Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
1
Три вещи не люблю больше всего - когда меня бьют по голове, связывают руки за спиной, и бросают лицом на гнилую солому, пахнущую мочой.
Но макушка саднит, значит ударили вкось и череп не пробили - да иначе я бы не очухался. Вязало руки мне местное мужичье, а с их узлами я на спор в кабаке справляюсь, то ли дело воры или стражники... А вот запах от соломы кто-то любезно обновил - лежи дескать и нюхай, ничего для гостя не жалко.
Голоса рядом. Один скрипит, как старый пень, другой в ответ "бу-бу-бу, угу", и беседа их крайне интересная. Особенно мило звучат слова "казнь" и "веревка", что очень меня занимает.
- Рука твоя да будет твердой, - говорит пень. - И все получится с благословения отцов и по воле обычая. Ну а корзина для даров уже готовая, люди наградят за работу и зрелище.
- Это очень даже, - веселеет другой. - Это совсем по обычаю.
Дикари, одним словом. В любом городе меня бы вздернули по воле самого Господа, пусть и с нехорошими словами, а тут видите ли обычай верх всему. Даже местный сеньор, речи которого я имел счастье слышать (та еще деревенщина), когда на охоте от него ушел заяц, именем Господа обещал сделать с этим зайцем разные вещи.
Но до местных жителей по сей день не дошла настоящая жизнь, и как сотворил их Господь, в которого я не верю, на заре времен с верой в духи предков, так и живут, и даже священник им без надобности. Сеньору кстати даже выгоднее, когда не тратятся на приношения в храмы - так ему больше достанется.
А мне не по душе, когда по-дикому вешают, ущербно для воровского авторитета.
Тут меня повернули на спину, и пасмурное небо показалось столь ярким, что я зажмурился. Затем увидел ворота, высокую изгородь с кольями, и понял, что лежу под навесом на широком общем дворе этой паршивой деревни.
- Моргает, - сообщил здоровенный детина, и я вспомнил, что это мельник, которого неожиданно зовут Мельником. Это ему приготовили корзину для даров за работу. А вот и старый пень рядом, это староста, которого зовут Старостой.
Местные не любят имена, дескать, зачем иначе звать мельника, если он один такой. Иным сложнее, поскольку тут каждая вторая девка рябая, а звать так лишь одну. Но люди справляются - наверняка тут есть ещё Хромая или скажем Тощая. А вон та рыжуля, что стоит невдалеке, не исключено что Рыжая.
- Ты нас слышишь, Чужак? - спросил старый пень, напомнив мне мое же прозвище. Других чужих тут нет, а я не настаивал.
Я кивнул, ерзая - дескать, затекло у меня все, а на самом деле пальцами щупая узлы за спиной.
- Натворил ты дел, - сказал Староста со скорбной рожей. - Теперь мы тебя казним. Только подождем, как народ из поля придет, без людей никак не можно.
- Ага, - добавил Мельник. - Обычай такой.
Я не стал уточнять, в каком месте видел их обычай. Самое важное услышал - что людей пока нет или их мало, а значит уходить надо до того, как их будет много. Ноги свободны, надо лишь справиться с веревкой, а затем пресечь все возражения, которые могут иметь эти двое в отношении моего побега. Повернув голову, я заметил дрын, прислоненный к столбу рядом, решив, что он будет хорошим доводом, если окажется в моих руках.
Потом я снова посмотрел на рыжулю. Та глядела на небо и шептала. Наверное, молилась, а может просто дурочка. Или все сразу.
И еще я понял, что не знаю, за что меня хотят вздернуть. Крепко все-таки меня приложили.
- Помнишь хоть, что сделал? - Староста словно прочитал мои мысли. - А то рожа у тебя больно глупая.
- Ну так напомни, хрен старый, - ответил я, подвинувшись. Веревка ослабла - еще немного, и получится освободить пальцы, а там и руку.
- Убивец ты, вот кто, - объяснил старый пень. - Самый что ни на есть убивец. Двоих жизни лишил, и не где-то, а в святом понимаешь месте, а так нельзя, - он уточнил. - Не по обычаю это. Что случилось, то случилось, мертвых не воскресить, но можно за то наказать. И вот это - по обычаю.
Важно было не шевелить локтями у них на виду, пока я боролся с веревкой. А внутри зрело удовлетворение, что хоть не за ерунду вешают. Потом будет, что вспомнить.
И в этот миг подошла она.
2
С первого взгляда было ясно, что не только я, но и она здесь чужая. Не подходит для глухомани такое гладкое лицо, обрамленное рыжими локонами, и эта осанка, которую не мог скрыть даже глупый балахон. А в огромных глазах ее можно было утонуть.
И признать надо - такой красотки я в жизни не встречал. Но век бы ее не видеть, поскольку я понял, кто передо мной. Не в каждой Господом забытой дыре можно встретить ведьму, но мне удалось.
- Он сказал что-нибудь? - спросила она, оглядывая меня с ног до головы, словно размышляя, из какой части можно сварить суп, а что пустить на всякие колдовские отравы.
- Да не, - Староста пожал плечами. - Очнулся, и то ладно.
- Я поняла, - рыжуля кивнула. - Отойдите. Оба. Я должна с ним поговорить.
- Как скажешь, Вещунья, - не стал спорить Староста, даже не пытаясь показывать, кто тут главный.
Ну конечно, вряд ли они бы звали ее Ведьмой. А если кто когда и пытался, то наверняка об этом жалел, и другим передал.
Она склонилась надо мной - локон ее почти касался моей шеи.
- Ты убил моего сына, - сказала она без выражения.
На миг я перестал дышать. Рука почти свободна, а те двое и впрямь ее послушались и отошли. Но от ее взгляда стало холодно.
- Но ты все исправишь, - она говорила ровно, спокойно - как порой говорят безумцы.
Она ждала.
- Исправлю... - повторил я. - Ага, понял тебя. Раз плюнуть...
Она могла вцепиться мне в горло, воткнуть когти в глаза или обнаружить в недрах своего балахона нож и ударить - но не должна заметить, не должна видеть моих рук...
- Нет, еще не понял, - покачала головой Ведьма. - Ты выпьешь мое зелье, вернешься во вчерашний день, и сделаешь все, чтобы мой сын был жив.
Она взаправду сумасшедшая. И при том ведьма. Нынче день моего сплошного везения.
- Как скажешь, красавица, - я постарался улыбнуться как можно приветливее. Еще чуток, и свобода! Веревка до крови натерла запястье, но стоило ли на то обращать внимания?
- Мельник, - Ведьма выпрямилась. Детина быстро подошел, держа на плече тот самый дрын, она шепнула ему что-то на ухо и отступила назад. Я перехватил ее взгляд, но что значил этот острый прищур, понять не успел.
От первого мельникова удара я уклонился лишь чудом. Вскочил, рванулся в сторону - и тут же получил в спину и упал на колени. Я лягнул ногой воздух - а дальше удар - хруст в боку, там где ребро, и все кругом взвыло.
Я рухнул, вжался в землю.
- Не бей, хватит... - но уже видел новый замах.
Еще хруст - в локте. И в пальцах. Не быть мне больше вором. Никем уже не быть...
Это я осознал позже, когда крик в глотке закончился. По щекам стекала вода - меня облили, чтобы очнулся. И еще я понял - конец близок. Меня ждет унизительная смерть от людишек, над которыми я всю жизнь смеялся.
3
- Пей, - сказали мне.
Ведьма протягивала кожаный мешочек, шитый суровой ниткой.
Я отвернулся.
- Засунь себе это...
- Мельник, - снова сказала она. Он резко приподнял меня, и тело ответило огнем. И я уже не сопротивлялся, когда мне в рот вливали дрянь со вкусом болотной жижи.
- И эти, - у Ведьмы в руках было еще два мешочка. Как же я ненавидел эту рыжую тварь... И Старосту, глядящего на мои муки с приторной рожей, на которой прям написано, что так мне и надо. И Мельника, причинившего мне такую боль. Как же врут те, кто считает дикарей неспособными к настоящей жестокости. Нет в этом разницы между селянином и горожанином. Или вором.
Я выпил все три зелья, все равно хуже не будет.
- Люди возвращаются, - сказал Староста, показывая за ворота. - Скоро свершится правосудие.
Ведьма снова села рядом.
- Слушай меня, Чужак. И не перебивай, - сказала она. - Ты ведь заметил, что Мельнику это не нравится?
Я кивнул. Просто лежать и не орать от боли казалось бесценным.
- Сейчас тебя повесят. Настанет вчерашний день, и мой сын должен остаться живым.
- Да, ты уже говорила, - пробормотал я.
- Ты трижды умрешь и воскреснешь... - она сощурилась. - Но если ты его не спасешь... Тогда муки твои будут вечными.
И замолчала, ожидая ответа.
В этот миг я стал крысой, загнанной в угол без шанса на спасение.
- Нет, - сказал я, и смог ее удивить.
- Снова зовем нашего друга Мельника?
- Три жизни... - я кривился от боли. - Спасибо за щедрость... Но мы поступим иначе.
- Это не подарок, а проклятие, - сказала она. - И оно уже твое. Но почему...
- Когда меня потащат на ворота, - перебил я. - Люди услышат одну интересную историю, они ведь падки на такое, верно? Это простые крестьяне, живущие по обычаю, и он для них важнее безумной прихоти... - я перешел на шепот, - ... трахнутой свихнувшейся ведьмы, которую они боятся не меньше, чем ненавидят.
Она слушала.
- Кажется, их обычай гласит, - сказал я уже громко. - Что случилось, то случилось, и мертвых не воскресить. Верно, старый?
- А? - встрепенулся Староста. - Верно, а ты про что?
- Казни не будет, - сказал я снова тихо. - И ты, о прекрасная Вещунья, убедишь людей в этом. Тех людей, которым очень не понравится моя история. Прости, у меня все... Я устал...
Во рту внезапно стало до тошноты горько, видимо от одного из ведьминых зелий или всех сразу.
Ведьма думала. Затем нарушила молчание:
- Ты ошибся, Чужак.
Безумные глаза ее смеялись.
- У тебя в запасе три жизни, но не потому что ты выпил три снадобья. Зелье было первым, а остальное... Это просто две части моего маленького секрета. Уже работает?
Я задергался, издав беспомощное мычание, но не открыл рта - что-то намертво держало зубы.
- Так нам будет проще, - она покосилась на Мельника со Старостой, словно опять думая приказать им отойти в сторону, но лишь понизила голос:
- Еще одно запомни... - и выдала очередную бессмыслицу. - Не доверяй сердцу, доверься расчету.
Она рывком поднялась.
- Прощай, Чужак. Помни, что проклятие может стать вечностью.
И не в силах крикнуть, я зарычал - от боли, отчаяния и ненависти. И накатил страх. Неизбежное начиналось.
Двор наполнялся людьми. Мельник залез на ворота, и стоя прилаживал веревку.
Ведьма пропала, а я, вдыхая ароматы соломы, думал - как это прекрасно, век бы так нюхал.
Потом подал голос Староста. Он объяснял народу, что, дескать, случилось ночью неприятное событие, убили охотника и его сына. Рядом нашли меня раненого, а значит, я и убил, и теперь согласно обычаю...
- ...ежели кто убьет отца вместе с сыном, - вещал старый пень, - или дочь с матерью, или брата с сестрой, а также если кто убьет своего отца, сына или брата, того надлежит казнить до заката и схоронить вместе с мертвыми. Чтоб трое в могиле упокоились, ибо три - число священное. И так тому и быть.
- Да, так и быть, верно, - забубнил народ, обсуждая происшествие. Дескать, чего это он охотника убил, нехорошо. И сына его нехорошо. Кто-то заспорил, что охотничий сын вел себя не по обычаю, но того застыдили, дескать нехорошо говорить про мертвых нехорошо.
Меня потащили, а в голове отзывалось "хорошо, нехорошо, по обычаю и не по обычаю". Скоро конец, и мне суждено делить могилу с теми, кого я даже не помню. С охотником, которого называют Охотником - интересно почему? Он просто лучший охотник в деревне, или самый старший, а все другие стали охотниками, когда прозвище было занято? И почему Ведьма о нем не упомянула ни словом, говоря лишь про сына. Про своего сына. И сына Охотника.
- Хороший был охотник... - доносилось отовсюду и ниоткуда. - А сын охотничий в солдаты хотел уйти, к сеньору... Теперь кому-то еще в солдаты придется, нехорошо...
Меня затащили на ворота, усадили на балку, и вокруг шеи обвилась петля.
Внизу стояли люди. Крестьяне и охотники, рыбаки и мастера. Много детей и женщин. И у всех было общее - через минуту они будут живы. А мне дорога вниз, туда, где стояла Ведьма и смотрела. В глазах ее было многое, но заметнее всего ненависть.
Я тоже ее ненавидел, и это нас уравняло.
Мельник подтолкнул меня, я накренился, и заскользил на заднице, все быстрее. Так, подождите, стоп, нет, нет, не надо...
Не подождали. Я упал вниз.
4
Верно говорил один проповедник в городе: пьяный - словно мертвый. Набили ему тогда морду и выкинули из кабака, а он прав оказался. Только что я умер, и вот сижу пьяный.
Скамья жесткая, в руке кружка с пенистой брагой, рядом Староста. Не думал, что в аду раньше меня окажется эта скотина.
А потом я вспомнил ведьмины слова о вчерашнем дне, захотел ущипнуть себя, чтобы проверить - живой ли я. И не смог.
Вместо этого отхлебнул браги, и ногу почесал. Вернее не я это сделал, а другой я. Который как я, но он мог ногу чесать, а я только чувствовал, что чешется.
- Сколько? - спросил другой я у Старосты. За старикашкой виднелись ворота, до боли мне знакомые.
- В накладе не останешься, - ухмыльнулся он.
- Стало быть, - другой я прищурился.- Не доплатили вы оброк сеньору моему?
Староста обиженно развел руки.
- А разве мало дали? Для господина ничего не жалко, клянусь родником священным да скалой небесной. А если чего осталось, то ведь и приказчику жить нужно? - старый пень подмигнул. - Твоя доля три мешочка меди по общинной мере. Ибо три - число священное, по обычаю...
- Пять по городской мере, - поправил другой я. - Ибо я не суеверен.
Вспомнил! Ведь мы так вчера сидели, стараясь друг друга обхитрить, а я брагой снимал усталость после вчерашней попойки.
Я выдавал себя за приказчика, выискивающего, сколько местные недоплатили налога. Год выдался теплый, плодов принесло много, зерна ждали еще больше, а в деревнях уже прятали добро для продажи. Староста все это покрывал, а сколько при этом липло к его рукам, мне было крайне интересно.
Вернее, другому мне было интересно. Невдомек ему было - как это все не важно, если даже пальцем пошевелить не можешь.
- Чтоб сеньор не осерчал, - другой я выплеснул остатки браги. - Я должен быть уверен, что оброк вы платите усердно.
- Не сомневайся, клянусь родником святым да скалою небесной, - сложил руки на груди Староста. - А коли точно будешь в том уверенным, община благодарна будет.
Другой я кивнул, показывая, что мы дескать договорились.
- Ну, а что еще надо обшине? Услуга за услугу.
Старый пень задумался.
- Есть тут у нас один... В солдаты давно хочет, уже готовый.
- И хорош?
- О-о... - старый вздохнул и обхватил пятерней себе горло. - Дерется, пьянствует... Девок портит... Один раз огнивом чуть все сено не спалил. И не работает. Забрал бы ты его, а?
- И впрямь хороший будет солдат, - согласился я. - Кто таков, где найти?
5
Порой удача поворачивается к тебе известным местом. Вроде вот она, бери - а словно опять связаны руки.
Сын охотника ждал на опушке леса. После нашего разговора Староста быстро ушел и видимо разыскал парня, чтобы донести ему приятную весть.
Я начал привыкать, что иду, куда не хочу, и смотрю туда, куда смотрит другой. Запахи осязаю и камушки на дороге, и как башка болит у другого меня - очень даже чувствую. Может это и есть проклятье Ведьмы, в бессилии? Только чем это ей поможет?
Или напутала с колдовством, лишив меня шанса и себя тоже? Как же я ненавижу тебя, рыжая, даже сильнее, чем вчера! То есть чем завтра.
Парень поднялся из травы. Другой я оглядел его с ног до головы, и мигом раньше я вспомнил, что сейчас скажу:
- Это ты что ли в солдаты к сеньору хочешь?
Память возвращалась кусочками, словно идешь по извилистой тропе, а что за поворотом - не видно.
- Ну... - бросил сын охотника. Обычный деревенский, лицо с веснушками, и немытый. Был он глуп или очень глуп, сходу не понять.
- А зачем тебе?
Он сверкнул глазами, и сразу стал похожим на Нее.
- Хочу жить весело, - и осклабился, как бы предвкушая прелести военной жизни. - Здесь тоска, и меня все ненавидят.
- Наверное, есть за что?
- А какая тебе разница?
- Ну-ну, - ухмыльнулся другой я. - Тебя как звать?
Парень насупился.
- Сын охотничий.
- И все?
Он замолк.
- Ничего, - сказал другой я. - В солдатах будет у тебя имя. Свое. Какое заслужишь.
Он встрепенулся - видимо я задел за живое и одновременно подал надежду.
- А чего раньше не ушел?
- Община не пускает. Сказал же, ненавидят... Сволочи...
- А мне какой резон идти против общины? Чтобы на меня ябедничали сеньору?
Я замолчал, наблюдая за парнем. А тот, понимая, что он него ждут весомых аргументов, предложил:
- Есть одна вдова тут... Охочая до этого дела...
- Думаешь, в другом месте я не могу сыскать себе вдовушек?
Сын охотника заморгал, не зная, что сказать. И другой я решил ему помочь, подойдя к настоящей цели этого разговора.
- Староста за тебя хлопотал. Сколько ему пообещал?
- Не обещал, - буркнул он. - Уже заплатил.
- Ну и дурак, - другой я сплюнул. - Что, у старикашки своего мало? Как считаешь, много он прибрал монет, продавая спрятанное от мытарей?
Парень открыл рот - словно понял, к чему я клонил.
- Этот живоглот? Да наверное зарыл кубышку.
- И думаешь, ему она нужнее, чем солдату?
Он сделал шаг назад в искреннем испуге.
- Ну же, - подбодрил другой я. - Ты сам хотел жить веселее. Пора начать.
- А община? - парню было не по себе идти против всех сразу.
- Община про эти монеты не знает, - ответил другой я. - А коли Староста решит собрать погоню, наш след уже простынет.
На лице парня отразился восторг, и другой я поспешил ковать железо, пока горячо.
- Ты что, знаешь, где зарыто?
Он задумался.
- Пока нет. Но узнаю. Этой ночью.
- Так скоро?
Парень просветлел:
- Она поможет. Она точно знает...
- Кто - она? - спросил другой я. А я уже знал - кто.
- Я принесу, - сказал он, шагнув назад. - Жди меня тут на рассвете.
Глядя ему вслед, я знал, что ночью убью его из-за проклятых денег, до которых даже не смогу дотронуться.
А Ведьма снова будет страдать, и это справедливо. Одно неясно - почему меня это не радует? Потому что потом будет веревка?
- ... и вот это несправедливо, - сказал я.
И замер. Это ж я сказал. Сам! Я поднял руку, посмотрел на ладонь. Сам. Взглянул на небо. На лес. Другой я исчез, остался только я, и все в моих руках!
Только почему вокруг туман, в голове гул, а все тело в огне? На шее вновь петля, я сижу на воротах, и снизу смотрят люди.
Первая жизнь кончилась.
Но как же так, я ведь только получил возможность... Не понимаю! В отчаянии я искал глазами Ведьму - объясни же, стерва. Где ты, когда есть в тебе надобность?
Она стояла внизу и смотрела на того, кто убил ее сына, и кто сделает это снова.
На лице ее отражалось многое, но сильнее всего боль. И взамен злорадства я внезапно понял, что сочувствую - и удивился этому.
Палач толкнул меня в спину, и все повторилось.
6
День клонился к закату. Мельник что-то чинил у себя на мельнице, стараясь успеть к сбору урожая, когда у него будет много работы. Я застал его с топором.
Только опять это был не я.
Чтобы не впасть в отчаяние, можно пить без удержу - но этим я весьма успешно занимался накануне, - или смеяться. Можно над собой, дураком. Только это и оставалось - веселиться внутренне, пока другой я тратил последние свои часы на земные делишки.
Но веселью мешало то, что я увидел в глазах Ведьмы. Эта всепоглощающая боль, часть которой и мне досталась. Словно своей не хватает.
- Ты ведь не споришь с нашим сеньором? - спросил другой я у Мельника, переминающегося с ноги на ногу с очень глупым видом. Топор он к стене прислонил, и на том спасибо
- Вот незадача... - бормотал Мельник.
- Но ты не думай, сеньор тебя не оставит. Ну не будет у тебя мельницы, зато денег получишь. Немного, правда... - другой я пожал плечами, словно не скрывая, что немного - это на самом деле мало.
- Пойми, если все повезут зерно к сеньору молоть на муку, порядок будет, - добавил другой я. - И налог ясно какой брать, и люди бездельем не маются. Одни преимущества.
Мельник вздыхал. Он не видел для себя преимуществ.
- Однако сеньор не запрещает вручную для себя молоть, - намекнул другой я.
Детина не понимал. Пришлось помочь.
- Твоя мельница вроде тоже не очень большая. Может быть даже маленькая. И если бы я решил, что она еще ручная...
Он понял, засуетился.
- Это... да! Скажи сеньору, что маленькая...
- Пока я этого не вижу, - другой я демонстративно поглядывал на водяное колесо, сохнущее на берегу. - Что-то надо сделать, чтоб я увидел...
Красный от преодолеваемой жадности, Мельник предложил долю от всего дохода.
- Долго, - кисло ответил другой я. - И сложно.
Надо было не перегнуть палку. Мельник мог решить, что лучшим вариантом будет дать мне топором по башке.
- А ведь Староста ваш прохиндей, - сказал другой я.
- А как же... - согласился Мельник, обрадовавшись, что мы уже не говорим про неприятное.
- И много к его рукам липнет, как считаешь?
Детина насторожился.
- Да кто ж знает...
Другой я подошел вплотную к нему:
- Думается, и тебя он нагрел не раз. Присвоил твой прибыток. То, что ты заработал... - другой я сказал отчетливо, - на своей маленькой мельнице.
- Ага, - кивнул Мельник, не дыша.
- Эти монеты все равно уже не твои... А если они больше не будут и старикашкины - это честно будет, как считаешь?
- А мельница как же?
- Твоя маленькая мельница, которая сеньору без надобности? - спросил другой я.
Последние услышанные слова сломили сопротивление Мельника.
- Святые места, - пробормотал он.
- Чего?
- Ну... - он мялся. - Наши места. Дуб лесной, скала небесная и это...
- И святой родник, - перебил другой я. - Причем тут они?
- Мы там праздники встречаем, - пояснил Мельник. - Ибо места важные, намоленные. Три места, как три эти... стихии, во.
У местных свое понимание стихий, и от общих представлений оно разительно отличается. Вместо четырех стихий - огня, земли, воды и воздуха, - они почитают то, что можно сожрать, выпить и надеть. Слышал я и другие объяснения, неизбежно привязанные к числу три. Не вдаваясь в тонкости диких верований, я был согласен, что чем меньше глупостей запоминаешь - тем лучше.
- А в простые дни туда никто не ходит, кроме Старосты, - Мельник посмотрел по сторонам. - Потому что не по обычаю!
- Я тебя понял, - быстро ответил другой я, делая шаг назад.
И потеряв равновесие, упал. Только это именно я упал - потому что другого меня уже не было. Я поморгал, глядя в небо.
- Хорошо вчера погуляли...
Мельник понимающе гыгыкнул, а я встал и пошел прочь. Что делать дальше, я не знал, но это было не важно.
Откусить травинку и почувствовать сок. Вдохнуть ветер. Спуститься к речке, умыть лицо. Засмеяться. Перестать смеяться - и все самому. Как же Она ошибалась, называя это проклятьем...
С мыслями о Ведьме я поднялся к тропе - и увидел Охотника.
Он шел к лесу, и мне точно вспомнилось, что в прошлый раз я прошел мимо него, по своим делам - выпытывать у людей, где находятся их святые места, и какое из них Староста повадился навещать недавно.
В этот раз я пошел за Охотником. А заметив, что он не оглядывается, окликнул.
7
Странно смотреть на того, кого завтра убьешь. Еще более странно понять, что не хочешь этого. И не только из-за последствий для тебя - просто не хочешь.
- Знаешь меня? - спросил я.
- Ты Чужак.
- Верно. А ты Охотник. Почему тебя так называют?
Он задумался.
- Кажется, на то есть три причины. Первая - потому что я охотник.
Он повернулся и пошел. Я догнал его.
- А две другие?
- Тебе нужны другие после того, как ты услышал первую?
Кажется, надо мной сейчас шутят. И кто? Лесной житель, дикарь для дикарей. Раньше бы я в драку полез, но прошло для меня любое раньше. Вместо этого я расхохотался.
- А ты не так прост, как выглядишь...
- Не бывает простых людей, - пожал он плечами. Видимо случай подарил мне в попутчики лесного философа.
- Насчет одной половины рода человеческого ты прав, - согласился я. - С женщинами не всегда бывает просто. Сам знаешь, ты ведь женат?
Охотник смутился, и это было странно.