Иволга Надежда : другие произведения.

Дела житейские. Сказки для мам и пап

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Педагогические сказки, или Истории о несчастных детях и их трудных родителях

Сказки служат для того,

чтобы убаюкивать детей

и чтобы будить взрослых

Хорхе Букай

НИКТО

   Гришенька был гоблином, а мама думала, что он эльф. Папа при переписи населения назвал себя хоббитом и, естественно, предполагал, что его сын тоже хоббит.
   Мама из раза в раз шила сыну костюмчики из прозрачного шелка и умилялась, как славненько смотрится ее сынок в брючках с оборками по низу, как удачно она подобрала ткань - точно в тон длинненьких Гришиных ушек, которые, пропуская солнечные лучи, переливались всеми цветами радуги.
   Гриша сердился на маму, но вида не подавал, потому что он хоть и гоблин, но все-таки еще и сын своей мамы. Зато, как только он попадал на улицу, сразу же обрывал с брючек все оборки и перепачкивался грязью в ближайшей луже. Особенно Гриша не щадил свои уши - намазывал толстым слоем глины, чтобы сквозь них не просвечивало солнце.
   Мама вздыхала и плакала, когда Гриша приходил в таком виде домой. Она терпеливо мыла его самым душистым мылом, а ночью шила новый костюмчик.
   Папе не нравилась эта чрезмерная мамина чистоплотность. Он считал, что достаточно как следует причесать шерстку - и ты красавец-мужчина. А поскольку папа хотел своего сына видеть настоящим мужчиной, то на каждый Гришин день рождения приносил в дом набор самых замечательных и дорогих расчесок. Но Гришу, к сожалению, не радовала папина забота. Потому что водить сначала расческой с редкими зубьями, потом частым гребешком и, наконец, специальной щеткой по совершенно голому телу совсем не интересно, а даже больно. Однако папа настаивал на процедуре причесывания, так как был уверен, что со временем шерстка у Гриши непременно отрастет, а хорошие привычки надо приобретать заблаговременно. Гриша терпел истязания расческами и убегал, как только папу кто-нибудь отвлекал от воспитательного процесса.
   Так шли годы. Гриша сильно перерос маму. Его уши огрубели и перестали светиться на солнце. Все тело сделалось толстым и зеленым, без единого волоска.
   Родители недоумевали, в кого пошел их сын. Они искренне верили, что на протяжении всей жизни отдавали Гришеньке самое лучшее, что сделали все, чтобы он стал настоящим эльфом... Нет, хоббитом... Нет... В общем, они не понимали, почему так несчастен и одинок их Гриша.
   А Гриша молча играл на компьютере в стрелялки, не пытаясь даже выйти в мир и найти друзей. А зачем? Все равно его никто в свою компанию не примет: для эльфов он слишком велик, для хоббитов - слишком гол, а для гоблинов - он вообще НИКТО!
  

НЕЛЬЗЯ И МОЖНО

   Медвежонок Тёма родился лютой зимой в глубокой темной теплой берлоге. Мама обрадовалась его появлению, прижала сыночка к себе покрепче и уснула. А медвежонку спать не хотелось, ему, как всякому, кто впервые куда-нибудь попадает, хотелось узнать, где он, кто и что его окружает, почему все именно такое и не бывает ли еще как-нибудь иначе. Если к тому же добавить, что Тёма кроме сногсшибательной любознательности обладал удивительно жизнерадостным характером, словно родился не хмурой зимой, а солнечным летом, то можно представить, как туго пришлось его сонной маме.
   Молодая медведица вынуждена была, несмотря на одолевавший ее сон, воспитывать несмышленыша. Она шлепала его по толстой мохнатой попке и ласково порыкивала: "Нельзя".
   - Нельзя теребить маму за уши, когда она спит.
   - А за что можно теребить? - спрашивал Тёма, но не получал ответа.
   - Нельзя кувыркаться и бегать по берлоге. Нельзя делать дырки в валежнике, который закрывает вход.
   - Почему? - спрашивал Тёма и опять оставался без ответа или получал очередное "нельзя" и шлепок по попе.
   Иногда мама была не очень сонная и в ответ на Тёмины вопросы отвечала:
   - Почему, почему... По кочану...
   - А как это: по кочану? - не унимался Тёма. - А что такое кочан? Можно с ним поиграть?
   - Нельзя! Сказано нельзя, значит нельзя, - произносила мама, не изменяя своим привычкам.
   Вот так вот! И никаких объяснений. Тёма был в растерянности. Все, что бы он ни делал, все было нельзя. А поскольку спать ему по-прежнему не хотелось, в голову стали приходить разные мысли, которые позволили смышленому медвежонку сделать вывод, что "нельзя" - это то же самое, что "можно", только иначе называется. Не может же мама взаправду все подряд запрещать. Ведь если бы она чего-то действительно не разрешала, то она обязательно сказала бы, что и как можно делать. А раз она этого не говорит, то значит "нельзя" и "можно" - одно и то же.
   Спустя какое-то время с потолка берлоги закапала вода. Тёме это очень понравилось, он бегал и ловил языком капельки. А одну, самую большую, он поймать не успел, и она стукнула медведицу по носу. Тёма ожидал, что мама начнет опять свои "нельзя", но она вдруг окончательно проснулась и стала разгребать валежник. Тут медвежонок впервые увидел солнце, оно было красивое и теплое. Тёма помогал маме расчищать выход, хотелось поскорее выбраться наружу. Но мама схватила его за заднюю лапку и рявкнула свое любимое "нельзя", что, впрочем, не помешало Тёме выскочить на полянку перед берлогой первым.
   Медведица показывала сыну окрестности и не забывала между делом воспитывать. Оказывается, нельзя было есть снег, лежавший островками на полянке с пробивающейся зеленой травкой, нельзя было лазать по деревьям, шлепать по лужам, долго смотреть на солнце... Но Тёма все это делал. И чем строже мама произносила слово "нельзя", тем усерднее сын лазал по деревьям, шлепал по лужам и делал другие нельзяшные дела.
   Уставшая от бесконечных Тёминых проделок, Медведица жаловалась соседкам, какой у нее непослушный, упрямый сын. А тот смотрел на маму своими ясными глазенками и был уверен, что она его хвалит.
   - Нельзя прыгать в речку! - кричала мама.
   Тёма находил бережок покруче, прыгал со всего маху в самую середину реки и улыбался, ожидая маминой похвалы. Он видел, как мама качает головой, но думал, что так она выражает свое удовольствие. А суровый вид на себя напускает, потому что боится показаться слишком нежной, ведь она же настоящая медведица.
   Когда Тёма подрос, он стал гулять не только под маминым присмотром. Иногда ему случалось уходить далеко в лес совсем одному.
   Стоял теплый августовский день. Летали разноцветные бабочки, ласково шелестели березы. Тёма шел через чащу и напевал веселую песенку. Вдруг он увидел интересный предмет, который лежал под огромным листом папоротника и поблескивал, когда его касался солнечный лучик. Пролетавший мимо дятел крикнул Тёме:
   - Не трогай! Нельзя! Это капкан!
   Но Тёма ведь был уверен, что нельзя - это можно. Он решил отнести капкан маме и расспросить, как с ним можно играть. Однако только попытался он взять диковинную штуковину, как что-то щелкнуло, и острые металлические зубья впились в доверчиво подставленную лапку. От боли у медвежонка потемнело в глазах. Он попробовал побежать к маме, но не смог - капкан крепко его держал. Тёма заплакал и впервые подумал, что он чего-то не понимает в этой жизни.
  

ТА-ТА-ТА

   По тридесятому царству разнеслась весть, что у Василисы Прекрасной и Ивана-Царевича родилась дочь. Все вокруг считали малышку счастливой, поскольку по их обывательскому мнению она должна была наследовать красоту матери, ум отца и богатство обоих родителей. Но, увы...
   Девочку нарекли иноземным именем Грета. Быть может, поэтому, а может, еще по какой причине лицом она вышла в бабку своего отца, отличавшуюся странной для царского рода неказистостью, а умом сильно не дотягивала даже до матери, Василисы Прекрасной.
   Много ли, мало ли прошло времени, а настала пора Грете в школу идти. С первых же дней стало понятно, что отличницей девочка не будет. Это очень сильно расстроило ее родителей, особенно отца. Иван-Царевич исправно ходил на все родительские собрания. Он садился за самую последнюю парту, опускал глаза и внимательно слушал учительницу, надеясь уловить похвалу в адрес своей дочери. И снова, увы...
   Хвалили Емелиного сына за исключительные математические способности. Восторгались каллиграфическим почерком внучки Кощея Бессмертного. Сообщали о призовых местах, которые занимали на школьных спартакиадах близнецы из семейства Горынычей. Даже дочку Марьи-искусницы не раз отличали за особые успехи в рисовании. И только про Грету никогда ничего хорошего не говорили. Читала она хуже всех в классе, писала как курица лапой, считать и вовсе не умела.
   Всякий раз, вернувшись с родительского собрания, Иван-Царевич принимался за воспитание дочери. Он ее не бил, никогда даже не кричал на нее, а просто с методичностью хорошо отточенной пилы говорил примерно следующее:
   - Вот я в твои годы не только умел бегло читать, а даже знал наизусть многие стихи и рассказы наших классиков. Мама твоя, хоть не Бог весть, какого ума, но таблицу умножения еще в первом классе выучила. А ты!.. Все условия тебе предоставлены: и комната отдельная, и книги, и компьютер - ни в чем ведь не нуждаешься. Учись только. Вон у соседского Игнашки компьютера нет, а он первое место на школьной олимпиаде по биологии занял. Или хоть Варвару взять. Ее мачеха то и дело шпыняет, черной домашней работой изводит, а она в школу каждый день - бегом, а обратно - с полным портфелем пятерок. А ты... Ну что молчишь? Вот только и знаешь, что молчать. Хоть бы пожалела отца с матерью. Нам ведь стыдно соседям в глаза смотреть. Подумать только - дочь-двоечница...
   Грета послушно сидела и выслушивала отцовские нотации. Конечно, Игнашка и Варвара умные, до невозможности умные, куда за ними угнаться... Варвара к тому же еще и красивая очень. Сколько бы Грета ни старалась, такой ей не стать ни за что. Поэтому она покорно слушала, но не слышала отца. Просто смотрела в окно на несущиеся друг за другом облака, и в ее головке рождалась музыка, звуки которой невозможно было никому пересказать. Вот если бы у них дома был рояль, тогда, быть может... Но папа не согласится, и так он вон сколько денег потратил... Да и Грета просить не станет, просто будет тихонько про себя напевать:

Та-та-та та-та-та та-та-ти-та

Та-та-ти-та та-ти-та та-та...

   Напевать, пока хватит сил. Пока окончательно не привыкнет к мысли, что она хуже всех, что она ни к чему не способна.
   А потом... А потом Грета выйдет замуж и тоже будет заставлять своих детей учиться, рассказывая им, как отлично читал стихи их знаменитый дедушка. И про себя приврет, что, дескать, старательной была ученицей, не то что...
  

У 40 НЯНЕК

   Жила-была девочка-Леночка. И были у нее мама с папой, две бабушки, три дедушки, девять тетушек, столько же дядюшек да еще пятнадцать родственников с неизвестными названиями. Ни у кого из них не было других детей, кроме Леночки, которую они дружно называли своим Солнышком и Светом в Окошке.
   Счастливая, скажете, была девочка? А вот и ошибаетесь. Это была самая несчастная девочка на свете, хотя поначалу она об этом не догадывалась. Нет, подарков, конечно, на каждый праздник было у нее много, даже слишком много. Конфеты лежали в каждом кармашке. Велосипедов в чулане стояло три штуки. Но согласитесь, если самое замечательное и необыкновенное происходит ежедневно, то оно перестает быть замечательным и необыкновенным, а превращается в будничную серость. Это-то и произошло с Леночкиной жизнью.
   Только она просыпалась, а одна из бабушек или мама уже несли ей в постельку сладкий пирожок с чаем.
   - Не хочу чая! - капризничала Леночка.
   Ладно, ей тут же готовили какао.
   Умыв девочку теплой водичкой, взрослые начинали ее одевать.
   - Хочу платье голубое, с золотыми цветами, - хитро говорила Леночка, потому что знала, что такого у нее нет.
   Прекрасно, вызывали тетю Ядвигу, которая работала волшебницей. Она тут же наколдовывала требуемый наряд, хотя день был самый обычный, а не праздничный.
   - Я сегодня пойду в школу одна, - топала ножкой Леночка.
   - Конечно, конечно! - все бабушки и дедушки, превозмогая желание взять дорогое дитя за руку, рассредоточивались цепью по микрорайону и сопровождали внучку до самой школы, стараясь быть незамеченными.
   Вернувшись из школы, Леночка изображала из себя смертельно уставшую и едва слышным голосом произносила:
   - Не могу делать уроки.
   Какие проблемы, вызванивали дядю Толю, экстрасенса. Он быстренько решал все задачки, потом делал пассы руками, чтобы в Леночкиной голове хоть что-нибудь осталось, чтобы она хоть чуть-чуть представляла, как решаются задачи.
   Так вот и жила девочка-Леночка. Здорово, скажете? А ничего тут здорового нет. Даже самой Леночке годам к 13 все это жутко надоело, и стала она в открытую на родственников покрикивать. Сначала тихонько, потом громче и, в конце концов, самыми грязными словами научилась их называть, ничуть этого не стыдясь.
   Они поначалу удивленно терпели все выходки своего Солнышка, а потом начали исчезать. Первыми испарились родственники без названия. Леночка почувствовала их отсутствие, когда на очередной день рождения получила почти в два раза меньше подарков, чем обычно.
   Потом исчезли еще несколько тетушек, почти все дяди и два дедушки. Этого Леночка даже и не заметила. Но зато когда после очередного ее топанья и криков хлопнули дверью дядя Толя с тетей Ядвигой, Леночке пришлось туго. У нее перестали появляться обновки. Мама с папой покупали, конечно, ей одежду, но это было ничто по сравнению с Ядвигиными подарками. От Леночки сразу отвернулись ее подружки-модницы. Им теперь было неинтересно с ней общаться. А самым страшным оказалось то, что Леночка совсем не умела учиться. Теперь, когда дядя Толя задачки не решал и руками над ее головкой не водил, надо было как-то самой справляться. А горе-ученица даже не знала, с какой стороны книжка открывается. Естественно, школьные учителя стали ставить двойки.
   Мама, папа, две бабушки и оставшийся дедушка были в полной панике. Они вовсю старались помочь своей ненаглядной Леночке, а та отбрыкивалась руками и ногами да еще громко кричала, чтобы оставили ее в покое. А как оставить дитя в покое, если оно несчастно? Ведь задача взрослых в том и состоит, чтобы создать условия для счастливой жизни ребенка, помочь несмышленышу, поддержать его, подсказать что-то в нужный момент. Тут ведь нельзя устраниться, нельзя оставить в покое, не дай Бог, что случится, пока ребенок один.
   Только, видать, Леночкины родственники все-таки перестарались.
   А что с Леночкой стало, даже говорить не хочется, потому что грустно очень.
  

КАК МЕНЯ ЗОВУТ?

   Жил-был розовый Поросенок. И не розовый, а так, в крапинку, как во время ветрянки бывает. И не поросенок, вроде...
   Нет, все-таки поросенок. Потому что мама с утра кричала: 'Что за свинья раковину зубной пастой измазала?' А свинья и поросенок, надо полагать, одно и то же. Или вот вчера, за ужином, папа сказал: 'Ну, что ты жрешь, как кабан? Ешь аккуратнее!' Кабан - животное большое, клыкастое...
   Поросенок посмотрелся в зеркало. Нет, не похож. Но, с другой стороны, отцу родному виднее. Подошла бабушка, потрепала по холке, чмокнула в щеку, умиленно пропела: 'Поросеночек мой! Я пирог испекла. С капустой, как ты любишь'.
   'А ну, отойди от зеркала, боров прыщавый', - рявкнула сестра и, встав на освободившееся место, принялась разглядывать свой пятачок. Ей предстояла нелегкая работа - замазать, запудрить, стереть с лица красный прыщик, умудрившийся вскочить на самом конце носа. Поросенок вздохнул - с сестрой не поспоришь, когда она на шесть лет старше.
   Мимо проходил Барсик. Он хоть и кот, а имя имеет. Поросенок взял котяру, сел в кресло, уткнулся в мягкую шерсть понимающего друга и тихо произнес:
   - Барсик, а ты-то хоть знаешь, как меня на самом деле зовут?
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"