Оля светлела клубочком на балконе. Заприметив жену, Сергей поднял руку. Она встрепенулась, взмахнула руками и поспешно удалилась.
- Серёжа, что же вы так долго? - Встретила нас на пороге в лёгком халатике. - Я переживаю. - Она походила на очищенную лакомую грушу.
Стоя за широкими спинами, я поймал себя на мысли, что облизался. Голос её лился прозрачным сладким соком, а в окружении любимых мужчин она таяла и растекалась в приглушённо-малахитовом пространстве прихожей.
- Мы окунулись немножко, - ответил Олег за Сергея.
Она обняла мужа, опустившись носом ему на плечо. А Олег скинул сланцы и одновременно с Сергеем поцеловал сестру в щёчку. Получилось мило: два здоровых мужика - одновременно в обе щёчки! Оля ответила им тем же по переменке - мужу, брату.
- Костя устал с дороги, - добавил Олег. - Кстати, познакомься. - Он уже было устремился на кухню, но чуть задержался.
- Доброй ночи. - Я взял её протянутую мне ладонь и почувствовал податливый мягкий комочек.
- Ой, Костя, это вы, - восторженно произнесла она, приблизившись.
- Лучше на 'ты'... - успел произнести я и...
И почувствовал фиалковый аромат её стебельковых волос с тоненькими колечками да завитушками. И был пленён её нежными руками, тёплой улыбкой, ласковым взглядом, глубокими бирюзовыми глазами. Теперь она мне казалась молодой феей из ночной сказки...
- От переживаний, - долетел до меня из кухни голос Сергея, - наша Оленька сегодня таять начала и мы...
- И мы испугались, - вторил ему Олег, мелодично, ласково.
И, подыгрывая им, звенела посуда, пела мебель, хлопал холодильник.
- А, как же не переживать. - Мы держались с ней за руки и проходили в комнату - она, словно неторопливо текла или летела, а я приноравливался к её плавному темпу. - Передают, что пожары, что тайга горит. Просят не выезжать из Томска, - говорила она очень серьёзно и нараспев, а я держал её руку бережно и слушал.
И так мне это казалось сказочно интересным: пожары, тайга горит, да...
- Да? - спросил я нараспев, как моя фея.
- Да...
И мы с ней огорчённо посмотрели друг на друга. Она, милая фея из ночной сказки, мне огорчённо пожаловалась о постигшей её сказочный лес со сказочными птицами и зверями, гусеницами и муравьями, комарами и шмелями, еловыми лапами и бабами в избах на сказочных куриных лапах - беде. А я искренне стал переживать, действительно, не зная чем помочь...
- Намучился, бедненький, - услышал я вдруг о себе.
Она щёлкнула выключателем, и мир озарился светом золотой звезды под самым потолком! Мы оказались в просторной комнате с выбеленными стенами. Идеальная их белизна напоминала свежую снежную гладь.
- Как светло! - в восторге произнёс я.
- Да. Недавно ремонт сделали. Стены просто побелили, как раньше. Помнишь, как раньше белили наши родители?
- Да, помню. Мне очень нравится - светло и свежо!
- Серёжа говорит, что стены, как полотна. Он хочет их расписать. Серёжа, ведь, хорошо рисует. - А у моей милой феи стали золотиться хлебными колосками волосы, забелели щёчки, заискрилась улыбка. - Серёж, - обратилась она, - а, что ты хочешь изобразить на стенах?
- У меня только одна тема, - возвышенно летело из кухни, - ты и дочь!
- Вот, - смущённо склонила она голову, а щёчки сразу порозовели.
Помимо горящей звезды, в комнате были диван с кофейными лилиями на пледе, неказистый на тонких ножках сервант, набитый книгами и журналами, у окна на потёртой тумбочке стоял тяжёлым ящиком телевизор, а на полу у раскрытого балкона - катушечный магнитофон 'НОТА' последней модели с двумя колонками. И невесомые шторки, которые непрестанно описывали свои замысловатые, немые и гибкие движения, ударялись о балконные дверцы, тумбочку, телевизор, но иногда обессилено опускались на магнитофон и колонки. Но совсем ненадолго: 'передохнув', они снова поднимались и начинали описывать...
- Располагайся пока на диване и чувствуй себя, как дома...
Я остался посреди белой комнаты. Переоделся в майку и шорты.
- К приезду Кости карасиков пожарила, - говорила она на кухне.
- Золотце, - похвалил муж.
- И зачем ты, скажи на милость, берёшь эти столовские котлеты? - выговаривал, зато, брат. - Я же взял мяса сегодня на рынке. Не волнуй меня, я итак устал сегодня: дорога, жара, встречал ещё мореплавателя...
Заглянул на кухню: она стояла у окна, сложив руки на уровне талии, и любовалась тем, как два полуголых любимых мужчины с мускулистыми бронзовыми телами чётко, без лишних движений - красиво! - управлялись. Потом развалился на диване, осмотрел звезду, пылающую пятью вытянутыми стеклянными колокольчиками, потолок с чуть дрожащими бликами, шторки, оказывается, трогательного, робкого, только в ярком свете различимого, такого застенчивого мятного цвета и стены. И увидел на стенах изображения Оли...
- Букетик поставим на стол, - услышал я её. - Это мне Серёжа утром подарил, когда на работу провожал. Он в лесу нарвал...
И на левой стене вдруг увидел её посреди цветущего луга. Она стояла вполоборота, растерянно смотря на меня, и прислоняла букетик полевых цветов к груди. Сверху лились солнечные лучи. Они золотили соломенные волосы, робкие ресницы, краешки разомкнутых маковых губ. Она, кажется, отвечала или спрашивала, или произносила только лёгкий звук. А в больших голубых глазах тонули солнце, облака, небо...
- Костя, не скучай, - заглянула в комнату, - скоро кушать будем.
- Я не скучаю. - Её круглое лицо с вздёрнутым носиком мне улыбнулось полными щёчками, а глаза...
- Как хорошо у окна, так свежо и тихо, - произнесла уже на кухне.
А на правой стене я увидел её на рассвете у раскрытого окна. Алые лучи трепетно высвечивали её обнажённое тело...
'Или не обнажённого. Или обнажённого. Нет, пусть она будет в лёгкой-лёгкой сорочке вот такого же мятного цвета, как шторки, да...'
...алые лучи трепетно озаряли её сплетённые волосы, ещё сонное лицо, сочные губы, плечи, руки, грудь. Прозрачная сорочка, словно нежный и ароматный ветерок, летела с юными лучами и чуть вспыхивала маленькими оранжевыми огоньками. А она только проснулась, встала, подошла к окну. Она встречала солнце. Она протягивала руки к нему. Носик вздёрнут. Влажные губы приоткрыты. Она что-то говорила или пела, а глаза...
'Глухари тоскуют в глухомани, - вспомнилась вдруг песня. - В зарослях скрываются, в тумане. Глухари тоску и радость прячут. От любви поют и даже плачут. А я, а я...' - А я всматривался...
...да, она пела. Пела от любви. Пела о любви. За окном бирюзовое море в алых солнечных потоках. Она смотрит на солнце. А глаза...
- Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую, сидя у окна, - запел Сергей дудочкой из кухни. - Я тоскую, по тебе тоскую, если бы ты это только знать могла...
'Весь мой дом рисунками увешан, - стал подпевать я тихо, продолжая вглядываться в 'картины'. - Без тебя теперь мне не прожить и дня...'
...а глаза такого же бирюзового цвета, как море. Вот откуда её глаза! Глаза моря на рассвете, такого нежного, весёлого...
'Смотришь ты то весело, то нежно с каждого рисунка смотришь на меня, - продолжал я петь. - Пусть образ твой хранят года. Теперь со мной ты навсегда. Навсегда...'
...а на лугу она прижимала к груди букетик голубых цветочков точно таких же, как глаза: в белых маленьких ладошках - голубые маленькие цветочки. И голубое небо. А в голубом небе летят и сверкают пушинки одуванчика. А в глазах тонули небо и солнце, облака и пушинки. И пушинки. Летящие пушинки. И кто-то рядом, кто-то рядом...
Из спальни вдруг выбежала заспанная девочка в трусиках. Увидав меня, она от неожиданности дёрнулась в сторону, но, услышав голоса родителей, пробежала на кухню, откуда сразу послышался звонкий голосок:
- А я с вами хочу!
- Катя, познакомься с дядей Костей. - Они вышли. - Вот наша Катенька. - Девочка мигом спряталась за маму, вцепившись в её ноги, и стала робко, выглядывая одним глазом, посматривать на меня.
- Привет, - махнул я рукой детскому глазику, который сразу исчез, спрятавшись за ногу...
...она на лугу в платье под цвет пшеничных волос. Оно колышется ветром и облегает её лакомые плечи, грудь, ноги...
- Ой, застеснялась. - Она погладила ребёнка по голове и стала рассказывать мне: - Вообще-то, она любит с папиными друзьями веселиться. - И обратилась к дочке, не переставая поглаживать: - Только, Катенька, оденься, пожалуйста, не хорошо быть раздетой...
...а рядом Катенька, вот, кто! Рядом с мамой...
- А, что мне одеть? - спросила она шёпотом, продолжая прятаться и посматривать на меня уже не одним глазиком, а двумя.
- Что хочешь.
- Мама, а можно белое платье, ну то, с вышитыми голубыми цветочками на рукавах и юбочке?
...она прижималась к маминой ноге в белом платье с вышитыми голубыми цветочками на рукавах и юбочке. Смотрела на меня удивлённо...
Катя пробежала обратно в спальню, серьёзно взглянув на меня, поджав губки. Но вдруг неожиданно брызнула как из лейки задорным смехом, словно я также неожиданно для неё вдруг превратился в смешного клоуна.
...удивлённо и восторженно, словно восхищаясь, словно поражаясь, и даже чуть-чуть испугавшись, но приятно испугавшись...
- Оля, поставь, пожалуйста, букет на середину, так будет праздничней выглядеть стол, - пропела дудочка из кухни.
...счастливо испугавшись, и обрадовавшись одновременно. Но кого они услышали и увидели?
- Да, вот так будет очень красиво, - всё пела дудочка...
...вот кого они услышали и увидели!
'Вот кого! Его - своего любимого и лучшего художника. Он их писал, оказывается, втайне от них, пока они собирали незабудки. Их - любимых и лучших своих героинь, которых он будет писать целую жизнь... - И я запел мысленно голосом певца из детства, тем самым голосом, с чарующим эстонским акцентом: - Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую, сидя у окна...'...
Мне казалось, что со мной случилось чудо: считанные часы назад был в другом мире - душном и суровом, обтянутом колючей проволокой и охраняемом автоматчиками, вокруг которого пожары и страх, - и вот, случилось так! - я здесь! Здесь, среди друзей, где рядом море, где столько солнца и звёзд! И всем этим безгранично можно наслаждаться! А ещё наслаждаться свободой, отдыхом, тихой звёздной ночью. А ещё - картинами! - лучами, цветами, глазами, губами, ногами, глазёнками, платьями...
- К столу! - пригласили меня ещё к одному наслаждению.
В маленькой кухне еле разместились. Катя села на папины колени, и Сергей трогательно обнял дочку своими 'вылепленными' и 'отшлифованными' до блеска мускулистыми руками, очень бережно и осторожно, как и все силачи, обнимающие нежные любимые создания. Стеснения у неё уже не было, и она вся была поглощена весёлой игрой: Сергей ловил её пухленькие щёчки поцелуями, которые она попеременно подставляла ему, но неожиданно убирала, отчего он не успевал поцеловать, что сильно её забавляло.
- С приездом, Костя! - произнёс Олег, словно разрезая плотным баритоном ароматное и смеющееся пространство.
И все живо присоединились...
Тоненькие золотистые карасики весело хрустели на зубах, как хворост. Они были так хорошо сжарены и пропитаны сметаной, что легко прожёвывались вместе с костями, словно сырный хворост. Солнечная картошка дымилась и обжигалась. Котлеты пенились и ещё шипели, пузырились...
- Отдохнёшь у нас. - Оля сидела рядом. - У нас море, а звёзды какие...
- Он их не видит, - отрезал Олег. - Ему бы на коне поскакать по степи да кобылицу подоить!
- Кобылицу? - раскрыла рот от удивления Катя. - А, как это кобылицу подоить, что, как корову, что ли?
- Да, как корову. Получается кумыс - кобылье молоко, - ответил я.
- Ничего себе, - удивилась Катя. - А, кто его пьёт, кумыс-то этот?
- Вон, дядя Костя знает, - кивнул в мою сторону Олег. - Он вырос среди казахских степей и табунов этих кобыл.
- Правда, что ли? - глядела на меня Катя, ещё больше раскрыв рот. - А, что там коров, что ли, нет?
- И коровы там есть, и кобылы, - старался ответить я просто и понятно, косясь на довольного Олега. - А кумыс - это национальный напиток казахов.
- Казахов... - Катя закатила глаза.
- Вот таких! - И Олег сузил глаза руками.
Катя залилась смехом.
- Дядя Костя, а мороженое делают из кумыса? - спросила она.
- Не знаю, но прохладный кумыс хорошо утоляет жажду...
- Серёжа, Костя, Олежа, - обратилась Оля, - завтра придите ко мне на работу, пожалуйста, я вас мороженым угощу.
- А я? - растерянно спросила дочь.
- И ты, конечно, куда же без тебя!
Катя спрыгнула с папиных колен и запрыгала около мамы, спрашивая:
- Мам, а дашь мне 'Сахарного бычка' или 'Лакомую коровку', или 'Губастую мартышку'?..
- Ты для меня лучший подарок, - обратился ко мне Олег, и отточенным движением взял рюмку. - За нас!..
Ярко освещённая кухня была наполнена смехом и непринуждённым разговором, где попеременно и одновременно слышались голоса: звонкий детский, ласковый женский, резкий и рубящий, тонкий и певучий, глухой и торопливый. За открытыми окнами спокойно шелестела и приятно освежала непроглядная ночь. Простые белые шторки поднимались, кружились, выгибались, и чуть зависнув вдруг, падали на плечи, головы, тарелки, бокалы...
- Ой, давайте за лето, - предложила Оля. - Оно такое у нас короткое...
- И знойное, просто уже некуда, - оглушил левое ухо Олег.
- И звёздное, - всё равно добавил я.
- И, чтобы оно никогда не проходило, даже зимой! - пожелала Катя, поднимая стакан с малиновым морсом выше головы.
- И чтобы оно всегда было с нами! - закончил тост Сергей...
Наш поздний ужин заканчивался дружной песней о мотыльке, где был такой припев:
Этот мир такой огромный без сомнения
Папа с мамой дарят детям в день рождения!
А в коробочке картонной вместе сложены
Мир огромный и огромные возможности!
И много раз повторяли песню для Кати, которая впервые её услышала. И впервые услышала о мотыльке. И безудержно заливалась смехом от того, что мотылёк в песне был таким маленьким и смешным, ничего не знающим и ничего никогда не видевшим - ни реки, ни снега, ни парохода, ни грозу, ни цветка, ни слезу и даже сестру свою - стре-ко-зу!
- Даже сестру свою - стрекозу? - обескуражено спрашивала нас Катя.
- Да, даже сестру свою - стрекозу! - не менее обескуражено кричали мы ей с такими же выпученными глазами как у ребёнка.
И Катя уже подпевала нам, но пока только одно слово:
- Стре-ко-зу!
А мы:
Этот мир такой огромный без сомнения
Папа с мамой дарят детям...
А Катя вместе с нами, подпрыгивая на каждый слог:
- Стре-ко-зу!
Это продолжалось долго. Наконец, она выучила припев и пела уже его вместе с нами. А спев, умудрялась в такой тесноте кружиться. Да ещё старалась, чтобы подол её платья красиво кружился вместе с ней, приподнимаясь, и надуваясь. Так получалось красиво!
- Как у принцессы, - поясняла она нам.
А мы пели, покачиваясь в такт, прихлопывая Кате и себе. И было очень-очень весело...
- Это она перед тобой красуется - показывает платье своё, - на ухо вдруг сказала мне Оля.
И я стал хлопать только для неё - маленькой танцующей принцессы в воздушном белом платьишке. А маленькая принцесса, видя, что я хлопаю ей и любуюсь ею, старалась кружиться ещё красивее...
Часы показывали три ночи. Сергей отнёс спящую принцессу в спальню. А посидев ещё немного, и наша полусонная мужская троица разбрелась спать по отведённым местам. И я, ничего не видя кроме размытых очертаний дивана и большой подушки, не раздеваясь, дополз до заветной цели, уткнулся в неё головой и сразу так и застыл, провалившись в сон...
А открыв глаза, сразу зажмурился. Потом осмотрелся: белые стены, белый потолок, ослепительно белые окна и двери балкона - это свет. Он лился в комнату непрерывной пушистой волной. Постепенно стал различать голоса. Они были знакомыми. Да, разговаривали на кухне Олег и Сергей. Увидав меня, они одновременно произнесли:
- Доброе утро!
- Этот мир такой огромный без сомнения! - приветствовал меня Сергей звонкой ночной песней.
Оба только в трусах и невероятно довольные. Они сидели за столом, пили пиво с сушеной рыбой, и, видимо, я прервал их задушевную беседу.
- Мы решили пока пивком ограничиться, - сказал Олег и громко поставил передо мной кружку. - Вот! Попробуй их разливного пивка! - Олег поднял из-под стола канистру и налил. - Свежее. Серёга сходил с утра, у него здесь рядом пятачок любимый. - Сергей подтвердил задорным кивком. - Мы подумали, что с утра в самый раз будет. Как ты считаешь?
Я развёл руки и открыл рот ещё в полусонном состоянии.
- Садись. - Понял меня сразу Олег. Я сел на подставленную Сергеем табуретку. - Ты рыбку бери, рыбку. Вот, это специально для тебя. - Олег протянул красный кусок и с любовью: - Свеженькое пивко, прохладное, забористое... - говорил он, подливая. - Сейчас посидим немножко и пойдём к Оле на работу, она просила утром. Все спали, а я проводил её. Бедная, как мне её жалко было.
- А я не слышал, как она ушла, - удивился Сергей. - В первый раз...
- Боялась разбудить вас. Повезло тебе с женой. Я бы, если б был твоей женой, тебя бы не потерпел - такого теоретика!
- Сам удивляюсь, как терпит... - Сергей пожал плечами и развёл руки.
Правая рука его как раз оказалась рядом с грудью Олега. А без того его тонкое лицо ещё больше вытянулось, невероятно заострив скулы. Олег одним движением скрутил голову у воблы и положил её в правую руку Сергея. Он её стал нюхать.
- Спроси её, - попросил Олег. - Хотя, их всё равно не понять, как бы мы не пытались...
Сергей продолжал нюхать задумчиво.
- Да, этот мир загадка, - согласился я.
И без слов подняли кружки и звонко чокнулись над центром стола. Одновременно сделали по три глубоких глотка и громко, будто не в силах уже держать, поставили кружки на стол. Искромётная жидкость, играя маленькими пивными молоточками по языку, и пощипывая пальчиками пивных гномиков горло, живо пролилась в желудок, продолжая приятно играть и пощипывать уже там. Оставалось только жадно вдохнуть, чтоб не задохнуться большую порцию белого тёплого воздуха, словно парного, льющегося через настежь открытые окна из звенящего утренними голосами и красками двора, и разжевать во рту твёрдый солёный кусок. И мы сделали это почти синхронно.
- Но в том-то и весь интерес, - заметил Сергей.
- Загадки всегда интересны. - Олег ловко разделывался с воблой. - Женщина состоит только из одних загадок: взгляд - загадка, чувства - загадка, мысли - тоже загадка, а уж о настроении её - я и не говорю. У меня было две жены-загадки - одинаково загадочны, но от каждой меня до сих пор неодинаково подрыгивает или потряхивает...
- Как? - попросил я уточнить.
- Бодряще! - встрепенувшись, бодро и резко ответил он.
На кухню вбежала Катя.
- Вот! - крикнул Сергей. - Вот моя доченька. Вот от кого меня подрыгивает больше всего на свете! - И Катя сразу оказалась в папиных крутых объятьях. - Как спасла, доченька?
- Хорошо, только дядя Олег громко храпел, я его слышала даже с другой комнаты.
- Это дядя Костя, - нашёлся Олег. - Он любит иногда похрапеть.
- Нет, это вы. И мама сказала, что это вы.
- Катенька, кушать хочешь? - спросил папа.
- Я конфетки хочу!
На столе сразу появился кулёк шоколадных конфет.
- Ешь, Катюша, сколько хочешь, я тебе ещё куплю, - разрешил Олег. - А рыбку хочешь солёненькую?
- Нет. Я её только ловить люблю с папой на рыбалке...
Время незаметно подошло к обеду. Все были довольны: Катя глотала одну конфету за другой, мы хлебали пиво, закусывая рыбкой, холодной картошкой с зелёным луком, и жгуче, ярко, знойно беседовали о музыке:
- ...Риччи взял стакан с водой и плеснул в лицо Лорду прямо на сцене, а тот продолжал играть, только тряхнул головой, как пёс... - рассказывал Олег. - А Риччи играл и ухмылялся. Да, Риччи - дьявол с гитарой...
- А Пейс - чёрт щекастый с палочками! - перебил я.
- Ребята, - крикнул вдруг Сергей, - лучшая группа всех времён и народов - 'Песняры'! - Мы согласились. - К примеру, песня 'Явор и калина'. - И, закрыв глаза от удовольствия, он запел: - Шепчутся явор с калиною в сумной долине, над яром...
И стало тихо. Даже за окном всё прислушалось к его тоненькой дудочке. И мы осторожно подхватили, в сопровождении восхитительных глаз Кати:
- Ше-эпчутся я-авор... с кали-и-и-но-о-о-юю, в сумной долине над я-а-а-а-ром...
- Я со своей первой женой познакомился на танцах, - стал рассказывать тихо Олег. - Это была первая песня, под которую мы с ней танцевали. А она такая худенькая была. Стеснялась так, что слова боялась произнести, даже не дышала в моих руках. Я держал бережно - боялся повредить что-нибудь у неё там...
- Может, испугалась?
- Если бы испугалась, то не пошла бы танцевать, - ответил мне Олег и продолжал: - А на втором куплете чувствую - обмякла. И покатилось у нас на десять лет дорожка 'забубённая'...
- Ты её любил? - спросил Сергей.
- И до сих пор люблю. И вторую жену до сих пор люблю. Они для меня не бывшие жёны. Для меня нет бывших жён. Они для меня навсегда останутся моими любимыми жёнами. - Он затих.
- Давайте за всех наших любимых женщин! - предложил Сергей.
- Стоя! - добавил Олег...
На улицу вышли в обнимку уже после обеда, пошатываясь, и эмоционально о чём-то рассуждая, кажется, о борьбе или взятии Берлина в сорок пятом. И решили пойти 'босяками', потому обувь не одели. Олег так и сказал:
- Пойдёмте босяками!
Все моментально и горячо согласились. Выпустив поверх шортов майки, мы, обнялись и отправились на работу Оли.
И шли по широкой улице, смело подставляя свои разгорячённые тела солнцу, которое было в зените, и я чувствовал, что температура внутри меня была гораздо выше уличной, отчего, казалось, что даже солнечные лучи обдували прохладой! Вокруг нас бегала и прыгала Катя, перемазанная с ног до головы шоколадом. Её я совсем не слышал. Я вообще ничего кругом не слышал. Людей, почему-то, не замечал, может оттого, что они нас сторонились, стараясь не попадаться нам на глаза, чтобы ни коим-образом не помешать нашему бравому, я бы даже сказал, по-мужски крепкому выходу! А может, просто растворялись в лучах. Просто растворялись. Просто...
А мы вышагивали шеренгой поперёк улицы, обнявшись за плечи, иногда останавливаясь, чтобы восстановить равновесие, когда вдруг начинали идти не в ногу или нас начинало заносить в сторону. В этот момент Олег, как капитан команды, командовал:
- Подравнялись! Подравнялись, кому сказал! Костя, подтяни шорты, они у тебя сползли уже ниже колен!
- У меня руки заняты! - И поворачивал на него открытый рот с выпученной вперёд нижней губой.
Тогда он, выговаривая мне за губу, с силой дёргал их вверх, да так сильно, что я подпрыгивал. Потом специально старался сильнее затянуть ремень. Так, я с высоко поднятыми шортами, сильно стянутый ремнём, начинал вначале кряхтеть, потом пискляво стонать:
И я терпел. А Олег командовал, встав на своё место:
- Сконцентрировались! Шагом марш!
И мы одновременно делали шаг. И старательно, и вдохновенно пели: 'Раскинулось море широко и волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далёко, подальше от милой земли...'
- Костя, повернись, - вдруг просил Олег.
Я поворачивался и получал стакан, наполненный прозрачной жидкостью. Выпив, меня снова подхватывали с двух сторон, и мы продолжали свой путь, словно перекатываясь с волны на волну, не смотря на всё усиливающийся 'шторм' где-то вокруг нас или внутри нас. И продолжали распевать...
- Эх, жалко, что магнитофона нет, - сказал я, когда закончилась песня.
На, что вдруг ответила Катя, неожиданно появившись откуда-то снизу:
- А, зачем нам магнитофон - вы у нас магнитофон!
Я даже протрезвел сразу.
- Да? - Посмотрел на неё растерянно, и Сергею: - Умная девочка.
Когда впереди показалась Оля со своим лотком с изображённым расписным пингвином посреди безлюдной площади, я как раз заканчивал песню, и особенно это получалось у меня проникновенно. А песня была, кажется, о 'бестолковой любви', которая с 'головкой забубённой'...
Я, наверное, для придания большего эффекта нашему появлению, станцевал 'коленочку', как мне показалось, удачно, так как удалось после прыжка одновременно приземлиться на обе ноги, разведя в стороны руки. После этого мне зааплодировали друзья, а я поклонился Оле да с таким чувством, что не удержался на ногах и упал на колени перед самым лотком, чуть задев пингвина носом. Оля испуганно вскрикнула, но я, посмотрел снизу на неё. Моргнул правым глазом. Потом ещё. Улыбнулся. И моргнул левым глазом, вернее, только попытался потому, что не умел им моргать. И быстренько вскочил. Отряхнул нос и коленки, и, как ни в чём не бывало, протянул ей руку со словами:
- Можно вашу ручку, прекрасная и восхитительная... самая, что ни на есть... - я повернулся с открытым ртом к Олегу, не находя слова.
- Афродита, конечно, - подсказал он.
- О, спасибо, друг. Я с тобой, как этот... - снова не находилось слова и посмотрел на Сергея.
- Кинжал, - подсказал на этот раз Сергей.
- О, - согласился я, и с чувством пожал ему руку, а потом Олегу. А потом Сергею. И обратился к Оле, но пожимая руку Олегу: - Познакомьтесь, это мои друзья. Один Олег - это он. - Я показал пальцем. - А другой мой друг Серёга - это он. И ещё друг... самый лучший друг... Катя...
- Очень приятно. - Как мне казалось, Оля веселилась. Я обрадовался. А она обратилась к моим друзьям: - Костя, хоть, говорить может, а вы в состоянии только по одному слову произносить.
- Ну, что ты, Оля, по два, - возразил Олег. - Меня легче убить, чем напоить, ты же знаешь.
- Боже мой, а что с ребёнком происходит? - Оля ужаснулась.
- А, что с ребёнком? - не понял вначале Сергей. - А, это? Это просто шоколадка, сейчас вымоется в море по самые ушки...
Теперь Оля в ужасе замерла. А Катя быстро облизывалась вся перед мамой, приговаривая:
- Мам, ну, что ты, в самом деле, это же шоколадка. Подумаешь, измазалась, будто конец света...
- Оля, ну, дай нам, хоть по маленькой мороженке, - попросил Сергей.
Она открыла лоток, к которому сразу прыгнула Катя.
- Мне вот это, - сказала она, показывая пальчиком, - 'Крутышку'!
- А мне моё любимое - стаканчик сливочное, - попросил Олег. - С детства люблю сливочное, но обязательно стаканчик. Костя, попробуй стаканчик сливочное - у нас такого нет!
- Ну-ка, ну-ка, - лизнул я белый бугорок. - О-о, просто шедевр...
Олег сразу откусил треть стаканчика, закрыл глаза и стал стонать от удовольствия. Его стала копировать Катя: откусив, она закрыла глаза и стала также стонать. К ним присоединился Сергей, а следом и я. Так, мы хором стонали.
- Не пугайте покупателей! - встревожилась Оля.
- Так, мы уходим, - успокоил её Олег.
- А вы куда?
- Купаться! - весело запрыгала Катя.
И мы отправились нестойкой гурьбой на море.
Я шёл впереди, одурманенный палящим зноем, не зная, и не видя дороги от катившегося в глаза пота, и корректируя свой путь звуками, доносившимися сзади от друзей, подобно коню, реагирующему на команды. Следом шли Сергей, не менее меня одурманенный, но крепко держащий ручку прыгающей в пыли Кати, не скрывающей своего удовольствия от того, что шла за ручку с любимым папочкой и предстоящего совсем скорого купания! Позади всех шёл вразвалочку, надувая щёки, Олег, сняв майку и шорты, положив их на плечи, как на полочки, то и дело, останавливаясь, и выпуская пар, подобно уставшему мерину.
Постепенно мы приближались к морю. Воздух свежел. Морской запах, и благодатный ветерок становились всё сильнее. Всё чаще попадались девушки в красивых купальниках, каждый из которых мы, не смотря на наше состояние, с интересом пытались разглядеть. Я улыбался им и моргал правым глазом. В ответ девушки посмеивались, отчего я начинал подрыгивать им правой рукой, которую не в силах был поднять выше груди. От этого они ещё задорнее смеялись, наверное, от того, что был в тот момент невероятно 'красивым': согнутый, красный и мокрый, с открытым ртом и лихим взглядом, до пупа подтянутыми шортами и босыми грязными ногами. Даже Олег, который уже давно пытался лечь на пыльную дорогу и 'поспать немножко' вдруг оживился, поднял голову и чутко реагировал на каждый купальник, произнося только один звук - 'о'.
Так, мы вышли на пляж. И, не замечая летящих мячиков, чего-то ещё так резво прыгающего, и невыносимо вопящего по сторонам, ничуть, не замедляя движения, и не произнося ни малейших звуков, поплелись в море. Вошли в него и легли. Путь был труден. Но, слава богу, он остался позади!