Старый Кормак впервые заметил Мэри в майское воскресенье, когда она вслед за отцом и мачехой выходила из церкви, и многие в деревне считали этот день счастливым для девушки, а саму её - везучей. В самом деле, разве могла молодая бесприданница расчитывать на лучшую пару, чем богатый бездетный вдовец? А что он родился за пять зим до её отца, так тем лучше: скоро быть красавице молодой да богатой вдовой, а там и снова под венец недолго. Так шептались, завидуя, кумушки в церкви, так твердила мачеха и самой Мэри, и Шону, её старому отцу. Только вот Мэри вовсе не выглядела счастливой.
- Тетушка Айлбе, - говорила она тихо, опустив глаза, - ведь я не люблю его, тетушка Айлбе. Разве не грешно идти замуж за человека, которого не любишь?
Тетушка Айлбе только руками разводила:
- Глупая девчонка, где ты только наслушалась подобных слов? Шон, хоть ты вразуми свою дочь, иначе сидеть ей в девках до старости!
Шон вздыхал. Ему не хотелось неволить единственное дитя, но старость не была так добра к нему, как к старому Кормаку, который всё еще выглядел крепким, словно дуб на пригорке за церковью. Нет, Шон не в силах уже был перепить любого за столом и обогнать соседа за плугом. Смерть подкрадывалсь к нему, извещая о своём приближении кашлем, сотрясающим по утрам всё тело старика. А когда он умрет, что станет с девочкой? Айлбе не оставила бы её без куска хлеба, но Айлбе и самой не под силу прокормить себя - придется ей проситься к брату, прясть в его доме пряжу в обмен на кров. Сестре он не сможет отказать, а вот пустит ли в дом чужую девчонку? А если и пустит - велика ли радость жить нахлебницей в чужом доме? Одна ведь одинешенька останется, ни кровиночки родной в целом мире. Много у него было детишек с прежней женой, да всех Бог прибрал, только Мэри и осталась.
- Старый Кормак - человек добрый, - говорил он дочери, - обижать тебя не станет.
- Ну так и я его не хочу обижать, - отвечала Мэри, - но как позволить ему дотронуться до меня - не знаю, отец. - При этих словах Мэри краснела, как и полагалось скромной девушке.
- И где ты только набралась таких слов, - вздыхал вслед за мачехой отец.
Мэри не любила молиться в церкви. Там было душно, темно, клонило в сон, монотонные слова святого отца наводили то страх, то скуку. То ли дело - поляна в лесу! Здесь были воздух, зелень, жизнь. Солнце ли, дождь ли - с детства, если хотелось помолиться, Мэри бежала не в церковь, а на окраину леса. В детстве это было проще: мать легко отпускала её за ягодами и орехами. Особенно девочка любила приходить по утрам, когда от пения птиц кружилась голова и казалось, что диковиная музыка раздаётся со всех сторон в ответ на её молитву. Девочка находила заветную поляну, клала перед собой на землю две скрещенные веточки и принималась молиться о своих детских делах. Чтобы дождик перестал, чтобы мальчишки с соседнего двора не обижали, чтобы мама не ругала за разбитый горшок... Сейчас Мэри улыбалась, вспоминая об этом. В детстве было просто, а вот что делать, если не знаешь, о чем просить?
После ночного дождя трава была мокрой. Мэри приподняла подол, опускаясь на колени, чтобы не промочить насквозь и не перемазать в земле - засмеют ведь. Привычно сжала ладони перед грудью, закрыла глаза. Сразу оглушило пение птиц - когда закрываешь глаза, звуки словно становятся сильнее.
- Пресвятая богородица, - зашептала Мэри, - чистая дева Мария, подскажи, вразуми. Как за нелюбимого замуж идти? И отца ослушаться не решусь, если велит. Пока что он уговаривает, но может ведь и приказать. Что же мне делать?
Мэри перевела дыхание и продолжила:
- Прошу, заступница. Если есть на то твоё желание, пусть мне до осени явится настоящих жених, на небесах выбраный, чтобы сердце его узнало. Пусть заступником мне будет на земле. Помоги, дева Мария, не зря же меня твоим именем матушка покойная нарекла!
Девушка замолчала, перекрестилась и вытерла набежавшие слёзы. Она собиралась сказать что-то еще, но вдруг поняла, что пение птиц совершенно смолкло, и вместо него доносится музыка. Флейта? Похоже, только кому взбредет в голову играть в лесу на флейте с утра пораньше? Мэри открыла глаза, огляделась. Никого не было видно. Музыка доносилась словно со всех сторон сразу, делалась то громче, то тише, но вскоре стала затихать. Снова вступили птицы, заглушая флейту окончательно, но и в их пении Мэри теперь слышался прежний мотив. Он был странно знаком, этот мотив, как будто она слышала его раньше, так давно, что и припомнить нельзя.
Поднявшись с колен, девушка направилась назад, к дому. Хорошо, что их дом на окраине, никто не заметит её отсутствия. Что же, она сделала, что могла, теперь судьба её в руках божьих.
Дома Мэри сразу же принялась за дело: корову она подоила еще до ухода, не ждать же кормилице с полным выменем, а теперь бросилась задавать корм курам и свиньям. Лишь покончив со всеми делами на подворье, вошла в дом. Там хлопотала Айлбе.
- Закончила с курами? - не глядя, спросила она. - Вон тогда, принимайся за тесто, а то не успеет подойти вовремя. А что это за музыка на улице, кто это балуется в такое время?
Мэри вздрогнула. По правде сказать, девушке и самой казалось, что чудесный мотив с лесной поляны провожает её домой, но ей и в голову не приходило, что это могут слышать другие.
- Не знаю, тетушка, - проговорила она торопливо, - я ничего не слышу.
Айлбе постояла, прислушиваясь.
- Теперь и я не слышу, - призналась женщина, - я только что, как ты вошла, казалось, будто кто-то заиграл на флейте. Ведь померещится же такое! Музыка, словно мы живем в стране ши! Постой-ка, - вдруг встревожилась она, - ты не ходила ли давеча по круглому холму? Не забрела ли случаем в волшебный круг где-нибудь в лесу?
Мэри затрясла головой:
- Что вы, тетушка, будто я ребёнок малый! Все же знают, что в круглом холме живет волшебный народец! Да и нет никакой музыки, показалось вам!
- Показалось или нет, - отрезала сердито Айлбе, - а глянь-ка на притолоку: надежно ль прибита подкова? Гвозди не разболтались ли?
Завертел привычный круговорот домашних дел. Вдвоём они еще засветло управились по хозяйству, и Мэри, взяв платок и нитки, устроилась в своей комнате у окна. Мэри была искусной вышивальщицей, одной из лучших в деревне, случалось ей и вышивать на заказ свадебные наряды. Эх, было бы в деревне побольше богатых домов - жила бы Мэри в достатке. Сегодня она собралась вышить себе платок вместо старого. Айлбе позволила ей взять небольшой лоскут тонкого, дорогого белого полотна - небось, на приданное пойдет. Игла в пальцах девушки ходила проворно, выводя узор по белому полотну, и Мэри позволила рукам делать привычную работу, задумавшийсь о своём. Легкость, пришедшая утром после лесной молитвы, уже успела развеяться, и грустные мысли снова одолевали девушку. Пытаясь отогнать их, она принялась напевать за работой, и следующее, что она заметила - это что от дневного света почти ничего не осталось, а рядом стоит Айлбе и смотрит на неё как-то странно, словно впервые увидела.
- Значит, никакой музыки не было? - спросила мачеха, и Мэри поняла, что всё это время напевала тот самый утрений мотив. Девушку охватила досада на себя: надо же было так попасться!
- Не было, тетушка Айлбе, - упрямо повторила она, опуская глаза на вышивание. И едва не ахнула вслух. Даже при слабом свете можно было разглядеть на полотне невиданную птицу: алую, розовую, сиреневую, золотую. Птица была небольшой, и Мэри отчетливо поняла, что рядом с ней на платке нужно вышить еще одну, родную сестру этой, а за ней - еще и еще, пока весь платок не покроется диковинными птицами, и тогда нужно будет вышить синий ободок по краю, словно реку. Никогда в жизни в голову девушки не приходил подобный узор, и сейчас она была уверена, что не придумала его, а подглядела где-то.
- Откуда нитки-то такие? - спросила вдруг Айлбе.
- На дне лежали, - только и догадалась ответить Мэри. И вправду, таких ниток, таких цветов в их доме сроду не водилось! Мэри даже и подумать не могла, сколько такое богатство могло стоить - но вот, выглядывают из мешочка, словно всегда тут хранились!
- Должно быть, от матери покойной осталось, - пробормотала Айлбе, отходя.
- Должно быть. - Мешочек действительно достался девушке от матери, но еще вчера она могла бы поручиться, что никаких ниток, кроме обычных белых да маленького мотка темно-синих, в мешке не было.
Мэри бережно положила вышиванье на подушку и принялась готовиться ко сну.
Тем временем, Айлбе шептала уставшему сонному мужу:
- Пропадет девчонка, как есть пропадет! Если любишь её - скорее отдай замуж, как в церкви обвенчается - волшебный народец от неё и отстанет!
Шон снова вздыхал. Он не слишком верил в сказки про волшебный народец, но дочку и впрямь нужно было выдавать замуж, пока по селу не поползли слухи. Мэри всегда была немного странной, но ребёнку многое прощается, но если взрослая девушка начинает петь диковинные песни и вышивать странных разноцветных птиц вместо привычных узоров на счастье - жди беды.
Приближалась осень, а с ней время свадеб. В воскресенье старый Кормак намекнул, что хотел бы уже этой осенью ввести жену в дом - кто знает, что случится через год. Шон привычно вздохнул да и согласился.
Воскресным вечером, когда все уже спали, Мэри тихонько выбралась из окна и, накинув на плечи шаль, побежала к лесу. Нет, девушке и в голову не приходило бросаться с берега в глубокий омут - и замужем люди живут, а старый Кормак действительно добрый человек, не обидит. Просто не спалось девушке, не лежалось и не сиделось, да и музыка не оставляла в покое, тихонько забираясь в окошко. Чем ближе к лесу, тем отчетливее делался мотив, словно невидимый флейтист сидел где-то неподалеку. И впрямь, стоило Мэри ступить на свою полянку, как между деревьями мелькнул светлый силуэт. Стукнуло сердце, и вместе с тем перед глазами вдруг встало воспоминание: эта же полянка, и женская фигура в белом платье танцует перед ней, а сама она смотрит с восхищением и почему-то снизу вверх... Словно сон, который видела в раннем детстве. Мэри шагнула вперед. Белое платье мелькнуло и пропало, словно и не было.
Постояв, девушка повернулась, собираясь вернуться домой (и то сказать - что это ей в голову взбрело среди ночи бродить по лесу?), и вскрикнула от неожиданности: перед ней стоял мужчина. Высокий, выше её на голову, черноволосый, зеленоглазый, стройный, как молодое дерево - одним словом, такой красивый, каких Мэри в жизни своей не встречала. И то сказать, где бы ей было повстречать ши? А что гость - не человек, девушка сразу поняла, сердцем почувствовала.
- Здравствуй, красавица, - негромко промолвил ши, и голос его словно ложился на ту самую музыку, был её частью, её началом и продолжением.
- И тебе здравствуй, - Мэри даже удивилась, что язык не отнялся, ноги не подкосились. Стояла спокойно, словно с соседом через плетень беседуя.
- Не потанцуешь ли со мной, девушка? - Танцевать? С ним? Разве не счастье, разве не чудесно было бы понестись в танце по поляне, залитой лунным светом, под музыку, которую, кроме них двоих, никому не услышать, и самой стать этой музыкой, этой песней без слов, закружиться, кружиться...
Мэри тряхнула головой, отогнала наваждение.
- Станцевать с тобой я бы рада, но не стану, не сердись. Слышала я - опасно смертным девушкам танцевать с ши, можно себя забыть и домой не вернуться.
- А что дурного в том, чтобы забыть себя? - Мэри и сама не поняла, как её ладони оказались в руках встречного. - Сама подумай, если и бывало тебе когда-нибудь хорошо, так это когда ты забывала себя, переставала думать и жила лишь сердцем.
Незнакомец сделал шаг вперед, к поляне, увлекая Мэри за собой. Из последних сил она искала, что ответить, за что уцепиться, и в последнюю минуту, когда рука его уже обвила тонкую талию, нашла:
- Что у меня есть, кроме памяти? Разве не ей живу? Если б не она, разве была бы моя матушка покойная со мной каждый день?
Показалось - среди деревьев снова мелькнула фигура в белом. Мужчина остановился, но руку не отвел.
- Пойдем танцевать, милая! А хочешь - заберу с собой, в холмы. Тебе будет хорошо, и я не причиню тебе вреда, обещаю!
- Ши не лгут, - покачала головой Мэри, - и все же словам их нельзя верить. Я не хочу терять себя!
- А чего ты хочешь? - вкрадчиво спросил ласковый голос. - Вернуться домой, забыть, что встретила меня?
- Нет, нет! - вскинулась Мэри прежде, чем успела подумать. Взглянула ему в лицо, зажмурилась и произнесла:
- Хочу с тобой, хочу танцевать - но только чтоб не пропасть, не развеяться. Чтобы к утру домой вернуться.
Легкий вздох коснулся её волос.
- Тогда иди, - сказал незнакомец, отпуская её руки, - как раз к рассвету успеешь.
- Как же... - начала было девушка, но тут же поняла, что уже не стоит на поляне в объятиях незнакомца, а идет по дороге к дому, и небо на востоке начинает светлеть.
Следующим вечером она дотемна засиделась, вышивая новых птиц на своём платке - Айлбе неодобрительно качала головой, но молчала. Легла, заснула - и вскоре проснулась, словно её потрясли за плечо. За окном снова играла флейта, звала за собой, и девушка, наскоро набросив шаль поверх рубашки, выскользнула в окно. К лесу шла, обмирая от страха и радости, уверенная в сегодняшней встреча так, словно условилась заранее.
И действительно, стоило ей шагнуть из-под защиты деревьев на залитую лунным светом траву, как сзади на плечи опустились теплые ладони, скользнули вниз, к локтям, бережно развернули.
- Здравствуй, милая, - прошептал он, - что, будешь со мной танцевать?
- А к утру - домой вернуться, - прошептала она в ответ. Вздох.
- Слишком мало времени... но лучше, чем ничего. Пойдем! Вернешься домой к утру, обещаю.
Ноги сами понесли на поляну, руки поднялись, ложась ему на плечи, обвивая шею.
Весь следующий день всё валилось у Мэри из рук. И то ясно: если две ночи не спать, откуда силам в руках взяться? Айлбе ворчала и косилась на девушку, приглядываясь к её опухшим глазам. А вечером, когда пришло время ложиться, вдруг поднесла чашку горячего терпкого отвара:
- Выпей-ка, детка. Спать лучше будешь. Оно понятно, что тебе после вчерашней новости не спалость, но не дело осенней мухой по дому ползать.
Мэри послушно выпила и почти сразу же заснула, едва успев раздеться. Спала она крепко, и снов не видела, только утром, проснувшись, успела уловить в воздухе знакомые звуки. На следующий день снова выпила, понимая, что Айлбе желает ей только добра, а танцы с ши, конечно, до добра не доведут. Но на третий день, поблагодарив мачеху, незаметно выплеснула всё за окно. В лес на этот раз шла вновь со страхом, но с другим - ши легкомысленны и ненадежны, а ну как устал ждать и исчез, отправился дальше гулять по свету?
Он ждал её.
Близилось время свадеб. Мэри теперь лишь изредко удавалось вышивать свой платок, для развлечений не было времени - вместе с Айлбе они шили и вышивали свадебное платье.
- Хоть ты и бесприданница, - говорила Айлбе, - но платье у тебя будет не хуже, чем у любой другой девушки в деревне. Хоть на это у твоего отца хватит денег, пусть даже нам придется год есть пустую похлебку без мяса!
Мэри было стыдно. Айлбе заботилась о ней, как о родной дочери, а она обманывала мачеху, каждую неделю хоть на одну ночь ускользая из дому. Она старалась делать это в ночь на воскресенье, чтобы назавтра не надо было работать и никто не заметил её усталости. Припухшие глаза люди приписывали слезам - вполне естественным для оплакивающей свою свободу невесты.
Уже был назначен день, и Айлбе готовилась к девичнику, когда на Мэри вдруг накатил страх. Сильный, неудержимый страх. А все потому, что она поддалась на уговоры подружек и прошла с ними мимо дома Старого Кормака, куда её вскоре должны были ввести женой.
Дом стоял почти посередине деревни, и окна в нем были высоко над землей. Как из такого выберешься? Как незамеченой добежишь до леса? Полно, да и как выбраться из дому молодой жене, когда рядом чутким старческим сном дремлет муж?
У Мэри едва не подкосились ноги, с трудом устояла. Вот оно, значит, как. Ночной друг её сказал как-то - нельзя одному прожить две жизни, да она не поняла, о чем он. И впрямь ведь нельзя. Порадовалась, заглянула одним глазком в волшебную страну - и будет.
Можно, конечно, уйти насовсем. Раствориться, стать музыкой...
Нет! Как не тосковала Мэри, уходить совсем из мира живых ей не хотелось.
В ночь перед свадьбой Айлбе вновь принесла ей отвар:
- Пей, девочка. Тебе нужно хорошенько выспаться.
Мэри кивнула, ставя чашку на стол.
- Я перед сном выпью.
- Пей, чтобы я видела, - голос Айлбе вдруг сделался суров. Мэри посмотрела удивленно.
- Думаешь, я не знаю, что ты по ночам из дому убегаешь? Стыд и позор. Я помалкивала, но если ты вздумала опозорить и отца, и жениха, сбежав с собственной свадьбы, и думаешь, что я тебе позволю, неблагодарная девчонка, то ты ошибаешься! Пей!
- Не буду, - упрямо сказала Мэри. На глаза её навернулись слезы - неужели ей даже проститься не дадут? Она знала, что эта ночь будет последней, она смирилась с этой мыслью и даже не надеялась на иное, но эта ночь принадлежит ей!
- Тогда я буду спать здесь, с тобой, - решительно заявила мачеха.
- Только попробуй, - в ярости вскричала девушка, - тогда завтра под венец сама пойдешь, потому что меня там не будет, это уж точно!
Айлбе на секнуду онемела, а Мэри, пользуясь паузой, продолжила уже мягким, ласковым голосом, стыдясь своего крика:
- Оставь меня, тетушка Айлбе. Не бойся - обещаю тебе, что завтра на рассвете ты застанешь меня в этой комнате.
- Поклянись, - прошептала Айлбе.
Мэри молча вытащила из-за ворота тонкую цепочку с серебряным, оставшимся от матери, крестиком.
- Я пришла проститься.
Это были первые слова, сорвавшиеся с уст девушки. Лицо мужчины затуманилось:
- Ты больше не хочешь приходить ко мне?
- Завтра - моя свадьба.
- Ты не любишь его, - незнакомец не спрашивал, он утверждал. Мэри опустила глаза, ничего не отвечая - да и не нужно было ничего говорить.
- Пойдем со мной, - сказал он, - в холмы. Ты ведь не такая, как они. Ты боялась потерять себя со мной - с ним ты потеряешь себя еще вернее.
- Не потеряю, - покачала головой девушка и, поколебавшись, добавила: - не всё. Только кусочек. Только тебя.
Они помолчали.
- Ну почему всё так несправедливо! - вырвалось у неё, - почему я не могу быть с тобой, оставаясь человеком! Почему не могу просто прожить свою смертную жизнь, не становясь ничем другим - но прожить с тобой! С тобой!
- Прожить со мной жизнь, и к утру вернуться домой, - со странным выражением произнес ши.
- Да!
Он внимательно посмотрел на девушку.
- Я могу это сделать, если хочешь.
- Ты не шутишь? Ши любят шутить...
- Нет, клянусь тебе всем, что есть у меня дорогого.
- Я согласна, - прошептала она.
- Не пожалеешь?
- Не знаю, - честно ответила Мэри. Он улыбнулся шире, чем когда либо, протянул ей руку:
- Пойдем. Мне столько всего хочется тебе показать!
Айлбе вошла в комнату падчерицы, едва небо стало розоветь. Девушка неподвижно лежала на кровати, отвернувшись к стене и сжимая в руке платок с птицами. Мачеха осторожно прикоснулась к руке девушки, желая разбудить её - и в следующую минуту дом огласил громкий горестный вопль.
Рука была холодна как лёд.
На поминках Мэри, как и положено невесте, одели в свадебное платье, и лицо прикрыли фатой. Убитый горем жених, решившийся было заглянуть под фату, в ужасе отпрянул и бросился прочь. Пока его успокаивали, одна из подружек тихонько подкралась к гробу и чуть приподняла тонкую ткань.
В гробу лежала, счастливо улыбаясь беззубым ртом, древняя седая старуха. Покоившаяся на груди рука сжимала пожелтевший от времени платок с истершейся, потускневшей вышивкой.