, вечером, был "Wintergarten", чопорные официанты, тёмно-красные стены, варьетешный старо-берлинский шик, шампанское в блестящих ведёрках, сухощавые дамы в вечернем, - Господи, сколько народу! - столики все заняты, меня - твоими "мышиными" стараниями - усадили сзади в проходе на барный крутящийся стульчик, - чёрт, неудобно, спина затекает... Я смотрел на тебя, маленькая моя Мышенька, такую далёкую и чужую на сцене, такую вдруг повзрослевшую (постаревшую!) в дырявых этих полуголых нарядах, в холодном вампирском гриме, - и тихонько кивал опять невесёлым своим деревянным мыслям.
После шоу ты потащила меня за кулисы, пищала что-то, смеялась, знакомила с коллегами, я чувствовал себя как шахтёр на детском утреннике, и когда твой директор прошёл сквозь меня, не поздоровавшись и будто не заметив моего неловкого присутствия - словно был я даже не ясень, а только бледный призрак ясеня! - ты окончательно сникла, сдалась, отдалилась. Я был из другого теста, из чужого мира, и тебе, милая, стыдно было за меня перед твоими, ты дёргалась и улыбалась так неестественно, что у меня самого сводило челюсти...
Я улетел из Берлина на три дня раньше срока, и впервые в жизни мне не было страшно, когда самолёт, разбежавшись, прыгнул в небо: развались он прямо сейчас на кусочки - я был бы только рад...
Денис выключил газ, налил кофе в любимую синюю со щербатым краешком чашку, добавил каплю рому, размешал, глотнул, обжигаясь и жмурясь, прошёл с чашкой к компу. Нашёл, покопавшись в "отправленных", свой тогдашний, трёхгодичной давности, мэйл - от 22 ноября 2007-го.
"Милая Мыха, теперь, через три года, я ещё больше люблю тебя. Вижу, как ты притворно-удивлённо распахиваешь детские свои совиные глаза: - Ещё-о больше? Да, маленькая, ещё, ещё, гораздо больше. Я очень счастлив, что ты есть, и прошу тебя об одном: будь. Будь. Всегда. А я - всегда буду тебя любить", - Денис закрыл окошко с письмом, одним глотком допил остывший кофе. Вышел в прихожую, подошёл к зеркалу и криво улыбнулся верному своему зазеркальному двойнику: что ж, он, похоже, выиграл, хоть и не написал ей тогда, конечно, про весёлый ветреный плющик... Но, всё равно, оказался ближе к истине. Гораздо ближе. Впору теперь желание загадывать.
Желание? - Денис прижался лбом к стеклу, закрыл глаза: я хочу... я хочу... Чёрт, да я уже почти год хочу только одного, себя-то не обманешь. Я хочу этого днём и ночью, наяву и во сне, летом и зимой, "в горе и в радости", хочу так, как можно хотеть только невозможного. Я понимаю, что это глупо, и я хотел бы не хотеть, но - не могу, это сильнее меня. В общем-то, это всё, что мне остаётся...
Он не помнил, сколько простоял так, упёршись башкой в равнодушное зеркало. Из оцепенения его вывел звонок в дверь. Два длинных и один контрольный.