История эта произошла в Сумах, где происходит большинство историй, не считая тех, что остаются на долю райцентров. История запутана, не совсем правдива и рассказана неизвестным, но была она на самом деле и люди пострадали.
Медунов. Это главный герой истории. Неискренняя фамилия, слишком хорошая. Такие бывают либо у карикатурных донских казаков-алкоголиков, либо у тайных евреев. Этот был ни то, ни сё, но человек хороший. А ещё оптимист по натуре, любитель дамского пола, весельчак, и не дурак выпить. То есть положительный герой, если таковые, в смысле герои, возможны среди равнинного чернозема здешних мест.
Родители. Странно, что Медунов стал этаким разбитным да весёлым, учитывая судьбу своих родителей. Эта первая подозрительность этой истории, далее последуют ещё многие. Но не нет ничего менее правдоподобного, чем жизнь. Так что с этой точки зрения всё нормально. А мама Медунова была ненормальная. То есть болела шизофренией. То есть сначала вроде была здорова. Очень красивая женщина, обязательно черноволосая, этакие кудри, выбивающиеся из-за шали, накинутой на вечно зябнущие плечи. Дурак, кто не влюбиться и за ней табунами ходили, но она выбрала Медунова-отца, крупного мужчину с римским профилем, заразительным смехом и миллионом анекдотов в запасе. Он был без ума от любви, любил так, как только можно любить немыслимую красавицу с печальным лицом. Носил на руках, готов был исполнить любую прихоть и даже смеяться в её присутствии начинал тише, хотя смех его был знаменит во всём городе.
Когда они женились, то было очень много завистников. Какая женщина, повезло Медунову, ой повезло! И такой же грубоватый, неотёсанный тип, со своими остротами и прибаутками, типичный смехач из провинции, чем он околдовал это воздушное создание, предназначенное не для мира сего, а для неких воздушных сфер, близких к идеальному. Ещё надеялись, что не поживут и разбегутся, потому как уж очень разные люди. Но медуновские родители жили душа в душу, родили сына Витеньку и продолжали являть собой идеальную пару, будто с картинок.
Как вдруг случился выигрыш. Матушка Медунова невесть каким путём купила лотерейный билет и выиграла пять тысяч рублей, деньги по тем временем очень даже не маленькие. Тут уж все возмутилось, что и так хорошо живёт парочка, а ещё и деньги на них сыпятся, как из рога изобилия. Рога, как оказалось, там и в самом деле имелись. На выигранное Медуновы купили новый телевизор и красивую библиотеку у одного выезжавшего за рубеж товарища. Остаток средств положили на сберкнижку, чтоб как Витька подрастёт было ему денежное подспорье. Всё бы хорошо, но выигрыш тот серьёзно повлиял на мать. Она стала задумываться отчего это ей так повезло, что с первого же билета сразу пять тысяч. Потом заговорила об инопланетянах. Тогда про них мало кто слыхивал, но она откуда-то придумала. Рассказывала, что они иногда приходят к ней и во всём помогают и выигрыш они сделали.
Отец сперва смеялся, потом повёл её к врачам. Те определили, что типичная шизофрения. Отец её даже в Москву возил, думал, надеялся, может местные плохо разбираются. Но диагноз был очевиден и бесспорен. Нужно лечиться, курсы таблеток, при обострениях госпитализация в психдиспансер. Мама стала замкнутой, мужу об инопланетянах больше не говорила, а подрастающему Вите шептала. Она уже знала, что инопланетяне не очень то добрые и помогают только для вида, а больше вредят. Учила, как их можно обмануть и спастись. Витя мало что понимал по причине малолетства. Отец очень боялся за дурную наследственность, но Медунов рос вполне здоровым ребёнком, развивался и умственно и физически на уровне, а то и быстрее своих однолеток. Подвижный был такой и, судя по бурному темпераменту, пошёл в отца.
Папа к тому времени запил. Его не очень осуждали, потому что с горя, все знали, как он жену любил. А тут сидит она днями у окна, с нелепой улыбкой, всем чужая и ни в ком не нуждающаяся. Друзья говорили Медунову уйти, он же мужик видный, найдёт себе другую баба, пацана может взять с собой. Но не ушёл. Потом запил. Сильно приходил домой в полубессознательном состоянии, валился на ковёр в зале и засыпал. Во сне рычал и выл, как огромное раненное животное досторических времён. Мама в это время сидела в темноте у окна и плакала. Медунов обычно спокойно спал у себя в комнате. Он был очень энергичный ребёнок, много бегал, имел хороший аппетит и крепкий сон, на что мало влияли неприятности с родителями.
Футбол. Медунов очень любил футбол, играть начал с детского садика. Всегда капитаном, потому что умел организовать команду, давал указания и его слушали, он был ловкий в обводке и всегда выбирал себе в команду лучших. И чаще всего выигрывал. Поражения переживал тяжело, но не плакал. Он никогда не плакал. Он видел часто плачущую мать и клялся себе, что никогда не будет плакать. Чтобы не расстраивать мать. Он старался. Хорошо учился, поведение на хорошо, выступал за сборную школу.
Его заметили на чемпионате города. Проиграли финал, он очень расстроился, хотя играл хорошо и сам забил красивый гол со штрафного. После финального свистка Медунов упал на газон и спрятал лицо в траве, чтобы никто не увидел его слёз. Ему казалось, что он хочет умереть, прямо тут же на поле умереть. Подошёл огромный мужчина со шрамом через всю щёку и предложил ходить на тренировку. Настоящую тренировку, не так, как в школе, что просто гонять мяч. Рассказал, что потом можно будет ездить на соревнования в другие города и даже страны. Форму выдают.
Медунов стал прислушиваться. Боль поражения потихоньку отступала, становилась не такой резкой. И мужик рассказывал увлекательно, подбирал нужные слова. Медунов с замиранием сердца согласился. Через неделю верзилу посадили в тюрьму за совращение малолетних, при Советах с этим делом было строго. До этого верзила успел облапать парня, вроде бы проверяя развитость мускулатуры. Но преложить пососать свой хуй не успел. Группу Медунова распустили, но он не ушёл, прибился к другой. Просто приходил заранее, переодевался на улице, подавал мячи, делал тоже, что и другие, уходил после всех. Натуральное начало американской мечты, только дело происходило не там.
Его записали в секцию. Помог Борисыч, спивающийся человек, истово любивший футбол и взаправду страдавший от того, что у многих не горели глаза при выходе на поле. У Медунова они горели, он любил игру, любил играть, любил тренировки, любил всё, что связано с футболом. Борисыч уважал это чувство и настоял, чтобы Медунова взяли. Сначала он был неприметным, одним из многих. Долго метался между защитой и полузащитой, даже на воротах пару месяцев постоял, пока Борисыч не определил ему место под нападающими. И тут он заиграл, как будто родился разыгрывающим. Попал в основной состав спортшколы. Нужно было ехать на соревнования, денег в семье не было. Украл велосипед, чтобы продать. Был сразу же пойман, потому что не умел красть. Когда вели в милицию, на полном серьезе бросался с моста в реку, чтобы не видеть плачущую мать. Еле удержали. Владелец велосипеда сказал, что не будет писать заявления и пусть отпускают пацана. Милиция отпустила, подумали, что у парня что-то не в порядке с головой.
Борисыч как-то узнал о случившемся, городок то маленький. Дал денег на поездку. Он был готов на всё ради людей любивших футбол. Говорят, что даже в жены нашёл себе бабу, истово любившую футбол. Она умерла во время трансляции. Сердечный приступ, когда кто-то из наших долбоёбов не забил пенальти.
Медунов съездил на соревнования, крепко стал в основном составе. Все говорили, что у парня хорошее будущее. Не быстр, уступает в силовой борьбе, но как видит поле! Как понимает игру, какие пасы выдаёт! Знатоки только охали, Борисыч даже пить перестал, предупрежденный врачами, что ему осталось не больше десяти литров. Борисыч хотел увидеть своего воспитанника в большом футболе. В высшей лиге, а может, чем чёрт не шутит, и в Европе. Он такой, он может. Если не скурвится, не потеряет интерес к игре, тот блеск в глазах.
После восьмого класса Медунов собрался идти в ПТУ, получить рабочую профессию и скорее зарабатывать деньги, но позвали в заводскую команду. Борисыч сказал идти и пахать ещё больше. Он пошёл. И в первом же матче забил гол в падении через себя, плюс три голевых паса. Ему заплатили первые деньги, сущую чепуху, но он был готов играть и бесплатно. Выходить на футбольное полу, бежать по нему, это же такой кайф!
Снова родители. Плюс деньги. Он мог теперь помогать маме. Отец к тому времени повесился. Ремешок со штанов, привязанный к трубе в туалете. Судя по всему он первый раз оборвался, отец упал, сломал сливной бачок. Наверное матерился, отец часто в последнее время матерился, совсем не злобно, а как-то обреченно. Снял шнурок со старых бутсов сына и повесился повторно. На этот раз с результатом. Мать смерти мужа практически не заметила, в те дни она вела бурную переписку с инопланетянами, убеждала их отпустить её, обещала даже отдать тот злополучный выигрыш. Из квартиры совсем не выходила, иногда громко ругалась, если чувствовала, что инопланетяне не игнорируют её обращения.
Соседи потребовали от Медунова сдать мать в дурдом. Он же всё время на тренировках, в разъездах, а она сама, забудет газ выключить и взорвёт весь дом. Приходил участковый, его подкупили, дали взятку, вот он и отрабатывал. Грозился отправить мать в дурдом насильно. Нужно было его подмазать, сунуть в зубы сотню и заткнулся бы, но Медунов был в этих делах неискушен. Пришлось продать квартиру и купить домик на окраине. Хороший домик, с водой и газом. Он взорвался через год, зимой. Пожарные говорили, что газ, а он не хотел слышать и плакал над гробом. Теперь он мог позволить себе плакать.
Снова футбол. Завод дал ему комнату в общежитии и стал платить больше денег. Начальство видело, что хлопец толковый и можно будет придержать его с пользой для себя, а потом выгодно продать. Таких разыгрывающих мало. Если бы скорости добавить да физики, так хоть сразу в Европу отправляй. Медунов о блестящих своих перспективах думал редко, работал на поле как и раньше, сперва опасался, что после похорон не сможет так же радоваться игре, но со временем всё вернулось на свои места и опять восторг, опять бурление крови. И ещё улыбка, такая едва заметная улыбка хорошо знающего своё дело человека. Он ясно видел, что происходит на поле, как лучше всего обострить игру хорошим пасом или даже обводкой. Медунов сам стал ходить к воротам и доходило до того, что его просто опекали сразу два игрока соперников. Никого так в их команде не боялись и скоро Медунов стал получать самые большие премии.
Несколько раз к нему подходили и предлагали бросать вторую лигу и переходить в первую, где и платят лучше и футбол серьёзнее. Но Борисыч сказал, что рано, что нужно ещё дозреть и если уж переходить, то сразу в высшую лигу. А там и Европа. У Борисыча начинал дрожать голос, когда он говорил о медуновском будущем в Европе. Может и звезда из парня получится, он же не останавливается, он же растёт.
Женщина-наездница. Первый свой половой опыт Медунов получил в общежитии, где жила почти вся команда. Крупно выиграли дома и гуляли на выданную премию. Кто-то привёл девок из соседнего общежития медучилища. Медунов к тому времени уже лыка не вязал, а потому как-то смутно помнил ту белобрысую барышню, которая его вела к кровати, раздевала, потом возилась ниже пояса. Медунов считал, что что-то было и по трезвянке жалел, что напился и не смог халявой воспользоваться. Но потом этого добра стало хватать, как никак командная звезда, когда объявляли его фамилию, то весь стадион взрывался аплодисментами. Естественно, что и дамочки весьма обращали внимание, а потому женским полом был не обделён. И оказался изрядным кобелём, вовсе непохожим на своего однолюбчивого отца.
Однажды играли в каком-то глухом райцентре. Не команда, а коллектив физкультуры, легко их сделали, должны были уехать вечером, но сломался автобус. Его ремонтировали, а ребята пошли в местный кабак отдохнуть. Сняли каких-то баб, Медунов выбрался невысокую черноволосую барышню, всю в кудряшках и с ослепительно белыми зубами. Она громко смеялась медуновским шуткам и пригласила к себе. Медунов пошёл, несколько часов трахал её с небольшими перерывами, а потом она попросилась к нему на шею. Медунов был разморен и никакого подвоха не заметил. Подхватил её, усадил на шею и тут же услышал смех.
Медунов вмиг отрезвел, настолько тот смех был мерзок. А потом Медунов почувствовал что-то острое и холодное, впившееся ему в шею. Баба была в чём мать родила, он ожидал влажной теплота распаренной мандёнки, а тут холод и острота.
Так Меднов стал рабом этой женщины. Он не мог сопротивляться, он ведь был как на мушке. Носил её на себе, выполнял все приказания, ложился с ней спать. Женщина крепко обвивала его ногами и засыпала. Он не мог вырваться, он не мог даже повернуться, сильно мучался, от того, что приходилось спать на спине. В первые дни он надеялся, что придёт милиция. В клубе же не могли не заметить пропажи ведущего игрока, должны были заявить. Но дни шли за днями и милиции не было. А он слабел. Клыками женщина отворяла его позвоночные артерии и жадно лакала кровь облизываясь клитором. Медунов был спортсмен и обладал крепким здоровьем, он держался, но всё чаще кружилась голова, подгибались ноги, охватывала депрессия. Он чувствовал, что скоро погибнет, захваченный пиздопастью. Он просил женщину отпустить его. Обещал много заплатить, когда станет звездой и начнёт хорошо зарабатывать. Но женщина была безжалостна, она понукала Медунова ударами своих сильных ног, заставляла целый день носить её по дому, а ночью жадно пила кровь.
-Я же умру! Я уже ослабел! Я долго так не выдержу!
Женщина хрипло смеялась. Она даже не разговаривала с ним, почитая то ли за конечности, то ли за еду. Она не признавала за ним права на разговор, она ездила на нём, била ногами, пила кровь и крепко держала зубами его шею. Медунов бы умер, как многие десятки мужчин, погибших в челюстях этой старой ведьмы, благодаря человеческой крови сохранившей своё тело в упругости двадцатилетней девушки. Его спас весёлый нрав, унаследованный от отца. Этот нрав придал ему сил и не позволил смириться с гибелью. Медунов стал думать, как ему спастись. Как сбросить с себя эту всадницу смерти и выжить.
Сперва, он выжидал ночью момент, когда челюсти женщины на его шеи расслабятся. Но она запустила свои зубы ему под кожу и он не мог незаметно вынуть свою шею из челюстей. К тому же она крепко, в какой-то судороге смыкала свои ноги, а спала очень чутко. Тогда он придумал резко прыгнуть с ней при входе в кладовку. Потолок там был низок, женщина непременно бы ударилась головой, потеряла сознание и он смог бы освободиться. Но этот путь был опасен, он не знал насколько крепки головы ведьм. Вдруг для того чтобы оглушить голову ведьмы нужен целый молот. А ведь ему нельзя ошибиться, каждое неловкое движение могло стоить ему жизни. Жизни которую он только начал жить. Он не сыграл ещё своих игр, не забил своих голов.
Он думал освобождение по-другому. Нужна была хитрость. Как в сказках или фильмах про героев. Нечто необычное и простое. Он хотел опьянить женщину, выпил на ночь бутылку случайно найденной водки, надеясь, что алкоголь с кровью подействует на наездницу. Но она даже не заметила его ухищрений. Тогда он придумал схватить её за горло и душить. Может она испугается и с ней удастся договориться. Но потом сообразил, что не достанет руками до горла. Ещё он хотел испугать её видом мыши. Все женщины бояться мышей и она должна была испугаться. Конечно же был риск, что от испуга её челюсть сомкнётся и перемелет его шею, но Медунов плохо знал особенности женской физиологии и потому думал, что челюсть должна разжаться. Он сумел привлечь мышь сыром, но бедное животное было сожжено молнией, пущенной ведьмой. Она умела и такое.
Медунов совсем отчаялся. Его силы таяли, а могущество наездницы всё возрастало. И не было способа изменить положение вещей. Из последних сил, тяжёлой туманной головой думал он о путях спасения, на маленьком островке надежды укрывался от крутых волн отчаяния, накатывавших со всех сторон. Когда вдруг у наездницы заболел зуб. С нижней челюсти. Наверное, один из клыков, которые терзали его артерии. Ведьма крепилась, ведьма шептала заклинания и пила снадобья, но боль не утихала. После нескольких бессонных ночей и дней полных сосредоточенной боли, наездница решила идти к стоматологу. Отпустила Медунова, который к тому времени был уже почти в бреду и на нетвёрдых, непривыкших к ходьбе ногах, пошла в единственный стоматкабинет, имеющийся в городке. Она хотела предварительно убить Медунова, но понадеялась, что он, ослабленный и сломленный, никуда не сможет уйти. Она всегда убивала, перед тем, как разжать челюсти, но в этот раз соблазнилась литром-двумя крови, сладкой крови молодого спортсмена, плескавшейся в этом иссыхающем теле. Если убить, то плоть станет прахом, а кровь пропадёт.
Как только наездница вышла, Медунов открыл глаза. Полежал немного для приличия, а потом встал на ноги. Последние дни он нарочно показывал свою полную истощенность, чувствуя, что напряжённая нервность наездницы неспроста, что быть может эта и есть та соломинка, которая положена каждому утопающему, если он не обделён судьбой. Теперь Медунов стоял на ногах, ощущая непривычную легкость жизни без ярма на шее. Сделал несколько шагов. Хотел бежать, но сообразил, что и ведьма может быть коварна, а потом нужно принять меры предосторожности. Он собрал несколько вещей ведьмы и слепил из них человеческую фигуру на кровати, укрыл её одеялом. На место шеи положил пластмассовую бутылку с уксусом, а голову сделал из тыквы.
Потом обмотал шею кое-чем и шерстяным шарфом. Он берег свою истерзанную шею. Медунов вышел из маленького домишки на окраине городка и побежал в сторону центра. В кармане у него осталось немного денег. Он хотел поскорее уехать отсюда. Он не доверял местной милиции, которая может быть подкуплена ведьмой. Уехать и подальше. Он хотел нанять такси, но городок был так убог, что такси в нём не водились. Скоро городок закончился, впереди темнело осеннее (сколько ж времени прошло, приехал сюда ещё в начале лета!) поле. И ни одной машины. Медунов бежал пустой дорогой и думал, не стоит ли свернуть в сторону и спрятаться до утра в каком-нибудь стогу.
Сзади послышался рёв. Обычно про такой говорят, что холодящий кровь, но у Медунова было слишком мало крови, он бежал и хотел выжить, поэтому только разгорячился, понимая что сейчас, среди этой темноты и безмолвия провинциальной ночи ему предстоит принять бой, может быть самый главный бой в его жизни. Он даже сбавил шаг, потому что понял тщетность бегства. Вот рядом отчаянное сопение разозлённой наездницы, обжегшей уксусом свою промежность. Ведьма, облегчённая стоматологом пришла домой и с разгона бросилась на распластанное на кровати тело, намереваясь тут же выпить не меньше пол-литра крови. Но вместо этого её пизда приняла на себя огонь уксуса из распоротой бутылки. Страшная боль пронизала её и наездница несколько минут валялась на полу, не в силах подняться. Потом вскочила и побежала мстить. Она шла по запаху, по ставшему привычным запаху раба и еды, которую она терзала уже который месяц.
Она догнала его на пустынной дороге и прыгнула, целясь обожженной но по-прежнему сильной челюстью в шею. Ещё успела удивиться, что раб даже не попытался увернуться, а просто неспешно уходил. Пасть клацнула, не сомкнувшись, зубы заскрежетали по невесть откуда взявшемуся железе, а потом ведьма почувствовала проникающую и холодную остроту смерти в своём животе. Смерть удар за ударом подымалась всё выше, а наездница всё пыталась преодолеть своей пастью крепость неизвестного ворота. Несколько зубовных стенаний и ведьма затихла. Последняя судорога и челюсть ослабила прикус, ноги ослабили хватку и тело наездницы упало назад.
Медунов сорвал с шеи железный хомут, предусмотрительно одетый под шарф. Медунов утирал кровь, залившую ему всё лицо. Зелёную кровь ведьмы, из которой появляются жабы и происходит зависть. Медунов сел и в ночной тиши слушал, как отчаянно бьётся его сердце. Сердце свободного человека, воина, отвоевавшего себе право на жизнь. Медунов оттащил труп ведьмы с дороги и пошёл вдаль, повзрослевший и многое понявший.
Снова футбол. Уже под утро он вымылся в небольшой речушке, встретившейся по дороге, а в первом же городке позвонил в клуб. Там ему несказанно обрадовались. Сперва думали, что парень просто сбежал на вольные хлеба, искали информацию о нём по заграницам, надеясь, что вынырнет в каком-нибудь клубе и тут его родимого в суд, чтоб знал как контракт нарушать. После нескольких месяцев сообразили, что если и вынырнет парень, то совсем не в заграничном клубе, а в каком-нибудь перелеске, где был убит хулиганами за сотню-другую, а то может и просто так.
Тут на тебе, явился. Худой, бледный, стали расспрашивать - молчит. Поняли, что страшное случилось и не стали душу травить. Тем более, что Медунов взялся за усиленное питание и тренировки, быстро набрал форму и скору снова играл в основном составе. Играл гораздо лучше, чем прежде. Зрело. Ценители только удивлялись откуда у это девятнадцатилетнего пацана столько игровой мудрости, столько понимая игры. Не пасы, а золото. Все понимали, что во второй лиге парень не задержится, что большое будущее, может даже звезда. Начальство команды потирало руки, соображая, что это золотой шанс, который выпадает редко. Продадут, заработают настоящие деньги, может даже сотни тысяч. Ведь он того стоит, только посмотрите. На него смотрели. Только ради Медунова на стадион стало ходить вдвое больше народу, от девок прохода не было, потому что все знали, что парня ждёт Европа. И соответствующие деньги.
Однажды был кубковый матч, к ним приехала команда из высшей лиги, в прошлом сезоне были пятые. То есть сильная команда, которая одной левой должна была раздавить второлиговую мелочь, которая невесть как, а больше благодаря пасам Медунова, впервые пробилась так высоко. Вышка забила два мяча и успокоилась, поменяли основных игроков, а тут Медунову пошла игра. Он забил сам, нагло ударив метров с 30 и прямо в девятку. Потом выдал голевой пас, потом снова забил. Арбитр не засчитал, арбитру не нужна была сенсация, но Медунов забил снова. Высшая лига встрепенулась, пошли давить, забили ещё два гола, но Медунов тыкнул им третий. Всё решилось в дополнительное время. Хоть проиграли, но премиальные Медунову выдали, отдавая должное игре, а через неделю президент клуба сказал готовиться переезжать. Высшая лига, настоящий контракт, всё по фирме. Впечатлил и готовы заплатить прилично, те самые сотни тысяч долларов, при том сразу. А то ведь слух о Медунове пошёл, стали звонить из других клубов, что за Зидан на Слобожанщине объявился. Все в команде завидовали, ведь в вышке сразу дают автомобиль и квартиру, живи не хочу, а зарплата, так настоящие деньги!
Его стали беречь на тренировках и впервые за последнее время не поставили в основной состав на очередной игре. Играли в каком-то Мухосранске, с аутсайдерами, но те как-то взбрыкнули и даже забили. А на носу юбилей завода и приезжать с поражением не к лицу. Тут ещё Медунов стал проситься выйти на замену. Он не привык сидеть на лавке, привык играть, странно было ему смотреть за игрой, не принимая в ней участие. Его сперва не выпускали, но за полчаса до конца хозяева забили второй гол, игра расклеилась и запахло крупным проигрышем. Это уж совсем никуда не годилось. Медунов снова попросил, его уважали несмотря на возраст и тренер разрешил выходить. Его можно было понять, ну что могло случиться за двадцать минут, тем более, что установка беречься, в стык не иди и сильно не напрягаться. Медунов так не умел. Играть, значит играть, значит на всю катушку, сколько мочи. Он забил, забил, забил, забил. Игра шла, просто невиданно шла, как не к добру шла. Обыгрывал по четыре человека, лупил что есть силы и мяч летел в ворота, как заколдованный. Даже зрители стали хлопать ему и заводить.
Коленки. Уже заканчивалось добавленное время, судья поглядывал на часы, соображая, что парень явно и в вышке не затеряется, надо автограф заранее попросить, когда Медунову въехали в ноги. Какой-то кряжистый мужичок лет под сорок, явно не тянущий даже на этот колхоз, доигрывающий до пенсии, судя по роже, крепко выпивающий. Он оскорбился медуновской лёгкостью, его пасами и обводками, тому, как этот юнец делал их, взрослых мужиков, будто детей. Злость, кондовая злость, он несколько минут тупо бегал за Медуновым, нагнал у бровки и въехал. Прямыми ногами в колени.
Он катился по зелёной траве, ошалелый от боли и ужаса. Разинутый рот пытался кричать, но откуда-то там взялась трава с корешками, забившая всякий звук, кроме утробного стона. Дальше, скорее всего, он потерял сознание, потому что очнулся уже в скорой, вместе с пьяными фельдшерами, которые его ободряли и хвалили за игру. Потом больница, дрянная районная больница с отсутствием лекарств и главврачом алкоголиком, который честно признался, что лучше пока ничего не делать, потому что ни специалистов, ни средств нет.
В клубе был скандал, тренера уволили. Ведь такой контракт, сотни тысяч баксов плюс проценты от возможной продажи в Европу, такое же раз в жизни бывает! Его повезли в Киев, показывать специалистам и те единодушно сказали, что не игрок. То есть ходить будет и бегать, но большому спорту можно сказать до свиданья. На Медунова в эти дни было страшно смотреть. К боли он привык быстро, но что делать дальше? Как жить без футбола?
Где жить, имелось, те ребята, из высшей лиги, пожалели парня. Дали несколько тысяч на покупку квартиры. Однокомнатной, в дрянном районе, но чтоб угол свой был, а то ведь сирота, никому теперь не нужен, сбомжуется. Он пришёл в свою новую квартиру на костылях и лёг на продавленный диван. Даже подумал о том, чтобы сдохнуть, чтобы сейчас прекратить всю эту хуйню и поставить точку в незадавшейся жизни. Но его спас отец. Он повесился, а Медунов давно дал себе клятву, что не будет похож на отца. Ни за что.
Медунов не сдается. Он решил вернутся в футбол. Эта была такая простая мысль, что он сперва не обращал на неё внимания. Потом обрадовался, будто нашёл клад. Поскакал на костылях к Борисычу, чтобы рассказать, что плевать на врачей и все их прогнозы, если захочет, так будет играть. Но Борисыч умер. Он снова начал пить, узнав про травму Медунова и за неделю прошёл намеченный врачами путь к смерти. Тогда Медунов решил, что должен вернуться в футбол и ради Борисыча. Чтобы доказать всем, что он может. У него появился смысл жизни, её содержание. Он знал зачем живёт, чему подчинён каждый миг его жизни. Это бодрило и придавало уверенности. Он снова стал улыбаться и напевать всякие глупости.
Дни тренировок. Он начал разминать ноги, ходил на медицинский факультет, расспрашивал специалистов. Некоторые помнили его игру и помогали, советовали как лучше. Он делал упражнения, борясь не столько с нагрузками, сколько с желанием ускорить процесс. Но врачи советовали не торопиться, советовали подходить к излечению основательно. К следующему лету он уже начал потихоньку бегать. Сначала без ускорений и на небольшие дистанции, потом всё больше и больше. Он почувствовал, что начинает побеждать. Врачи удивлялись, как всё хорошо идёт и стали давать первые обнадёживающие диагнозы. Тут же появились люди из клуба, предложили заключить контракт. Не согласился. Ещё было немного денег в заначке, протянет, а потом подписывать уже серьёзный контракт с серьёзным клубом.
Осенью он пришёл на первую тренировку к знакомым из коллектива физкультуры. Отработал наравне со всеми, удивив физическими кондициями. Был на равных с лучшими. Конечно, любители не показатель, но так после такой травмы удивление уже вызывало то, что бегал.
Попросился отыграть полтайма. Заметно волновался, его подбадривали, было какое-то праздничное настроение, нежно-усталое солнце бабьего лета, все радовались, что случилось чудо и он вернулся. Медунов вышел на поле, весь пышущий радостью, сколько дней он мечтал о возвращении, сколько ему снился как бежит по газону, как бьёт по мячу. Он легко открылся, тут же получил мяч, все ведь знали, что отдай ему мяч и он уж устроит. Как вдруг произошло нечто непонятное. Сперва даже не понял, что именно. Быстро отпасовал куда попало и всё стало нормально. Но следующий приём мяча и Медунов различил ужас. Судорожный страх, парализующий его движения и мысли. Как только он получал мяч, ему сразу начинало казаться, что сейчас въедут в ноги. И колени начинали ныть так, что он не мог думать больше ни о чём. Какие пасы, какая обводка, какая игра! Отбросить поскорей мяч подальше и только тогда нытьё в коленях отступало и ужас утихал.
Через несколько минут он попросил замены и ушёл с поля весь истекающий потом, с подгибающимися ногами. Ребята удивлялись, что тренировку отработал хорошо, а тут так расклеился. Ну ничего, физика дело наживное. Медунов сидел на траве, тупо уставившись в одну точку. Он не понимал, что происходит. Заживление шло отлично, колени не беспокоили, он равномерно повышал нагрузки, работал все нормативы и вдруг такое. Вдруг эта блажь с дрожью и параличом, превращавшим его в номинального игрока. Вроде и есть, а толку мало.
Несколько дней ходил потерянным, потом решил, что ничего страшного. Ухватился за эту мысль. Что проблема в голове, нужно переломать себя и всё. Страшно, когда сломаны кости, тут уж ничего не поделаешь, а в голове дурь можно ликвидировать в любой момент. Это вопрос воли, а уж воля у него есть. Нужно играть. Человек ко всему привыкает и он привыкнет к мячу. Привыкнет не бояться. Возобновил тренировки и договорился играть на первенство области за команду богатого пригородного колхоза. Платить обещали немного, но сверху давали мясо и сахар, а Медунов так и за бесплатно готов был играть, главное практика. Ему уже звонили из высшей лиги, интересовались здоровьем, предлагали приехать на медосмотр. Он сказал, что приедет к зимнему сбору, не хочет торопиться.
Вышел ещё раз на поле, потом ещё, скрипел зубами, заставлял, бил себя по голове и играл. Не очень успешно, но играл, был уверен, что сможет себя доломать. Потом приступ. Потому что легче не становилось, тот же ужас, что вот сейчас заедут, то же нытьё колен, иссушающие, лишающее сил, заставляющее избегать мяча, будто чёрта. Медунов терпел, Медунов скрежетал зубами, принимал мяч, заставлял себя бороться с ужасом, думать, играть, но так ничего и не добился. Сердце не выдержало. Врачи сказали, что надо завязывать со спортом. Он бы плюнул на их слова, но он и сам знал, что не сможет. Так получилось. Ничего не поделаешь. Он сделал всё что мог, но бывает, что всего и всего человека мало. Нужно успокоиться, нужно жить без футбола.
Катя. Прошло уже три года после завязки с футболом. Медунов не потерялся в жизни, устроился в торговую фирму торговым представителем, сейчас поднялся до менеджера. Неплохо зарабатывал, работа с перспективой, коллектив хороший. Он же был общительным человеком, которому было интересно с людьми и который мог разговаривать практически со всеми. Медунов мог убедить и ветерана торговли, которой пальца в рот не клади, потому что сорок лет непрерывного воровства это не шутка, и базарного торговца, бритого полубандита с матами через слово. Знал анекдоты, последние новости и слухи, посетил несколько семинаров и колол клиентов только так. В связи с этим работал с самыми сложными и денежными, присматривая за подчиненными.
Однажды обходил магазины, проверял ассортимент и увидел плачущую девушку. Скорее всего она была похожа на мать, черноволосая, с нежным лицом, плачущая. Но Медунов про Фрейда слышал мало, действовать привык прямо, баба красивая и подошёл. Заговорил. Она говорила нежным голоском, будто мёдом мазала. Студентка, собрали всей группой деньги на подарок преподавателю, а она их потеряла. Или украли. Что теперь делать. Медунов был человек опытный, слыхал про разводы на ровном месте, посмотрел ей в глаза и дал денег. Она не врала. Он то уже научился разбираться в людях. Не врала. И хороша, фигурка. У-у-ух!
Она нашла его через неделю, оказывается, знала его, подружка рядом жила. Отдала деньги и пригласила в кино. Обычно он водил девушек в кино. Согласился. Фильм оказался плохой, ушли с половины, гуляли по городу, зашли в кафе. Потом он пригласил её к себе. Был в этом отношении довольно практичен и не склонен к излишним сантиментам. Люди взрослые, что, по подъездам тискаться? Она посмотрела в глаза. Улыбался. Дома угостил её своими фирменными пирожками, так как жил сам, то неплохо готовил, и пошли в комнату. Медунов имел приличный опыт, полученный еще в команде, когда деньги были, а вокруг кружилось много непритязательных девок. На работе у него тоже были романы. Он понимал женщин и всегда попадал в ритм, не торопясь и не отставая. В самый раз.
Она оказалась довольно неопытной. Удивлённо смотрела, как Медунов снял с неё трусы и опасливо сунулся рукой в промежность. Он всегда теперь так делал, опасаясь вновь наткнуться на челюсть. Но вместо неё он увидел розовые лепестки половых губ с пестиком клитора. Медунов стал гладить это цветок, а потом осторожно ввёл туда свой член и поплыл, ощущая неведомую рябь сознания, при которой нехватало воздуха. Ещё не понял, что влюбился, но чувствовал, что всё происходит не как обычно.
Катя осталась на ночь. Потом стала приходить все чаще. Медунов стал думать о ней, видеть её во снах, дрожать при одном только предложении. Однажды ему приснилось, что она умерла и снова заболело сердце, как тогда, после возвращения на поле. Это было как сумасшествие, как бред. Он не мог просто спать с ней, как спал с другими, он ласкал, гладил, целовал, лизал, прижимал и всё было мало, всё казалось недостаточно, ему хотелось поглотить её сделать частью себя. И чем больше он понимал, что это не получается, тем больше старался сделать так.
Странные месяцы, месяцы полные только её, когда всё отодвинулось, когда он еле заставлял себя ходить на работу. Катя, Катенька, повторял её имя, видел её всюду. Слышал её голос и её запах, изнывал без неё, проклиная медленные минуты, неторопливые будто тюлени. Единственное спасение думать, что скоро вечер, скоро она придёт, улыбающаяся и красивая, а он будет дрожать, будто в лихорадке, будет быстро раздевать её, будет алкать и не насыщаться её.
Вдруг она сказала, что уезжает. Как въехала в колени. Медунов сидел дома на диване, вцепившись побелевшими пальцами в обивку. Глупо улыбался, смотря в одну точку опустевшими глазами. Этого не могло быть, всё ж так хорошо, всё так сильно! Он вертел головой. Да, уезжает. В Израиль. Сперва подумал, что шутка, какой Израиль с фамилией Федчук? Хотя директор его школы Владимир Васильевич Горох возглавлял городское еврейское общество.
Но оказалось, что Катиному отцу нужно было уезжать. Ходил под уголовным делом за какие-то махинации и посчитал, что уехать дешевле, чем откупаться. Счастливо нашёлся еврейский дедушка и государство Израиль ждёт. То есть никакого дедушки не было, но папаша её был тип очень хваткий. Исход готовил заранее. Корни во все стороны были сплошь русско-украинские, никаких шансов. Но Федчук был упорен и добился, что тесть рассказал, как спас в войну троих евреев. Несколько месяцев держал их в сарае, а потом переправил в лес к партизанам. Геройский дедушка. Это мало что добавляло, но Федчук умудрился через еврейское общество найти одного спасённого. Вместе и придумали мифического еврейского дедушку, по линии жены. Дедушка был вполне реальный, давно почил, имел фамилию Северин. За большие деньги Федчук добился буквы "ц" в конце. Северинц, это уже что-то, продал машину, сделал ещё липовые документы и убедил Страну обетованную в своём с ней родстве и необходимости воссоединения.
Собирались на выезд. Она тоже. Медунов сказал, что надо жениться. Она сказала, что едет. Сказал тихо, спокойно, как будто не понимала, что это значит. Она ведь не просто едет, она уезжает без него. Так ведь? Она даже не сказала, что поехали со мной. Потом, когда-нибудь потом приезжай. Если захочешь. Не нашёл в себе смелости спросить, а как же я, как же мы с тобой? Он боялся очевидного ответа.
Потом ночью лежал рядом с неё и слышал ровное дыхание. Хотел убить её. Взять и задушить, передавить руками её тонкую шею, которую любил терзать засосами. Он не был убийцей, он не жаждал крови, просто ему было тяжело. Эта тяжесть окружила его, спёрла со всех сторон, давила и душила. Он не мог спать, не мог лежать, хотел бежать, но не знал куда и знал, что не поможет. Единственное средство - убить её. Тогда ему станет легче. Вот сейчас убить. Он приподнялся над ней на локте. Такая хрупкая и беззащитная. Она ведь знала, как ему будет тяжело и плохо, видела его лицо, но осталась спать здесь и сейчас тихо сопит. Она не глупа, значит уверена, что он ей не причинит вреда. Откуда эта уверенность?
Со злости он едва не придушил её ей же назло. Но не смог. Ушёл на кухню. Держал в руках нож, собирался и её зарезать и себя и всех вместе. Но в итоге, все остались жить. Не спал до утра, а потом готовил ей кофе, она любила свежий кофе по утрам. Немного поговорили и ушла. У неё было много дел, отъезд штука хлопотная.
В эти дни Медунова едва не попёрли с работы. Потому что всё валилось из рук и тоска и мысли. О ней, о том, как теперь жить без неё. Успокоения, что без футбола научился же, действовали слабо. Доводы были верные, но легче не становилось, он то бил, то часами бегал по стадиону, знакомые думали, взялся за старое, некоторые и покойную мать вспоминали, дескать того.
Провожал Катю в Борисполь, вернулся с двумя самоучителями английского. Он не отступит, он поедет следом, надо учить язык. Записался на курсы к мормонам, покупал кассеты с фильмами без дубляжа и довольно неплохо поднаторел. К директору приезжали поляки, довольно споро разговаривал с ними. Купил себе компьютер, провел интернет, чтобы можно было переписываться. Ждал вызова, она писала, что скоро. Но как-то коротко, всего лишь по несколько предложений в ответ на его многокилобайтовые письма. Которые она скорее всего не читала. Он не хотел думать об этом, отгонял дурные мысли, она снилась ему каждую ночь.
Письмо что выходит замуж. Просила не обижаться. Состоятельный человек, торговля лесом, она его любит и хочет устроить свою жизнь. Его фамилия была Севастьянов. Если Федчук может попасть в Израиль, то почему бы там не оказаться и Севастьянову.
Медунов несколько часов просидел перед монитором глубоко дыша. Потом рассмеялся. Начинало болеть сердце, не нужно нервничать. Жизнь продолжается. Катя сделала свой выбор. И ведь всё было ясно, когда она уехала. Да он надеялся, но надеждам свойственно не сбываться. Да он любил её, но она нет. Да ему плохо без неё, но время лечит. Не думать о ней, забыть и со временем станет легче. Старался побольше работать, чтобы занять себя. Поздно вечером приходил домой и сразу ложился спать. Через несколько месяцев его попустило. Смирился. Хотя знал, что любит до сих пор и если бы позвала, то побежал бы как собачка. Он видел её во сне и просыпался весь обконченный, как пацан.
Однажды вечером в интернете увидел сообщение о взрыве под Екатеринбургом, какие-то бандитские разборки, четыре человека погибли. Тротил. Целый килограмм, остатки машины собирали за сотни метров. Через месяц приехал поседевший Федчук. Пришёл к Медунову с бутылкой коньяка, сам выпил и долго плакал. Это её взорвали. В Израиле минуло, террорист взорвался в соседнем кафе, у неё только царапина на плече, а под Екатеринбургом достало. Вместе с Севастьяновым и знакомой парой. Федчук выл, что позволил Кате поехать с мужем в Сибирь. Чуял недоброе, но они были так счастливы, думал, пронесёт.
Медунов сидел рядом. Потом ушел в туалет, сел там и улыбнулся. Он понимал, что нехорошо, но ему стало легче. Он то привык к тяжести, как к наезднице, он научился с ней жить, но только теперь скинул её. И даже с улыбкой подумал о Кате. Он не злорадствовал, он просто думал о ней. Прах к праху. Она ушла. Навсегда и окончательно, можно теперь жить.
Женя. Прошло больше года. Медунов жил неплохо. Терзания остались позади, работа трудная, но интересная, выходные бухал с друзьями. Медунов соблюдал осторожность, помнил о спившемся отце и генетической предрасположенности. Поэтому ни грамма в будние дни. И вообще лучше бы бабу завести, чтоб выходные с ней проводить, а не только бухать. У него была любовница, но она женатая, выходные дома отсиживала.
Однажды Медунов сидел на террасе дешевого, но приличного кафе в центре и пил кофе. Успел за день набегаться, а тут готовили лучший в городе кофе. Посматривал на проходящих девиц, подумывая, что надо какую-то студенточку склеить. Тут повалила толпа с флагами и лозунгами. В основном старики, что-то там требовали. Он политикой не интересовался, так как считал делом глупым и грязным. И тут глядел на этих пенсионеров да посмеивался. Медунов не помнил своих бабушек и дедушек, поэтому проходившие пенсионеры казались ему нелепыми развалинами, не вызывающими даже грамма симпатии.
И тут в этой толпе старых кофт и потертых пиджачков Медунов узрел симпатичную бабу. Блондинка, высокая, красивое лицо, правда маленькая грудь, но это дело такое. Несла флаг и серьёзное выражение лица. Медунову стало интересно. Что она тут делает. Ладно там если какие-то провластные партии акции устраивают, так они могут каких угодно красоток с вузов нагнать. Он вспомнил, как по ошибке забрёл в офис областной организации партии мусульман. Организацию возглавлял директор базара, мужчина горской национальности и любитель блондинок. Аппарат организации состоял как раз из трех блондинок расцветок ярчей не бывает, обильно украшенных бижутерией, у одной даже на ноге была золотая цепочка. И у всех такие красивенькие крестики на обильных грудях. Медунов долго потом смеялся, вспоминая местный вариант мусульман Украины. Но что делала это красавица в толпе оппозиционно настроенных стариканов? Каким ветром занесло?
Медунов расплатился, вклинился в толпу, продрейфовал к барышне и завёл разговор. Он был мастер заводить разговоры, профессиональный навык. Через пару минут познакомились, её звали Женя, она была действительно очень мила, хотя несколько угловата и совсем без чувства юмора. Но зато фигура, свежая кожа, красивые волосы. То что надо и Медунов определил, что надо брать. Не хотел светиться на митинге, сослался на занятость, взял телефон и скрылся. Вечером уже сидели в кафе, а переспали только на третий день. Как всегда проверил её влагалище, мало что без челюстей, так ещё оказалась девочка, чем сильно потрафила его мужскому самолюбию. Учил её постельным делам, сам радовался, что бабу огрёб приметную. Такая белая кожа, будто пломбир. А ноги! Тут сбавлял жар, потому что хоть ноги были великолепны, но где-то прочитал, что ноги больше всего возбуждает стариков, а он же молодой!
Любил смотреть, как она голая ходит. Первое время серьёзно стеснялась. Не знала, что такое минет. Выражение "сосать хуй" слышала, но воспринимала исключительно как ругательство никак не связанное с красивым французским словом. И долго не соглашалась брать в рот, то приводя какие-то смешные аргументы, то вовсе просто расстраиваясь. Медунов только дивился подобной дикости и взялся переубеждать и направлять, в общем быть проводником в изучении неизвестной для неё области телесных удовольствий.
А она взялась учить его идеологии. Оказалось, что яростная сторонница левой идеи, считает, что нужно подниматься на борьбу, ненавидела Америку. Это было несерьёзно, детство, от нечего делать и с жиру. Медунов рано был вынужден бороться за существование, добиваться всего сам, а про справедливость это всё блажь. Не было её и не будет, самому нужно рубиться, а сидеть и ждать пока помогут, так это всякий дурак может. Пытался ей объяснить, но она кипятилась, начинала доказывать, бывало и плакала, обвиняя в социальной дикости.
Спорить с ней перестал. Её дело. Медунова устраивало просто спать с ней, а остальное, как мелкие неприятности. Когда она попыталась затеять его идейную перековку, то оборвал. Излишне резко, думал, что обидится. Она поняла и больше не лезла. Ей тоже нравилось спать с ним, хотя, скорее всего, находила для себя более романтические объяснения их связи. Потом сказала о свадьбе. Как-то так мельком, но Медунов то знал, что женщины просто так о свадьбе не говорят.
Полный рот железа. Это стало для него неприятным сюрпризом. Медунов не ждал. Спали, а причём свадьба? На Кате он хотел жениться, там была любовь, там было это сумасшествие, эта ноющая рана. Он бредил ею. А здесь весело перепихиваются, но ведь совершенно разные люди, их же ничего кроме постели и не связывает. Решил переговорить, чтоб не было дурацких надежд, а то надумает себе всякого. У Медунову уже было, когда женщина ставила условие: или женись, или ... Медунов всегда уходил. Точнее выгонял, потому что жили то в его квартире. Решил поговорить и с ней. Или просто спим и всё или до свиданья. Конечно красивая девка, но с этим у него проблем не было. Найдёт новую.
Шёл вечером домой, злой, потому что задержался на работе. А хотел сегодня поговорить с Женей. Вдруг она заснёт. Не будить же в самом деле ради такого. Откладывать, похоже, что вроде трусит. Разбудит. Не надо прятаться от проблем, он помнит, что это заканчиваться только большей болью.
Может, потому что задумался, может подошли тихо, но ничего не заметил, только упал. Очнулся на асфальте, в чём-то липком, голова кругом, боль, подташнивание. Попытался встать, только лишь на четвереньки, но повело и упал. Хотел крикнуть, но не смог. Полз неизвестно куда. Совсем ничего не соображал, но вылез на дорогу. Там потерял сознание. Увидел таксист, едва не задавил, хватило совести не просто уехать, но позвонить в милицию, те приехали, вызвали скорую.
Очнулся на больничной койке. ЗЧМП, перелом челюсти и скулы, множественные ушибы. Скорее всего, сперва оглушили, а потом били ногами в тяжёлых ботинках, целя в голову. Забрали пакет с продуктами и кошелёк с двадцатью двумя рублями. Подонки отмороженные.
Женька примчалась в больницу почти сразу и сидела днями до самой выписки. Месяц. Её чуть из института не выгнали. Но не отходила и всё утирала слёзы, смотря на него. Бегала к врачам, выносила судно, пока нельзя было ходить, кормила мягкой пищей и прочее. Медунов предполагал, что она девушка совестливая и не бросит. Но чтоб так вот ухаживала. И ему становилось стыдно, что собирался показать ей на дверь. Дурак был. С жиру бесился. Любовь ему подавай. Вот она и есть любовь, что здесь, рядом, ухаживает, целует в губы, подпираемые кучей металлической проволоки, крепящей челюсти для правильного заживления.
Он много думал об их отношениях. Даже находил пользу в собственном избиении, ведь благодаря ему не успел наделать глупостью и выгнать Женьку. А теперь понимал, что она ему очень дорога, она ему нужна. Целовал ей руки. Может это и не такая любовь, как с Катей, но он любит Женьку и никогда с ней не расстанется. По выписке он сделал ей предложения, она согласилась, решили, что отгуляют свадьбу, когда закончит институт. Спешить им было некуда. Потом и вовсе решили зря денег не тратить, а лучше купить квартиру в нормальном районе.
Женька. Когда выписался из больницы, то попросил, чтобы Женька переехала к нему. И пусть занимается своей политикой, это неважно. Знакомые шутили о специфическом медуновском вкусе. То полюбил барышню, уехавшую в Израиль, то политически озабоченную. Видимо эстет. Медунов было всё равно, что говорят. Ему было хорошо.
То есть он нисколько не обманывался происходящим. Медунов был спокоен и доволен. Он знал, что не любит её. Во всяком случае так, как Катю. Но это даже лучше. Спокойная привязанность, Женька девочка симпатичная, скромная и заботливая. Совсем не костёр, а скорее уютное пламя свечки. Есть недостатки. Эта её политическая озабоченность. Некоторая дикость в постели, оставшаяся несмотря на все его старания. Женька была очень скованна и скорей всего не получала особого удовольствия, скорей всего воспринимая любовные утехи, как некоторый обязательный довесок взрослой жизни с родным человеком. Ну вроде как стирать, операция не приятная, но необходимая. Медунов чувствовал эту старательность и различал, как она притворно стонет, изображая удовольствие. К своему удивлению, он не злился. Его устраивали эти правила игры. Его устраивала привычка. Люди все так и живут. С Женькой ему было хорошо, он стал спокоен и безболезнен. Пусть она кривилась от минетов, зато была рядом. А когда он был не один, то инопланетяне не приходили. Он боялся этих созданий из синего дрожащего света, которые заводили с ним разговоры и склоняли к сотрудничеству. Он молчал. Мать предупреждала, что стоит только начать с ними разговаривать, как станешь их услугой, игрушкой в их безпалых руках.
Медунов проснулся от гаркнувшего телевизора, соображал, что такое и сколько времени, пока не вспомнил, что смотрел фильм и заснул. Включил свет. Было начало одиннадцатого, а Женьки нет. Не звонила и не предупреждала. Встал. Они жили в плохом районе. Чуть ли не каждую неделю труп, распоясавшиеся малолетки, таксисты сюда побаивались ездить. Где ж она? Позвонил на работу, в офис партии, к подружке. Телефоны везде молчали. Одел куртку и пошёл на остановку встречать. Не хотел чтобы она сама ходила здешними подворотнями. Он видел изнасилованную. Здесь это не редкость. Девушка валялась вся в крови и блевотине. Чуть стонала. Она была известная на районе блядь, кого-то заразила, ей отомстили. Но всё равно страшное зрелище.
Медунов взял с собой фонарик и пошёл. Что ж она не позвонила. Договаривались, что будет звонить, если задерживается. Споткнулся на лестнице о пьяного. Наверное, Сороченко, с шестого этажа. Как всегда пьяный и нет сил зайти, а лифт не работает, разворовали. Дом населяли в основном рабочие, выходцы из окрестных сёл. Пьянство, драки, мелкая уголовщина. В подъезде устойчивая вонь. На третьем этаже жили алкоголики. В квартире по колено мусора, отключены газ и электричество, туалет давно забился, оправлялись этажом выше или ниже. Такой вот зверинец.
Шагал по пустой и тёмной улице, со знанием дела обминая открытые люки и крупные ухабы. Могли появиться новые, поэтому не спешил, всматриваясь в темноту. И ещё больше волновался за Женьку. Она же никогда не смотрит под ноги. Всегда думает о чём-то и влипает в переделки. Весной упала в люк. Медунов потом туда лазил, искал сумочку, и ужаснулся. Ржавые трубы, осколки бутылок. Там можно легко убиться. Из соседнего дома шёл мужик, после зарплаты, румяный, вступил в люк. Искали несколько дней, пока запах. Говорили, что крысы сильно обгрызли. Хоронили в закрытом гробу. В районе было много таких историй. Мрачные места.
Услышал топот, инстинктивно шмыгнул в кусты. Он был привычный житель здешних мест, выработал рефлексы, необходимые к выживанию. Едва скрылся в кустах, мимо пронеслось несколько десятков малолеток с молотками и арматурой. Он знает, чем может закончится такая встреча. Не понаслышке знает. Сидел в кустах и не дышал. Подъехала милиция, выскочил, показал, куда побежали. Этих подонков нужно гонять.
Пришёл на остановку. Она была большая и железная. Делали её с расчетом района, грубо и надёжно. Но дурь местная беспредельна, сломали и эту остановку. Рядом блистал витринами магазин. Зашёл купить чая. Потом долго ждал, но маршрутки проходили мимо, даже не останавливаясь. Да где ж она есть? Мелькнуло такси. Может она решила ехать на такси? Раньше никогда не ездила, берегла деньги, но теперь она сама стала работать, пусть учителем, но деньги есть. Может и на такси. Вспомнил, что у неё нет ключа, будет ждать на вонючей лестнице. Быстро пошёл домой. Сильно тревожился. Где же она? Хоть в милицию звони.
Женька, где она могла так задержаться. В голову лезли плохие мысли. Она ведь с принципами, кого-то будут грабить, мимо не пройдёт, вмешается. Всегда за неё переживал, холодея вспоминал о Кате. Спешил домой, к подъезду добрался без происшествий, прошёл мимо давно не работающего лифта, стал подниматься. Навстречу кто-то спускался, ничего не видно, похоже женщина, услышал знакомый запах её духов.
-Женька, ты?
-Витька!
Она бросилась на шею и зарыдала, громко и неожиданно, прижавшись к его груди. Медунов испугался. Значит что-то случилось, что-то плохое, она девушка спокойная, ни с чего бы не рыдала.
-Жень, успокойся, не плачь, что случилось?
-Папу взяли.
Она часто дышала и тесно прижалась к Медунову, пряча лицо в его куртке. Вообще то они по росту были одинаковые, но она стояла ступенькой ниже. Медунов чувствовал её дрожь и сам стал немного нервничать. Она плакала, он думал с какой стороны начать разговор.
-В смысле взяли?
-Арестовали, сегодня после обеда.
-Да не может быть!
-Может. Мама мне на работу позвонила, рассказала.
-Кто арестовал?
-Милиция.
-Пойдём домой.
-Я так испугалась, пришла домой, тебя нет, подумала, что и тебя взяли.
-За что меня брать, я на остановке ждал.
-Я пешком.
-Я же просил не ходить пешком, неужели нельзя было такси взять?
Она только плакала. Зашли в квартиру, сели на кухне.
-Ну успокойся, Женька, успокойся. Не плачь, это ни к чему. Что случилось.
-Я уже домой собиралась, когда мама позвонила. Плачет, сказала, что арестовали. Я домой помчалась. Мама говорит, вломились в масках, скрутили и увели. Мы в милицию поехали, они нас давай гонять. То говорят, что в райотделе, то в городском, то в областном. Два часа бегали, пока нашли где он. К нему не пустили, сказали, может завтра.
-За что арестовали?
-За изнасилование.
-За какое изнасилование?
-Какая то девка заявление подала, что два месяца назад папа её изнасиловал.
Вроде тесть. Анатолий Никифорович был отставник, мужчина строгих правил, требовательный, но к себе, даже больше, чем к другим. В армии его карьера не задалась из-за этой вот принципиальности, которая проявлялась не ко времени. Так что уволился майором. Но мужик был толковый, а главное честный до болезненности. Устроился на конфетную фабрику и за два года стал завсклада, потому что ни сам не воровал, ни другим не давал. Домой конфеты так в магазине покупал, хотя как и все начальство имел право выносить безвозбранно. Принципиальный был человек, за что его и ценили.
Но угораздило его в политику податься. Те же принципы подвели. Власть богатеет, народ голодает, что ж это такое, нехорошо, нужно менять. Подался он в оппозицию и благо, что толковый мужик, с опытом руководящей работы, наладил деятельность в городе и по сёлам пошло. До поры до времени это ему с рук сходило, но как ближе к выборам дело пошло, так поставили ультиматум. Или партия или работа. К тому времени акционер на конфетной фабрике был от губернатора поставлен и вёл дело строго.
Анатолий Никифорович с гордым видом написал заявление по собственному желанию и сказал в глазу уже бывшему хозяину, что ради куска хлеба против собственного народа никогда не пойдёт. Хозяин, молодой здоровенный лоб с легка выпученными глазами и холёной рожей, назвал его долбоёбом. Товарищ майор дал между глаз, лоб ответил. Бог знает, чем бы закончилось, если бы не набежали начальник цехов и отделов, собравшиеся на совещание.
Освобожденный от работы, тесть ринулся в предвыборную борьбу и добился немалых результатов, обеспечив своей партии второе место. Даже сам в горсовет прошёл, но замутили дело с судами и мандата его лишили. Долго судился, только без толку, потому что суды под властью. Это его только взбодрило и придало сил, взялся он бороться с безобразиями ещё сильнее, даже дочку на это подсадил, готовился к грядущим президентским выборам и вот на тебе. Сел.
Митинг. Медунов в принципе знал тестя не слишком хорошо, но чтоб тот изнасилование совершил, так верилось мало. Такой благообразный дедушка, только о родине и говорит, не похоже как-то.
-Это же бред.
-Адвокат тоже так говорит. Сказал, что даже до суда дело не дойдёт, потому что никаких доказательств, кроме слов той девки, но я боюсь, как бы отца не избили. У него ведь сердце, тут нервотрёпка такая.
-Идиоты. Это ж надо такое придумать. Хорошо хоть не покушение на президента.
Медунов вроде бы шутил, но сам не знал, что и думать. Тесть то на насильника не походил, сухопарый, невысокий, бывший офицер с привычкой к порядку и идеалами. Всё говорил о родине, её бедах, несчастном народе, борьбе за достойную жизнь. Говорил на полном серьёзе, без тени иронии. Это и пугало Медунова. Ему казалось, что человек, слишком увлекающийся думами о высоком, способен на низость. Где-то вычитал, что тот, кто всю жизнь ждёт принцессу, в конце концов изнасилует кухарку. Будь Анатолий Никифорович обычным тестем, что не дурак выпить, возиться около старой машины и на даче, тогда бы Медунов и мысли не допустил, что способен на изнасилование. А так. Вон около его родителей жил человек, изобретавший гоночные космические корабли. Потом изнасиловал продавщицу из магазина, где покупал хлеб. Такой вот космос.
-Вдруг они его не отпустят?
-Ну что ты такое говоришь, как же не отпустят. Отпустят, это же глупо, такое выдумать.
Медунов стал гладить её руку и уверился, что действительно глупо. Не мог тесть изнасиловать, слишком он порядочный. Зря только полез в политику. С работы выгнали, нигде больше не брали, два раза поджигали дверь, один раз избили, уволили жену, а он всё оппозицию организовывал, хотя какая тут оппозиция, если любому кислород перекрыть легче легчего. Каждый сидит тихо и боится, как бы по голове не дали. Подло конечно, свободой и не пахнет, зато более менее сытно. Если хочешь сытость сохранить, то будь ниже травы, тише воды.
-Вдруг они его убьют?
Она посмотрела Медунову в глаза и заплакала. Кинулся успокаивать, в мыслях ругал себя за испуг. Конечно, могли убить, потом спереть на сердце или самоубийство. Вон директор мясокомбината не хотел делиться, так его посадили за неуплату налогов, а потом нашли повешенным, хотя тот через две недели собирался на секретарше жениться и умирать явно не собирался. Они всякое могли, но нельзя Жене это показывать, зачем её зря терзать.
-Ну всё, не плачь, не надо. Давай чая выпьем и спать?
Она плакать перестала, но в идно, что очень испугалась от своих же предположений. Включил газ, поставил чайник и подсел к ней.
-Ну посуди сама, зачем им его убивать? Что он, помешал кому-нибудь? Ну, протестует, возмущается, так ведь собака лает, караван идёт. И если бы хотели убить, так зачем такие сложности? Забили бы в тёмном подъезде и сказали, что хулиганы. Не будут они его убивать, только припугнуть хотят.
Потом пошли спать, чай не пили. Медунов подумал, что лезть к ней в такой день не нужно и только погладил по голове да ещё спросил, не взять ли отгул и помочь ей. Сказала, что не надо. Отец приучил её быть самостоятельной.
На удивление быстро заснул и спал так крепко, что она даже обиделась.
-Я всю не могла заснуть, а ты храпел, как боров.
-Это от свежего воздуха, долго на улице проторчал, пока ждал тебя.
Поели и разошлись. Он на работу, она вызволять отца. Медунов в троллейбусе сложившуюся ситуацию обдумал и решил, что тестя освободят. Изнасилование два месяца назад, теперь же ничего не докажешь. Решили опозорить. Пропечатают во всех газетах, со временем забудется виноват или нет, а что как-то связан с изнасилованием останется. Жульё. Медунов власть тоже не любил, но как работник с неплохой зарплатой, не любил сдержано. Хотя терять ему было нечего, а потому достать трудно. Другое дело, если у человека имущество. Вспоминал, как выл начальник, когда к нему пришли от губернатора и за здорово живёшь попросили отдать две трети акций. А не то. Даже не стали говорить что, начальник и сам знал. Повыл и отдал, продолжая оставаться в трезвом виде суперлояльным. А сам аж поседел. Конечно, обидно своё отдавать. Такая ненависть вспыхивает, что огого. Но ненависти хватает только на проклятия по пьяни. А вот хоть бы один взял и пристрелил губернатора, одного из самых энергичных бандитов в стране. Никто. Видимо давят так, что всегда оставляют надежду на спасение. Сволочи. При мыслях о власти у Медунова всегда портилось настроение и он стал думал о футболе, тем более что услышал разговор о вчерашнем матче. Интересный был футбол, очень жаль, что пропустил.
На работе сел за бумаги и работал без перекуров почти до обеда, когда пришла Женька. Вышли в фойе. Странно улыбнулась, сквозь слезы в глазах.
-Что случилось?
-Меня уволили.
-Как так?
-Сокращение штатов. На одну единицу, на меня.
-Вот сволочи!
Но сам не удивился. Она работала в школе, государственное учреждение, позвонили из госадминистрации и намекнули. Этого вполне достаточно. Он давно крутился в городе, знал как оно делается.
-Значит срочное сокращение штатов?
-Да. Я пришла отгулы просить, а директорша говорит, что пожалуйста. Вечные выходные.
-Ну и хер с ними, проживём, что там с отцом?
-Адвокат сказал, что заниматься этим делом не будет. Никто в области не будет. Ему вчера звонили. Говорит, что дело провальное, шито белыми нитками, но заниматься не хочет. Даже аванс вернул. И сказал, чтоб мы не сильно волновались. Должны отпустить. Время будут тянуть, позорить на весь город, но в конце концов должны отпустить. Хотя нельзя исключить и срока, у нас ведь всё возможно. Посоветовал привлечь центральную прессу и попросил к нему не приходить и не звонить. Даже говорили на улице, он боится, что подслушивают.
-Херня какая, неужели всё так плохо?
-Свидания опять не дали. И в передаче отказали, а ему ведь лекарства нужны.
-Скоты. А что за девка, узнали?
-В ПТУ учится, соседи сказали, что распутная, ещё когда в школе была, подхватила триппер. Обычная блядь, как то её взяли на крючёк и заставили дать показания.
-Изнасилование конечно в противоестественной форме?
-Нет, это почему ещё?
-Ну, я думал для большей эффектности, мол вот какой подлец. Не подумали. И хорошо, что её нашли, а то мальчика бы выставили, тут уж навсегда бы замазали.
-Тебе нужно в СБУ идти работать, с такими выдумками.
-Ладно, не обижайся, пошли лучше обедать.
-Некогда. Ты не можешь сотню листовок отпечатать, мы завтра митинг готовим.
Она поглядела, как-то по чужому. "Мы" не относилось к нему. Медунов не любил таких взглядов, он не хотел быть ей чужим.
-Конечно, напечатаю, только пойдём обедать. Пожалуйста. И хоть улыбнись, а то смотришь на меня, как на эсэсовца.
Они пошли в кафе, ей два пирожка, ему пельмени и булочка. Потом общий кофе.
-Много человек завтра собирается?
-Чем больше, тем лучше. Хотим всех активистов собрать. Не забудь про листовки.
-Как бы и меня не взяли за изготовление подпольной литературы.
-Если боишься, то не надо.
-Женька, когда ты научишься шутки понимать?
-Какие тут шутки.
-У тебя деньги есть? А то у нас аванс выдали, могу подбросить.
-А мне за этот месяц выдали, чтоб больше не приходила.
-Ты не расстраивайся, не велика потеря.
-Мне трудно будет найти работу.
-Найдём. В крайнем случаи и на мою зарплату проживём, с голоду не умрём.
Она закрутила головой. Дома она сидеть не будет, уже привыкла иметь свои деньги. Даже сейчас не позволила расплатиться, сунула деньги. Медунов этого не любил. Феминизм какой-то, будто чужие. Но терпел, зная её принципиальность.
-Вечером подожди меня, вместе домой пойдём.
-Хорошо.
Из кафе разошлись в разные стороны, Медунов остановился и посмотрел ей вслед. Шла легко, быстро, волосы важной копной, идёт ей стрижка. Почувствовал желание и поспешил на работу, чтоб зря не распаляться. Выждав, пока начальник поедет домой обедать, Медунов распечатал листовки, как всегда разгромные и призывающие к борьбе. Спрятал их в пакет, чтоб никому не попались на глаза. Коллектив у них был хороший, без доносителей, но часто приходили посторонние, а времена вон какие настали. Стало как-то не по себе, работы особой не было, чтоб не маяться дурью ушёл с работы раньше.
Пошёл к Жене. Через десять минут был уже около обычной хрущёвки, где на третьем этаже в трёхэтажной квартире находился штаб партии. Борцы за народное счастье долго мыкались по чужим углам, пока одна бабушка активистка не осчастливила завещанием жилплощади. В одной квартире теперь размещались сразу и редакция их газетки и сам штаб и приёмная. Поднялся по истёртой лестнице, заметил в углу площадки отчаянно жестикулирующего инопланетянина и поспешно взялся за дверь, рванул её на себя. Навстречу почти вывалился старик в очках, перевязанных веревкой, свирепо оглядел и чуть стукнул костылём, освобождая себе путь. Медунов пропустил старого бойца и вошёл в штаб, накрепко закрыв за собой дверь. Если дверь хорошо закрыта, то инопланетянам придётся лезть через окна.
В штабе было пугающе пусто. Только Женька стучала по клавиатуре. Серьёзное лицо. Медунов подумал. Что хорошо бы её сейчас на диван и заняться любовью. Он привык любиться каждый день и тяжело переносил перерывы, вдобавок у неё скоро месячные, опять ждать.
-Проходи, я сейчас допечатаю.
-Где это обиженные делись?
-Не говори так.
-Не буду, что с отцом?
-Мать к нему пустили на десять минут. Держится бодро, говорит, что нельзя сдаваться и никаких мировых, власть должна ответить за произвол. Просил, чтобы сообщили в Киев, в иностранные посольства.
-Правильно, надо там шум подымать, Запада у нас боятся.
Медунов подумал, что лучше бы согласиться по хорошему, бросить партию и зажить себе спокойно. Бывший руководитель областной организации был избран в Верховный совет. В Киеве пожил год, узнал, что такое деньги и перешёл к центристам, где не партийная дисциплина, а за каждое решение положен конверт. И когда не избрали второй раз, то пристроился в каком-то сытном министерстве на непыльную должность. Тестю тоже определённые куски предлагали, но когда с гневом отверг, стали тупо давить. Теперь в тюрьму посадили. Самое страшное, что вполне могли и не предложить мириться. Устроят образцово-показательную порку с освещением на центральных каналах и посадят, чтоб другим не повадно было. Притом с полным соблюдением законности, комар носа не подточит. Уже были случаи, раньше, правда, из-за денег, сейчас могут и ради политической стабильности. Посадят, в тюрьме слух пустят, за что дедушка сел и это уж почти верный каюк. Только теперь сообразил Медунов, что дело серьёзное и обернуться может ой как плохо. Но ей ничего не сказал, чтоб зря не бередить.
-Ты скоро?
-Да, только дежурный придёт и пойдём.
Они штаб свой без присмотра не оставляли, а то был уже прецедент, когда всю технику вытащили воры. Милиция приехала через час после сработки сигнализации и никого не нашла. После этого караулили сами.
-Как митинг, будет?
-Разрешения не дали, но мы всё равно собираемся.
-Могут ведь и арестовать.
-Скорей всего так и будет.
-Зачем тогда лезть?
-Чтоб люди узнали! Они же смотрят эти чёртовы каналы, им в головы забивают всякое враньё и они думают, что так и надо.
-И что толку от вашего выхода?
-Нас увидят, узнают, что происходит, как садят в тюрьму неугодных, прочее.
-Вас увидят от силы сотня прохожих, лучше бы газету выпускали.
-Газеты пока не будет. Они арестовали машину, не на чем возить тираж из России, а тут её не печатают.
-Чего они так за вас взялись, выборы то ещё не скоро?
-Не знаю, но мы не сдадимся.
-Сколько же вас завтра будет?
-Семь человек.
-Сколько?
-Семь.
-А остальные, у вас же активистов сколько?
-Они всем звонили, запугивали, обещали пригнать малолеток, чтобы те всех избили.
-Может не надо туда идти?
-Я их не боюсь!
-Но остальные испугались! Сколько народу было, а идёшь ты да пара калек! Остальные перебздели!
-Не осуждай их, лучше на себя посмотри.
-Не понял.
-Ты с самого начала перебздел.
-Ну, неправда!
Медунов замолчал. Все разговоры на политические темы заканчивались у них ссорами, поэтому просто сел на стул и глядел по сторонам. Женя тоже скандала не хотела, молча набирала на машине какой-то текст. Скорей всего призывную листовку. Через полчаса пришёл дежурный, можно было идти домой.
-Листовки в пакете.
Она улыбнулась, он тоже, признали, что погорячились. Временами он испытывал к ней тёплое чувство, как к чему-то привычному и родному. Медунов сразу успокоился, почувствовал себя хорошо и уверенно. По пути домой зашли в гастроном, купили пельменей, рыбу и пива. Она любила пиво, любить обычные для её пола сладенькие безалкогольные напитки мешали патриотические чувства. Пива всё-таки роднее бренди-колы.
Между тем тесть сидел в камере СИЗО и молчал, ошеломлённый. Изнасилование. Его обвиняли в изнасиловании. Через много лет. Он вспоминал тот случай под Газни. Их батальон брал штурмом кишлак, где вроде бы был штаб душманов. Штурмовики отработали, дала несколько залпов закреплённая батарея, стали выдвигаться танки, тонкими цепочками пехота с БТРами. Его рота заходила с левого фланга, мешали две огневые точки на окраине, он орал в рацию, чтобы артиллерия сутюжила крайние дома. Артюшники уже дали два залпа, но снаряды ложились в стороне. Между тем, комбат кричал, чтоб наступали, что отстают и у соседней роты обнажается фланг. Комбат старался, потому что на КП приехал командир дивизии и раздавал дроздов, что не могут взять какой-то паршивый кишлачишко.
Он матюкнулся и приказал подыматься в атаку второму взводу. Остальные должны были осуществлять огневое прикрытие. Это были рискованно, это были потери, но он уже не спал сутки, жара, маты, стрельба. В конце концов не он придумал эту операцию.
Взвод пошёл в атаку. Солдаты падали. Кто смышлёней сами, остальные, сшибаемые огнём. За несколько минут от взвода мало что осталось, но несколько человек смогли доползти до развалин крайнего дома, сейчас бросали гранаты, чуть заткнув огонь противника. Приказал подтягиваться остальным взводам. Главное дожить до вечера. После такого боя роту отправят на отдых, пару месяцев спокойной жизни. Пришлют пополнение, всякие тыловые дела.
Перебежками добежал до окраины кишлака. На пути встретилось несколько трупов солдат. Он уже привык к трупам и равнодушно пробежал мимо, во всякий момент готовый припасть к земле. Эту каменистую и желтую пыль землёй даже не назовёшь. Только смешиваясь с кровью, она становилась похожа на землю. Чёртовая страна.
На окраине шёл жаркий бой. Солдаты прошли уже несколько домов, не жалея гранат. Духи бились отчаянно и отступать не собирались. Дался им этот кишлак, что они держатся за него, как вошь кожуха. Перескочил через бородача в чалме, стал организовывать оборону. Уже знал, что сейчас духи могут пойти в контратаку, пойти на рукопашную и его солдатам, молодым паренькам, прошедшим скромную подготовку учебки будет сложно. Кричал, чтоб не скапливались, потому что одной гранатой можно целой отделение вырубить. Искал радиста, но тот куда-то запропастился со своими коробами. Хотя бы артиллеристы не стали по самодеятельности стрелять, а то ведь накроют. Такое было сплошь и рядом.
Прибежал вестовой от комбата. Тот приказывал пробиться к центру кишлака и закрепиться на холме возле мечети. Оттуда можно будет держать под обстрелом всё селение и считай, что бой выигран. Хорошая задумка, только с чем наступать. Боеприпасов и тех мало, люди устали, много двухсотых и трёхсотых. Хрен он кого поднимет на новую атаку. Это не Великая Отечественная, когда вперёд за родину и шли под пули. Сейчас желающих на подвиги идти нет. И пистолет на них не подействует, потому что у самих автоматы и бывало, что находили офицеров с пулями в спине. Нельзя пробиваться в центр, погубит всю роту.
Кричал окапываться, налаживал боевое охранение, чтоб не подкрались, приказал проверить разрушенные дома на предмет подвалов. Были случаи, когда вот так занимали дома, двигались дальше, а потом духи били с тыла. Больно били. Его самого едва не застрелили, спас бинокль, принявший на себя сразу две пули.
Вдруг духи пошли в атаку. Они пользовались местностью, пользовались, что мало свободного места, развалины, заборчики, дым, гарь. Пёрли вперёд, подбадривая себя громкими криками. Главное не побежать. Их не может быть много, одолеем. Он притаился за стеной и выждал врага, выстрелил, целясь в голову. Потом бросил гранаты, стал строчить из автомата. Краем глаза заметил, что солдаты стали отступать. Если организованно, то есть с командиром, то это ещё не бегство, он хотел побежать следом, но его прижали огнём к земле. Понял, что отрезан. Снова затвердил, что в плен не сдастся. Он видел трупы попавших в плен.
Рядом рванула граната. Он почувствовал изменение, его куда-то повело, он зачем то вскочил, бросился на гору глину, бывшую ещё недавно стеной, удар в плечо, он покатился, закрыв глаза, а потом очутился в норе. Инстинкт сработал и он полез вперёд, не понимая, но чувствую, что спасение его только в прятках. Он лез по лазу, чувствуя, что голова его стала неимоверно тяжела, зато левая рука утончилась до неприличия и вот-вот сломается от нагрузки. Ещё он подумал, что капитан Масленцов должен ему триста рублей и наверняка не отдаст, если он погибнет. А жене так трудно будет самой с маленьким ребёнком на руках. Их первый сын погиб от какой-то диковинной южной болезни, когда они стояли в туркменской пустыне. Воспаление головы, были бы лекарства, ничего, но пока закончилась песчаная буря, пока вертолёты начали летать, пока привезли в Ашхабад. Доктора спасли жизнь, но сказали, что будет умственно не полноценный. Как идиот. Без всякой надежды на улучшение. И он попросил у докторов укол. Последний укол. Врачи не хотели, но он заплатил и похоронил нормального сына, а не идиота. Теперь у них была дочь.
Он очутился в тёмном подвале. Здесь могли быть духи, но он даже не подумал искать оружие, а залез, приник к стенке и почувствовал, что в безопасности. Потом эти действия служили ему оправданием случившегося. Он ведь был в бреду, состояние аффекта, шок. Он стал смеяться, радуясь своему чудесному спасению, когда услышал шорох. Он всмотрелся в темноту, ничего не увидел, но уверенно полез вперёд. Не говоря о духах, там могла быть змея, спрятавшаяся здесь от боя. Он боялся змей, он ненавидел их, он даже ужей убивал, если встречал их на своей болотистой Вологодчине. Но теперь лез и скоро ухватил руками дрожащий свёрток. Сноровисто, как будто всю жизнь этим и занимался, стал рвать одежду. Он чувствовал женщину. Пусть это была испуганная девочка, но он чувствовал женщину, он заткнул ей рот пальцами и не чувствовал боли, хотя она кусала их. Он грубо вошёл в неё и как ему казалось неимоверно долго елозил членом. Он даже подумал, что это всё жара. Жара и от неё этот клятый сухостой. Потом кончил. И отвалился в сторону. Ему сразу же захотелось спать, но он подумал, что она сможет убежать и свернул ей шею. Это было легко.
Он очнулся, когда снаружи было тихо. Ему показалось, что он задыхается, он стал отчаянно искать выход из земляной темноты. Несколько раз переползал через уже закоченевшее тело, потом надыбал таки нору и полез наружу. Там была светло, но он отнёсся к этому равнодушно. Он встал и побрёл куда глаза глядят. На его счастье, духи отступили, а наш постовой не стал стрелять грязного и окровавленного человека, в котором вряд ли можно было опознать советского офицера. Его отвезли в госпиталь, где он пролежал несколько месяцев. Его хотели даже комиссовать, но он добился, чтобы оставили служить. Сначала нужно квартиру получить, не век же с семьёй по чужим углам соваться.
Вспомнил он подземный случай через год, а то и больше. Вспомнил очень ясно, как сперва изнасиловал, а потом убил. Происшедшее потрясло его. Он даже не воровал ни разу, он всегда имел отличное поведение и ни разу не был в милиции. Он всегда думал о себе, как о человеке достойном и хорошем. Он имел все основания так про себя думать и осуждать плохих людей. А теперь стал мерзавцем. Он на полном серьёзе хотел застрелиться из табельного оружия или полезть под пули в боя. Но выжил. Постарался забыть. Оправдал себя контузией и тем, что в бессознательном состоянии творил. Дал себе слово никогда больше в жизни не совершать подлостей и многие годы держал это слово и вот поди ж ты. Как выплыло. Изнасилование. Он был сломлен. Он должен был кричать и возмущаться, требовать справедливости и правосудия. А вместо этого лежал на нарах, отвернувшись лицом к стене.
Медунов пришёл с Женей домой и первым делом поставил чайник на газ. После еды она любила кофе с пенкой, который получала из обыкновенного растворимого путём тщательного растирания ложкой. Медунов изысков не любил и пил чай в пакетиках. После питья помыли посуду и пошли смотреть телевизор. Там шёл исторический фильм голливудского производства, туповатый, но с красивыми декорациями и рабынями. Они были в отсутствующих одеждах, Медунов заворочался и пошел на кухню, принёс пиво и рыбу. Потребляли.
Женька была в хорошем настроении. Уверила себя, что завтрашний митинг всё решит и нечего печалиться, отца сразу же выпустят. Она стала улыбаться и рассказывала, как однажды разбила трехлитровую банку сметаны, а папа даже не стал ругать, уж очень он любил свою маленькую дочь. Спечёт ему медовый торт, как только выпустят. Скоро выпустят, непременно выпустят. Медунов про это не думал, всё придумывал как бы переправить разговор на постельную тему, а то ведь аж сводило всего от желания. Вдруг она осадила.
-Ты пойдёшь?
-Куда?
-На митинг?
-Я ж на работе.
-А, ну да.
Прекрасно знала, что он на работе. Но спросила. И сразу перестала улыбаться. Медунов хорошо знал людей, мигом почувствовал изменение её настроения. Он схитрил даже не из-за ебли, как только речь зашла о митинге, у него всё сразу опало, как всегда от политики. Просто он хотел сохранить то приятное настроение, что было еще несколько минут назад.
-Во сколько у вас митинг?
-Зачем тебе?
-В СБУ позвоню.
-Там уже знают всё.
-Так во сколько?
-В два часа.
-Я подойду.
-Зачем?
-Что ж мне неприятно прогуляться с такой красоткой по центральной улице города?
-Вот балбес.
Сказала это с интонацией матери, в которой больше восхищения, чем возмущения. Любит. Полез целоваться, истосковавшийся по ней. Она не противилась. Странная баба. Что там за лёд у неё в пизде, что как повинность отбывает. Насчёт себя Медунов не фрустрировал, он же знал многих женщин и все они были довольны. Эта же помогли снять трусы, раскинула ноги и подложила под голову подушку. Кажется даже немного зевнула. Не зажигалась никогда. Он предлагал ей быть сверху, чтобы брала инициативу, но ей это всё как-то было не интересно. Она знала, что так положено и спокойно терпела. Он извивался на ней, кричал от накатывающего кайфа, а она с непонимающей улыбкой смотрела на это, иногда механически постанывая для порядка.
Уже когда Медунов слез, то вспомнил, как ребята в команде рассказывали о какой-то бабе, у которой была золотая пизда. То есть женский половой орган из золота. Полузащитник Штуков рассказывал, что даже раз переспал с ней. Описывал ощущения, что как будто в унитаз совать. Все удивлялись, пока Медунов не спросил, откуда знает про унитаз. Над Штуковым стали смеяться и больше он про золотое влагалище не рассказывал. Может и у неё что-то такое? На ощупь обычное, но на самом деле искусственно изготовленная синтетика. Потому и не чувствует ничего? Хотя какая разница, сам он удовлетворялся вполне.
Женька вернулась из ванной, Медунов пошёл следом. Никогда в ванне не купался, обходясь душем. Мама говорила, что это опасно, что инопланетяне часто нападают на людей именно в ванне, делают воду густой, она связывает по рукам и ногам, на поверхности остаётся одна голова. Инопланетяне залезают в затылок и ломают волю, после чего человек становится безвольным и не может сопротивляться. Медунов постоял под душем и вытерся большим полотенцем с цаплями на фоне садящегося солнца. Когда вернулся, Женька уже спала, она надеялась на завтра и перестала нервничать.
Утром они заспали, наскоро перехватили по бутерброду и разбежались. Медунов пошёл по магазинам, рассказывать о новом сорте водки, которой стали торговать. Производитель кроме обычных процентов платил наличкой три процента от продаж, дело было очень выгодное. Он заливался соловьём, применял всю силу своего обаяния и до обеда смог распихать две тысячи бутылок. Был на подъеме и даже подумывал не втюхать ли чего и инопланетянам, но отказался, сочтя затею слишком рискованный. Не иметь с ними никаких дел, так учила мама.
К двум часам пошёл к центральной площади. Ждал там несколько минут, пока появилась она с соратниками и смотанными транспарантами. Медунов предполагал, что им дадут развернуться, потом подойдут и начнут угрожать, чтоб уходили, а не то... Подошёл, поздоровался. Успели развернуть только один транспарант, когда подъехали много машин милиции и один автобус. Медунов решил вести себя мужественно, спросил в чём дело, тут же получил дубинкой по голове и был препровождён в бобик. Даже и не сопротивлялся от неожиданности, не сообразил и посмотреть, что с ней. Ехал и дрожал. Он как-то не ожидал, что все так обернется. Плохие предчувствия. Что дальше? Решетки, камеры?
ИВС. Куда-то ехали, трясло и подкидывало, окна мутные, не видно куда ехали, впереди весело разговаривали милиционеры. Машина затормозила, всех троих вытащили и повели через щербатые ступеньки в болезненно желтые коридоры. Несколько решеток, толчок в спину и камера. Там было два наркомана, бомж и пьяная личность, истеричность утверждавшая, что перережет всех мусоров мира. Зубов у личности уже не было, правый глаз заплыл большим пузырём. Медунов сел на лавку, но когда услышал слово "нары", то поспешно встал. Боялся заразиться тюрьмой. Он то слыхал, как менты дела делают, но всё равно не ожидал, чтоб вот так, как будто нашкодившего щенка взяли за шкирку. Стал бояться за работу. Если шефу позвонят, то устроит прилюдную выволочку, что в рабочее время попал в милицию. Медунов придумал оправдание, что, дескать, шёл по делам, случайно оказался в толпе на площади, по ошибке взяли, а так и в мыслях не было. Ничего, не выгонят, на Медунове сейчас многое замыкалось, если выгнать, то на пару месяцев головной боли будет, пока подготовят нового человека.
Постепенно успокоился и минут пятнадцать просидел нормально, пока в камеру не швырнули ещё одного избитого. Говорили, что шьют мужику аж 34 квартирных кражи и выбили по всем эпизодам чистосердечное признание. Человек стонал, ему явно требовалась медицинская помощь, Медунов сказал об этом охраннику, но тот и ухом не повёл. Зато появилось двое инопланетян и жестами предложили помощь. Он сразу понял, что инопланетяне сейчас же могут вызволить его из-за решетки. Отвернулся, чтобы не теперь искушения.
Вскоре за ним пришли. Вели двое человечков невнятного звания. Крепко держали за руки и переговаривались про какого-то общего знакомого. Поднялись по чистенькой лестнице на второй этаж, завели в кабинет. Там сидел лысоватый и круглолицый майор. В больших ладонях терялся медуновский паспорт, изъятый еще когда вели в камеру.