Аннотация: Приключения с сокровищами и чудовищем во времена Гражданской войны. Первый в истории роман в жанре укрстерн.
Глава 1. Побег
- А ну копать себе могилы!
Широкая степь с уже выгорелою под жгучим солнцем травою. Среди степи стоит повозка, в которую запряжена парочка равнодушных лошадей, которые вяло отгоняют хвостами приставучих оводов. На повозке сидит человек лет тридцати, в серых полотняных штанах, латанной сорочке, подпоясанный кожаным поясом с кобурой. Это Чет. Он широкоплечий, долгорукий, с большой головой, прикрытой соломенной шляпой.
Возле воза стоят семеро пленных, в грязной окровавленной одежде. На лицах тоже почерневшая кровь и пыль. Кровь на лицах у шестерых мужчин. Седьмой пленный - женщина. Это Мира. Стройная, со светлыми волосами в мелких кудряшках, с тонкими чертами лица. Её не били. Видимо, только волокли, потому что платье в нескольких местах порвано и загрязнено. Мира щуриться на солнце и спокойно смотрит на десяток солдат с винтовками, стоящих напротив и бликующих штыками. Солдаты одеты, кто во что. Одни в ношенных мундирах разного фасона и цвета, другие просто в крестьянских сорочках, подпоясанные кто ремнями, а кто просто веревками. Солдаты бы присели в тени повозки и закурили. Они же все из крестьян, привыкли беречь силы, но командует всем маленький человек в войлочной куртке, бескозырке на голове и с маузером на боку. Это матрос Жныкин, он приказал копать могилы, а сейчас гневно смотрит на пленных.
- Копайте, копайте! Вы думаете, мы будем копать? А ну за лопаты! - верещит матрос неприятным нервным голосом. - их нужно зарыть, чтобы не стали рассадником всякой заразы! - поясняет Жныкин солдатам, которые удивились, зачем это нудно копать могилы, если всегда просто расстреливали и шли дальше, оставляя захоронение трупов местному населению. Солдаты что-то шепчутся между собой, Жныкин злиться и топает сапогом. Эти тупые поселяне, они ничего не знают и знать не хотят, кроме своих хуторов, про которые мечтают и день и ночь, всё норовят сбежать! И это в такое время! У Жныкина кулаки стискиваются. Он же читает революционные газеты и знает, что враги обступили молодую советскую республику со всех сторон, жаждут ее ослабить хотя бы и эпидемиями.
- Я кому сказал? Копать! - Жныкин подбегает к первому пленному и лупит ему в лицо кулаком. Пленный даже не отворачивается, получает в лицо, кряхтит. С носа начинает течь кров, пленный равнодушно её вытирает. - Копать! - кричит матрос и хватается за маузер. Но пленные маузера не боятся, они понимают, что сейчас хоть так, хоть так разстреляют, что уж тут бояться. Но этот малохольный матрос, он де глупый, как сало без хлеба, не успокоиться, будет кричать и бить. Хрен с ним. Пленные неторопливо берут лопаты и начинают копать себе могилы. Пленные из крестьян с сожалением смотрят на жирную степную землю. Вот такую б пахать! Так нет, примет она их и выплюнет следующей весной зеленью травы. А как война закончиться, то и золотом хлеба! Эх, когда война закончится! Уже без них.
Самый молодой из пленных, смешной гимназист с подслеповатыми глазами, начинает плакать. Он сбежал из дома начитавшись приключенческих романов про смелых и гордых буров, которые сражались с красномундирными английскими захватчиками. Гимназист мечтал, что попадёт на войну и станет героем, которому будут посвящены первые полосы газет! Пришел к золотопогонникам, деникинцам, просился в бой, но те отправили его подносить снаряды на батарее, потому что ни стрелять, ни рубиться на саблях он не умел. В первом же бою батарею захватили красные, которые напали хитрым маневром. Так паренёк попал в плен и теперь должен был умереть. Эта мысль оказалась для него слишком невыносимой. Он упал на землю и стал рыдать. Другие пленные не смотрели на него, молча копали свои могилы, выбрасывали лопатами черные кирпичи жирного местного чернозёма. С близкой смертью каждый остаётся наедине.
- А ну прекрати, сукин сын! Бери лопату и копай! - подбежал до гимназиста Жныкин и ударил сапогом в бок. Юноша скрутился, а потом вдруг кинулся в ноги и стал целовать сапоги матроса.
- Господин офицер, пощадите! Помилуйте! Не хочу умирать! Простите! - юноша бился в истерике, все целовал и целовал сапоги растерявшегося Жныкина. Но тот терялся недолго, знад ж, что революция - дело не для слабых духом.
- А ну прекрати! - Жныкин откинул парня ногою, будто котёнка. - Бери лопату и копай! Копай! - ещё несколько ударов сапогом и паренёк отползает, берётся за лопату, едва поднимается и начинает копать вместе со всеми. Чёрную, щедрую землю, быстро сереющую на солнце и ветре.
Шесть чёрных дыр в выгоревшей траве, шесть глаз, которыми смерть смотрит на свои будущие жертвы. Шесть, потому что Мыра яму себе не копает.
- А ты чо не копаешь? - замечает Жныкин. - Думаэш, если барыня, так и могилу тебе другие обязаны копать? Всю жизнь кровь народную пила и в последний момент поработать не хочешь, сука такая! А ну, копай! - матрос ногой подбрасывает лопату к Мире. Девушка смотрит на Жныкина с плохо скрываемым презрением, как на дурного пса, который бегает за экипажами на дороге. Жныкина аж передёргивает от её взгляда. Как того пса, когда его приласкает извозчик батогом на всю спину. - Ты, курва такая, ещё усмехаться мне будешь? - матрос аж дрожит от ярости.
- Матрос, мы с вами не на "ты" и никогда не будем. - говорит спокойно Мира. И все удивляются этому спокойствию на грани смерти. Солдаты даже головами крутят, дескать, вот так смелая баба. - Это во-первых. А во-вторых, последние минуты своей жизни я не хочу потратить на то, чтобы санитарию вам обеспечивать. Лучше солнцем полюбуюсь.
- Ах ты ж сука! - взрывается матрос и бросается к девушке с занесённым кулаком. Мира не пытается ни бежать, ни закрыться руками. Стоит и улыбается. Все уставились на них с матросом, поэтому никто не замечает, как Чет кладёт руку на кобуру с револьвером. Сидит на повозке, напряженный, будто стиснутая пружина.
Жныкин подбегает к Мире и останавливается возле неё с занесённым кулаком. Несколько секунд смотрят в глаза друг другу. Жныкин дрожит, Мира будто окаменела.
- Тварь! Подстилка офицерская! Сучка! Шлюха! Ты мне не указывай! - распаляет себя матрос, но так и не отваживается ударить, отходит. Чет убирает руку с кобуры. - Сука! Сука! - шепчет матрос. - Не хочешь копать - оставим так! Как собаку! Падалью валяться будешь! И я тебя собственными руками пристрелю! Слышишь, курва? Лично я тебе пулю в затылок пущу, сучка ленивая. Да я таких, как ты, знаешь сколько к стенке поставил!
Мира слышит это и белеет от ярости. Вспоминает, как гостила у дяди Анатоля на Волыни, в его большом поместье. Родители отослали из Петербурга, чтобы отдохнула на природе, набралась сил. А то ж худа и бледна, врачи предупреждали, что склонна к туберкулёзу. А у дяди Анатоля и парное молоко и свой мёд и ягоды, свежий воздух, целое общество из четырех двоюродных сестер и кузена Мики. Коенчно, немного пугало, что война была рядом, но фронт вроде стабилизировался, газеты писали, что автрсияки с тевтонами дальше не пойдут. К тому де отец Миры потерял работу, в доме стало голодно, брать в долг родители не умели, поэтому решили, что пусть уж сами бедствовать будут, а ребёнка мучить не нужно.
Отправили Миру на Волынь и там было всё прекрасно до того самого момента, когда случилось ужасное. Тогда уже тревожные времена начались, что на фронте беспорядок, что в тылу. Рассказывали страшные вещи, что солдаты своих же офицеров убивают и сбегают домой чуть ли не целыми частями. Дядя Анатоль, когда такое слышал, то кривился и тяжело вздыхал, потому что сам же был офицером, к тому же российский дворянин, государственник, все сердцем переживал за судьбу империи. Тётя Эльшбета видела, как человек волновался, поэтому все разговоры на политические темы запретила. Находили другие способы досуга. В тот вечер дети устроили спектаклю. Сказочный. Мира играла принцессу. Все хотели быть принцессой, но роль дали именно Мире, потому что кто, как не она, на принцессу сказочную похожа?
Спектакль прошел прекрасно, и дядя Анатоль и тётка Ельшбета и кузен Микки, который уже считался старшим и участия в спектакле не принимал, аплодировали. Когда на улице залаяли собаки. И раздались выстрел. Дядя Анатоль побледнел, кинулся до парадного входа, когда с Чорного, который вел на хозяйственный двор, вломились люди. Пьяные, грязные и вооруженные. Потребовали водки и мяса. Дядя Анатоль приказал им идти прочь из дома, а один из босяков ударил дядю штыком. Вот так вот просто ударил, ничего не говоря. И дядя, такой рослый и сильный, удивлённо уставился на косопузого дезертира, который насадил его на штык, будто дичь на вертел. Потом дядя упал, заплакали сёстры, закричала тётя Эльшбета. Только Мира молчала. Смотрела на труп дяди.
Дезертиры начали грабить дом, а хозяев согнали в одну из комнат. Это была комната кузена Микки. Он достал из своего стола револьвер, подаренный ему на последний день рождения. Тётя Эльшбета попыталась остановить сына, но он был неумолим с побелевшим лицом. Даже повысил голос на мать, чтобы не мешала. Теперь он был единственным мужчиной в семье и должен был защитить её. Поэтому выломал двери, убил одного из нападавших, двух ранил. Потом застрелили его. Хоть и дезертиры, но понюхали пороху на фронте, стрелять умели и справились с этим нервным пацанёнком, опытным разве что в охоте на уток.
Тётя Эльшбета закричала страшным голосом. Босяки вытащили её из комнаты и стали насиловать. Прямо на глазах у перепуганных дочек. Потом отвели их в сарай. Через время принесли туда и еле живую тётю. А сами начали пить-гулять в доме. Было очень страшно, сёстры сидели и плакали над матерью, стонавшей на полу. Мира принялась ходить вдоль стен, сложенных из дикого камня. Искала хоть какую-то щель, слабину в кладке. Чувствовала, что нужно бежать, нельзя здесь оставаться. Но камень был уложен плотно, дядя Анатоль любил во всём порядок и качество.
Мира залезла на чердак к крыше, проверяли доски и черепицу. Нашла одну, которая слегка подалась. Стала её расшатывать. Таки расшатала, сломавши ноготь. Выбралась на крышу. Хотела спрыгнуть, открыть двери сарая и сбежать со всеми, когда услышала приближавшиеся пьяные голоса. Мира замерла на крыше. Уже светало и если бы дезертиры были менее пьяны и более внимательны, они бы заметили её. Но были слишком заняты беседою. Говорили между собой, что свидетелей никак нельзя оставлять. Потому что всякое может быть.
Открыли двери сарая, начали вытаскивать детей и тётю Эльшбету. Хотели их заколоть штыками, но не смогли. Почему то страшно было колоть штыками детей. Даже пьяным страшно. Поэтому поставили к стене бывшей каретной, где раньше стоял автомобиль дяди Анатоля, который он пожертвовал на нужды фронта. Тётя Эльшбета, едва стоявшая на ногах, кинулась к босякам, целовала им сапоги, умоляла, чтобы хоть детей не трогали.
- Они же маленькие ещё! Дети совсем!
Её оттолкнули к стене и начали стрелять. Тут Мира закричала. Она видела всё с крыши и не могла удержаться. Её крик услышали.
- Вона где, курва спряталась! А ну слазь! - закричали дезертиры. Один выстрелил. Если бы был не таким пьяным, то попал бы. Но пуля лишь разбила черепицу рядом с Миррой и привела её в сознание. Мира начала карабкаться по крыше. Перевалила за козырек, съехала по другому краю и прыгнула в кусты за сараем.
- А ну стоять, курва! - дезертиры побежали за ней. Не очень то она была им нужна, просто охотничий инстинкт разыгрался. Хотелось ещё крови и они побежали за Миррой, которая пыталась спрятаться среди аллей парка. Того самого парка, который дядя Анатоль так любил. В парке, вычищенном и ровном, трудно было спрятаться. Мира побежала до Беседки Любви, так её называл дядя Анатоль. В этой беседке она целовалась с кузеном Микки и Мире было очень страшно и очень волнительно, аж до дрожания в ногах. Она ещё ни с кем не целовалась, хоть ей было уже скоро семнадцать.
Мира полезла под ступеньки в беседку, где был хорошо известный ей ещё с детства тайник. Заползла в уголок и дрожала. Слышит, кА кбегают парком пьяные дезертиры, ищут её, громко ругаются. Потом плюют на поиски и возвращаются в дом. Все, кроме одного, молодого парня с подбитым глазом. Того самого, что насадил на штык дядю Анатоля. Этот парень хватал её за ноги и груди, когда вёл в сарай. Хохотал и говорил, что не сиськи, а будто комары покусали.
- Чо это ты их не отрастила, на барских то харчах?
Потом он ещё подходил к сараю и шепотом просил Миру, чтобы вышла к нему. Обещал за это отпустить кого-то из сестёр. Мира бы вышла, она очень любила сестричек. Но тётка Эльшбета запретила. Тётя надеялась, что выстрелы слышали в соседнем селе, откуда сообщат в уезд и оттуда вот-вот прибудут полиция или казаки. Но так никто и не приехал.
- Ну, где ты? Выходи! - кричит босяк. Он забежал в беседку и с неё осматривает парк. Уже светло и Мире не спрятаться. - Где ты?
Солдат смотрит вокруг, а потом опускает взгляд на пол беседки. Прикидывает его высоту над землёй и смеётся.
- Сучка, ты же здесь, ты же здесь! Я же тебя слышу! Ты здесь! Ты в подвале! - солдат хохочет и прыгает на месте, топая по полу новыми сапогами, взятыми в ограбленном доме. - А ну вылезай! Вылезай, коза такая! Кому сказал!
Он ощущает, что у него встаёт и хрипло смеётся. Ох и правильно свернули они с дороги, ох и правильно! Мало того, что дом - полная чаша, так ещё и бабы имеются! Сначала та барыня. Хоть скольких и родила, не молодая уже, а тело ещё красивое, приятное. Сельские бабы в таком возрасте уже, как лошади загнанные, всё на них висит. А эта была будто молодуха! Ну а теперь настоящая будет молодуха! Может даже не тронутая ещё! Дезертир хохочет от избытка чувств. У него ещё ни одного раза не было девственницы! Много про это слышал, а вот не тронутой не было. Теперь будет! И ведь девственницы хороши, что от них ничего не подцепишь! У него и так с конца капает, так что лучше не рисковать.
- Выходи, сучка, выходи. - уже не кричат босяк, а шепчет и со всей силы бьёт ногами по полу, чтобы напугать девку, заставить её выйти. Он не знает, что в одном месте пол подгнил. Дядя Анатоль всё собирался приказать приказчику починить, но не успел. Солдат в очередной раз прыгает, бьёт сапогами пол и одна из досок ломается. Солдат проваливается. Стонет, потому что забился больно.
- Ну ты сучка допрыгалася! Ну я тебе устрою, я тебе сделаю! Сука! - он ругается и пытается вытянуть ноги. Мира сквозь щели в полу видит, что его винтовка упала и лежит в стороне. - Ох ты у меня еще поплачешь, курва! Я тебе сделаю, тварь такая!
Мира начинает быстро ползти к выходу из подполья. Вот она уже высунулась наружу, заглядывает в беседку, видит, как солдат дёргается и не может вытащить ногу - сапог зацепился за гвоздь в балке. Мира бросается в беседку и хватает с пола винтовку. Солдат видит девушку.
- Ах ты ж курва! А ж ты ж тварь такая! А ну отдай винтовку, блядина! Отдай, отдай, я сказал! Да ты же стрелять не умеешь! - кричит он и протягивает к Мире руки. Она кивает. Она действительно не умеет стрелять. Делает резкое движение винтовкой и всаживает штык в грудь солдату. Так же, как он всадил дяде Анатолю. Босяк стонет и испуганно смотрит на сталь, которая входит в его тело. Мира надавливает на винтовку. Только кажется, что она слабая, а на самом деле она гибкая и сильная, нагулялась на природе. Всаживает штык глубже. Дезертир обхватил ствол винтовки двумя руками и старается остановить штык, но Мира давит и давит. Босяк постепенно заваливается назад, хрипит, начинает плеваться кровью. Мира давит, пока не прижимает его к полу, пока не ощущает, что штык упёрся в дерево. Дезертир хрипит, пытается плюнуть, захлёбывается в крови и слюне, замирает. Мира не отпускает винтовку. Мира вся дрожит, давит и давит, давит и давит. Видит, что босяк уже не дышит. Долго смотрит на труп. Потом пробует вытащить штык. Это трудно. Становиться ногами на грудь и таки вытаскивает винтовку. Убегает прочь, оружие не бросает.
Мира пришла в уезд к вечеру, с трудом нашла полицмейстера. Но тот и не подумал куда-то ехать. Сидел пьяный и дрожащий от страха, говорил, что началась новая Смута и ему страшно даже на улицу выйти в форме, не говоря уж ехать куда-то. Мира вернулась в имение дяди Анатоля сама. Застала там крестьян, которые грузили на телеги то, что не забрали с собой дезертиры. Мебель, посуду, одежду, припасы, всё. Мира поняла, что тот грабёж ей не остановить. Даже не смогла заставить селян похоронить по-людски своих бывших помещиков. Вынуждена была сама рыть могилу.
А сейчас не будет.
- Слышишь, вот этими руками я тебя пристрелю! Как собаку бешенную! - орёт Жныкин. Такое впечателние, что он сейчас лопнет от ярости. Он вообще нервный. Говорят, что был нормальный, а потом попал в плен к Волчей Дивизии.
Он помнит тот ужас. Несколько десятков мужчин в исподнем и со связанными руками сидят в тени большой груши. Переспелый плоды время от времени падают на землю и разбиваются, будто взрываются сочной мякотью. Жужжат осы, которых тут много. Пленных охраняет десяток бойцов в самой разной одежде, но у каждого к шапке пришит волчий хвост. Охранники сели в круг и режутся в карты на деньги. Точнее на вещи. Время от времени тот, кто проиграл, идёт к коням, пасущимся рядом, находит своего, лезет в притороченный мешок и достаёт что-то из награбленного. Или дорогой женский платок или золотой червонец, часы, два-три золотых зуба. Играют азартно, часто ссорятся, легко хватаются за оружие, но не стреляют.
Пленные смотрят на эту игру, пересматриваются между собой. Среди пленных и Жныкин. Кусает себе губы и крутит головой. Вот бы сейчас кинуться да передушить этих бандитов, как цыплят. Только ничего не сделаешь со связанными руками. Тем более, что на пленных смотрит с тачанки пулемёт, за которым сидит мальчик лет четырнадцати, не больше. Вроде дитё, но все видели, как умело он уничтожал красную кавалерию!
- Батько едут! - кричит мальчик, когда видит вдали на дороге поднятую пыль. Постепенно становиться слышно, как тарахтит двигатель машины, которую атаман Волчьей дивизии забрал у немецкого полковника. За машиной рысью скачет сотня батьковской охраны, первые сорвиголовы Волчьей дивизии.
Бойцы, услышав про Батька, мигом прячут карты, рассовывают по мешкам выигранное и ударами нагаек заставляют пленных подняться с земли и выстроиться в ряд. Когда порядок наведен, десятник прыгает на коня и мчит к Батьку не отчёт.
- Тридцать семь пленных, ждём приказа!
- Сейчас посмотрим. - кивает Батько, он же атаман Кручёный, бывший харьковский бандит, которого ветры войны и разрухи выдули в атаманы Волчьей дивизии.
Вот уже подъехал автомобиль Батька, один их охранников услужливо открыл двери и атаман Кручёный ступил на землю. Подошёл к пленным.
- Ну что, коммунистики, допрыгались? - спрашивает Кручёный и смеётся. - Наслушались жидовских злоумышлений и полезли, куда не нужно? Да?
Атаман идёт вдоль ряда пленных, улыбается. Останавливается возле Жныкина, который аж кривится от ненависти к врагу революции.
- Чего это тебя крутит, а, мил человек? - спрашивает атаман и хищно оскабливается.
- Ничего. - зло отвечает матрос.
- Как же ты невежливо со мной то говоришь! Комиссарам то своим, небось, сапоги лизал, а мне - грубишь. В глаза смотреть! - атаман берёт матроса за подбородок, рассматривает. - Хочешь ты смелым быть, да только боишься, дрожишь передо мной, как мышь перед котом. Смотри, в штаны не наделай с перепугу. - атаман хохочет и с ним хохочут его бойцы. Жныкин вдруг плюёт Кручёному в лицо. Тот бьёт его кулаком. Умело бьёт, валит на землю одним ударом и принимается лупцевать ногами. - Ах ты выблядок комиссарский! Ах ты ж красножопый! Ах ты ж мудило!
Бьёт, пока не устаёт. Тогда только отходит от окровавленного Жныкина. Сверху ещё плюёт на него, вытирает своё лицо, смотри на охрану.
- Ну что, ребятки, поиграетесь?
- Можно, Батько! - хором отвечают бойцы.
- Тогда красножопых в поле! Пусть побегают!
Пленных начинают теснить из-под груши в поле, на известную забаву Волчьей дивизии.
- А этого оставьте! С ним я ещё поработаю! - приказывает атаман, когда Жныкина пытаются тоже погнать в поле. Оставляют матроса на земле.
Пленных выстраивают вереницей, стреляют под ноги и гонят в степь. Пленные начинают бежать, сперва нерешительно, ожидая выстрелов, а потом все быстрее и быстрее, в нелепой надежде спастись. Охрана атамана ждёт несколько минут, а потом с диким криком срывается на своих быстрых конях, со своими острыми саблями, блестящими на солнце. Быстро догоняют пленных и рубят их. Не просто так рубят, а сносят головы одним ударом. Этим утончённым искусством Волчья дивизия известна всем.
Довольные охранники возвращаются, вытирают кровь с сабель, со смехом рассказывают, как эти красные бегали от них, будто зайцы. Благодаря Батьку за забаву. Кручёный приказывает выступать дальне. Жныкина запихивают в багажник атаманской машины и колонна исчезает в степи.
Через несколько дней красные перейдут в наступление под прикрытием двух бронепоездов и погонят Волчью дивизию прочь. Один из ескадронов красных Козаков атакует село, где располагался штаб вовчиков, но немного опоздает - атаман Кручёный успеет сбежать.
- Взяли семнадцать пленных, машину атамана и четыре воза добычи! - докладывает командир ескадрона командиру полка Ерофееву, который командовал операцией. - А ещё товарища Жныкина нашли.
- Жныкина? Живого? - удивляется Ерофеев, который знает, что после себя вовчики оставляют только трупы.
- Живого. Только пытали его.
Жныкин лежит лицом вниз на возе, который везёт его в госпиталь. На всю спину у него вырезана большая звезда. Кусок кожи, который срезал лично атаман Кручёный, лежит рядом.
Вот после этого и стал матрос Жныкин таким нервным. Солдаты понимают через что он прошёл, все про Волчью дивизию слышали, так что жалеют матрос. Вот и сейчас, ну зачем он на эту бабу взъелся? Кричит, будто ошпаренный. Не бережёт себя, товарищ матрос, совсем не бережёт.
- Да не волнуйтесь вы так, товарищ командир. Ми её в чью-то яму кинем и забросаем. Она худая - всюду вместиться. - говорит один из солдат, мужик лет пятидесяти, с загорелым лицом и длинными руками хлебороба.
- Нетушки! Не выйдет на халяву, не выйдет! Не хочет копать - бросим её здесь! Пусть собаки сожрут! Подстилку офицерскую! - орёт матрос. Копайте быстрее! - кричит остальным пленным, которым стали и смотрят, чем закончиться с Миррой. - Копайте! - тыкает в них маузером, после чего пленные снова берутся за лопаты.
Жныкин немного отходит, суёт маузер в деревянную кобуру и начинает крутить самокрутку дрожащими пальцами. Бумага не сорачиваетсЯ, как надо, матрос ругается, пленные копают. Мира стоит, щуриться на солнце и улыбается, будто не её сейчас будут расстреливать. Совсем спокойная. Чет украдкой смотрит на неё, а Мира ему вдруг подмаргивает. Будто что-то спрашивает. Чет отводит взгляд. Смотрит на товарищей, которые сидят возле воза, курят самокрутки, вяло разговаривают. Чет смотрит на них, проверяет револьвер в кобуре и ещё один в ногах, под соломою. Мира смотрит на него и загадачно улыбается, зачем-то кивает головой.
- Что ты ухмыляешься! Смешно тебе! - кричит Жныкин, заметивший её усмешку. Бросает так и не склеенную самокрутку и бежит к Мире. - Сейчас посмотрим, кому смешно! А ну, становись! Всё, хватит копать, хватит! Сейчас же всех к стенке!
- Товарищ командир, так ямы же ещё маленькие. - пытается вмешаться кто-то из солдат.
- Для этой контры и таких достаточно! Всё равно их земля не примет, потому что они враги революции! Анну, бросая лопаты и стать возле ям! Быстро!
Пленные побросали лопаты и устало смотрят на своих будущих убийц. Точнее убийцу, потому что только матрос достал маузер, а солдаты держат винтовки за плечами. Сочувственно смотрят на пленных. И удивляются Мире, которая улыбается, как ни в чём ни бывало.
- Весело тебе? Весело! - злиться матрос. - Сейчас я тебе опечалю! - он направляет на Миру маузер. Чет уже держит обе руки на револьверах. - Именем революции вы приговорены к казни, как контрреволюционные элементы! И сейчас я лично приведу приговор в исполнение! Покараю вас, как вы того заслужили, выступив против революции, против святого дела, за которым будущее!
Чет уже направил один из револьверов на матроса, когда слышит позади стук копыт. Оглядывается и видит всадника, который мчит к ним со стороны села, где находиться штаб полка.
- Товарищ командир, вестовой к нам скачет. - говорит Чет.
- Что? - переспрашивает Жныкин, недовольный тем, что его отвлекли и нарушили торжественную серьёзность момента казни.
- Вестовой, из штаба. Может новый приказ какой-то?
- Какой приказ? Мы эту сволочь контрреволюционную стреляли и стрелять будем! - гневается матрос, снова целиться маузером в Миру. Чет взял его на мушку и тихонько взвёл курки. - Ну ладно, подождём. - будто почувствовав опасность, соглашается Жныкин и опускает маузер. - А ты, сука, не улыбайся! Я тебя всё равно своими руками пристрелю! Как собаку бешенную! Лично пристрелю! Поняла, курва такая? - кричит матрос и толкает Миру в грудь, так и не решившись ударить в лицо.
Мира удара будто не замечает, дальше улыбается. Она в грязном платье, волосы давно не мытые, почти свалялись. Но держит спину прямо, в глазах искорки и с лица не сходит улыбка.
Вот уже примчал вестовой. Конь весь в мыле, видно, что гнал, как мог.
- Наказ комиссара - гражданку Бьянко отправить в штаб! - вестовой показывает нагайкой на Миру.
- Как в штаб? - удивляется Жныкин. - Она же приговорена к расстрелу! Какой штаб? - разводит матрос руками.
- Приказ комиссара. Срочно! - повторяет вестовой.
- За какие такие заслуги? Она будет расстреляна, контра белявая! - взрывается Жныкин и в очередной раз наставляет на Миру свой маузер.
- Товарищ Жныкин! Приказ товарища комиссара доставить её в штаб! И быстро! - строго говорит вестовой и ставит коня на дыбы. Видно, что вестовому приятно приказывать Жныкину, который, как боец то хорош, но как человек - говно, в полку его многие не любят. - Приказ! - повторяет вестовой.
Жныкин аж дрожит от злости, но открыто не выполнить приказ комиссара не решается.
- Ну, сучка, повезло тебе! Только не думай, что надолго! Все равно тебя расстреляю! Я, лично! Не уйдёшь от пролетарского возмездия! Не сегодня, так завтра пристрелю! - кричит матрос, а потом таки бьёт Миру в лицо. Она удерживается на ногах, вытирает кровь с разбитой губы и снова улыбается. Жныкин совсем беситься, бросается на Миру, сбивает с ног, хочет топтать ногами, но его оттаскивают солдаты.
- Товарищ комиссар приказал доставить живою и невредимою! - кричит вестовой. Он смотрит на Миру, как кот на мясо. Нравиться ему эта девка. С таким гордым взглядом. Как глянет, так всё и переворачивается внутри.
Вестовой снова дыбит коня, строго смотрит на Жныкина, а тот аж рычит от ярости. Но больше лезть не решается.
- Забирай эту сучку! А ты, подстилка офицерская, запомни, что это не надолго! Я тебе пристрелю! Лично! Пристрелю!
- Куда забирать? Как я её повезу? - спрашивает вестовой.
- На верёвку и пусть бежит за тобой! - предлагает злой матрос.
- Давайте лучше я довезу. - предлагает Чет.
- Да, на возе лучше всего. - соглашается вестовой.
- Чтоб какую-то шлюху белогвардейскую на возе возить! - не согласен Жныкин. - Пусть пешком идёт!
- Комиссар приказа, как можно быстрее доставить в штаб! - напоминает вестовой.
Мира усмехается, подходит к возу и легко запрыгивает на него. Усаживается на соломе.
- Поехали. - говорит Чету.
- Я тебе покажу, солдатом Красной армии командовать! Сука! - снова беситься Жныкин. Но Чет погоняет коня и воз тарахтит проселком в сторону села. Воз и вестовой рядом. Едут, слышат, как позади матрос снова говорит про карающую силу мировой революции, дальше выстрелы. Не залп, а по одному, с маузера. Когда Жныкин убивает всех пленных, солдаты сваливают тела в выкопанные ямы и присыпают землёй.
- Совсем Жныкин с катушек сорвался. - говорит вестовой Чету, а сам всё поглядывает на Миру.
- Ага, хоть на цепь сажай. - соглашается Чет.
- Это он после Волчьей дивизии. Тогда же весь его отряд балтийских моряков вырезали. Ему одному удалось только выжить. Потом сам атаман Кручёный на спине у него большую звезду вырезал. Так что теперь Жныкин никогда не раздевается, даже в баню в сорочке ходит. После плена пообещал он за каждого убитого товарища по пять контр на тот свет отправить. Уже, говорят, за семнадцать морячков отомстил. - говорит вестовой и кивает головой в восхищении, только непонятно Жныкиным ли, Мирой ли.
- А зачем её в штаб везут? - спрашивает вестового Чет и кивает на Миру.
- Да не знаю. Может, пленные что-то рассказали.
- Пленные?
- Ага. Утром взяли троих. Офицерики. В крестьянскую одежду нарядились, а про руки забыли. А руки ж у них белые, нужные, сразу их руки выдали. Допрашивают теперь. Жёстко. Один уже помер.
Босая нога Миры под соломой потихоньку двигается вперёд, пока не упирается в Четову спину. Пальчики Мира щекочут Чета. Обое усмехаются, вестовой этих игр не замечает, он глаз не может отвести от припухших после удара Жныкина её губ. Так бы их и целовал. Ох, какая принцесса! Это тебе не равнодушные коровы с госпиталя, с которыми сходиться аж нудно. Вот эта панночка, она и мёртвого поднимет! Наверное, знает всякие фокусы барские, про какие старшие товарищи рассказывали.
Вестовому двадцать лет, природа в нём буйствует, сердце бередит тревожное беспокойство. Он смотрит и смотрит на Миру, хочет услышат её голос.
- Про сокровища какие-то говорили. Что-то знаешь, про сокровища, а, красавица? - спрашивает вестовой.
Мира молчит.
- Да ты и сама сокровище! - усмехается вестовой и оглядывается. Потом немного подгоняет коня, выравнивается с Четом, наклоняется к нему. - Слушай, а может давай свернём? Вот там яр есть, колодезь там, кустики. Давай свернём!
- Зачем? - будто не понимает Чет.
- Водички попить. С ней. - хрипло смеётся вестовой и смотрит на Миру. - Хочешь же водички, красавица?
Мира не отвечает, вестовой смеётся и продолжает убеждать Чета.
- А то ж ведь неправильно как-то получается. Офицерью всякому давала, а нам, бойцам рабоче-крестьянской Красной армии разве нельзя попробовать это добро? Ты, брат, не смотри, что она худая. Ты только в глаза ей посмотри, сразу же поймёшь, какие там черти водятся! - вестовой аж задыхается, так возбудился. - Ты не думай, браток, я в бабах разбираюсь! Я в Одессе служил, там не в один публичный дом ходил, то знаю, что и как. Вот эта бабёнка очень может человека порадовать. Так что, свернём в ярок то?
Чет молчит, воз трясётся по просёлку, трясётся и голова Чета, что вестовой понимает, как согласие.
- Ну и хорошо! - он немного придерживает коня, равняется с Мирой. - Ну что, красавица, поедем водички попить в ярок? Там покажешь нам, как господ-офицеров ублажала. Да?
- Ой, смотри! - Мира вдург делает большие глаза и смотрит вестовому за спину. Тот резко оглядывается, но ничего в пустой степи не видит. Мира вскакивает, хватает у вестового саблю из ножен и с одного удара сносит ему голову, будто только этим всю жизнь и занималась. Конь вестового встаёт на дыбы и несётся прочь. Мира спокойно вытирает саблю об солом. Чет даже не оборачивается, только усмехается и крутит головой.
- Ну так что? - спрашивает его Мира.
- Думаю.
- Тугодум ты.
- А ты быстрая.
- Такое сейчас время. Так пойдешь со мной? - она смотрит Чету в спину. Тот думает. Потом сплёвывает.
- А, поехали! - говорит и разворачивает воз. Едет в сторону леса, которые темнеет вдалеке. Мира довольно улыбается и садиться рядом с Четом.
- Правильно, со мной весело. - говорит она. Чет только вздыхает.
(Продолжение следует)
Визуальные и другие материалы к роману: http://superknyga.livejournal.com/338344.html