Забытый русский художник. И не удивительно: всё его творчество не вписывалось в формат "прогрессивного социалистического" искусства и считалось отжившим, даже реакционным. И всё это "отжившее", а тем более "реакционное" мы на заре "новой" жизни с безумной лёгкостью, с каким-то оголтелым презрением вычёркивали из жизни, с каким-то поразительным (преступным!) равнодушием запросто разрушали под самое основание. А ведь вычёркивали и разрушали своё родное, выстраданное, истинное, поддавшись "революционному" остервенению.
Но прошло, слава Богу, это вакханальное время, и сейчас мы открываем глаза и пристальней вглядываемся в наше культурное наследие, и начинаем вдруг заново открывать для себя родной мир, открывать себя, своё, открывать истинное...
Впервые вспомнили его, после более чем полувекового забвения, в 1999 году, когда известный московский коллекционер, знаток старинного русского искусства, Андрей Кусакин, опубликовал статью в журнале "Наше наследие" (номер 49) "Возвращение Константина Горбатова". Эта статья вдохновила многих искусствоведов обратиться к его творчеству. И уже через два года, к 125-летию художника, впервые в России в издательстве "Новый Эрмитаж" Историко-архитектурного и художественного музея "Новый Иерусалим" выходит альбом с репродукциями его картин. А через три года - ещё один. И началось воистину возрождение художника в родной стране. И вот уже картины его всё чаще появляются на отечественных выставках, аукционах, в антикварных лавках. И вот уже всё активней их начинают замечать, выделять, открывать. И вот уже всё громче, всё горячей и настойчивей о нём начинают говорить, пересказывать, спорить, выдумывать.
Сегодня мы заново открываем для себя родного художника Константина Ивановича Горбатова. А вот за рубежом его и не забывали, и по популярности среди русских художников он уступает только Ивану Айвазовскому, который традиционно и заслуженно держит первенство. Соответственно, и по цене его картины могут уступать только полотнам великого русского мариниста.
Итак, Горбатов...
Его ученичество художественному мастерству - это путь неторопливый, но основательный, вдумчивый. Он словно осторожно, не спеша нащупывал однозначно верные ориентиры своего призвания, не переставая настойчиво искать себя, прислушиваться к себе. И так постепенно, "ощупью" он двигался вперёд от родных волжских берегов к берегам Западной Двины и, наконец, к Невским, от художественной школы Фёдора Бурова в Самаре к строительному отделению политехнического института в Риге через (!) Центральное училище технического рисования барона Штиглица в Санкт-Петербурге, а из Риги - к архитектурному отделению Императорской Академии художеств и вот уж, наконец, к её живописному отделению, став самым возрастным учеником профессора-руководителя пейзажного класса Николая Дубовского, которого коллеги тогда и в шутку, и всерьёз называли "Третьим пейзажистом России после Ивана Шишкина и Василия Полёнова" (кстати, а ведь именно с картины Николая Никаноровича "Зимний вечер" (1891) я начал открывать для себя мир живописи, поскольку, эта картина с самого рождения меня сопровождала и сопровождает в родительском доме).
Только в тридцать пять лет за картину "Приплыли" ("Варяжские гости") в 1911 году он удостаивается признания в профессиональной среде, получив звание "художник", золотую медаль на Международной выставке в Мюнхене и право пенсионной поездки в Италию. И уже скоро становится профессором Императорской Академии художеств.
Итак, русский живописец, акварелист, график. САМЫЙ русский...
Узнал я его случайно, лет десять назад, когда в "Книжном на Невском" попался мне альбом с его репродукциями. Я открыл его и... среди мрачного, каменного, чужого города меня согрело вдруг таким тихим, простым, чистым родным. Меня словно окатила волна милого, желанного, такого дорогого и такого далёкого родного. Потрясение было чуть ли не до слёз!
Картины Константина Ивановича - это неподдельная Россия, даже при том, что, находясь в эмиграции, сюжеты художником создавались по памяти, но, глядя на них, веришь - это Русь, это Родина, это родное: там в его картинах незыблемая и одновременно возвышенная русская основательность, чистый русский дух, тихая народная мудрость, вечная полусказочная белокрылая былинность, влетевшая в меня ещё с маминой колыбельной, и потому всегда живущая во мне, всегда зовущая меня, вдохновляющая и окрыляющая меня, и всегда цепко реагирующая на всё родное. Там в его картинах, действительно, "Русью пахнет"!
Двадцать лет после эмиграции он писал Россию по памяти лучшими глубинными красками души. И сейчас поражаешься насколько родственной была его душа! К примеру, есть у него две картины, написанные по памяти в Берлине, "Вечер в русской провинции" (1931) и "Провинция" (1934), на которых изображён один и тот же покосившийся домик на краю высокого крутого косогора, а внизу - маленькая извилистая речушка... Так вот этот сюжет художник словно списал с очень дорогого мне домика моей бабушки, Старковой Марии Андреевны, в посёлке Магнитка Кусинского района Челябинской области. Единственное чего не хватает, так это большого тополя. И всё.
Домик этот был поставлен дедушкой, Старковым Иваном Павловичем, в двадцатых годах. А картины были написаны в тридцать первом и тридцать четвертом. А может, чёрт возьми, Константин Иванович действительно...
А кто знает! Ведь тогда, в тридцать первом, фашизм в Германии ещё не властвовал и Константин Горбатов, вполне востребованный и обеспеченный, мог свободно перемещаться по всему миру, участвуя, к примеру, в различных выставках, в том числе и русского искусства. Хотя... в советскую Россию он вряд ли бы мог вернуться так просто после эмиграции...
И всё равно, я смотрю на эти картины и сердце взволнованно замирает, потому что вижу милый бабусин домик, родную уральскую землю - тот самый косогор, ту самую тропинку, по которой меня одногодовалым бабуся спускала к речке и по которой потом я бесконечное число раз бегал то вниз, то вверх, то к речке, в лес, то снова домой... И ведь так родственно передан родной уголок, так точно, так бережно, с такой трогательной любовью и с такой одновременно щемящей болью потери родного, словно не Горбатов писал их, а я сам, ведь прошло это счастье детства и нет уже ни бабуси, ни дома...
А ведь так это естественно видеть в картинах художника с родственной душой что-то своё, что-то самое дорогое, родное, будь это картины Николая Дубовского или Исаака Левитана, или Михаила Врубеля, или вот Константина Горбатова...
С 1911 года по 1913 год - пенсионер в Италии. С 1912 года - активный участник всевозможных выставок и прежде всего Товарищества передвижных художественных выставок (член - с 1917), Общества русских акварелистов, Общества имени Архипа Куинджи, членом которого был, Весенних выставок в залах Императорской Академии художеств, а также в её отчётных.
В 1916 году за картину "Родной уголок" он получает Первую премию имени Архипа Куинджи. Его работы в это время активно репродуцируются во многих журналах, к примеру, в таких, как "Вершины", "Нива", "Огонёк", "Лукоморье", "Столица и усадьба", "Солнце России". Он востребованный, уважаемый, любимый... И всё это вплоть до революции, после которой всё в одночасье прекращается. И его Россия - тоже.
До эмиграции он вкладывал в картины свои русскую радость, русское счастье жить, а тем более жить на родной земле, видеть, слышать, чувствовать и творить её. После же эмиграции он вкладывал уже в картины свою русскую боль потери Родины. Эту боль его чувствуешь в каждой картине, написанной после эмиграции. Да, Россия - его и счастье, и боль. Да, в общем-то, как и для любого истинного русского патриота.
Но я без малейшего сомнения верю, что он был счастливым человеком, ведь обладал способностью творить вечные картины - вечную Россию! А ещё, к этому великому счастливому капиталу, у него была любимая женщина, жена, преданный друг. И пусть у них не было детей, а после революции они расстались навсегда ещё и с Родиной, но до конца, несмотря ни на что, они были счастливы: у него была она, было творчество, у неё был он, было его творчество, а у обоих была общая неугасимая священная память, воплощаемая им в картины, которые становились их детьми. И все они вместе - он, она, творчество, память, картины - были единым счастливым организмом.
До конца он был верен национальной реалистической школе, своему раз выбранному и в полной мере выстраданному искусству: "Надо ещё многому научиться и многое переболеть душой" - писал он ещё в далёком и счастливом 1913 году после поездки на Капри к земляку-волжанину, Алексею Горькому. Писал он тогда так ещё и в ответ на слова писателя, обращённые к нему (эти восторженные и без сомнения искренние слова были записаны Алексеем Максимовичем на своей фотографии, подаренной художнику по традиции при расставании): "Я очень рад, что познакомился с Вами и благодарю Вас за те святые радости искусства, которыми Вы одарили меня" ...
В нацистской Германии, где Горбатовы жили в маленькой квартире в полуподвальном этаже (Берлин, Груневальд, Дельбрюкштрассе, 3), творчество его стало не нужным. А с началом Великой Отечественной войны - даже опасным для него, жены и их "детей", ведь только представить: фашизм всеми силами старается уничтожить Россию, идёт страшная война, Сталинградская битва, к примеру, а Горбатов в это время в Берлине пишет "Ростов Великий. На заре", пишет пейзажи Пскова, Новгорода, Вологды, пишет пейзажи милой России, с её тоненькими берёзками и маленькими задорными речушками, с её золотыми куполами и крестами, покосившимися домиками на пригорках и косогорах, с её просёлочными дорогами и избами под серым небом, пишет свою малую родину - раздольные волжские берега, рыбацкие лодки и баржи... Это смело: могли и казнить... всех.
Кроме того, с началом войны Горбатовы стали "неблагонадёжными", как обладатели советских паспортов, то есть, формально оставаясь советскими гражданами (новые временные паспорта им каждые четыре месяца продлевало шведское консульство). И потому они вынуждены были дважды в неделю отмечаться в полиции. А покинуть Германию не могли: выезд за границу им был запрещён. Подобное положение обрекло их на голодную нищенскую жизнь. И властями совершенно не принималось в расчёт то обстоятельство, что отцом русского художника был чистокровный немец - преуспевающий во второй половине XIX века в Ставрополе Самарской губернии (родной город художника; ныне Тольятти) аптекарь Генрих Христианович Гамберг, ведь Константин Иванович был незаконнорожденным и фамилию, и отчество впоследствии взял отчима - провизора Ивана Васильевича Горбатова. Не принималось в расчёт ещё и то, что Горбатов так и не стал "советским" художником, не вняв настойчивым убеждениям Игоря Грабаря, и эмигрировав всё-таки из Страны Советов в 1922 году, хотя и успел исполнить после революции ряд живописных и графических работ, посвящённых, к примеру, поэту Николаю Некрасову, и даже написать картину "Красные корабли" для Музея революции в Петрограде. Наконец, не принималось в расчёт и то, что в своём творчестве Горбатов был буквально демонстративно аполитичен, далёким от всяких революционных поисков и насилий, что его неприятие революции, этих "окаянных дней", сродни бунинскому, ведь разрушалась его Россия, всё то, что он так любил и поэтизировал...
Они видели падение Берлина, окончательный разгром фашизма, триумф советского оружия. В самые великие и трагические моменты он писал: "Пишу письмо в трагическую минуту, когда смерть грозит каждому живущему в Берлине. После войны прошу все мои картины отправить в Академию художеств в Ленинграде, пусть она поступит так, как найдёт должным"
И уже перед самой смертью он, больной и слабый, пишет последнюю картину "Штурм Берлина" - так он отметил Победу над фашизмом, так он отметил (с красным знаменем Победы!) окончание своей творческой жизни. Отметил и умер.
Умер он через две недели после великой Победы в возрасте 69-ти лет. Вскоре покончила с собой и жена, Ольга Александровна, так и не найдя возможности жить без него. В своей предсмертной записке на клочке жёлтой обёрточной бумаги она написала: "...жена профессора. Простите меня. У меня нет никакого выхода" ...
Её образ художник запечатлел в картинах, посвящённых Италии. На них мы видим неизменно сладкий край, тёплую, мягкую, ласковую землю, словно детскую колыбель в сверкающем пышном сливочном масле, с налитыми гроздьями винограда, благоухающими бутонами цветов, солнцем, морем... И во всём этом "заморском" великолепии, во всей этой даже, кажется, через чур сладкой, а то и приторной "колыбели", мы видим её - жену - строгую русскую красавицу в русском платке на плечах...
Сегодня мы его, к счастью, начинаем вспоминать. И пусть в библиотеках Северной столицы только лишь крупицы сведений о нём, а специалисты-библиографы вообще о таком художнике не слышали, переспрашивая: "Это писатель?" - всё-таки картины его - дети его - здравствуют, а значит, мы его обязательно вспомним. А картины те самые (и не только, конечно!), которые были обнаружены советским офицером-танкистом, поселившимся в его берлинской квартире. Вместе с ними в квартире была обнаружена и та самая записка-завещание, которая должна была быть отправлена автором друзьям в Лондон, но так и не была, к счастью, отправлена.
Вместе с архивом художника картины были переправлены на Родину и в 1964 году поступили на хранение в Краеведческий музей города Истра под Москвой (ныне - Историко-архитектурный и художественный музей "Новый Иерусалим", о котором я уже упоминал и о котором, надеюсь, ещё напишу, ведь этот музей обладает самой большой коллекцией картин Константина Ивановича - 120 живописных полотен мастера, без всякого сомнения, радуют, вдохновляют и окрыляют его посетителей!). Также картины Горбатова можно увидеть и в других музеях России, в том числе и в музее Академии художеств в Санкт-Петербурге (к примеру, в музее хранится одна из самых знаменитых картин художника "Приплыли"), и, естественно, в Государственном Русском музее, и в Государственной Третьяковской галерее, и в музеях бывшего СССР.
И несомненно, учитывая, насколько сильно творчество художника было востребовано сто лет назад в эмигрантской среде (и не только в эмигрантской, конечно!), много картин его хранится в частных коллекциях по всему миру. И прежде всего, думаю, наверняка в коллекции русского антиквара Владимира Царенкова, много лет проживающего во Франции, и в коллекции крупнейшего французского коллекционера художников русской эмиграции Рене Герра, и конечно в коллекции известного любителя и собирателя творчества Горбатова парижского антиквара Мориса Борюша, владельца галереи Popoff, основанной в 1920 году русским эмигрантом Александром Поповым. А значит картинами Константина Ивановича Горбатова музеи ещё будут обязательно пополняться!
Кстати, совсем недавно Государственный Эрмитаж приобрёл у галереи Popoff девяносто две акварели русских художников, имена которых пока не разглашаются. Но, кто знает! Ведь не зря же был так рад этому приобретению сам Морис Борюш, русское происхождение которого предполагается. И ведь неспроста же, как я думаю, заведующая художественным отделением музея "Новый Иерусалим" Людмила Денисова замечает, что "добротные картины Горбатова написаны для хорошо обставленных интерьеров".
Ну что ж, поживём, как говорится, увидим.
Чем же, всё-таки, привлекает меня творчество Горбатова...
Прежде всего своим каким-то незыблемым покоем, своей отрешённой, какой-то повсеместной плотной тишиной, в которые погружаешься, отрываясь от современного оголтелого мира, каким-то удивительным ощущением жизни и вечности. Пусть хоть что творится за окном, но в картинах его всегда жизнь, всегда праздник её, всегда покой, тишина, любовь, красота и вечность...
И ещё хочу привести некоторые высказывания о его творчестве, самые, на мой взгляд, характерные.
Вот, к примеру, слова искусствоведа Александра Мунина: "Горбатов заставил присмотреться к сумеркам окраины провинциального городка, к тёмным силуэтам деревьев, к поломанным мосткам, к уходящим в глубину улицам, заставил вглядеться в уютно освещённые окна домов и в то глубокое спокойствие мягко проникающей в сердце городской тишины, когда жизнь кажется милой и лёгкой. Как художнику удалось достигнуть этого, трудно ответить"
А вот одно из замечаний Игоря Грабаря: "А ещё больше он любил задворки провинциальных северных городов к концу зимы, когда снег становился серым, ноздрястым, когда появлялись первые лужи и начинали оживать берёзки"
И вновь высказывание Людмилы Денисовой о картинах Константина Ивановича: "...в них есть особая "жажда жизни" и жажда повседневной красоты, к которой всегда стремился художник!"
И, наконец, о многом говорящая констатация Андрея Кусакина: "В конце 1980-х годов, пролистывая аукционные каталоги "Сотбис" и "Кристи", я обнаружил, что цены на Горбатова на сегодняшнем западном рынке очень высоки. Все его вещи раскупаются зачастую по рекордным ставкам!"
Значит, нужны во всём мире его тишина и покой, его "жажда жизни" и красота. Нужны. И, без сомнения, будут нужны, как отдушина, как лекарство, как спасение.