Аннотация: Прогулка в один из мартовских дней. Цикл "Петербургские зарисовки"
ИЗМАЙЛОВ КОНСТАНТИН ИГОРЕВИЧ
ЦИКЛ "ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЗАРИСОВКИ"
БЕЛЫЙ АИСТ ИЛИ КАК НАСТУПИЛА ПЕТЕРБУРГСКАЯ ВЕСНА
Сегодня окончательно отпустила зима! Дыхание стало глубоким и спокойным, взгляд стал растяпистым и просветлённым, шаг - свободным и неторопливым, а воздух... А воздух стал как никогда... со вкусом воды. Да-да, воды, но не небесной на этот раз, а талой с привкусом обнажаемых землёй глубинных своих недр, захлёбывающихся уже этой самой водой и разбухающих уже опасно от неё же. А ещё со смолянистым запашком расслабляющихся деревьев, жиреющих на глазах, жадно впитывая сливочные лучики, и неторопливо всасывая всё ту же самую такую обычную для них, но необычно вкусную, наверное, сейчас воду. А ещё с ароматом соуса из нежной травки и первых цветочков, которые уже через пару деньков начнут нас радовать.
А город стал как никогда радужным и приветливым, даже так для него непривычно озаряющимся драгоценными для всех петербуржцев смешинками с крыш, крестов, золотых луковок Феодоровского собора и звёздочек на куполе Троицкого собора лейб-гвардии Измайловского полка, с кувшинных решёток Михайловского сада, родниковых окошек, отражающих настоящее голубое небо, с желейных вод Фонтанки, Мойки или Лебяжьей канавки, гладких ляжек скульптур Аничкова моста, отмываемых как раз сегодня из шлангов.
А время стало как никогда бежать весело и удивительно, раззадориваемое свистульками празднично взбудораженных чаек, трелями помолодевших улиц с подбоченившимися всякими машинками, особенно трамваями, колокольчиками вспыхнувшей вдруг повсюду детворы и искорками девичьих улыбочек.
А небо... Небо стало небом, тем самым небом, скручивающим и кружащим головы, и опьяняющим их всех тех, кто вышел погулять. И солнце сегодня вернулось на него!
Отпустила зима! Она хоть здесь и не зима совсем, а какое-то серое межсезонье с противно хлябающей жижей под ногами и промозглой хмуростью во всём остальном пространстве, но в том-то и дело, что этого-то не стало! Благодать-то какая! Отпустила она, родимая, такая-сякая. Отпустила город, природу, самое главное, нас, наши глаза, носы, уши, груди, сердца, наши истосковавшиеся души из своих нудно царапающих клещей! Отпустила, зараза! И пошли все ловить весну!
Уже стены Петропавловской крепости плотненько облепляются голыми вертикальными телами, ведь лежать и сидеть ещё холодно, тем более на снегу, хоть и тающем. Потому мужественные тела стоят в гордых позах, ненасытно обращая к солнцу нужные, оголодавшие по бархатисто-маслянистым его лучикам места - то поджарые и жилистые свои "отбивные", то обычно скрываемые обвисшие и упругие "булочки", непрестанно закручивая в тоненькие ниточки трусики. А женственные - жеманно, так откровенно с ленцой и не застенчиво поворачиваются перед мужественными или передвигаются между ними, уж слишком вздёрнув груди к верху, наверное, не рассчитав с непривычки, и выпучив, зачем-то, вторые "груди", те самые, что ниже разлапистых бюстгальтеров, наверное, тоже не рассчитав с непривычки, или вообще наплевав на них. Я-то ведь всё вижу и запоминаю...
А иду-то я как раз по Литейному мосту - в самом центре города! Надо мной самое настоящее небо, которое и позабылось-то уже, потому и не могу никак насмотреться на него. А взгляд размазывается по его гладко-вылизанной чистой поверхности и никак не может зацепиться хоть за что-то, хоть за какую-нибудь песчинку, но не может - нет её! Оттого и удивительно очень. И хочется смотреть и смотреть на него, но размазывается - глаза разъезжаются в разные стороны, а ещё самое настоящее солнышко приятно щекочет их: хоть и приятно, но всё-равно приходится моргать.
Ну-ка, осмотрюсь-ка я разочек. Итак, слева у меня на левом берегу светлеет живописный рядок дворцов, заканчивающийся аквамариновым Зимним. Неторопливо тянется от моего моста на стрелку Васильевского острова непривычно посветлевшая и разомлевшая Нева, разрываемая колючими льдинами и уходящая под Троицкий мост, как никогда "фонареющий" своими трезубцами и прыгающий как раз к Петропавловке с ослепительно сверкающим шпилем и рассыпанными вокруг её бастионов хлебными или сырными ломтиками тех самых голых тел. Я-то их уже рассмотрел и запомнил...
А справа у меня на правом берегу серебрится в голубизне шпиль Финляндского вокзала. Коренастая статуэтка со всегда вытянутой вперёд рукой как всегда чернеет на люке подразумеваемого броневика. Куполки церкви святого Александра Невского бледнеют грибочками над потеплевшей, наконец, рыжей кладкой следственного изолятора "Кресты". А Нева... Широченная Нева (стою-то я уже посреди моста) накатывает на мой мост и плавно закатывает под него и под меня. Я наклоняюсь за ограждение. Ох, не дай бог упасть-то в неё, хотя гораздо страшнее упасть зимой, конечно, чем сейчас. А, сейчас... Но всё-равно, не дай бог! А с её левого берега ещё вдохновеннее и грациознее чем вчера парит прекрасным юным лебедем в необъятной голубизне Смольный собор - лебединая песня Растрелли! Он, действительно, стал сегодня стройнее, возвышеннее, не весомее. Он, действительно, сегодня как никогда живой, как никогда устремлённый в небо, как никогда небесный и как никогда земной! А правее от него, ближе к мосту и ко мне - буреет водонапорная башня "Водоканала". Там музей воды, хотя всё пространство этого города и есть её грандиозный музей, особенно сегодня! Ещё ближе к мосту и ко мне ровняются вдоль набережной дома, на крыше одного из которых на коротеньком шпильке сидит петушок. Он всегда виден мне отовсюду. Ну или почти отовсюду. Тот самый петушок, который на улице Шпалерной, на которой нельзя разевать рот:
...На улице Шпалерной
Не разевай роток:
На крыше там железной
Глазастый петушок!
Ах, петушочек-петушок, как раздулся твой задок! Ну надо же, я даже отсюда вижу...
Стоп! - а это кто? Кто это, я вас спрашиваю?
Посреди Невы, ледохода, гранитных берегов, посреди города, посреди весны - белый аист! Белый аист...
Откуда он? Откуда эта красивая, утончённая, вольная, романтичная птица в железобетонных дебрях? Откуда здесь белый аист?
Потому что его тоже сегодня отпустила зима! Отпустила его крылья! И он свободно, решительно и счастливо расправил их и... пошёл со льдины. Смотрите, пошёл! Смело пошёл на напирающую на него всё разбухающую и разбухающую реку в сторону Смольного, гибко помахивая растопыренными крыльями, дирижируя водной стихией. И река, подчиняясь, в его вальсирующем ритме проходит под ним. А он тоненький танцор и дирижёр на её могучем фоне пошёл быстрее. Смотрите, пошёл быстрее! Ещё быстрее, ещё, ещё, ещё... точно по центру русла на высоте полуметра над водой, всё ускоряясь и ускоряясь...
А на мосту уже столпились люди.
- Смотрите, птица! Где? Вон там! Это аист! Белый! Белый аист? Да! Может, лебедь? Нет! - белый аист! Как красиво, посмотрите! Сфотографируй мена быстрей, пока он не улетел! И меня! И меня! И меня! И нас... А вы можете сфотографировать? Спасибо! А его видно? Спасибо! Белый аист... Надо же, белый аист посреди Питера...
И щёлкают, щёлкают, щёлкают... И улыбаются... И любуются... И на лицах я ловлю счастье, ведь их отпустила сегодня зима и так удивительно красиво, а главное, так знаменательно для них наступила петербургская весна! Так знаменательно...
А белый аист уже летит в нескольких метрах над водой. Взмахи его стали сильнее, но остались такими же гибкими, танцующими. Вдруг он сворачивает вправо и легко взмывает над бежевыми куполами Смольного собора, а потом и над крышами, парками, садами, проспектами...
Он ещё долго белеет в голубом пространстве, всё кружа и кружа над городом, радуя горожан. А они в эти мгновения, позабыв обо всём, как дети искренне радуются ему, задрав головы. А ему это нравится. И он всё кружит и кружит для них, чтобы порадовались, наконец, по настоящему, от души. Ведь он для того и призван, чтобы радовать нас по-весеннему, принося с собой счастье рождения жизни...
Отпустила сегодня окончательно зима и наступила у нас петербургская весна! Это он её принёс нам - белый аист...