Аннотация: Чет благодаря своим талантам выбирается из тюрьмы и спасает не только себя, но и Миру.
23) Осень, 1948-й год, тюрьма одного из сибирских городов
Чет лежит на нарах в одиночной камере. У него перемотана грудь. Бинты уже грязные, серые, а ещё пятна засохшей крови. Ему давно уже не меняли повязку на ране, о нём словно забыли. Даже на допросы не водят. Дни проходят один за другим, Чет не замечает их, лежит и смотрит в потолок. Несколько раз в сутки разминает пальцы. Он хирург, знает, что пальцы нужно держать в форме, чтобы не потерять чувствительность. Чет понимает, что рано или поздно будет суд, приговор, он попадёт в лагерь. Можно надеяться, что врачи всегда нужны, как-то пристроиться. А если и нет, если придётся выходить на работы, то он долго не протянет, быстро помрёт. Крупные мужики помирали в лагерях первыми.
Он лежит с безразличным лицом, время от времени начинает кашлять. В камере холодно, маленькое тонкое одеяло почти не греет. Покашливание заставляет его сесть. Кашляет, сплёвывает на бетонный пол кровь. После ранения он очень слаб, а ещё эта сырость и холод. Кажется, и сам подхватил туберкулёз. Чет сидит, понурив голову. Смотрит безразлично в пол. Не обращает внимания на шум, какие-то голоса и шаги в коридоре. Чету всё равно, что там происходит. Даже когда гремят замки в его камеру, Чет не обращает внимание. Вот забегают несколько человек в военной форме. Среди них один с погонами генерала, взволнованный и нервный. Чет по привычке многих лет службы в армейском госпитале встаёт и вытягивается смирно перед старшим по званию.
- Загорулько? - криком спрашивает генерал.
- Так точно.
- У тебя в личном деле написано, что ты - военный хирург! С пулевыми ранениями работал?
- Пять лет, считай, только ними и занимался. - Чет не понимает, к чему это его расспрашивают. Он ждал, что наконец-то вызовут на допрос, возьмёт вину на себя, чтобы отвести удар от бедняжки Миры, потом будет военный суд, приговор и он снова окажется в лагере. Только теперь уже по другую сторону колючей проволоки.
- Тогда за мной! Быстро! - приказывает генерал и выбегает. Чет ошарашено смотрит ему вслед, когда его хватают под руки, какие-то все сплошь полковники, тянут куда-то коридорами гарнизонной тюрьмы.
- Что случилось? - не понимает Чет.
- Скорее! Потом сам увидишь! - ворчат офицеры, которые тоже испуганы и озабочены.
Гремят двери и решетки, Чета выводят из тюрьмы, охранники которой этому ничуть не мешают, только почтительно расступаются. У ворот тюрьмы целая кавалькада машин во главе с большим трофейным "Опель-Капитеном", который выглядит благородным животным среди стаи плебейских "виллисов". Чета сажают в "Опель" и тот резко срывается с места. Мчит по улицам на максимальной скорости.
- Куришь? - спрашивает генерал.
- Так точно. - Чет отвечает автоматически.
- Угощайся. - генерал протягивает свой серебряный портсигар с вычеканенной благодарностью самого маршала Жукова. Чет замечает, как у генерала дрожат руки. И как он выкуривает свою сигарету в три затяжки. - Давно оперировал?
- Не знаю. - Чет уже и не помнит, сколько дней провел в тюремной камере.
- Сейчас готов?
- К чему?
- Увидишь! - генерал кривится, а потом кричит водителю: - Давай, Ваня, давай!
Ваня давит на газ и машина аж летит, опасно наклоняется на поворотах, опережает "виллисы", первой подлетает к величественному зданию. Это был дворец местного заводчика, а теперь здесь располагался штаб армии. Чета ведут через черный ход, ведут длинными тихими коридорами, заводят в большой кабинет. Там, прямо на столе, лежит залитый кровью мужчина в военной форме и без сознания. Возле раненого жмутся несколько перепуганных медсестер и какой-то дедушка, дрожащий от волнения. Генерал показывает на раненого и смотрит на Чета.
- Проверяющий, из Москвы. Попросил охота организовать. На волков. Мы все подготовили, уже ехать собирались, а он сам себя подстрелил! Мне за него голову снимут, что не уберёг! Загорулько, спасёшь - всё что хочешь проси! Только спаси её! Спаси! Умоляю! Сделаешь?
- Посмотреть надо. - честно говорит Чет. Подходит, осматривает рану, проверяет пульс, прислушивается к хрипу. - Попробую. Где инструмент?
- Инструмент уже едет! Сейчас будет! - вмешивается дедушка. - И все препараты вот-вот будут, об этом не волнуйтесь, коллега!
Чет удивленно смотрит на дедушку. Тот немного смущается.
- Я - начальник облздравотдела. Ну что, начнем? - спрашивает осторожно дедушка.
- Спасай, Загорулько! Спасай! - генерал кричит, у него побелело лицо и дрожат руки. Он всё вытирает со лба пот, которого нет. Собирался же идти на повышение, блестящая карьера впереди, а тут такое. Если этот хренов москвич умрёт, то будет страшный скандал. А ещё могут увидеть и какую-то политику, мол, умышленно убил проверяющего, чтобы скрыть выявленные недостатки или, ещё хуже, предательство! Во времена чисток после ареста Тухачевского генерал, тогда еще молодой и перспективный майор на два месяца попал в тюрьму. Навсегда запомнил, каково там. Выбрался из-за решётки чудом, сидел тихонько в отдалённой части, о карьере и не мечтал, когда война. И дела пошли, а звание ещё быстрее. В Германии генерал уже командовал корпусом, привёз оттуда несколько вагонов трофеев, получил назначение в Сибирь, вывел местную армию в передовые, думал, что через год-два пойдёт дальше, там и до округа недалеко, когда вот такое.
Ну как можно было выстрелить в себя из ружья? Офицеру! Пусть и штабной крысе, но офицеру! К тому же и выпили совсем немного - всего бутылку коньяка на двоих. Была подготовлена замечательная охота: волки, кабаны, медведи! Как бы постреляли! А тут такое! Теперь его, (генеральская!) судьба зависела от этого врача, будущего зэка, который что-то там натворил в лагерях и ждал приговора.
Генерал смотрит, как Чет ловко срезает с раненого одежду. Ему помогают медсестры с инструментами. Началась операция, длившаяся несколько часов без перерыва. Генерал был рядом, ничего не спрашивал, молчал, только часто выходил покурить.
- Какие прогнозы? - спросил дедушка, начальник облздравотдела, пока генерал отсутствует.
- Плохие. - честно говорит Чет. - А что у вас на свободе нет врачей, что меня притащили?
- Нет. Совсем никого. - Дед тоже честный.
Но не рассказывает, что несколько месяцев назад в городе разгромили группировку вредителей среди главных врачей и ведущих специалистов местных больниц. Одних хирургов двенадцать человек ушло под суд. Часть получила высшую меру, остальные - большие сроки заключения. И в городе не осталось врачей. А деда прислали сюда поднимать отрасль. Только поднимать было не с кем. Специалистов не было, тяжелых больных приходилось отправлять в соседние города, а другим советовать подождать.
Деду было тяжело и беспокойно на новом месте. До этого он возглавлял небольшой санаторий на Урале, с устоявшимся коллективом, почти без проблем. Здесь же приходилось метаться, как говно в ополонке. Когда генерал прибежал и потребовал хирурга, дед честно сказал, что нет хирургов. Только два интерна без всякого опыта. Солдат оперировать им ещё давали от безвыходности, но проверяющего из Москвы, из самого Генштаба! Да никогда! Дед умел чувствовать опасность. Понимал, что не дай бог этот московский раненый погибнет, обязательно будет следствие, будут искать виновных. Виновные всегда нужны, чтобы доложить наверх. Генерала могут и не тронуть, он же герой войны, а вот людей помельче непременно возьмут за шкирку. Дед пережил много чисток, научился не только быть осторожным сейчас, но и предвидеть возможное развитие событий. Дед не хотел быть никаким образом причастным к этому несчастному случаю, хотел спровадить генерала, чтобы тот сам расхлёбывал эту кашу. Но генерал был не дурак, умел работать с людьми, так что выхватил пистолет и приставил к голове начмеда. Приказал во чтобы то ни стало найти хирурга. И дед, холодея от приставленного ко лбу ствола, предложил выход. Вспомнил, что слышал о каком-то чудаковатом хирурге из лагерного госпиталя, который полез на пули за зечку. За зечку! Это же надо! Здесь зэков не считали за людей, поэтому и подумать не могли, чтобы за них можно было рисковать жизнью и свободой.
Сам дед, когда его сестру, еще в начале тридцатых, начали клеймить, как троцкистку, быстро отрёкся от неё, выступив с соответствующим письмом в областной газете, где призывал уничтожать и карать врагов партии. Или когда его сын попытался вступиться за свою невесту, которую арестовали по подозрению в шпионаже в пользу Франции, потому что учила в университете именно французский. Дед знал, что от арестованных нужно держаться подальше, потому что не поможешь и сам погибнешь. Дед убедил сына не лезть, забыть обо всем, словно ничего и не было. Сын его был тоже врач, дед привел ему пример с больными бешенством, которых никак не спасёшь, просто нужно их избегать. Определил сына в геологическую экспедицию на Алтай, на целых два года. Девушку за это время осудили и она исчезла навсегда, как исчезали многие вокруг. А сын вернулся из экспедиции живой и здоровый. Правда начал пить. Несколько раз даже приходил к отцу ругаться, обвинял, что тот толкнул на подлость, что девушку нужно было спасать. Старик удивлялся: какая подлость? Разве выживать, это подло? Выживать - великая добродетель и надо радоваться, что выжил!
Когда началась война, сын ушёл на фронт. Врачей на передовую не брали, только в госпитали, но сын скрыл, что врач, пошёл в народное ополчение. Погиб в первом же бою, где-то под Киевом, когда пехотой пытались остановить танки. Похоронка пришла, но где была могила парня, неизвестно. Дед по сыну очень горевал, но жил дальше, спрятавшись в глуши лесного санатория, где во время войны лечились и набирались сил раненные. Так и сидел среди лесов и гор, спокойно и хорошо сидел, когда выдернули и приказали ехать сюда, в Сибирь, закрывать амбразуру после чистки местных медицинских кадров. Дед знал, что перечить руководству нельзя, уехал. Очень боялся, как бы не пришили вредительство за то, что без кадров не может выправить ситуацию, но надеялся на лучшее.
Всегда нужно надеяться на лучшее, как бы трудно не было, это дед знал. Вот и сейчас, уже была вроде полная жопа, ничего не поделаешь, но случилось настоящее чудо: нашёлся этот военный хирург, который вон как ловко работает и, может таки, спасёт столичного гостя, за которым так убивается генерал, грозный хозяин города, которого боялись здесь все. Это же генерал, услышав об арестованном враче, просто поехал в тюрьму и забрал его. Никто и слова ему сказать не осмелился, потому что генерал был герой войны, участвовал в параде Победы, имел наградные портсигар с надписью от маршала Жукова, а пистолет - от Анастаса Микояна. Кто против такого пойдёт?
Дед смотрел то на генерала, то на Чета, приказывал, относительно лекарств и инструмента. Потом принес Чету чашку крепкого черного чая. Чет охотно выпил, потому что уже устал, а работы было много - дробинки приходилось выбирать по одной. Чет рылся в продырявленном выстрелом желудке. Не удивлялся, что можно было себя ранить из ружья. Ещё в Германии оперировал одного майора, боевого офицера, который был на охоте, ранил зайца, бросился добивать прикладом. От ударов карабин выстрелил, пуля прошла насквозь. Видимо, тут произошло что-то подобное. К тому же штабной офицер, вон какие холёные ручки с розовыми, похожими на немецкие сосиски, пальчиками. Не привык к оружию, не умел обращаться, вот и доигрался.
- Какой же вы спокойный! - удивляется дед, когда генерал в очередной раз выходит покурить.
- А чего волноваться? - не понимает Чет.
- Ну, есть за что. - дед кивает в сторону раненого. Мол, умрёт он и очень даже будет за что волноваться. Неприятности гарантированы, могут и посадить. Дед не хочет в тюрьму. Он одинок, никому не нужен, мог бы и не бояться, но он десятилетиями так привык вилять да спасаться, что и сейчас не может остановиться. Просто привык избегать неприятностей, думать над каждым словом, чувствовать опасность в каждом событии, убегать и прятаться, толкать в пропасть других, только бы спастись самому.
Всегда есть за что волноваться. Вот хотя бы взять историю, как началось дело врачей-вредителей, потом оказавшихся ещё и шпионами. Просто один из врачей неудачно прооперировал жену руководителя местного НКВД. Врач ни в чём виноват не был, просто у женщины была тяжелая внутренняя травма, судя по всему от мужа, который время от времени её избивал. Женщина скончалась на операционном столе, травма не совместимая с жизнью, но в тот же день в больницу приехали следователи. Схватили бедного хирурга, до вечера поработали с ним и хирург во всём признался. От службы в госпитале колчаковцев до связи с только что побеждёнными японскими империалистами. Выдал сообщников. Всех коллег, которых знал. То есть, всех врачей города. Так появилось громкое дело о целой медицинской группировке, по которому под суд пошли все местные врачи и даже несколько медсестер. Проверяющий из Москвы, это ещё хуже, чем жена начальника НКВД, думает дед и вздыхает.
Чет наконец заканчивает операцию, выходит в комнату отдыха, где есть рукомойник. Подставляет руки под теплую воду, смывает кровь. Генерал уже стоит сзади и осторожно заглядывает через плечо.
- Ну что? Что? - спрашивает генерал тихим и ласковым голосом, который не подходит этому здоровенному и грозному дяде, привыкшему управлять жизнью тысяч людей.
- Не знаю. - Чет тщательно моет руки. - Сделал всё что мог. Если организм крепкий, то выздоровеет. Вызовите санитаров, пусть осторожно отнесут и в госпиталь. Там под надзор.
- Хорошо! И ты езжай с ним! - генерал чуть не кланяется Чету.
- Да вы что, я же под арестом! - удивляется тот.
- Езжай, смотри за раненым, о другом не беспокойся! Только чтобы выжил он, только чтобы выжил!
Чет кивает, потом помогает санитарам отнести раненного к машине. В госпитале Чет задержится на несколько недель. Таки выходит проверяющего, считай что вытащит с того света. Заодно будет делать операции другим больным, среди которых будет несколько достаточно влиятельных людей в городе.
24) Поздняя осень, 1948-й год, один из лагерей ГУЛАГа
По разбитой дороге в лагерь едет полуторка. Двигатель и пыхтит и воет, едва тянет машину. В кузове сидит Чет. Похудевший и бледный, на себя не похожий. Машина останавливается перед воротами лагеря. Чет выпрыгивает из кузова, хлопает ладонью по дверце, благодаря водителя. Осматривается, потом направляется в госпиталь. Все, кто попадается ему навстречу, пугаются, будто встречаются с живым мертвецом. Прячут взгляды, а потом тычут пальцами вслед. Врач вернулся! Живой! Свободный! И как такое может быть? А, может, сбежал? Совсем обезумел, что пришел сюда, где его каждая собака знает? Чудеса! А, может, обезумел и его отпустили? Кому нужен сумасшедший? Или сбежал из больницы, куда отправили на лечение? Живой! На свободе! Ну и врач!
Пугается Чета и старшая медсестра. Даже вскакивает со стула, вскрикивает.
- Чет Космович! Это вы? Вас отпустили?
- Да. - кивает он уставший. - А где Мира?
Медсестра виновато отводит взгляд. Чет смотрит на неё.
- Где Мира? - спрашивает резко и грубо.
- На лесоповале. - едва шепчет женщина.
- Что? Как? У неё же туберкулёз! - кричит Чет. Медсестра смотрит в пол, мнёт пальцы.
- Я об этом говорила, но только вас увезли и её забрали. Я пыталась убедить, но и слушать не захотели. Начальник лагеря приказал.
- Она же больная! - раздражается Чет.
- Больная! Не переживёт зимы! Мне говорили, что уже сейчас не встаёт на работу. Только лежит. А значит и пайку получает минимальную. Пропадёт она!
У Чета начинает дёргаться правый глаз. Он прикрывает глаза ладонью, что-то думает.
- А в комнате моей кто-то живёт?
- Никого. Врача же так и не прислали.
- Ну, я пойду вещи соберу.
- Я там всё в чемодан сложила. Немного у вас вещей. А бумаги, которые были, я сожгла. На всякий случай. - медсестра пережила арест и следствие, так что знает, что бумаги лучше сразу уничтожить, иначе даже самые невинные из них могут стать доказательствами страшных преступлений. - Вы уж извините.
- Не волнуйтесь. Там ничего важного. Пойду, заберу вещи. - Чет уже уходит, когда медсестра приостанавливает его вопросом.
- А куда вы потом?
- В тёплые края. Надоели мне морозы. - Чет выходит в коридор.
- А Мира? - спрашивает тихонько медсестра. Она думала, что хоть Чет другой. Она привыкла к тому, что мужчины бросают женщин. Всегда и при первой же опасности. Её саму бросил муж, который говорил, что любит до сумасшествия. Бросил сразу после её ареста, прервал все контакты, написал только письмо, в котором обвинял в измене советской власти и сообщал о разводе. И с другими было точно так. К этому все привыкли и медсестра тоже привыкла. Но вот Чет, он же оказался другим, чудаком, он вступился тогда за Миру, говорили, что и в Германии у него были какие-то неприятности из-за того, что защищал женщин. Он был другой и от него можно ожидать неожиданных поступков. Медсестра так надеялась, что он как-то спасёт Миру. Тем более теперь, когда он вернулся живой и свободный!
Но надежда медсестры рассыпалась пеплом, потому что Чет поморщился, будто съел что-то кислое.
- А что я сделаю? - он развёл руками и быстро пошёл прочь. Медсестра подумала, что он такой же как все. Или и был таким, или сделался.
Смотрела в окно, как он шёл в барак. Что-то вспомнила и побежала за Четом, отдала ему ключ.
- Я закрыла вашу комнату, чтобы не разворовали.
- Спасибо. - он кивает. Медсестра с удивлением замечает в его глазах что-то живое. Этого никогда не было, с первого дня, как Чет приехал сюда работать. У него были пустые, мертвые, словно засыпанные пылью глаза, в которых ничего не отражалось. Но теперь глаза ожили. Чет по-прежнему не улыбался, но его взгляд стал другим.
Когда ушёл с ключом, медсестра долго еще стояла и думала о Чете. Пыталась понять, что же с ним произошло и не могла. Чет, между тем, открыл комнату, зашёл, закрыл дверь на засов, посмотрел на вещи, которые были аккуратно сложены на кровати. Чет как-то вяло перебрал их, потом резко наклонился, стал на четвереньки и полез под кровать. Щупал пальцами доски пола. Нашел одну, которая немного шаталась. Достал из кармана складной нож, открыл его, задел лезвием доску. Вынул её и полез в образовавшуюся дыру. Достал металлическую коробку из-под немецких конфет. Коробка была перевязана металлической проволокой, чтобы не так легко было крышку открыть. Раскрутил проволоку, заглянул внутрь. В коробке лежал черный кожаный мешочек. Чет подержал его в пальцах, потом положил во внутренний карман пиджака. Наскоро побросал вещи в чемодан, надел пальто. То самое, которое когда-то подарили родители. Оно уже несколько лет было на Чета мало, но теперь сидело прекрасно. Чет проверил мешочек около сердце и вышел. Дверь за собой не закрыл.
Пошел к зданию лагерной администрации. Так его встретил молодой солдат-охранник, потребовал документы.
- Да ведь врач наш! - крикнул другой солдат, который Чета знал. Его пропустили. Чет поднялся на второй этаж, зашел в приёмную. Секретарши не было. Постучал в дверь. За ней начальник лагеря пил чай с медом. Сразу на стук не ответил, подождал, надеясь, что ему не будут мешать попить вкусного черного чая, привезенного из отдыха в Пицунде. Но Чет постучал снова.
- Что там? - начальник отставил чашку в сторону. Когда из-за двери появился Чет, начальник испугался, хватился доставать пистолет из верхнего ящика стола, перевернул чашку с чаем.
- Здравствуйте. - сказал Чет и сделал так, чтобы было видно обе его руки. В которых не было оружия или чего-то опасного. Это немного успокаивало начальника лагеря. Пистолет он так и не получил, хотя оставил ящик открытым.
- Загорулько? Ты? - не может поверить начальник.
- Так точно.
- Ну, не ожидал! - начальник вытирает чай со стола тряпкой, спасает от потопа папки и документы. - А ты что здесь делаешь?
- Отпустили меня.
- Как отпустили? - не понимает начальник. Ведь этот Загорулько напал на офицера, смертельно ранил, после такого не могут отпустить!
- А товарищ лейтенант выжил.
- Да говорили же, что умер! - сомневается начальник лагеря.
- Нет, жив. Комиссовался просто, уехал на Дальний Восток жить.
- Ты, смотрю, тоже куда-то едешь. - начальник кивает на чемодан, который Чет поставил у ног.
- Так точно, еду. Но есть у меня одно дело к вам.
- Какое? - начальник удивлённо смотрит на Чета, потому что не понимает, какие у них могут быть дела.
- Относительно заключенной Бьянко.
- И что? - всё равно не понимает товарищ начальник.
- У неё ведь туберкулёз. Нельзя ей на лесоповале работать, погибнет она там.
- Здесь ей тоже нельзя находиться! Она же политическая, бандеровка! Я вон тогда проглядел, что она в госпитале засела, так сколько неприятностей имел! Еле от особого отдела отбился! Одни проблемы от этой девки! - раздражается начальник и презрительно смотрит на Чета. И раньше его не уважал, а теперь так тем более. Дурак! Сколько неприятностей из-за какой-то зечки, а теперь пришёл и снова про неё торочит!
- Я же и предлагаю проблему решить. - неожиданно говорит Чет.
- Что? - начальник подозрительно смотрит на него.
- Решить. Раз и навсегда. - повторяет Чет.
- Что значит решить?
- На лесоповале высокая смертность. Недели не проходит, чтобы кто-то не умер. А зимой так вообще каждый день.
- Смертность у нас не выше средней по управлению лагерями! - повышает голос оскорбленный начальник лагеря.
- Я знаю. - кивает Чет и неожиданно добавляет: - Мне товарищ начальник управления говорил.
Начальник лагеря, который уже собирался выгнать Чета, замолкает. Уставился на врача. Ведь начальник управления абы с кем разговаривать не будет, чтобы попасть к нему на приём, за несколько месяцев нужно записываться!
- Начальник управления? Сам генерал? Да как ты с ним мог говорить? Не смеши меня! - начальник лагеря смеётся, но ему не весело, потому что он чувствует - этот чудик врать про такое не стал бы.
- Не только говорили, вот еще от него и грамоту получил. - спокойно говорит Чет, лезет в пиджак, достает оттуда грамоту. На ней надпись "Уважаемому товарищу Ч. К. Загорулько за заслуги в развитии медицинской службы от генерала И. Д. Сапунина" и подпись, очень хорошо начальнику лагеря знакомая. Много таких подписей он видел на служебных документах. Вскочил начальник лагеря, пот вытирает, глазами хлопает, схватил грамоту обеими руками, словно деревенщина икону, едва ко лбу не прикладывает.
- Ничего себе! Как тебе удалось?
- Помог в одном важном деле командиру армии. А он с начальником управления друзья. - объясняет Чет. - Меня и отблагодарили. Вот пятно на грамоте, потому что в бане вручали, попробуй там без пятен.
Начальник аж в лице меняется, потому что хорошо знает, об увлечении своего руководителя банями. Несколько раз сам чуть не умирал в тех банях, потому что товарищ начальник управления любит страшные температуры и сидит до последнего, а раньше него выходить нельзя. Были такие, кто сознание терял, так их увольняли, мол, не соответствуют занимаемой должности по состоянию здоровья.
- Может, чаю хотите, Чет Космович? Хороший чай! Грузинский! - начальник лагеря подбегает к Чета, аж кланяется ему, берёт деликатно под руку, ведёт к столу. - И медок, медок башкирский! Родственники прислали! Давайте, Чет Космович! - суетится начальник, который догадывается, что Чет выкрутился благодаря своим хирургическим талантам. А ведь действительно талантливый. Вон сидел у них в лагере Миша Астраханский, известный вор, ему бандеровцы все потроха выпустили, а Загорулько сделал операцию и спас. Так же, видимо, и генералу помог. - А может, покушать хотите, Чет Космович? Так я прикажу! Мигом!
- Нет, спасибо. - Чет стоит на месте, забирает у начальника руку. - Так вот, по поводу Бьянко. Можно ведь по документам так провести, что умерла она. А какая-то из уголовниц жива осталась.
Начальник стоит и смотрит на Чета с испугом ещё большим, чем когда врач только вошёл в кабинет.
- Да вы что? Да ты что меня предлагаешь? - орёт начальник. - Да я, да я!
Чет не ждёт, что там собирается сделать начальник, вынимает из кармана мешочек, который в комнате своей взял. К столу начальника мешочек подносит и высыпает немного содержимого на бумажную папку. Кучку драгоценных украшений. Камни, золото, блестит всё. У начальника аж дух перехватило. Пялится и моргает. Затем пальцем коснулся, словно не верит глазам своим, кажется ему или на самом деле есть.
- Где взял? - хрипло спрашивает начальник, который когда-то начинал с экспроприации имущества нэпманов, так что в украшениях разбирается.
- В Германии. Мы там в замке одном стояли. Хозяева, когда драпали, спрятали сокровища свои. А я нашёл. Случайно.
Начальник взгляда не может оторвать от мешочка.
- Можно, посмотрю?
- Конечно, можно. - кивает Чет. - Смотрите.
Начальник берет мешочек, высыпает из него все на стол, гладит кончиками пальцев, аж хрипит, бедный, от волнения. Чет выжидает с минуту, давая насладиться сокровищами.
- Ну так что, договорились?
- Под монастырь меня подводишь! Она же политическая! - говорит начальник тихо-тихо, почти шепчет. И глаз от сокровищ оторвать не может. Щупает их и щупает, перебирает.
- Политическая - помрёт. А выйдет уголовницы. Кому до неё какое дело? Отбыла срок и пусть убирается прочь. Тем более, что стала на путь исправления. А она стала.
- А если она домой вернётся и там начнут органы узнавать, что да как? Мне же голову оторвут! - хрипит начальник, а сам все перебирает драгоценности и мелко дрожит.
- Не вернётся. Мы в Среднюю Азию поедем, там врачей не хватает, ждут меня. И работа есть и жильё, всё. Там и будем сидеть, оттуда ни ногой. К тому же, у неё ведь родители погибли, куда ей возвращаться?
Молчит начальник. Вспотел, глаза кровью налились, драгоценности из рук не выпускает. И страшно ему и манит золото с камнями.
- Как решаем? Что мне забирать, её или мешочек? - тихо спрашивает Чет.
Минута молчания, а потом начальник бьёт себя по колену.
- А чтоб тебя! - берёт мешочек, сгребает в него все украшения и осторожно, словно мать маленького ребенка, кладёт в стол.
- Ну и хорошо. - Чет удовлетворенно кивает головой.