Салки с преисподней (название рабочее, черновик)

Берегитесь, когда бескрылые расправляют крылья.

Станислав Ежи Лец

Глава 1. Осужденный на жизнь

  

   Вечерний воздух был упоительно свеж. Столь свеж и чист, что, казалось, им нельзя надышаться. Стремительно темнеющий свод небес изумленно и радостно простирал объятья навстречу сонному лику щербатой луны, смущенно расправляющей над холмогорьем цветастое покрывало ночи. Терпкая пряность летнего пестротравья шелковыми лентами стлалась над землей, щедро одаривая живительной бодростью припозднившегося путника. Им был невысокий худенький подросток лет пятнадцати-шестнадцати, едва ли не вприпрыжку несшийся по густо увитой ужовником стежке. Он вел под уздцы гнедую кобылицу, навьюченную тяжеловесною перекидной сумой. Порою чудилось, что расшитая затейливым узором холщовая ткань занимается приглушенным радужным мерцанием, а сокрытое ею пребывает в беспрестанном движении.

   В облике мальчика не было ровным счетом ничего необычного. Впрочем, лишь только если судить о нем, как о жителе века восемнадцатого. Уж слишком юный путник сходствовал с ожившей работой русского живописца. Давно нуждающиеся во внимании парикмахера взъерошенные темные вихры, тонкий нос с россыпью веснушек, кои столь резко контрастировали с молочно-белой, не тронутой загаром кожей, что были различимы и в неярком лунном свете; по-детски припухший рот... Одет он был довольно незамысловато - потертые бархатные штаны до колен, льняная рубаха да выбеленный на солнце суконный камзол. Однако все же что-то неуловимо светлое и уютное в нем вмиг притягивало к себе внимание, вызывая невольную улыбку. Но лишь дотоле, покуда юноша не поднял взор. И едва ли сыскался тот, кто сумел бы сейчас без содрогания заглянуть в этот глубокий омут тоски и безысходности.

   Вскорости показалась череда особо крутых взгорий, окаймленных кружевом молодого соснового подлеска, и мальчик прибавил ходу. Его босые ноги раз за разом окунались в перламутровый жемчуг росы, поднимая в воздух студеные брызги. Лошадка покорно трусила за ним следом, лишь изредка прядая ушами да досадливо кося глазом на беспокойную ношу.

   Подъем был весьма тяжел, но только лишь достигнув вершины, подросток позволил себе перевести дух. Далече внизу промеж двух долин на пологом холме мерцала огнями величавая крепость. Хищно щерились острыми зубцами мощные крепостные стены. Неусыпными часовыми взирали вдаль увенчивающие их бастионы и равелины. Словно диковинный исполин замер в дозоре подле бурных вод широкой ленты реки.

   От вершины главной башни вдруг отделились два огромных птичьих силуэта. Натужно застонали воздушные струны, безжалостно рвущиеся под мощными взмахами крыл. И уже вскорости стало возможным лицезреть воистину гигантских белых сов. В несколько мгновений преодолев немалое расстояние, птицы закружили над юношей, а вслед за тем опустились на землю. С губ мальчика сорвался едва слышимый прерывистый вздох. А меж тем одна из птиц неуклюже двинулась по кругу, ни на миг не спуская с него тяжелого взора янтарно-желтых очей.

   - Послушайте, почтенный Уаллгарг, не кажется ли вам, что сие и есть то несносное дитя, кое послужило причиною переполоха в обители? - ее низкий хрипловатый голос так и сочился скверно скрываемым раздражением.

   - Пожалуй, вы совершенно правы, почтенный Лонерген, - нарочито безучастно ответствовала вторая, а затем внезапно подалась вперед, лязгнув черным клювом в опасной близости от лица юноши. - Что вы себе позволяете, безмозглый мальчишка?! Вы должны были вернуться в Игнесценс еще пополудни! Гернот Аталл зол до чрезвычайности! Зачем, позвольте узнать, вы отказались от помощи других алатов?!

   - Я не отказывался, - негромко и решительно отозвался подросток, хмуро взирая на пернатого собеседника.

   - Не городите чушь, Гарвей! - яростно взмахнул крыльями Уаллгарг. - Оставить вас в Эстивале одного без значимой причины попросту не могли. Молодой Нэлеус поведал наместнику, что вы сами отказались с ними лететь, предпочтя возвращаться пешим ходом.

   От обиды и возмущения паренек не сразу нашелся, что ответить, лишь судорожно сжал кулаки. Однако совладать с собою сумел довольно скоро.

   - Ужели наместника устрашила вероятность, что жертвенный дар решил избегнуть предначертанной участи? - в несколько подрагивающем голосе вдруг явственно зазвенела злая ирония пополам с горечью. Как ни странно, совы смутились, а он неожиданно сухо продолжил. - Насколько я разумею, наместник изъявил желание видеть меня нынче же? Пожалуй, негоже заставлять его предаваться ожиданиям. К тому же следует передать кружевницам нити келестиса. А посему дозволят ли мне досточтимые eri продолжить свой путь?

   - Нет уж, - Лонерген быстро повернул к нему голову, - так просто от нас не отделаться. По нраву вам, или нет, но в обитель вы полетите с нами. Вас понесу я. Почтеннейшему же Уаллгаргу доведется отнести келестис в мастерские.

   - Как пожелаете, - последовал все такой же холодно-отстраненный ответ.

   Подросток с натугой снял суму со спины лошади, а после шепнул что-то в островерхое ухо. Кобылица нервно всхрапнула, ткнулась мягким носом ему в плечо и резво унеслась прочь.

   Расправив крылья, Лонерген поворотился к нему спиной. После недолгих раздумий юноша, легко подпрыгнув, крепко ухватился за перья у самой шеи птицы. На мгновение сгустившийся вокруг совы воздух пошел разноцветными сполохами. В следующий миг они были уже в небе.

   На смотровой площадке главной башни несли дежурство три рослых воина, облаченные только лишь в длинные, почти до пят, кольчуги, мягко мерцавшие во тьме радужными искрами. Соскользнув на каменные плиты, мальчик учтиво поклонился мужчинам и спешно направился к лестнице, уходящей вглубь башни. Шестью пролетами ниже он бесшумно ступил в окутанный теплым свечением коридор, в который выходило множество дверей. Надобная сыскалась в самом конце прохода.

   Келейка была крохотной, но уютной. Едва ли не половину ее занимала крытая вышитым покрывалом мягкая лежанка. Подле нее стоял стол резного дуба, на нем свеча в оловянном подсвечнике и несколько книг в кожаных переплетах. В углу дубовый же сундук. Вот и вся обстановка. Через узорную решетку настежь распахнутого окна в келью протиснулась ветка цветущей липы.

   Плотно притворив за собою дверь, мальчик поспешно стащил кафтан, а затем облачился в белоснежную рясу, выуженную из недр сундука. Немного поразмыслив, натянул на ноги светлые башмаки. Пригладил вихры деревянным гребнем и, тяжко вздохнув, устремился прочь из комнаты.

   Его опередили. В дверном проеме, вперив в подростка испытующий взгляд глубоко запавших глаз, стоял плотный, высокий мужчина. Крутой лоб, орлиный нос, широкий подбородок придавали его лицу резкость и особую рельефность.

   - Артай Гарвей, - глубокий голос был тих и властен, - ныне вы покидали крепость в последний раз. И ежели я прознаю, что вы преступили мою волю!.. - мужчина сурово нахмурился, а затем наотмашь ударил юношу по щеке...

  

  

   - Кира Юрьевна? Кира Юрьевна-а! Кирочка, детка, просыпайтесь! - негромкий грудной голос с трудом проник сквозь дремотную пелену. Алла Ивановна... Кроме нее никому и в голову не пришло бы именовать деткой дежурного врача... Сон сняло как рукой, и Кира ошалело подскочила на кушетке. Боже, который час?! Мобильный упорно не желал находиться. Вот ведь... лягушка! На душе-то как дурно... И щека болит. Отлежала, что ли?..

   - Больного привезли? Поднимайте, оформляйте... Сейчас буду. - С трудом подавляя зевоту, она торопливо забрала рассыпавшиеся по плечам русые кудри под колпак и, подхватив со спинки стула стетофонендоскоп, направилась было к двери, но, словив на себе несколько растерянный взор старенькой медсестры, остановилась. - Что... Уже утро?

   - Да, поди, без четверти семь уж, - улыбнулась Алла Ивановна, и тут же ласково заворковала, принявшись между тем "наводить порядки". - Андрей Павлович обещали быть минут через двадцать-тридцать, вот я и решила вас разбудить-то. Чайку вот вам горяченького принесла, да пирогов... - На стол торжественно водрузились стопка первичных историй болезни, чашка-заварник да блюдце с двумя высокими румяными пирожками. - Внучка давеча знатных пирогов с яблоками напекла! Хороша хозяюшка растет, а ведь всего тринадцатый годок-то пошел... - Настольная лампа заняла свое место в шкафу, а плотные занавеси на окне раздвинулись, пропуская в ординаторскую холодный утренний свет. - Да вы кушайте-то, кушайте! Бедняжка, совсем умаялись!.. - старушка горестно покачала головой, а после всплеснула руками. - Ну да ладно, пойду я, не буду вам мешать...

   - Спасибо! - только успела сказать девушка вдогонку.

   Отставив чашку в сторону и отложив так и не продегустированный кулинарный шедевр, Кира в изнеможении опустилась на стул. Есть совсем не хотелось, но и расстраивать "Феечку", как за глаза именовали сердобольную Аллу Ивановну, было не к чему. А вот спааать... Так, без пятнадцати... нет, уже без пяти семь. Выходит, что прикорнуть удалось всего минут на сорок. За ночь. Дежурство выдалось просто немыслимым. Это сколько же они больных-то приняли? Одиннадцать? Нет, шестнадцать... А ежели счесть больным вдрызг пьяного участкового, явившегося пополуночи объясняться ей в вечной любви, то все семнадцать. Просто прекрасно! Еще сон этот... И пригрезится же такое! Однако довольно сиднем сидеть. Начмед приедет с минуты на минуту. А являться к Палычу на доклад в помятом виде решился бы, пожалуй, только камикадзе.

   Едва она успела сменить халат, как в комнату заглянула знакомая небритая физиономия. Узрев ее, ургентный хирург расплылся в довольной улыбке:

   - Физкульт-привет пилюлькиным! - Не успела Кира и глазом моргнуть, как этот наглый двухметровый детина с удивительной для своей комплекции грацией прошмыгнул к столу и сцапал пирожок. - Слушай, Литвинова, что-то ты сегодня бледная какая-то! С чего бы это?

   - Привет-привет, работник ножа и топора, - не осталась в долгу девушка, со снисходительно-укоризненной усмешкой созерцая, как приятель невозмутимо дожевывает уже второй и довольно жмурится, прихлебывая остывший чай. - Зато ты, Самойлов, я погляжу, бодр до омерзения! Секретом сего феномена не поделишься?

   - Не-а! Тайна настоящих джигитов! - нарочито утрируя кавказский акцент, белобрысый "джигит" многозначительно подмигнул, но, выглянув в окно, разом утратил напускную веселость. - Палыч приехал. К тому же не в духе. Уже завхоза распекает. Не иначе как за неубранный с крыльца снег. Надо бы нам с тобой у приемной раньше них оказаться. Так сказать, продемонстрировать радение и тщание на благо отечественной медицины.

   Собственнически приобняв Киру за талию, он повлек ее к выходу. Та едва успела ухватить со стола стопу историй и мельком заглянуть в зеркало. Странно, но ей вдруг померещилось, что оттуда на нее взирают настороженные зеленые глаза, в которых блестят слезы.

  

  Продолжение в дальнейшем появится исключительно здесь...