Ягодкин Александр Федорович : другие произведения.

Смерти краскома

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГГ - потомок куршского старинного рода, унаследовал от своей бабки-ведуньи паранормальные способности. Он мог получать информацию из душ людей, живших в будущем. События романа начинаются в Прибалтике в 1914 году. Через несколько месяцев после начала Великой войны (так 1-ю мировую называют в Европе) боевые действия докатываются до Латвии. ГГ пользуется своим даром, чтобы технически переоснастить российскую императорскую армию. Но это не спасает Российскую империю от революции и краха и ГГ начинает служить новой власти.

  
  
Презренье созревает гневом, а зрелость гнева - есть мятеж.
  
  
Александр Блок
  
  
  
  

Часть I

  
  

НА ЗАКАТЕ СТАРЫХ ИМПЕРИЙ

  
  
  
  
  
  

Там, вдали за рекой...

Жизнь покидала тело медленно, превращая последние мои часы в ад на этой грешной земле. Лучшим выходом было безносой помочь, прибережённой именно для такого случая пулей. Латыши в плен не сдавались, зная какие муки их, там ждут. В гражданской войне зверств не в пример больше. Хотя земляки мои в грязных делах часто на озверевшей "гражданке" случавшихся, не замечались.
  
   Всё как бабуля предсказала. Ведь по её завету первую свою смерть принять пришлось в далёком жарком краю. Для балтийской рыбачки, в жизни не покидавшей своего уезда, степи Приазовья таковыми и казались. В чужедальней земле, наравне с жестокой контузией, убивало даже не злое октябрьское солнце - скорее это уже предсмертная горячка действовала, и за глоток воды готов был душу всё равно кому отдать.
  
   Но никто душой да и телом не интересовался, не считая чужих и своих мародёров. "Отряд не заметил потери бойца" и потрескавшихся, облепленных чёрными навозными мухами губ ничья фляжка не коснулась. Даже беззаветно верный мне ординарец и боевой побратим Данька не решился преодолеть под кинжальным пулемётным огнём какие-то два десятка аршин. Зато незваных гостей-казачков, ползущих ко мне разжиться кожанкой с хромачами, с дюжину короткими очередями он уже положил.
  
   Не даром бугая-ординарца заставлял всегда патронами от стоявшей на вооружении у стрелков 2,5 линейной "Арисаки" загружаться на столько, что даже ему больше было не унести. Да и потребляло их, по случаю доставшееся при посещении Сестрорецка ружьё-пулемёт Федорова, с большим аппетитом, чем обычные винты. Постоянно перемещаясь и меняя позиции, Данька, противостоя превосходящим силам, сумел загнать бой в позиционный тупик. Низведя его до анекдота про охотника, что медведя поймал, но когда ему крикнули, чтобы тащил добычу к костру, отвечал, что та не пускает. Все ждали ночи для прояснения ситуации, следовательно, и мне до темноты помирать было никак нельзя.
  
   Напрасно, конечно, на товарищей возвёл - латыши всегда дружно держались, но над ними стояли командиры и начальники другой, ещё более спаянной веками гонений заорганизованной нации. Им и впал в немилость после моей докладной записки в ЦК, с предложением по максимуму использовать в деле разгрома белополяков пленных врангелевцев, которые неизбежно появятся после захвата Таврии. Нынешний статус постоянно панами срываемого перемирия давал нам моральное право вновь выдвинуть лозунг "Даёшь Варшаву!". Как минимум десяток дополнительных дивизий из закалённых бойцов, готовых кровью искупить вину перед народом, а также творческая проработка недавних ошибок Тухачевского, гарантировали успех. Но вместо того, чтобы использовать врангелевцев с пользой для нашего общего дела, товарищ из ЦК, Бела Кун, и сторонник 'военной оппозиции' Розалия Залкинд принялись сводить с врангелевцами счёты, занявшись банальной резнёй.
  
   В этот раз, пряча глаза, мутно повёл себя товарищ Троцкий. Но особенно обидно, что так же поступил и мой друг Ивар Смилга. А ведь его я ещё пацаном, будучи среди прочих на борту шхуны от пограничной стражи, рискуя жизнью, прятал. Он мне в благодарность за это задним числом членство в партии с 1905 года выправил. После последнего ранения, едва выйдя из госпиталя, просил я у Ивара хоть захудалую часть из дезертиров. Не дал! А тут Михаил Фрунзе при моём прибытии к месту службы на вторично уже образованный Южный фронт и вовсе для "укрепления революционного духа союзника" военным советником к Махно приставил. Будто не знал про то, что чуть ранее пленных красных эстонских стрелков батька лично порубил. Укреплял, стало быть, во мне дух дисциплины!
  
   Но главаря анархистов недавно ранили, и заменил его в походе на Врангеля Семён Каретник. Кстати земляк моего Даниила и даже дальняя тому родня. Потому за горилкой, вспоминая совместные проказы в детстве, спелись гуляйпольские хохлы сходу. Что на меня, увы, не распространялось. К счастью, в повстанческой армии смелость весьма уважалась, вот и пришлось по привычке давно закрепившемуся образу берсерка соответствовать, и в который раз на безрассудство идти.
  
   Всех напугавший танк я, конечно, как смог поломал, но от драпа повстармейцев очередной подвиг хоть и храброго, но чужака, удержать всё равно не смог. У тяжёлой фугасной гранаты Новицкого-Фёдорова, прозванной на фронте "фонариком", четырёх фунтов взрывчатки хватило не только гусеницу разворотить, обездвижить этот ранее невиданный, бронированный самоходный форт, но и меня взрывной волной даже в укрытии достать. А вот никого из 8 членов экипажа "Рикардо" шеффилдская броня повредить не позволила, и башнёр-пулемётчик к истекающему кровью в неглубокой впадинке красному комиссару подмогу не подпускал.
  
   Mark-V я на картинке в "Ниве" ещё в 1917 году видел. Потому, мелькнула мысль о том, что не плохо всё же, что застрял неуклюжий танк ко мне бортом и гвоздят не все 6 пулемётов "самки"(собаки), а только один Виккерс из спонсона, хотя о таких мелочах думалось в последнюю очередь. Время, когда наверняка знаешь, что не выжить, течёт иначе - вся жизнь перед глазами пройти успевает. В первый раз приходилось мне столь увлекательный синематограф наблюдать, но по завещанию прародительницы, должно быть, не последний.
  
  

ПЕРВОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

  
   Помнить себя рано начал - ещё в прошлом, 19-м веке нашей эры. Хотя море, дюны и сосны Курземе и до этой эры вряд ли были иными, как и фамильное наше рыбацкое ремесло. Лодка-лайва была уже далеко не новой, но батя с дедом за ней следили, да и дуб гниёт медленно. Заготовленный на новую лайву пиловочник сох не для меня, потому как брат Мартин в семье старшим наследником являлся. Так что и моих бы детей изрядно просмоленной старушке кормить предстояло, не прервись связь времён и веками заведённый порядок. Перемены предначертанного начались с того, что так же старшая моя сестрёнка Аусма, струхнула и сбежала в лес, когда наша бабушка-рагана (знахарка) вздумала умирать, и традиционно передать свой дар врачевания по женской линии не смогла. Но в таком раскладе отходить выйделотке пришлось бы в страшных муках, и в беспамятстве могла она до седьмого колена род проклясть. О таких мелочах не упоминая, как привидением являться до тех пор, пока в избе крышу не разберут. Вот и подвели тогда меня к смертному одру, заставив своей детской ручкой коснуться обтянутых кожей костей старухи. Обрекая уже только мою душу на серию реинкарнаций, причём мучительных. Ибо при переселении в не женщину, душу ждала участь истинного мужа (вира) служить богине Каре, становясь КАРА-ВИРОМ (воином), а не Дале (Доле), как в нашем роду велось до того. В ту пору я про электричество ещё ничего не знал, но тряхануло меня изрядно, когда душа раганы, а так же жизненный опыт и познания как самой, так и предшественниц в меня переселились. Внешних изменений никто не обнаружил, потому радовалась вся семья и тому, что жив, остался, и что хозяйству разора не случилось. Напротив, удивились изрядно, когда я вытащил на стол бабулей припрятанные увесистые ларцы да древние рукописи, и принялся разбирать непонятные белые руны на чёрных пергаментных листах. Ведь до того и грамоте обучен не был, только на следующий год намеревались собрать меня в Феликсбергскую приходскую двухкласную школу.
  
   Ворожить да нашёптывать, как раньше бабушка делала, я не принялся, хотя дар её в меня влился сполна, но ведь и она оказывается, окружающим не показывала всех своих способностей. Без того авторитет лекарки гремел по округе, на богатых колясках господа приезжать не брезговали. За излечение золотой кругляш, как учёному доктору оставляли, а вырезанные дедом из янтаря крестики, чётки да прочие амулеты, поскольку сильной колдуньей заговорённые, и дороже расходились. Мальчонке сопливому такие гонорары не светили, ожидать мог только мелкую медь и крупные неприятности. Потому нечего было и начинать на рисковой стезе практиковаться - уж слишком много влиятельных и жестоких конкурентов не пощадили бы наверняка. Зато в коновальстве проявиться способностям рискнул - посоветовал отцу у проходящего табора больную и, по мнению даже цыган обречённую клячу на копченую рыбу сменять, а потом, излечив кобылку, жеребёнка от неё дождался. Без своего тягла и пахарю моря прожить сложно, хотя бы, потому что зимой по прибрежному льду заледеневшие сети и из лунок взятый улов на себе не приволочь. Да и одна рыба без гарнира приедается быстро, а картофельные борозды сохой по сухопутью не на раках, с лебедями и щуками проезжают.
  
   Но не одну только бульбу возделывать нужда требовала. Цены на лён для парусов и сетей кусались, свой же труд для себя в расчёт не брался. Да и землю неподалёку разорившегося поместья наш древний фамильный статус выкупить позволял. Ибо восходил род к всегда вольным "куриш кениге" - или "куршским королям". То есть тем коленам наловчившейся в битвах с викингами корси (корсаров), которых Орден поработить не сумел и, по сути, ради мира в правах с рыцарями уровнял. Десятина земли выходила не дёшево, аж по 95 рублей, это когда хороший работник в год 120 зарабатывал. Но благодаря почти дворянским привилегиям, первый наш взнос составил только 10%, а потом банк дал долгий кредит на недвижимость, и выплаты начинать надлежало аж в 1905 году, с рассрочкой на пол-века. Потому рискнул отец замахнуться на кусок в три десятка лесом покрытых и заболоченных десятин. Обрекая себя не только на финансовую кабалу, но и на прокладку дренажных канав, лесоповал да раскорчёвку пней. Исключительно о наследниках думая - когда ещё случай пашней разжиться представится, а как я потом прочёл в умной книге, земля это тот товар, который больше не производят.
  
   Лесок на выкупленной делянке не только из сорной ольхи да черёмухи состоял, там и деловой хвойной древесины обнаружилось изрядно. Потому первая мысль в голову закралась - "Продать!" и сходу отбить начальные вложения. Но смысла в наших увесистых кубышках со златом никто не видел. Да и последнее дело над златом чахнуть, разве не оно на нас трудиться должно? Решили на семейном совете пустить ранее бабулей хранимые семейные накопления в дело. Подумалось так же на новом месте новую избу срубить, но пока балки мох примнут да улягутся, несколько лет болеть от сквозняков всем придётся. Пока же и полуземлянкой для лесорубов на "новой земле" обойтись можно - дабы короткий зимний день на дорогу не расходовать. Заготовленный лесоматериал решили свезти на "кооперативно-крестьянскую " верфь неподалёку в Феликсберге и сладить там из материала заказчика парусник покруче нынешней нашей рыбацкой лайвы.
  
   Наученный Крымской войной Александр II, дозволил прибрежным лесохозяевам не за гроши перекупщикам зелёное своё добро отдавать, а строить суда какие только осилят. Расплодилось тогда на побережье (юра-мале) самопальных стапелей десятки, на некоторых даже барки ладили пятимачтовые. Этот же император в 1867 году закон о мореходных школах издал, и к Петром ещё открытым "статусным" Рижской и Либавской мореходкам добавился по побережью в рыбацких деревушках ещё десяток "низшей категории". Казна на эти заведения деньги выделяла, и сыновьям рыбаков они были доступны, но диплом помощника шкипера давали не каждому. А лишь тем, кто грыз науку и не отлынивал.
  
   Начали мы эту авантюру с того, что контрабандой пересекли на лайве Балтику и прикупили у зведров (шведов) пилы да топоры доброй хьюскварновской выработки. Не удержался я и от соблазна случайно в лавке завалявшийся арбалет со стальной дугой и дюжиной болтов "для баловства" купить. Вышла рухлядь по цене лома, шведы ведь народ практичный и в век пороха дурью не маялись. Но им и волки на зимних дорогах не известны - цивилизация. А у нас извоз брёвен, когда "отец, слышишь, рубит", по традиции на мужичка с ноготок возложат. Но ему огнестрелом грохотать, от санитаров леса отбиваясь, закон не дозволяет.
  
   Так как тамошних крон не имелось у нас, а с золотом расставаться жаба давила, предложил торговцу для расчёта дедовы поделки из янтаря и тот с радостью согласился на обмен. Дело в том, что солнечный камень через море волны сами не доносят, а традиции им украшать скандинавок в ожерельях да сактах ещё со времён викингов сохранились. Это курляндских невест герцог Якоб приучил от женихов коралловые бусы принимать - в цене всегда то за чем за море ходить приходится, и чем дальше в море, добыча дороже. Но и на куршский берег, даже после осенних штормов не так уж много как хотелось бы, окаменевшей смолы выбрасывает, вот южнее - в Пруссии, совсем другое дело. Только там на его сбор и добычу постарался кайзер жесткий контроль наложить. Но разве смогут муйтниеки (мытники-таможенники) да робеж-сарги (охранники рубежа - пограничники) взявшись за руки по всему побережью выстроиться? А кто смерть в море принять не боится, тому и эти клоуны, ряженные не страшны, и рыбак с рыбаком в море встретившись, всегда поладят и к взаимной выгоде сговорятся, на власти внимания не обращая. Так что дешёвое сырьё для дедовых поделок у нас водилось постоянно, а для работы самый лучший шведский инструмент ему привозили, даже ножную бор-машину, как у зубодёра раздобыть удалось, вот он и старался, и меня к своему ремеслу-искусству приучать всё норовил. Но река судьбы уже втянула хрупкое тело ребёнка в своё русло, и по первопутку повёз я по лесной дорожке первую сосновую балку на гатер при стапеле. А там, имея изрядный запас сухого материала, заложили для нашей фамилии вместительную гафельную шхуну, на которых уже изрядно набили руку местные корабелы. Львиная доля знаменитого британского флота уже веками из балтийской древесины строилась, и верфи Лондона и Ливерпуля с нетерпением ждали курляндских парусных лесовозов. Ожидающих клиентов томить не следовало, ещё наняли страдающих зимней дурью соседских крестьян, и пока болота не потаяли с лесоповалом и перевозом управились.
  
   Уже к Рождеству добыть мне удалось арбалетным болтом зазевавшегося недалеко от дороги красавца, оленя-рогача. На месте его выпотрошив, перекинутой через сук сосны лебёдкой затянул тушу в пустые дровни и наш праздничный стол украсила не только поднадоевшая салака. К следующей лунной ночи сколотил на той же сосне засидку, и, прихватив всю овчину, что в доме нашлась, из утеплённого гнезда-насеста взял на приваде ещё и четверых волков и пару лис. Пока баронский обходчик обнаружил следы наглого браконьерства, я выполнил его работу, проблему безопасности, на дороге решив кардинально - уцелевшие остатки стаи ушли пакостить в чужие леса. До того как начать служить Каре, надлежало побыть в послушниках у богини лова - Медне. Это она надоумила меня на действия, которыми рыбакам были не свойственны, а потом дарила удачу старательному ученику. Оценив задатки, отец даже приобрёл для меня почти игрушечное ружьё "Монте-Кристо", очень тихо стреляющее малюсенькими пульками, впрочем достаточными что бы остановить того же волка или косулю. Я же по весне на пернатой дичи оттянулся, позволив и рыбацкой семье пожевать буржуйской пищи - рябчиков да вальдшнепов. Много их в прибрежных болотах водилось, и даже проход в Рижский залив в их честь был назван - Ирбенский, то есть Рябчиковый.
  
   При охоте на пернатых без собаки не обойтись, это даже такому рыбаку как я понятно. Вот мой арбалет последний раз и сгодился . Поменял я его на щенка-емтхунда - шведскую или норвержскую лайку, в те времена разницы между ними особой никто не видел. Тем более, разницы этой не видел скорняк, собиравшийся пустить пёсика то ли на рукавицы, то ли на шапку. От знающих людей слышал, собака надёжная, учится, можно сказать, сама. Назвал я маленького пса, без всяких затей, Виром. А что? Как лодку назовёшь, так она и поплывёт.
  
   Потом мы с братом учиться принялись, я в народной школе, а он в так же народной мореходке. Комнатку в своём большом доме сдал преподаватель брата - недавно прекративший плавать капитан, за то, что подрядились мы всю жилплощадь отапливать, причём своими дровами. Горбыля после роспуска брёвен образовывалось 40% и даже двигавший гатер локомобиль не успевал сожрать в своём чугунном жерле такую гору отходов. Деликатные топки голландок охотно принялись помогать в наведении мирового порядка, только для них дровишки требовалось ещё мелко попилить и поколоть, что заменяло у нас, как и у царя, гимнастику. На верфь мы не только за топливом наведывались - строилось ведь судно не для дяди, так что весь остаток времени среди мастеровых и пребывали, стараясь помочь посильно, потому два года пролетели за заботами как один день.
  
   Спущенную на воду шхуну повёл в плаванье наш домовладелец, вновь с обучения перешедший на морскую службу. Что ему оставалось, если единственная и любимая дочь на статного и уже явно не бедного Мартина глаз положила, а тому ещё учиться. Пришлось неожиданно образовавшейся родне подсобить, не даром, разумеется, хотя управлять взялся как бы уже семейным имуществом. Меня как вундеркинда отправили учиться дальше, уже в столицу Курляндии и Семигалии - в Митавскую мужскую гимназию, порой называемую в честь основавшего её герцога Петра Бирона "Петерин академия". Качество преподавания названию соответствовало. Стоящие знания, особенно по классической филологии эта Альма Матер, давала, поэтому местное дворянство не считало зазорным отправлять туда своих чад. Причём дворянство не только немецкое. В общежитии моим соседом был молодой литвин, который всех уверял в том, что он шляхтич.
  
   Но титулом "курземских королей" больше никто не обладал, и родовитые однокашники даже гордились знакомством со мной, приглашая на выходные в фамильные имения. Чем с удовольствием пользовался - ведь в поместьях непременно леса имелись, а там дичь, причём для гостя разрешаемая к лову и отстрелу. Интересен мне был сам процесс, а не трофей, который всегда оставлял хозяевам угодий. Разглядев во мне спортсмена, некий чин из Дворянского собрания допустил даже до тренировок в находящимся под его попечением Рыцарском фехтовальном классе, под руководством опытного фехтмейстера. А так же дал добро на посещение библиотеки собрания, хотя академической её назвать язык не поворачивался. Так что и эти годы школярства скучать не приходилось и пролетели они незаметно, а золотую медаль по окончанию я получал, будучи первым по списку.
  
   Ради продолжения гуманитарного образования, ехать, как большинство выпускников в Дерпт, не пожелал - в чиновничество не рвался. Но в Риге имелся весьма престижный технический институт, с тщательно отобранной профессурой и транспортным отделением, выпускники которого котировались весьма высоко и в Риге же трудоустраивались. Вот к этой стезе тянуло сына рыбака ещё, когда наблюдал, как фамильная шхуна возводится. Кстати, брат давно получил капитанский патент и, отправив тестя на залуженный отдых, сам встал к штурвалу, а я каждое лето на каникулах подрабатывал у него юнгой.
  
   В первый свой рейс довелось даже в "перевозке живого товара" поучаствовать. Только грузом являлись не рабы, а нелегально покидающие Родину участники революционных событий, за которыми охотилась охранка. За дело, в том числе и сожжённый неподалёку от нашей земли Эдольский замок, ещё в 13-м веке Орденом возведённый. Но что делать, если в Остзейских землях классовая борьба наслоилась на национально-освободительную. За многие века сосуществования куршей с немцами, взаимная ненависть так и не погасла, а просто перешла в стадию тления, как пожар на торфянике, да и какие ещё могут быть отношения между поработителем и хоть угнетённым, но пассионариями? Только эти же века привели и к ментальному взаимопроникновению обоих народов - уж слишком сильно гнали бароны своих рабов вначале в веру католическую, а когда в ней разочаровались - в поборники Лютера. И хотя курши в душе так и остались язычниками, но религию ненавидимых угнетателей принимали, как слабость немцев. Мол, слишком расслабляются в церкви.
  
   На волков охотиться можно с помощью флажков, но если одичают собаки, то на этого зверя уже не действуют правила существующие для диких сородичей, такие хищники самые опасные и неуловимые. Вот "стаю" таковых пришлось и мне с братом вывозить в "дальние угодья", когда в родных лесах егеря активизировались. Через несколько лет узнал в английской газете фотографии мною спасённых. Боевики не могли уже превратиться в законопослушных граждан и занялись привычным ремеслом на Лондонщине - принялись долбить туннель к ближайшему ювелиру. Тот на подозрительный стук за стеной отреагировал и вызвал полицию. Она в те поры только дубинками вооружённая, культурно постучала в дверь нарушителям тишины, но когда та отворилась, то из проёма вылетел рой пуль. Два латыша-отморозка с "Маузерами" в итоге разменяли свои жизни на более чем полуроту бобби и шотландских стрелков. Черчиль уже приказ отдал подвозить пушки, но случившийся в доме пожар уберёг королевскую рать от позора. Дуя на воду, арестовали тогда с сотню латышских "беженцев" от царской тирании, в том числе и двоюродного брата сгоревшего боевика. На беду правосудию, в статного и красивого парня влюбилась кузина самого Уинстона, да видно не она одна. И очень профессионально развернула в прессе травлю уже своего родственника и "его прихлебателей - цепных псов русского самодержавия". Суд присяжных оправдал невинно задержанных, но из открытой продажи в Великобритании с тех пор оружие исчезло. Схлопотать срок стало возможно даже за детский водяной пистолетик, и прочие предметы похожие на огнестрел.
  
   Вплоть до Манчестера, ещё школяром числясь, на летних каникулах окрестные воды обошёл, и в студенческую латышскую корпорацию "Selonija" принят был как бывалый, крепкий и талантом фехтования не обделённый. Последнее оказалось важным, ибо с другими корпорациями проводились турниры, на которых чаще побеждали студиозы немецкие или польские. С напористым старшекурсником из последней - "Valetia", Владиславом Андерсом пришлось выдержать бой буквально через месяц после поступления, и не опозориться - рапиру я любил не меньше чертёжной доски, и та отвечала взаимностью. А шляхтича поражение раззадорило и дрались мы с ним в последующем до тех пор пока он, окончив курс, перешёл военную профессию осваивать. Правда и в последующем у нас бой случился, когда носили мы уже не студенческие бархатные шапочки корпорантов. Он к тому времени нацепил польскую рогатывку-конфедератку, а я русскую армейскую фуражку. И меня не миновала судьба воина-каравира, хоть и старался, как мог этой стези избегнуть и созидать мирно. После первого своего пролития крови бабушкин дар врачевания живого пропал во мне окончательно и из "старых" талантов сохранилась только сила внушения. Но за прожитые годы развилось не менее мощная способность вникать в суть машин и механизмов. Не только "чувствуя" как они работают, но и, осязая параметры всех составляющих деталей вплоть до микронов и состава материала из которого сделаны. Нечто подобное ещё первокурсником заметил я всего у одного человека - Теодора Фердинандовича Калепа, так же выпускника нашего Политеха. Нас водили на завод производивший авиадвигатели "Мотор", где он директорствовал. Но к сожалению в 1913 году технический гений умер совсем молодым. Вскоре начавшаяся и подошедшая к дому война к кульману меня так и не подпустила, заставив "осваивать" даже не самое лучшее оружие эпохи.
  
  

ВОЙНА

  
   Началась война. Воспринятая населением даже с какой то нервической радостью - как новое развлечение. В Риге проживало огромное количество этнических немцев - остзейцев, или по латышски - балтвацешей, но они себя в большинстве своём с кайзеровской Германией не отождествляли, их и русский царь неплохо кормил.
  
   Истые же и явные германофилы, ожидающие неприятностей, незаметно исчезли, но не в лагеря, морем ведь выбирались не только революционеры. Неожиданно и брат превратился в обладателя хорошей квартиры в центре, оставленной ему очевидно в уплату за "некоторые услуги". Даже на открытых в городе филиалах немецких фирм, зачастую выпускавших военную продукцию, заказы русской армии не срывались. Хотя и в мирное время руководство этих предприятий режим секретности и кадровую национальную политику поддерживало. Но делалось это в первую очередь для защиты от конкурентов и облегчения обучения персонала на "материнских" предприятиях. На нескольких оптических предприятиях, открытых немцами, в том числе и Цейсом, продолжали производить бинокли и дальномеры для флота. Кстати и я поспешил обзавестись качественной оптикой, пока та не пропала из продажи. А открытая знаменитым германским концерном Шихау год назад Мюльграбенская верфь, изначально создаваемая для постройки эсминцев типа "Новик" и потому формально оформленная на российского подданого, барона-остзейца, контр-адмирала Карла Иессена, изначально своей продукцией ориентировалась противостоять Кайзермарине.
  
   На "Руссо-Балте", где мне довелось проходить преддипломную практику, так же можно было вешать лозунг "Всё для фронта!". Распределён я оказался на "дочку" завода - в её авторемонтные мастерские при опустевших казармах Нижегородского пехотного полка. И имел удовольствие трудиться под руководством обрётшего знаменитость ещё до войны авиатора и конструктора Саши Пороховщикова. Невеликая разница в возрасте дозволяла нам фамильярничать, будучи наедине. Ему удалось выбить из военного ведомства 9660 рублей 72 копейки на проект "Вездеход" - гусеничную машину для поля боя. Выделили ему из расквартированного рядом полка 25 солдат порукастей, да ещё столько же нанял изобретатель мастеровых со стороны. Кстати, там столкнулся я и с рядовым Данилом Колесником, прекрасно умевшим подчинять всякое железо, но от жестокости сослуживцев постоянно страдавшего.
  
   Самоутверждение за счёт унижения других характерно не только среди уголовников, в большом коллективе человека мягкого и незлобливого всегда найдутся желающие обидеть. Ценный работник взят был нами с Сашей под свою опеку и тот из чувства благодарности готов был работать хоть сутки напролет. К сожалению, мне поучаствовать в завершении проекта не вышло, но слухи донесли, что в июне 1915 года испытания прошли. Правда, первый блин вышел комом - начальник Рижского отдела квартирного довольствия войск инженер-полковник Поклевский-Козелло аппарат не принял. Хотя, давайте по порядку.
  
   Обещанная прессой населению по обе стороны фронта победа до того как опадут листья не случилась. "Спасая Париж", царём экстренно были отмобилизованы среди прочих своих верноподданых и 25 тысяч латышей, а потом брошены громить усадьбы прусской военной аристократии. Столицу Франции удалось сохранить, а в результате, казалось бы, далёкая и почти абстрактная война пришла в наш дом. На юге Курземе почти граничила с самой северной крепостью-портом 2-го Рейха Мемелем. Уже распробовавшие вкус крови тевтоны принялись наползать по веками знакомым направлениям - "Дрангх на Остен!" (и попутно на север). Потому то, когда в Большом Ауле нашей Альма Матер студенты в апреле 1915-го стихийно стеклись на митинг, я одним из первых подписал прошение к государю разрешить создавать из студентов добровольные команды разведчиков и связистов - лучше нас эту местность никто не знал.
  
   Сразу в бой не послали - а в рижской же офицерской школе прогнали на ускоренном курсе и вскоре вручили уже погоны подпоручика. Следом за студентами в огромном количестве запросились на войну люмпены и батраки, да малоземельные. Но они воспринимали её как шанс сменить малооплачиваемый нынешний свой труд, на более сытый образ жизни, ведь на военной службе даже мясо в изрядных порциях ежедневно полагалось. Да и говорил враг на языке, ненависть к которому за века в генный уровень вошла. Формируемым национальным частям требовалось офицерство так же национальное, и бывшие студенты удачно растворились среди кадровых земляков, надёрганных по всей царской армии. Даже пара генералов-латышей нашлась, причём не голубых кровей, а выслуживших свои эполеты честно, кровью и потом. Наш командир батальона так же происходил из батраков, но желая вырваться из безнадёги, не взвалил на себя долю безземельных своих предков, а добровольно в армию запросился. Там сметливого охотника вскоре в унтерскую школу определили, а следующей ступенью стала школа офицерская, так и дорос до подполковника, реально в дворянство пробившись. У остальных "господ офицеров" биография разнилась не сильно, и происхождение никто не выпячивал, а вот за нижних чинов радел, зная ментальность земляков. Потребность в разделении по национальному признаку не по чьей-то прихоти "сверху" произошла, ведь в царской армии языком общения являлся только РУССКИЙ. Даже не невозможность общих молебнов причиной тому стала, их и так на фронте вскоре отменили.
  
   С Кавказской войны в армии знали, что мусульмане свинину есть не станут, потому "из за котла" сформировали из них "дикие" дивизии. А о том, что прибалт щи да кашу чуть тёплыми потребляет чинно и с достоинством - не ведали. Когда тому в армии хлебать пришлось из одного котелка с сибиряком, для которого чем горячей, тем вкуснее, то доставаться опоздавшему стала только кислая жижица. Начались драки, что для вооружённых людей лучше делать с противником. Не побоялся раздуть скандал подпоручик Сибирского полка Альфред Ульманис, сам через солдатчину прошедший, за что перевода в национальную часть и удостоился. Стал формировать батальоны латышских стрелков, как из фронтовиков, так и из новобранцев. Последних оказалось не более чем добровольцев, но уже повоевавших воинов оказалось вдвое больше вышеперечисленных групп, и фронтовым своим опытом с земляками они щедро делились.
  
   Ещё одним отличием явилось вооружение стрелков американскими Винчестерами с плоским штыком, но под мосинский патрон. Стоило это заказанное в Штатах недоразумение как несколько трёхлинеек, только Тула не справлялась с военным заказом, и казна шла на расходы. Русская военная приёмка, мстя за цену, извращалась, как могла. Усатые чины в черкесках с газырями и кинжалами аж цирковые шоу для заокеанских мастеровых устраивали. Но всё ими забракованное оружие без доработок тут же продавалось на внутреннем американском рынке и нареканий не вызывало. Мощный патрон даже из ружейного антиквариата на охоте показывал прекрасный результат. Но вот на войне, особенно при стрельбе из положения лёжа, перезаряжание рычагом вызывало неудобства и нарекания.
  
   В первый бой латышей бросили 25 октября 1915 года, когда кайзеровские войска подошли к Риге на расстояние пешего перехода. Уже 28-го числа прощался я вместе со всеми рижанами с первыми тремя убитыми на Тирелских болотах стрелками. Устроили похороны пышно, в Латышском Собрании, находившимся рядом с родным Политехом. А 5-го ноября наш 3-й Курземский батальон по железной дороге Рига - Тукум отвезли на последнюю станцию Юрмалы - Шлоку, и мы усилили уже сражавшийся там 2-й Рижский. Наступление врага удалось остановить, но дорогой ценой, хотя даже к смерти на войне привыкаешь скоро.
  
   Через пару недель стрелки подарили мне сделанную из гильзы зажигалку, не очень-то нужную не курящему человеку. Подобное окопное творчество развилось стремительно и массово - помогало не думать о плохом. Я же из ответной благодарности не жалел на стрелков дорогой американской целлюлоидной фотоплёнки и снимал на Кодак ?2 фронтовую жизнь. Проявлять её, и печатать карточки было совсем не трудно - юрмальский поезд за пару часов довозил до Риги, где у брата на квартире стоял мой фотоувеличитель и ванночки. Кстати, брат же, среди прочей своей контрабанды (в основном для Военного ведомства) зачем то привез и подарил мне зелингенскую саблю и даже новейшую портативную Лейку. Так что невольно пришлось становиться по совместительству военным фотодокументалистом - единственным на весь фронт, а потому широко известным в узких кругах.
  
   С Лейкой и блокнотом, а то и пулемётом, даже первое ранение и "клюкву" на темляк заслужил. Вздумал виды с новых ракурсов на рассвете поснимать, вот и занесло на передовой секрет, чем и отвлёк бодрствовавшего стрелка от несения службы. А тут перепившиеся крепкой, но дюже вонючей хуторской бражки-зурзы, кайзер зольдатен берега попутали и завалились в наш окопчик. Что творил в той рукопашке не помню, только барабан у "Нагана" потом пустым обнаружил, а с клинка кровь стирать пришлось. Даже в болтавшейся на шее, чудом уцелевшей камере несколько убойных кадров оказалось. Фотографии не Бог весть, но чужие подвиги, запечатлевая, всем становилось ясно, что и сам я такой же опасности подвергался, и первое ранение тому доказательством являлось. Потому награды удостоился вместе с заснятыми героями. Хотя, не появись фотоснимки рукопашного боя в Рижских газетах, начальство могло и не заметить "локальный инциндент".
  
   Лишившейся вековой немецкой конкуренции, зарождающейся национальной буржуазии, стремительно на военных заказах богатеющей, срочно требовались СОБСТВЕННЫЕ герои, и их выпячивали, как могли, а командование не знало, как тому противостоять. Да и свой гешефт с этого оно имело, ведь и генералам отваливалось от не хилых сборов и пожертвований для защитников, что проводились в Риге и в не занятой врагом Лифляндии. Хотя сибиряки, сидящие в окопах рядом с нами, воевали не хуже, и жертв несли не меньше, но буйным цветом расцветшее местное земгусарство замечало только своих, и в лаптях да пасталах наши стрелки не щеголяли.
  
   Ко мне в старейший военный госпиталь Европы, что находился на окраинной станции Риги - Брасса, зачастили различные делегации с фруктами, цветами и шерстяными носками, вязаными ручками сентиментальных патриоток, порой довольно миленьких. Но интересовала в них меня отнюдь не декламация стихов Райниса или Аспазии, хотя отдельными барышнями намёки делались, что герою ни в какой награде отказано, не будет - хоть в самоволку ещё не долеченным убегай.
  
   Заштопанная штыковая дырка в предплечье вскоре заросла, а зарубцевавшийся шрам поперёк лба даже мужественности придал, как бы говоря, что не в тыловых частях службу влачу. Ощущая себя бывалым воякой, ещё пребывая в законном отпуске после ранения, сел на курортный поезд и попёр пару мешков нанесённой мне патриотками антоновки на передовую - тем с кем вместе резался. Благо,что комбат разумом обладал и выгнал положенное догулевать. Но узнал от очевидцев занятное о себе - оказывается это я большую часть немецкого отделения и уничтожил. Расстреляв барабан, принялся врага саблей колоть-резать, причём столь быстро, что глаз за мной не поспевал. И слухи о неком берсерке уже по окопам поползли. Не мог же я всем разъяснять, что в схватке из астрала меня богиня Кара вела, и каждый вход в боевой транс превращает меня во всё более опытного её выйделота. В этом становлении только крайний стресс ведёт к прогрессу.
  
   Среди добытых трофеев выбрал себе Люгер и винтовку Маузера с хорошим боем, а потом по знакомству в мастерских "Руссо-Балта" приладил к ней ранее купленный телескопический прицел. Попутно уболтав перевестись в наш батальон и рукастого солдата, мне помогавшего. Ходатайство инженер-полковника Покловского-Козелло разрешило формальности, хотя Даниил не был латышом. При золотых руках и сравнимой с магнитом тяге к железкам, крайне слабохарактерным мужик был, вертели и подставляли его в наглую - не умел отказывать людям и тем более посылать нах...алов. Но со мной не прогадал - предоставилась и в действующей армии ему работа по специальности и в собственной каморке. Назначили его на должность оружейного мастера 1-го разряда с жалованьем аж в 30 целковых, это когда прочим нижним чинам в военное время месячную выплату с 50, аж до 75 копеек подняли. Даже до войны на верфи "Наваля" оклад имел Даня 35 рублей, но только теперь - на всём готовом проживая, наконец-то появилась у человека возможность родне помощь слать. А то, что не титульной нации он глаза прикрыли, ведь до этого тепленькое место в мастерской обжил шустрый еврейчик, чисто щебетавший и по-русски, и по латышски, но не знавший с какой стороны напильник держат. Что капризное американское оружие не прощало. При отражении германских атак команды в окопах звучали интернационально:
  
   - Мойша, met гранату! - Капсуля nav! - Met-met var буть ё...нет!
  
   Вторым, а вернее сказать первым и по порядку, и по значимости моим отпускным знакомством явилась Ольга-Акулина. Одна из девушек, посетивших в госпитале раненного героя. Я тогда от скуки и для разработки руки, надумал занять себя изготовлением маскировочной сети. Потому и попросил у барышень лоскутков да обрезков что не жаль. Сия сударыня с печальными голубыми глазками в объявленном мной соревновании по сбору утиля победила подруг-соперниц с разгромным счётом, ибо к заданию подошла вдумчиво и с инициативой. Да к тому же так сложилось, что лет 10 на этих самых лоскутках она все свои девичьи ночи коротала, да обо мне - смелом и красивом герое грезила. Совсем её малолеткой забрала из многодетной латгальской семьи в Ригу немецкая мастерица-корсетница в услужение и выделила фрау-эксплуататор ребёнку жилплощадь в чуланчике без окон, благородно именуемом девичьей комнатой, на матрасе набитом тем, что в конце каждого рабочего дня у неё в "салоне" с пола сметалось. Сметливой девочке ремесло даже понравилось, и вскоре хозяйка только заказы принимала, а работал подросток, с годами в профессии совершенствуясь. Но с началом войны, ушла фрау как то из дома и не вернулась, а полиция заявление о пропаже человека приняла, но ничего не предприняла. На птичьих правах продолжила Ольга в квартире-мастерской проживать и обслуживать наработанную ранее клиентуру. Никого, не растеряв, фирму даже расширила, продемонстрировав изрядные организаторские способности. Поскольку теперь ночевала на хозяйкиной кровати с балдахином, то тюфяк набитый обрезками пожертвован был на дело защиты Отечества. Да не он один, прикупила ещё конопляной нити, а уж челнок, я как рыбацкий сын, с закрытыми глазами из любой щепки выстрогать смог бы, тем более сеть сплести. На сотворённую мной основу мастерица лоскутки живо приметала - всё получилось очень профессионально, так мы за общим занятием и сблизились незаметно.
  
   С фронта наезжая уже не к брату на квартиру спешил. Даже в ускоренном порядке отношения официально оформил - в случае моей гибели, что бы пенсией милая девочка обеспечена оказалась. Хотя та и своим бизнесом на хлеб с маслом зарабатывала - заказы не сокращались. Именно этот весомый аргумент помог убедить моего полкового начальника дать разрешение на создание семьи, будущие мои дети, даже если случится худшее, голодать не станут. Военное время и особенность национальной воинской части освободили нас от безделья. Когда досье на невесту собирали всем полком, но основные правила приличия исполнять всё же требовалось - не жениться на разведёнке, цыганке, танцовщице и т. д.
  
   Невеста развила бурную деятельность, для того что бы "было по богатому", хоть отмечать свадьбу мы собирались в узком кругу. Право на это она имела, война войной, но в жизни, раз бывает ... такое мероприятие - замуж она выходила раз и навсегда. Потому платье ей подруга сшила из белого шёлка с таким размахом, что мне на пару кальсон потом перешить получилось. Не отгрызут теперь проклятые животные в окопах то, чем молодой муж особо обязан дорожить! Мне так же парадный мундир из английского сукна справить пришлось - в гарнизонной швальне нижний чин ясно, какой национальности работал хорошо и не дорого только ради возможности держаться подальше от мест, где стреляют. А свёл меня к нему всё тот же главный квартирьер Покловский-Козелло, имевший дела с братом и потому мне так же покровительствовавший. В его силах оказалось и выморочную квартиру, в которой Ольга проживала, на военное ведомство оформить, а затем реализовать понятно какому офицеру. Дал он понять, что корсетный салон являлся прикрытием германской резидентши, но та больше туда не вернётся. Разумеется, инженер-полковник на нашем застолье оказался свадебным генералом, причём очень остроумным и приятным в общении. Банкет с устрицами, сигарами и французским вином в отдельном кабинете лучшего ресторана Риги "Отто Шварца" (хоть с недавних пор владел им уже латыш шведского происхождения Йиргенсон) оплатил мой всё богатеющий братик. К этим расходам присовокупил ещё и подарок - пару тельняшек финской вязки, дабы я не мёрз и свои морские корни не забывал. Потом мы с женушкой не упускали случая шикануть и унять нервное напряжение там же, или сняв в сауне на двоих бурбуль-ванну (джакузи), в случаях, когда вырваться из окопов получалось, но такого счастливого полусна как тогда у меня больше не повторялось.
  
   Вернувшись на передовую, захотелось опробовать в деле заготовленную амуницию и оружие. Специальных команд снайперов ещё не ввели, и мои стрелялки воспринимались пока начальством как чудачество. Но стрелки имели особое мнение - противник уничтожался, и авторитет мой у нижних чинов рос. Даже не смотря на то, что в своей полуроте я не то что бы зверствовал, но обязанностями не манкировал и на унтеров их не перекладывал. В шагистике это не выражалось, да и уставы не заставлял зубрить, но противогазами смог весь личный состав обеспечить и ежедневно проводил тренировки по облачению лиц в эти страшно не удобные мешки. Про "атаку мертвецов" при обороне Осовца уже были наслышаны все и никто не отлынивал. Так же удалось избавиться и от ковбойского счастья - Винчестеров. Взамен выдали нам японские Арисаки. Хотья калибр у этого ружья и разнился с общеармейским, перебоев с боепитанием не ощутили. Патронов заготовили много. Японская винтовка оказалась ухватистой, и удобной для штыкового боя, коим я так же озадачил вверенное мне подразделение. Тянулась вязкая окопная рутина, потому стрелки возможности размяться даже рады были, и дошло дело до организации ротного чемпионата, с призом в виде весьма приличных карманных часов (разумеется, трофейных), с гравировкой о заслуге в фехтовании.
  
   Хоть и занимался с землячками я от скуки, а начальство решило по-другому. Мол, инициативу проявляет от служебного рвения. И толи за рвение, а может в виду кадрового голода, наверху решили меня повысить в чине и дали командовать целой ротой.
  
  

МИР ТОТ И МИР ЭТОТ

  
   Среди добавившихся моему благородию благ оказалась даже полагавшаяся ротному служебная лошадь, довольно крупная и годная не только под седло, но и под гуж. В последнем варианте и надумал я её использовать. Плохой наездник из рыбака, а под оглобли полученный транспорт объездить дело плёвое, как и санки смастерить, умельцы в роте нашлись сразу и управились за неделю. Тут же вспомнилась мне зимняя рыбалка с отцом и братом, а в недалёком заливе рыбка ведь так же водилась, да и сети у местных рыбаков занять труда не представляло. Вот и собрались мы с Данилой на рыбный промысел, на всякий случай прихватил он ещё и ружьё-пулемёт Мадсена, который недавно починил, но из пулемётной команды его забрать не торопились. По слегка припорошенному ровному льду залива лошадка рысила легко и времени на дорогу с ловлей много не затратили. На обратном пути заметили мы в небе приближающуюся гудящую точку, вскоре разросшуюся до двухмоторного биплана. По закону подлости разумеется германского.
  
   По ранее виденным фотографическим карточкам определил, что это двухмоторный бомбардировщик Гота, и помимо 300 килограмм бомб стоит на нем ещё пулемет "Шпандау" или "Парабеллум". Вот из него и принялся он по нам шпарить, бомбу то ли пожалев, то ли уже ранее израсходовав. Но и того что нам попало, хватило лошадку угробить, причём показалось что её чуть не на части разорвало. Это кровавое скотство втолкнуло меня в боевой транс, и когда пилот пошёл на второй заход схватил я пулемёт ... . Очнулся когда рожок того опустел, а аэроплан развалился на льду залива, чудом не проломив его. И вот он лежит вверх колёсами в ста аршинах от нас. Богиня Кара вселяясь, не промахивается. Вначале заснял я столь эпическую картину на Лейку, а потом понеслись с Даней наперегонки к аппарату.
  
   Подбежать мы успели вовремя, не перекрой я краны бензобаков, костёр бы получился отменный, а хотелось за лошадку трофеями компенсироваться. В первую очередь интересовал пулемёт, обладавший таким УБОЙНЫМ действием. Он поразил своим калибром - аж 2(ДВА) сантиметра, это была уже автоматическая пушка! У умирающего немецкого лет-наба выяснил, что на это изобретение Беккера из-за сохранения тайны даже привилегия специально не оформлялась, и нарвались мы, а вернее они на испытание в боевых условиях. Ясно, что столь секретное чудо у меня начальники отберут. Но такая корова нужна самому и потому принялись мы в четыре руки железо откручивать. Потом выкинув всё из санок и водрузив туда орудие, весившее не больше любого из нас, сами взялись за оглобли. За пару часов допёрли возик до берега, доказав что бурлаки и дураки не только на Волге добровольно в лямку впрягаются. У того же рыбака, что сеть одолжил ещё и лошадь заняли, пообещав весь улов ему уступить. И повёз я трофей прятать, так что бы и самому не сразу найти. Данила же с рыбаком пехом опять на лёд отправились - на биплане ещё много чего оставалось не открученного. Я пообещал вернуться за ними, как только с главной миссией управлюсь.
  
   Переполох в роте поднял изрядный, мобилизовав экстренно всё тягло, чуть ли не до собак и погнал караван трофеи вывозить. Их оказалось не мало, вплоть до солидных размеров сковородки, что, оказывается, защищала седалище пилота. Но наведённая богиней пуля позорной смерти того через ж... не допустила, пробив сердце. Кухонная же принадлежность к нашему прибытию во всю по прямому назначению использовалась. Данька смастерил наскоро примус-коптилку, ибо топлива в баках хватало, и жарил во всю закуску из невинно убиенной нашей лошадки.
  
   Прибавила нам аппетиту и найденная в кабине фляжка шнапса, весьма при работе на морозе не лишняя. Совершенству пределов не бывает, и зачем отказываться от маленьких радостей пикника на природе?
  
   Пришлось веселье сворачивать, ибо каждому из десятка прибывших со мной досталось буквально по напёрстку да кусочку мясной жарёнки на зуб. Именно как профилактическое средство, вдохновляющее на трудовой подвиг. С аэроплана ободрали всё, что могло сгодиться нам в землянках, как и трупов трёх авиаторов, а затем устроили на манер викингов погребальный костёр, запалив останки воздушной ладьи вместе с погибшим экипажем. Лед в том месте вскоре растаял и всё ушло под воду - теперь случись поиск пропавших, найти никого и ничего не смогут.
  
   Огласки, увы, избежать не получилось и наехавшее начальство отобрало всё что узрело (примерно десятую и не особо потребную нам часть). Для освещения коптилками в землянках петролиум теперь имелся. Да и у моего блиндажа появилась вкопанная в землю тележная ось - забросить вдвоём на торчащее в небо колесо пушчёнку во время авиа или цепелин-налёта труда не составляло. Так как тихориться больше не требовалось, снимок геройски сбитого аэроплана отправил в издававшийся в Риге уже 10 лет "Солдатский листок". После публикации начальство накатило второй волной и украсило кожаные авиационные куртки превосходной немецкой выделки, мою "Станиславом" (аккурат дырочку прикрыл), а Данькину Георгиевской медалью. Среди трофеев ещё планшетка с картой имелась. Первую я спрятал, а вот карту отдал в штаб (предварительно сняв с неё кроки), причём с собственным предложением. Наконец-то стало известно местонахождение так надоевшей вражьей гаубичной батареи. Пока позицию та не сменила, а залив сковывал лёд, появилась возможность разделаться с паскудницей, и я запросил разрешение на рейд.
  
   Суть авантюры заключался в том, что латыши слишком хорошо знали немецкий ордунг и казавшееся преимущество давно научились обращать в недостаток. Внешне всё выглядело просто - за море у немцев отвечать должен флот, за сушу - армия. Но ещё Христос ходил по воде аки посуху. Мне же так и хотелось лично кайзеру сказать - "на морозе вода превращается в лёд, идиот!!!" То есть, когда кайзермарине район боевых действий покидал, территория превращалась в ничейную зону, которую в светлое время суток в лучшем случае визуально контролировали с берега. Но зимние ночи темны и долги, потому совсем не трудно обойти посты по льду, разведав у рыбаков предварительно, где те имеются. Сложнее получалось вернуться, тут метод крокодила - по собственному следу, не годился. После того как пошумим, ждать группу станут и на льду, а укрыться там нам будет негде. Разумеется, разработали несколько вариантов отхода. Например, при подходе к линии фронта дать зелёную (или красную) ракету, чтобы для облегчения нашего прорыва сымитировали ложную атаку и т.д. Только недавно возглавил наш батальон битый жизнью ветеран, ещё на японской войне сполна горя хлебнувший, а главное - правильные выводы из этого сделавший. Он сдерживать меня не принялся, понимал, что пустое это - грязь свинья везде найдёт. Уж лучше избыточно инициативного с прибытком для отчётности использовать, авось свезёт придурку молодому и тогда уж плюшками с начальством поделится. Напутствовал, правда, по-доброму, давая полный карт-бланш, посоветовав себя и людей беречь. Если группе задержаться в тылу придётся, то оформлен рейд будет как глубинная разведка, или ещё как. Главное, чтобы своих штабных не боялся - бумажкой прикроет.
  
   Не исключая возможности задержки в рейде, подготовку и отбор в группу провёл уже по серьёзному. Охотники жребий тянули, так как шинелок с мундирами годных, что с германцев сняли, только дюжина обнаружилась. Вот в них и переоблачились, сознательно себя при неблагоприятном исходе статуса военнопленных лишая, но добавляя шансов исходу благоприятному. НУ ОЧЕНЬ долго изучая характер немцев латыши им в плен сдавались крайне редко, сказкам про кофе и белую булку не веря, потому игры в благородство в расчёте на взаимность, даже среди национального офицерства не практиковались.
  
   Какую-то не нужную нам утварь у рыбаков сменяли на большой отрез старой парусины, цвета грязного снега. Пошили масхалаты, лишь на время операции, чтобы потом скинуть и забыть, превратившись в бравых зольдатен Германской имперской армии. Патронов к открыто демонстрируемым Маузер 98 имелось не густо, сколько Бог послал, но заныкан у каждого ещё и Наган был, и тут ограничения с боеприпасами только вес нам выставлял. Ведь в ранце ещё умещался 2,5 кг "фонарик", шмат копченого шпека и сухари. Ну и обязательные мыльно-рыльные - неопрятность демаскировала, и прочая мелочёвка.
  
   Подготовившись, вышли, наконец, рискуя оторваться в море или провалиться под ставший не надёжным лёд, но удача дураков любит, и проскочить группе удалось без эксцессов. Как и вблизи от Тукума у рыбаков получить о противнике исчерпывающие разведданные. Даже один отчаянный парнишка вызвался к самым пушкам по лесным тропинкам вывести, но за это условие выставил - в отряд его включить, даже дедово ружьишко у него нашлось. До ночи на рыбацком хуторке хорошо отдохнули, и хозяйка трижды горячим всех накормила. У нас правда марки трофейные для расплаты имелись, но и без того латыши своим в еде не отказывали, очень в ту пору немцев они не любили. С вечерними сумерками, наконец, выступили на тропу войны, осознавая, что убивая, и у самих быть убитыми шанс велик, в предрассветной хмари добрались до батареи. Побудки ещё не было, но пару кухаривших немцев и часового сняли всё же по-тихому. Затем с немецкой тщательностью в изготовленные землянки полетели гранаты, как и в стволы орудий. Исключением явились только офицерский блиндаж и не жилые складские. В первый я лично с клинком наведался и хорошенько его кровушкой напоил, а портить то, что пригодиться может - не разумно, можно же всё вывезти, если не для себя, так хоть для помогавших нам крестьян. Ведь к орудиям ещё и кони прилагались, причём крепкие битюги, вот их и впрягли в передки, забитые на сей раз не снарядами, а харчем и массой прочей полезности. Наконец, мы получили возможность патроны к винтовкам не экономить. Затарившись, и даже подцепив к передку полевую кухню с уже готовой тушёной капустой с сардельками, среди бела дня по наглому вышли на дорогу, заминировав перед тем склад со снарядами. Пусть большой БУМ случится, когда мы будем уже далеко. Может он и ещё кого в немецкий рай прихватит.
  
   До переднего края было менее десяти вёрст, но преодоление трёх рядов окопов и проволоки, даже при поддержке с нашей стороны, без потерь не выходило, а мне понравилось не терять людей, а прирастать ими. Рыбак-проводник уже себе по размеру одёжку подобрал и переоделся, а дедов мушкет на Маузер сменил, и ничем от прочих не отличался, потому обращаться к нему я стал "рядовой Тук". Это не потому, что был он тёзкой знаменитого монаха, а таким вышло сокращение от тукумский, не Янкой же и его звать. Их и так на отделение трое, включая меня, хоть всем позывные псевдонимы придумывай. Наша небольшая колонна, смахивала на фуражирскую, тем более, что направились мы в противоположенную от фронта сторону. Может быть, поэтому скрыться получилось без приключений.
  
   Припомнился один схрон в здешнем лесу, ещё в революцию пятого года боевиками вырытый. Мне туда бегать приходилось, когда брат их на своей шхуне за границу вывозил. Теперь я свой отряд в том тихом месте надумал припрятать, а лошадей пока на недалёком хуторе на постой определил. Бункер оказался обжит, и хозяйничал там один из наших бывших пассажиров по кличке "Бобис" - революционер с огромным стажем и опытом. Он и его соратники до войны так "шалили" что не уважать за удаль было нельзя, только в банке Гельсингфорса взяли полторасто тысяч. А ведь они ещё и на полицейские участки нападали, и даже на тюрьмы. Рижский централ полусотня боевиков без потерь взяла и приговорённых товарищей вызволила, а при нападении на тюрьму Зееборга, что в десятке вёрст от Либавы, и мне на стрёме постоять пришлось. Теперь боевик думал, как вызволить своего соратника взятого уже германцами. От замка Тукум время и предыдущие войны уберегли только башню Пилс. Пару сотен лет её уже использовали как тюрьму. Там то и томился видный деятель ЛСДРП - "Епис", так же бывший "пассажир" нашей шхуны.
  
   В городке подпольщики сплошь из молодняка состояли и на серьёзное дело не годились, но сведенья собирали, а в своё войско головорезов я сам подбирал, так что решили помочь друг другу. Самым трудным являлось отвлечь комендантский взвод, расквартированный у башни. А выманить его проще всего получалось на экс. Наш человек с мукомольни сообщил, когда с фронта прибудет обоз намолотую муку забирать, вот его мой отряд на выходе из городка и должен был перехватить. На выручку обозникам рванёт весь гарнизон - то есть комендачи, а их встретят уже пулемёт и гранаты. Пару тюремщиков мы с Бобисом брали на себя.
  
   Хорошо разработанные операции срываются редко, вот и наша удачно прошла. Помимо революционера вызволили из темницы ещё 18 душ, в основном особо буйных пленных русских нижних чинов. Оказались среди освобождённых заключённых и два германских зольдата, ждавших расстрела по приговору трибунала, я и им службу предложил. На месте сразу испытал последних кровью - вручив свой Люгер. Решился один, добив всех раненных соплеменников, а потом и друга-сидельца, отказавшегося мой приказ выполнить, и тем заслужил право войти в наш диверсионный отряд. Куда ему ещё деваться? Боевики за услугу шепнули мне адресок "резидента" в порту Мерсрагса - туда всего-то 40 верст на север. У лихих людей свой кодекс чести и в долгу оставаться не принято. Я с минуту смотрел, как растворилась парочка в тумане. Дел у них невпроворот, мировая революция, это вам не шутки! Дождавшись, когда мы останемся вдвоём, немец, которого звали Отто, заявил что знает, где комендант прятал ценности, что смог награбить по округе. Туда так же и недавно присланное жалованье для передачи в финчасть ближайшей дивизии сложили - а это сумма значительная. И всё это не в пещере Али-бабы, а в той же башне Пилс, только в противоположном от тюремного конце. В толстой стене был замаскирован сэйф размером с однодверный шкаф, ключиком для которого прекрасно послужил опять "фонарик", сработавший лучше Сезама. Рановато революционеры нас покинули, ведь экспроприация был их профиль, и бывало ради выручки в 50 рублей, даже винные лавки грабили. Но деньги никому ещё лишними не были. Теперь вёл за собой я уже не отделение, а взвод и его требовалось, по крайней мере, кормить. Причём парни совсем не пай-мальчики, что для дисциплины ни есть хорошо. Но мне она от них и не требовалась, не страх перед уставом мотивировать моих отморозков должен был, а как Портоса - жажда подраться.
  
   Следует внести ясность в понимание менталитета нации на текущий момент. Ведь никого не удивляет то, что евреи наложили на образ Одессы-мамы своеобразный шарм. Но чем отличались евреи от старообрядцев или латышей? Те же гонимые, живущие в двух системах координат. Мало афишировалось, но наследством пребывания в Речи Посполитой, явился подавляющий процент иудейского населения в городах Курляндии. Прекрасно уживавшийся с так же угнетаемыми куршами и семигалами - и те и другие ненавидели угнетателей, так же национально окрашенных - остзейцев. Царь Пётр и его наследники, отвоевав край, не принялись рушить отлаженный механизм и менять элиту, на русскую, мудро превратив немцев в прокладку. Используя давно известную формулу "Царь хороший, это бояре гады", где вместо бояр были бароны. Даже наведение порядка при бунтах русскими войсками, на великороссов как нацию обиду не наводило - как не обижаются на бездушный инструмент причиняющий боль, это его функция, а не потребность. Но со временем в городах среди рабочих и солдат очень усилилась работа прекрасно говорящих и по латышски местных еврейских агитаторов, вначале из Бунда, а потом значительное их число влилось во вновь созданную Социал-Демократию Латвийского Края, причём сразу в радикальное боевое крыло, напоминающее сицилийскую мафию. Население, фрондирующее в основной своей массе, если не поддерживала эсдеков напрямую, но сочувствующее. Не заложили нас оккупационным властям по этой причине. Хотя когда после ночного перехода до озера Энгуре добрались, на окрестных хуторах не могли не слышать топоров дровосеков землянки ладящих. Здешние леса я так же с ружьишком исходил в юности, потому практически знал, где легче спрятаться. Но в подобравшейся компании служители охотничьей богини Медне были, посерьёзней меня, только называли они её иначе. Мною из башни освобождённые все из нашей ХII армии оказались, а она состояла сплошь из латышей и сибиряков, половина которых до призыва тайгой кормилась. Чему я только обрадовался - надоело во все бочки затычкой лезть. Свою винтовку с оптикой вручил мелкому мужичку, по обличию явно с азиатскими кровями, но с редким даром пулю чувствовать - инструментом должен пользоваться мастер. Попасть в глаз бегущему зайцу за сотню шагов - это впечатлило, снайпера окрестил Мазай, тот тоже по зайцам практиковался. Ещё один спец такого же уровня нашёлся по дракам восточным, не запомнил названия, хотя расслышал что-то про нанайцев. Тут уж мне всерьёз с ним помахаться пришлось, за линией фронта авторитет одними погонами не заработать - стая выбирает сильнейшего в вожаки и требовалось этому соответствовать. Хотя я только обрадовался, что, наконец, достойный спаринг-партнёр появился, который в весе хоть и уступал мне изрядно, но верток, оказался неимоверно. Потирая ушибленные места, Нанай что-то проворчал, что мне следовало предупреждать о том, что за меня духи ворожат, но почувствовал с этого момента исходящую от него преданность превосходящую даже собачью. Своей властью возвёл его в младшие унтер-офицеры и обязал ежедневно не менее двух часов бойцов рукопашке обучать. СО ВСЕЙ СТРОГОСТЬЮ!
  
   Просто отсиживаться и толстеть не халявных харчах было перед самим собой стыдно, потому, когда через недельку наш партизанский быт наладился, малыми группами принялся народ выводить на диверсионные операции - уж больно место было удобным. Ведь на станции Тукум А/О Московско-Виндаво-Рыбинская ж.д. раздваивалась веткой на сам порт Виндаву и столицу Курляндии Митаву. А по первой ветке, как раз в разумной от нас отдалённости за станцией Церен разбегалась ещё узкоколейная Стендско-Виндавская ж.д. сеть. Нынче всё это построенное на русские деньги дорожное изобилие трудилось на германскую армию, и это безобразие требовалось хоть отчасти унять.
  
   Первоначальные задания группам ставились не сложные, типа "Пойдёшь в деревню и отравишь колодец". Хотя с учётом специфики того, что жили в Курляндии не деревнями, а на хуторах или при имениях, имевших водозаборные колонки, ядом (которого и не имелось) мы не пользовались. Но вот в удовольствии из ближайшего леска расстрелять пяток расслабившихся на отдыхе в имении германских военнослужащих (желательно в званиях) не отказывали. Другим развлечением, были засады на мелкие обозики на дорогах. Сибиряки очень грамотно умели уходить лесами от преследователей, а стрелки старательно эту науку перенимали. При нападении на спирто-крахмальный заводик, планировалось продукцией, бывшей повсеместно валютой, разжиться. Но помимо огненной воды наткнулись на складе готовой продукции ещё и на три ящика хозяйственного мыла, которое являлось валютой ещё более конвертируемой - давно уже все в бане только золой пользовались. Разумеется, и эту драгоценность прихватили, перед тем как поджечь стратегическое предприятие. Но в банный день на мыло поступили нарекания - оно не мылилось. Тогда только выяснилось, что очевидно так спиртовиков развели немецкие сапёры, всучив за шнапс очень похожий на мыло новомодный тол.
  
   Добро выкидывать не стали, но отомстить обманщикам душа требовала, и решено было вернуть взврывчатку законным владельцам. Уже названная железка в дневном от нас переходе пересекала речку Джуксте, с приличным мостиком, на нем то и надумали злополучные ящики оставить - поедут старые хозяева на поезде и подберут. Разумеется, тащить груз пришлось, потея, но в той же речке и пот смыли, когда пришлось в студёную воду прыгать. Вагон с ценностями из подорванного поезда как раз в воде оказался, несмотря на половодье, товар почти не подмок. Мануфактура для пошива мундиров годилась и на прочую одёжку и обменивалась на мыло даже лучше спирта. Которым, правда, пришлось немного пожертвовать, прыская на слабо повреждённые вагоны, но иначе те разгораться не хотели. Зато когда занялись, то даже рваться стали - видно там и боеприпасы везли. О том, что заблокированную при аварии теплушку с охраной не поджигали доказывать не стану, но и запор ломать нам было некогда, да и опасно - в рядом расположенном вагоне снаряды могли рвануть. Значит либо выжили германцы, либо смерть приняли лёгкую и быструю.
  
   Только в этот момент операцией руководил уже не я, а младший унтер-офицер Нанай. Меня сильно контузило при взрыве, вновь лично вздумал привязанный к иницирующей тол гранате шнур дёрнуть. Хоть замедление у неё было аж 16 секунд, но добежать до укрытия успел частично, волной и тряхонуло в спину, так, что вырубился. Это сколько ж штук сукна на телегу пришлось не доложить, что бы меня вывезти? Но народ корыстью пренебрёг, хотя и так обозик получался если не золотым, то позолоченным наверняка. Десятину атаманскую мне при дележе добычи не сократили, хоть я продолжал в отрубе пребывать. А ведь между собой ругались ожесточённо даже за оттенки фельдграу достававшегося габардина и молексина.
  
   Привезли меня на базу ни живого, ни мёртвого - дышал, но глаз не открывал. Мазай смастерил наскоро бубен да принялся надо мной шаманить, что странно - результативно, я ожил. Оказалось, что и он дар имел, только его шаман и к ремеслу своему загодя обучал. Я же мало того что объект служения сменил, так и познавал всё эмпирически, в основном в моменты критические. В эту свою кОму моя душа из тела вырвалась и за кромку заглянув, смогла с ещё не растворившимися в биополе земли коллегами разных времён, тела которых смерть в округе приняли, пообщавшись даже опытом и знаниями обменяться.
  
   Это я очень информативно прогулялся - здесь за 1944-1945 года похоронили почти полторы тысячи бойцов одетых в русские гимнастёрки. Майоров, лейтенантов, но больше всего рядовых, самых разных национальностей, среди которых примерно каждый десятый был моим соплеменником. От них я узнал, что теперешняя война перерастёт в Гражданскую и верх в кровавом противостоянии одержат большевики. Но через два десятка лет вновь германцы нападут, и вот уже эта бойня пожрёт десятки миллионов человек. Потому-то готовиться к ней надлежит уже нынче - учиться воевать правильно, оружие хорошее делать, а для всего этого государственный строй поменять. Это всё поведала слившаяся с моей душа капитана-танкиста Паулса, сгоревшего в Курземском котле. Он был сыном служившего под моим же началом разведчика Тука - вот какие в жизни совпадения случаются, ни в какой сказке забористей не придумать. Так же глубоко пообщаться с другими аморфными сущностями не успел - Мазай мою удвоившуюся душу в тело вернул, но покидая, вскользь всё же успел заметить, что это будет уже совсем другая война. Война моторов! Даже аэропланы и лоханки (танки по-английски) той эпохи успел разглядеть.
  
  

К СВОИМ!

  
   С того Света извлекали меня не только из чувства преданности, присутствовала и корысть, ведь придумать способ как вывести отряд из вражеского тыла способен был только мой извращённый разум. От погони после диверсии на мосту налётчики ушли, потому что действовали не традиционно. Недаром же перед операцией всех заставил лодки ладить, а потом их на телегах подвезли и выше по течению в речку спустили. Согласно нормативам, запущенное в первозданный лес отделение сапёров за 8 часов обязано сладить из того что найдёт лодку весом 300 кг и грузоподъёмностью 2 тонны, а спарка превращаясь в катамаран и 5 тонн берёт, либо трёхдюймовку с передком. Долго судно из сырого материала сколоченное не проживёт, но для выполнения поставленной задачи срока его жизни достаточно.
  
   Отряд по течению тихо спустился до моста, снайперы сняли пару его охранников, сапёр подложил ящики под опору, а потом я дёрнул за верёвочку. Далее с чужих слов знаю, что действовали согласно плану, то есть загрузились и подожгли, а потом поплыли дальше. В удобном месте нас ожидали телеги привезшие лодки. Вот почему не смогли собачки следы взять - их на берегу и не имелось. Что уж поделать, если родился у воды и всюду эту стихию использовать старался.
  
   Возвращаться к своим надумал так же водой, по озеру Энгуре. Оно через протоку соединено с Рижским заливом, и как раз там и стоит требуемый нам небольшой, но ставший в войну крайне важным порт Мерсрагс, недавно и вовсе числившийся рыбацкой деревушкой. После занятия германцами Курляндии залив разделился на два враждующих берега и если бы не сопротивляющийся гарнизон Моонзундского архипелага с его крупнокалиберными батареями, как бы затыкающими залив, германский флот давно бы обстреливал Ригу. Но пушки Эзеля простреливали Ирбенский пролив, добивая до курляндского побережья, а вот остававшееся за Россией эстляндское побережье давало нам и союзникам возможность для манёвра и сообщения не только с Петроградом, но и всем миром. Английские субмарины в Рижском порту редкостью не являлись. Даже ночью не могли изрядно коптящие небо германские корабли прокрасться незамеченными - белыми летними ночами дым спрятать не получалось, а в тёмные зимние - вода сковывалась льдом.
  
   С открытием навигации руководство кайзерлихмарине надумало возвратиться в век паруса, ведь хоть мачты на выжимателях ветров и высоки, но всё равно на порядки ниже столбов дыма из труб новомодных судов. Рискнуть решили недавно сошедшей со стапелей бригантиной "Der Salm" со стальным корпусом и вспомогательным стосильным нефтяным двигателем, на мачте которого развевался флаг имперского коммерческого флота. А командовал бригантиной бывший военный офицер, но известно, что офицеры, особенно германские, бывшими не бывают. Точную дату захода парусника в Мерсрагс сообщил мне тамошний большевистский резидент-подпольщик, когда я кое-как очухавшись от контузии, тайно его навестил. Требовалось выправить какой-либо аусвайс для Отто - мы в ответе за тех, кого приручили.
  
   Тащить верного немца в русский плен, значило его предать, а ведь мужик явно через себя переступал, стреляя в недавних соратников. Немцы, поляки, евреи, шведы в Курляндии жили уже сотни лет, и потому за коренного жителя при наличии документа сойти ему было не трудно. А для получения бумажки кому подмазать в управе (слава Богу, имелось чем) указали. И как бы мелкий торговец - то ли из остзейцев, то ли шведов этнических, с зашитым в подкладку сюртука письмом для моего папули потрусил в потрёпанной повозке набитой нужным в хозяйстве барахлом. Просил я родителя скромные мои дары принять, предупредив, что обе кобылки в упряжке уже покрыты очень хорошим жеребцом. Ещё просил при случае переправить человека по фамилии Янсон хотя бы на Готланд, но лучше довезти до самой Хьюскварны, на переиначенный недавно в А/О "Гускварна" бывший государственный ружейный завод. В дорогу трофейных марок для немца мешок набрался, но и расходы предстояли у него не малые. Прежде всего, следовало ему обжиться и срочно найти стряпчего для оформления привилегии на буквально свалившуюся нам с неба автоматическую пушку. Пока истинные авторы в секретность играли и о роялти не думали, я успел сделать чертежи орудия и описание принципа действия, инженер то почти дипломированный. В Риге, не смотря на войну, достать можно было и тушь китайскую, и ватман с голубым отливом. Появление такого оружия в Скандинавии выглядело естественным продолжением традиций, незадолго до этого там же инженер Шёгрен изобрел самозарядное охотничье ружьё. Только идиоты откажутся от предложения начать в военное время производство необходимой фронтам как воздух и принципиально новой "Янсон кэнон-мэшин" в самых разных модификациях.
  
   Но это частность, а главной целью готовящейся операции явился наш по пиратски наглый захват судна противника буквально в первую же ночь после его прибытия. Подплыв незаметно на лодках почти до порта, отряд пристал к брошенному рыбацкому причалу и, сойдя на берег стройной колонной промаршировал к бригантине. Вахтенный с борта не то что окликнуть, но и вякнуть не успел. Пока на нас пялился, с противоположенного борта подплывший Нанай, подкрался как ниньдзя и насадил лопуха на клинок. Потом уж по сходням весь отряд тихонько поднялся и повторил с экипажем исторический сюжет именуемый ночью святого Варфоломея. Вышло всё легко и просто по причине того, что "резидент" тремя часами ранее ну очень дёшево продал этому вахтенному большую флягу разведённого спирта. А тот, перед тем как передать напиток камарадам, и сам продегустировал местный шнапс. Считая, что имеет право слегка расслабиться после рискованного перехода, ведь и их кэп наверняка сойдя на берег не целомудренно кофейком в полевом борделе баловался. Обитатели же кубрика расслабились сверх меры, ведь пол-литра водки для немца - почти смертельная доза. Так что им было без разницы, от чего помирать; от спирта или от наших кинжалов.
  
   Ярким доказательством того что пьянство убивает, а трезвый образ жизни продлевает жизнь явилась судьба оберматрозе Фельда. Будучи убеждённым трезвенником, он в общей пьянке участия не принимал. Потому его сон в отличие от прочих был более чуток и, заслышав возню, проснулся. А так как трезвенником он был по причине разумности, то по этой же причине шустро сообразил, что происходит и сделал "хенде хох". Хоть его о том никто не просил, но в отличие от германцев, которым латыши не сдавались в плен зная что будут там расстреляны (фактов это доказывающих накопилось не мало), кара-виры сдавшимся жизнь оставляли, и увидеть когда-нибудь свой Фатерлянд у оберматрозе шанс появился.
  
   Но шанс и право понятия различны, потому сообразительный дойч тут же залепетал какой он ценный специалист и никто лучше него не разбирается как в трюмном движке, так и вообще в любом моторе внутреннего и внешнего сгорания. Это был уже серьёзный аргумент, ибо ставить прямое парусное вооружение требовался специально подготовленный экипаж и даже я по вантам и реям не карабкался, шхуна брата являлась гафельной. На захваченной бригантине я разобраться мог только с третьей мачтой - бизанью, так как она одна так же имела косой парус. Да и отчалить по тихому (урчанье движка в трюме не в счёт) хотелось сразу же после перегрузки с лодок "подарков от благодарного противника". А что не влезло - раздали по окружным хуторам ещё более благодарному населению. Потому механик-моторист занялся своим делом, а я встал к штурвалу и с рассветом, нас уже с берега не могло достать ни одно орудие. Вздохнув с облегчением, смог сменить, наконец, полувоенный кайзеровский стяг на Андреевский, наспех сотворённый их простыни и нашитых на неё синих лент. Даже под одним гафелем переход ожидался не долгим, а успеть следовало много и прежде всего, сделать приборку. Если не убрать кровь сразу, то потом смердящий дух мертвечины вытравить будет невозможно, хоть тотально перекрашивай всё. Так же хотелось выяснить характер груза, который парусник так и не успел разгрузить в порту. Вскоре на борт заявятся царские мытари, и, разумеется, попытаются наложить лапу на всё. Ведь мы как бы военнослужащие и каперской лицензии не имели. Но с другой стороны, не имея собственного судна её бы и не дали нам, да и последний раз Россия сии разрешения на грабёж предлагала в Крымскую войну. Отдать вынудят много, сколько б с властями не гавкался. Но какой бы крестик-орденок не сулили и чем бы не угрожали,дальше передовой не сошлют. А если в рядовые разжалуют - так только спасибо скажу. Всю найденную оптику и патроны не отдам (даже тысчонка унитаров к 2-см пушечке обнаружилась), а остальным пусть ворьё тыловое подавится. Разве что само судно постараюсь для брата хоть заарендовать, на правах первой руки - совсем новое ведь. И грузоподъёмность против шхуны вчетверо - хоть через Атлантику ходи.
  
   Поскольку насос был подключён к движку, а воды за бортом хватало, вскоре, вытекающая через шпинаты жидкость потеряла даже розовые оттенки. Надетая одежонка у всех подлежала только утилизации, да и в фельдграу оставаться становилось уже рискованным, вскрыли ставшие бесхозными рундуки, и чистые тельники с матросскими костюмчиками нашлись на каждого. Даже пуговицы на бушлатах оказались не орлёными, а с нейтральными якорьками, так что на национальную принадлежность в одеянии ничто не указывало. Царь и кайзер до войны дружили и сдирали друг у друга, то фасон фуражки, то ещё какую мелочь, теперь послужившую нам. Весь отряд со мной в том числе, переоблачился "по-морскому", но так думали только мы. На траверзе Болдераи подбежала к бригантине миноноска, пообщались мы с её капитаном. С того момента прилипла ко мне кликуха "корсар" очевидно по причине происхождения их КОРСИ, хорошо ещё что не "пират".
  
  

Я ВОПЛОЩАЮ В ЖЕЛЕЗЕ ДУШЕВНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ

  
   Очень вовремя подоспела миноноска, ибо подавлять недолеченную контузию в организме у меня закончились все силы, и я просто вырубился. Взяли нас на буксир и притащили в устье Даугавы к построенной ещё Орденом крепости Дюнамунде, ныне прозываемой Усть-Двинской. Именно здесь началось формирование латышских батальонов, а самый первый из них стал именоваться Усть-Двинским. Латыши и нынче составляли основную часть гарнизона крепости, и её русский начальник - генерал Гончаренко, превосходно с ними ладил. Из "своего" руководства застал хорошего знакомца, буквально на днях получившего чин полковника Карлиса Гоппера и это очень помогло в разрешении бюрократических вопросов. Он тут же телефонировал моему брату и тот примчался ближайшим же поездом. Причём не один, а в компании репортёров пары рижских газет, которым уже сам позвонил и сообщил жареную новость об очередной победе русского оружия в латышских руках. Справедливости ради, стоит добавить, что оружием мы пользовались германским, а в моём отряде преобладали велироссы. Сам я давать интервью был не в силах, но кассеты с фотоплёнкой запечатлевшей наши подвиги передал, а уж что мои ребята наболтали, не знаю. Хорошо, что пока в силах ещё находился, всем успел блоки в сознании поставить, что бы лишнего не трепали.
  
   В крепости отряд и разместили, туда же и выгрузили содержимое трюма парусника, после чего брату дозволили перегнать судно к месту стоянки нашей фамильной шхуны и начать процедуру переоформления движимой собственности. Начальство крепости по моей просьбе "не заметило" оберматрозе Фельда, оформив его как беспаспорточного беженца-остзейца, а брат вскоре забрал моториста к себе в команду для работы того по специальности на старом месте. Трезвенник, да ещё с руками, являлся находкой. А меня вновь отвезли в хорошо уже знакомый Военный госпиталь на Брассе, и повторилась история посещения героя с фруктами и чтением стихов. Но теперь безотлучно со мной дежурила моя супруга, дабы никто более не посмел смутить мой пока не стойкий дух.
  
   Бумагу и карандаш доктор выдать дозволил и принялся я зарисовывать и записывать всё то, что увидела душа, посещая "будущее" захоронение в Джуксте. Хоть далеко от тела она отлучиться не могла, но и на небольшой площади, нематериальной сущности инженера повезло набрести на единицу бронетехники, две единицы авто и три оружия. Как я понял по пояснениям души погибшего Паулса все образцы довольно массовые и характерные для будущей войны. Винтовки Мосина и Маузера меня не удивили, их я и так знал превосходно, но вот пистолет-пулемёт Судаева поразил своей простотой и технологичностью. И его я, лёжа на госпитальной койке, постарался изобразить со всем тщанием, а затем отправил материал Даниле для творческого изучения. Оказывается без работы и со мной, и без меня он не скучал. Купил у хуторянина сухое грушевое дерево и с помощью добровольного помощника-стрелка, на гражданке работавшего краснодеревщиком, выстругал точную копию полюбившейся ему автоматической пушечки. Пусть теперь проделает то же по моим чертежам автоматического ружьеца.
  
   Гораздо больше трудов и времени потребовалось для документального оформления транспорта и лоханки из "воспоминаний о будущем" и тут супруга дала добро на привлечение помощников. Репортёр одной из газет вставил в заметке, что героя после контузии осенило, как улучшить виденный некогда "Вездеход" Пороховщикова. Но физически, из-за ранения, пока не имеет он возможности встать к кульману. На следующий же день толпилась в палате группа патриотически настроенных студентов и чертёжниц, готовых бесплатно работать на благо Победы. Начальник госпиталя сделал исключение, и палата превратилась в КБ с парой втиснутых чертёжных досок. Остальные волонтёры, "амбулаторно" посещая медучереждение, работали на дому по моим заданиям. А их сыпалось из меня столько, что в жене неожиданно проснулся неплохой организатор, и работы она упорядочила, разбив "бюро" на две группы, а потом их на подгруппы, дабы они уже сами варились в своём соку и мелкие вопросы решали, учителя не тревожа. Технический гуру (то есть я) в полубреду изрекал основные постулаты и направления поиска, а ученики работали над увековеченьем моих мыслей. Я не стал "вспоминать" ГАЗ-овскую полуторку, а напрягся только над попавшими так же в ареал витания духа, подбитым ещё в начале войны, и случайно немцами забытым чешским танком Lt vz 38. Да ещё, по словам Паулса очень популярным в Красной Армии американским грузовиком Studebaker. Особенно тщательно "вспоминал" двигатель последнего, неприхотливый 95-сильный Hercules, отлитый из чугуна и вполне доступный для производства технологиям начала века. Слух о моём чудесном техническом бреде по Риге разбежался скоро и дошёл до руководства начинавшего эвакуироваться Руссо-Балта, где студентом я практиковаться имел удовольствие. Генеральный конструктор завода остзеец Эрих Валентайн слинял в Фатерлянд ещё в 1914-ом, но общался то я больше с его замом - Дмитрием Бондаревым, и он так же навестил нашу палату-КБ, как бы по старой памяти. Он то и придал движению снизу ускорение сверху - тут же загоревшись от всего увиденного. Очень не ко времени оказалась эвакуация оборудования завода , но для многого из, уже оформленного, особенно на начальном этапе, хватало. Модельщики сходу приступили строгать блок цилиндров двигателя и его головку. Ведь весил он как ныне производимый РБВЗ-6, скопированный с Мерседеса, а мощью его превосходил в разы. Самые сильные германские моторы Круппа-Даймлера для тягачей, равные "нашему" по силе, весили тонны.
  
   Также к отправке в самую крайнюю очередь приговорили небольшой токарно-слесарный участок. Его переориентировали на выточку запальных свечей, которые я "придумал", а на расположенном в Московском форштадте фарфоровом заводе Кузнецова заказали изоляторы к ним. Более того, так как изначально двигатель афишировался как для бронеавтомобиля, то с моей подачи с передовой был отозван Данила и приставлен в статусе военпреда к этому участку, с наказом, чтобы учил матчасть, пригодится. Ну и попутно справил ему в прифронтовом городе по случаю почти не липовую справку о среднем образовании, лишней не будет. Проходя, случайно заметил, как эвакуируемое Екатерининское высшее народное училище жгло во дворе свои архивы, и занимавшийся столь важным делом дворник за пузырь вынес мне не заполненный, но уже скреплённый печатью Аттестат. Вручать документ Даньке сразу не стал, пусть у меня в планшете пока полежит, кто знает, как судьба повернётся.
  
   Но до этого угораздило его подвиг совершить. Ещё когда навещал он меня в Усть-Двинской крепости, в обратный путь нагрузил я здоровяка парой ящиков с 2-х сантиметровыми снарядиками для зенитки. Так вышло, что на той же неделе произошёл налёт на наши окопы германских Альбатросов и одного из них удалось ружейному мастеру угостить германским же гостинцем. Что хохлу хорошо, то немцу буквально смерть. Даньке действительно сделали хорошо - получил за самоотверженный поступок аж вторую Георгиевскую медаль. Впрочем, наград удостоились по моему представлению и все члены нашего партизанского отряда. Оказывается, не столь важны, оказались уничтоженная батарея или шорох в Тукуме и Мерсрагсе, сколько взорванный мост в Джуксте. Снаряды в эшелоне везли под Нарчинск, где левый фланг Северного фронта в компании с соседями пытались наступать. Но хотели как лучше, а получилось как всегда, ибо в марте обычно распутица случается, что ну очень движению не способствует. Потери русской армии и так в десятки тысяч, могли оказаться значительней, окажись у германца боеприпасов вдосталь. Обделавшегося командующего 12-й армией сменили. Прибывший на замену генерал от инфантерии Радко-Дмитриев лично, в окружении свиты и журналистов, под магний фотовспышек вручил мне за героизм офицерского Георгия IV-й степени. Настроение в тот день было в коллективе игривое, и в знак благодарности я со "своим КБ" исполнил хором (водится за латышами такой маленький бздык) "Катюшу". Как то за работой напел всплывший в памяти Паулса мотив, который пожелали сразу же спеть все присутствующие - "нам песня строить и жить помогает" разучили немного раньше, и пение действительно не мешало. Пресса кинулась записывать слова шлягера, а генерал, наконец, обратил внимание на толпившихся в уголке "моих" добровольных помощников и чертёжные доски. Когда узнал, что тут на коленке ведутся секретные разработки, изволил даже прогневаться. Непорядок разрешился мгновенно, студентов тут же призвали на военную службу с присуждением званий подпрапорщик и жалованьем 28 рублей 50 копеек, а так же взятием подписки о неразглашении. Барышень оформили вольнонаёмными служащими с таким же окладом, но плюс пайковые, квартирные, приварочные и ещё что-то. И разумеется так же с подпиской. Командиршей над ними установили мою супружницу, по совместительству взвалив не неё и секретную часть. Которую устроили в специально оборудованном помещении в уже знакомых казармах, где я помогал Пороховщикову делать "Вездеход". Лечение надлежало мне проходить по новому месту службы, ибо до полного выздоровления я назначался начальником вновь образованного Бюро конструирования (шарашка - по "понятиям" Паулса). Петь нам на новом месте разрешалось при прохождении строем в солдатскую столовую и обратно, а так же при вечерней прогулке перед сном. Кстати, котловое довольствие в полку было вполне сносным, и госпитальному не уступало. Удружил я новым своим помощникам или наоборот - вопрос спорный, но с продуктами в городе становилось всё хуже и хуже, а тут в пайке не ограничивались и даже в котелках барышням щи да кашу таскали.
  
   Ольга-Акулина привезла в казарму свой "Зингер", а я заказал со склада Усть-Двинской крепости свои законные трофеи - рулоны офицерского сукна. Красилен в городе имелось в достатке и фельдграу превратилось в добротный чёрный габардин. А уж тот, благодаря умелым ручкам и смекалке моей жёнушки в галифе, под цвет так же трофейной моей кожанки. В голове витали воспоминания, о каких-то эффектных чёрных мундирах войск SS, но было не до красоты пока. Более актуальными оказались "вспомнившиеся" комбезы для работы. Из самой дешёвой, но прочной ткани именуемой "джинс". Даня станочек для кнопок сотворив, обеспечил Олю фурнитурой, получив в ответ удобную рабочую одежду. А ещё "придумался" ребристый головной убор танкиста, и мою фантазию сообразительная жена воплотила в танкошлем.
  
  

МЫ ТВОРИМ БУДУЩЕЕ

  
   Но на этом её дизайнерское творчество стало только набирать обороты. Не мытьём так катаньем, но выпотрошила умелая во ВСЁМ жена из глубин моего сознания более подробные "воспоминания" Паулса о созданной через десятилетия талантливыми кутюрье Хуго Боссом и Карлом Дибичем форме SS. Сделанные на бумаге наброски, загоревшаяся жаждой славы женщина тут же восприняла как инструкции к действию. Уже через неделю явилась внезапно взошедшая звезда-кутюрьерша на работу воплотив образ белокурой эс-эс-овской стервы. В строгом чёрном мундире при галстуке и кокетливо смотрящейся пилотке, хорошо ещё, что в юбке, и фурнитуры в виде адамовой головы или свастики не имела под рукой. Но и без этого, стиль милитари ей ужасно подходил, как очевидно и к любой женщине - форму они умеют носить на много эффектней мужиков. Хотя формально, "её" дизайнерская разработка на тот момент являлась не формой, а скорее чем то из разряда охотничьих костюмов в тут же зародившемся Югенд-стиле.
  
   Что сулили ей коллежанки или чем расплачивались, не знаю, но вскоре весь женский персонал щеголял по бюро в деловых чёрных творениях дизайнерского дома "Ольга-Акулина". Не смотря на страшно завышенные расценки и требование оплаты только золотом, очередь "со стороны" на новомодное одеяние через месяц напоминала хвост анаконды. Поскольку находились мы на казарменном положении, жена нашу квартиру окончательно лишила спальни ради швальни. Выкинув супружеское ложе, полностью превратила жилище в модное ателье-мастерскую, купив ещё три швейные машинки и наняв на работу закройщиц и швей. Навещая собственное предприятие только для порядка, ибо процесс шёл и без неё. Но закусившая удила дизайнерша остановиться уже не могла, и, дополнив мои чёрные галифе так же чёрным мундиром, создала мужской вариант "охотничьего костюма", на глазах превращаясь в законодательницу моды. Когда в этом одеянии увидел меня Данилка, то прямо на колени перед Оленькой бухнулся, прося, что бы она и ему такой же пошила и даже плащ из чёрной телячьей кожи, что снял с авиатора подбитого им "Альбатроса", в качестве предоплаты сразу же предложил. Построила и этому великовозрастному ребёнку костюмчик моя сердобольная супруга, но когда подогнала по своей фигуре лётный плащ, то мгновенно превратилась в лёд и пламень. СЭКСИ!!! (со всех больших букв). Пусть в разгаре Мировая война, но женскую натуру не меняет ни что!
  
   И как тут танкостроением заниматься? А может наоборот, это как раз и стимулирует? Ибо свет в конце тоннеля, не смотря на все трудности, всё же забрезжил. Перебравшийся в Москву директор Руссо-Балта Михаил Шидловский, не щадя себя и людей развил на новом месте деятельность сверхэнергичную, а ведь это так не просто в машиностроении, механические молоты и прессы требуют очень прочных фундаментов (во всех смыслах этого слова). Но заявленные в проекте параметры впечатляли. Только одна колёсная формула создаваемого самоходного аппарата 6Х6 казалась немыслимой. Пионерами в бронировании автомобилей мы не являлись, Мгебров уже создал нечто слегка пулеотталкивающее на базе "Рено", а Поплавко на базе "Джеффери". На Путиловском заводе клепали "Русский Остин", а самой удачной моделью считалась "Фиат-Ижора", имевшая радиатор сзади. Но одна ведущая ось при слабеньком моторчике превращала броневички в детские коляски. По этой причине и авантюра Черчиля по захвату Дарданелл совсем недавно окончилась кровавым разгромом - не проехало по Галиполлийским ухабам огневое сопровождение пехоты, даже, несмотря на то, что инженерные войска под пулями пыталось колёсному транспорту дороги ладить. Да и нас в этой войне накопленный горький военный опыт должен был многому научить. Например брошенная в Восточной Пруссии у Маркграбово в январе 1915 года колонна из 50 новых авто по причине того, что снег выпал.
  
   Хождение по протоптанной тропе и помогает, и мешает. Так как наш проект не являлся амбициозным, и шапкозакидательских идей не носил, власти делать Руссо-Балту то, что он и раньше производил особо не мешали, но приглядывали. Прознав про новый движок, заявились два студента Императорского технического училища Саша Микулин и Боря Стечкин, племянники профессора от авиастроения Николая Егоровича Жуковского. К нему в начале войны привел за руку князь Львов пронырливого капитана с Кавказа Николая Лебеденко. Конструктором или инженером был тот никаким, но связями обладал. Глядя на арбы горцев, идеей он проникся создать на огромных колёсах бронированную конструкцию высотой с пятиэтажку при пушках и пулемётах. Да вот в математике горазд, не оказался и профессор для расчётов племянников ему в помощь выделил. Получив от них проект, Львов капитана Николаю II представил и денег на авантюру выхлопотал. Колёса ладили в Дмитрове и на каждый по мотору Майбах в 240 сил ( от сбитого Цепеллина) установили, а потом специальный танковый полигон под городом построили. Царь-танк хоть и весил 45 тонн, но броню имел жестяную, всего 5 мм. Такая разве от пистолетной пули спасёт. Громадину студенты тут же окрестили "Нетопырем". Но гордость российского танкостроения завязла в лесу, как только сошла со сборочного настила. Виноватыми вначале сделали управлявших "мамонтом" студентов, а потом им же приказали придумать мотор посильней. Вот и искали ребята пути спасения себя и проекта, но наш мотор их не устроил - масштаб не тот. Студентов попользовали втёмную и оставили крайними, озлобив. А реальный виновник, кто обязан был безграмотного авантюриста раскусить, остался из-за своего княжеского титула чистеньким. Ещё более грязная история произошла с бесполезными "противогазными масками принца Ольденбургского", не пускавшими в производство уже разработанные и эффективные противогазы Зелинского-Куммана, в тот момент лучшие в мире.
  
   Ну не получилось на этот раз "по щучьему велению", значит, будем у англичан дрянные танки и противогазы за золото покупать. На бронесилы в Империи средства распределяли сообразно связям, к примеру, Одесским железнодорожным мастерским отвалили за один мотоброневагон 141 тысячу рублей. Но в то же время лётчику и ИНЖЕНЕРУ Пороховщикову на принципиально новый "Вездеход" менее чем 10 тыс. рублей выделили. Истратив 18 и не получив мгновенного прикладного выхода он остался казне должен по гроб жизни. А в Германии армия только за серийный тягач готова была по 70 тысяч марок платить Круппу-Даймлеру. Разница же между серией и разработкой огромна, и как при таких бездарях у власти можно бы было, что-то более крупномасштабное создавать? Только если из пушки на Луну. И раз зашла речь о БеПо, то ж/д дорога от Риги до Двинска, являлась классической рокадной и просто взывала к бронепоездам. А на всю империю имелось их всего 15, на нашем же Северном фронте один, да и то вооруженный трёхдюймовыми горными окурками, выплёвывающими снаряды под нос себе. Но зачем пушки, когда вдоволь пушечного мяса?
  
   Кооперируясь с массой заводов Первопрестольной и окрестностей, Шидловскому по нашим чертежам удалось уже через пол-года воплотить в металле мотор РБВЗ-5,2 литра (будущий "Herkules JXD"), и на подходе решалась концепция рамы. Так как изначальной ориентацией являлся пулемётный бронеавтомобиль, то с Ижорским заводом так же договорились о доделке - пусть там раму одевают в броню и вооружают. Разумеется, не раз пришлось мне на поезде на эвакуированный завод мотаться для решения неизбежных в таком процессе заморочек. Супруга, под предлогом того, что контузия моя требует круглосуточного наблюдения, постоянно компанию и в купе, и на заводе составляла, ревнуя больного даже к телеграфным столбам. Хотя наряженная в чёрную форму, именно она вызывала у мужиков обильное слюновыделение, и страдать ревностями надлежало мне. Буквально заставив корчиться от зависти к своему костюму всех московских модниц, Ольга успокоилась и в третье посещение завода дозволила вместо себя отправиться Данилке - его рукастость изрядно помогала. Ведь порой легче сделать самому, чем втолковать тупице как надо.
  
   Убедившись, что Studebaker и без меня теперь неизбежно до ума доведут, все силы нашей Броневой бюры тут же переключились на бронеход Lt vz 38. Изобретённый русским в "будущей" жизни именуемый то Шкода, то Прага, но раз уж так сложилось, то почему бы не стать теперь танку "Ригой" или Т-1? Такая преступная партизанщина оказалась нам позволительной из за статуса прифронтового города. На одетых в форму внимания не обращали, а что они там чертят вникать у начальства желания не было. На фоне огромной массы дармоедов при действующей армии, на пару десятков недоофицеров никто внимания не обращал, да и объесть фронтовиков им не получалось - латышских стрелков кормили в основном свои же рыбаки и крестьяне. А о том, что это не ряженные, а настоящие военнослужащие, уж я позаботился - ибо воинский распорядок дня никто не отменял. Утро начиналось с гимнастики и пробежки, для чего специально я Наная вытребовал и уж он со своей борьбой издевался над господами подпрапорщиками, как только мог. Да и не только над ними, моя жёнушка так же пошила себе спортивные шаровары. За ней и барышни наши вольнонаёмные, на упражнения запросились и вместе с кавалерами (неизбежное свершилось - основной закон отменить невозможно) усиленно занимались ногодрыганьем и рукомаханием, да и так же прочими способами самоистязаний и потех.
  
   После завтрака уже не до потех было, дел невпроворот. Народ вставал за чертёжные доски и брался за логарифмические линейки. Среди барышень нашлась ремингтонщица, а брат привёз мне из Европы печатную машинку. Тогда принялся я надиктовывать, пока не забылось всё, что обнаружилось в вобранном сознании-памяти капитана Паулса.
  
   Он оказался старательным зубрилой, и всё свободное время посвящал изучению инструкций и уставов. Вот с них то и началось наше книгопечатанье. Принялись мы переносить на бумагу самый "свежий" Боевой устав бронетанковых и механизированных войск 1944 года выпуска, а следом так же зазубренный Боевой устав пехоты Красной Армии 1943 года. Скопилось в черепушке у старательного офицера ещё много всякого мусора, вплоть до Устава караульной службы и тому подобного. Только перенеся весь этот бред на бумагу, получал я моральное право забыть ахинею как кошмарный сон. Но если я мечтал освободиться, то невольно слушавшие за кульманами от "гуру" эти "откровения" подпрапорщики, внимали как евреи, заветам Моисея, тайком потом записав их в свои тетрадки вплоть до запятых. Но главное - и жить стали они по Уставу, изрядно облегчив мне и себе службу. Вот что значит чуть добавить в общение доставшийся от бабули дар нейролингвистического программирования.
  
   Прибился к нам и Данилка, его синекура военпреда завершилась с окончательной эвакуацией РБВЗ в Москву. Но перед тем, вопреки нелюбви государя-императора к автоматическому оружию, успел он наладить на своём участке даже мелкосерийное производство ППС-43, в своей новой жизни, скромно названный Автомат Колесникова, сокращённо АК. Первый экземпляр, что отвёз потом вместе с деревянной копией-моделью автоматической пушки брат к нашему "агенту" Янсону в шведском А/О"Гускварна", смастерил он под 9-мм патрон. Приладив 20-см ствол от трофейного "артиллерийского" Люгера, а так же банку круглого барабанного магазина на 50 патронов. Для "местного потребления" стволы пошли из накопившейся у ружейного мастера кучи пришедших в негодность Винчестеров и Мосинок. Под "русский" калибр подходил пистолетный патрон от Маузера, а этого добра на борту захваченной бригантины нашлось с избытком. Так как магазин так же делать пришлось коробчатым, то отличий от "вспомнившегося" мне прототипа практически не осталось. А наше подразделение целиком оказалось вооружено автоматическим оружием, на обучение владения коим так же пришлось время изыскивать. Ещё полукустарно набили мы древесным углём консервные банки и заменили ими регенерирующие патроны к трофейным противогазным маскам. Отражение газовой атаки являлось главным учением, проводимым в команде конструкторов. А потом изобретательскому бюро прислали для доводки его воплощённое в металле детище - бронеавтомобиль "Руссо-Балт-Ижора". Наш Данила-мастер тут же сменил "Максим" на автоматическую пушку, но проделал пару отверстий в корпусе и снабдил их бронешторками для стрельбы из автоматов, коими экипаж обязательно надлежало вооружить. Пока на этой должности попеременно послужил весь личный состав Бюро, осваивая новую машину. И Ольга пошила всем танковые шлемы даже в двух вариантах - летний облегчённый и зимний - с меховой подкладкой. Но этим мы не ограничились и нашли на складах завода "Унион" несколько сломанных телефонных аппаратов с годными трубками. Телефоны жена умудрилась вшить в шлем, после чего назвали его уже шлемофон, а бронеавтомобиль заимел локальную телефонную станцию - кабелем командир экипажа подключался к стрелку и механику-водителю. Родилась и даже воплотилась в чертежах идея командирского радийного бронеавтомобиля. Но приёмо-передающая станция занимала слишком много места в ущерб БК и даже некоторым элементам комфорта (например, небольшой примусной плитке), что большим начальникам вряд ли бы нравилось. Да и далеко не у каждого царского генерала протиснулось бы брюшко в люк нашей машины. Не прекращающаяся война демонстрировала всё большую потребность в армии нового типа, и изменении отношения государства к ней.
  
  

ВОЙНА МАШИН

  
   В сентябре я подал прошение на испытание бронеавтомобиля в боевых условиях, и оно было командующим удовлетворено, с разрешением выбора места по собственному усмотрению. Уже сложилось в войсках мнение, что паркетный генерал Радко-Дмитриев ответственность на себя старался не возлагать. Из фамильных "воспоминаний" Паулса, я знал что его отец чудом останется жив во время газовой атаки на "Навес сала' (остров Смерти). Так называли его латыши, державшие оборону на предмостных укреплениях Икскульского плацдарма. Площадью в два квадратных километра, пятачок простреливался германской артиллерией насквозь. Но сибирские и латышские стрелки вгрызлись в землю, а из за Даугавы их поддерживали наши батареи. Как бы пригодился на этом участке даже тот недобронепоезд, что числился за Северным фронтом. Ведь железка подходила к самой реке, через которую проложили телефонный кабель и корректировщики из окопов, располагавшихся в четырёх сотнях метрах от противника, работали в идеальных условиях.
  
   Экономя моторесурс, даже те двадцать вёрст, что отделяли Ригу от станции Икскюль, провезли нас на поезде. Он доставлял боеприпасы для семи разбросанных в округе и ни разу не менявших за год позиции батарей, стреляющих через речку. Железнодорожная платформа предоставляла прекрасные возможности для выгрузки. Как ни ненавистна военная рутина, но к ней все приспособились и перемен не желали, опасаясь, что сделают только хуже. Затем по грунтовке своим ходом проехали мы уже тёмной осенней ночью до реки, следуя за идущим впереди солдатом с нацепленным на спину потайным фонарём. Кое-как погрузились на кораблик работавший паромом, а может и лодкой Харона. Кстати, правее находилась действительно лодочная переправа, а за ней даже наведённый пешеходный мост. Рисковать хлипкой понтонной переправой не решились.
  
   Бронеавтомобиль с двойным боекомплектом тянул почти на 8 тонн. Являя в бронировании сочетание спереди 8-мм стальной катаной брони, снятой с не поставленных на вооружение "Шеффилдов-Симплексов", а в остальных местах 7-мм и 5-мм отечественную броню аналогичную "Джеффери-Поплавко". Получивший капитана за идею создания на базе американского авто "слонов Ганнибалла" Виктор Родионович Поплавко отчасти расчистил путь "Руссо-Балту". На Ижорском заводе уже знали, что и как делать, потому так быстро и удалось завершить проект. Пулемёт там монтировался на оригинальный подвесной станок А.Соколова, шины заполнялись "густматиком" - глицериножелатиновой смесью, так же имели бандажи-уширители для бездорожья. Для преодоления канав и траншей в комплект входили складные мостки. Даже колёсная формула 4Х4, выгодно отличала Джеффери от того же Шеффилда не смотря на почти такой же 30-сильный движок.
  
   Но ведь у нас было 6Х6 и 95 лошадок, а это значило "Где мы - там победа!". Ведь на испытаниях по брошенным австрийским укреплениям даже "Чародей" Поплавко рвал колючку и ломал вкопанные столбы.
  
   Следует добавить и везение, то есть затянувшееся Бабье лето. Если бы почва раскисла от зарядивших осенних дождей, и так довольно авантюрный план обречён был на провал. Но ни раньше, ни позже вмешиваться в ход событий смысла не имелось. В памяти Паулса чётко засело, что германцы применили по Острову смерти фосген именно 25 сентября 1916 года, дождавшись нужного направления ветра. Помимо латышей почти полностью отравился 173 Каменецкий стрелковый полк, доведя общее число потерь до двух тысяч человек. Вот где аукнулись уже отобранные у солдат противогазовые маски с Ольдендургским вензелем и только начавшие поступать в войска газмаски Зелинского-Кумманта, выданные пока господам офицерам, унтерам и разведчикам.
  
   Мой план был прост, перед газовой атакой ночью немцы наверняка покинут свои траншеи, дабы самим не пострадать. Именно в этот момент и следовало по ним ударить и не позволить применить свою швабскую отраву. В идеале желательно бы было на плечах противника добраться до их орудий, так как там так же имелись снаряды с ядовитым газом. Хотя при артобстреле оставленных окопов могли сдетонировать баллоны, что значило смерть наших солдат.
  
   Если бы я продвигал своё предложение официальным путём, его бы гарантированно положили под сукно на военно-бюрократическом столе. Право поручик пока имел, как и нижние чины - только умирать за царя. А способ как ему это делать начальники придумают сами, им с высоты своих должностей видней. Но ротация на Остров проводилась каждые 3 недели, и в указанную дату там службу нёс вместе со 2-м Рижским батальоном мой родной 3-й Курземский. Комбат, которого поверил мне и согласился с мыслью, что атакуя, шансов уцелеть значительно больше. Потом уже компанией прошлись по соседям почти с ультиматумом, что если ночную атаку не поддержат, то гарантий не даём, что недобитый какой-нибудь фанатик вентеля не откроет. Ну, а кто по ветру окажется - тому и смерть в муках. Причём от неё и убежав за речку не скрыться - ветер с юга ожидался сильный, да и снаряды с хлором и ипритом туда же полетят. Шум, конечно, поднялся, причём больше всего не хотел идти в атаку без приказа офицерский корпус, тут же начав накручивать ручки телефонов и докладывать по инстанциям. Начальство из-за речки, разумеется, рявкнуло громко - НИЗЗЯ! Но я этого не услышал, поскольку к аппарату упорно отказывался подходить. И продолжал изучать в оптику при дневном свете те 400-500 метров ничейной земли, что придётся проехать с включённой фарой. Участок, наименее развороченный снарядами, по которому у нашего монстра был шанс добраться до врага, находился между лютеранским и еврейским кладбищами. А уж защищавшая вражеские окопы проволока Руссо-Балт не остановит. Прицепил даже к машине пару телег, что нашлись на брошенных хуторах и посадил туда пришедших пехом своих подпрапорщиков-конструкторов, что добровольно вызвались на дело. Подсознание Паулса окрестило их на немецкий лад панцер-гренадёрами, хотя русский вариант - мотопехота, мне понравился больше. Броня и скорость машины добавляли им шансы выжить на подходе. А автомат в руках у каждого при ночном ближнем бою в окопе. А дальше как кому повезёт, кстати, и сам я так же с ними на телегу сел - с таким же автоматом и испытанным золлингеновским клинком. Экипаж бронеавтомобиля целиком составили барышни. Что поделать если и по стрельбе, и по вождению они кавалеров превзошли, а мне пришлось оставаться хозяином слова и уступить руль и гашетку лучшим. Утешало только то, что командиром экипажа стала моя Оленька, мозги у неё варят правильно. Но без понтов не могла и установила над башней самой же вышитый флаг нашего 3-го Курземского. Стоящий на мече дуб, а над ним радуга - сплошной символизм и лирика до соплей, но народу понравилось.
  
   Осенней порой смеркается рано, и в 9 вечера, стараясь не шуметь, выдвинулись мы к передовой, используя потайной фонарь на спине впереди идущего солдата. Интересовавшийся при жизни не только региональной военной историей Паулс нашёптывал, что англичане для этих же целей светлячков использовали, но мы решили в войну людей иных представителей фауны привлекать по минимуму. Свободу светлячкам!
  
   Справились без помощи этих насекомых, хотя наверняка за кайзера против окопников ополчились огромные армии ещё более страшного врага - вши. Но в пылу рукопашной бойцы переставали чувствовать зудящее и расчёсанное в кровь тело. Даже при более страшных ранах адреналин проявиться боли не давал, и люди только видели, как из них вытекает кровь и ощущали, слабея, как вытекает жизнь. А без резни глаза в глаза обойтись не получалось, хотя огневой мощью бронеавтомобиль обладал даже избыточной. Но случайно попавший в баллоны с ядом снаряд приводил к отравлению сотен соратников, средств защиты не имевших.
  
   До немецких окопов протащила машина наши повозки за несколько минут, при холодном свете мощных фар круша заграждения и не позволяя врагу успеть добежать до пулемётов. Далее, уже в дело вступал тележный десант - требовалась хирургическая точность при напоре бульдозера. Пусть всего минут десять обязан был малочисленный штурмовой отряд изображать сокрушительную силу пока не пробегут эти проклятые полкилометра самые шустрые стрелки из основных сил, но каждая минута драки в окопе казалась часом. Броневик мог только автоматным огнём отсекать кинувшееся на помощь газовикам подкрепление. У защищённых бронёй барышень это получалось. Хотя броня не всегда спасала, у немцев ведь и бронебойные пули имелись, да и с дистанции пистолетного выстрела 7-мм сталь даже простая пуля прошивала. Так была убита барышня-башнёр и её место заняла Оленька, с ещё большим остервенением своим огнём оберегая мою спину. У меня же, как обычно моментально кончились патроны, и дальше заработал клинок, казалось, даже что без моего участия. Ибо не в обычном состоянии человек двигается с такой скоростью, успевая почти одновременно оказываться в разных местах, да ещё и в закрывающей обзор газ-маске. Она спасла меня, когда одному фанатику всё же до вентиля дотянуться удалось, и яд рванул из баллонов в сторону русских окопов. К счастью, самые смелые, ловкие и быстрые сражались уже в немецких. Но пока я через трупы пробивался к сосудам с подлой смертью, небольшое ядовитое облачко всё же устремилось в сторону реки. А немецкие окопы требовалось срочно покидать, причём выжить шанс нам давался только на территории противника, если его с неё удастся выгнать. И я поднял жаждущих просто дышать в атаку. Пригодились складные мостки, и броневик, переехав траншею, всемерно огнём и колёсами, поддержал наше дикое, вызванное ужасом перед смертью наступление. Докатившееся до густо стоявших артиллерийских батарей врага. Залп картечи в упор наверняка бы смёл наши ряды, но во-первых для этого на ствол требовалось накрутить специальную насадку, а во вторых бронещиток орудий легко пробивался снарядиками нашей автоматической пушки, потому не то что накручивать, но и стрелять к моменту нашего появления у лафетов, было уже некому. Уцелевшие пушки стали тут же цеплять к бронемашине и та по одной принялась отбуксировывать их поближе к речке. Ибо создавать укрепления на новом месте сил не имелось уже ни духовных, ни физических. Максимум, на что способен оказался сверх предела измотанный организм, это вернуться и занять отбитые немецкие окопы. А потом неподвижно созерцать, как деловито начинают командовать в них подоспевшие, наконец, герои тыла при больших погонах (им-то в отличие от солдат-трусов сдохнуть противогазы не позволили), спеша урвать кус пожирней от ОБЩЕЙ победы.
  
  

Я И ЦАРЬ

  
   Тут уже, несмотря на крайнюю степень усталости и почти нестерпимую боль во всём теле, Паулсом называемую то отходняком, то ломкой, пришлось вмешаться. Но не для себя лишнюю плюшку выторговывая, а требуя почтения к погибшим героям, шедшим первыми ради спасения трусов, не спешивших покидать свой окоп. У меня погибли три штурмовика-подпрапорщика и вольнонаёмная барышня-башнёрка бронеавтомобиля. Погибшие нашлись и в других подразделениях, но их гнал вперёд ужас мучительной смерти от яда, повисшего в воздухе за спиной. А первые ряды по собственной воле шли на него, свой ужас внутри подавив. Разница огромная! И что бы её прочувствовали, я, водя пушечным стволом бронемашины, заставил пройти вдоль этих наспех сколоченных гробов всех "обитателей" Острова Смерти.
  
   Погибшую девушку звали Байба, и была она сиротой, всеми силами пытавшейся выкарабкаться из нищеты, на которую её обрекла судьба. Но в момент гибели вступила она в многотысячную стрелковую семью. Я снял с себя серебряный знак, подтверждающий это братство, и прикрутил к её мундирчику. Знал бы, отдал бы ей знак, пока жива была! Надеюсь её чистая и смелая душа, пока не успевшая раствориться в ауре планеты, простит мне это.
  
   Сам себе буду теперь живым упрёком за гибель той, кто должна была дарить жизнь, но запретить ей совершить свой подвиг морального права не имел - она спасла тысячи, даже не зная имён спасаемых. Я хоть и не православный, но их девиз 'нет лучшей жертвы, чем, за други своя' мне по душе.
  
   Сразу после траурной церемонии, все четыре гроба погрузили на лафет разбитой немецкой пушки и переправившись через реку всё на том же кораблике уже своим ходом рванули в Ригу. Ибо поставленные как командованием, так и совестью цели и задачи были выполнены. Бронеавтомобиль в полевых условиях испытали и газовую атаку германцев сорвали. Все два десятка вёрст дорога до города шла вдоль реки, на берегу которой окопалась наша пехота и артиллерия, и, видя молодое и красивое лицо погибшей девушки слезы, наворачивались даже у привыкших к смерти ветеранов. А въехав в город, сбавили скорость до пешеходной. На многие километры от Московского форштадта вдоль реки за лафетом выстроилась огромная траурная колонна желающих проститься с героями.
  
   В центре города подъехали мы к зданию Латышского общества. Люди, внеся внутрь гробы, принялись прощаться с павшими. И нам пришлось прямо заляпанными кровью и грязью встать в почётный караул. Но вскоре, нас и самих изнемогавших от усталости сменил у гробов почётный караул из подруг погибших, те, кто не учавствовал в том бою. Простоять им пришлось до следующего утра, ибо молва разнеслась по городу мгновенно и людской поток даже ночью не останавливался. А наш бронеавтомобиль с разбитой немецкой пушкой, вставший против входа на лужайке Верманского парка, охранял покой усопших. Утром всё те же грубо сколоченные гробы вновь положили на лафет и по главной улице города - Александровской, тихим маршем повезли на Братское кладбище за госпиталь на Брассе.
  
   Паулс шепнул мне что и в ТОЙ истории, 27 сентября Командующий Северным фронтом генерал Рузский телеграфировал в Главную Ставку : "Латышские стрелки сейчас образуют наиболее надёжную поддержку на Рижском фронте". И вскоре получил Высочайшее разрешение дополнить батальоны 7-й и 8-й ротами преобразовать их в полки. То же самое произошло и нынче, это значило открытие новых офицерских вакансий и ускоренное чинопроизводство. Так как поставленные задачи моё Бюро выполнило, то и потребность в нём отпала. Всех "моих" подпрапорщиков разбросали командовать полуротами, а мне до окончательного выздоровления предложили перейти со строевой на штабную работу. И более того - возглавить штаб в своём родном 3-м Курлянсдском уже полку. Делали это что бы перед глазами постоянно держать не совсем удобного, но порой крайне необходимого подчинённого, склонного превратиться в неформального лидера. То есть начальство озаботилось банальным "приручением", а для этих целей хорошо срабатывают чины и награды.
  
   Потому вполне ожидаемо пришёл запрос из Петрограда всем членам экипажа бронемашины, участвовавшим в деле на Острове смерти присутствовать при передаче автомобиля на Ижорский завод для внесения пожеланий при ремонте оного. Погрузив технику на платформу, нам за счёт казны предоставили аж два купе в синем вагоне первого класса. Моя супруга разместилась вместе со своим механиком-водителем Бертой в одном, а я с Данилой в другом. Кстати, когда писал наградные представления на ВСЕХ участников того ночного боя, то с удивлением узнал, что вечно копающаяся в моторе мелковатая и постоянно чумазая, почти ещё девочка наша Берточка оказывается баронесса, сбежавшая из дома. Но в Англии этим поветрием охвачены оказались весьма многие дамы высшего Света - авто ведь это так модно. Да и в следующую войну, шепнул мне Паулс, даже будущая королева служила в Армии шофёром. Отвезли нас не в Питер, и даже не в Ижору, сгружать броневик с платформы пришлось аж в Гатчине. А потом перегонять его, следуя за впереди идущим автомобилем в дворцовый гараж Его Императорского Величества. Я тогда не знал, что наш Император большой любитель авто, и имеет крупнейший среди монарших особ Европы парк. И нам весьма неожиданно пришлось предстать пред светлыми очами не при параде, хотя с собой имелась и отутюженная форма, а в мятых комбинезонах и танкошлемах.
  
   Государь пожелал собственной монаршьей персоной прокатиться на ставшей уже легендарной машине, и Берта уступила ему руль. Дорожки ухоженной Гатчины несколько отличались от фронтовых курляндских, но следует отдать должное - управлял Николай Александрович аппаратом уверенно и опасавшаяся поначалу наша юная водительница, успокоилась. А Государь пришёл в полный восторг, обозвав мотор машину "Зверем". Заслуженно, а потому так и мы назовём наш бронемобиль уже официально. Затем наш экипаж пригласили во дворец, куда явились мы, блистая начищенными сапогами и регалиями. У меня имелось уже три ордена, да и у Данилки на груди два крестика болталось. Добавился ему и третий, как и барышням. Монарший водитель пожелал лично на грудь Георгиевские медали нацепить, а мне пожаловал аж белый "генеральский" орден третьей степени. Хотя им офицеров в небольших чинах до меня награждали только посмертно. Но к награде присовокуплялись и штаб-капитанские погоны досрочно. После чего последовал ужин в семейном кругу, где царевич Алексей очень восторгался чёрными "охотничьими костюмами" наших барышень, а Государыня даже посоветовала супругу взять их за образец для зарождающихся в стране броневых сил.
  
   После чая Александра Федоровна пожелала пообщаться в зимнем саду с награждёнными дамами. Царевичу понравилось играть с добродушным Данилкой. А меня полковник Романов пригласил в кабинет для приватной беседы и даже сигарой там угостил. Но брат меня и раньше ими совратить пытался, а я, тем не менее, так и не стал курящим, потому и от царского предложения отказался. Разговор зашёл о бронесилах. Оказывается, уже завершалось формирование из бронеавтомобилей "Джеффери-Поплавко" Бронированного Автомобильного Дивизиона Особого Назначения (БАДОН). Командовать коим вышеозначенный Поплавко и был назначен, за что досрочно ему и капитана пожаловали. По разработанным штатам, состояло подразделение из трёх взводов-отделений, по 10 боевых машин в каждом, а те делились на три звена по три автомобиля. Во главе каждого звена полагалось пребывать офицеру. Так же отряду придавалось 4 грузовых и 4 легковых автомобиля, 4 автоцистерны, автомастерская и 9 мотоциклеток.
  
   Вот в эту солидно укомплектованную часть и предложил мне перейти государь, как панцернику имеющему уже боевой опыт. Но у дивизиона командир уже имелся, а начальником штаба я и в родном полку оставаться мог, да и после 95-сильного мотора пересаживаться на втрое более слабый не хотелось. Потому вежливо отказался, объяснив причину, но получив Высочайшее заверение, что незамедлительно будет отдан приказ о заказе на Руссо-Балте техники для строительства БАДОН ? 2, коим командовать придётся уже мне без принятия отказа.
  
   На что я извлёк и предоставил на суд Верховного Главнокомандующего "в виде проекта" ранее напечатанный Боевой устав броневых и механизированных войск не наступившего 1944 года. А потом ещё и чертежи танка Lt vz 38, что создало наше Бюро на закате своей деятельности. Пояснив, что хоть у Рижского броневика двигло достаточно мощное, но последнему и более достойное применение возможно найти. Затем последовал рассказ о знакомстве с "Вездеходом" Пороховщикова, а так же удачном массовом применении в атаке англичанами "лоханок", сходных по конструкции, но более примитивных и дорогих по сравнению с предлагаемым вариантом.
  
   - Ваше Величество, - убеждал я Государя, - вот нынче управляемый Вами броневик лихо рассекал по Гатчинским дорожкам, а съехали бы Вы на разбухшую от дождей травку, колёса сразу бы забуксовали. А вот гусеничному ходу сие не грозит. Будущее армии именно за такими бронеходами, способными и линии обороны взламывать, и рейды по тылам противника проводить. Если Государя проект заинтересует, то нижайше прошу я для его осуществления руководителем поставить уже упомянутого Александра Пороховщикова. Инженер он отменный, да и опыт в танкостроении имеет. Только за ним долг перед казной. А ведь не для себя старался, для Отечества. Долг бы простить надо.
  
   Николай Александрович с долгом обещал разобраться.
  
   Далее мы говорили о перспективах российского танкостроения. Для создания принципиально новой машины в военное время специализированный завод можно было и не строить на голом месте, а попользоваться и не профильными производственными мощностями. Очень подходили для того железнодорожные мастерские Вологды, места удачного во всех отношениях, недаром же Иван IV планировал туда столицу переносить. В первую очередь привлекала близость северных портов, откуда было бы близко везти заказанное у союзников оборудование и станки. Ведь только изготовление прогона под башню требовало уникальной расточки, а эта операция не единственным узким местом являлась. Разумеется, получалось накладно, да и союзники предпочли бы продавать не удочки, а рыбу, но в военное время имелась возможность требовать у них хоть манну небесную. И СРОЧНО!
  
   Так как новое производство требовало хоть каких-нибудь специалистов, знакомых с вопросом, то в помощь Саше Пороховщикову предложил уже строивших "Нетопырь" капитана Лебеденко, студентов Стечкина и Микулина - ребята произвели впечатление разумных и за дело болеющих, а то что сам принцип являлся ошибочным так то не их вина. Повториться больше такому не дадут, и залогом этому соглашался я отправить в Вологду весь женский невоеннообязанный контингент из закрывшейся в Риге Бюры бронетехники. Да и пребывать в прифронтовом городе становилось много знающим барышням всё опасней. Баронесса из под Пилтенау Бирута фон Остен-Сакен с Ольгой соглашались сразу же направляться в богоспасаемую Вологду, а прочих барышень выпровожу я, как только вернусь.
  
   Но с этим получил предложение немного повременить. Так как покидать родную часть навсегда я не соглашался, а Государь узрел во мне перспективного кадра для скорого строительства принципиально нового рода войск, предложил он мне поучиться в Академии Генштаба. Разумеется, я вновь отверг очную форму обучения, но если мне дозволено будет учиться заочно, то с радостью стану приезжать на сессии и сдавать экзамены за курс со всей строгостью. Сидя в обороне лучше уж от скуки учебники штудировать, чем зажигалки мастерить. На что Высочайшее повеление получено было, но в виде исключения. Ведь и сам Верховный Главнокомандующий понимал, что генералы-преподаватели учат только, как побеждать в прошедших войнах и "ума академия не добавит". Но традиции русской армии и политес надлежало соблюсти. Да и при моих способностях капитально одолевать по учебнику за ночь, узнавая, что-либо новое о Пунических войнах, являлось не обременительным. Для броне-войск требовался принципиально новый подход в принципиально новом учебном заведении. Но Паулс услужливо шепнул, что только в 1929 году такое отделение будет создано на артиллерийском факультете Военно-технической академии.
  
   Вступительные экзамены я сдал успешно по всем дисциплинам. Население в Остзейском крае поголовно являлось многоязычным, так что с немецким проблем не возникло. А физподготовкой даже удивил, ведь фехтование являлось любимым моим занятием в свободную минуту, так что в форме оказался великолепной. Аналогично вышло со всеми прочими предметами - базовые знания не подкачали. Так что затарился программами и учебниками и пообещал постараться ради сессии вырваться с фронта на Рождество.
  
  

КРУШЕНИЕ ИМПЕРИИ И СТАНОВЛЕНИЕ НАЦИИ

  
   Учебники, кстати, при освоении новой должности весьма помогли - теория без практики мертва, но и практика без теории не очень здорова. Разумеется битвы при Каннах повторить не получалось, особенно силами полка, сидящего зимой в глухой обороне. Но на многое из происходящего менялась точка зрения. Хотя слишком доверять книжкам было страшно, не раз уже смог убедиться, как быстро они устаревали в Великой войне. По настоящему научиться воевать, можно было, только воюя, набивая шишки и оставаясь в живых благодаря покровительству Кары. Разумеется, отчасти помогали подсказки Паулса, но его сведенья о 'прошлом' оказались фрагментарными и базировались больше на семейных легендах, рассказанных матерью о героически погибшем в годы Гражданской отце. Складывалось ощущение, что будущие власти поколению Паулса или что-то сознательно умалчивали или даже перевирали историю, забивая голову подрастающих лживыми догмами из марксистско-ленинской идеологии.
  
   Ничего против последней я изначально не имел и даже старательно читал в основном контрабандой привозимую братом из-за рубежа литературу на эту тему. Ведь если я сознательно отверг существовавшие досель официальные виды религий, то слепо начинать верить во всеобщее равенство так же заставить себя не мог. Толстые тома творений Карла Маркса мой приученный к работе мозг одолел сравнительно легко и сразу же обнаружил полное противоречие последнего тома "Капитала" первому. Хотя по раздельности, некоторые моменты интерес вызывали, но как руководство к действию сии труды не годились. Доводилось читать и продолжателей идей марксизма, причём самых разных направлений. Убеждённый коммунист Паулс, толдычил, что единственно верным учением является только марксизм-ленинизм-сталинизм. Именно по причине его религиозной фанатичности, мой критический разум сделал право голоса "гостя" ну очень совещательным, доверяясь в основном техническим вопросам. Труды Джугашвили-Сталина мне пока не попадались, а вот статейки Ульянова-Ленина частенько встречал в издаваемой на Западе оппозиционной прессе. Особенно когда хотелось самому разобраться в очень актуальном в нашем крае национальном вопросе. Прочел "О национальной гордости великороссов", и со многим не согласился - нации тысячелетие не дающей себя поработить гордиться есть чем. Только союз с таким опытным в государственном строительстве и не жадным народом может гарантировать процветание народов малых и тем боле рассеянных. Повторение тупикового пути Хазарского каганата, когда смелым и воинственным этносом правили трусоватые, но организованные иудеи, даже под лозунгом равноправия, навевал на мысль, что вскоре более хитрые станут "ровнее" и в искусственно созданных условиях. А статья, являвшаяся частным спором со статьёй Розы Люксембург о поляках, никак не являлась программной и не соответствовала названию "О праве наций на самоопределение". В лучшем случае проходила как местно-тактическая, хотя напор, исходящий от автора даже на бумаге чувствовался. Такое же ощущение не покидало при разработке прочих трудов будущего классика. Если это лучшее, что имелось, то становилось жалко не только за народ на всё это клюнувший, но и за себя, от этого народа отрываться не желающего и вместе со всеми бредущего на Голгофу. Ибо когда не знаешь что делать - поступать по устаревшему уставу не годится, надо постараться облегчить общее бремя большинства, подставив и своё плечо.
  
   От тяжких мыслей отвлекала служба, тем более что уставший от неё комполка всё больше и больше принялся перекладывать на зама (то есть меня) свои обязанности. Понять его можно, вторую войну тянул уже, и если не сломался, то трещина всё равно по нутру у него прошла. Мне же, отправившему жену в глубокий тыл было не в тягость, тем более что даже жёсткость по службе, стрелками встречалась с готовностью, если цель была понятна, и всё делалось без обид. И есть ли на войне более разумный лозунг "Лучше ведро пота, чем капля крови". Причём без вранья, ибо и сам я этот пот наравне со всеми проливал, что при достаточном питании совсем не во вред.
  
   Свобода рук позволила и кадровые преобразования проводить. Прежде всего, из самых отчаянных собрал по началу роту, принявшую немало прошедших со мной партизанство, а потом ещё пару - доведя состав, по сути, до условного батальона. Штурмового! Но только ради обретения навыков и соревновательного процесса. Идея эта "проросла снизу" по обе стороны фронта - я пытался противостоять Sturmbataillon кайзера. Как это делал Брусилов на Юге, создавая "любимчикам" особые условия и оберегая от службы, я считал неразумным - войско обязано быть монолитным. Делая в обучении упор на метание гранат не менее чем на 50-60 шагов, как из окопа, так и в узкий окоп. А к оружию рукопашного боя добавил малую пехотную лопатку и даже ножницы для резки проволоки. По возможности натаскав этих бойцов, вновь раскидал их равномерно по полку. Сидевший во мне гвардии капитан Паулс обозвал сей опыт курсами повышения квалификации штурмовиков, и одобрил решение уже обученных вернуть в родные подразделения - пусть теперь остальным показывают своё умение. Не отделяясь, а подтягивая отстающих - в смертельные атаки ведь всем идти, придётся, а не только выглядящим со стороны идиотами и самоубийцам. Лучших нельзя пускать первыми, обрекая на смерть - ведь они не видят, идёт ли кто за ними. Но из них нельзя и заградотряды создавать, чтобы пулемётами гнали трусов на другие пулемёты. Только в едином строю со смелым у робкого появляется шанс побороть свой страх, являющийся нормальным чувством для нормального человека. В армии и так слишком много пропастей - между нижними чинами и их благородиями, между старослужащими и новичками, и список этот продолжать можно очень долго, причём противоречия отдельных групп настолько велики, что желательно держать их друг от друга подальше. Боевое братство - есть легенда выдуманная пропагандистами, на фронте не бывавшими.
  
   Зубы стиснуты до хруста, Нервы скомканы в кулак. Поначалу нас здесь густо, А на финише костяк.
  
   Мы один другого стоим, Каждый горло рвать готов, Но в полях один не воин, Нет надёжнее оков.
  
   Так зачем же откалывать от войскового тела ещё один кусок, порождая внутреннее противостояние? За то, что стрелки всегда более опрятно выглядели и в лаптях не болтались, и так у прочих окопников внутри зависть нездоровая гнездилась. Но ведь снабжение то было равным, просто не продавали свои сапоги латыши за выпивку, мотивируя "У царя всего много - новые выдаст", а не выдаст, так с трупа сниму. Не хотелось латышу после войны, на свой хутор, вернувшись, от соседа, с которым и воевал вместе, до конца жизни глаза прятать. Такой же образ мыслей и у казаков существовал, и у ополченцев в следующей войне, как подсказал мне Паулс.
  
   В заботах не заметил как подкралась зима, такая же непонятная в этот год как и всё вокруг - то пугающая морозами, то напротив - оттепелью. Так что болота, лежащие в полосе нашей обороны, не успевали, как следует схватиться и промёрзнуть. В воздухе так же висел дух неопределённости - латышские стрелки рвались освобождать Курземе и готовы были за Родину умирать, а вот у сибирских, на которых раньше латыши равнялись, в сознании наступил надлом - засиделись они в окопах, не родную землю отстаивая. По другую сторону фронта так же начались брожения. Хоть своих зольдатен кайзер в пайке не урезал, но в Фатерлянде начался голод. Дождливая осень вызвала фитофтороз картофеля и уполовинила урожай, а жён, детей и матерей солдат перевели на питание клубнями Гинденбурга - так чёрные юмористы обозвали брюкву. Как и наступающую зиму Steckrubenwinter - Брюквенная зима. Паулс тут же шепнул на ухо, что за войну от голода умрет в Германии не на много меньше, чем от пуль и снарядов - 800 000 человек. А СЛЕДОМ ВМЕСТО ЧУМЫ, КАК ТРЕТИЙ ВСАДНИК АПОКАЛИПСИСА ПРИДЁТ ИСПАНКА!
  
   Россию не пощадит она ещё больше - умрет там от неё 3 млн. человек, то есть 3,4% населения РСФСР, а в Германии -1%, в Австрии и Англии -0,6. Хуже чем у нас дело в Европе будут обстоять только на Балканах - в Сербии летальный процент дорастёт до 4,2%. Ну а в мире рекорд смертности достигнет в Самоа - 23%! Помогите Боги всё это пережить с минимальными потерями, научите!
  
   Приближалось Рождество и командование ХII армии решило попробовать прорвать фронт в тот момент когда кайзер золдатен укушаются шнапсу. Чтобы эффект внезапности был максимальным, штурмовые части решили повально одеть в масхалаты и не проводить артподготовку. Правда, генералы Рузский и Радко-Дмитриев переругались при разрабатывании плана прорыва. Каждый подстраховал себя депешей в Ставку, что идея Митавской операции не его, и он умывает руки.
  
   Хотя как раз условия сложились крайне благоприятные, но готовить наступление следовало не только карандашом на карте. Противостоящие нам части 8-й германской армии насчитывали всего 19 батальонов, и конкретно против латышей находился не особо боевитый корпус ландвера генерала Гюнтера фон Кирбаха. Русской армии планировалось с трёх направлений ударить 78 батальонами. Латышской дивизии совместно с 6-м Сибирским корпусом, образуя Бабитскую группу, надлежало наступать на столицу Курляндии с правого фланга. Одновременно с группой, атакующей с плацдарма на Острове смерти, а так же группой расположенной ещё восточней. Сковавший реку лёд позволял выбрать для её форсирования самый слабо-защищённый участок фронта. Ночью, без выстрела, при 35-градусном морозе и вьюге, облачённые как в саван в белые балахоны штурмовики ушли прокусывать проходы в колючке. Следом за ними втянулись и остальные стрелки, как латышские, так и сибирские. Ландвер удалось застать врасплох - пулемёты ожили ненадолго, когда бой шёл уже в траншеях. Путь на Митаву оказался расчищен мужеством латышей и сибиряков, уверенных в том, что так же самоотверженно наступают соратники из других групп.
  
   Но назначенные для этого части атаки не поддержали, предав, по сути, своих товарищей. Прикрывая свою трусость революционной демагогией. Будто бы командование не знало до того, что уже к концу 1916 года основная часть армии являлась деморализованной, а если не знало - то это являлось непростительной недоработкой. Впрочем, положение спасти шанс ещё имелся, введя в прорыв специально предназначенную для рейдов, лелеемую и не кормящую окопных вшей кавалерию - Северный фронт располагал аж 8-ю такими дивизиями. Тут бы посыпалась вся немецкая оборона и даже робких "революционных" солдат, возможно, было бы выгнать пинками в "наступление" по уже освобождённым территориям. А не расстреливать зачинщиков.
  
   Ничего этого сделано не было и самых смелых "сточили" снятые с других участков и ударившие во фланг кайзеровские части. Захваченная тысяча пленных немцев не радовала на фоне десятков тысяч погибших из-за трусости и скудоумия одетых в такую же форму солдат, принадлежащих, увы, к русской нации. Вместо глубочайшей благодарности соратников-латышей за помощь в освобождении Отчизны, великороссы заслуженно приобрели на десятилетия презрение от них. У каждой ошибки есть фамилия, имя, отчество и титул "робких" грузины передали русским. Всего одна атака заставила хоть и небольшой, но народ переменить мнение о соседе, с которым уважительно прожил тысячелетие. В 1917 год, вчера ещё верноподданные латышские стрелки вступили полные ненависти не только к немцам, но и к русским генералам-недоумкам, а так же царю, поставившему над ними такие ничтожества.
  
   Посади на могилке можжевеловый куст, Умирая от боли лишь покусывал ус. Ведь тебя я товарищ в этой схватке прикрыл, Значит, твой я свинец в грудь сейчас получил.
  
   Утвердившись во мнении, что и на своего брата - русского солдата, полагаться, более не следует. Он не КАРА-ВИР, хоть оружие и погоны ему и всучили. Погибших впустую товарищей забыть было нельзя, не смотря на то, что вернувшихся почти на старые позиции, латышских героев усыпали славословием и градом наград. Даже мне достался Орден св. Владимира, просто за то, что я исполнял свою работу в штабе и шашкой на этот раз не размахивал - не мог чисто физически успеть. Впрочем, может быть как раз за это, я вновь досрочно полным капитаном оказался пожалован. А когда нас вывели на отдых и пополнение, ибо в Рождественских боях обе Латышские бригады из 12 159 человек потеряли убитыми и раненными 4 950, то есть 41%, сумел выхлопотать краткосрочный отпуск, для сдачи зимней сессии в Академии и обмена прочитанного чемодана книг на следующий.
  
   Выезжая, отправил телеграмму в Вологду и к "месту встречи" рванула моя жёнушка - её присяга не связывала жёсткой дисциплиной. Оказывается, на заводе девочки во многом преуспели. Наша маленькая баронесса Берта даже ещё раз на аудиенцию к Государю ездила и оплату за станки подгоняла. Нынче они уже готовы были и ждали только открытия навигации. Брат, недавно покинувший на бригантине Балтику и перешедший на обслуживание северного маршрута, обязался, как только лёд сойдёт, лично доставить ценнейший груз в Архангельск. К счастью, туда только что отправился уже упоминаемый мной по Усть-Двинской крепости полковник Август Мисиньш, пожалованный в генералы и в северный российский порт, назначенный британским офицером связи.
  
   Всего год как заложенный Романов на Мурмане представлял пока город складов, и пропускные возможности, наспех построенной китайцами железной дороги, не справлялись с навезённым союзниками миллионом тонн военных грузов. А от Архангельска до Вологды было по хорошей дороге рукой подать.
  
   Весьма ожидаемо, не желавшие отправляться на фронт войска произвели в Петрограде переворот. Генералы его если не возглавили, то поддержали и угрозами расправы над семьёй вынудили царя подписать отречение от престола. В столице запахло бардаком. Схватив жену, я запрыгнул в первый же идущий в Ригу поезд - в смуте всегда потребно держаться вместе с теми, кому доверяешь, а таковых у меня был целый полк. К моему возвращению однополчане поголовно (причём в приказном порядке) нацепили красные банты, и слушали, развесив уши агитаторов всех мастей. Сходных только в одном - обещании золотых гор и избрании солдатских комитетов. Зазывала от большевиков знаком мне был с детских лет, потому партбилет выписал мне с 1905 года, когда я его на братовой шхуне в Англию увозил. По моему указу в большевики записался и Данила - решил, что от него не убудет, а мне видней, но на бесконечных митингах глотку драть не принялся - не его это.
  
   Как и не моё, да и заняться без того было чем - учебники штудировать, да не отлипающий от меня отряд штурмовиков гонять. В захваченный меньшевиками да эсэрами Искосол12, не лез, даже когда он стараниями подполковника ГШ Озолса объединился с Исполкомом офицерского Совета. Но когда наши стрелки решили создать свой Исколатстрел, то на его первый учредительный съезд в Ригу в конце марта избран был делегатом от полка. И на нём председательствовал Волдемар Озолс, причем заслуженно, ибо трусом не являлся. Даже с нашим полком в Рождественских боях в прорыв ходил. Правда, в политчасти оказался слабоват - из 28 членов "его" Совета только 9 оказались большевиками.
  
   На апрель перемены на фронте не ожидались, и начальство дозволило съездить в Академию - наш курс там выпускался досрочно. Так что и мне отныне, как и Озолсу, шнур на мундире полагался в дополнение к значку "академика". Вернулся вновь в бурлящий митингами, а не занятый боевой подготовкой фронт. Даже в мае на 2-й съезд Исколатстрел (а) попал - на нём число "советчиков" увеличили до 50, как и полагается большевики, наконец, оказались в большинстве. Ещё в том же мае к нам приезжал сам Главноуговаривающий - Керенский, с призывами "до победного конца". Его Искосол12 встретил с восторгом, а вот Исколатстрел собственный конец пожалел и послал болтуна подальше - никак не получалось забыть предательство таких же революционных крикунов на Рождество.
  
   Но я в политику лез с осторожностью, от нашего полка удалось для этого отрядить унтера с ЦПШ, служившего писарем при канцелярии - Оскара Стигга. Меня же разносторонние занятия со штурмовиками затянули, всё время, отнимая, больше и больше перерастая в разведывательно-диверсионную подготовку. Это было интересней, хотя по реальной теории скрытного (диверсионного или партизанского) боя я даже в Академии нашел только одну толковую книжку Дениса Давыдова (не стихи), но именно творческий процесс и возбуждал.
  
   Главное же то, что во время нескончаемых митингов каждый занимался, чем хотел и никто на чокнутых "спортсменов" внимания не обращал. Очень удивил меня Даня, "вспомнив", что часть Винчестеров, очевидно для повышения цены, прибыла укомплектованными оригинальными глушителями Максима. Насадки мешали креплению на ствол штыка, и оружейный мастер по приказу свыше это неудобство поснимал. Но не выкинул - ценность, на которой даже муха не сидела, смазал и припрятал. Кстати и ковбойские ружья не все на гарнизонный склад сданы, были - лучшие стволы хозяйственный хохол до поры припрятал. Так что "своим" я это чудо вернул, а под тот же глушак, Даня мне даже на пистолете Маузера переделал ствол (калибр-то совпадал), но смотрелось оружие, когда было в сборе, угрожающе.
  
  

НАЧАЛО НОВОГО МИРА

  
   Лето для меня за тренировками проскочило незаметно, фронт "стоял", а народ на митингах орал. Событием назвать можно разве то, что в июне Озолса ввели в командование 12-й армией, а его место в Исколатстреле занял мой бывший писарь Оскар Стигге, став в некотором роде моим же начальником. Дураком унтер не был, да и чувство зависти у меня отсутствовало. И сам бы мог таких высот достигнуть если бы свой зад не пощадил от просиживания на заседаниях. Как оказалось впоследствии, самым важным для нас визитёром оказался представлявший на этот раз большевиков (до того изрядно побродивший по партиям) Антонов-Овсеенко, земляк Даньки даже перекинувшийся с ним парой слов на мове. Его, как и Керенского, так же послали куда подальше, но не латыши, а Совдеп 12-й армии. Наш же Исколатстрел, в большинстве своём большевистский, напротив, подобрал, обогрел и приголубил. Аккурат, перед русско-японской войной закончил со второй попытки нынешний наш гость юнкерское училище, но до Дальнего Востока свежеиспечённый подпоручик так и не доехал, сочтя измену присяге меньшим злом, чем вероятную потерю жизни. Поболтался дезертир по миру, а с наступлением в России смуты поспешил и сам в ней поучаствовать, а может и выгоду для себя какую с того урвать. Как человек всё же портянки мотать наученный, он знал, что в военном мире частенько бывает лучше меньше, да лучше. Потому смекнул сразу, что болтуны из Совета 12-й армии по сути такие же, как он сам дезертиры и реальной силы не представляют. Вот латыши действительно "смело в бой пойдут" и субординации придерживаться не стал, впредь контактируя только с нами напрямую.
  
   Ещё латышам потребовалось станции в июле блокировать, генералы вновь надумали переворот устраивать. Но болтающиеся по России почти двести тысяч дезертиров их для грязного дела уже не устраивали и решили снимать части с фронта. Разумеется, сменить окопы на казармы в глубоком тылу пожелали многие. За то, что тебя ещё до них на поезде довезут, и не придётся сотни километров с боями пробиваться, можно по прибытии и пострелять в кого скажут - всё проще, чем с германцем воевать. Но отмороженные латышские стрелки к местам погрузки никого не подпустили и на понт их даже самые блатные взять не смогли. Заработанная репутация даже взводом на дивизию страх наводила.
  
   В начале августа зашла в Ригу наша фамильная шхуна, капитанствовать на коей вновь не смотря на старость, принялся тесть брата - не терять же прибыль, когда она сама в руки идёт. Только обслуживание контрабанды экспортно-импортной компании Парвуса в Стокгольме приносило такие барыши, о которых в мирное время даже никто и не мечтал. Обратным рейсом старый шкипер забирал в Швецию свою дочь и внуков - воздух в Риге слишком сильно запах грозой. Моя Оленька "округлилась", поэтому беременную, с её швеями и Зингерами он так же согласился взять в нейтральную страну - трюмы ведь опустели.
  
   Отвлечь от печали расставания меня могла только работа, и не очень трудно оказалось получить разрешение на проведение развед. вылазки. Даже получилось гауптмана живьём захватить и по горячим следам его допросить. Правда, ничего не добившись - да и не мог армейский офицер знать, что в штабах задумали. Но это, благодаря послезнаниям подаренным сущностью Паулса, я уже ведал, а тушка врага требовалась исключительно для легализации этих знаний. Именно тушка, потому гауптман своими ножками дошёл до колючки и даже самостоятельно прополз под ней, а за несколько метров до наших траншей "случайно" поймал шальную пулю. Но ещё тепленького и почти живого его дотянули, и даже чего-то прохрипеть напоследок дозволили. А потом уже я обнародовал "ранее добытые сведенья" - готовится наступление на Ригу методом охвата. Для форсирования Западной Двины против Икскюля немцы намерены стянуть 600 орудий и огненным шквалом расчистить дорогу десанту.
  
   О контрбатарейной борьбе с нашей стороны даже речи не могло идти, артиллерией немцы превосходили и качественно и количественно. Хотя многие отличные русские орудия за войну так и не выстрелили по врагу ни разу. Например, огромные Путиловские морские орудия Усть-Двинской крепости. Паулс шепнул, что после войны уже Латвийская армия их поснимает с казематов и установит на железнодорожные платформы. Опять же готовясь к прошедшей войне, ибо требовались они здесь и сейчас, в противном случае германский десант был обречён на успех - не только Брусилов, оказывается, мог концентрацией артиллерии оборону взламывать.
  
   Вопрос мог стоять исключительно о задержке наступления, ибо переправиться немцы могли только лёгкими силами, и встречать их следовало за зоной досягаемости неприятельских орудий. Все мои крики на бесконечных заседаниях бесчисленных Советов толку не дали. Суть высказывания ораторов сводилась к мысли, что беременность непременно сама рассосётся, и раз мы воевать не хотим, так и зольдатен кайзера такие же люди. Всё что смог, так это в своём 3-м Курземском полку кликнуть ударников-охотников, кому жизнь не дорога, помочь продержаться 5-му Земгальскому. Вперёд выступили смертники, с которыми персонально занимался я уже год. Ранее Временное правительство додумалось до организации Батальонов смерти. Из добровольцев, набирая туда падкую на льготы шушеру, либо восторженных идеалистов, да ещё пороху не нюхавших штатских и даже баб. Но латыши на эту удочку не повелись, и чуть позднее превратились все в единую 1-ю Ударную армию.
  
   Сводный наш штурмовой батальон, совершив трёхдневный марш, "потерял" 10% своего состава. Но очень обрадованный пополнению полковник Вацетис на перекличке не присутствовал и на слово, мне поверив на довольствие, поставил весь списочный состав. А взвод особо подготовленных и перфектно говорящих по-немецки растворился в пути, превратившись, по словам Паулса, почему то в отряд "Бранденбург наоборот". Тщательно отобранные ребята там каждый стоил десятка, и задача ждала их архитрудная. Но выполнить её они были обязаны любой ценой, ибо от этого зависели в дальнейшем судьбы ВСЕХ стрелков.
  
   Впрочем, и новобранцы, пополнившие Земгальцев, на развлечения не настраивались. Ранее в полку числилось 1 600 человек, с нами стало немного больше, но на исход боя пополнение не значительно повлияло. Ибо больше требовались для обороны пушки, а не пушечное мясо, но командование решилось от щедрот своих пожертвовать одной 8-ми дюймовкой и парой лёгких батарей. Не дав немцам окружить 12-ю армию, держались латыши сутки, пока не получили разрешение на отход. В результате за этот бой потери составили 67% рядового состава и 80% офицерского. В остальной русской армии, и тем более немецкой обычно случалось наоборот. На комполка Вацетиса Солдатский комитет отправил в Ставку представление на генерал-майора и Георгиевский крест, а ВСЕХ выживших нижних чинов поголовно наградили Георгиевскими медалями. Это был единственный случай за всю историю Великой войны.
  
   Среди моих курляндцев реальных невозвратных потерь к счастью не оказалось, даже меня пуля-дура по руке только царапнула, хотя не раз приходилось в штыковые контр-атаки народ поднимать. Но немцев перед занимаемой нами траншеей навалено оказалось не меньше чем у других. Хорошо обученного бойца убить труднее. Когда рядом стрелки, от бессилья доходило что и камнями да котелками дрались, мои очень грамотно работали штыком и прикладом, ну и лопаткой рубиться получалось эффективно.
  
   Отжали нас не очень то и далеко, но Ригу мы сдали. Потому на момент Октябрьского переворота в Петрограде, под образованную в конце декабря автономную Республику Исколата стольным градом объявлять пришлось вначале лежащий в сотне километров к северу такой же древний, но небольшой городок Венден. А потом Валку, что совместно с лежащей через речку эстляндской Валгой образовывали единый городок. Так получилось что и нового председателя правительства - "литератора" Фрициса Розиньша я ещё ребёнком на братовой шхуне "катал", правда, тогда боевик откликался на погремуху "Азис" (Козерог). А до того, ещё 15 ноября председателем Исполкома 12 армии стал так же мой старый знакомец-боевик из Либавы Сёма Нахимсон. До переворота как бы служивший у нас зауряд-воен.врачом, что соответствовало армейскому подпрапорщику. Погоны у столь редких специалистов от капитанских почти не отличались и по первости относились к нему латыши как к уважаемому боевому офицеру. А как погоны отменили, то его уже комиссаром всей Латышской дивизии назначили, командовать которой стал так и не дождавшийся генеральских эполет Вацетис. Хотя вскоре титулы у него менялись на Главнокомандующего всей армии Советской республики, а потом урезали только до Латвийской, не увеличив, а даже сократив её.
  
   Смольному срочно требовалась проверенная охрана, а верность есть самый дорогой товар. И на всей Руси не нашлось его для очередных узурпаторов среди "своих". Пришлось пообещать латышам помочь Родину освободить после того как те большевикам помогут. Разумеется, не бесплатно - стрелку в день платили вначале стольник, а как деньги ещё больше обесценились и по 150 рублей в день. Но до того Керенский услуги батальонов Смерти оценивал ещё выше. Преторианскими гвардейцами отправил Вацетис служить в Питер бывший свой 5-й Земгальский полк, состоявший сплошь из Георгиевских кавалеров. Кресты пришлось снять, но о том КТО это, питерцы узнали моментально, даже морячки-анархисты при встрече моментально трезвели и обходили их стороной строевым шагом с отданием чести.
  
   Потом так же срочно потребовалось тушить вспыхивающие очаги пожаров польских сепаратистов в Белоруссии, и разномастной контры на Юге. Меня к этому времени солдаты 3-го Курляндского выбрали своим командиром. Это ещё не самое смешное, равного мне звания удостоился даже подпрапорщик Кирхинштейн, человек душевный, но в военном деле смыслящий очень мало. Нашему полку поступил приказ отправляться на Юг, но через Питер, а там, на бойцов пожелал взглянуть сам Вождь Мирового Пролетариата Великий ЛЕНИН (такой полный титул нашептал мне ошарашенный дух Паулса). Велел бойцам напустить на себя согласно уставу вид лихой и придурковатый. Вождь, благословив на революционный подвиг, нами остался доволен, а затем выразил желание пообщаться лично со мной в приватной обстановке.
  
  
  
  

События второго перерождения восстанавливаются, скоро публикация

  
  
  
  

ТРЕТЬЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

  
  
  
   Я Альберт Мартыньш, сын Яна, никогда мною не виданного красного командира латышских стрелков, погибшего в России в 1920 году. По-французски моё имя звучит Belbo Martinez, и к нему я привык, ибо родился во Франции (за месяц до Октябрьского переворота). Беременную мной маму отец отсылал как можно дальше от военного лихолетья, и еле передвигавшейся женщине с огромным пузом подвернулась удача, не покидая каюты, доплыть аж до Марселя, где я и появился на свет, а потом прошли мои школьные годы.
  
   Как стукнуло мне 14, и пришло время думать о колледже, уже второй год ставшем повсеместно в Bella Franse бесплатным. Мама, выполняя волю отца, повезла показывать мне историческую родину и с роднёй знакомить. С юга на север пересекли мы на поезде всю Францию, а затем и Бельгию, замечая, как из знойной превращается округа сначала в жаркую, а под конец - в теплую. Добравшись, наконец, до Северного моря, в пасмурный к тому же день, родное - Средиземное показалось много гораздо красивей и ласковей, а увидев уже в Германии Балтийское - пришёл в ещё большее уныние, тут было просто зябко.
  
   Пересев на пароход, продолжили наше путешествие на северо-восток и на берег сошли под неприятный моросящий дождик в Риге. Где некогда встретились папа с мамой, и где поныне проживал мой родной дядя и его сыновья, мне приходившиеся кузенами. Посмеивающимися над моим латышским, как, впрочем, и я над их французским, но в остальном ребятами добродушными и встрече обрадованными. Дядя явно не бедствовал, ибо его авто не являлось бюджетной моделью. На нём мы, не заезжая в городскую квартиру, из Рижского порта сразу поехали далеко загород по не слишком-то хорошей и покрытой лужами дороге. Дед был при смерти, и всем хотелось успеть с ним проститься, спешили не зря - говорить старик уже не мог и только смотрел каким-то по-детски просяще-немощным взглядом. После нашего приезда не прожил он и суток. Предав тело земле, на кладбище, упокоившем многие поколения нашего рода, а затем, поминовав рыбака в старом бревенчатом крытом камышом доме, заспешили обратно в цивилизацию. Претензий на наследство не имелось - и мама от моего имени, и дядя - передали свои имущественные доли моей тёте Аусме, неподалёку имевшей вполне приличное хозяйство, которое полностью создано, оказалось, руками нашего рода, отвоевавшего пашню у болот и лесов. В дорогу тетушка с кузинами натащили корзин со всяческой снедью - очень вкусной, надо заметить.
  
   Пересекли мы всю Европу из конца в конец не ради того, чтобы провести ритуал у гроба старика - его смерть просто случайно совпала, и не отдать долг было просто некрасиво. Религиозностью в семье не страдали, да и что ещё добавить, если даже на затерявшейся где-то на юге России могиле отца никто никогда не был. Не символу места, где покоится прах, принято было у нас внимание уделять, а в первую очередь воле умершего. И это именно отец во время последней короткой встречи со своим братом поручил ему любой ценой организовать наш приезд в Ригу именно в сентябре 1931 года. И не спроста завещал квартиру нам снять именно в Московском форштадте на Саратовской улице, которая, впрочем, переименованной оказалась уже в Самарскую. Потому-то даже не удивился, когда ещё через день привёз дядя крупного мужика по имени Данила. Мама сказала, что это был ординарец папы до самого момента гибели, и очень обрадовалась встрече также и её старого боевого товарища. Как они все в Великую войну на броневике сорвали на Острове смерти газовую атаку германцев - слышал я не раз и гордился очень своими предками. Впервые увиденный мной человек очень долго смотрел на меня, не отрываясь, а потом, попросив ничему не удивляться и ничего не бояться, взял меня за руку, по которой будто ток в меня пробежал.
  
   Столь сложную схему перехода в тело по крови своего наследника потребовала совсем не спокойная эпоха войн и революций. В течение которой очень сложно подгадать собственную смерь в своей постели, среди чад и домочадцев. Важен результат и он удовлетворял - в тело подростка вливались души зрелые, истинных каравиров и инженеров. Оставалось только слегка адаптироваться и соблюсти формальности, то есть как бы закончить образование и т.п. Звучало это даже смешно, если учитывать, что один из нас - Миша Гольдберг, являлся уже кандидатом технических наук и даже лауреатом чего то. Но, увы, многочисленные дипломы и сертификаты с наградами остались в "той" его жизни, а телу Альберта собирать требовалось собственную коллекцию и иконостас.
  
   Проще всего вступать во взрослую жизнь выходило в 3-й республике, гарантирующей мне все права и гражданство, поскольку родился там и прожил более 11 лет. Гольдберг слегка напрягся и "вспомнил" что ближайшим к Марселю будет ISAE - основанный ещё в 1909 году институт Аэронавтики в Тулузе. На колледж при нём имел я халявные основания. Дядюшка решил отправить со мной и своих отпрысков, пусть и на платной основе, но это было ему позволительно. Кстати, нашу комнату в кампусе, питание и прочие "мелочи" он целиком брал на себя с одним только условием, что бы я за братьями приглядывал и в обиду не давал. Припомнив, как он вместе с моим отцом учиться пошли - он в мореходку, а папа в первый класс ЦПШ, также ютились они вместе и вместе печи топили.
  
   Как решили, так и сделали по возвращению. Мне учиться было совсем нетрудно, ибо знания "сидящего внутри" Миши являлись многократно более глубокими, и свободное время имелась возможность тратить на спорт и развитие. А вот братикам же всерьёз требовалось жопарить, дабы соответствовать и себя дураками не чувствовать, но когда видел, что ребята зашиваются, то с удовольствием им помогал - главное, делать это требуется ненавязчиво и без унижений.
  
   Своё "формальное" образование ограничить решил дипломом бакалавра, будучи первым в списке. Потому никто не понял мой отказ продолжить обучение в магистратуре, ибо предлагалась мне она как отличнику и спортсмену бесплатно. Братьям выходила платно, но дядя позволить себе это мог. Так что остались они дальше грызть науку, а я, став в 18 гражданином Франции, отправился отдавать ей долг(воинский). С учетом имеющейся базы знаний и спортивного прошлого, предложили пройти ускоренное обучение в летной школе неподалёку от Марселя в небольшом городке Истр. От куда БельбО МартинЕз вышел "Aviateur de 2-eme classe", что говоря проще означает "рядовой авиации". Система подготовки пилотов во Франции сложилась ещё в Великую войну. Тогда времени не имелось на получение образовательной базы достойной мсье офицера. Непонятливое или невезучее "мясо" отсеивалось естественным путём и к званию "Aspirant"(кандидат в лейтенанты) действительно АВИАТОРЫ подходили, имея уже солидный налёт. Воздушное братство разницы в погонах не знало и русское понятие "нижний чин" отсутствовало. Существовали не деды, а действительно старшие товарищи, всегда готовые помочь и научить (можно и за бутылочкой обязательного во французской армии "красненького").
  
   Летать меня "учили" на истребителе-моноплане Эмиля Девуатена с не убирающимся шасси D- 500. С 12-цилиндровым мотором-пушкой "Испано-Сюиза", так же 20-мм и от Эрликона, отличавшейся незначительно. В крыльях имелось также по 7,5 мм пулемёту "Дарн" - не особо-то востребованные, а вот всего 60-и снарядиков в барабане пушечки явно не хватало, но больше в него не лезло. Пришлось напрячь талант и способности Дани, также вошедшие в мою тушку, и сменить барабан на ленту. Аж на 200 патронов! Вроде просто, но допёрли до этого, когда уже с Гитлером воевать пришлось. Так что заветные погоны "аспиранта", удалось молодому рационализатору получить, минуя сержантские лычки. Причем из рук самого Министра авиации - Пьера Кота (правда, по образованию юриста, но левых взглядов), прибывшего из Парижа лично на изобретение глянуть и руку мне пожать. Оказалось, что у него ещё одна цель имелась - глянуть на состояние границы с соседней Испанией, над которой как оказалось "безоблачное небо". Франко высадился из Африки и наперегонки с законным правительством они кинулись скупать оружие везде, где только можно. "Левый" министр был не прочь помогать республиканцам, но саботирующее в МИД Испании чиновничество умудрилось почти сорвать контракт, а там и Англия подоспела с санкциями. Так что отправлена была кучка хлама со снятым вооружением, да к ним разрешили добровольцев приложить, с дюжину идиотов. Я как раз подходил по всем параметрам - там и боевые полагались приличные, да и милитаристические мои сущности давно в драчку просились. Особенно майору Гольбергу не терпелось свою боевую молодость вспомнить. Ведь хоть в "той" жизни начал он воевать только в 1944, но зато повезло попасть к самому Покрышкину и даже научиться у него кое-чему. Войну он завершил в Австрии с заслуженным Боевиком, а потом уже на реактивном МиГе второй на амерах заработал. Так что "кандидатом в лейтенанты" ходить мне осталось недолго - ограничений в полётах не ожидалось.
  
   Продолжение следует
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"