Санкт-Петербург, 06.04.2011
(05.03.1949 - 13.02.1985)
Нет точных определений для этого человека, трудно подобрать слова, характеризующие его. Сложность его натуры заключается даже не в том, что это был многогранный, разносторонний и увлекающийся человек. Главная его сложность заключается в его загадочности. Человек-загадка. Он как будто всю свою небольшую жизнь жил не в нашем общем, а в собственном мире, придуманном им в детстве, когда слабым и кривоногим детдомовским мальчиком, одиноко плутая по степи, он поклялся стать красивым и сильным мужчиной. Именно тогда в унылой, выжженной солнцем степи, на свет появился Талгат Нигматуллин - яркая, целостная, сосредоточенная личность, артист, писатель, боец, человек, дурманящий всех опиумом интеллекта и уникального обаяния, настоянного на восточном колорите и постоянном стремлении "стать совершенным человеком".
Родился Талгат в маленьком шахтёрском киргизском городке четвёртым ребёнком в семье татарина и узбечки. В возрасте одного года потерял отца (отец погиб в забое). Вырос в детдоме (мать отдала, поскольку не на что было жить). Был замкнутым, слабым, болезненным ребёнком (переболел рахитом), плохо говорящим по-русски. Удивительно, что именно тогда, в детстве, Талгат самостоятельно начинает методично и скрупулезно себя совершенствовать, что впоследствии станет смыслом всей его жизни. Неотъемлемым становится спорт (в основном лёгкая атлетика и борьба). Посещает драмкружок и бальные танцы. В совершенстве изучает русский язык. А чтобы овладеть литературным русским языком он собственноручно переписывает два тома "Войны и мира" Л.Н.Толстого. К семнадцати годам он становится красивым, физически развитым, уверенным в себе юношей, с твёрдым намерением стать кинорежиссёром. В семнадцать лет едет покорять Москву. В столице поступает в училище циркового и эстрадного искусства, куда его с радостью берут, и уже через год снимается в фильме "Баллада о комиссаре", где играет роль "белогвардейского офицера в лакированных перчатках". Как говорили его коллеги, эта первая роль у него блестяще получилась, после которой за ним закрепилось амплуа артиста, играющего холёных мерзавцев. После этой роли его сразу приняли во ВГИК да не просто на актёрский факультет, а в актёрскую мастерскую народных артистов СССР Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Во время учёбы, он со своим другом Николаем Ерёменко серьёзно занимается каратэ. Впоследствии Талгат Нигматуллин станет чемпионом Узбекской ССР и обладателем чёрного пояса по каратэ. Тогда и назовут его "советским Брюсом Ли".
Впервые я узнал об артисте Талгате Нигматуллине, когда в 1979 году на широкий экран вышел первый советский боевик режиссера Бориса Дурова "Пираты XX века", снятый по сценарию Станислава Говорухина, где Талгат играет самого одиозного пирата по имени Салех. Помню, тогда я был уверен, что это не советский артист, а приглашённый японский. Таким экзотичным он казался. Экзотично было всё: пронзительный холодный взгляд чёрных глаз, насмешливая недобрая улыбка, высокий голос и разговор с лёгким акцентом, будто нараспев, а главное - совершенное владение своим телом и приёмами каратэ, что тогда было в нашей стране настоящей экзотикой! Лично мне казалось, что это единоборство чуть ли не инопланетного происхождения, а каратисты - инопланетяне! Можно представить, какими глазами и с какими чувствами я смотрел тогда этот наш родной фильм, где впервые показали во всём блеске боевое каратэ, о котором мы, мальчишки конца 70-х годов прошлого столетия, были только наслышаны. Понимание того, что в каратэ происходит полный контактный бой, то есть, соперники наносят настоящие удары руками и ногами, которыми можно не просто покалечить друг друга, но и даже убить человека, нас обескураживало! Естественно, мы страшно хотели посмотреть своими глазами на эти кровавые битвы бесстрашных бойцов. Поэтому ломились на все сеансы этого фильма каждый день. Помню толпы людей возле кинотеатра спрашивающих лишний билетик. А в зрительном зале люди во время сеанса даже стояли! Я сам тогда посмотрел его не менее трёх раз и до сих пор с удовольствием пересматриваю.
Этот фильм так и остался непревзойдённым в отечественном кинематографе по количеству его посмотревших (точнее, по доле зрителей на количество выпущенных копий для широкого проката). Именно с этого фильма я запомнил артиста Талгата Нигматуллина. Теперь его образ хитрого и опасного каратиста всегда стоял перед моими глазами и я, занимаясь классической борьбой, вольно или невольно представлял его своим соперником во время схваток на тренировках. Потом будут "Приказ перейти границу", "Государственная граница", "Волчья яма", "Груз без маркировки", "Приключения Тома Сойера", "Один и без оружия", "Противостояние"... - всего более двадцати фильмов, где первоклассно снялся Талгат Нигматуллин.
В промежутках между съёмками Талгат пишет рассказы, киносценарии и стихи. Вначале 80-х он оканчивает Высшие курсы сценаристов при Госкино СССР. В Узбекистане публикуются некоторые его рассказы, готовится к изданию книга его прозы. На его стихи композиторы сочиняют песни, одна из которых под названием "Русские берёзы" становится особенно известной и часто исполняемой на концертах (каково для татарина-узбека и "советского Брюса Ли"?!). Кроме всего этого, артист изучает философию, Библию и священные книги других религий. Успевает трижды жениться (один брак был неофициальным), результатом чего станут две дочери и сын.
Помню, в конце 80-х годов меня потрясла статья в "Литературной газете" о смерти Талгата Нигматуллина. Это был настоящий удар, тем более я в тот момент не знал, что артиста уже нет в живых. После этой статьи были другие публикации о жизни и смерти артиста. В чём же всё-таки причина смерти Талгата Кадыровича? Однозначного ответа до сих пор нет. Напишу о причине его смерти, как я понял на сегодняшний день.
При всей своей цельности, своём внутреннем непоколебимом стержне, выкованном в течение жизни, у него была одна слабость, как я смог понять. Поскольку артист вырос без отца, он всю жизнь на подсознательном уровне нуждался в сильном наставнике, учителе, духовном отце. Именно это и сыграло свою роковую роль. Стремясь абсолютно постичь себя, "стать совершенным человеком", на своём пути он повстречал людей, в которых он нашёл, как ему показалось, своих единомышленников. Так, в первой половине 80-х годов он становится членом секты под названием "Странники" и попадает всецело под влияние её основателя и духовного лидера Абая Борубаева. Надо признать, что лидеры секты были известными людьми в кругах прогрессивной интеллигенции с незаурядным образом жизни, даже вызывающим в то время уважение своими смелыми и яркими поступками. Но чтобы ученики верили в учение, которое они проповедовали, им необходимо было свой образ жизни гармонично вписывать в него, чего, как я понял, со временем не стало. По сути, получается, что учителя предали своё учение. Талгату хватило духовных и интеллектуальных сил, чтобы понять это. И в начале 1985 года, находясь на пике своей популярности, он вначале отдаляется от секты, а потом и порывает с ней, за что фанатичные сектанты его наказывают смертью за отступничество: в ночь на 13-е февраля его забивают насмерть в одной из квартир в центре Вильнюса. Незадолго до этого Талгат Кадырович принимает православную веру и, до конца оставаясь истинно верующим, принимает мученическую смерть за веру.
Так, мастер каратэ в течение восьми часов спокойно позволяет себя бить разъярённой толпе сектантов. На его мёртвом обезображенном теле будет обнаружено 119 ран, 22 из которых - в области головы. Пять ран, нанесённых основателем секты Абаем Борубаевым (осуждён на 15 лет, через 2 года умер на зоне от туберкулёза), оказались смертельными. Жена Венера Нигматуллина кремировала тело мужа. Урна с прахом Талгата Кадыровича Нигматуллина захоронена в Ташкенте.
Народная мудрость гласит: "Нет предела человеческому совершенствованию". Эти слова я узнал в шесть лет, когда пришёл в борцовский зал заниматься классической борьбой, где они были выведены на стене белой краской. С тех пор с этими словами иду по жизни. И хоть стать совершенным человеком не является целью моей жизни, мне всегда нравилось постоянно себя совершенствовать буквально во всём, начиная с физического совершенствования и заканчивая духовным. В этом Талгат Нигматуллин для меня является примером. Много хорошего мог бы ещё сделать Талгат Кадырович на пути к своему заветному совершенству. Но жизнь свою он позволил оборвать за три недели до своего тридцати шестилетия. Ради чего? Когда лидер секты спросил его, готов ли он умереть за веру, как умер его "новый" духовный Отец - Спаситель Иисус, Талгат спокойно ответил: "Готов".
Санкт-Петербург, 08.04.2011
6 МАРТА 2011 года исполнилось 65 лет Дэвиду Гилмору. В группу Pink Floyd он пришёл по приглашению последним - пятым - в январе 1968 года. Так, после трёх лет существования, группа Pink Floyd стала пятёркой: соло-гитара и вокал Сид Барретт, бас-гитара и вокал Роджер Уотерс, клавиши и вокал Ричард Райт, ударные Ник Мейсен и Дэвид Гилмор.
Вначале Дэвид исполнял гитарные партии Сида Барретта. Часто его заменял, когда Барретт не мог присутствовать на концертах из-за болезни. После ухода Барретта из группы в первой половине 70-х годов (в 1975 году группа посвятила ему один из самых проникновенных своих концертов, назвав его, "Мы хотим, чтоб ты был с нами") Гилмор занял его место соло-гитары. Начался Pink Floyd с Гилмором.
Я узнал о группе Pink Floyd и Гилморе, в частности, в семнадцать лет, осенью 1989 года, когда начал учиться в Томском политехническом университете. Надо сказать несколько слов об этом периоде жизни. Тогда я впервые стал "свободным" от родительской опёки, зажил самостоятельной жизнью в самом прекрасном сибирском городе! Томск - это как любимая песня, которую всегда приятно слышать, особенно, если она напоминает о чём-то очень дорогом. С этим городом связаны самые светлые воспоминания о лучшем времени - студенчестве. Это красивый старинный город, основанный в 1604 году, памятник русского деревянного зодчества и, наконец, город студентов, где целый район отдан им в полное и бессрочное распоряжение, называемый всеми "студенческим городком". Этот необычный букет: пьянящая свобода, суровая Сибирь, красивый таёжный город, университет - первое высшее учебное заведение, возникшее в азиатской части России (11 мая 2011 года ему 115 лет), и дружная армия незаурядных студентов-политехников, где каждый друг другу "брат-студент", как поётся в гимне родного физико-технического факультета - покорил меня! Это было новое дыхание, новая страница в моей жизни. Новым было всё, от крыши над головой до чувств, переполнявших меня, чему в немалой степени способствовало знакомство с классикой мировой рок-музыки.
Помню, только познакомившись с одногруппником Александром, впоследствии, ставшим моим другом, в его комнате студенческого общежития услышал объёмную плотную музыку с уверенной гитарной главной партией, и необычно хриплым, будто издалека, голосом. Всё это напоминало неторопливое и обстоятельное музыкальное повествование - балладу, но в новом необычном для меня музыкальном стиле.
- Pink Floyd, британская группа! - пояснил Александр. - Что, нравится?
- Да, никогда не слышал!
- Ты гитару послушай, это Дэвид Гилмор, никто так не играет! Уже два десятилетия люди с ума сходят от этой музыки, а понять её не могут, и не поймут, потому что эта музыка неземная, она вселенского масштаба!..
Я узнал потом, что с детства Александр бредил космосом, мечтал заниматься астрофизикой, и музыка Pink Floyd с гитарой Дэвида Гилмора была для него, как космический корабль, позволяющая "путешествовать" в бесконечном космическом пространстве! Через два года он перевёлся в Московский инженерно-физический институт и приблизился к своей мечте.
С этого дня Роджер Уотерс, Ричард Райт, Ник Мейсен и Дэвид Гилмор были постоянно у меня на слуху. Их имена и названия альбомов я выучил наизусть. Почти всё свободное время от учёбы, включая ночи, я с новым товарищем слушал и обсуждал музыку, бережно и не дыша ловко манипулируя на кончиках пальцев виниловыми дисками. Ежедневно мы охотились за пластинками группы и покупали их, тратя, порой, всю стипендию!
Что же привлекло меня, как ни странно это может звучать, в музыке Pink Floyd? Во-первых, музыка этой группы ярко выраженного, уверенного гитарного звучания, что для меня было новым. Кроме этого, с самого начала меня удивила какая-то "залихватская" смелость в исполнении композиций, где запросто нарушались общепринятые нормы исполнительского искусства. Казалось, для музыкантов не существуют классические законы построения песни, где есть запев, припев и дополняющие эту основу проигрыши, обыгрывания, звуковые эффекты. В песнях Pink Floyd ничего этого не было. Все границы композиций были размыты и слиты воедино в грандиозный спектакль, в котором сочеталось, казалось, несочетаемое: различные гармонии, стили, ритмы и звуки. Эта группа обогатила меня, раскрыла новые горизонты в музыкальном мире.
Музыка Pink Floyd прежде всего привнесла в рок-искусство философскую глубину текстов, театральность композиций и акустические эффекты. А Дэвид Гилмор, придя в группу, усилил неподражаемый её стиль, сделав его, будто неземным, магическим, за счёт своей музыки, характерного, "пинк-флойдовского", как его назовут потом, хриплого вокала, а ещё непостижимого звучания гитары. Его гитара - это откровение. Именно этот гитарный стиль исполнения меня захватил с самого начала моего знакомства с ним и держит до сих пор, ничуть не ослабевая! Эта музыка для медитации, размышления в уединённом тихом месте. Именно с приходом Дэвида Гилмора Pink Floyd полюбили интеллектуалы, её так и стали называть: музыка для интеллектуалов. Это не значит, что только им доступно понимание этой музыки. Каждый её понимает по своему, но она всем помогает успокоиться, сконцентрироваться и сосредоточиться, что так важно для мыслящих, творческих людей. Здесь мне вспоминается мысль великого итальянского поэта Тонино Гуэрра, а мысль эта в том, что главным для творческого человека является даже не вдохновение, а душевный покой или, точнее, гармония в душе, которая помогает ему сосредоточиться. Именно насколько полно художник сможет сосредоточиться всем своим существом на идее, зависит и глубина её воплощения в художественном произведении. Вот почему художникам нужно уединение, отсутствие посторонних глаз и шума, чтобы никто не посмел, и ничто не посмело повлиять на их сосредоточенность во время священнодействия - творческого процесса. Момент творения - это таинство, как я считаю, это личное, которое должно остаться только с творцом. Вот почему композиторы или писатели запираются у себя в кабинетах, а музыканты очень не любят, когда посторонние присутствуют на их репетициях. И только очень редкая, особенная музыка может быть "не посторонней" для творцов в момент их священнодействия. Музыка Pink Floyd как раз одна из них.
Во-вторых, музыка Pink Floyd, хочешь ты того или нет, воздействует на психику человека. Слушая её, и в особенности гитару Дэвида Гилмора, "улетаешь в космос", отстраняешься от этой суеты и обыденности, серости и убогости реальной жизни. Будто становишься воздушным, с крыльями и неограниченной свободой! Гитара Гилмора завораживает, открывает внутри новые ощущения, рождает необыкновенное, неземное настроение. Не удивительно, что искусство Pink Floyd, где одна из ведущих ролей принадлежит Дэвиду Гилмору, стало родоначальником психоделического направления в рок-музыке - психоделики - музыки, воздействующей на человеческую психику. Таким образом, музыка Pink Floyd - это лекарство, приносящее человеку психическое успокоение, как мне кажется, исходя из собственного опыта. Лично мне музыка Pink Floyd и, в частности, гитара Дэвида Гилмора, помогала восстанавливать свои силы после многочасовых занятий в университете, где я, как человек ответственный, старался понять всё: и математические обоснования в теоретической механике, и химическую технологию редких, радиоактивных элементов, и экстракционный способ переработки облучённого ядерного топлива...
Наконец, группа Pink Floyd всегда была в авангарде развития музыкальных инструментов и всевозможной музыкальной аппаратуры. В своих концертах группа смело использовала все новейшие разработки. Поэтому, и стали называть группу "самой электронной". Очевидно, что группа стала родоначальницей ещё одного направления в рок-музыке - электронной музыки, которая сейчас стала преобладающей, в связи с бурным развитием электронной и цифровой техники.
Таким образом, группа Pink Floyd, помимо того, что она стояла у истоков рок-музыки, явилась ещё и родоначальницей двух направлений развития мирового музыкального искусства - психоделики и электронной музыки. Этим она себе "памятник воздвигла нерукотворный". Одним из главных архитекторов и строителей этого памятника был и есть Дэвид Гилмор.
Придя последним в группу, Дэвид Гилмор оказался самым верным её участником: после ухода по болезни Баррэта - достойно занял его место, после ухода Уотерса и распада группы - возродил её. Он всегда стремится собрать классический состав Pink Floyd, устраивая для этого "живые", чаще благотворительные концерты. Как мне кажется, во многом благодаря этому человеку группа существует, собирается и иногда устраивает мировые туры.
Кто же он, этот сутулый, немногословный, белокожий, длинноволосый человек, гитарист-виртуоз великой группы, с тихим хриплым голосом и обыкновенным лицом? Родился Дэвид Джон Гилмор в Великобритании, городе Кембридж, в семье преподавателей Кембриджского университета (отец преподавал зоологию). В юности научился играть на гитаре. В 1966 году создал ансамбль в колледже. С 1968 года в группе Pink Floyd. Главный соавтор Уотерса в создании знаковых для группы альбомов Animals (1977) и The Wall (1979). Параллельно с работой в Pink Floyd создаёт сольные альбомы David Gilmour (1978) и About Face (1984). В 1986 году создаёт собственную звукозаписывающую студию в купленном им доме на реке Темза. После ухода Роджера Уотерса и распада группы в начале 80-х, возродил её в 1987 году. Возрождённая группа Pink Floyd выпускает альбомы A Momentary Lapse Reason (1987) и The Division Bell (1994), записанные в "студии на воде".
Его творчество и преданность музыке отмечены мировым официозом присуждением ему престижных музыкальных наград и почётных званий. К примеру, в 2003 году он был произведён в чин Командора ордена Британской империи за служение музыке и благотворительности. В 2008 году награждён премией "За выдающийся вклад в мировое музыкальное искусство" на церемонии Q Awards. 11 ноября 2009 года получает звание почётного доктора искусств Кембриджского университета за заслуги в музыке, хотя не закончил даже колледжа! Но главной наградой является любовь слушателей на протяжении четырёх десятилетий.
Насколько мне известно, последними сольными пластинками его являются On an Island (2006) и Live in Gdarisk (2008). Работает уединённо в своей "студии на воде", наглухо укрывшись, и даже физически отстранившись от этого "безумного, безумного, безумного... мира", полностью сосредотачиваясь на собственном. Это ли не счастье: возможность легко, а главное, всегда, когда нужно, надёжно отстраняться от реального мира и, находясь в абсолютном уединении, спокойно сосредотачиваться и вдохновенно творить?!
Описывать музыку указанных альбомов нет никакого смысла. Дэвид Гилмор в них нисколько себе не изменяет. Он как всегда не повторим и превосходен! И слов, точно характеризующих его музыку, нет. Помню, когда я приехал после первого семестра на зимние каникулы домой, первым делом, не успев полностью раздеться, поставил пластинку Pink Floyd, которую привёз с собой, на проигрыватель. После прослушивания первой стороны, я спросил папу:
- Ну как музыка?
Он, с детства поющий, бывший солист ансамбля песни и пляски военного округа, обладатель редкого лирического тенора, ответственный руководитель и убеждённый коммунист, чуть подумав, серьёзно ответил:
- Красивая музыка, а голоса напоминают цыганский хор!..
И он прав. Эта музыка не для понимания. Её надо просто слушать и ощущать. А возможно ли вообще её постичь? Думаю, что нет. Во всяком случае, как 20 лет назад, во времена моей учёбы в университете, так и сейчас, когда я пишу эти строки, вопрос остаётся открытым.
Санкт-Петербург, 10.04.2011
(17.03.1856 - 14.04.1910)
...За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днём свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава,
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит...
А.С.Пушкин ("Сказка о царе Салтане")
17 МАРТА 2011 года исполнилось 155 лет со дня рождения Михаила Александровича Врубеля.
Я долго не решался писать о нём. Врубель из тех людей, о которых писать или даже говорить, надо быть достойным этого, а ещё смелым человеком. Я бы ещё хотел о нём написать так, насколько хватит духу и жизни. Он достоин того, чтобы посвящать ему жизнь. И вряд ли хватит для постижения его целой жизни!
Всё создаваемое Врубелем было независимым и не до понятым, всегда стоявшим особняком. В его творчестве нет ни грамма штампов, общепринятых стереотипов и представлений, заигрываний с публикой (на языке возникло слово "любезностей") и каких-либо преувеличений. Зато есть неразгаданная глубина, бесконечная печаль и вечное одиночество. Может быть, Врубель один из немногих художников, кто близок мне по духу.
В детстве у моей бабушки в деревенском доме висело две картины. Одна картина была репродукцией картины Леонардо да Винчи "Мадонна Литта", а напротив неё, на противоположной стене, висела небольшая репродукция картины Врубеля "Царевна-Лебедь". Так между двух картин я проводил все свои летние каникулы. Про "Мадонну Литту" мы ещё поговорим. Разговор о царевне Врубеля, такой страшной и прекрасной...
Когда солнце светило ярко и белые лучи его буквально топили через окна бабушкин дом, это было не время царевны: она уходила во мглу, удалялась, пока, до поры до времени. Картина расплывалась тогда в тёмное пятно. Я не раз пытался всмотреться в картину, когда комната была залита солнцем, и мало что удавалось разглядеть. Это было время мадонны Леонардо, которая торжествующе смеялась над ней, хоть и царевной, но такой потерянной и тусклой, такой невразумительной и забытой! В это время я, конечно, радовался лету и солнцу, буйству света и тепла, яркой и поющей природе, которая жила рядом, начинаясь сразу от открытых окон бабушкиного дома и до мохнатых гор, коронованных белыми скалами - с одной стороны, и цветущего огорода, переходящего в весёлую разноцветную деревню, - с другой стороны. И в центре этого веселья была смеющаяся мадонна! А царевна гасла. Она, будто сознательно, не прощаясь, покидала этот праздник, который у меня назывался "торжеством летних каникул в деревне у бабушки"! Её не участие в празднике "торжества каникул" меня совсем не обижало, мне было всё равно тогда, но сейчас я понимаю, что это всеобщее ликование было не для неё, одинокой, гордой и сильной красавицы.
После продолжительных солнечных деньков, называемых деревенскими жителями "вёдрами", обязательно наступали другие времена, с громовыми раскатами и светопреставлениями на почерневшем и зловещем небе, которые я боялся. И тогда уже мне, ребёнку, было не до веселья! Помню, после особенно яркого солнца и жарких дней, случился страшный разгул стихии: небо было как никогда чёрным и низким, день превратился в душную ночь, злой, будто сумасшедший ветер беспощадно гнул и ломал деревья, жуткий, как из преисподней, гром сотрясал землю. И над всем этим взволнованным миром взрывалась ослепительная молния, неожиданно разрубающая жёлтым мечом свинцовое небо! Я, сильно испугавшись, тяжело дыша, прибежал домой. Бабушка за мной плотно закрыла двери, занавесила окна, выключила свет и начала молиться на кухне. Я же тихо сел в тёмной комнате и стал вслушиваться в разгул стихии на улице. А сел я на диван, который располагался между двумя картинами. "Мадонны Литы" не было! Мадонна, будто побоявшись как-то себя в этот страшный момент проявить, растворилась во мраке - самоуничтожилась! В её стороне всё расплылось в чёрное, холодное месиво, без границ и всяких очертаний!
На противоположной же стороне в это время всё было озарено серебряным светом. Картина "Царевна-Лебедь" светилась. Глаза царевны внимательно наблюдали за мной и резко моргали, когда сверкала молния. И с каждым разом открывались всё шире и шире! Теперь я видел перед собой настоящую властительницу и грациозную красавицу. "Вот, значит, что такое и царевна, и лебедь одновременно!" - сверкнула у меня мысль в голове. Это было её время! Из маленькой и серой, она вдруг превратилась в страшную и прекрасную мою повелительницу! И мне вдруг она стала страшнее, чем разбушевавшаяся стихия. Я загипнотизированный её взглядом больших глаз сидел и не смел пошевелиться, будто боялся в них провалиться! Я точно знал в тот момент, что это она правит стихией. Что в её власти и небо, и гром, и молния, и ураганный ветер, и мой страх, и страх моей бабушки, неистово молящейся перед образами на кухне, и моё беззаботное лето, которое так легко можно потерять, и даже большое, уральское, всепоглощающее, как мне казалось раньше, солнце! Оказывается, всё, чему я так радовался буквально несколько минут назад, может легко бесследно исчезнуть, испариться, будто и не было его вовсе, а всегда было и есть эта страшная несокрушимая и всепобеждающая стихия! А царевна, видя мой страх, будто громко смеялась надо мной. Конечно, смеялась: гром - вот её смех, а раскаты молний - сверкание её глаз!
Вдоволь посмеявшись надо мной, она смягчила, к счастью, свой гнев: я заметил, что ветер за окнами стал стихать, дождь слабеть, гром и молния постепенно прекращались, а небо светлело. Робко, а потом всё смелее и смелее стало проглядываться из-за туч солнце, которое на фоне небесной черноты казалось ещё ослепительней, чем раньше. Бабушка, не переставая шептать молитвы, открыла занавески на окнах и вышла на улицу, где кругом безудержно бурлила вода и всё больше смелела природа, оправляясь от потрясения. Волна облегчения, наконец, окатила и меня с головы до пят. Я пришёл в себя, облегчённо вздохнул, встал и взглянул в сторону, где висела "Царевна-Лебедь". А царевна исчезала, уходила во мглу, но напоследок мне моргнула, будто говоря: "Не забывай меня и помни, кто здесь хозяйка!".
Вскоре снова кругом было море огня как будто и не было светопреставления. И, спустя какое-то время, даже стало казаться, что всё это мне почудилось: "Быть такого не может, чтобы царевна с картины вдруг ожила!" - говорил я себе и смеялся. А вместе со мной смеялась мадонна, которая снова чувствовала свою силу и неотразимость.
И всё-таки после этого случая, с самого детства у меня особенное отношение к картине Врубеля "Царевна-Лебедь". Какое? Даже не могу подобрать подходящих слов. До сих пор ловлю себя на мысли, что тогда, в далёком детстве, отдыхая в деревне у бабушки на летних каникулах, во время страшной грозы мне явилась живая царевна из картины Врубеля. Она словно пришла ко мне из любимой старой, красивой сказки, много раз рассказанной мне в детстве. Потому и отношение у меня к Врубелю с тех пор особенное, замешенное на магии и волшебстве.
А ещё с той самой поры и на протяжении всей жизни чувствую непреодолимое желание быть рядом с грозою, в самой гуще разгула стихии. А когда такое происходит, испытываю неописуемый восторг! Может быть оттого, что подсознательно понимаю: где-то рядом, в этот самый момент, летает моя страшная и прекрасная повелительница с большими сверкающими глазами и широкими сильными крыльями. И я, может быть, неосознанно ищу её. А она, невидимая мною, проносится рядом и так же, как когда-то в детстве, смеётся надо мной! И выдают её только ветер, гром и молния!
Санкт-Петербург, 17.04.2011
(31.03.1685 - 28.07.1750)
Памяти моего учителя Дмитриева Валерия Валентиновича
В каждой музыке - Бах, в каждом из нас - Бог.
Бах - ёмкое слово. Им мы выражаем, к примеру, звонкое падение чего-то тяжёлого. А когда мы выражаем одновременно и неожиданную радость, и приятное удивление или, наоборот, тяжёлое разочарование, мы будто озаряемся в первом случае, разводим руки в стороны и выпускаем из себя лёгкое: "Ба-а-а!..", или, наоборот, тянем поникшим голосом, полным слёз - во втором случае. А когда нас застают врасплох или мы получаем какой-то приятный сюрприз, мы испугано вздрагиваем с криком: "Ах!". А теперь соединим лёгкое или тягучее "Ба-а-а" с визгливым "Ах", снова получается "Бах"!
А ещё это имя немецкого композитора, того самого, которому 31 МАРТА 2011 года 326 лет со дня рождения. Если скажу, что это великий композитор, я этим ничего не скажу: великих много, а Бах - один! Если я начну говорить об его творчестве, вряд ли скажу что-то новое. Скажу только так: это явление в мировом музыкальном искусстве сравнимо с громким падением на землю чего-то тяжёлого, к примеру, большого астероида, изменившего этим орбиту вращения земли, а следом и саму жизнь на земле, или с буйством существующих человеческих чувств вместе взятых. Таким образом, это явление включает в себя и душераздирающее "Бах!", и разгул человеческих чувств, выражающийся звуками "Ба-а-а!" и "Ах!". Соглашусь с мнением Бродского: творчество Баха дало начало развитию всех известных ныне музыкальных жанров. Даже джаз, в чём я не сомневаюсь, берёт свои корни от Баха: его многочисленные музыкальные обработки, обыгрывания тем собственных произведений и других композиторов - не что иное, как импровизация, а где импровизация, там начинается джаз!
Тринадцатилетним пареньком мне посчастливилось познакомиться немножко с творчеством Иоганна Себастьяна Баха, когда я учился в музыкальной школе по классу "ударные инструменты". Одно из произведений этого композитора входило тогда в мой репертуар, и я исполнял его на ксилофоне. Нормальное явление в мире музыки: играть Баха на различных даже самых неожиданных инструментах.
Играть Баха по-своему сложно, что естественно, но необыкновенно интересно! Особенно сложно было мне вначале, когда только начинал постигать хоть и одну главу его великого наследия. Зато интересно было всегда: и в начале, и в периоды развития, кульминации, и, наконец, финала. Я вкратце постараюсь описать каждый из этих периодов, составляющих одну из самых счастливых страниц моей жизни - исполнительского творчества. Сегодня я с гордостью могу сказать, что это было в моей жизни. А было это так...
В декабре 1984 года я стал лауреатом Целиноградской области Казахской ССР конкурса молодых исполнителей. Как я им стал - это тема другого рассказа. Победа в области дала мне право участвовать в республиканском конкурсе, который должен был состояться в столице Казахской ССР городе Алма-Ата в середине апреля 1985 года.
В конце декабря 1984 года началась подготовка. Прежде всего нужен был достойный репертуар. По регламенту требовалось исполнение трёх произведений: по одному зарубежного, советского и казахского композиторов. С учителем решили не "осложнять" жизнь и оставить для республиканского конкурса уже известные мне произведения, а именно: танец девушек из балета "Гаянэ" А.И.Хачатуряна и "Бег коня" Курмангазы. Оставалось изучить произведение зарубежного композитора. Все понимали, что это произведение должно быть ключевым, дающее убедительное представление о моём исполнительском и художественном мастерстве. Не знаю, чем руководствовался мой учитель, но в начале января 1985 года он определился: Иоганн Себастьян Бах, концерт ля минор для скрипки с оркестром. Вот так, "с лёгкой руки" своего учителя я приобщился к творчеству гения. С этого момента начался самый сложный период подготовки - разучивание произведения - занявший два морозных месяца: январь и февраль.
Поскольку я не имел собственного ксилофона, мне было разрешено заниматься на школьном инструменте в любое время, когда он был свободным. В основном это было вечером, когда заканчивался рабочий день и школа пустела. Обычным делом для моих сверстников в это время было гулять на улице после выполненных школьных домашних заданий. Я же шёл в музыкальную школу, как на работу - свободного времени у меня теперь не было. Придя, брал ключи у сторожа, открывал класс, включал свет, ставил перед собой ноты, тяжело вздыхая, и начинал учить партитуру. По началу, мне было грустно от этого. Но со временем, постепенно, я увлёкся этими вечерними занятиями. Мне даже нравилось находиться одному, растворяться в вечерней тишине здания, которую нарушали только звонкие звуки моей игры. Находясь наедине с инструментом и Бахом, я мог быть полностью раскрепощённым в выражении своих чувств, поведении и игре на ксилофоне. Свои индивидуальные занятия я превращал в весёлую игру, во время которой я был либо учителем, объясняющим непонимающему ученику, что такое "Бах" и как надо играть его, либо музыкантом-виртуозом, доводя отдельные части произведения до совершенства, и раскланивающимся после блестящего их исполнения перед, якобы, восторженной публикой, засыпающей меня букетами цветов! От темпераментного исполнения, "выходов на бис" и интенсивных поклонов мне становилось жарко, я краснел и потел. Иногда я забывался и только сторож возвращал меня в реальность, который осторожно стучал в дверь и вежливо говорил: "Костя, не пора ли домой, уже десятый час?".
Так, сложно и медленно, но верно и весело продвигалась работа. Пролетели два самых холодных зимних месяца. И к концу февраля я мог уже на память играть всё произведение. Теперь начинался второй, самый ответственный период постижения - развитие, от которого в основном зависел успех всего дела. Этот период продлился до самого отъезда в Алма-Ату.
С марта я приступил к занятиям с аккомпаниатором - женщиной, которая была преподавателем в музыкальной школе по классу "фортепиано". Теперь мне не нужно было придумывать игры, чтобы непростое приобщение к Баху происходило веселее. И без того было весело: эмоциональный преподаватель ходил по классу, напевая и дирижируя, делал чёткие точные замечания, успевая пошутить и сделать комплимент женщине, которая теперь всегда была членом нашей дружной команды. Она гармонично влилась в наше общество и с первого занятия довольно резво начала играть "с листа". Но и ей, как я частенько замечал, требовались репетиции: в перерывах основной своей работы, она индивидуально старательно занималась.
Мартовское солнце было щедрым, оно будто прорвало через окна школьные стены и водопадом обрушивалось в класс. И среди этого моря весеннего огня происходили наши занятия.
- Так, начнём сначала! - сосредоточенно говорил учитель, встав посреди класса, энергично поворачивая кудрявой головой, глядя то на меня, то на аккомпаниатора.
- С самого начала? - уточнял я, концентрируясь.
На что учитель с удивлённым взглядом оборачивался ко мне, потом к аккомпаниатору, разводил руки в стороны и торжественно провозглашал:
- Ну, если у начала есть самое начало, тогда начнём с самого начала! - и он делал резкий взмах правой рукой.
Аккомпаниатор весело улыбалась и понимающе кивала ему в ответ головой. Я же хмыкал и занимал рабочее положение.
- Внимание, начали! - командовал учитель, и мы начинали играть.
- Стоп! Костя, каждый звук должен быть акцентированным, как звук тоненьких молоточков: та та-а, та та-а, та та-та-та, та та-та-та, та та та! - чеканил он каждую ноту, нагнувшись ко мне. - Так, ещё раз, начали!
Начинали одновременно, чётко акцентируя каждый звук, но потом чуть сбивались. Учитель громко хлопал в ладоши и кричал:
- Стоп, стоп, стоп! Костя, ты слушай аккомпаниатора! Куда ты понёсся? Не сбивай темп! Давайте ещё раз сначала, начали! - И он громко хлопал в ладоши, отбивая сильную долю в нужном темпе.
Я старался акцентировать каждый звук в бесконечных, как казалось, музыкальных переливах, при этом слышать и отмечать игру аккомпаниатора, держать постоянный темп. Основная сложность заключалась в том, что я впервые играл полифоническое произведение, когда партии солиста и аккомпаниатора живут параллельно, своей жизнью, где происходит собственное зарождение, развитие и кульминация темы, её изящное обыгрывание с чередой усиления и ослабления громкости звука. Но, не смотря на кажущуюся независимость равноправных мелодий, происходило постоянное их логическое взаимодействие и взаимное дополнение. Получалось яркое, темпераментное, многочисленное звучание, похожее, к примеру, на одновременный стук дождя по крыше и стёклам окон в едином темпе и одинаковом ритме, но со своими независимыми и очень похожими капельно-водяными рисунками, попеременно становясь, то громче, то тише, то звонче, то глуше.
- Ты уши сегодня мыл? - спрашивал серьёзно меня учитель и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Сейчас пойдёшь мыть, чтобы мог, наконец, слышать аккомпанемент! Ты должен слышать, чувствовать, переживать, понимаешь? Так, ещё раз, сконцентрировались, друзья мои, внимание, начали!
Примерно так происходило несколько занятий, пока мы, наконец, не стали играть с аккомпаниатором, что называется, в едином порыве, чувствуя друг друга, и отмечая своей игрой игру партнёра, не сбивая темпа. Когда мы впервые без сбоев довели произведение до конца, все были очень рады. Учитель даже облегчённо выдохнул со словами:
- Слава богу! Если, Константин, так будешь продолжать, скоро найдёте меня в психбольнице, на пальме! Буду весело смеяться, и слать вам воздушные поцелуи оттуда!
Конечно, это была очередная шутка учителя, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды. Бах: барокко, полифония, подвижность темпа и, наконец, обыгрывание основной темы, будто плетение вокруг неё мелодических изящных узоров - всё то, о чём мне рассказывали на уроках музыкальной литературы, я в полной мере теперь ощущал на собственном опыте.
Вообще, вспоминая с сердечной теплотой своего учителя, надо сказать, что человек он был весёлый и остроумный. К примеру, одним из методов его внушения было имитация возникновения у него нервного тика: когда видел, что ученик не понимает, он начинал нервно моргать одним глазом и подёргивать ртом, потом подключалось плечо, а следом вся остальная половина тела. Когда это не сразу помогало, он кричал, не переставая дёргаться:
- Ты видишь, я не могу остановиться?! Хочешь, чтоб я постоянно так ходил?
- Нет! - конечно, отвечал я и старался исправиться.
Когда играл правильно, учитель переставал нервно дёргаться, но как только я начинал допускать ошибки, он мгновенно начинал дёргаться, стоя передо мной. Мне, естественно, было не смешно в тот момент и я "брал себя в руки". Учитель переставал дёргаться, но не отходил от меня. Как только, вдруг, ему что-то не нравилось, он сразу выразительно начинал нервно моргать глазом и дёргать ртом. Я исправлялся - он прекращал. Так мы с ним, бывало, занимались долго под безудержный хохот аккомпаниатора.
Но смех смехом, а время шло. Заканчивался март.
Когда мы с аккомпаниатором стали легко исполнять произведение целиком, наступил следующий этап подготовки - достижение художественности в исполнении, когда необходимо было научиться исполнять произведение с учётом всех его музыкальных нюансов и оттенков. Именно после этого этапа произведение, собственно, и становится музыкальным произведением, начиная звучать так, как необходимо ему звучать перед публикой.
Помню, кто-то принёс пластинку с записью концерта ля минор Баха в исполнении выдающегося скрипача Давида Фёдоровича Ойстраха в сопровождении симфонического оркестра. Мы каждый день слушали концерт, подмечая и запоминая все особенности его исполнения. Конечно, ксилофон не скрипка: передать и изысканную тонкость, и уравновешенную яркость, и самое главное, певучесть произведения - стоило не малого труда. Ойстрах делал это не просто мастерски, а с большой любовью, как мне казалось.
Теперь я, в свою очередь, не механически исполнял концерт, а "вживался" в него, жил этой музыкой и не я её "вёл", а она меня увлекала за собой по своим замысловатым, но всегда ярко освещённым тропинкам и дорожкам. Меня, в моём лёгком и непринуждённом, как казалось со стороны, путешествии, сопровождала аккомпаниатор, которой как будто нравилось это путешествие, и она ни на миг не отставала от меня, а всегда вовремя и к месту поддерживала и помогала. В это время учитель, будто пританцовывая, ходил по классу, увлечённо дирижировал, эмоционально двигал головой в такт музыки и одобрительно кивал, если ему нравилось исполнение. В тот момент, когда требовалось играть чуть тише, он нагибался ко мне, вытягивал губы и двумя пальцами - указательным и большим, соединённым вместе, - "усмирял" мою игру. Когда же требовалось играть громче, он резко выпрямлялся, широко и смело дирижируя. Когда аккомпаниатор брала на себя роль ведущего путешественника, он мне сразу ладошками встревожено показывал "успокоиться", чтобы не мешать ведущему, но при этом просил:
- Переживай, переживай!..
И я "переживал", что качественно отмечалось на игре! Когда же я подхватывал инициативу ведущего, то давал волю своим накопленным чувствам, эмоционально "выплёскивая" их через свою игру в окружающий мир. Приятное волнение и радостный всплеск эмоций, лёгкая улыбка и безудержный хохот, лучезарная морская гладь и волны, звонко разбивающиеся о камни, восходящее красное солнце и золотое блистающее в зените! И ни грамма скорби, бури, мрака! Вот таким мне слышался концерт!
После многих репетиций и "переживаний", я смог в достаточной мере постичь это произведение. Каждая нота теперь для меня была уникальной и необходимой, без которой нарушилась бы сбалансированность всего произведения, а вместе с ним и всего мира, который каждый раз рождался при исполнении концерта. Каждая нота теперь для меня имела свой оттенок цвета и даже силу удара по соответствующей ей клавише инструмента, рассчитанную до долей грамма где-то внутри меня. Каждая нота теперь рождала внутри меня маленький кусочек настроения, а в своей совокупности эти кусочки создавали неповторимое чувство далёкой эпохи барокко с её изяществом и пышностью в архитектуре и живописи, где обязательно находилось место нежному небу, пушистым облакам и игривым или задумчивым, но всегда смешным круглощёким ангелочкам с игрушечными крылышками.
Так, к началу апреля я подготовился к республиканскому конкурсу. Теперь, с наступлением первых апрельских тёплых деньков, на занятиях мною наигрывался конкурсный репертуар, когда исполнение всех трёх произведений доводилось (шлифовалось, говоря производственным языком) до блеска! Теперь наше трио состояло не просто из дружных и весёлых музыкантов, но и единомышленников, понимающих друг друга без слов, а только по взгляду и движению рук.
За два дня до вылета в Алма-Ату состоялось моё прослушивание в школьном концертном зале. Непосредственно перед выступлением я впервые услышал объявление, которое впоследствии всегда буду слышать перед каждым исполнением Баха, после которого, как я со временем заметил, у слушателей делался более серьёзный и даже несколько прищуренный взгляд в мою сторону: "Иоганн Себастьян Бах. Концерт ля минор для скрипки с оркестром". Прослушивание прошло успешно: все, и администрация, и преподаватели школы, остались довольны моим выступлением и пожелали мне успеха на республиканском конкурсе. Впереди была Алма-Ата.
Ещё в марте я с родителями сходил в ателье, где женщина модельер сняла с меня мерку, заметив удивлённо: "Какая широкая грудь у мальчика!". Вскоре концертный чёрный костюм был готов, и папа сшил мне галстук-бабочку. Накануне отъезда, надев дома костюм "с иголочки", белую сорочку и элегантную папину бабочку, я предстал перед родителями при полном параде! Стоя перед зеркалом, широко улыбаясь и дирижируя, я звонко спел начало концерта Баха: "Та та-а, та та-а, та та-та-та, та та-та-та, та та та!". Это было началом нового периода в моей жизни - участия в республиканском конкурсе - самого яркого и волнующего, того, ради которого я три последних месяца не знал покоя, а упорно занимался на ксилофоне.
В следующий дождливый поздний вечер я в составе делегации Целиноградской области прилетел в Алма-Ату. Ступив на трап самолёта, я увидел ярко освещённое длинное здание аэровокзала, над которым светились большие красные буквы "АЛМА-АТА". Нашу делегацию встретили и проводили в автобус. По пути в город вдоль дороги мне запомнились тополя с широкими кронами, которые высвечивались светом фонарей из ночной мглы и казались огромными старыми великанами. Припав к стеклу, я с интересом их разглядывал, как будто никогда не видел тополей! А следом за ними стал всматриваться в ночной город, который блистал разноцветной иллюминацией, жёлтыми окнами домов, белым светом высоких фонарей и движущимися в разные стороны светящимися фарами машин.
Уже за полночь добрались до гостиницы. Как только я очутился в кровати, сразу крепко уснул.
Утром, открыв глаза, прямо перед собой через большое окно я увидел горы с белоснежными вершинами. Я не верил своим глазам: ещё вчера я жил в степном мире, а сегодня совсем рядом настоящие высокие горы, какие я видел только на картинках! Выбежав на балкон, моему восхищению не было предела: горы тянулись сплошной нескончаемой мощной грядой, насколько хватало взора. От восторга я даже непроизвольно вскрикнул. Я как будто за одну ночь оказался в другом, неизведанном, сказочно красивом мире! И всё, что потом происходило со мной, пока я был в этом городе, мне казалось чем-то не совсем реальным, похожим на маленькое приключение в доброй прекрасной сказке!
Находясь под впечатлением от сказочного мира, в котором вдруг оказался, я во второй половине дня на репетиции с каким-то новым ещё непонятным для себя чувством исполнял Баха в абсолютно белом концертном зале консерватории, где должен был состояться конкурс. В большом зале с прекрасной акустикой произведение вдруг зазвучало по новому: более торжественно и колоритно. Учитель, слушая меня из глубины зрительного зала, восторженно произнёс, обращаясь ко мне и аккомпаниатору:
- Вы слышите, как звучит концерт?! Вот для таких залов он создавался, для дворцов и театров!
На следующий день в этом же зале происходило торжественное открытие конкурса и жеребьёвка участников, по итогам которой мне предстояло выступать через день - в последний день прослушивания, ровно в 11 часов.
После жеребьёвки, когда почувствовал внутри знакомое уже мне конкурсное волнение, я чуть лихорадочно занимался в отведённой мне аудитории, играя и переигрывая конкурсный репертуар. Может быть, мне хотелось довести свою игру до автоматизма, чтобы исключить всякие неожиданности, не знаю. Но в какой-то момент, то ли от волнения, то ли ещё отчего, я стал сбиваться, особенно после того, как посмотрел партитуру концерта Баха. Я с ужасом тогда подумал: "Неужели это всё я играю?!". Мне вдруг показалось, что это невозможно сыграть, таким сложным произведением концерт мне показался! Именно в этот самый момент учитель, видимо поняв моё состояние, сказал вдруг с серьёзным видом:
- Не переиграть бы... - И добавил, обращаясь ко мне: - Завтра, накануне выступления, целый день к инструменту не прикасайся! И сегодня хватит заниматься. Всё, отдыхай!
На следующий день, когда уже начались прослушивания, и вокруг этого действа постепенно накалялось конкурсное напряжение, мы с учителем пошли знакомиться с городом, чтобы хоть на время отвлечься. Вначале посетили историко-краеведческий музей Казахстана. Но древние предметы быта кочевников, оружие и амуниция степных воинов, грозные манекены всадников в боевых сверкающих доспехах - не смогли полностью отвлечь меня от мыслей о предстоящем завтрашнем выступлении. После музея мы отправились в цирк. Именно цирк с его зрелищным представлением мне помог отвлечься! Во-первых, я был впервые в цирке и, находясь на верхнем ярусе, поначалу очень боялся упасть прямо на арену - таким крутым амфитеатр мне показался, я даже сильно вцепился в подлокотники кресла, как в самолёте во время посадки, казалось, стоило мне чуть наклониться и я кубарем покачусь вниз! Во-вторых, представление захватило меня: помню, мчащихся коней, на которых стояли артисты и жонглировали горящими факелами, головокружительные полёты воздушных акробатов под куполом цирка, а в конце представления арена превратилась в круглую железную клетку, в которой прыгали через горящие кольца, кувыркались и разевали ужасные пасти, издавая резкое рычание, рыжие тигры, выполняя команды смелых дрессировщиков!
На следующий день после завтрака, надев концертный наряд, и ответив каждому на его "ни пуха, ни пера!" - "к чёрту!" - отправился в консерваторию, где меня ждали учитель и аккомпаниатор. Я старался не думать о предстоящем выступлении. Помню, вокруг меня мир благоухал: пели птицы, радовала глаза молодая зелень, цвели белыми шарами яблони, а в чистом небе, будто на сцене блистательно "выступало" южное солнце! И глядя на всё это великолепие, у меня невольно в голове вдруг запела мелодия концерта Баха, как будто ничего другого и не могло припомниться в этот момент!
Подойдя к консерватории, я увидел скопившихся людей перед входом. Кто-то был задумчив и сосредоточен, и, не говоря ни слова, неторопливо прохаживался, а кто-то наоборот радостно и возбуждённо о чём-то рассказывал окружавшим его улыбающимся людям. Все были красивы и нарядны.
Зайдя в свою репетиционную аудиторию, меня встретил учитель, который бодрым, уверенным голосом произнёс:
- Привет, Константин, инструмент стоит в кулисах перед сценой! - и, не отрывая взгляда от меня, спросил, чуть заметно улыбаясь: - Волнуешься?
- Немножко... - как-то неопределённо ответил я.
- Это бывает! - махнул рукой учитель и добавил, указывая на аккомпаниатора, которая сидела у окна: - Вон наша мадам "тает" от волнения!
- Ой, как я волнуюсь, как я волнуюсь, Костя!.. - в ответ запричитала она, повернувшись ко мне, положив руку на грудь.
Увидев её праздничный макияж и при этом страдальческое выражение лица, мне стало почему-то смешно и я рассмеялся. В ответ учитель, нагнувшись к ней, весело заговорил:
- У тю-тю-тю, заплачьте ещё, чтобы вся краска растеклась по лицу, вот тогда будет не просто выступление, а настоящее шоу! Вот тогда вы с Константином "бахнете" так "бахнете"! Долго потом жюри будет ваше выступление вспоминать и вздрагивать! - И он от души рассмеялся.
- Да ну вас! - махнула она рукой. - Вам лишь бы посмеяться!
- Да я вас на руках носить буду после выступления! - широко разведя руки, громко произнёс учитель. - Будет вам и шик, и блеск, и красота!
- Ладно, я запомню!.. - покачивая головою, ответила ему аккомпаниатор.
В непринуждённой атмосфере пролетело время. Я чувствовал лёгкое волнение, как будто оно осторожно покалывало тоненькой иголочкой мне грудь, но в целом я был уверенным и готовым к выступлению. Я хорошенько размял руки до жжения в запястьях и с нетерпением ждал выхода на сцену. Наконец, когда оставалось минут двадцать до выступления, мы, одновременно сделавшись серьёзными, друг за другом отправились к сцене. Впереди шла аккомпаниатор, следом я и учитель.
Проходя мимо дверей, ведущих в зрительный зал, я увидел висящую на них табличку со словами "ТИХО! ИДЁТ ПРОСЛУШИВАНИЕ". Мы старались идти бесшумно, но встречающиеся по дороге женщины прикладывали к губам пальцы, напоминая нам о соблюдении тишины. Перед самым входом в закулисное помещение нас встретила женщина, которая, сверив мою фамилию и мой порядковый номер с записями в папке у неё в руках, пропустила меня и аккомпаниатора. А учитель отправился в зрительный зал, сказав напоследок с серьёзным видом: "Ты, Константин, будь смелее на сцене, там бояться нечего! И не забудь поклониться после выступления. Я буду рядом, в зрительном зале. - И, похлопав меня по плечу, добавил, чуть улыбаясь: - Успеха вам и ни пуха!". На что получил наш соответствующий дружный ответ.
Стоя перед сценой возле своего инструмента я наблюдал за выступлением предыдущего участника: длинного кларнетиста, который исполнял, как мне показалось, технически очень сложное произведение. Он активно двигал кларнетом и верхней половиной тела, издавая приятные высокие трели, будто подражая пению птиц. Мне тогда подумалось: "Играет сложную вещь. Да, это не областной конкурс, здесь уровень повыше. Ну у меня тоже сложные вещи, один Бах чего стоит!".
Как только кларнетист закончил, ко мне подошла женщина с папкой и тихо сказала:
- Начинаете с Баха, потом Хачатурян и Курмангазы. Я всё буду объявлять. Инструмент сейчас выкатят на сцену, потом уберут.
Когда сцена освободилась, мне было разрешено выходить. Каждый мой шаг по сцене эхом отдавался в противоположной стороне зала, в глубине которого я увидел десятка полтора представительных членов жюри, сидевших за длинным столом с белой скатертью. Они, видимо, были в хорошем настроении: улыбались, оживлённо шептались друг с другом и кивали головами. Когда выкатили инструмент, все лица членов жюри устремились в мою сторону и шептания прекратились. Позади них сидело немногочисленное количество зрителей, среди которых где-то сидел мой учитель.
Я встал за инструмент. Глубоко вздохнул. Аккомпаниатор заняла своё место за роялем. Молодая девушка села рядом с ней, чтобы переворачивать ноты. Воцарилась абсолютная тишина. И в этой тишине раздался торжественный выразительный голос той самой женщины с папкой, которая, оказывается, была в красивом длинном блестящем платье, чего я сразу не заметил, наверное, от волнения:
- Иоганн Себастьян Бах. Концерт ля минор для скрипки с оркестром.
Теперь зависело от меня, когда начнётся исполнение. Я осторожно опустил палочки на клавиши с которых начинался концерт и занял рабочую стойку. Аккомпаниатор в полной готовности смотрела вполоборота на меня, ожидая сигнал к началу игры. Я взглянул на неё, кивнул и через мгновение резко ударил левой рукой по клавише инструмента. Заиграли одновременно, но вдруг неожиданно аккомпаниатор сбилась. Я ещё надеялся, что она сможет исправить положение, но услышал её слова:
- Костя, начнём сначала!
Я непроизвольно выдохнул на весь зал: "Ух!". После чего начали сначала, и дальше всё покатилось, как по маслу. Всё пространство красивого концертного зала наполнилось гениальной мелодией Баха, которая прекрасно вписывалась в его интерьеры с портретами композиторов, утончённой лепниной и большой хрустальной люстрой.
А ровно через неделю после этого выступления в Московском Кремле говорливый Генеральный секретарь провозгласит на весь мир "перестройку" в советской стране. Могли ли мы представить тогда к чему приведёт этот непродуманный эксперимент в масштабах целого государства! Вспоминая сейчас апрель 1985 года и всё, что произошло потом с нашей страной, у меня невольно создаётся впечатление, что концерт ля минор Баха, исполненный мной на республиканском конкурсе в чудесной весенней Алма-Ате, явился, нечто вроде, последним звонким аккордом советской эпохи, судьба которой была уже предрешена этой самой "перестройкой". Потом, после столь памятного для меня апреля 1985 года, страна уверенно "покатилась" к своему неминуемому трагическому концу!
А пока до "перестройки" была ещё целая неделя! Мы вдохновенно наслаждались весною, солнцем, чудесным городом, утопающим в белых яблоневых садах, и гипнотически красивыми горами! И всё это великолепие было созвучно с лёгкой и светлой музыкой Иоганна Себастьяна Баха, постоянно теперь звучащей внутри меня!
Сразу после моего выступления наше весёлое трио укатило на высокогорный каток Медео, где я был поражён, увидев загорающих людей, лежащих посреди не тающего снега! Налюбовавшись горными пейзажами Заилийского Алатау, и полакомившись шашлыками, считавшимися самыми вкусными в Алма-Ате, мы спустились на такси в город для того, чтобы оказаться на ВДНХ. Осмотрев павильоны со спутниками и ракетами, комбайнами и тракторами, юртами и коврами, нагулявшись среди причудливых деревьев и фонтанов, мы оказались в национальном казахском ресторане. Здесь под национальные мотивы мы неторопливо вкушали национальные блюда, а девушки официантки в национальных костюмах заботливо за нами ухаживали. Далее была туристическая поездка по Алма-Ате с посещением городских достопримечательностей, среди которых мне запомнились "Мемориал Героям Панфиловцам" в городском парке и голубые ели возле высотной гостиницы "Казахстан". А на ужин мы снова "приземлились" за столик ресторана, но уже в центре города.
Наше "наслаждение" продолжилось и на следующий день сразу после награждения победителей, где я был объявлен дипломантом конкурса, в подтверждение чего получил из рук благоухающего и радостного председателя жюри диплом с медалью. Помню, председатель жюри с чувством говорил мне тогда, пожимая мою правую руку: "Константин, ты должен обязательно учиться в интернате для особо одарённых детей! Пусть родители мне позвонят! Телефоны я передал твоим учителям!".
После этого наше смеющееся трио "сбежало" с торжественного закрытия конкурса и показательного концерта победителей, где я, кстати, должен был участвовать. Нам было интереснее побывать в последний день на Центральном городском рынке - настоящем восточном базаре! О, это зрелище никого не оставит равнодушным! Нас поглотила, будто кипящая и поющая яркая и ароматная казахская шурпа в огромном казане! Чего здесь только не было на многоэтажных торговых рядах: горы арбузов, помидор, винограда, яблок, орехов, хлебных лепёшек, мясных туш, рыбы, меха, ковров, халатов... Особенно мне запомнились царственно восседающие на руках молодых казахов, готовые в любое мгновение собою пронзить небо, бронзовые степные орлы и нетерпеливо фыркающие красные, сверкающие на солнце, кони!
В тот же день вечером мы немножко с грустью попрощались с этой весенней сказкой и улетели в Целиноград. А когда наш самолёт приземлился, мы оказались посреди мрака и жуткой снежной метели. Просидев весь следующий день в аэропорту из-за нелётной погоды, мы с большим трудом добрались на автобусе до дома. Усталым, голодным и холодным, но радостным, с дипломом и медалью я предстал посреди ночи перед родителями.
После конкурса я ещё несколько раз исполнял концерт ля минор Баха. Самое памятное исполнение было в мае, когда я в составе концертной бригады выступал на одном из самых крупных предприятий города по случаю его юбилея. Помню, после исполнения концерта, меня работники предприятия, дружно хлопая, долго не отпускали со сцены заводского дворца культуры. Нет слов, чтобы описать чувства, какие я тогда испытал. В тот вечер я с большим удовольствием в благодарность за такое внимание ко мне, исполнил другие произведения, которые изначально не входили в концертную программу и поэтому исполнялись мною без аккомпаниатора, что ещё больше подкупило слушателей!
Последний раз я исполнил концерт на отчётном смотре творческих коллективов города на сцене городского дворца культуры. Было это глубокой промозглой осенью 1985 года. К тому времени я уже не учился в музыкальной школе, но меня убедительно попросили выступить на концерте в качестве лауреата и дипломанта музыкальных конкурсов. Я тогда не думал, что это выступление явится для меня не только последним исполнением Баха, но и вообще последней моей игрой на "солнечном инструменте" - ксилофоне. Помню, перед выходом на сцену я, естественно, волнуясь, ходил взад-вперед, не переставая разминать руки. Вдруг какая-то встревоженная женщина обратилась ко мне:
- Посторонним здесь нельзя находиться!