Сам погибай, но товарища выручай - это про русских, но не про "новых".
- Ну, ты и зануда, Ник... Ну, чего ты все плачешь, как крокодил после плотного обеда? Да, вкусная была антилопа, вкусная, молоденькая и не жилистая... И сколько мы их с тобой съели, если придерживаться при их подсчете наших нравственных правил и грехов по православным законам, не счесть... Время тогда было беспредельное, воровское, в чём было заинтересовано правительство... Иначе не дали бы ему патриоты развалить экономику и нажиться на этом. Да, мы были у дармового народного корыта с большими ложками... Нет, лопатами... Ну что теперь из этого? "Посыпали мы себе голову пеплом" один раз - и хватит... Все! Забыли! Хватит жилы тянуть, моралист проклятый! Если бы я не знал бы тебя, как облупленного и "не съел бы с тобой пуд соли", давно поставил бы тебя у края твоего бассейна буквой "зю" и дал бы смачного пинка под твой поджарый зад. Кстати, за год бездеятельного блаженства на Американском континенте, как у порядочного, богатого бизнесмена, должен был подернуться благополучным жирком, как у меня, например.
Он хлопнул себя по заднице и продолжил:
- И пошлёшь ты меня после этого куда подальше, и забуду я дорогу к вилле своего закадычного друга детства, которому не единожды был обязан жизнью... Но нужно ли это нам, вот в чём вопрос? Конечно, нет! не могу я этого сделать, так как дали мы с тобой в детстве клятву на крови, что никогда не предадим друг друга и будем дружить вечно. Поэтому не провоцируй меня на этом, друг мой, Колька, - сказал мужчина, развалившийся на пластиковым стуле у стола, изысканно сервированном на двоих.
Шикарная вилла в ближайших окрестностях Майями, состоящая из двух отдельных двухэтажных коттеджей с бассейном и садом с тропическими растениями была собственностью Николая, который регулярно приглашал своего друга Вячеслава к себе в гости, где они могли вспомнить прошлое, выпить водки и попеть русские песни. Первое время, когда беззаботная жизнь за кордоном была в новинку и воспринималась, романтично, эти встречи носили весёлый характер. Однако потом, когда они почувствовали себя не только в гостях, но и у меркантильной мачехи, постоянно заглядывающей в карман, попрекая их в отсутствии прагматизма, они поневоле стали ценить что, что было в их далёкой Родине.
Они сидели под навесом, продуваемом лёгким ветерком, рядом с бассейном и вспоминали знаковые эпизоды детства и юности. Про то, как они добыли свои миллионы, вспоминать не хотелось. Слишком противно это было, после этого мерзко становилось на душе и каждый из них, поковырявшись у себя в душе, признавался себе, что является изгоем своей родимой земли, ибо в противном случае не ровен час, что его упрячут за решётку, и есть за что. Однако каждая их встреча всё-таки заканчивалась разговорами на эту животрепещую тему.
Гостю было примерно сорока лет от роду. Он был дороден, но не настолько, чтобы сравнить его с боровом. В нем чувствовался еще уход за своим телом, однако уже не такой интенсивный в плане физических нагрузок. Правильные пропорции тела, с точки зрения портового грузчика, всю жизнь отдавшему своей любимой профессии, имели во всем перебор: и в бычьей шее, и в коротких, как столбы, накаченных ногах, и массивных руках мясника в совокупности с объемным животом, в последнее время не знавшим отказа ни в чем.
Его лицо явно не соответствовало массивному, атлетически развитому телу тяжеловеса, и, если бы не нос картошкой и мягкие, округлые черты аккуратного подбородка, покрытого трехдневной щетиной, то можно было бы с большой долей вероятности сказать, что физиономию этому экземпляру хомо сапиенса Господь прилепил по ошибке. Эти черты лица, не претендующие на властность, вводили в заблуждение относительно потенциальных возможностей их хозяина. Аскетизм его лицу придавали не столько во впалые щеки и несколько глубоких вертикальных морщинах, прорезавших складку кожи между белесыми бровями и около уголков рта на широких скулах, сколько холодный, дремлющий взгляд разнежившегося на солнышке, но всегда в готового к решительным действиям человека.
Для разбирающегося в тонкостях человеческой души специалиста его сущность соответствовала внутреннему состоянию матерого волка, привыкшего к свободе, но вдруг одаренного неведомо за какие заслуги сытной жизнью. Если раньше его кормили ноги, то сейчас он только подумает о молоденьком ягнёночке, у которого вместо косточек еще хрящики, и пожалуйста, он на блюдечке... Еще в предсмертных судорогах бьется. Жирненького поросеночка, едва покрытого мягкой щетинкой? Пожалуйста.... Молодую, норовистую волчицу? Нате вам... Даже подвести и вставить помогут. Не надо ни вынюхивать, ни бегать. Все на подносе. Раньше течку у сучки он чуял за версту и готов был неделю ухаживать за подругой, повизгивая от нетерпения, а теперь от перенасыщения он стал нос воротить от некогда вожделенных врат кобелиного рая.
Он чувствовал, что его некогда стальные мускулистые ноги и шея стали обрастать салом, а мертвая хватка стальных челюстей стала терять силу. На первый взгляд он казался довольным жизнью. Однако лень стала одолевать его, но когда он себя поймал на мысли, что он даже стал лениться поднять заднюю лапу и отметить свою территорию и ограничивался лёгким приседанием, на согнутые задние лапы, как самка. Это так удивило его, что он взвыл... Но взвыл про себя, не показывая свою слабость близким.
Раньше он не стал бы задумываться над этими нюансами физической, да и духовно-нравственной деградации, если быть до конца правдивым. Но, если бы не постоянное общение со своим "шибко умным" другом, который вложил ему сначала в уши, а потом и в мозг немного пытливого червячка интеллекта, которого хлебом не корми, но дай ему поковыряться в причинно-следственных связях появления того или иного закона, политического факта или экономического события, то он не приобрёл бы потребности изящном слове, которое немыслимо без процесса мышления. Это новое качество не было именно его врожденным, оно появилось в процессе многолетнего общения с другом. Это сейчас он стал удивлять своим "умом" жену и близких, когда умело выражал свою точку зрения на происходящее вокруг, а каких-то лет пятнадцать назад он был косноязычен и туп. Сфера деятельности его ограничивалась спортзалом, криминальными разборками, "стрелками" и разработкой элементарных планов действий в том же "замкнутом кругу" накопления стартового капитала, которая была единственной "святой" целью его далеко не возвышенной жизни.
От длительного общения между друзьями произошла "диффузия" качеств, то есть переход наиболее ярких отличительных черт характера одного в индивидуальные "закрома" другого. Этот естественный процесс совершенствования личности, конечно, не обошелся без определенных усилий с его стороны. Сначала они были мучительными, его извилины "скрипели" и "парились" от перенапряжения постижения элементарных истин для Николая, но не для него. Они сначала казались недоступными, а потом ему даже стал нравиться не столько процесс этого "напряга", сколько результат. Вячеслав радовался, когда удавалось блеснуть своим "незаурядным умом" перед коллегами по бизнесу, теперь уже - международному.
На его друге эта "диффузия" также отразилась, но в практическую сторону. Он стал более "приземлённым" в своих планах и циничным, ввиду смещения его категорий мышления на сугубо "земные рельсы" жизни. Он сменил "полёты" своих мечтаний о возврате на Родину на конкретные суммы денег, необходимые для этого, и теперь был почти готов принять основное решение в своей жизни, сопряженное с потерей грязных денег и обретением комфортной для него духовно-нравственной обстановки. Без этого кардинального решения он потерял бы свою индивидуальность, чего в последнее время он стал больше всего страшиться, так как чувствовал, что становится таким же бездуховным прагматиком, как и все на Западе.
Он, полулежа под чужим жарким солнцем, как в гамаке, на складном парусиновом кресле, протянул руку к столу и со стуком поставил на него тяжелый стакан из толстого стекла с недопитой водкой.
Николай имел правильные черты лица. Прямой нос, широко поставленные голубые глаза, высокий лоб с тремя глубокими морщинами, широкий подбородок и длинные, густые русые волосы. Сейчас его размягченный алкоголем взгляд ничего, кроме какой - то тихой, снисходительной грусти, не выражал. К такой сытой, спокойной жизни миллионера, которую он сейчас имел, он стремился с начала девяностых годов, когда Западу удалось все-таки перевербовать и купить некоторых высших политических деятелей Советского Союза, а потом и России. Эта цель появилась после того, как он понял, что такое "ваучеризация" сей страны, и на своем изрядно потяжелевшем кармане ощутил пресловутую "демократию" для избранных по Ельцину. Имея два высших образования, въедливый, любопытный и настырный характер в постижении движущих сил сильных мира сего, умеющий анализировать законы и поправки к ним, вышедшие из - под пера "демократов", умеющий сопоставлять политические и экономические факты, он сделал вывод, что разрушение экономики России - это не цель, а средство создания из страны рынка сбыта продукции Запада. "Банановая" республика, ничего, кроме нефти, не производящая, - вот скрытая цель закулисных кукловодов.
- А коль так, - подумал он, - То сейчас Запад будет через подставные конторы или через купленных чиновников интенсивно скупать наиболее конкурентно способные и уникальные предприятия экономики и разваливать их, чем уже, по всей видимости, и занимаются нувориши из Кремля. Поэтому надо подсуетиться и в это мутное время попробовать поучаствовать в делёжке государственного "пирога", но с позиции силы. А что? Чем чёрт не шутит... Им можно, а почему мне нельзя? Тем более что наш институт, занимающийся авиационнокосмическими технологиями, загнулся. Говорят, что выкупил его вместе с НИРами какой-то дядя с почти русской фамилией. Так что будет чем заняться сейчас безработному.
Николай сумел убедить своих друзей и приятелей не робкого десятка и создать на их базе костяк криминальной группировки, ставящей своей целью банальное личное обогащение. Благо, для этого "демократами" у руля были созданы все предпосылки, обеспечивающие безопасность этих деяний. Поэтому стратегом и координатором в их организации, созданной на волне криминала, захлестнувшей всю Россию в конце двадцатого века, был Николай, а организатором конкретных не совсем законных проектов и их непревзойденным исполнителем - Славка.
И дело пошло... Он не любил вспоминать об этом, слишком это было мерзко и неэстетично, и сейчас, сидя на вилле, он гнал от себя эти мысли.
- Никак не могу привыкнуть к водке со льдом, который при такой жаре моментально растворяется. Градусов двадцать восемь вместо определенных Дмитрием Ивановичем сорока. Гадость... Её могут пить только янки и причмокивать при этом от удовольствия, - сказал он, щурясь от белого солнца, а потом, перехватив довольное от возлияния выражение Славкиного лица, несмотря на серьёзность темы, добавил:
- Да и ты, Славка, пожалуй... Ибо теряешь атрибуты русского человека даже в этом исконно русском деле... "С волками жить...". Кстати, это и меня касается... Стал замечать за собой, что начинаю думать не душой, а головой... Если раньше старался действовать по первой мысли, то теперь - только после взвешивания всех "за" и "против". Прагматиком становлюсь, как и призывают все эти западные сволочи... А это значит, что исподволь меняю бога... Печально это... Хочу вроде бы остаться православным, но среда и постоянный прессинг зелёного дьявола довлеют... Домой хочу... К маме... Чтобы потом вместе с ней сесть в электричку и махнуть в деревню, к моей бабушке... За три часа езды перезнакомишься с соседями по двум лавкам, посочувствуешь одним людям, порадуешься за других, про свои беды и победы расскажешь... Всё по-нашему, по - православному... Домой хочу, Славка... Посмотри вокруг себя... Солнце в зените, субтропическая растительность, люди с корыстью в глазах, жаждущие денег... Ты думаешь, почему у них нищим нет? Просто не подают они им. Принципиально, по менталитету своему не подают. Не наше всё это, не родное... Домой хочу...
Невесть откуда-то выросший официант с лошадиным лицом ковбоя и такими же зубами, моментально забрал стакан и поставил на стол запотевшую бутылку русской водки и чистый стакан.
Кстати, этого ковбоя, некогда заносчивого "коренного американца", как он когда - то себя называл, после драки друзей между всеми двадцатью представителями мужского пола одного из ресторанов Майями, Николай за сравнительно небольшие деньги переучил этого задиру, спровоцировавшего драку с русскими, впоследствии в услужливого официанта. Телохранители, получив команду от своих хозяев, не влезали в эти разборки, и даже вечно предвзятые полицейские, моментально приехавшие по вызову и получившие от них солидные отступные, хлопали в ладоши, когда все женщины ресторана почти на руках выносили русских победителей к их автомобилям.
Западный прагматизм при смене профессии этого "ковбоя" и здесь сработал и, было бы странным, если бы этого не случилось. Николай понял, в чём разница между православным и американцем, считающим себя на голову выше представителей других наций.
- Ты хоть понимаешь, ковбой, правда бывший, что за деньги даже надменный янки будет лизать последнему негру задницу, не говоря уже о русских, - задал Николай по-русски вопрос "ковбою", когда тот полностью освоил профессию официанта со знанием русского языка.
- Да, сэр, - кратко ответил вымуштрованный "ковбой".
- Не сэр я, а господин... Нет, скорее я товарищ, - ответил он.
- Да, товарищ, - подобострастно отвечал обладатель одной пятой части миллиона долларов.
- А истинно русского мужика ты никогда бы не купил для этого, даже за лимон, - не унимался тогда Николай, пытаясь опустить на грешную землю представителя самой "непогрешимой" нации. - Так теперь ты понял, ковбой, в чём разница между тобой и русским мужиком?
- Понял, товарищ, - в деньгах, - с напыщенным видом интеллектуала отвечал он.
- Да-а-а, - протянул задумчиво Николай, подспудно постигая Истины Сокровения и одновременно удивляясь своему открытию, - Да у тебя, батенька, категории мышления сатанинские, воспринимающие только количество денежных знаков...
- А разве есть другие? - с искренним выражением лошадиного лица удивился он, так и не поняв, что существуют ещё и духовно-нравственные понятия при заключении контракта на любую работу.
- Есть, - отвечал Николай, потеряв всякий интерес к ковбою, - Поэтому я не продолжу с тобой контракт, так как уверен, что найдётся ещё такой, который перекупит тебя с потрохами, и ты так же естественно, как отвечал на мои вопросы, сдашь меня моим врагам.
- Ваше право, товарищ. Но если вы прибавите ещё хотя бы полтысячи, - начал он торговаться, но был пресечён категоричным:
- Торг здесь неуместен, - жестко сказал Николай, вспоминая незабвенный персонаж советской классики, - У янки только один бог, и тот продажный... Впрочем, это исторически естественно... Придуманная религия, придуманные, нехристианские приоритеты жизни с элементами узаконенных пороков... Ты не виноват в том, что урод, ковбой. Это они виноваты, что сделали тебя таковым... Впрочем, я не должен об этом тебе говорить, так как я сам недалеко от тебя ушёл, так как поддался тоже на эту наживку, но я уверен, что сорвусь с этого крючка, так как я имею по сравнении с тобой, более достойные приоритеты православной жизни, которых ранее не придерживался... Мешали то наши коммунисты с их атеизмом, то ваша миссионерско-протестантская и деловая братия со своими лживыми агрессивными СМИ.
Вот такая была история с официантом, изложенная "по ходу пьесы".
Возвращаясь к полувопросу, полуконстатации душевного состояния своего друга, Слава задумался.
Он, будучи не в силах что-то возразить, задумался, и его глаза устремились куда-то вдаль. Он вспомнил своих "правильных" родителей, патриотов своей Родины, которые, поняв, чем он занимается в мутные переходные времена от одной политико-экономической формации к другой, сразу поставили ему условия: "или родители, или грязные деньги". Он ничего тогда им не сказал, но по существу выбрал второе, и это они поняли потом, когда к ним пришёл посыльный от него и просто так оставил дипломант с миллионом долларов. Надо признаться, что он в глубине души знал, какова будет их реакция на этот "подарок", но к тому времени у него были уже другие категории души и он всё-таки надеялся на чудо. Но оно не свершилось... Родители сдали деньги официально в федеральный фонд православных нужд, продали квартиру в Москве и уехали в куда-то в Сибирь, где не было ни родственников, ни знакомых. Их поиски впоследствии не дали желаемых результатов. Родителей он потерял.
На это просто так, с наскока, нельзя было ответить и он постарался, как всегда откровенно, выразить своё мнение по этому поводу...
- Знаешь мои болевые точки... Вот и бьёшь по ним, - начал он обиженно, но был перебит другом:
- Наши... Наши болевые точки. И по своим бью, потому, что надо уже что-то решать...
- Ну, если "наши", то ты сам знаешь, что я не ходок к своим... Берёзки и пейзажи русские я могу и по телеку посмотреть. А родителям и родственникам я не нужен такой... - он стал подыскивать точное слово, но не нашёл.
На ум приходили только обидные слова, и он не хотел их озвучивать.
- Ладно, не напрягайся. Знаю твои заморочки, - "моралист" Николай оградил его от этих мучений и перевёл разговор к первоначальной теме:
- Во-первых, это, конечно, причина... "стоящие рядом горшки в детском саду", но они тебя не спасут... Во-вторых, не знаю, как насчет поджарой задницы... Тебе со стороны виднее, но она может в спарринге дать твоей, толстокожей, очков двадцать форы. Поэтому относительно "поставить меня буквой "зю" - это явный перебор... Думаю, что ты перегрелся на солнце и тебе необходимо охолониться, что я с превеликим удовольствием сделаю... Надеюсь, ты не забыл, что в бассейне вода ледяная? Специально для тебя включил холодильник, зная твою тягу к моржеванию.
- Ну вы, батенька, и наглец... Я из тебя, заморыша эдакого, сделал мужчину, способного постоять за себя и не только, а ты так непочтительно с сэнсеем разговариваешь? Накажу... - сказал, вставая и улыбаясь, Слава, разминая затёкшие члены, - Значит, так... Бой четыре минуты. При моём явном преимуществе бой прекращаем, ты становишься буквой "зю" у края своего холодильника и я придаю твоей поджарой заднице ускорение. Плескаешься минуту минимум, потом я тебя разминаю холодной водкой. Или лучше горячей?
Он снял со спинки кресла пару боксерских блинчиков, связанных между собой, и бросил её на колени другу.
- Ученики, если они усердно и длительно занимаются, а не водку кушают, как их сэнсеи, рано или поздно надирают учителям их толстые и рыхлые задницы... Значит так, при моём явном преимуществе, или если я поймаю тебя на болевой приём, бой прекращаем, ты становишься буквой "зю" у края моего холодильника и я придаю твоей подёрнутой благополучным сальцом заднице ускорение. Плескаешься, ввиду достаточной жировой прослойки, полторы минуты, а потом я тебя сажу на тренажёр и ты её, то есть задницу, приводишь в соответствии со стандартом уважающего себя русского мужика, - с улыбкой парировал Николай наскок друга.
Друзья были любителями рукопашного боя, постоянно поддерживали спортивную форму и при встрече не упускали возможности поспарринговать между собой. Николай был сторонник интеллектуального способа ведения боя и придерживался в основном азов русского стиля, а его друг был не особенно разборчив в этом, пользовался приёмами разных школ боевых искусств и был прямолинейным в их использовании.
Как правило, Вячеслав в таких потешных схватках одерживал верх над своим другом, но с небольшим перевесом, чтобы не ранить его самолюбие, он иногда поддавался своему закадычному другу - интеллектуалу, научившему его думать и говорить, и позволял ему припечатывать себя спиной к земле.
- Время питекантропов, где все решала сила, прошло. Теперь в почете интеллект, - Николай продолжал подзадоривать друга.
Он поднялся с кресла, с хрустом размял широкие плечи и шею, сделал пару резких вращений вокруг оси своего жилистого тела. Ростом Николай был выше друга на полголовы, однако в весе он уступал килограммов двадцать. Длинные, мускулистые руки и ноги в сочетании с широкими плечами и узким тазом делали его похожим на мальчишку, несмотря на его сорокалетний возраст.
- Да, но борьба их за территории продолжается, и решающее слово в нее все-таки вносится банальной, грубой физической силой.
Ты же помнишь, благодаря чему ты здесь греешь свой худой зад, - парировал он, хотя отдавал себе отчет в том, что если бы не мозги Николая, прекрасно знающего рынок ценных бумаг, недвижимости и тенденции их к росту или падению, грош цена была бы его воловьей силе и напористому характеру.
Заняв центр лужайки, покрытой ковром зелёной травы, где они частенько понарошку проводили схватки, и надев блинчики, он сказал:
- Выходи на битву во чисто поле, худосочный Иван Царевич, старый, но опытный, покрытый боевыми шрамами, хотя и несколько разленившийся Змей Горыныч будет учить тебя уму-разуму... Или ты думаешь, что твои усиленные занятия по рукопашному бою с моим телохранителем тебе помогут выстоять против моего напора и мощи?
На этот раз Вячеслав был настроен решительно и думал действительно "наказать" друга. Уж больно он сегодня был язвительным. Николай подошёл к Славке и поднял руки на уровень подбородка.
- Ничего я не думаю. Я знаю... А вот ты, неуклюжий Змей Горыныч, неужели думаешь одолеть добра-молодца, сражающегося за землю русскую? - привычно, как бывало когда-то, сказал Николай и осёкся, вспомнив, что теперь не имеет права так говорить.
Вячеслав ничего не ответил, поняв маленький конфуз друга по поводу "за землю русскую", так как тот уже находился по другую сторону баррикад.
Николай навязал своему другу свою тактику ведения боя, которая заключалась в изматывании противника отступлением и короткими контратаками, и судя по тяжелому дыханию его соперника, она к исходу третей минуты полностью оправдалась.
- Ты не бегай... Ты дерись, - задыхаясь, возмущался Вячеслав, как бульдог, преследуя Николая.
- А ты достань меня, бизон, - отвечал он и снова уходил от вязкой борьбы, держа противника на дальней дистанции, предварительно всадив в его мощный корпус двойку джебов.
Когда до конца боя оставалось минут тридцать, роли противников поменялись, и Вячеслав перешел в глухую защиту, выжидая стопроцентного момента для решающего удара в челюсть. Однако он попался на подсечку, и у него на спине оказался противник с захватом руки на болевой приём. Ему стоило больших усилий, чтобы уйти от него, что основательно измотало его к концу боя. Он понимал, что проиграл эту схватку, и уже был готов встать у бассейна в позу прачки, но услышал от друга, снимающего блинчики, ожидаемые слова:
- Ладно, ничья... Охолониться нам обоим не мешало.
Вода была при жаре сорок градусов в тени не ледяная, но холодная.
- Должен признаться, есть прогресс, есть, - вновь располагаясь под навесом, сказал Слава, - впервые почувствовав, что его друг вышел на хороший уровень рукопашного боя и теперь, великодушно соглашается на ничью.
- Ты знаешь, физические занятия помогают отвлечься от грустных мыслей, которые одолели совсем, - потратив избыток энергии, начал он серьёзный разговор, после которого он должен будет принять решение о дальнейшей жизни.
- А ты без них никак не можешь. Это твоё нормальное состояние... Самоедство и тоска, - отозвался спустивший пар друг, наливая в стаканы водку. - Ну, давай... За твою первую победу над Змеем Горынычем. Думаю, что не последнюю.
Друзья соприкоснулись стаканами, выпили и наконец-то приступили к холодной закуске, обновлённой официантом.
- Не знаю, Славка, может быть, и последняя она, - заметил Николай. - Тошно мне здесь... Пейзажи не те, чужие, ущербный менталитет искусственно сложенной нации, даже жратва какая-то безвкусная, как мыло. Засыпаю с воспоминаниями о детстве и просыпаюсь с ними...
После холодных процедур вторая тоже пошла хорошо.
- Эх, солёного огурчика бы сейчас, бочкового, - мечтательно заметил Вячеслав. - А относительно еды - это точно - генномодифицированное дерьмо. И я уверен, что и в спецмагазинах его тоже покупаем. Гурманам здесь не место. Для американов главное - калории, а не процесс. А про Родину - согласен. У меня тоже иной раз кошки на душе скребут, но не надо из этого делать трагедию. Человек ко всему привыкает...
- А на хрена мне привыкать? Зачем насиловать себя? Жизнь и так скоротечна, - проронил он, а потом его словно прорвало:
- В последнее время я смотрю российские каналы по ящику... Это что-то ужасное... Выбирают чернуху, которой у каждого европейского народа достаточно, и смакуют её, злорадствуя и радуясь несчастью великой страны. На экранах одни насилия... Конечно, это заказ или заговор СМИ, но куда смотрят чиновники? Это же их епархия - создание условий для сохранения нравственности, а не для её уничтожения... Я, конечно, понимаю, что западный принцип "деньги и кадры решают всё" навязали и нам, но не до такой же степени.
Он сделал паузу и не менее горячо продолжил:
- Со стороны сейчас смотрю я на Россию, безответную на подлость своих продвинутых сынов-бизнесменов, и сердце кровью обливается... Что мы сделали с ней? Сознательно или неосознанно обворовали ее, надругались над ней, обесчестили, оболгали и бросили на окончательное растерзание ее врагам. Но ни слова проклятия в наш адрес не услышали мы от неё, ни слова упрека... Ни на что она не ропщет, ни на кого не обижается... Не по - православному это... Держать зло, пусть даже за предательство со стороны ее сынов, такое откровенное и коварное... Привыкла она подставлять под удар вторую щеку и всем своим "кровинушкам" прощать их подлость... - глаза его округлились от удивления, он понизил голос и поддался вперёд лицом. - Ты знаешь, недавно снился мне сон... Странный какой-то... Как будто я на нашей старой московской коммунальной квартире в присутствии почему-то радостных соседей разговариваю с мамой, которую я, как понимаю, чем-то серьёзно обидел. Взрослый я тогда был, лет тридцать пять мне было, а она уже старенькая, с сединой в волосах... Проснулся я тогда в холодном поту... Я до сих пор помню её горестно обречённое лицо, растрёпанные волосы, слова, сказанные с плохо скрываемой обидой:
- Значит, я в чем-то была не права, если со мной так поступили... - говорила она под улю - люканье и насмешки соседей, некогда традиционно кормившихся от ее щедрот, украдкой вытирая слезы и одновременно, прикрывая тело лоскутами разорванной, вроде бы мною, одеждой, - Значит, я неправильно тебя воспитала... Наверно, слишком баловала... То, что мать обобрал - Бог тебе судья... Но зачем так позорить?... Срам - то какой... Но ничего, все перемелется... Промотаешь украденное и вернёшься. За морем в примаках у мачехи житье чай не сахар... Одумаешься и покаешься... А как же иначе? Все равно мое воспитание... Православное. А я приму тебя, поплакав вместе с тобой. Я не могу иначе...
Голос его перехватило, на глазах выступили слёзы, и он с дрожью в голосе, сверля взглядом друга, сказал:
- Ты представляешь? "Не могу иначе...". Я тогда аж вскочил на кровати от сознания, что натворил что-то ужасное, но поправимое... Он замолчал на минуту, откинувшись на спинку кресла. Молчал и Славка.
Налили и выпили молча.
- Я сначала не понимал, что с тех пор, как мы приехали сюда, то есть, оказывается, предали Родину, что у меня там внутри всё колобродит... Места себе не находил... Сомнение какое-то, на душе погано... А это, оказывается, воспитание, то, что заложено в нас с детства. Я сразу почувствовал, что приютившая меня чужая и корыстная мачеха, прежде чем меня принять, деловито порылась в моих карманах, облегчила их наполовину. А теперь чувствую, что она создаёт условия для своих родных детей довести свое воровское дело до конца, окончательно разорив мне подобных, так смешно пытающихся сойти за американцев. Некоторая, самая беспринципная часть российских воров и дураков, конечно, приспособилась к этой чужой, прагматичной специфике жизни, где люди всегда привыкли с друг другом держать ухо востро, а некоторые, с более русской душой, не смогли и уезжают домой. Должен признаться, что, несмотря на то, что я по духу, менталитету пока остался таким же, как меня воспитала мама, я изменил своему самобытному содержанию и догадываюсь - почему.... Мы переступил ту черту, за которой уже нормальный, критически к себе настроенный человек не может уважать себя за содеянное. Мы потеряли верных и дорогих друзей - как детства, так и приобретенных позже. Некоторые из них ушли из нашей жизни добровольно из-за принципиального несогласия с теми целями и методами их достижения, которые для нас были к тому времени естественны. А некоторые просто погибли при этом, выполняя нашу волю. Мы, конечно, сами не устраняли конкурентов и просто беспредельщиков на поприще перераспределения народного пирога времен девяностых годов в частные карманы. Это делали другие, специально обученные люди. Но я был организатором и координатором этого... Я на начальном этапе нашей борьбы за место под солнцем выбрал вполне прозаические цели, предложенные новой властью. Только потом я осознал, что эта борьба делает нас при наших социалистических категориях мышления в глазах нормальных людей ублюдками. Все морально-этические принципы, на которых некогда строилась жизнь, переставали для меня существовать, летели псу под хвост. Время было тогда на вес золота. Нужно было срочно придумывать новые нормы жизни и отдавать команды на сбор компромата на конкретных известных людей, на их физическое устранение, что требовало от исполнителей совершенно особых качеств. Сначала таких уродов было сложно найти, а затем стали приходить именно те люди, которые нужны были нам для этой грязной работы. И это было естественно для того времени, когда власть дала возможность воровать, и никакого сомнения в правильности этого выбора у меня не было, так как мы хотели пожить богато, не понимая, что закладываем в свою жизнь мину замедленного действия, взведённую на неопределённое время... Странная эта мина... Длина фитиля ее для каждого предателя своя, исходя из специфики каждого, и зажигается он в тот момент, когда человек наконец-то осознаёт, что он натворил... И если он потом не предпринимает кардинальных действий, то наступают вполне ожидаемые последствия в зависимости от ... Пьянство, наркотики, беды с детьми, родственниками и так далее. Мало ли напастей в жизни...
Он вздохнул и как-то равнодушно сказал:
- Для меня мой "фитиль" зажёгся в тот момент, когда мне приснился этот сон. Прошла неделя с момента его осознания...
Вячеслав внимательно посмотрел в глаза друга в слабой надежде увидеть в них запрятанную весёлую искорку розыгрыша или, по крайней мере, признаки опьянения, но ни того, ни другого он не увидел, кроме твёрдости в выполнении принятого решения. Он знал, что теперь ничего не сделаешь, но всё-таки попытался ещё побороться за себя, но уже без энтузиазма:
- "Смена экономической формации государства, тем более - смена народной формы собственности на частную, всегда чревата самыми низменными проявлениями человеческих черт, так как накопление первоначального капитала всегда связано с моральными издержками" - это твои же слова того времени. Тогда нас убедили и западные ребята, и свои временщики, пришедшие к власти, в единственности этого метода.
- Вот именно, нам подсунули временные законы и показали, как надо правильно и "законно" воровать, и это позволило самой худшей части общества поверить в другого бога, приземлённого, могущественного, желто-блестящего, пробы девятьсот девяносто девятой... Кстати, если перевернуть эти цифры, то сам знаешь, чей знак получится... Нам дали картбланш, что от его имени мы можем воровать, убивать, лжесвидетельствовать ради своего обогащения и для все большего расслоения общества и появления в нём антагонизмов. И требуют от нас одного - отречься от всех Заповедей Божьих и от всего святого в собственных душах... И это требование сквозит во всех видах СМИ, - он вошёл во вкус самобичевания, - Поэтому поневоле начинаешь презирать себя, свою ненасытную корысть по отношению к народным богатствам страны, где был счастлив и гордился своей Родиной... Человек - хотя и творение Божье, но его внутреннее содержание далеко от идеала. Поэтому в мире и существуют понятия "широкой русской души" с элементами духовности и бесшабашности и "западного прагматизма" с его материальными приоритетами. И что лучше из этих двух крайностей - я уже для себя решил.
Вот этого окончательного категоричного вывода Вячеслав и боялся. Он не хотел оставаться один в этой чужой стране. Только с Колькой он мог говорить, что думает и, только ему он верил и с ним мог "идти в разведку", что для него было так необходимо, чтобы окончательно не превратиться в пресловутого "прагматика", но отговаривать его он уже не мог. Это было бы эгоизмом. Если говорить откровенно, то он тоже давно бы уехал отсюда, тем более, что его здесь ничто не держит, но он боялся, что его просто посадят за былые грехи... Да и дети у него пошли в школу, и бизнес у него здесь был, хотя и вяло загибающийся. Поэтому он молчал, угрюмо уставившись взглядом в пустой стакан.
- А от нашей мальчишеской клятвы я освобождаю тебя, Славка, если хочешь. Надоела мне такая жизнь в этой грёбанной Америке. Надо "рвать когти" отсюда, пока совсем совесть и честь не атрофировались, как ненужные инструменты. А без них - плакали остатки нашего с тобой православия. Может быть, моя голова ещё понадобится Родине, и я сумею восстановить его?
Снова молча наполнили стаканы и выпили.
- Прости, Славка, что не сказал сразу... Знаю твои проблемы и тебя, тугодума... Дохлый номер это - тебя уламывать... Каждый умирает в одиночку, даже закадычные друзья... Все документы уже готовы, финансы переведены, и даже эта вилла уже продана. "Ковбоя" в наследство не оставляю. Продаст. Так что мосты сожжены, кроме твоего. Вылет домой завтра вечером, - сказал он, подводя итог разговора.
Он сделал паузу, как бы взвешивая, надо или нет говорить об этом, но потом решил, что надо:
- Единственная просьба к тебе... Как только ты поймёшь Это, повтори мой манёвр, а я к тому времени, если Бог даст, всё прозондирую на месте и создам плацдарм... И ещё... длина "фитиля" у всех примерно одинакова.
- Правильно ты решил, Колька. Я верю, что у тебя всё получится, потому что ты за сколько лет впервые употребил исконно русскую присказку: "Если Бог даст"... Так всегда говорила моя мама... - сказал друг, впервые за тридцать пять лет пряча от него глаза.